Глава девятая
СЕРЕБРЯНАЯ РЫСЬ
Теперь все выглядело с точностью до наоборот. Не было черной ночи, скрывающей дома. Теперь светило яркое весеннее солнце. Да и самих домов тоже не было. Вокруг застыли голые деревья, точь-в-точь такие, какие были в тот день, когда они с Беляевым пробирались лесом. Только солнце сейчас было теплее. Да и сам переброс гиперболы прошел буднично и даже почти привычно. По телу вновь ринулись волны муравьев. Кожа загорелась огнем. Спрятавшись подальше от посторонних глаз, Денис сжался и на всякий случай перекрестился. Он волновался, может оказаться в море, километрах в двадцати от берега, или в гуще вооруженных до зубов немцев. Но все произошло как-то обыденно и спокойно. Никто не отреагировал на его появление истеричным криком или стрельбой, потому что вокруг никого не было.
Денис прислушался к звукам леса и не услышал ничего подозрительного.
Тогда он позволил себе расслабиться, огляделся и пробормотал:
— С прибытием!
Теперь надо было решить, что делать дальше. Со сторонами света все просто. Солнце вставало по левую руку, стало быть, запад по правую. Непонятно только, куда ему идти. Денис сделал небольшой круг, затем круг побольше, пока не наткнулся на разбитую лесную дорогу, от которой и было только, что две глубокие колеи, выдавленные среди расступившихся в стороны деревьев. Но это уже была хоть какая-то нить. А, как известно, все дороги куда-то ведут. Даже самые незаметные и тонкие соединяют пункт А с пунктом Б. И стало быть, это уже не бесцельное блуждание по лесу, а движение к одному из пунктов. Присмотревшись к следу протекторов, Денис понял, что не так давно здесь проследовало на запад что-то обутое в узкие, но глубокие протекторы, а стало быть, и ему следует идти туда же.
На этот раз лес не был таким безжизненным, как в прошлый раз. Над головой громко перекрикивались отогревшиеся на солнце грачи. Пару раз его путь пересекли отпечатанные в грязи следы лисицы. Но по-прежнему отсутствовали хоть какие-то признаки людей. Не слышалась уже привычная канонада, и Денис заволновался, что оказался так далеко, что никакого полупериода ему не хватит, чтобы достичь своей цели.
Неожиданно из-за спины донеслось надрывное завывание перегруженного двигателя. Спрятавшись за деревом, Денис наблюдал, как, раскачиваясь и стреляя выхлопной трубой, на поляну медленно выползал старинный грузовик, покрытый темно-зелеными и коричневыми разводами. Как ему подсказывала память, это чудо техники называлось не иначе как полуторкой. А стало быть, это были свои, русские! Сквозь плоское стекло деревянной кабины виднелись пилотка водителя и кудрявая голова сидящей справа женщины. Над бортами кузова высились серые мешки и перетянутые железными полосами ящики. Грузовик сильно раскачивался и еле полз по колее, напоминающей рельсы. Денису пришлось изрядно подождать, пока он наконец поравняется с его укрытием.
Когда до бампера осталось не больше двух метров, он вышел и поднял руку. Старенький ГАЗ-АА будто этого и ждал и тут же застыл как вкопанный. Водительская дверь распахнулась, и на подножке повис уже далеко не молодой солдат в застиранной гимнастерке, с пушистыми белесыми усами и лицом, изрезанными глубокими морщинами. Из-под пилотки выбивался седой ежик жестких, будто проволока, волос. Он окинул Дениса подозрительным взглядом и, одной рукой держась за дверь, другую положил на расстегнутую кобуру с наганом. Но увидев, что Денис безоружен, доставать револьвер не стал.
Чуть замешкавшись, из правой двери выглянула румяная круглолицая женщина в полевой, но, в отличие от водителя, будто с иголочки наглаженной и аккуратной форме с красными сержантскими лычками.
Она спрыгнула на землю, заглянула за спину Денису, удостоверилась, что за деревьями больше никто не прячется, и спросила, растягивая слова на вологодский манер:
— Ты кто, сердешный?
— Капитан-лейтенант Заремба.
На лице женщины отразилось замешательство.
— Так ты сначала реши, кто ты — капитан или лейтенант? А что ж ты по лесу бродишь, как леший? Напугал меня до икоты. Ты куда идешь, служивый?
— На передовую добираюсь.
— Передовая большая. Из госпиталя что ли?
— Из госпиталя. — Денис посмотрел в прищуренные недоверчивые глаза водителя и постарался улыбнуться как можно шире. — Подбросите, если по пути?
Женщина и водитель переглянулись.
— Так куда, ты сказал, добираешься?
Денис вспомнил, как Беляев называл фамилию командира одного из полков.
— Мне в расположение Дубинина.
— К артиллеристам что ли? — Лицо женщины сразу оттаяло, знакомая ей фамилия сработала будто пароль. — Далековато. Мы к танкистам едем. Мы бы и рады тебя подвезти, да не положено.
— Да свой я. После ранения в часть иду. Возьмите, а то не оклемался еще. Пешком тяжело.
— Ладно, — неожиданно согласилась женщина. — Лезь в кузов. К танкистам доедем, от них уже ближе будет. Там на перекладных доберешься. Форма у тебя чудная. Я похожую на американцах видела, когда они к нам с делегацией приезжали.
Денис перемахнул через низкий борт и оказался на мешках, разложенных в правильном порядке, с растекшимися надписями поверх ткани — «Сахар» и «Горох».
— По ящикам не топчись! — выкрикнула женщина ему вслед. — Там у меня стекло!
— Мария, ты у него хоть бы документы спросила, — укоризненно покачал головой водитель. — Тебе же сколько раз говорили, что нельзя никого брать! Фронт рядом, а ты, будто у себя в колхозе, норовишь всем помочь. А вдруг он из этих?..
— У тебя документы есть? — спохватилась Мария.
— Нету! Потом довезут, — не моргнув глазом, соврал Денис.
Он уже успел расположиться животом на мешках, а грудью на кабине, подмигнул сержанту Марии и произнес:
— Свои. Не сомневайся. Поехали уже. — Затем Денис достал из кармана «Сникерс» и протянул его удивленной женщине. — Возьмите. Это новые конфеты от союзников.
— Так к Дубинину же!.. — Она смущенно пожала плечами, виновато взглянула на водителя и разорвала синюю обертку. — После ранения ведь… ему идти тяжело. Демьяныч, он наш, не сомневайся.
— Ай! — Демьяныч нервно махнул рукой. — Ты старшая, тебе и отвечать.
Водитель еще с минуту недовольно ворчал, затем скрылся в кабине и хлопнул дверцей. Грузовик снова тронулся. Дальше лес стал гуще, дорога вильнула и потянулась сквозь белесую березовую рощу. На крыше машины для опознания собственной авиацией была нарисована большая красная звезда. Денис уперся локтями в самый ее центр, положил подбородок на кулаки и смотрел вперед, на ползущую навстречу дорогу.
Здесь ничего не напоминало о войне. Зеленели по-весеннему молодые, еще свернутые листья. Прохладный воздух застыл, а от избытка кислорода кружилась голова. Трещала сорока, зависшая над грузовиком. Крыша кабины разогрелась на солнце. Было так хорошо и приятно просто лежать на ней и глядеть на застывшие по сторонам березы. Дорога шла по краю леса, разделяя его на две части. Слева он был густой, состоял из сосен, между которыми затесались березы и осины. Справа тянулось редколесье из тонких белых деревцев, и видно было, как за ними зеленели широкие луга. Денис разомлел, смотрел на белые с черными пятнами стволы и мечтал о том, как было бы неплохо сейчас остановиться и попить березового сока. Он даже представил, как капли текут по стволу и блестят на солнце точно так же, как эта тонкая нить, ползущая по траве и скрывающаяся в колее дороги.
Денис моргнул. Что за наваждение? Так ровно сок не течет!
И тут до него дошло! Он вскочил и что есть силы забарабанил по крыше кабины.
Машина остановилась, Демьяныч выглянул и недовольно спросил:
— Чего тебе?
— Кажется, мина.
Денис спрыгнул, пригнулся и пошел вперед, вдоль колеи. Сверху стальная нить была видна лучше. Теперь она исчезла, и пришлось всматриваться под ноги, чтобы ненароком не зацепить.
— Смотрите! — Довольный, что не ошибся, он показал Демьянычу и Марии на колышек, вдавленный в землю, и тонкий проводок, тянувшийся в сторону.
— Мать честная! — прошептал Демьяныч. — Точно мина.
Провод прятался в траве и полз к пню, торчавшему у дороги. Там, прикрытый куском коры, притаился матовый стакан с тремя стальными усами, торчавшими наружу.
— Ой! — всплеснула руками Мария. — А что ж теперь делать? Надо за саперами послать!
— Демьяныч, сдай назад. Я сам попробую.
Денис склонился над миной и осторожно убрал кору в сторону. Такую мину он никогда не видел и, как ее обезвредить, не знал. Но надеялся, что принцип тут классический — потянул провод, а он вырвет кольцо. Однако трос оказался натянут, и возникло подозрение, что, бесхитростно его перерезав, дело не решишь. Если мина двойного действия, то освободившийся от натяжения ус все равно приведет взрыватель к срабатыванию.
Денис посмотрел на Марию с Демьянычем и отрицательно качнул головой. В этот момент из зарослей, темнеющих слева, разом ударили несколько автоматных очередей. Мария вскрикнула и рухнула в колею. Денис бросился за грузовик, но успел заметить, что с ней, кажется, все в порядке. Крупноватая для такого узкого укрытия, она вжималась в землю и заползала под бампер. А вот Демьянычу не повезло. Он уже встал на подножку машины, чтобы отъехать назад, когда гимнастерка на его спине взорвалась красными фонтанами. Старый Демьяныч повалился рядом с колесом без каких-либо признаков жизни.
Стрельба стихла так же внезапно, как и началась. И над головой снова затрещала сорока.
Прячась за кабиной, Денис увидел ноги, торчавшие из-под двигателя, и тихонько позвал:
— Живая?
— И-и-и… — всхлипнула Мария, и Денис понял, что она на грани истерики.
— Демьяныч, а ты? — на всякий случай спросил он, но в ответ донеслось лишь усилившееся рыдание Марии. — Тихо, тихо… — зашептал Денис.
Через стекла кабины он взглянул на деревья, торчавшие с противоположной стороны колеи, но никого не увидел. Засада обнаруживать себя не торопилась, очевидно опасаясь ответного огня. Только вот ответить им было нечем.
Денис припал к земле и заглянул под грузовик. На сержанта Марию рассчитывать нечего. Она посмотрела на него затравленным взглядом и зарыдала с новой силой. У Дениса возникло подозрение, что Мария сейчас выскочит из-под машины и бросится бежать куда глаза глядят, под пули.
— Не дергайся, — зашипел он на нее. — У тебя оружие есть?
Мария всхлипнула и отрицательно махнула головой.
— А в кабине?
Зря спросил. Сержант заворочалась, стала искать взглядом водителя, увидела рядом со своим лицом его окровавленную голову и забилась в новом приступе истерики. Демьяныч лежал с открытым застывшим взглядом, будто разыскивал отвертку, случайно оброненную под машину. Из кобуры у него торчала черная рукоятка нагана.
Денис нырнул под раму кузова, просевшую до самой земли, и пополз, извиваясь, к водителю. У полуторки дорожный просвет сам по себе довольно высок, но глубокая колея свела его на нет. Пришлось протискиваться в узкую щель, разрывая себе проход руками. Кое-как дотянувшись пальцами до кольца на рукоятке, Денис потянул на себя легко выскользнувший из кобуры револьвер. Почувствовав в руке его тяжесть, он попятился назад, едва протиснувшись под трубой кардана.
Выбравшись из-под грузовика, первым делом, наученный горьким опытом, он потянул вал-шомпол, вывалил в сторону барабан и проверил патроны. Увидев семь латунных донышек с красными капсюлями, Денис довольно вздохнул. Теперь можно и повоевать. Конечно, слабовато против автоматов, но тут уж не до жиру! Зато немцы нападают, а он обороняется. А это преимущество!
Денис переметнулся за заднее колесо полуторки в надежде, что обзор отсюда будет получше. Но здесь весь вид закрывали ветки двух берез. Тогда он решил рискнуть и незаметно пробрался в кузов. Благо борта были низкие и мешки скрыли его от глаз немцев. Те по-прежнему не торопились себя обнаруживать, и причины здесь могли быть две. Или боятся, не зная, чем им могут ответить, или уверены, что помощь к попавшим в засаду придет не скоро, а потому торопиться некуда.
— Сержант! — позвал Денис. — Наши далеко отсюда?
— Не знаю, — откликнулась из-под машины Мария.
По ее голосу Денис понял, что она постепенно приходит в себя и какую-нибудь глупость уже вряд ли выкинет. Раздвинув мешки и соорудив себе что-то вроде бойницы, он посмотрел на открывшуюся сверху панораму. И сразу же заметил немца в серой кепке, безрассудно застывшего на открытом месте. Тот смотрел на грузовик, положив руки на «шмайсер», висевший на груди. Немного помедлив, немец решился и пошел к дороге, обходя машину сбоку. Денис выставил наган в бойницу, тщательно прицелился и отметил про себя, что брать людей на мушку у него уже входит в привычку — ни волнения, ни дрожи в руках.
После автоматных очередей его выстрел хлопнул тихо и одиноко. Немец согнулся пополам, схватился за живот и бросился за спасительные кусты.
«Выше надо брать! — профессионально отметил про себя Денис. — Целился-то в грудь».
Лес тут же взорвался новыми очередями. Немцы его не заметили и решили, что выстрел был из-под грузовика. Пули визжали, отлетая от стальных дисков колес, рвали скаты из цельной резины, выбивали щепу из фанеры кабины, и Денис мог надеяться лишь на то, что у Марии хватит ума вжаться в укрытие и не поднимать голову. Сам он скрупулезно отмечал, где появлялись предательские облачка пороховых газов.
Если подранка в счет не брать, то оставалось еще четверо. За одним из еле различимых сизых клубов он увидел силуэт еще одного немца и, быстро прицелившись, выстрелил в ответ. Стреляющие взяли небольшую паузу, затем их автоматы ожили вновь. Пули забарабанили под кузовом, и Денис сразу догадался, в чем дело. Не будучи сильны в знании советского автомобилестроения, немцы приняли железный ящик с инструментом, висевший внизу, между кабиной и кузовом, за топливный бак. Теперь, состязаясь в меткости, они пытались его поджечь. Заметив еще один силуэт, он выстрелил и со злорадством отметил, что в автоматном грохоте на один голос стало меньше. Но на этот раз его засекли и пули ударили в мешки и ящики. Денис скатился на дно кузова, и на голову ему посыпался горох вперемешку с сахаром. Теория тактики стрелкового боя требует сразу же сменить раскрытое и пристрелянное место, но Денису деваться было некуда и пришлось поступиться непререкаемыми правилами. Он взглянул на оставшиеся в барабане четыре патрона.
Это только в кино бесстрашный герой ухитряется из восьмизарядного пистолета выпалить ведро патронов. А здесь нужно было считать каждый. Если допустить, что он достал еще одного немца, то оставалось трое всего на четыре выстрела. Не густо! Тогда Денис решил сыграть в «дохлого енота», затихнуть и открыть огонь лишь тогда, когда немцы поверят, что с ним покончено, и подойдут к машине на убойную дистанцию. Он привалился спиной к мешкам и прислушался к тишине, опять повисшей над лесом. Неожиданно с другой стороны добавился новый звук. Вдалеке справа, виляя между стволами берез, появился мотоцикл. Водитель ретиво дергал руль то влево, то вправо. Он объезжал деревья, а за его спиной, будто на мустанге, старался удержаться еще один солдат. В коляске сидел третий и, припав к длинноствольному пулемету на турели, целился стволом в сторону машины. Денис выглянул между досками борта, пытаясь рассмотреть, кто это. Если немцы, то это конец. И не откупиться здесь ни тушенкой, ни сахаром. Если свои — то еще поживут.
На раскачивающейся голове водителя мелькнула рыжая пилотка, и в груди радостно подпрыгнуло сердце. Оставалось только надеяться, что это не вновь разгуливающий по тылам переодетый «Бранденбург»!
Мотоцикл остановился, и там, где была коляска, вдруг вспыхнул, будто дуга сварки, яркий белый огонь. Длинная очередь, подсвеченная огнями трассеров, потянулась туда, где прятались немцы. Денис ликующе вскочил и, не прячась, смотрел во все глаза на работу пулемета.
А посмотреть было на что! По деревьям будто прокатилась огненная пилорама. Срубленные ветки разлетались в стороны. Тонкие березы валились, снесенные под корень. Кусты взрывались, превращаясь в пыль. Там, где только что стояли сплошные деревья, образовалась просека. Пулемет не стихал целую минуту, затем захлебнулся на последнем патроне, и наступила тишина. Стрелок в люльке деловито поменял магазинный короб, и Денис подумал, что он опять начнет тотальное уничтожение леса, но вместо этого зарычала выхлопная труба и мотоцикл поехал к их полуторке.
Не дожидаясь, когда он остановится, из коляски выпрыгнул офицер, почти мальчишка, с тонкими черными усиками под носом, увидел под машиной ерзавшие ноги Марии, весело рассмеялся:
— Эй, сестричка, тебе там удобно?! Выползай, целуй спасителя!
Но заметив, что выглянувшая Мария ему дважды годится в матери, он прокашлялся и участливо спросил:
— Вы не ранены?
Мария промолчала и, выбравшись из-под двигателя, тут же зарыдала и бросилась к Демьянычу.
Не дождавшись благодарности, офицер обратился к Денису:
— Как вы? Вовремя мы успели?
— В самый раз. Осторожно, не наступи. — Денис спрыгнул с кузова, пожал протянутую руку и показал на мину.
— Младший лейтенант Хвостиков! — представился юноша и, улыбнувшись собственной смешной фамилии, добавил: — Федор. — Затем он подозвал солдата и кивнул на растяжку. — Турилин, посмотри!
— Денис Заремба, капитан-лейтенант, — представился в свою очередь Денис.
— А это кто? — младший лейтенант кивнул на Демьяныча.
— Водитель.
— Да, не повезло. — Федор недолго удерживал на лице скорбный вид, снова заулыбался и спросил: — Куда едете?
— Ты бы не высовывался, — дернул его за рукав Денис. — А то немцы сейчас очухаются и подстрелят.
— Не очухаются! — Но младший лейтенант на всякий случай вернулся за грузовик и выкрикнул: — Турилин, осторожней! И проверь немцев.
Хвостиков сиял как золотой червонец. И лицом, и формой. Хромовые сапоги сверкали солнечными зайчиками. О стрелки на широченных галифе можно было порезаться. Натертые пуговицы горели огнем. Красная фуражка с высокой тульей заломлена на затылок. Если бы Денис только что не видел, как он лихо палил из пулемета, то определенно решил бы, что Федор Хвостиков — офицер для поручений из шаркунчиков по паркету в Кремле или Генштабе. Эдакий армейский франт.
— Я командир зенитной батареи, — произнес он, будто почувствовав сомнения Дениса. — Мы как стрельбу услышали, так сразу к вам на помощь. Батарея недалеко здесь. А вы куда едете?
— К танкистам.
— А… ну это дальше. — Хвостиков заметил вернувшегося Турилина и спросил: — Как там? Много немцев настреляли?
— Нет никого. Но крови много.
— А как наш «березин» поработал?
— Сила! — с чувством ответил Турилин. — Будто коса прошла.
— То-то! — обрадовался Хвостиков, схватил Дениса за локоть, красноречиво давая понять, что он далеко не из молчунов, и принялся пояснять: — Я ведь из летчиков! На Ил-2 летал. А как подбили, так после ранения меня вчистую списали и отправили батареей командовать. А ребята из части мне на память двенадцатимиллиметровый пулемет стрелка с моего «илюхи» подарили. — Хвостиков довольно хохотнул и продолжил, заглядывая Денису в глаза: — Так я его на трофейный «цундап» приладил. Вот только опробовать до сегодняшнего дня никак не получалось. А оно видишь как — и по летающему немцу можно, и по ползающему!
Денис не смог удержаться от улыбки. Жизнерадостность Хвостикова начинала передаваться и ему, несмотря на то что совсем недавно над головой свистели пули и было совсем не до смеха.
— Ураган! — кивнул он с благодарностью.
Чем вызвал у Хвостикова новый прилив гордости за свое изобретение.
Затем младший лейтенант подошел к Марии, скорбно вздохнул и предложил:
— Давайте ко мне на батарею, у нас связь есть. Сообщим о вас куда надо. И о диверсантах в тылу нужно доложить.
— Я его не оставлю! — неожиданно заартачилась Мария. — Я здесь буду ждать.
— Правильно, — согласился Федор, кивнул Турилину и сказал: — Останешься с ней. Я сам танкистам сообщу. Они как узнают, что на их машину с продуктами напали, так сюда точно танк пришлют. Ты тоже их здесь ждать будешь? — спросил он Дениса.
— Ему к артиллеристам нужно, — ответила за него Мария.
— А… ну с ними у меня тоже связь есть. Ну что там с миной, Турилин?
— Взгляните сами!
Хвостиков подошел, склонился и долго рассматривал серый цилиндр.
— Немецкая «Шпрингминен». Подумай, как ее снять. Потом у нас во рву поставим. — И хозяйственный Хвостиков полез в люльку, на ходу объясняя Денису: — Понимаешь, у меня прямо к батарее тянется заросший ров. И перекрыть его нечем. Если немцы захотят, то запросто смогут по нему к батарее подобраться. А контингент у меня не то чтобы не очень боевой. Но, как бы тебе сказать, своеобразный. И на посту уснуть могут, и немца запросто прошляпить. Несерьезный, в общем! И что им ни говори, все без толку.
Какой контингент имел в виду Хвостиков, Денис понял, как только они въехали на территорию батареи. Три крупнокалиберных орудия стояли с задранными стволами, прикрытые срезанными ветками, а между ними выглядывали и с любопытством глазели на въехавший мотоцикл молодые девушки. Все они были в полевой форме, и оказалось их так много, что у Дениса зарябило в глазах.
— Да… попробуй тут не будь франтом! — Он понимающе усмехнулся, теперь уже по-новому взглянув на Хвостикова.
Они подъехали к блиндажу, укрытому бревнами, младший лейтенант на правах хозяина распахнул дверь и пригласил Дениса войти. Внутри во всем чувствовалась женская рука. Земляной пол блестел чистотой. Единственное окно занавешено шторкой, а на импровизированном подоконнике из снарядных ящиков стояли горшки с цветами. Широкая кровать в углу застелена вышитым покрывалом. В центре единственного стола тоже стоял цветок.
Хвостиков повалился на кровать и по-хозяйски крикнул:
— Эй, девчата! А ну шустро разогрели самовар! Гость у нас!
Пока две молодые зенитчицы накрывали на стол, стреляя глазами на Дениса, Федор вытащил из угла телефон, начал разматывать запутавшиеся провода и приговаривал:
— Сейчас-сейчас! Сообщу о машине танкистам, а потом и за тебя возьмемся.
— Я сам о себе сообщу.
— Сам так сам, — согласился Хвостиков, наконец-то справился с телефоном и крутанул тяжелый маховик. — Солнышко! — томно пропел он в трубку, лишь только услышал ответ оператора. — А дай-ка мне часть Рожкова. — И, хитро подмигнув Денису, мол, знай наших, добавил: — Это говорит командир зенитной батареи Федор Хвостиков, душа моя!
Денис ухмыльнулся. Вот уж воистину, кому война, а кому бочка со сметаной! Но, дозвонившись до танкистов, младший лейтенант подобрался и, будто докладывал не меньше, чем в штаб армии, в красках описал нападение немцев на машину с продовольствием.
— Ну что ж! — Он положил трубку, потер руки и нацелился на пироги, появившиеся на столе. — Теперь можно и перекусить. Подсаживайся, пока не остыли.
— Подожди.
Пододвинув к себе телефон, Денис уверенно провернул маховик.
— Сто двадцатая! Слушаю вас, — раздался звонкий девичий голос.
Денису это напомнило фильм из детства, и он чуть было не выпалил: «Барышня, Смольный!» — но, удержавшись, произнес:
— Четыре пятерки, прошу! Капитана Беляева.
На другом конце долго потрескивали помехи, затем он услышал знакомый голос Владимира Ивановича.
— С кем говорю? — спросил Беляев.
— Владимир Иванович, это Заремба. Помните, мы…
— Денис, это ты! — удивленно и радостно перебил его Беляев. — Ты откуда говоришь?
— Зенитная батарея Хвостикова! Где-то в лесу… — В свою очередь обрадовавшись, что Беляев не то что вспомнил, а еще ему и рад, Денис кивнул Федору: — Где мы?..
— Дай мне поговорить с командиром! — вновь перебил его Владимир Иванович.
Хвостиков долго объяснял, где они находятся и как к ним добраться, затем утомленно выдохнул и засунул телефон под кровать.
— Что он сказал?
— Сказал, что сейчас за тобой приедет. — Младший лейтенант хитро взглянул на Дениса и поинтересовался: — Ничего, что я с тобой на «ты»?
— С чего это вдруг такое запоздалое беспокойство?
— Ну как же? По званию вроде как краснофлотец. Добирался к артиллеристам. А чьи четыре пятерки, я знаю — это отдел СМЕРШ нашей сорок третьей армии.
— Зря всполошился. Я не оттуда. Владимир Иванович мой хороший друг. — Денис протянул руку к пирогу и огляделся в поисках стакана. — Так мы будем чай пить?
Федор подтянул на себя стол и загадочно подмигнул:
— А чего ж чай-то? Можно и покрепче! Мои девчата на рябине настаивают. Леночка, возьми то, что у меня под рукомойником припрятано, и подсаживайся к нам! — Хвостиков похлопал ладонью по кровати рядом с собой. — И рюмочки из ящика достань.
— Нет-нет! — Денис протестующе замахал руками. — Только чай!
— А чего так? Болеешь?
— Нет. Не могу! — Денис скривился, не зная, что придумать, и понимая, что спасительное «я за рулем» здесь не пройдет. — К начальству на доклад надо.
— К начальству?! На доклад? — Хвостиков раскатисто расхохотался. — А тебе с ним целоваться что ли? — Прижав к себе подсевшую зенитчицу Леночку, он облизнулся, будто кот на сметану. — Целовать надо наших девчат.
По тому, как кокетливо улыбнулась в ответ Леночка, Денис понял, что отношения у них далеко не строго служебные.
— Нет, спасибо. Дел сегодня еще очень много. Надо светлую голову иметь.
— Нет так нет! — сдался Хвостиков. — Тогда хоть пирогов попробуй, а то девчонок обидишь.
— Это с удовольствием.
Денис вспомнил, что у него впереди действительно ох какой непростой день, и неизвестно, когда еще получится нормально поесть, а потому стесняться не стал.
Вдруг за окном просигналил клаксон, и вбежавшая девушка с карабином на плече запоздало доложила:
— Товарищ командир, там какого-то Заребу спрашивают!
Хвостиков с Денисом переглянулись и рассмеялись. Догадавшись, кто это приехал, Денис вскочил и, обгоняя младшего лейтенанта, выбежал во двор.
Владимир Иванович в офицерской форме, перетянутой портупеей, сидел за рулем открытого «виллиса» и с любопытством осматривал хозяйство Хвостикова. Он заметил, как две девушки ровняли граблями огород, обнесенный частоколом, и восхищенно присвистнул. Затем, увидев бегущего Дениса, он перепрыгнул через низкую автомобильную дверцу и бросился навстречу. Обнялись они как старые боевые друзья, вместе прошедшие трудные испытания.
— А я ведь был уверен, что ты погиб! Мы со связистом слышали стрельбу. Я надеялся, что обойдется. Хотел его в кустах спрятать и к тебе на помощь идти, а потом вдруг все стихло! А ты, значит, живой! — Беляев похлопал Дениса по плечам, осматривая его необычную форму.
— Да, как-то вот повезло.
— А я потом у Дубинина солдат взял, мы все кусты там прочесали. Вдруг, думаю, раненый где-нибудь спрятался. Про плен даже не мыслил. Знаю, что такой, как ты, застрелится, но не сдастся! Видели каждый твой шаг. По гильзам за тобой шли. А потом ты вдруг как в воду канул.
Рядом, улыбаясь, переминался Хвостиков. Беляев отпустил Дениса и протянул руку младшему лейтенанту:
— Спасибо тебе! Я уже в курсе, как ты на немецких диверсантов страху нагнал. А за этого парня тебе отдельное спасибо. Молодец. Побольше бы нам таких летчиков.
Хвостиков растроганно улыбнулся и кивнул на блиндаж:
— Заходите, товарищ капитан. Пироги еще остались…
— Нет, не могу. Ненадолго отпросился за ним съездить. После победы пироги будем есть, а сейчас — труба зовет!
Он распахнул правую дверцу для Дениса, а сам перепрыгнул за руль и рванул с места незаглушенный «виллис».
— Немцы на начальство охотятся, — продолжил Владимир Иванович, выезжая на накатанную грунтовую дорогу. — Пытаются выиграть время. Знают, что если бы не погиб генерал Черняховский, так, может, мы взяли бы Кенигсберг еще в марте. Вот и рассылают на свободную охоту небольшие группы. Вдруг повезет, удастся кого-нибудь из генералов достать, а то и сам Василевский в засаду попадет! — Беляев со злостью ударил по баранке, будто чувствуя свою вину за то, что Денис угодил в такую передрягу засад. — Как можем, боремся. Но весь тыл не прочешешь.
— Владимир Иванович, какое сегодня число?
На этот раз Беляев не удивился. Он словно понимал, что у Дениса есть важная причина на то, чтобы не знать, какой сегодня день, и непринужденно ответил:
— Первое апреля.
«Все верно», — задумался Денис. Что-то подобное он и предполагал, уже начиная разбираться в скачках гиперболы.
— Мы куда едем?
— Ко мне.
— Владимир Иванович, мне нужна ваша помощь.
— Помогу. Конечно помогу. Но давай обо всем поговорим у меня в кабинете.
«Виллис» проехал поднятый шлагбаум. Часовой отдал под козырек, и они вкатились в небольшой двор старинного каменного дома с поваленной статуей рыцаря у входа. Кабинет Беляева располагался в большом зале. К стене были придвинуты стеллажи с книгами, над ними висели портреты Гете, Шиллера, Вольтера. Изображение Сталина расположилось над письменным столом и казалось тут совсем неуместным.
— Библиотека была, — пояснил Владимир Иванович, перехватив удивленный взгляд Дениса. — Еще недавно это было поместье какого-то важного немца. Но ничего, я доволен. Кому-то из наших под рабочий кабинет досталась спальня, а то и кухня. — Он по привычке задернул штору, сел за стол и достал склейку из черно-белых фотографий. — Взгляни. Это самолет-разведчик снял. Не узнаешь?
— Нет. — Денис непонимающе смотрел на панораму сфотографированного сверху города.
— А ты лупу возьми. Посмотри вот здесь, у самого обреза, а потом глянь на дату и время. Не понимаешь?
— Нет. — Денис, окончательно сбитый с толку, замотал головой.
— На эту точку посмотри. Это же башня танка, в которой мы с тобой сидели! — засмеялся Беляев. — И по времени точно получается. Я, когда смотрел в штабе работу авиации, долго хохотал и тебя вспоминал, а фотографии себе забрал. Думал, вдруг увижу, так покажу, как мы с тобой засветились. Выходит, не зря взял. Встретились-таки.
— Да… — улыбнулся Денис. — А помните, как мы у особистов в коровнике сидели? А Ершов этот какая сволочь! Жаль, что я тогда Пазюре так и не смог как следует врезать.
— Ты на них зла не держи, — неожиданно вступился за особистов Владимир Иванович. — Они тоже не зря свой хлеб едят, хотя и перегибают часто. Это сейчас их не сильно-то и боятся, а в начале войны наши генералы на особистов молились. Ведь что в сорок первом творилось! Целыми полками в плен сдавались! Сейчас вот работаем с теми, кого оттуда вернули. Так хоть бы один честно признался, что испугался и потому бросил оружие и поднял руки. Нет. Все рассказывают, как отстреливались до последнего патрона и раненные, без сознания, оказались в плену. А ведь с ранеными немцы не возились. Если идти не мог, то таких добивали. Сейчас эти герои пока помалкивают, а пройдет время, так еще за орденами придут. А настоящих героев мы и не узнаем. Перемолола их война безвестными.
Со двора донеслись выкрики. Беляев выглянул за штору и подозвал Дениса:
— Вот, взгляни.
Два солдата вели щуплого мужчину в гимнастерке и босого, без сапог. Он затравленно озирался по сторонам, встретился взглядом с Денисом и вдруг затрясся в беззвучных рыданиях.
— Представитель таких героев. Коровкин Леонид Александрович. Боец Красной армии, любимец политруков. Большой был мастер на политзанятиях погорланить и на бумаге настрочить всякую мерзость на товарищей. Редкостная мразь. Сколько из-за него в лагеря да в штрафбат невиновных отправили!.. А в феврале, когда немцы пытались вырваться из города через Земландский полуостров, нам в руки попал гестаповский грузовик с документами. Вот там мы и прочитали, как предатель Коровкин сдался в плен еще в сорок втором и как немцам зад лизал. Вернули они его нам, чтобы он в тылу паскудничал да отчеты им пересылал. Как только ему эти документы показали, так он тут же напустил в штаны и сзади, и спереди.
— Куда его повели?
— Ясное дело куда. За лес, в карьер. А мне на таких даже пулю жалко. Кстати, немцы его тоже не сильно-то жаловали. Кличку дали Кретэ — жаба по-ихнему.
Денис смотрел в спину удаляющейся расстрельной команде и думал: «Да, такая война тоже была».
— Что притих? Не приходилось видеть, как на расстрел ведут?
— Откуда? У нас давно уже не расстреливают, за предательство в лучшем случае набьют морду. — Ему невольно вспомнился Саня. — А то и до этого не доходит.
— Да… — Владимир Иванович вернулся за стол и задумчиво посмотрел на фотографии аэрофотосъемки. — Кстати, насчет тебя.
— А что насчет меня?
— Очень я много думал о тебе, Денис, эти дни. Разговор наш вспоминал в деталях. Каждый твой жест, слово. Даже, прости мое любопытство, пробил по спискам Балтийского флота капитан-лейтенанта Зарембу. Сам понимаешь, нет у них такого.
— А откуда мне там взяться?
— На провокатора ты не похож. Я их интуицией чувствую. И рассказывать о временных парадоксах такие точно не станут. Эти выдумывают что-нибудь поправдоподобней.
Денис с любопытством посмотрел на Беляева. Неужели все-таки поверил?
— Ну и к какому выводу вы пришли?
— Много думал. Работа наша такая — думать. Она сродни искусству художника. Ты ведь не знаешь, что я души не чаю в живописи, картины пишу. Айвазовского люблю, копирую. Помогает в моей работе. Тут штрих, там мазок, смотришь — и полотно вырисовывается. История твоя, конечно, крайне невероятна, но хочу рассказать тебе один случай. Было это несколько лет назад. Позвал меня знакомый священник в свою церковь, посмотреть чудо. Заплакала у него икона, уж не помню, с какой святой. Я с радостью согласился. Нет, не потому, что поверил. Хотел его вывести на чистую воду, чтоб прихожанам голову не дурил. Может, ты слышал про Петра Первого. Уж какой был набожный, а когда ему доложили, что в церквях Богородицы плачут от его реформ, он так ответил: «Если Богородицы еще раз заплачут маслом, то зады попов заплачут кровью!» И ведь помогло. Так и я шел в церковь, уверенный, что найду за иконой флакончик с маслом или водой. Да вот только не нашел я ничего, а из глаз святой и вправду текли слезы. Как встретился я с ней взглядом, так почувствовал, что будто ноги отнялись.
Владимир Иванович замолчал, словно заново переживая те события. Денис его не торопил, заметив, что у Беляева от собственного рассказа сбилось дыхание.
— Чувствовал, что видит она меня насквозь. Странное ощущение. Казалось, что если бы икона могла говорить, то рассказала бы обо мне все — кто я, кто мои родители и зачем я в этот мир пришел. Вышел из церквушки, будто пыльным мешком прибитый. А на следующий день началась война… Веришь?
— Не знаю. — Денис растерянно пожал плечами. — Я тоже о таком слышал, но не видел.
— Нет, я не стал после этого молиться и не выбросил партбилет! Но я осознал для себя одну очень важную мысль: мы ничего не знаем о мире, окружающем нас. Мы как тот муравей, который видит только свой муравейник и свою поляну и безапелляционно заявляет, что это и есть бесконечная Вселенная. Но ведь если за бугром есть еще один муравейник и мы о нем ничего не знаем, то это еще не значит, что его нет. И если мы будем его отрицать, то он от этого тоже не исчезнет. Да, Денис, задал ты мне задачку: верить или не верить? Поэтому ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда ты вдруг опять объявился. Ты рассказывал мне удивительные вещи. Вот я и задумался: а не является это все тем муравейником, который за бугром? Я могу верить, а могу не верить, но ты вот он, сидишь передо мной и говоришь, что попал сюда из далекого будущего. Так почему я должен это отрицать? Только потому, что полтора килограмма серого вещества в черепной коробке под моей фуражкой не могут осознать этот факт?
— Владимир Иванович, так вы мне?..
— Как бы дико это ни звучало, потому что по должности своей я не имею права скатываться на всякие фантазии, но скажу тебе так. Я верю собственной интуиции, которая мне подсказывает, что ты не провокатор, не фантазер и не сумасшедший. Понимаешь, мне проще в такое поверить, чем другим. Моя работа подкидывает кое-какие факты на эту тему. К нам один немец перебежал, так он тоже сейчас о временных сдвигах нашим мудрецам рассказывает. С именитым ученым работал, даже дневники его принес. Только наши спецы утверждают, что все это бред сивой кобылы. А я вот теперь уверен, что надо бы того немца повнимательней послушать.
— Спасибо, Владимир Иванович! Я ведь понимаю, как вам непросто! Я сам не представляю, как бы повел себя, если бы ко мне кто-то пришел и заявил, что он из две тысячи семидесятого. Вы сбросили с меня огромный груз. Я все думал, как вам объяснить, как рассказать так, чтобы вы мне доверяли. А вы сами…
Беляев задумчиво смотрел в окно, долго молчал, затем спросил:
— Денис, как там, в будущем?
— Да как вам сказать… по-разному. То землетрясения, то наводнения! Цены скачут как сумасшедшие.
— А коммунизм построили?
— Коммунизм? — Денис закашлялся, будто у него запершило в горле. — Давайте я обо всем вам расскажу попозже. Боюсь, что вы еще не готовы. Владимир Иванович, у меня мало времени. Я ведь как мячик — то здесь, то там! А чтобы все это прекратить, мне и нужна ваша помощь. Без вас не справиться — я здесь чужой! А задача у меня не из легких: найти и уничтожить то, что я и сам не знаю. На все про все у меня осталось часов шестнадцать, в лучшем случае восемнадцать. Есть в Кенигсберге, на острове Кнайпхоф, некий генератор времени, который и швыряет меня туда-сюда на своей гиперболе. Мне необходимо к нему добраться и прекратить его работу. Вот такая у меня задача.
Владимир Иванович понимающе кивнул, вернулся за стол и развернул карту города.
— Догадываюсь, о чем ты говоришь, — объект «Рай»! Только он не на острове, а дальше по набережной. Уже за портом, ближе к морю.
— Нет-нет! — Денис улыбнулся и склонился над картой. — У меня информация точная — четыре старинных здания на острове! В каком-то из них генератор.
— Странно. — Беляев ткнул пальцем в карту. — Вот остров. Карта немецкая, очень точная. Эти твои четыре здания я видел издалека, потому что на остров не попасть. Туда ведут три моста, которые хорошо охраняются. Конечно, твоя уверенность сбивает меня с толку, но по моим данным выходит, что на острове немцы работают не над генератором времени. Они колдуют там над чем-то, что сродни психотропному оружию. А объект «Рай» вот здесь. На берегу стоит небольшая часовня. В ней наверняка расположен вход в катакомбы, раскинувшиеся под городом. Кенигсберг весь изрыт шахтами и тоннелями. В одном из них и находится твой генератор. Меня, Денис, только смущает один момент. Ты собрался его уничтожить?
— Под самый корень!
— Тут-то как раз наши интересы и расходятся. Хм… уничтожить, возможно, и мы бы уже давно могли. Воздух над городом наш, и бомб у нас в избытке — дело нехитрое. Только вот пойми. Это огромное научное наследие. Немецкие ученые добрались до секретов ядерного синтеза, создали ракетную технику, овладели основами генной инженерии. А ты говоришь, взять и уничтожить! Даже этот твой генератор! Я консультировался с нашими учеными. Сам толком не понял, но постараюсь объяснить. Согласно теории относительности Эйнштейна, деформация времени как физической величины возможна лишь при достижении световых скоростей. Или же при превышении скорости света. Что в нашем локальном мире Земли просто недостижимо в принципе. И если немцы добились этого, а ты сам тому доказательство, то, значит, они смогли нарушить законы физики. Ты представляешь, что это? Вижу, что нет, если предлагаешь взять и уничтожить.
— Я все понимаю, Владимир Иванович! Но как же быть мне? Этот генератор своей гиперболой меня доконает. Конца и края этому не будет. Как сказал мне один еврей, знающий в этом толк, на гребне гиперболы будет болтаться даже мое тело!
Денис удрученно замолчал. Такого оборота он не ожидал. Получалось, что и в своем времени, и в этом ему был уготован один удел: отдать себя в жертву на алтарь науки.
— А если я не буду его уничтожать, а всего лишь чуть-чуть сломаю? Так, чтобы вы потом могли легко разобраться в его работе? — несмело предложил он, заглядывая в глаза Беляеву. — Владимир Иванович, я только остановлю его и все. Мне бы что-то вроде часовой мины, чтобы я успел вернуться в свое время, а она потом взорвалась. Может, и этого не нужно. Вдруг после остановки генератора я автоматически вернусь в свое время. Главное, прекратить его работу!
— Ты думаешь, что это так просто? — усмехнулся Беляев. — Мы даже не знаем, где он находится. Ты уверен, что на острове. У меня другая информация. А на деле окажется, что он совсем и не там, и не там, а где-нибудь в замке Бальга. В Кенигсберге всякой чертовщины понатыкано на каждом углу. Городу семьсот лет, и все эти годы он был столицей магов, колдунов и ведьм. А твой генератор — это одна из главных тайн немцев. Ты думаешь, я не пробовал хотя бы издалека взглянуть на эту часовню? Охрана такая, что и уж не проползет! С берега не пробраться. Если только с моря, но я даже не знаю, как там обеспечивается безопасность. Я для себя решил так: наберусь терпения, дождусь, пока наши город возьмут, тогда и посмотрим. А пока нечего и соваться.
— Владимир Иванович! Да не нужна мне эта часовня. Вы про остров расскажите.
— Про Кнайпхоф? А что рассказывать? Небольшой остров, омывается двумя рукавами реки Прегель. Жилых домов уже нет. Три моста, охраняемых не хуже бункера Гитлера. Было пять, но два англичане разбомбили. Горожан теперь туда не пускают. Мне говорили, что видели через реку, как по острову ходили люди в желтых одеяниях, похожие на буддийских монахов. Иногда туда заезжают грузовики с закрытыми фургонами под охраной эсэсовцев. Но, что возят, не знаю. Пробраться на остров, думаю, тоже непросто. Даже если по воде, то схватят на берегу. Любой посторонний сразу вызовет подозрение. Мне рассказывали, что были любопытные даже среди немцев. Но их потом находили в реке растерзанными, будто собаки этих бедняг на части рвали. Взгляни на карту. — Беляев пододвинул Денису стул и разгладил свернутый рулон. — Ты не забывай, что еще нужно пробраться в город!
— Я об этом даже не думаю, потому что видел, что с вашей помощью, Владимир Иванович, это не проблема!
— Ты особо не радуйся. Южный проход уже закрыт. Когда мы с тобой там проходили, его прикрывала часть, что-то вроде народного ополчения. А сейчас, по моим данным, туда перебросили пятьсот сорок восьмую гренадерскую дивизию генерал-майора Эриха Зюдау. А эти не те! Нужно искать другой путь.
— Владимир Иванович, вы меня пугаете! Признаться, я очень на вас рассчитывал. Но если даже вы опустите руки, то мне останется только застрелиться.
— Не блажи. Взгляни сюда. Кенигсберг оцеплен так называемым фортовым поясом. По границе города тянутся пятнадцать основных фортов, соединенных между собой подземными переходами и дорогами. Расстояния между ними кое-где довольно большие, и перекрыть наглухо все лазейки немцам сложно. Я для себя одну такую тропинку приметил, через Закхаймские ворота. Держал в памяти на всякий случай. Смотри, на северо-востоке от города находится форт «Гребен», а следующий, «Лаут», расположен аж вот где. Расстояние приличное, километра полтора будет. В этом промежутке находятся обвалившиеся катакомбы, разрушенные дома с глубокими подвалами и обширная система тоннелей городской канализации. В Кенигсберг пробраться возможно, а вот на остров… — Беляев с сомнением покачал головой. — Все равно что играть в русскую рулетку с ТТ.
— А если ночью, через реку? Или, может, там сети, или набережную освещают?
— Да ты что?! Кто же ночью будет себя подсвечивать? Да и про сети я не слышал.
— Ну вот! — Денис радостно хлопнул ладонью по карте и вскочил, словно уже собрался прорываться в Кнайпхоф. — Плавать я, уж поверьте, умею. Значит, через реку!
— Погоди. — Не разделяя оптимизма Дениса, Беляев долго смотрел на карту, затем пояснил: — Есть там какая-то загадка! Полгода назад я давал поручение своему агенту хоть что-то узнать о бункере коменданта города генерала Отто Ляша. Он тоже находится где-то там, глубоко под землей. Ничего особенного тот не узнал. Все-таки уровень не тот — рядовой солдат. Выслуживается за страх да за прощение. Но он обратил мое внимание на два любопытных факта. С бойни Розенау, находящейся поблизости, на остров регулярно возили закрытые контейнеры со льдом. Причем под эсэсовской охраной и под присмотром людей в белых халатах. А еще охрана с острова платила горожанам марками за приносимых голубей и крыс. Причем они обязательно должны были быть живыми. Рядом с мостом стояли клетки, куда отдельно совали птиц и грызунов. А потом, когда с продовольствием стало туго и голубей с крысами ели сами люди, на крыше одного из зданий острова появилась собственная голубятня.
— Может, комендант любит свежее жаркое из голубей?
— А крыс на гарнир? Нет. Уверен, что он даже сейчас неплохо питается.
— Тогда голубиная почта!
— А крысы — канализационная доставка телеграмм? Так, по-твоему? Не вяжется.
Денис глубокомысленно повертел на столе карту, запоминая подходы к острову, затем улыбнулся и спросил, сводя все к шутке:
— А мне-то они как помешают? Я могу поскользнуться на том, что нагадили эти голуби?
— Не знаю. Не люблю, когда чего-то не понимаю.
— О! Тогда у меня есть целый список того, чего не знаю я. К примеру, есть ли жизнь на Марсе? Владимир Иванович, о чем мы говорим? Я даже не видел, как этот остров выглядит, а вы мне про крыс и голубей. На месте во всем разберусь. От вас я только жду, что вы мне покажете, как пробраться в город, и дадите какое-никакое оружие. Да расскажете про остров. Впрочем, это вы уже сделали.
— Оружие нельзя! — категорично качнул головой Беляев.
— А как же я проникну на остров?
— С оружием ты до него даже не дойдешь. Не зная языка, путаясь в улицах, с выпирающим пистолетом в кармане, ты вызовешь подозрение у первого встречного, и он направит на тебя патруль.
— Как же быть?
— Будешь выдавать себя за немого полоумного бродягу. В городе этим сейчас никого не удивишь. Много контуженых, одичавших. Люди не выдерживают обстрела и голода. Ты должен смешаться с ним подобными. Это, — Беляев ткнул на камуфляж, — нужно снять!
— Честно говоря, не хотелось бы. Мне в нем привычней — мобилизует.
— Хорошо, оставь, — легко согласился Владимир Иванович. — Но надень сверху мой плащ. Он тебе длинноват, но так даже лучше. Ни к кому не подходи. Делай безумный взгляд. Если к тебе кто-то обратится, не обращай внимания, иди дальше. Мычи себе под нос что-нибудь несуразное. Те, кто еще там остался в своем уме, таких побаиваются. Немцев в форме обходи стороной, но так, чтобы в глаза не бросалось. Пробираться на остров нужно ночью. Вечером осмотрись, наметь подходы. Понятное дело, что придется вплавь. Течение у реки сильное. Войдешь выше по течению, и оно принесет тебя точно к острову. Не думаю, что набережная заминирована, но будь осторожен.
— Владимир Иванович, вы меня инструктируете как школьника перед экзаменом.
— Потому что не нравится мне твое игривое настроение.
— Не переживайте, прорвемся! Знать бы еще, как этот генератор выглядит.
— На этот счет у меня нет ни малейшего представления. Даже наши ученые мужи не дают никаких подсказок. Они вообще сомневаются в его существовании. Но мне кажется, что это что-то громоздкое и очень сложное.
— Мне тоже так кажется. — Денис долго смотрел на карту, стараясь запомнить все улицы и ориентиры. Затем перешел к аэрофотосъемке. — Что это?
Он обратил внимание на продолговатое здание с тонким высоким шпилем, выделяющееся среди прочих построек, размещенных на острове.
— Кафедральный собор.
— Хороший ориентир.
— Да, его видно из многих районов города.
— Владимир Иванович, у меня мало времени. Когда я уже смогу идти в город?
— Вот так вот, сразу? — Беляев неожиданно осекся. — Не люблю я так — с бухты-барахты. Надо хорошо подготовиться. Заказать авиации свежую аэрофотосъемку острова. Последить за действиями немцев в этом районе. Составить четкий план, предусмотреть пути отхода. Обеспечить прикрытие! А у тебя как-то так получается — встал и пошел. Без подготовки нельзя. Нелогично как-то.
— А как мне готовиться? Репетировать поведение недобитого полудурка? Так это я и без репетиции смогу. А что до логики, то я ей вопреки здесь оказался. И вопреки ей буду выбираться. Расскажите мне, как пробраться в город через эти Закхаймские ворота, и я пойду.
— Лучше бы, конечно, ночью, но я понимаю. Откровенно говоря, Денис, мне с тобой очень о многом поговорить хочется. Ну сам понимаешь… Я тебе об острове рассказываю, а у самого в голове тьма вопросов. Ты ведь столько знаешь. Может, перенесем этот остров на завтра? Давай сегодня посидим, коньячку попьем, а ты мне расскажешь, как там, в будущем? Наверное, уже готовитесь в космос полететь?
— Ха! В космос! Да слетали уже давно. Да и вам-то осталось ждать меньше двадцати лет.
— Да ты что?! — Беляев смотрел на Дениса широко раскрытыми глазами восхищенного ребенка. — Всего-то двадцать лет? Так это еще я доживу, наверное. А товарищ Сталин сам полетел или кого назначил?
— Хм-м!.. Владимир Иванович, честное слово, нет у меня времени. Посидеть за коньяком, конечно, можно, но боюсь, что вам не понравится, когда я у вас исчезну прямо из-за стола. Хотя и любопытство ваше мне понятно. Поймите, я здесь как Золушка на балу — часы пробили, не успел, и начинай потом все сначала. Это сейчас мне повезло, к своим выбросило, вас встретил. В следующий раз везение может закончиться. Окажусь в руках у немцев, и тогда точно будет на гиперболе времени болтаться мое тело.
— Да-да… — Беляев неожиданно сник.
Денису было видно, что ему хочется еще так много о чем расспросить.
Капитан виновато улыбнулся за свою несдержанность, затем махнул рукой и решительно произнес:
— А я с тобой пойду! По дороге мне все и расскажешь.
— Владимир Иванович — нет! Во-первых, это моя проблема и вы совершенно не обязаны собой рисковать. А во-вторых, я люблю всякими рискованными делами заниматься сам. Не то что я вам не доверяю, а просто так обучен.
— Не спорь! — Беляев и не думал сдаваться. Неожиданно пришедшая в голову мысль подбросила его со стула, и он полез за стеллаж с книгами в поисках подходящей одежды. — Я тебя проведу через рубеж в город, а дальше, раз уж так хочется, иди сам. — Он вытащил из шкафа старый мятый костюм, черную строгую шляпу и трость, затем достал из ящика стола лист плотной бумаги, сложенный вдвое. — Аусвайс только на меня. Но ничего, будем изображать: я — делового бюргера, а ты — моего немого помощника. Если остановят, молчи и улыбайся. Остальное сделаю я. Есть у меня небольшой тайник, как в город войдем, объясню, где найти. Так… кое-какая мелочь, документы, немецкие марки и пистолет. Пистолет можешь взять. Но только уже когда пойдешь на остров, не раньше. Зря не рискуй. Воевать с ним безнадежно — маленький шестимиллиметровый «браунинг». Игрушка, а не оружие. Зато легко спрятать. Не знаю, чем он может тебе помочь, скорее для самоуспокоения… Ну, кажется, все. Присядем на дорожку.
Денис молча наблюдал, как Владимир Иванович собирался в путь, и недовольно хмурил брови. Свой блиц-поход в город он представлял несколько иначе. Да и крутилась в голове одна мысль, о которой знать Беляеву было совсем не обязательно.
— Ну так чего ты застыл? — Владимир Иванович хмыкнул. — В город пробраться хочешь? — Он дождался от Дениса утвердительного кивка и подвел итог: — Тогда не стой дурнем! Без меня тебе это не по силам. Я все норы через рубеж знаю. Так что не тяни время. Сам сказал, что, как Золушка, каждую минуту считаешь!
— Но только до рубежа! Дальше я сам.
— Только до него. Мне и самому нужно к ночи вернуться. Здесь тоже дел невпроворот. Я в своих решениях самостоятелен, никому о тебе не докладывал. Сейчас тоже пойду на свой страх и риск, но надолго пропадать не могу.
Беляев осмотрел Дениса со всех сторон, поправил перед зеркалом шляпу и, не оглядываясь, толкнул дверь библиотеки.
Перед ними лежали руины пригорода. Пустые глазницы окон и обваленные углы домов навевали воспоминания о фильмах-катастрофах. Все говорило о том, что этот район подвергался уничтожению не один день и даже не неделю.
— Немецкие казармы были, — пояснил Беляев. — Наши били прямой наводкой. Сейчас здесь никого нет до самых Закхаймских ворот. Может патруль зайти, но это маловероятно — побаиваются. Район пристрелян.
— Снайперы?
— Там, где снайперы рыщут, мы уже с тобой прошли. Тут мертвая зона, до наших далеко, и немцы не заходят. Так что снайперам здесь охотиться не на кого. Давай ползи к тому дому. Дальше вход в городскую канализацию. Сложная система подземных ходов, но я ее знаю. Выйдем к реке, уже за фортом.
Они нырнули в развалины дома, снесенного до фундамента, и спустились по лестнице в тоннель, уходящий вглубь. С низкого потолка срывались капли, под ногами хлюпали лужи. Беляев включил фонарь и осмотрелся:
— Так, все ясно. Я боялся, что этот путь завален, но нам повезло. Иди за мной да под ноги смотри.
— Зря вы так собой рискуете. Я, наверное, и без вас справился бы.
— Риск есть, но не так велик, как ты думаешь. Немцам сложнее. Попробуй перекрыть все лазейки, когда город изрыт такими вот лисьими норами. Да и границы города немалые. Потому и хожу пока всегда удачно. Как-то даже троих нужных нам немцев вывел.
Владимир Иванович пригнулся и уверенно шагнул в темноту. Фонарь выхватывал то кирпичи, покрытые грибком, то мутную воду, застывшую под ногами. То здесь, то там над головой свисали корни деревьев, прорвавшиеся сквозь стены.
— Я вот все думал и поймал тебя, Денис, на неувязочке.
Весь путь к городу Владимир Иванович пытал Дениса о жизни в будущем, недовольно морщился, с сомнением качал головой, но не перебивал и молча слушал. Теперь он решился поспорить:
— Я допускаю, что через восемь лет, как ты говоришь, вождя может не стать. В конце концов, все мы люди. Но почему Хрущев? Ну и что, что член Военного совета? Их много. Есть куда более достойные люди. Тот же заместитель вождя товарищ Молотов, например. Или товарищ Калинин. Да, в конце концов, маршал Жуков или нарком Берия.
— Берию расстреляют.
— Расстреляют?! — Беляев остановился и направил луч фонаря на Дениса. — Враги?
— Жуков.
— Жуков? Да как ты!.. Да ты что?! А я-то тебе и вправду поверил. Как же ты так можешь со мной? — Беляев разочарованно сплюнул. — Эх, Денис… Да ты знаешь, что такое Центральный Комитет партии с товарищем Сталиным во главе? Да это скала! Монолит! — В подтверждение Беляев показал Денису сжатый кулак.
— Пауки в банке ваш Центральный комитет. Идемте, Владимир Иванович, я уже свет в конце вижу.
Беляев растерянно проводил Дениса взглядом и двинулся следом.
— Не верю.
— А если бы сейчас был не сорок пятый год, а, к примеру, девятьсот пятый и я сказал бы вам, что через двенадцать лет исчезнет царская династия, которая правила триста лет? Вы бы мне поверили?
Беляев задумчиво почесал фонарем лоб и неуверенно ответил:
— Наверное, нет.
— То-то. Идемте, Владимир Иванович, а то, если я вам сейчас начну пересказывать краткий курс новейшей истории, вы на меня с кулаками броситесь.
Дальше тоннель уперся в обвалившуюся гору кирпичей. Через узкую щель пробивался тусклый свет. Здесь вода собралась в небольшое озеро и доходила до колен. В нос ударило запахом гари и едкого дыма.
— Свежий разлом, — пояснил Беляев. — Взрывом вывернуло. — Он выглянул в щель и поманил Дениса. — Проход образовался в каком-то поместье. Кажется, нет никого. Лезь за мной.
Они выбрались на поверхность внутри двора, рядом с разрушенным небольшим частным домом, Владимир Иванович перебежал выложенный булыжником тротуар и выглянул в чудом сохранившиеся ворота.
— Узнаю. Это рабочий район Ратсхоф. Здесь рядом знаменитый вагоностроительный завод был, но наши его в первые же дни осады уничтожили. Не там выбрались, где я рассчитывал, но так даже лучше. Дальше улица Арндтштрассе, а это уже за фортовым поясом.
Денис выглянул из-за спины Беляева на открывающуюся узкую улицу. Здесь уже были какие-то признаки жизни. Из окна дома напротив торчала дымящаяся труба буржуйки. На веревке под карнизом сушилась чья-то одежда, развевавшаяся на ветру. Рядом с закрывавшим их забором прошла женщина, толкавшая впереди детскую коляску, нагруженную доверху собранным хворостом.
— Как пройдет, выходим, — шепнул Владимир Иванович. — По сторонам не озирайся и помни, что я тебе говорил. Ты немой.
Беляев поправил шляпу, окинул Дениса придирчивым взглядом, одернул на нем плащ и уверенно шагнул за ворота. Они пересекли улицу по диагонали и вышли на небольшую площадь. Здесь было что-то вроде блошиного рынка. Люди, постоянно поглядывавшие на небо, предлагали друг другу на обмен разные предметы домашней утвари. Из корзины, которую несла какая-то женщина, свисал хвост дохлой кошки. Денис заметил это и почувствовал, как к горлу подкатил ком. Горожане, занятые своими делами, не обращали на них никакого внимания. Беляев уверенно шел через площадь, отмахиваясь от блестящих украшений, бронзовых статуэток и разноцветной одежды, предлагаемых в обмен на продукты. Среди толпы Денис заметил двух солдат с красными повязками на руках и дернулся было назад, но Владимир Иванович злобно зашипел на него по-немецки и пошел прямо на патруль.
Они вышли на соседнюю улицу, Беляев огляделся и жестко произнес:
— Ты чего дергаешься? Захотел в гестапо? Пойми, каждый твой неуверенный взгляд, каждый твой нерешительный шаг выдает в тебе чужого. Ты должен слиться с этими людьми, стать одним из них. Тогда можешь ходить по всему городу, и никто тебя ни о чем не спросит. Да! Я говорил тебе, что надо избегать встреч с военными и полицией, но выглядеть это должно естественно. Если ты перешел на другую сторону улицы, то у солдат и мысли не должно возникнуть о том, что это сделано из-за них.
— Я понял, Владимир Иванович, — оправдываясь, шепнул Денис. — Не сдержался.
— Не сдержался!.. Как мне тебя теперь одного оставить, если ты шарахаешься от первой попавшейся кокарды? А я к ночи должен назад вернуться.
— Больше не повторится.
— Сейчас выйдем на соседнюю улицу. Если идти по ней не сворачивая, то дальше будет выход к острову. С нее и шпиль кафедрального собора виден. Не заблудишься. И помни, что я тебе говорил. Если ты и вправду из будущего, то не хотелось бы, чтобы для тебя день вчерашний стал твоим днем последним. А то абсурд получается — погибнуть, еще не родившись.
— Владимир Иванович! — взмолился Денис. — Случайно вышло. Хотите, если сейчас немцев увидим, я сам возле них несколько раз пройду?
Беляев тяжело вздохнул и покачал головой:
— У вас там все такие?
— Какие?
— Легкомысленные. Не нужно мне ничего доказывать. Смотри, как себя ведут остальные, и сам делай так же. Ты немец, полностью потерявший слух и наполовину — разум. У тебя на лице страх перед надвигающейся грозой и боль от судорог голодного желудка. Вот в кого ты должен превратиться. Чем быстрее ты это поймешь, тем быстрее доберешься до генератора. Теперь послушай, где найти мой тайник, и выходим на улицу. Я посмотрю со стороны, как ты уяснил мой урок. Если посчитаю, что тебя можно оставить, то исчезну.
Теперь один. Денис искоса оглянулся вокруг, но Беляева не увидел. Значит, он все-таки хорошо усвоил урок и сумел изобразить жителя Кенигсберга, измученного страхом и голодом. Ссутулившись, пряча волнение за поднятым воротником плаща, Денис пошел вдоль домов. Он старался не бросать по сторонам нервные взгляды, но получалось это с трудом. Улица вышла на набережную, и теперь шпиль кафедрального собора был виден как на ладони. Он уже постепенно начинал привыкать к тому, что навстречу попадались горожане, и не обращал внимания на их изможденный серый вид. А когда рядом на велосипеде проехал солдат, Денис даже выдавил улыбку.
Набережная неожиданно отвернула в сторону, и показался узкий мост, созданный скорее для конных экипажей, чем для машин. Поперек, от перил до перил, он был перегорожен полосатым шлагбаумом. Рядом с дорогой возвышалось выложенное из мешков с песком укрытие с торчавшим из щели пулеметным стволом. Пятеро солдат в черной форме, с автоматами стояли за шлагбаумом и пристально смотрели на каждого, кто осмеливался хотя бы неосторожно пройти по другой стороне улицы. Позади эсэсовцев за периметром наблюдал не менее бдительный офицер. С другой стороны, на острове, замер гусеничный транспортер с пулеметом на крыше.
«Да… — Денис растерянно почесал затылок и, спрятавшись в доме напротив, смотрел из окна на открывшуюся панораму. — Это вам не кино про немецкого часового, играющего на посту на губной гармошке и упорно не замечающего, как сзади, грохоча сапогами, подбирается взвод диверсантов с ножами в зубах. Прав был Беляев. Если на остров попасть и возможно, то только через реку». Оставшиеся два моста, он теперь был уверен, охраняются не хуже этого. Но солнце стояло еще высоко, и несколько часов на осмотр подходов к острову у него было.
Обдумывая план действий, Денис не удержался от улыбки, вспомнив курсантские годы.
…Обучаясь на выпускном пятом курсе военного института, курсанты, как правило, уже меньше всего думали об учебе. Такой вот был парадокс, свойственный, наверное, всем нашим институтам. Собираясь отправиться в тьму тараканью, в отдаленные, богом забытые гарнизоны, они торопились насладиться радостями большого города, а потому постоянно ощущали большую финансовую недостаточность. И практически все курсанты курса, на котором учился Денис, втайне от командования подрабатывали по ночам. Кто охранниками в барах и ресторанах, кто-то разгружал вагоны, а некоторые даже стояли крупье в казино. И, как следствие трудовой ночи, днем на занятиях они превращались в полуживых сомнамбул, еле переползающих из одной аудитории в другую.
Денису сейчас вспомнился начальник кафедры тактики полковник Чиберков. Морпех, прошедший обе чеченские кампании, орденоносец, большая умница и прекрасно знающий и любящий свой предмет офицер, он самозабвенно выкладывался на лекциях, рассказывая о приемах ведения боя в городе, способах преодоления заградительных рубежей и постановке минных полей. Но и прекрасно понимал, что все его старания сонным без пяти минут лейтенантам до фонаря.
И однажды, глядя на тусклые, проигрывающие в борьбе со сном лица и затянутые пеленой глаза своих курсантов, дабы увидеть в них хоть какие-то микроскопические зачатки разума и интереса к преподаваемой им тактике, Чиберков начал свою лекцию так:
— Товарищи курсанты! Вы наверняка знаете, как непросто затащить трезвую девицу в мокрые после дождя кусты, если к тому же у вас нет ни рубля в кармане? Это практически невозможно, если только вы не Ален Делон или Брэд Питт. — Увидев удивленно захлопавшие и заинтересованные глаза, Чиберков продолжил: — Но, глядя на ваши мятые физиономии, мне хочется скорее прослезиться, чем писать с вас картины. А потому мы сегодня поговорим не о тонкостях женской души и тела, а о способах преодоления мощной обороны противника, не имея на то ни специального вооружения, ни тяжелого танкового кулака, ни поддержки с воздуха или огнем артиллерии.
Интересно, что сейчас предложил бы Чиберков?
Денис посмотрел на по-весеннему полноводное течении реки Прегель. Мутные воды мчались, заворачиваясь у отвесной каменной набережной в бесчисленные водовороты. Обрывки газет, обломанные ветки, доски и прочий мусор, принесенный с материка, ударялся о гранит и мчался дальше, в море. Остров разделял реку надвое, заставляя ее убыстряться в тонких, закованных в камень рукавах. Это и усложняло задачу, но, с другой стороны, и упрощало тем, что в быстром течении труднее увидеть голову пловца.
Решение сформировалось само собой. Ночью надо войти в реку выше по течению и вместе с хламом, плывущим в воде, прибиться к берегу острова. Оставалось лишь наметить, где можно нырнуть в реку так, чтобы не быть замеченным. Денис вышел на улицу и побрел вверх по течению. Все дома подходили вплотную к набережной и давали возможность под покровом темноты выскользнуть из своих стен и незамеченным уйти в воду.
Здесь все было ясно. Теперь, пока оставалось время, можно было заняться и другими делами. Постепенно освоившись, Денис уже уверенно ходил между горожанами, открыв для себя еще одну любопытную истину: чем меньше обращаешь на кого-то внимание, тем меньше обращают внимания на тебя. Сейчас он хотел найти тайник Беляева, для того чтобы уже ночью не тратить время на его поиски, а сразу, вооружившись, плыть к острову. Но и тут проблем не возникло. Владимир Иванович очень точно обрисовал рухнувший дом рядом с памятником Вильгельму Первому у Кенигсбергского замка. И указательный камень лежал на своем месте среди руин, нетронутый, покрытый сигнальной, на случай, если здесь кто-то был, цементной пылью.
Денис взглянул на яркое, повисшее над городом солнце. Время до полуночи еще исчислялось часами, и тогда он решился попробовать сделать то, во что и сам не очень-то верил. Он хотел найти Ирму. Ну или хотя бы попытаться!
Теперь он начал разыскивать большие скопления людей в надежде, что это будет пункт выдачи продуктов. Как сказал Беляев, горожан с этих мест не могли отогнать даже обстрелы. Но пока, если народ где-то и толпился, то это были или точки сбора добровольцев для обороны города, или вокруг себя людей собирал хрипящий репродуктор, захлебывающийся речами кого-то из нацистских лидеров.
Денис обратил внимание на то, что за часы, проведенные в городе, он не слышал голоса войны. Вокруг было тихо. Не рвались снаряды, не ревели самолеты. Притихли спрятавшиеся между домов зенитки. Молчали сирены воздушной тревоги. Люди выходили из подвалов и грелись на солнце, улыбаясь друг другу и временному затишью. Возможно, они даже поверили, что их кошмар каким-то чудесным образом закончился и на улицах вновь воцарился мир. Но Денис знал, что это всего лишь короткое затишье перед бурей, и потому упрямо бродил от улицы к улице, от двора ко двору, поглядывая, не мелькнет ли где знакомое длинное платье и короткая заячья шубка.
Так прошел час. Солнце коснулось крыш, наползающий вечер растянул длинные тени. С моря повеяло холодом и сыростью. Кутаясь в плащ, подаренный ему Беляевым, Денис вышел к полуразрушенным строениям порта, остановился у причала и смотрел на транспорт, пришедший, наверное, совсем недавно. На его палубе громоздились деревянные короба с консервами и металлические бочки. Краны переносили на причал коровьи туши и бумажные тюки с крупами, сложенные в грузовые сетки. Их тут же грузили на телеги и тащили к баракам, уцелевшим неподалеку. Впритык к ним стояли жилые дома, образовав обширный замкнутый двор. Из арки, соединяющей здания, на улицу выходила длинная людская очередь.
Денис, уже потеряв всякую надежду найти Ирму, увидел место, где мог ее встретить, и почувствовал волнение. Сюда наверняка пришла большая часть горожан. Он искал ее среди кварталов, а нужно было сразу идти в порт. Это же так логично! Продовольствие поступает в город морским путем, а значит, и раздавать его должны поблизости, не тратя время на перевозку и вылеживание на складах.
Люди медленно двигались к раскрытому настежь окну квартиры, расположенной на первом этаже. Они по очереди поднимались на деревянную ступеньку, подавали карточку немцу в белом колпаке, терпеливо ждали, пока он записывал их в лист, и отходили уже со счастливым лицом, прижимая к груди вожделенные продукты. Рядом с раздатчиком для порядка стоял автоматчик, но это было излишне, потому что никто не собирался бросаться на продовольствие и заниматься грабежом. Люди стояли притихшие и поникшие.
Денис медленно двинулся вдоль длинной очереди, всматриваясь в лица, надеясь увидеть Ирму. Люди хмуро косились на него, но молчали. Ближе к окну человеческий ряд уплотнялся, горожане жались друг к другу, чтобы, не дай бог, никто не посмел вклиниться в очередь. Ирмы здесь не было. Немец на раздаче заполнил до конца очередной лист и наколол его на гвоздь у окна. Он прижал локтем следующую бумажку, подозвал очередного жителя, достал из-под подоконника буханку черного хлеба и разрезал ее надвое.
На гвозде висела уже внушительная стопка исписанных листков. Денис пробежался взглядом по диковинным, режущим слух немецким фамилиям. Немец на раздаче писал их печатными буквами, четким каллиграфическим почерком, поэтому даже для Дениса не составило труда разобраться в тонкостях чуждой азбуки. Штерны, Навотны, Мюллеры, Зиберы! Он дотянулся до листа, приподнял его за край и пробежался снизу вверх по Дитрихам, Эльзам, Гансам и Евам, уже рябившим в глазах. Ирмы среди немок практически отсутствовали, потому ему сразу бросилось в глаза знакомое имя.
Он замер, напряг глаза и попытался еще раз прочитать фамилию и имя, оказавшиеся самыми верхними на листе. Ошибки быть не могло. Химическим карандашом вдавленными в бумагу буквами четко было прописано: Ирма Гайлитишь. Денис взволнованно выдохнул и огляделся вокруг. Она должна быть где-то рядом. Всего два листа назад! Это минут пятнадцать, от силы двадцать!
Он растолкал очередь и бросился со двора. Улица пересекалась с другой, весьма узкой. Та, в свою очередь, скрещивалась с совсем крохотным проходом между стенами домов, подползшими друг к другу. И куда из них бежать, у Дениса не было ни малейшего представления.
«Так! — Он остановился, схватился за виски и попытался привести мысли в порядок. — Всего двадцать минут! С грузом в руках, хрупкая девушка, она не могла далеко уйти! Эта улица хорошо просматривается, и на ней Ирмы нет. Нужно искать по дворам!»
Денис перепрыгнул через каменную трубу, рухнувшую с крыши, и бросился в переулок. Из дома выглянул испуганный старый немец, хлопнул дверью и торопливо щелкнул замком. Очевидно, бегущий человек вызывал здесь тревогу, а то и панику, но Денису на это было наплевать. Он пробежал насквозь короткий квартал и снова оказался в порту. Транспорт все еще разгружали. Рядом борт о борт к нему прижался торпедный катер, и матросы по трапу взбирались на высокий борт, чтобы перейти палубу парохода и оказаться на причале. Повсюду виднелись черные морские бушлаты. Не обращая на них внимания, Денис искал людей в гражданском. Грузчики в серых робах, медленно бредущие рабочие в телогрейках, редкие женщины с накинутыми на голову шалями — все не то!
И тут он увидел ее. Хрупкая фигура Ирмы то появлялась, то исчезала за портовыми домиками. Затем девушка надолго пропала за бухтой кабеля, и Денис бросился наперерез, гадая, где она сейчас может появиться.
Все то же длинное платье до пят. Короткая заячья шубка едва прикрывает талию. Сверху на воротник рассыпались длинные черные волосы. Ирма шла не спеша, останавливалась, перекладывала сумку из одной руки в другую, делала двадцать шагов и снова замирала.
— Ирма!
Денис запыхался и остановился позади, боясь ошибиться.
— Ты?! — не сдержавшись, она вскрикнула и прикрыла ладонью рот, понимая, что заговорила по-русски. — Ты что здесь делаешь? — приглушенно зашептала девушка, в страхе оглядываясь вокруг.
— Я искал тебя.
— Ты здесь из-за меня? Ты искал меня? Тебя могут схватить! Ты рискуешь ради того, чтобы увидеться со мной?
Денис уже хотел было начать рассказ о своих мытарствах во времени, об Иване Степановиче, Сколково, генераторе и малопонятной теории относительности Эйнштейна, но вдруг понял, что все это сейчас прозвучит неуклюже и нелепо. И все это лишнее и совершенно теперь ненужное. Разве не думал он о ней сегодня утром, как только появился здесь и ехал в кузове полуторки? Разве не хотел найти ее, когда они с Беляевым побирались через лес? Возможно, его слова будут полуправдой, но далеко не ложью.
Поэтому Денис потупил взгляд и еле выдавил:
— Да.
Затем он увидел слезы на глазах Ирмы и смутился еще больше. А она вдруг сорвалась, уткнулась ему в грудь и заголосила навзрыд.
— Ну-ну, успокойся. — Денис обнял ее за плечи и повел в сторону, подальше от любопытных глаз. — Тише, тише.
— Папа погиб, — прошептала Ирма, попыталась успокоиться, но зашлась в новом приступе плача.
Денис гладил ее по голове, кутая в широкие полы плаща.
Ирма вздохнула, утерла слезы, отстранилась и сказала:
— Я сегодня узнала. Накрыло всех, кто там работал. Мне господин Бальцер рассказал. Он специально в полицию ходил, чтобы узнать.
— Мне очень жаль, — Денис оглянулся.
Их разговор на русском мог привлечь ненужное внимание, но вокруг никого не было. Тогда он прекратил шептать и участливо произнес уже чуть погромче:
— Поверь, я тебе сочувствую. Мне действительно тебя очень жаль.
— Сегодня первое апреля, пасхальное воскресенье. Я проснулась в ожидании чуда или хотя бы хороших новостей. Думала, Бог увидит мои слезы и папа найдется. А потом пришли Бальцеры и рассказали…
Ирма всхлипнула, и Денис понял, что она сейчас опять зарыдает.
— Смотри! Это тебе передал пасхальный заяц.
Он достал оставшийся «Сникерс».
— Что это? — Девушка удивленно посмотрела на синюю блестящую обертку.
— Конфета.
— Конфета? Я уже забыла, что они бывают.
Денис поднял сумку Ирмы, радуясь, что сумел ее отвлечь.
— Ты где живешь? Давай я тебе помогу.
— Совсем рядом. Мы все вместе ушли из Шарлоттенбурга. И Бальцеры, и фрау Романн. Тут остались еще совсем целые брошенные дома. Мы там и поселились. Чета Бальцеров на третьем этаже, фрау Романн на втором, а я на первом. Боюсь, конечно. Если дом рухнет, то на первом выжить шансов нет. Но деваться некуда. Зато и выбежать первым легче. Рядом с нами бомбоубежище. Раньше подвал овощехранилища был. Теперь вот…
Денис слушал Ирму и чувствовал, как у него волосы встают дыбом. Конечно, он видел развалины, громоздившиеся вокруг, понимал, что, куда ни кинь, витает людское горе. Но Ирма говорила об этом так, будто речь шла о только что приобретенном дачном участке. Ну да, не повезло, досталась земля на болоте, но ничего — привыкла.
Видать, и вправду человек привыкает ко всему. Так его мать-природа оберегает, чтобы не сошел с ума от испытаний, посылаемых на несчастную голову.
Со стороны порта донеслась немецкая речь, усиленная мегафоном.
— Что говорят?
— Убеждают гражданское население уплывать ночью с этим транспортом. Пароход из Ростока. Его жители собрали продукты для осажденного Кенигсберга. Теперь капитан говорит, что может забрать желающих в Германию. Но люди боятся. От нас скрывают, но все знают, что сталось с «Густловом». Тогда все завидовали семьям солдат гарнизона. Отбирали только тех, у кого отцы и мужья защищали крепость. Чтобы они могли спокойно воевать. А теперь никто никому не верит. И все решили отдаться на милость русских, и будь что будет. Только бы это все поскорее закончилось. Плыть морем люди боятся. Утонуть страшнее, чем жить в оккупированном городе. Все понимают, что нам не устоять, но, может, это будет не так уж и ужасно.
Они подошли к длинном ряду одинаковых трехэтажных зданий.
— Вот мы и пришли. Заходи. У меня еще дрова есть. Сейчас затопим печку.
На улице быстро темнело. Кран, стоявший в порту, уже едва виднелся, и с трудом угадывался из окна. Рупор продолжал призывать нерешительных немцев на борт парохода. Еще различимы были люди, перебегающие от дома к дому. Затем тьма закрыла небо. Вспыхнул и тут же погас прожектор, и город погрузился во мрак.
Они сидели у открытой дверцы печки, и отблески пламени плясали на их лицах. Ирма рассказывала о жизни в Кенигсберге. О том, что по карточкам сейчас выдают даже воду, потому что многие колодцы обрушились от взрывов. Люди пьют из реки, а потом мучаются и жутко кричат. А вчера господин Бальцер хотел поймать одичавшую собаку и уже загнал ее в угол, но она его сильно покусала. Теперь у него распухла рука. А в дом по соседству упала бомба, но не взорвалась. Полиция осмотрела ее, но ничего не сделала. Теперь все в округе живут в страхе, что она может в любой момент взорваться.
Денис слушал, и по его телу ползли мурашки. Это был не фильм ужасов, а самый настоящий ужас жизни. И рассказывала ему об этом хрупкая и нежная девушка по имени Ирма. Такая вот страшная правда войны.
Он слушал вполуха, задумался и не сразу понял ее фразу:
— Хорошо, что теперь мы вместе. На тебя, конечно, продукты не дадут. У тебя нет карточки. Зато ты можешь ходить в порт и помогать разгружать катера, приходящие из Пиллау. Моряки рассчитываются собственным пайком. Тебе ведь к русским нельзя, да? Если ты прячешься среди немцев, значит, среди своих тебе еще опасней.
— Ирма! — Денис стряхнул наваждение, навеянное ее рассказом. — Я ночью уйду.
— Уйдешь? — Ирма удивленно заглянула ему в лицо, решив, что ослышалась. — Ночью в городе ходить нельзя! Только если бомбят и нужно бежать в убежище. Или, как вот сегодня, можно идти в порт на пароход. А так всю ночь — комендантский час. Улицы обходят патрули полиции. Куда же ты пойдешь? Ты ведь сказал, что пришел ко мне?
У Дениса сжалось сердце, когда он услышал ее дрогнувший голос. Ему хотелось обнять и успокоить ее, попытаться объяснить, что часто получается не так, как мы хотим. И жизнь дана человеку скорее для страданий, чем для наслаждений. Но слова застряли в горле. А дальше…
Как это случилось и кто сделал первый шаг, он и не понял. Но это случилось, а остальное было не важно. После Ирма жалась к нему, будто надеясь удержать рядом, а он гладил ее по обнаженным плечам и уговаривал:
— Я хочу, чтобы ты уплыла этим пароходом.
— Нет. Лучше я останусь.
— Оставаться нельзя. Будут огромные жертвы. Ты можешь погибнуть. Если и выживешь, то затем здесь наступит сущий ад. Никто не будет стремиться вас накормить или наладить вашу жизнь. Среди немецкого населения наступит такой голод, что сегодняшний покажется всем изобилием. Целых два года немцы будут методично вымирать, прежде чем им разрешат вернуться в Германию.
— Ты не можешь этого знать! — Ирма приподнялась на локтях и удивленно спросила: — Ты ведь все выдумываешь?
— Я искал тебя для того, чтобы спасти. Сейчас мы с тобой пойдем в порт и ты сядешь на корабль, уплывающий в Германию.
— Его могут утопить! По мне, уж лучше погибнуть здесь, чем в холодном море!
— Этот не утонет. Верь мне, Ирма! Это последний шанс. Скоро здесь начнется такое, что оставшиеся горько пожалеют о том, что не умоляли капитана взять их хоть за бортом на привязи. Скоро война закончится. Когда Германию начнут рвать на части, постарайся оказаться в западном секторе. Тогда ты хотя бы не будешь пытаться перебраться через стену, а развалят ее еще ох как не скоро.
— Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?
— Ты не понимай, а запоминай! Уплывай, Ирма, и налаживай собственную жизнь. Я сегодня ночью должен сделать очень важное дело. Мне будет гораздо легче, если я буду знать, что ты уже в безопасности. А сейчас собирайся, а то вдруг еще смелые найдутся и тебе на транспорте не хватит места!
Смелые были. На причале немногочисленные солдаты помогали подняться по трапу своим семьям. Они обнимали детей и жен, прекрасно отдавая себе отчет в том, что делают это в последний раз. То здесь, то там разносился душераздирающий плач, и от солдатской шеи с трудом отрывали упирающуюся Грету или Фриду.
Ирма тоже не удержалась, поддалась общему настроению, разрыдалась и сквозь слезы шептала Денису в ухо:
— Ты найдешь меня еще раз? Ну и что, что русский. Я тебя немецкому научу. Никто ничего и не узнает. Я тебя буду ждать. Ты только приезжай ко мне.
Палуба уже была заполнена, и он подтолкнул ее к трапу, опасаясь, что погрузку пассажиров могут прекратить.
— Ирма, я не могу тебя обманывать. — Денис понимал, что это прозвучит жестоко, но врать не хотел, не имел права, чтобы не разбить ей жизнь бесполезным ожиданием. — Мы с тобой больше никогда не увидимся. Я здесь чужой. Я из другого времени. Сейчас ты меня не понимаешь, но когда-нибудь поймешь. Ты не должна посвятить свою жизнь ожиданию.
Денис посмотрел на луну, проглядывающую сквозь тучи. Время близилось к полуночи. По его расчетам, обратный переброс должен был произойти ранним утром, а то и еще раньше. Оставались считанные часы, а он еще и не приступал к главному делу, из-за которого здесь и был.
— У меня мало времени. Прощай, Ирма. Не жди меня! В этом мире я всего лишь призрак!
Людской поток подхватил ее и потащил по трапу на корабль. Денис отвернулся, чтобы не видеть удивленное лицо и бегущие слезы. Ей и так досталось горя, а он подарил ей надежду и обманул. На душе скребли кошки, но ничего поделать он не мог. Зато теперь у нее появился шанс выжить. Потом Ирма найдет твердое плечо, опершись на которое пойдет по жизни. Конечно, она будет помнить его, взявшегося из ниоткуда и канувшего в никуда. Но это будет мимолетное воспоминание на фоне памяти об ужасах и голодной жизни в осажденном городе.
Денис запахнулся в плащ и шагнул в темноту.
Он вышел за границы порта и осмотрелся. Здесь улицы уже были пусты, и нужно было быть осторожным, чтобы не столкнуться с патрулем. На фоне серого неба отчетливо вырисовывался шпиль кафедрального собора. Денису теперь нужно было держаться правей и выйти к тайнику Беляева. Он шел, прижимаясь к стенам домов и высматривая в темноте запомнившиеся ориентиры. Вот и статуя Вильгельма Первого. Стараясь не шуметь, он забрался в дом, оставшийся без крыши, и ощупью нашел камень, приваленный в угол. Закладка Владимира Ивановича была на месте. Денис нащупал стопку каких-то бумаг. Еще что-то непонятное было завернуто в тряпку.
Ему в руку ткнулся холодным металлом и зализанными формами маленький пистолет. Денис удивленно повертел в руках «браунинг», похожий на игрушку и легко умещающийся в ладони. Теперь он понял, что имел в виду Беляев, когда говорил о самоуспокоении. Денис хмыкнул и подбросил пистолет в руке, определяя его вес — от него скорее больше толку как от кастета, чем огневой мощи. У «браунинга» даже не было курка в привычном понимании. Его роль выполняла скоба на задней стороне рукоятки, и стрелять надо было, просто сжимая ладонь. Этакий эконом-класс для женщин. Денис разочарованно спрятал его в карман. Таким много не навоюешь! Но делать нечего, на безрыбье и червяк на крючке — рыба.
Он вышел на набережную. Река внизу шелестела о камни, от нее тянуло мрачным холодом. Денис поежился, нехотя сбросил плащ, дождался, когда луна скроется за тучу, и бесшумно спустился в воду. Течение подхватило и понесло его вдоль отгороженной сплошной оградой улицы. Над головой проплывали каменные крылатые грифоны, глядящие в мутную воду. Их сменили львиные морды с раскрытыми пастями. Денис плыл рядом с набережной, прячась в плотной тени, отбрасываемой высокой стеной. Он то скрывался под водой, когда полная луна отражалась в реке и освещала на поверхности каждую щепку, то всплывал, чтобы набрать воздуха и осмотреться — куда его уже принесло, затем снова нырял. Потяжелевшие берцы тянули на дно, ледяная вода сковывала руки, но об этом он старался не думать.
Не пропустить бы мост в этой быстрой смене декораций! Вскоре появился и он. На фоне серого неба выделялись силуэты солдат, застывших у парапета. От глыбы бронетранспортера виднелась лишь угловатая башня. Денис еще раз ушел под воду и всплыл уже далеко за мостом. Темный берег острова стремительно приближался, заслоняя черные тучи. Теперь течение несло его вдоль квадратных глыб набережной. Денис вцепился в камень, стремясь остановить собственное движение, подтянулся на руках и выглянул на узкую улицу, проходившую совсем рядом.
Рядом с берегом темнели руины сгоревшего здания. За ним виднелся шпиль кафедрального собора. Тут не было ни одной живой души. Денис перемахнул через каменный забор, пригнулся и перебежал к фундаменту, оставшемуся от дома. По кадрам аэрофотосъемки он помнил, что сразу за собором должны находиться те четыре здания, которые были ему нужны. На снимке, сделанном сверху и при свете дня, они казались гораздо больше и длиннее. Сейчас он увидел неказистый двухэтажный дом с острой крышей, скрывающейся в темноте. Недалеко стоял точно такой же. Их углы соединяла трехметровая каменная стена. Обширный внутренний двор замыкали еще два невидимых дома.
Денис перебежал выжженный пустырь и прижался к забору. Как назло, вышла луна, в ее свете стал виден каждый камень, его мокрые следы и массивные круглые часы, расположенные под шпилем собора. Стрелки скоро покажут полночь. Денис недовольно поморщился. Это не то, чего ему хотелось бы! Он надеялся, что уже гораздо позже. Ему было бы на руку предрассветное время, когда даже самая бдительная охрана зевает и мужественно борется со сном.
Но выбирать опять же не приходилось, и он дождался, когда тучи вновь затянут небо, и полез через стену, цепляясь за острые трещины и выбоины. Внутри двор был пуст и тих. Денис спустился с обратной стороны, забился в угол между домом и забором и начал наблюдать. Глаза привыкли к темноте, и вскоре ему стали видны многие детали. Дома стояли по углам двора, и из каждого из них выходило внутрь по одной двери. Окна были лишь на втором этаже, внутренняя территория замыкалась в каменный мешок. Но один из четырех домов явно отличался от соседних. Он был больше и массивней. Стекла в окнах здесь оставались целыми. Даже двустворчатая входная дверь была выше остальных, к ней вела дорожка, вымощенная камнем.
Вдруг Денис услышал голоса, и невдалеке появились два солдата в эсэсовских кепках. Они несли тяжелый ящик, сгибались под его весом и тихо переговаривались, подсказывая друг другу, куда лучше идти и где развернуться. Рядом с ними молча шли два человека в черных длинных сутанах с острыми капюшонами. Их лица были скрыты накидками, свисающими с голов и имеющими прорези для глаз. Процессия медленно двигалась к дверям самого большого дома. По двору разнесся скрип старинных кованых петель, и люди исчезли. Теперь Денис не сомневался: если здесь что-то есть, то оно находится в стенах этого мрачного каземата. Значит, ему тоже туда.
Он выждал еще полчаса и медленно двинулся вдоль забора к входу в дом. За дверью было тихо. Денис потрогал в кармане «браунинг» и потянул тяжелое кольцо, выполняющее роль ручки. Он скользнул в узкую щель, прижался к стене и замер. После лунного света здесь царил абсолютный мрак. Зрение долго не могло адаптироваться, чтобы различить хоть что-то, что находилось на расстоянии вытянутой руки. Денис долго всматривался, прежде чем понял, что перед ним низкий коридор с округлым арочным сводом, уходящий вглубь дома. Пол под ногами был выложен булыжниками, плохо подогнанными друг к другу и врезающимися в подошвы. Стены, покрытые сыростью, скользили под ладонями. Ход постепенно проступал в темноте, никуда не сворачивал и заканчивался еще одной дверью.
Денис прислушался. За ней было тихо. От этого мрачного места по телу поползли мурашки, и, шагнув в сторону, он прижался к стене, вздохнул полной грудью, чтобы успокоиться, и мысленно провел сам с собой аутотренинг. Он уже на месте — это радует! Волнительно, страшновато, но на побояться времени уже не остается, а потому шашку наголо и в атаку! Авось повезет и на этот раз, и вынесет его кривая и хромая судьба даже из этой передряги.
В темноте перекрестившись, Денис потянул ручку на себя. В нос ударил сильный запах зверинца. Он прижался спиной к двери, замер и на всякий случай выставил вперед руку, опасаясь, что из мрака сейчас на него кинется стая голодных псов. Но ничего подобного пока не происходило, и Денис попытался понять, откуда так воняет. Этот коридор казался ему шире прежнего, но вдоль стен был заставлен клетками с толстыми стальными прутьями, и потому по центру оставался узкий, совсем тесный проход. С обеих сторон слышалось шуршание и невнятное кошачье урчание. Внезапно рядом с ухом раздался резкий высокий и дикий выкрик, от которого Денис шарахнулся, наткнулся на противоположную клетку, и его сердце от неожиданности рухнуло вниз. Теперь на него обратили внимание в клетке, к которой он прижался спиной. Зеленые глаза вспыхнули рядом с ногами и исчезли. Сквозь прутья Денис увидел большую голову, похожую на кошачью, с характерными кисточками на ушах.
— Твою мать! — выругался он в сердцах. — Рыси!
Метровая пятнистая кошка втянула носом воздух, развернулась и скрылась в темноте клетки.
— Хреновы оригиналы! Обычных собак им уже мало, — хмыкнул Денис, вглядываясь между прутьев. — Так это вы любители крысятинки и голубятинки? Да, удивился бы Владимир Иванович.
Рыси притихли и настороженно следили за каждым его шагом. Денис прошел между клеток, остановился у следующей двери, приник к ней ухом и долго прислушивался. Здесь тоже царила тишина. В приоткрывшуюся щель падал тусклый свет, и это после темных коридоров настораживало. Он медленно потянул на себя ручку, заглянул внутрь. В просторном прямоугольном зале не было и намека на электричество. Стены освещали потрескивающие маслом факелы. От их долгого горения на камнях образовались вытянутые черные тени. Весь периметр зала был заставлен древним оружием и доспехами. Они висели на стенах, лежали горой, сваленные в углу, торчали из темных закутков. Мечи, топоры, булавы, щиты…
Денис замер на пороге и изумленно смотрел на древнее оружие. Но еще больше, чем шлемов и копий, здесь было всяческих икон и образов. Они закрывали стены, висели под факелами и над ними. Денис узнал вполне привычные двухмерные православные и трехмерные католические с натуралистичными и живыми ликами. Между образами висели тибетские и африканские маски. Небольшие деревянные идолы ужились по соседству с куклами вуду. Древние знаки викингов перемежались фигурками многоруких индийских божков. Но все это лежало, стояло, висело исключительно вдоль стен. Центр зала был пуст, и занимал его тонкий, украшенный ювелирной резьбой постамент, на котором грациозно разлеглась небольшая статуэтка отливающей серебром рыси. Ее преувеличенно когтистые лапы впились в пол, а шею обрамляла серебряная ажурная цепочка.
Денис переступил порог и вошел в зал. Религиозный и боевой антураж обстановки завораживал, поражал своей таинственностью. Злые лица масок и высушенные волосатые черепа африканских шаманов в свете факелов казались живыми и уродливыми. Но здесь не было главного. Среди всей этой мешанины не было и намека на генератор времени.
У противоположной стены зал заканчивался еще двумя дверями. Денис по очереди заглянул за обе. Широкая дубовая скрывала каменные степени, ведущие на второй этаж. Узкая и совсем невзрачная приглашала в подвал. Недолго думая, он выбрал ту, что вела вниз. Все ценное хранят там, где поглубже!
Крутые каменные ступени сделали виток, и Денис вошел в подземелье с низким потолком. В нос ударил удушающий запах скотобойни, а по рукам побежало колючее ощущение холода. Подвал тоже освещался факелами, хотя уже не в таком количестве. Потому здесь вместе с холодом царил полумрак. Почти все свободное пространство занимала огромная ванна, выложенная кафелем и до краев заполненная льдом. Сверху лед был укрыт множеством вырезанных, со свисающими нервными окончаниями, глаз. Глаза были разные — большие, размером с кулак, были и мелкие, по всей видимости птичьи. От их огромного количества у Дениса волосы встали дыбом, а к горлу подкатил тошнотворный ком. Рядом с ванной стоял разделочный стол, покрытый стальными листами, почерневшими от засохших потеков крови. Под ним стояло ведро, набитое клочками шерсти, раздробленными костями, свинячьими и собачьими ушами.
Стараясь не смотреть на все эти жуткие потроха, Денис пошел в обход вокруг ванной в поисках чего-то такого, что хоть как-то намекало бы на присутствие генератора. Может, здесь есть ход в следующий уровень подземелья и он ниже? Или из темноты проступит дверь, за которой он наконец-то увидит жужжащие трансформаторы, огоньки ламп и пучки проводов?
Денис удрученно вздохнул — хотя о чем это он? Судя по царившему вокруг средневековью и факелам, электричество здесь еще не открыли!
Он обошел почти весь подвал и уже хотел выбираться наверх, как вдруг увидел в темном углу неподвижный человеческий силуэт. Он стоял не шелохнувшись, и поначалу Денис даже принял его за манекен, демонстрирующий эсэсовскую форму. Но немец был живой. Застыв, он наблюдал за Денисом полуприкрытыми глазами, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Мимика у него отсутствовала как таковая, отчего бледное лицо в отблесках факела казалось еще одной маской, по ошибке свалившейся в подвал. Денис громко икнул и, не попадая пальцами в карман, судорожно полез за пистолетом.
Немец шагнул на свет и замер, продолжая молча наблюдать за действиями Дениса. Затем он сцепил пальцы, хрустнул костяшками, стал в боксерскую стойку, стиснул левую ладонь в кулак, а правой поманил на себя. После этого его физиономия перекосилась, на ней появился презрительный оскал.
От удивления у Дениса брови полезли на лоб. Эта мумия предлагала ему подраться! Удивление сменилось интересом. Он спрятал вытащенный «браунинг» обратно в карман, ухмыльнулся, стал в стойку, в свою очередь поманив немца к себе и предлагая ему начинать первым номером. Немец казался немного выше, тяжелее, с массивной квадратной челюстью. И удар у него был под стать внешности. Бесхитростный, тяжелый и размашистый. Денис легко уклонился от кулака, пролетевшего перед лицом, и тотчас просчитал, что из себя представляет его противник. Удар, конечно, тяжел! Если бы пропустил, наверняка оказался бы на полу. А так — ничего особенного. Реакция ни к черту! Возможно, его противник надеялся на чугунную голову и кулак-кувалду. Точно когда-то занимался боксом, но было это очень давно.
Сделав выпад, немец замер, ожидая ответного удара. Денис демонстративно напряг правую руку, показывая, что будет бить ею. Затем выбросил крюк правой, давая возможность немцу спокойно увернуться. И тот, с легкостью купившись на этот финт, качнулся в сторону. Тут же ему в челюсть врезался удар левой. Резкий и жесткий. Но голова у него и впрямь была чугунной. Немец лишь попятился от Дениса вправо и даже не скривился от боли. Хотя на этот удар не слишком-то рассчитывал и сам Денис. Он был лишь связующим звеном в задуманной серии. А дальше в дело пошла левая нога. Берца описала размашистую дугу и глухо врезалась в выбритый висок.
О, какой это получился удар! Он вполне мог бы войти в хрестоматию Панкратиона, будь сейчас вокруг достойные свидетели. Таким ударом в две тысячи четвертом году прославленный хорватский боец без правил Мирко Крокоп отправил босой ногой в глубокий нокаут нашего Александра Емельяненко. Трудноисполнимый, но коварный и тяжелый! Пусть Денис и не был Крокопом, но и нога его не была босой. Промокшая берца, подобно пушечному ядру, потрясла немцу голову, и он рухнул на пол без каких-либо признаков жизни.
Денис затащил его под стол и уже собрался было бежать наверх, как вдруг хлопнула дверь и на лестнице послышались шаги. Замерев у входа, он приготовился встретить еще одного любителя боев без правил в эсэсовской форме. Но на этот раз появился один из тех носителей черной сутаны, которых он видел во дворе. Шел он тяжело ступая и жалобно, по-старчески покряхтывал на каждой ступеньке. Потому Денис не стал его бить, лишь зажал рот и потащил в угол, чувствуя под руками хилые трепыхания почти невесомого тела. Повалив на пол, он сорвал капюшон с тряпкой, закрывающей голову. На него смотрело сморщенное лицо, сплошь покрытое угрями и оспинами. В глазах метался ужас, и старик тщетно извивался, силясь вырваться из сжимавших его рук. А когда он попытался укусить, Денису пришлось трахнуть его об пол, после чего тот затих, лишь жалобно вращал глазами.
— Где генератор?!
Понимая всю бесполезность и непостижимость для старца вопроса, Денис встряхнул его еще раз:
— Где генератор, старый ты сморчок? Где генератор?
Он тряс его как грушу, понимая, что еще немного, и у старичка оторвется голова, но остановиться не мог. Потому что понял: он непростительно и фатально ошибся. В этом древнем поместье могло быть что угодно: отрезанные уши, выковырянные глаза, ведра с кровью! Здесь вполне естественно выглядели рыси и зомбированные немцы, дедушки в костюмах колдунов и утыканные иглами куклы вуду. Именно тут, в этом мрачном каменном мешке, они были на своем месте. А вот генератор времени не мог быть в этом месте по определению. Он был рожден рвущимся вперед прогрессом. И никак не мог появиться здесь. Легко представить, как выжившие из ума маразматики устраивают шабаши вокруг своих идолов, но совершенно невозможно допустить, что они здесь работают и меняют такую тонкую величину, как время!
— Где генератор?
Денис в последний раз ударил старика головой об пол и отбросил в сторону, как тряпичную куклу, увидев уже потухший и бессознательный взгляд.
Теперь было в самую пору подумать о том, как отсюда выбраться. Он взбежал по лестнице и опять оказался в зале серебряной рыси. После темного подвала пламя факелов показалось свечением люминесцентных ламп. Неожиданно рядом послышались голоса, и Денис бросился к двери, за которой скрывались клетки с рысями. Он не успел схватиться за ручку, как дверь неожиданно распахнулась сама.
Казалось, навидавшись здесь чего угодно, он уже разучился удивляться. Когда дубовая дверь заскрипела, открываясь навстречу, Денис приготовился встретиться лицом к лицу с еще одним эсэсовцем или дедушкой в капюшоне, но оказалось, что видел он в этих казематах еще не все. Перед ним стояли два молодых монаха, будто пришедшие сюда из фильмов о Шаолине. В желтых кимоно, с бритыми наголо головами и красными иероглифами на щеках, они осеклись на полуслове и замерли. Появление Дениса оказалось для них полной неожиданностью.
Сначала раскосые глаза округлились до размеров пятирублевой монеты, затем один из них бросился вдоль стены к двери, ведущей на второй этаж, а другой решил прикрыть его бегство. Он заслонил собой путь к выходу, издал боевой клич и качнулся в стойке на одной ноге, изображая из себя то ли пьяную змею, то ли ядовитую девушку. Денис недолго смотрел на его выгибания и мяуканья, решил, что время тихого часа закончилось, потому можно и пошуметь, выхватил пистолет и выстрелил монаху в грудь. Переступив корчащееся от боли тело, бросился в коридор с клетками.
На этот раз здесь было на удивление тихо. Денис на бегу заглянул между прутьев и увидел, что все клетки пусты. Но раздумывать над этим было уже некогда, он распахнул следующие двери и выбежал во двор. Позади запоздало завыла сирена. Из окон второго этажа донеслись выкрики и грохот сапог. Денис побежал через двор к забору. До темнеющей стены оставалось совсем немного, как неожиданно что-то тяжелое рухнуло на его плечи и вогнало в тело ножи. Не удержавшись, он повалился на траву, инстинктивно перевернувшись в падении на спину. Пятнистая рысь бросилась в сторону и растворилась в темноте. Рядом мелькнула еще одна тень. На его пути вспыхнули и погасли глаза. Денис вскочил на ноги и закрутился на месте, размахивая кулаками. Из основательно разодранных плеча и шеи потекли ручейки крови.
— Брысь! Брысь, чертовы кошки! — зашипел он, всматриваясь в темноту.
Вдруг впереди снова вспыхнули глаза, и рысь бросилась ему на грудь. На этот раз Денис устоял, схватил ее за голову и попытался свернуть шею, но она, как истинная кошка, ударила его в живот задними лапами и, выпустив когти, мгновенно превратила крепкий камуфляж в лохмотья. Денис взвыл от боли и ткнул растопыренными пальцами туда, где у рыси должны были быть глаза. Отбив и эту атаку, он получил секундную передышку, но затем снова получил толчок в спину. Когти глубоко впились в тело, перемешивая обрывки камуфляжа с кровью. Зубы рыси вонзились в плечо, и Денис увидел рядом со своим лицом ее горящие бешеным огнем глаза. Он впился пальцами в короткую шерсть, бросился спиной на стену дома и всей своей массой припечатал рысь к кирпичному карнизу.
Отбиться получилось и на этот раз. Он едва стоял на ногах и чувствовал, как кровь из ран обильно лилась по всему телу. Рыси почувствовали ее вкус и запах. Они метались вокруг, ничуть не скрываясь, и скатывались во взбесившиеся клубки уже друг с другом. Впереди вновь сверкнули зеленые огни глаз. Еще одна кошка готовилась попытать счастья. Денис прижался спиной к стене и медленно отходил к забору, уже напрочь позабыв о немцах. В свете луны, проглянувшей сквозь тучи, он увидел, как рысь замерла перед ним, прижала уши, приготовилась к прыжку. Запоздало вспомнив о пистолете, он выстрелил и увидел, как от удара пули кошка перевернулась на спину, обнажив белый живот. Жалобно мяукнув, она бросилась прочь. Он выстрелил еще четыре раза в мелькавшие впереди тени, а затем бросил уже пустой пистолет в крадущуюся сзади рысь. Больше на него не нападали.
Денис из последних сил вскарабкался на забор и перевалился уже по другую сторону. По обеим сторонам набережной наперерез ему бежали патрули, громыхая сапогами. Застучала автоматная очередь, и из камней над головой посыпались искры. Денис пригнулся, перебежал улицу, перебрался через развалины дома и бросился с набережной в реку. Холодная вода привела в чувство уже было потускневший от потери крови разум и понесла прочь от острова. Лучи фонарей метались по серой поверхности вдоль берега. Немцы стреляли во все подозрительные тени, и то сзади, то впереди взлетали фонтаны брызг. Денис набрал полную грудь воздуха и нырнул к уже приближавшемуся спасительному противоположному берегу, а потому не видел, как позади в воду упала граната. Удар по ушам показался рухнувшей на голову скалой. Его будто вывернуло наизнанку и растерло по речному дну. Казалось, что череп сейчас не вынесет давления и лопнет, как перекачанный мяч.
Боль захлестнула сознание, и оно не выдержало…
