1.12–7.14

Сегодняшнее ночное бдение имело две главные причины. Во-первых (или во-вторых), Клавдия безмерно увлеклась компьютером. Во-вторых (или во-первых), она уже панически боялась спать, поскольку кинокартинка с каждым разом становилась все подробнее и страшнее. Пила, помнится, транквилизаторы — еще хуже, обращалась к врачу, но тот только обругал ее, дескать, люди с настоящими болезнями пробиться на прием не могут, а вы со своими глупостями… Кленов, знакомый психиатр, только разводил руками и снова говорил об отдыхе и о перемене обстановки.

— В каком смысле обстановки, мебель передвинуть? — спрашивала Клавдия.

— Боюсь, это паллиатив. Нужны кардинальные изменения, — философски щурился Кленов.

— Развестись, детей бросить?

— Увы, и это полумера.

— Работу?

— Вот, уже горячее. Но мало, мало…

— Мало? Поменять страну, что ли?

— А у вас есть такая возможность? — заинтересованно встрепенулся Кленов. Видно, его эта тема сильно волновала.

— Есть. Я меняю ее каждый день, — не без гордости заявила Клавдия. — Надеюсь, к лучшему.

Словом, сон замучил Клавдию. И теперь она ночи напролет просиживала в Интернете.

Сначала Макс радовался; они за завтраком перекидывались с матерью непонятными для непросвещенного словами — сайт, чат, Веб, модем, навигатор, сервер к полному неудовольствию Федора и Ленки. Муж угрюмо утыкался к газету, дочь презрительно надувала губки.

— Хватит уже, слишком умный, да? — обращала она свой сарказм к брату, как бы ненароком задевая и мать.

Но потом Макс поумерил свой энтузиазм. Мать просиживала в его комнате ночи напролет.

— Ты мешаешь мне спать, — недовольно стал говорить он.

Но, по правде говоря, дело было вовсе не в этом. Максу самому хотелось безвылазно торчать в Интернете, а осуществить это вместе с матерью было невозможно. Она выбирала какие-то скучные странички — история, география, коллекции античности, оружия, марок и политические новости. Все. Ни разу не поинтересовалась игрушками, которыми Интернет набит под завязку, ни разу просто так, ради интереса, не открыла музыкальные сайты или киношные. А что интересного в этой политике? Ну читает мать газету на день раньше, чем она попадает в почтовый ящик. И что?

А Клавдия и сама считала, что в ее возрасте и положении проводить все свободное время у монитора — несерьезно. Но вот же зараза! Интернет уже не отпускал.

И как-то в воскресенье она, сославшись на дела, тайком, как замышлявшая недозволенное школьница, отправилась на Горбушку, чтобы купить диск с новой системой поиска (об этой системе она тоже узнала из Интернета).

О Горбушке она слышала много, но бывать в этом рассаднике пиратства ей не доводилось. Она представляла себе тайное место, где много темных личностей сторожко оглядываются по сторонам и распахивают полы своих одежд, являя интересующимся краденую продукцию. Это наверняка будут волосатые, грубые люди в коже. И как она вообще найдет эту Горбушку, как подойдет к темным личностям — Клавдия и представить не могла. Но ее это не остановило, она доехала на метро до «Багратионовской» и тут поняла, что никакой тайны нет. Толпа народа двинулась к Филевскому парку, Клавдия с незаинтересованным видом отправилась следом, выискивая взглядом волосатых и мрачных типов. Но народ был обыкновенный. В основном молодежь. Хотя были и солидные люди тоже.

«Мало ли, — подумала Клавдия, — может быть, они совсем не к пиратам идут».

Но солидные люди шли как раз туда.

Никаких черных флагов с черепом и скрещенными костями Клавдия не увидела. А был бесконечный ряд матерчатых палаток, изобилие аудио, видео и компьютерной продукции, от которой глаза разбегались. Никто ни от кого не прятался, не распахивал тайно полы одежд и тем более не оглядывался испуганно по сторонам.

Клавдия быстро нашла требуемый диск, купила его за смехотворную, по сравнению с компьютерными салонами, цену, но сразу уйти, как она решительно постановила себе заранее, не было никаких сил. Дежкина бродила по рядам, скупая сборники классической музыки, фильмы новые и старые, наши и американские, приобрела еще несколько компьютерных энциклопедий, среди которых была и «Автомобили мира» (вот порадую Федора!), даже игру «Детективное расследование», которую продавец — милый аккуратный мальчик в очках — расхваливал как высокоинтеллектуальную, и тут поняла, что истратила все деньги.

Дома она спрятала диски в кухонном шкафу, куда не заглядывал никто, кроме нее, а потом ночью, тайно, когда все спали, стала их изучать.

Тут ее ждало некоторое разочарование. Половина дисков не инсталлировались (компьютер отказывался их считывать). Еще несколько были с таким жутким переводом с английского на русский, что Клавдия вообще ничего не могла понять. Правда, каждый диск был снабжен бумажкой с надписью «Гарантийный талон», что давало ей право диск этот в течение недели обменять.

Поэтому в следующие выходные Клавдия снова была на Горбушке. Пираты не обманули — диски поменяли честно. Правда, на совсем другие, которые Клавдии были вовсе не нужны. Из обменянных тоже половина была бракованной. И очередное воскресенье опять пришлось проводить на Горбушке. Только через два месяца, когда ее уже узнавали продавцы дисков, Дежкина кое-как выпуталась из бесконечного обмена. Но в Филевский парк ее теперь тянуло каждое воскресенье, словно на любимую работу.

От этих посещений оставалось двоякое чувство — с одной стороны, как следователь по особо важным делам Прокуратуры Москвы, Клавдия понимала всю порочность нарушения прав интеллектуальной собственности, но с другой, как компьютерный фанат (а Клавдия теперь честно признавалась себе, что именно фанатом она и стала), дешевизна компьютерной продукции манила ее неудержимо.

Сегодняшнюю ночь Клавдия посвятила изучению странички «Карта, адреса и телефоны Москвы и Подмосковья». Она видела диск с таким же названием и у пиратов, но уж его-то купить ей совесть не позволила, Она знала, что данные попросту украдены из МВД. Однако любопытство взяло верх.

Она, конечно, первым делом нашла свой телефон и с удовольствием узнала, что здесь трубку могут поднять Клавдия, Федор, Максим и Елена Дежкины. Был и точный адрес. По адресу же своей помощницы Ирины Калашниковой она узнала ее телефон, который, впрочем, и так помнила назубок. По фамилии своего бывшего помощника Порогина узнала и его координаты.

Тогда, внутренне напрягшись, задала компьютеру номер своего кабинета в прокуратуре. Тот сразу же выдал все тайны.

Вот так, подумала Клавдия. Ничего теперь скрыть нельзя. Она набирала фамилии, адреса и телефоны своих знакомых — компьютер ни разу не ошибся. Даже фамилии подследственных тут же снабжались подробными данными.

Вот так — нажал кнопку и все знаешь.

— Ма, ты спать будешь? — пробурчал Макс.

Клавдия вскинула голову и в который уже раз ахнула — она опять не заметила, как пролетела ночь.

— Все, все, ухожу.

— Ну что там в сегодняшних газетах?

— Обещают весну, — сказала Клавдия. — И падение рубля.

— В падение верю, в весну — нет, — сказал, позевывая, сын. — Все хорошее, что они обещают, никогда не сбывается, а плохое — как штык.

 

10.20–11.01

— Ну и молодец, Клавдия, — нежно погладил рукой аккуратную папку Малютов. — Ну и хвалю. Родина тебе этого не забудет.

— Звучит угрожающе, — сказала Клавдия без обиды. Настроение у нее было превосходным. Наконец она закрыла дело о заказном убийстве.

Заказные убийства раскрыть можно. Очень даже можно, только требует это долгого, скучного, начетнического труда. Никаких документов, явных улик, свидетельств ни заказчики, ни исполнители не оставляют. Поэтому поиск ведется по древнему правилу — кому это выгодно Начинаются опросы свидетелей, родных, близких, коллег, нащупываются связи. И вдруг оказывается, что смерти несчастного к его, скажем, тридцати годам желали чуть ли не все окружающие. Во всяком случае, у каждого из них могла быть довольно веская причины нанять убийцу. Темный лес! Клавдия часто удивлялась, как человек вообще дожил до своих лет. Он пил, изменял жене, бил детей, надувал сослуживцев, не отдавал долги, подличал направо и налево, был замешан в нескольких весьма подозрительных делах, более того, случалось, что покойный при жизни сам убивал людей. Получалось, что убийца чуть ли не выполнял благородную миссию — избавлял землю от подонка.

Но Клавдия знала, что эту миссию на земле имеют право исполнять только две инстанции — суд и, разумеется, Бог.

— Не проколешься на процессе? — спросил осторожный Малютов.

Клавдия и сама понимала, что найти участников заказного убийства — даже еще не половина дела, а только треть, если не меньше. В судах эти дела рассыпались, как карточный домик. Каявшиеся во всех грехах подследственные вдруг ни с того ни с сего начинали все отрицать, плакались, что следователи выбивали из них показания силой, бедных овечек силком загоняли в тюрьму. Да так слаженно, так в унисон, таким стройным хором, что только ахнешь. Оно и понятно, обвинение в этих случаях держалось чаще всего и исключительно на показаниях самих обвиняемых и свидетелей, в восьмидесяти из ста таких дел никаких вещественных доказательств не было. Кто-то запугивал свидетелей, и те тоже начинали от всего отнекиваться. Вот все и разваливалось замком на песке.

— Не проколюсь, — уверенно сказала Клавдия. У нее в деле как раз были вещественные доказательства — у главного подозреваемого нашли в гараже пистолет, из которого стреляли. Даже — о чудо! — с отпечатками пальцев.

— Ну и молодец, ну и хвалю, — повторил Малютов и нажал кнопку селектора, давая понять, что торжественная часть, собственно, как и вся аудиенция, закончена.

Клавдия развернулась на каблуках, чуть ли не прищелкнув ими по-военному, и замаршировала к двери.

— А как там Калашникова? — вдруг остановил ее Малютов.

— Отлично! — бодро отрапортовала Клавдия.

— Как думаешь, можно ее брать к нам?

— Нужно! — горячо воскликнула она.

— А раньше ты говорила, что…

— Что я говорила?

— Ну, ты была не так уверена.

— Когда это? Я всегда…

— Ну, было, было, — примирительно остановил ее Малютов.

Действительно, Клавдия один раз, когда Калашникова только начала стажировку под ее чутким руководством, высказалась в том смысле, что к Калашниковой еще надо присмотреться.

— Ладно, подумаем, — сказал осторожный Малютов. — Есть мысль дать ей самостоятельную работу.

— Чудно! — от всего сердца сказала Клавдия.

— Может, передашь ей дело Сафонова?

Энтузиазм Клавдии как-то сразу испарился. Над делом Сафонова Дежкина билась уже не первый месяц. Начала в буквальном смысле с нуля. Потому что ни свидетелей, ни улик, ни самой малой зацепочки в этом деле не имелось. Сафонов жил анахоретом. У него не было даже знакомых, родные вообще забыли о его существовании. Он нигде не работал, давно сидел на пенсии, из дому почти не выходил. И тем не менее его зверски убили — сначала избили палками, а потом вытащили в сад и повесили на яблоне. Сафонов жил в поселке художников на Соколе. Хотя сам художником не был, а проработал всю жизнь инспектором санэпидстанции. Его убийство походило на явную месть, но за что?!

Только в последние недели Клавдия начала нащупывать, даже скорее проинтуичивать что-то, но настолько призрачное и зыбкое, что, передай она сейчас дело другому, все пойдет прахом.

— А почему Сафонова?

— Да засиделась ты на нем, Дежкина. Глаз замылился, — сказал Малютов. — Нужны свежие идеи. Или ты все-таки считаешь, что Калашниковой рано давать самостоятельное дело?

— Я подумаю, ладно?

— Ну думай, думай.

— Только этим и занимаюсь, — буркнула Дежки на и вышла из кабинета.

Настроение было испорчено.

 

12.17–15.33

Настроение было испорчено. Но не только тем, что Малютов, вот же иезуит, сунул ей в руки неразрубаемый узелок.

Клавдия, еще когда шла по коридору в свой кабинет, вдруг поняла, что вовсе не дело Сафонова и не Калашникова ее тревожат.

Какая-то глухая неудовлетворенность вытекала из совершенно иной причины.

Это я просто не выспалась, подумала Клавдия. Надо заканчивать с этими ночными бдениями. Что я как маленькая? — ругала она себя. И понимала, что дело в чем-то другом.

Это как в предстоящем споре. Заранее бодро и остроумно придумываешь разительные, убийственные, саркастические аргументы, мысленно побеждаешь оппонента, просто растаптываешь его, уничтожаешь, а в действительности оппонент почему-то не подает тебе нужных реплик, спор перерождается в нудную ссору, в которой победителей нет.

Клавдия с ужасом поняла, что бодрая ее уверенность в благополучном завершении дела о заказном убийстве обманчива. Она вдруг нутром почувствовала — что-то важное в этом деле от нее ускользнуло.

Клавдия сидела в кабинете, тупо глядя в стену. И не слушала Калашникову, которая делилась своими открытиями в походах по глобальной компьютерной сети.

Ирина намеренно болтала без умолку. С некоторых пор разговоры об Интернете стали у двух женщин излюбленной темой, как когда-то мода и кулинария. Она видела, что ее наставница явно не в себе, и пыталась ее честно отвлечь.

— Я знаю, Клавдия Васильевна, что вы не любите сексуальные темы, но я нашла очень смешной сайтик. Называется «Что мы хотели бы знать о сексе, но всегда стеснялись спросить». Какого-то Вуди Аллена страничка. Я прохохотала всю ночь напролет. Вот это секс!

— НТВ, — сказала Клавдия вдруг.

— Что НТВ? — Калашникова решила, что Клавдия просто ответила невпопад.

— Часто его картины крутит. Это известный американский режиссер. У него и фильм такой есть. Мне нравится.

— Да? — Ирина была крайне удивлена. — А я думала, что вы меня не слушаете…

— Прости, не слушала, — согласилась Клавдия.

— А что случилось? — спросила Ирина.

— Ничего не случилось. Морок какой-то, пройдет.

За это время она успела не один раз прокрутить в голове все обстоятельства дела, но причин своей неудовлетворенности найти не могла. Все было завязано в тесный, логичный, тугой клубок. Никаких дыр и сомнений. Это немного успокоило.

— Ты дело Сафонова читала? — спросила Клавдия.

Ирина почему-то ответила не сразу.

— А давайте чаю выпьем, Клавдия Васильевна, — сказала она после паузы.

— Давай, — немного удивилась Клавдия. Неужели Малютов уже успел через голову Дежкиной предложить это дело Ирине?

Калашникова шустро организовала чайную церемонию и уже раскрыла было рот, чтобы ответить на Клавдин вопрос, как в кабинет робко заглянул Порогин.

— О, Игорек, — слишком восторженно приветствовала его Калашникова. — Чаю? Пирожков? — и бросилась к чайнику.

Порогин, когда-то бывший таким же стажером у Клавдии, а теперь самостоятельно бороздивший моря и океаны следовательской работы, обрадовался искренне Сыновний синдром в нем никак не исчезал. Даже по всякому пустяковому делу он шел советоваться к Клавдии. Но в последнее время появилась и еще одна причина его частого появления в кабинете Дежкиной. И эта причина сейчас наливала Порогину чай в большую чашку.

— С чем пожаловал, Игорь? — спросила Клавдия.

— Чапай меня в Швейцарию посылает.

— Куда? — хором переспросили обе женщины.

— В Швейцарию, — неумело скрывая довольную улыбку, сказал Порогин.

— Ого, так ты у нас на международный уровень выходишь? — восхитилась Клавдия. — Это по делу Сосновского?

— Ну. А я французского языка не знаю.

— Главное, Игорек, знать по-французски одну фразу: шерше ля фам, — сказала игриво Калашникова. — Тем более что тамошний генпрокурор — женщина.

— Еще мерси, бонжур, силь ву пле, пардон и чао, бамбино, сорри, — пожал плечами Порогин.

— Вот, а ты скромничаешь! — улыбнулась Калашникова. — Да с таким джентльменским набором тебе все женские сердца открыты.

— Молодец, — сказала Клавдия, — я, правда за тебя очень рада. Когда отправляешься?

— Завтра. Вот, можно сказать, пришел попрощаться.

— Привези мне сыру, — нахально попросила Калашникова. — Или нет, лучше — часы.

Игорь невольно громко сглотнул.

— А вам, Клавдия Васильевна?

— Тебе суточных много выдали? — иронично сказала Клавдия. — Смотри там, с голоду не помри.

Потом они пили чай, тщетно пытаясь вспомнить, чем еще знаменита Швейцария и что оттуда можно привезти. Но больше ничего не вспомнили.

— Ну так что по поводу Сафонова? — спросила Клавдия, когда Игорек ушел, поцеловав обеих — одну уважительно, другую робко.

— Я думала, вы забыли, — неохотно отозвалась Ирина. — Честно?

— Честно, конечно, — настороженно ответила Дежкина.

— Мне кажется, Клавдия Васильевна, что вы — только не обижайтесь — неверную версию разрабатываете.

Клавдия почти минуту молчала. Уже давно Калашникова не рубила, что называется, правду-матку в глаза. Уже намного осторожнее была в суждениях и выводах и вдруг — на тебе.

— Интересно, — осипшим голосом проговорила Клавдия. — Я, правда сказать, пока еще ни на одной версии не остановилась.

— Ну как же! Вы считаете, что это была месть.

— Ну, Ириша, это даже не версия… Это одно из предположений. Согласись, об ограблении говорить не приходится. Грабителям не до показательных казней. Запугивать некого — у Сафонова не было хотя бы приблизительного круга знакомых. Националистические мотивы? Вряд ли. Не еврей, не кавказец, не знаю, была ли у него вообще национальность — фигура-то никакая. Маньяк? Тоже сомнительно. Ничего подобного по всем самым давним сводкам. И ничего подобного потом. Заказное убийство? Так это вообще смешно, если есть что-то смешное в убийстве. Но отпечатков пальцев, следов — полно. Дилетанты…

— Дилетанты?

— Скорее всего.

— Или косили под дилетантов.

— Тогда бы мы их пальчики хоть где-то встретили. Просто садисты? Изверги? Не совсем уверена, но, скорее всего, нет.

— Почему?

— Потому что тупые они. Потому что в первый раз, скорее всего. Отсюда двойная казнь — избить палками до полусмерти, а потом повесить — почти исключается Тут, понимаешь, какой-то план был. Какая-то задумка. Надо было именно сначала палками, а потом повесить.

— Вот вы же сами все говорите — мне кажется, почти исключается, скорее всего…

— Именно! Именно! — вскинула указательный палец Клавдия. — Я ни в чем не уверена. Тут все на таких тоненьких ниточках, все на такой интуиции…

— А я считаю, что это было обыкновенное ограбление, — перебила Калашникова.

— Здрасьте, — сказала Клавдия. — В доме ничего не пропало, да и нечему там было пропадать. И потом, я же тебе только что…

— Вот! Именно! — теперь уже вскинула палец Калашникова. — Они все точно рассчитали. Мы же не знаем, пропало или не пропало. Вообще никто не знает. Это — раз. Во-вторых, грабителям не до казни. Тут-то и ловушка. Это мы по логике вещей судим, а грабителям того и надо.

— Подожди, подожди, но почему ограбление?

— Знаете, моя бабушка рассказала, как они после революции жили в Кремле. Да, прямо там, на территории. Там вообще много людей жило. Даже какой-то бывший царский генерал. Нищий, как крыса церковная. Одна железная кровать стояла в комнате с матрасом грязным и все. Его соседи по очереди кормили. А когда он помер, собирали деньги, чтоб хоть похоронить по-человечески. Тихий был, скромный старичок. Ну вот, похоронили, даже поминки справили, а потом пришли из ЖЭКа, или как он тогда назывался, чтоб кровать его вынести, за матрас взялись, а поднять не могут — распороли, а там…

— Золото?

— Но сколько! Комиссия две недели считала Понятно, к чему я это?..

Клавдия не ответила, она вдруг встала и, накинув пальто, схватилась за ручку двери:

— Если меня будут спрашивать, я в архиве.

Настроение стало куда лучше. Калашникова права — искать надо было в прошлом Сафонова. В давнем-давнем прошлом.

 

21.30–23.44

На вечер Клавдия постановила себе:

а) Постирать.

б) Приготовить еды на неделю.

г) Поговорить с Ленкой и проверить, как она учится.

д) Постричь Федора и Макса.

е) Всем переменить постельное белье.

ж) Почитать на ночь Довлатова, который лежал открытым на двадцать восьмой странице уже три месяца.

И, наконец:

з) исполнить свой супружеский долг.

О последнем пункте Клавдия думала с некоторым смущением — ловко ли вставлять подобное в план мероприятий? И с замиранием сердца, потому что с любимым Федором не была уже столько же, сколько с вызывающим ее любопытство Довлатовым.

Федор по вечерам многозначительно вздыхал, неловко, так, как только он умел, говорил всякие ласковые слова и как бы ненароком прикасался к Клавдии. Она все, конечно, понимала, обещающе улыбалась, но перед самым сном решала буквально на полчасика заглянуть в Интернет. А когда спохватывалась и летела в спальню, Федор уже обиженно спал. Наутро он был, естественно, хмур и раздражителен. Но никогда, ни разу не высказал истиной причины своего дурного настроения, ни разу просто не сказал, что он хотел бы и так далее. Федор был еще более целомудрен, чем Клавдия.

Все, хватит, помучала и сама помучалась, сказала себе Клавдия, сегодня обязательно.

Ее бурная деятельность вечером немало удивила семью.

— Ты моя хлопотунья, — сказал Федор и протяжно вздохнул. — Может, тебе помочь?

— Спасибо, Федюша, я сама, я быстро, сегодня по раньше ляжем.

У Федора на щеках вспыхнул огненный румянец, он искоса глянул на Макса, но тот, кажется, ничего не услышал.

Макс торопился поесть, потому что понимал — нынешняя ночь в Интернете принадлежит ему.

Ленка, предчувствуя неладное (мать уже сказала, что собирается с ней побеседовать), надувала и без того пухлые губки, преувеличенно морщилась, всем своим видом вопия: что-то мне так плохо, наверное, заболела.

Клавдия быстренько сварганила украинский борщ (если борщ может быть какой-то другой национальности, то это не борщ), нажарила котлет, настрогала салата оливье (сам сэр Лоуренс Оливье клялся, что никакого отношения к этому салату не имеет) и заварила четыре огромные миски фруктового желе. Машинка выдавала порции стираного белья, которое Клавдия сразу развешивала на балконе.

— Сегодня стрижка! — заявила она после ужина. — Первый — Макс.

— Не, я после отца, — заныл Макс, стремясь к заветному компьютеру.

— Ага, ладно, — согласился Федор. — Мне потом надо будет несколько звонков сделать.

Клавдия в этой жизни умела многое. Во всяком случае, все, что делается руками, она освоила. И даже странным считала, если кто-то говорил, что не умеет, скажем, шить или ремонтировать сантехнику. Она не без основания считала: то, что делается руками, всякая механическая работа доступна любому. Вот умственная — далеко не всем, поэтому почти боготворила писателей, музыкантов, художников и прочих творческих личностей.

— Как, покороче? — спросила она Федора.

— Нет, подлиннее.

— Так весна уже!

…Поход в архив ничего не дал. По милицейским сводкам Сафонов не проходил ни разу. Она подняла дела за самые мохнатые годы — ничего. Это ведомство скромный врач-эпидемиолог не интересовал никогда. Но Клавдия, честно говоря, и не надеялась на успех. Она почти не сомневалась, что Сафонов никогда не был уголовником. И близко не стоял. Она проверила на всякий случай. Но не отчаялась, потому что впереди были самые главные архивы, на которые Клавдия уже надеялась всерьез, — военный и ФСБ.

Ей все не давала покоя эта страшная казнь старика Сафонова. Избили палками… Вся его спина была в синяках. Нет, это неспроста… Что-то ей все это напоминало, но вот что?

— Ма, я спать собралась, мне что-то плохо. Может, завтра поговорим? — почти предсмертной походкой вплелась на кухню Ленка.

Правда, румяные щеки дочери намекали, что до смерти ей еще ой как далеко.

— Заболела? Давай градусник поставим, — предложила Клавдия.

— Да у меня не температура, мне просто плохо. — Градусника Ленка боялась, как детектора лжи.

— Сейчас проверю твой дневник, может, тебе еще хуже станет, — угрожающе сказала Клавдия.

— Ну и проверяй, — забыв о своем недомогании, очень бодро ответила дочь.

— Баки покороче, — попросил Федор.

Но и в архиве МВД, и сейчас дома, в суете и хлопотах, Клавдия никак не могла отвязаться от глухо и тоскливо ноющего — что-то она сделала сегодня не так, что-то непоправимое.

Уже в который раз себя проверила, в десятый за сегодняшний день, а вообще — в тысячный, не менее.

Убийца, у которого нашли пистолет, все отрицал. Но это понятно. И показания свои поменял не сразу, а только когда Клавдия постепенно припирала его к стене. Алиби на тот день у него не было. На его обуви осталась грязь, которая была и на месте убийства. С заказчиком он встречался неоднократно, и даже были свидетели, когда тот уже после убийства передавал ему деньги. Более того, нашли и эти деньги. Они были спрятаны под телевизором в конверте, на котором было написано «Расчет».

Но и это не самое главное. Клавдия провела следственный эксперимент, и убийца с точностью до мелочей показал, как все было. И почему-то Клавдия не могла успокоиться.

— Ма, на секунду, — влетел на кухню Макс.

Клавдия как раз закончила стричь Федора.

— Ты упадешь! На секунду.

— Что там?

— Я сервер нашел — умереть и не встать!

Это было что-то новое, вернее, давно забытое старое. Если Макс успевал первым залезть в Интернет, он мать не звал. Раньше, когда хотел на свою голову приобщить к информационной сети, — да, бывало. Но теперь…

— Федь, я на минуту, ты белье повесишь, когда достирается?

— Опять? — недовольно пробурчал муж.

— Ну на минуту, честное слово.

Вообще-то Клавдия никогда не лгала…