Лето 1880 года было сухое и жаркое, на грибы был «неурод».

Бабы, ходившие на «белоусовы прогалины», на этот раз набрали немного рыжиков, но зато одна из их ватаги случайно сделала в лесу удивительное открытие. Бабы были уже на обратном пути и спешили выбраться из леса до наступления ночи. По их приметам оказывалось, что Котлас от них был недалеко, недалеко было и Чудиново Городище. Вдруг в лесной чаще они наткнулись на высокую груду бурелома и стали обходить ее. Место было трущобистое, мрачное: со всех сторон обступали его темные, вековые сосны и ели, а понизу, меж их стволами, шла густая, непролазная поросль. Такие места любят выбирать медведи для своих берлог. Бабы с трудом пробирались сквозь чащу и с опаской посматривали на вывороченное вверх корнями пеньё. Сучья довольно чувствительно царапали им плечи и хлестали по бокам, но бабы не ругались не смея призывать вслух имя того, кто иной раз пошаливает в лесу. Только и слышались недоконченные речи: «Ах ты»… «А чтоб те!»… и т. п.

Вдруг посреди навороченного пенья им показался как бы небольшой проход, в виде лазейки. «Не медвежья ли берлога?» — мелькнуло прежде всего у путниц в голове. А было похоже на то… Одна баба — посмелее — прямо подошла к зиявшему отверстию. Лазейка вела в подземелье.

— Бабы! А, бабы? Гляньте-кось сюда! Что здеся-то деется! — вполголоса молвила баба своим товаркам.

Те подошли и при неясном свете сумерек, царствовавших под сводом леса, увидали перед входом в пещеру выжженную землю и на ней кучу пепла и разбросанные уголья.

— Это что ж, бабоньки! Уж не беглый ли тут?

Прислушались, слушали чутко, затаив дыхание, но, кроме смутного шороха, расходившегося вокруг по лесным чащам, бабы ничего не слыхали.

— Загляну? — молвила смелая бабенка, не смогши сдержать своего любопытства, и, сгорбившись, чуть не ползком, пробралась в пещеру.

За нею полезла другая и третья…

Оставшиеся у входа стали разглядывать местность и скоро усмотрели, что на выжженном месте, под нависшими сучьями ели, стояли в козлах три связанные вместе колышка, почерневшие от дыма; к этим кольям был подвешен на железном пруте небольшой чугунный котелок — вроде тех, какие употребляются рабочими, уходящими из дома на дальние сенокосы. Ясное дело, что тут кто-то жил и варил себе варево в этом котелке, и варил уже много раз, о чем можно было заключить по грудам золы и угольев…

Той порой бабы разглядывали пещеру. Здесь прежде всего они увидели один толстый и довольно высокий сосновый обрубок, другой — поменьше и пониже. На высоком обрубке, как бы заменявшем собою стол, лежала какая-то старинная книга в черном кожаном переплете, тут же стоял с водой берестяный чуман, а рядом с этим чумашком был оставлен кем-то кусок черствого хлеба. В стороне валялась куча хвороста, покрытого засохшей лесной травой. Груда хвороста, очевидно, служила постелью обитателю этого подземелья. На хворосте нашли еще какую-то грязную затасканную тряпицу. Под сводом пещеры висели на веревочках пучки сушеных трав. Бабы все перетрогали, все перенюхали, но ни чуман, ни книга, ни кусок хлеба, ни рваная тряпица, ни сушеные травы ничего не открыли им, не поведали тайны этого подземного лесного жилья… Хлеб, по-видимому, мог быть испечен с неделю тому назад или даже более: он был почти уже совсем сухой. А вода? Когда она почерпнута из ручья? Бог весть… Во всяком случае можно было думать, что здесь не очень давно кто-то был, что здесь, может быть, даже и теперь еще кто-нибудь живет. Эта пещера под наваленным буреломом была невелика, но жильем могла служить: шага четыре в длину да около трех шагов в ширину, и при этом человек среднего роста не мог бы встать в ней, выпрямившись, без того, чтобы не задеть головой до ее земляного свода.

Бабы с недоумением и тревогой посматривали по сторонам. Им уже захотелось поскорее уйти отсюда. В эту минуту где-то поблизости в лесу птица громко захлопала крыльями, бабы в страхе выползли из пещеры одна за другой и опрометью бросились прочь, продираясь сквозь кусты и валежник.

Дома они, конечно, рассказали о своем необычайном открытии со всеми подробностями и даже не без прикрас. И эта случайно открытая пещера еще долго в деревнях по вечерам служила предметом для разговоров, предположений и догадок.

Всех занимал вопрос, кто живет в подземелье? Беглый, пробирающийся из Сибири на родимую сторону, поспал бы в таком лесном приюте, отдохнул бы, сколько ему угодно, и пустился далее. Но по всему видно, в пещеру кто-то зашел не на перепутье, а прямо поселился в ней. Кто бы это мог быть! Одни думали, что в ней скрывается беглый солдатик, — может быть, даже родом из наших мест. Другие полагали, что в пещере поселился какой-нибудь старец… для чего бы старинной книге быть у беглого солдата? Может быть, какой-нибудь раскольник убег спасаться в наши дремучие леса. В старину, говорят, в наших лесных трущобах бывало немало всяких старцев. Знающие люди и теперь еще указывают на те места, где они жили… Было у нас много разговоров насчет этой пещеры, но никакого толку из этих разговоров не вышло. Тайна лесной пещеры нимало не разъяснялась. Особенно было досадно многим то, что бабы с перепугу не заприметили местонахождения пещеры и не могли толком указать, в какой части леса они нашли ее.

— Ой, дуры, дуры! — ворчали мужики. — Бегут — и сами не знают куда и почто…

— Да, толкуй! — оправдывались бабы. — Как крыльями-то замахало, да зашумело, так просто рученьки-ноженьки затряслись… Таково боязно стало!

— То-то, «боязно»! — передразнивали их мужики. — Тетерька, поди, из куста поднялась, а вы уж… Э-эх!