Глава 1

Суббота, 19 октября 2002 года, вторая половина дня

Николай Любимов до сегодняшнего дня не знает, что за птица была вестником смерти - он ее даже как следует не разглядел. Не успел его помощник Сергей Бортник показать ему крылатое создание, как птичка упорхнула, успев только стукнуть клювом в окно. Знак не был явным, однозначным, хотя - как позже оказалось - предвещал смерть и трагедию сотен людей.

Птичка, наверное, просто искала, где бы спрятаться, укрыться от пронизывающего северного ветра. В Москве уже стояла поздняя осень, всего несколько градусов выше нуля, дождь, временами вперемежку с мокрым снегом. В такую погоду семидесятидвухлетнему Любимову и сорокатрехлетнему Бортнику особенно по душе была их работа охранников в Доме культуры шарикоподшипникового завода на Дубровке. Работа спокойная, неутомительная, состоявшая в основном из выдачи ключей от разных помещений Дома культуры и обхода здания в поисках хулиганов. Конечно, как у каждой работы, у нее были свои минусы - дежурство начиналось в восемь утра и длилось сутки, зато потом полагалось три выходных. Николай Алексеевич был, однако, стариком активным, считал, что, пока, человек в состоянии двигаться, он должен работать, а потому на такую организацию труда не жаловался. Да и не было у него особого выбора: его пенсии - 1800 рублей - не хватало даже на лекарства. Приходилось подрабатывать.

Любимов, человек по характеру спокойный, сдержанный, любящий порядок, однако непрошенный гость на парапете окна даже его вывел из себя. Как большинство русских, ночной сторож был жутко суеверным, верил в предсказания, сглазы и их толкования.

- Ой, Сережа, ничего хорошего это не сулит, - взволнованно сказал он, глядя в окно на довольно пустынную улочку Мельникова, название которой скоро станет повторяться в репортажах всех телекомпаний мира. На противоположной стороне виден был госпиталь ветеранов войны, где разместится вскоре оперативный штаб операции по освобождению заложников.

- Что вы такое говорите, Николай Алексеевич! - хитро усмехнулся Сергей Бортник, всегда раздражавший Любимова своей беззаботностью и безалаберностью. - Примет толковать не умеете. Она известие принесла!

- Ой, не знаю, - вздохнул Любимов. - Два месяца назад мне птичка такие вести о сыне принесла, до сих пор в себя не могу прийти.

Случилось это в начале сентября: Любимов с женой и внуками проводил отпуск на даче под Москвой. С самого утра какая-то приблудившаяся птаха стучит клювом в окно и нахально начинает чистить перышки на подоконнике. Внучок обрадовано кричит: «Бабуля, смотри, к нам птичка прилетела». А бабушка впадает в панику: «Плохой это знак, беда на нас свалится». День проходит в тревожном ожидании. Вечером, когда внуки уже спят, старики сидят на кухне, но разговор как-то не клеится. Неожиданно приезжает дочь с известием, что Андрей - сын Любимова, - умер! В страшную полуденную жару присел на скамейке во дворе своего дома и уже не встал - сердце не выдержало.

Бортник перестал шутить, а Любимов решил, что ничего не скажет жене - что ее волновать понапрасну.

Среда, 23 октября 2002 года, утро

Трубач Федор Храмцов в то утро проснулся необычно рано. Театральный музыкант раньше полуночи спать не ложится и не вскакивает ни свет ни заря, но в тот день у него были дела не только в театре. Репетиция в «Новой опере», правда, назначена только на два часа дня, а в оркестре мюзикла «Норд-Ост» в Доме культуры на Дубровке он играл вечером, но он хотел еще перед репетицией успеть в банк, чтобы заплатить взнос за двухкомнатную квартиру, которую Храмцовы покупали сыну. В их четырехкомнатной квартире в Южном Бутово, на окраине Москвы, стало тесно. Жили там сам Федор с женой Валентиной, их сын Александр с женой и двумя детьми - пятилетним Мишей и двухлетней Машей, а также их дочь Ирина, студентка Академии туризма, бабушка - мама Валентины, плюс кошка и две собаки. Одна из них, белая, кудлатая дворняжка Элька была любимицей хозяина дома. Нередко случалось, что Храмцов, если удавалось вырвать пару свободных часов между репетициями, ехал из центра Москвы домой (а это по меньшей мере час езды на машине) только затем, чтобы выгулять собаку. Так продолжалось уже десять лет. Элька с Федором обожали друг друга, хотя, как это нередко бывает, поначалу хозяин дома и слышать не хотел ни о каких животных в квартире. Пару дней он даже не приближался к принесенному женой щенку. Но уже вскоре собачонка устраивалась спать на груди Храмцова, как только тот ложился с газетой на диван. Это, несомненно, была любовь с первого взгляда.

В тот день Федор Храмцов понимал, что не успеет приехать домой, чтобы вывести любимицу на прогулку. Торопливо направляясь к своей вишневой «семерке», он вспоминал, что еще он должен привести в порядок. На работе все складывалось прекрасно. Он не только играл в нескольких театрах, но в прошлом году еще организовал с коллегами джазовый квинтет и записал кассету с джазовыми шлягерами. Квинтет появился потому, что Храмцов не любил сидеть без дела. Группу уже стали приглашать на выступления в клубах. Дома тоже полное счастье - взрослые дети, которыми он имел право гордиться, любящая жена, не ворчавшая, когда он звонил и сообщал, что вечером придет с коллегами-оркестрантами. А случалось это нередко, такой уж он был компанейский. Тогда все семейство срывалось на ноги и бросалось готовить что-нибудь для гостей. К счастью, семья к этому привыкла, никому не мешали полуночные сборища.

Федор, несомненно, был счастливчиком, судьба не посылала ему никаких знаков, а он тем не менее чувствовал, что должен поторопиться кое с какими делами. Именно поэтому месяц назад он занялся покупкой квартиры для сына. И ни с того ни с сего стал приводить в порядок свои фотографии. Не только родные, он и сам был удивлен этим решением. Обзвонил всех друзей, собрал свои фотографии и сделал огромный альбом. Позже Валентина с Ириной много раз перепрятывали этот альбом, но бабушка все равно его находила и обливалась над ним слезами. А еще Элька целыми днями лежала под дверью, напрасно ожидая возвращения хозяина.

Среда, 23 октября 2002 года, 16.00

- Прекрасно! - воскликнула сорокадвухлетняя учительница Виктория Кругликова, услышав, что не пойдет сегодня вечером в театр. Ее тридцатисемилетняя сестра Ирина Фадеева никак не могла понять ее радости. Ведь они с детьми - девятнадцатилетней Настей, дочкой Виктории, и пятнадцатилетним Ярославом, сыном Ирины, - давно планировали именно сегодня пойти все вместе на спектакль. Они обожали такие походы, а в последнее время все никак не удавалось выбраться.

Настя сразу после каникул поступила на французскую филологию в Университет Марии Терезы, а Ярослав, который недавно окончил музыкальную школу, начал играть в теннис и вечерами был занят. Играл, правда, совсем недавно, но теннис ему очень нравился, прогресс был заметным. Видно было, что парень талантлив и до молодежной сборной рукой подать.

- Мы с сестрой всегда были очень близки, - вспоминает Виктория Кругликова. - У нее сын, у меня дочь, но мы их никогда не делили, считали, что это наши общие дети, что у нас их двое. И вдвое радовались каждому их успеху. И очень любили проводить время все вместе.

Осень была удачной не только для Ярослава. Как говорит Кругликова, им удавалось все, что они все вместе запланировали, взять хотя бы субботние и воскресные походы в музеи и книжные магазины. Так было и в эти выходные. Тогда, всего за несколько дней до фатального похода в театр, они накупили кучу книг в большом книжном магазине на Новом Арбате, в том числе томик стихов Марины Цветаевой.

Все шло идеально до среды 23 октября, когда Виктория после обеда вернулась с работы, позвонила Ирина и сообщила грустную новость, что купленные месяц назад билеты пропали. Они собирались на спектакль известного российского актера Валентина Гафта. Ирина покупала билеты на 23 октября, но не проверила напечатанную на билетах дату. Оказалось, что спектакль состоялся накануне, 22 октября, во вторник. Ужасно!

- Но как-то так вышло, что все этому только обрадовались, -рассказывает Кругликова.

Ничего удивительного - темнело рано, было пасмурно и холодно, временами дождь превращался в настоящий ливень. Но не только погода не вдохновляла на прогулки: муж Виктории должен был вернуться из командировки на следующий день. Вот Кругликова и подумала, что воспользуется свободным вечером: уберет квартиру, приготовит к его приезду чистые рубашки и что-нибудь вкусненькое на завтрак. В свою очередь Настя в тот день крупно поссорилась с Данилой, своим женихом, и пребывала в ужасном настроении. «Не хочу никуда идти», - буркнула она и заперлась в своей комнате. А Ярослав сказал Ирине, что собирается делать уроки и в театр его тоже не тянет.

- Но мы же договаривались, не могу же я вам испортить вечер, - упиралась Ирина. - На какой-нибудь хороший спектакль билеты уже купить не успеем, пойдем на «Норд-Ост», это недалеко. Я виновата, что пропали билеты на Гафта, куплю всем входные.

Виктория отправилась уговаривать дочь, но, поскольку у той настроение не изменилось, почти силой вытащила ее из комнаты. «Семья есть семья», - заявила она дочери. Фадеева таким же образом убедила Ярослава.

- Предчувствовали мы что-то недоброе, - говорит Кругли-кова. - Даже моя мама перед выходом сказала: «Не ходили бы вы на этот спектакль!» А нам и правда не очень хотелось. Побыть вчетвером хотелось, но не обязательно в театр идти. Я бы охотнее пошла куда-нибудь в кафе, пирожных поесть. Праздник живота устроить. Мы с Ярославом это всегда любили. Но Ирина - человек строгий и принципиальный, а дочка вечно на диете, так что я даже не стала предлагать кафе.

Среда, 23 октября 2002 года, 18.00

Актер Марк Подлесный прекрасно знал: 18. 00 - последний предел, когда можно проскользнуть в театр, избежав скандала. Удалось. Успел в последнюю минуту. Вообще-то он должен быть в театре уже в пять вечера, тогда можно спокойно разогреться, что было просто необходимо, потому что в спектакле много танцев, успокоиться, сконцентрироваться. Но в исключительных случаях можно было чуток опоздать. Как сегодня.

Двадцатилетний Марк с утра возился со своим маленьким ребенком, пока его жена, учительница, давала частные уроки. Потом покормил дочку и после обеда вышел из дому, но несколько часов потратил на поиски подарка ко дню рождения жены. И только потом побежал в свою районную поликлинику. Он уже несколько дней чихал и покашливал. Марк, старавшийся всегда быть в форме, несколько раз в неделю занимался на тренажерах. Поэтому забеспокоился и решил проверить, что с ним такое. В поликлинику пришел почти в пять, то есть тогда, когда он должен был уже входить в театр. У кабинета врача очередь.

«Ладно, подожду», - подумал Марк. До театра на такси можно за пятнадцать минут доехать, если не торчать в пробках. Очередь, однако, двигалась медленно, а знакомый врач как назло не появлялся. Только без двадцати шесть, когда Марк уже собирался уходить, врач случайно выглянул из кабинета, весело поприветствовал его и тут же выписал направление к специалисту.

Через служебный вход с тыльной стороны Дома культуры Марк вбежал в театр, где за кулисами царила обычная перед началом спектакля суета. На ходу поздоровался с коллегами и стал готовиться к спектаклю. Сегодня приходилось делать все в головокружительном темпе. Марк переодевался и одновременно проверял костюмы, которые менял несколько раз в течение спектакля. Потом надел специальный пояс с карманом, в котором был спрятан радиомикрофон.

- Я потом три дня так и просидел в этом поясе с передатчиком и даже не заметил этого, - улыбается Марк. - Тут дело даже не в нервах, просто это деталь костюма, к которой так привыкаешь, что уже ее не замечаешь. И раньше случалось, что я в этом поясе домой шел. После спектакля переоденусь, а пояс снять забуду. А потом обнаружу его дома.

Проводок от передатчика проложил вдоль корпуса, конец с крошечным микрофоном прилепил пластырем к щеке. Еще несколькими кусочками пластыря прикрепил проводок к телу и побежал на сцену, проверить работу микрофона. Голос каждый день звучит по-разному, в зависимости от настроения и даже от того, что съел на обед. Чтобы зрители могли понять текст, нужно было каждый день настраивать аппаратуру. Этим занимались звукорежиссер и его помощники. Их огромный пульт с массой рычажков и регуляторов находился, если смотреть со сцены, высоко наверху за балконом.

Установка уровней звучания заняла пару минут. Марк что-то пропел басом, произнес несколько фраз и побежал обратно в гримерку. Еще несколько упражнений, чтоб разогреть мышцы, - и он был готов к началу спектакля.

Среда, 23 октября 2002 года, 18.30

Когда они подошли к театру, Виктория Кругликова подумала, что, может, им все-таки повезет и они не попадут на спектакль. Перед входом молодой мужчина спрашивал лишний билетик. Его вид заметно раздражал некоторых зрителей - явный выходец с Кавказа, смуглый, с характерным гортанным акцентом. «Наверняка, в кассе билетов нет», - решила обрадованная учительница. Они все-таки вошли в вестибюль, где слева от главного входа находились кассы. Там оказалось, что билеты есть, причем чуть ли не на выбор, входные были по любой цене и на любое место. Фадеева, это она платила за билеты, взяла четыре места в одиннадцатом ряду, с правой стороны, ближе к боковому проходу, чем к центру. Виктория предложила дочери позвонить жениху и пригласить его на спектакль, но оказалось, что его мобильный отключен. Четверка театралов еще долго подшучивала над дурнем, который перед входом в театр, на холоде, под дождем пытается купить лишний билет.

Кругликова ничего не заметила, но наверняка в это время в дальнем углу стоянки для машин перед театром уже стояли три микроавтобуса, которыми приехали террористы Мовсара Бараева: «Фольксваген Каравелла», «Форд Транзит» и старый «Додж Рам 250», с тонированными стеклами. Наверное, один из чеченцев - в конце концов, некоторым не было еще и двадцати лет - решил, насмотревшись фильмов, поспрашивать лишний билетик перед входом. Впрочем, он прекрасно знал, что через два часа он и его приятели будут уже внутри и это они будут режиссерами продолжения спектакля. И ему явно доставляло удовольствие поддразнивать своим видом вечно задирающих нос жителей столицы, которые вообще не любили приезжих, а «черных» особенно. Наверное, его радовало, что скоро они все будут в его власти.

Теперь Виктория думает, что, возможно, он пересчитывал людей, входящих в здание театра. Во всяком случае, через несколько часов она узнала его на сцене в камуфляжной куртке и с автоматом Калашникова в руках.

 

Глава

2

Среда, 23 октября 2002 года, 19.00

Как позднее сообщила администрация, в тот вечер на спектакль было продано семьсот одиннадцать билетов. Типичный спектакль в будний день; по субботам и воскресеньям в театральный центр приходило значительно больше народу. Когда билетеры, в основном студенты в белых рубахах и вишневых жилетах, помогли последним зрителям найти свои места, раздвинулся занавес, стилизованный под ворота авиационного ангара, с характерными бляшками заклепок. Ворота, производившие такое ошеломляющее впечатление на зрителей, на самом деле были сделаны из пластиковых плит, скрепленных рейками.

Начался спектакль.

Марк Подлесный несколько раз бросал взгляд на зал, но там ничего необычного не было. Случалось иногда, кто-нибудь приходил с камерой и пытался снимать спектакль. Все это хорошо видно со сцены, поэтому актеры в таких ситуациях прерывали представление, чтобы можно было забрать у нарушителя камеру и отдать ее на хранение в администрацию. В тот вечер, к счастью, никто не пытался ловчить, и Марк сосредоточился на своей работе. Надо сказать, нелегкой. Зрители, несмотря на рекламу и рассказы знакомых, шли на «Норд-Ост» с недоверием, а иногда и с предубеждением.

«Такую серьезную повесть, как "Два капитана", не стоило, пожалуй, превращать в фривольный мюзикл», - думала перед началом спектакля учительница Кругликова.

Либретто мюзикла «Норд-Ост» было создано на основе книги Вениамина Каверина. Патриотическая повесть для молодежи, написанная, правда, в сталинские времена, но все еще очень популярная - в России ее знают практически все. Авторам мюзикла удалось избежать патриотического пафоса, появилось много сцен смешных, и даже сатирических, например посвященных бюрократии - в одном из министерств секретарши танцевали с пишущими машинками и столами, отсылая просителей от одних дверей к другим. Надо признаться, это производило на публику впечатление, так же как чечетка двух лыжников, отбивающих ритм пристегнутыми к ботинкам лыжами.

Авторы мюзикла, известные российские барды Алексей Иващенко и Георгий Васильев, взяли из истории Каверина и любовную линию, очень мелодраматичную, поэтому «Норд-Ост» рекламировали как «классический мюзикл», а главный рекламный слоган был «История любви».

История, которую каждый вечер рассказывали с подмостков театрального центра на Дубровке, была по существу довольно банальна: в Арктике гибнет экспедиция капитана Татаринова, который на корабле «Санта-Мария» пытался проложить Северный морской путь. Жену пропавшего капитана, Марию Васильевну, вместе с дочкой Катей забирает из Архангельска в Москву его брат, Николай Татаринов, директор школы. В ту же школу попадает бездомный сирота Саша Григорьев. Саша и Катя сначала становятся друзьями, а когда они подрастают, между ними вспыхивает любовь. Как-то Катя рассказывает Саше о своем пропавшем отце, и мальчика озаряет - в письме, которое много лет назад случайно попало к нему в руки, рассказывалась та же история. Оказывается, это было прощальное письмо капитана Татаринова, в котором он описывал провал экспедиции и обвинял своего брата в срыве подготовки похода. Один из одноклассников Саши, некий Ромашов, желая выслужиться перед директором школы, выкрадывает фрагмент письма. Раздавленная горем Мария Васильевна, которая после многолетних уговоров согласилась выйти замуж за зятя, принимает яд. Катя порывает все отношения с Сашей и уезжает в Ленинград. Юноша принимает решение стать летчиком и полететь на Крайний Север по следам пропавшей экспедиции, чтобы доказать Кате, что он не врал. Саша Григорьев становится в конце концов летчиком, но Николай Татаринов и Ромашов срывают планируемый поиск, власти отказывают поддерживать молодого летчика. После множества перипетий Саша, пилот бомбардировщика, возвращаясь с боевого задания, вступает в бой с немцами над ледяным безмолвием и наконец в поврежденной машине садится неподалеку ненецкого стойбища. Просит жителей помочь отремонтировать самолет. Среди принесенных ненцами вещей оказываются предметы с корабля «Санта-Мария». У жителей стойбища Саша находит также бортовой журнал; в нем подробно описана та самая история, которую он некогда рассказал в доме Николая Татаринова, но не смог тогда ничего доказать. Саша, однако, несчастен - до него дошли слухи о гибели Кати в осажденном Ленинграде. Вскоре оказывается, что это неправда. История заканчивается всеобщим хеппи-эндом, тем более что зло наказано - разбитый параличом Николай Татаринов беспомощен, он не может даже говорить.

- Сначала мы смотрели спектакль немного настороженно, а потом нам стало все больше нравиться, - вспоминает Кругликова. - Моя сестра когда-то всерьез занималась танцами, она была просто в восторге от хореографии. В первой части выступали дети, играющие беспризорников, - они танцевали великолепно. Нас охватило какое-то удивительное чувство, я не могла понять, что происходит. А Ирина расплакалась. Ярик спросил шепотом: «Почему мама плачет?», - а я говорю: «Понимаешь, это трогает до глубины души, эти беззаботные бродяжки, они ее очень растрогали».

Многие из посмотревших «Норд-Ост» реагировали подобным образом: сначала сдержанно, даже с некоторой подозрительностью, потом действие затягивало, и спектакль мог так очаровать, что зрители выходили из театра ошеломленные и восторженные.

С точки зрения техники спектакль тоже производил сильное впечатление. Благодаря микрофонам, пристегнутым к костюмам всех актеров, и расставленным в зале колонкам, даже в самом дальнем углу зрительного зала, была слышна прекрасная музыка и берущие за душу слова. Правда, тут не было шлягера типа «Бель» из мюзикла «Собор Парижской Богоматери», но песни запоминались и могли нравиться.

Весь спектакль игрался вживую. В оркестровой яме, невидимой публике, играл оркестр из тридцати музыкантов. Зрителей поражал вращающийся круг на сцене, на который въезжал то трамвай, то железнодорожный вагон, садился бомбардировщик (размах крыльев пятнадцать метров!), а под конец спектакля выплывал ледоход. Над сценой то поднимались, то опускались лучи, актеры вбегали по ним или сбегали вниз.

Спектакль, такой русский по характеру, готовился по рецептам лондонских профессионалов. Васильев и Иващенко еще во второй половине 90-х годов обдумывали постановку знаменитых «Отверженных», которых в британской столице поставил не менее знаменитый Камерон Макинтош. Они провели несколько месяцев за кулисами «Les Miserables», присматриваясь, перенимая опыт. Они даже перевели фрагмент либретто, но тогда, к сожалению, не удалось перенести мюзикл в Москву. Их планы разрушил дефолт российской экономики в августе 1998 года. К счастью, цены на нефть, от которых непосредственно зависит российский бюджет и состояние экономики, быстро пошли вверх и можно было вернуться к несколько модифицированным планам постановки мюзикла. Тем более, что в Москве уже появился первый мюзикл. Правда, поставленный иностранцем. Премьера русской версии «Метро» в постановке Януша Юзефовича на музыку Януша Стоклосы (либретто Агаты и Марины Миклашевских) состоялась еще в 1999 году с небывалым успехом. Для Иващенко и Васильева это был знак, что нужно срочно браться за дело.

Их выбор пал на книгу Каверина. Несколько месяцев ушло на создание либретто и музыки. Потом подготовка спектакля превратилась в каторжную организационную эпопею, потому что в российской столице не было подходящего театра. Было принято решение - самим построить нужное помещение. Выбрали почти неиспользуемый Дом культуры шарикоподшипникового завода, расположенный в довольно удобном месте, недалеко от оживленного Волгоградского проспекта и станции метро «Пролетарская».

Дом культуры был построен по типовому проекту конца 60-х годов, когда в СССР правил Леонид Брежнев (в Польше -Эдвард Герек, поэтому архитектура многих польских домов культуры так напоминает советскую - железобетонные прямоугольники, соединенные балками, в стенах огромные окна, часть первого этажа полностью застеклена). Построенное в 1974 году здание состояло, собственно, из трех частей. Самый большой параллелепипед с широким остекленным главным входом занимал зрительный зал почти на 1200 мест. С левой стороны к нему примыкал параллелепипед поменьше - именно там находилась служебная комнатушка охранника Любимова, а также комнаты, предназначенные для занятий разных кружков, залы для репетиций танцевальных коллективов и даже спортивный зал. В подвальных помещениях в тыльной части здания разместился гей-клуб «Центральный вокзал», но -что позднее обретет огромное значение - он был изолирован, не имел связи с основной частью здания. Две функциональные части здания отделял друг от друга небольшой внутренний дворик, в центре которого находился старый, разрушенный фонтан. С правой стороны, в третьей бетонной коробке, перпендикулярной по отношению к двум остальным, размещался кинозал.

Когда центральную часть Дома культуры арендовала продюсерская фирма «Линк», осуществляющая постановку мюзикла, фронтон здания со стороны улицы 1-ая Дубровская заслонил огромный транспарант с надписью «Норд-Ост» - именно за ним находились второй и третий этажи театра и коридор, соединяющий главное здание с левым параллелепипедом. Перед Домом культуры был обширный паркинг, слева шла улица Мельникова, фасад выходил на 1-ю Дубровскую улицу.

Для нужд создаваемого театрального центра на Дубровке необходим был не только капитальный ремонт, но и серьезная перестройка здания. Организаторам нужны были мощные приспособления, способные двигать декорации типа помостов-лучей над сценой, позволяющие осуществлять посадку бомбардировщика и въезд на сцену трамвайного и железнодорожного вагонов. Ну и, естественно, огромный вращающийся круг сцены.

- На моих плечах был ремонт и перестройка восьми тысяч квадратных метров этого дома, - рассказывает главный инженер Александр Кастальский, который позже станет консультантом спецслужб, будет подсказывать места возможного проникновения десантников антитеррористической группы «Альфа» внутрь здания. - Лучи над сценой чертовски тяжелые. Пришлось долбить фундамент и укреплять его, чтобы обеспечить их стабильность и безопасность. Честно говоря, мы сделали дополнительный фундамент; отлили в бетоне так называемые «стаканы» и уже в них закрепляли столбы, поддерживающие помосты-лучи над сценой. Мы их сделали с расчетом на тройную нагрузку. Через год они стояли, как в день премьеры, - ни одно крепление не ослабло. По ходу подготовки родилась идея, чтобы самолет влетал в зрительный зал и садился буквально среди кресел. Да, можно было это выполнить, но мы побоялись, что в зале может начаться паника. Шутили, что придется вместе с билетами продавать памперсы.

Премьера мюзикла состоялась 19 октября 2001 года. Почти через год, в начале октября 2002 года, я готовил материал о феномене популярности мюзиклов в Москве. В связи с этим взял интервью у Александра Иващенко. Он уверял тогда, что далеко не все было «импортировано» с Запада.

- Некоторые вещи мы сами выдумали, например то, что мы назвали за размеры «простыней», - сказал он тогда. - Это гигантская схема функционирования всех актеров внутри самого представления. Актеры часто переодеваются, передают друг другу микрофоны - у нас ведь всего двадцать четыре радиоканала, а действующих лиц значительно больше. Вся эта схема - огромный файл в компьютере.

Иващенко тогда сказал, что театр, который они создали, был для России новинкой - театр для одного спектакля, который шел ежедневно, а по выходным - два раза в день.

- До нас на такое никто не решался, - хвалился Иващенко. - Критики предсказывали, что спектакль прогорит после тридцати представлений. А прошло уже триста десять представлений, нас посмотрели триста тысяч зрителей, и люди все время идут.

Иващенко решил, что в России наступило подходящее время для мюзиклов - зрители жаждут ярких зрелищ и, что немаловажно, у людей появились деньги. Он и не подозревал, что через несколько месяцев спектакли начнут проваливаться один за другим.

Подготовка «Норд-Оста» стоила, по неофициальным данным, четыре миллиона долларов, ничего удивительного, что и билеты должны были быть дорогими. Кроме того, именно на выручку от продажи билетов надо было содержать коллектив в триста человек, начиная от билетеров и обслуживающего персонала зрительного зала и кончая актерами.

- Поэтому наш бизнес-план рассчитан на несколько лет, окупаемость постепенная, не так, как в Лондоне, где затраты окупаются в течение нескольких недель, - жаловался Иващенко.

Тогда казалось, что он не совсем прав. Представлялось, что мюзикл в Москве «Anno Domini 2001» стал делом прибыльным, так как вскоре появились в российской столице очередные спектакли подобного рода: «Собор Парижской Богоматери», «Чикаго», «42-я улица» и «Иствикские ведьмы». К сожалению, террористическое нападение на театр на Дубровке привело к тому, что половина этих антреприз прогорела.

Конечно же, как признавались авторы «Норд-Оста», им приходилось отчаянно бороться за зрителя, привыкшего к традиционному драматическому театру.

- Мы хотим привлечь людей и поэтому должны следить, чтобы все работало идеально, - рассказывал, покачивая головой, Иващенко в начале 2002 года. - Мы, например, не можем позволить себе плохие туалеты и стоящие перед ними очереди, поэтому на еженедельных планерках приходится обсуждать и то, что творится в наших сортирах, - усмехнулся в конце интервью Иващенко.

Откуда ему было знать, что через несколько недель поход в туалет станет для заложников одной из самых драматичных проблем, что, понукаемые террористами, они будут вынуждены отправлять свои физиологические потребности в оркестровой яме.

 

Глава 3

Иващенко и Васильев были не только авторами либретто и музыки мюзикла. Васильев - еще и директор продюсерской фирмы «Линк», которая была формальным владельцем прав на мюзикл и главным организатором представления. Каждый вечер оба лично контролировали подготовку спектакля. В тот день, однако, задолго до начала представления оба исчезли в студии звукозаписи, расположенной с тыльной стороны здания, на втором этаже. У них была срочная работа - они готовили музыкальный материал для серии концертов «Мировые мюзиклы в гостях у "Норд-Оста"». Концерты были назначены на 9 и 10 ноября, в программу должны были войти самые знаменитые хиты из мюзиклов. Приятели трудились в поте лица и не помышляли о перерыве.

Среда, 23 октября 2002 года, 20.40

В театре на Дубровке начался антракт. Покидающих сцену артистов провожали аплодисментами, спектакль нравился, но все-таки некоторые зрители в антракте ушли. Не больше двадцати человек. Среди них была беременная женщина с мужем.

Кругликова тоже хотела пойти домой.

- У меня замечательный класс, и мы уже давно собирались вместе сходить на этот спектакль, - объясняла учительница. - Я подумала, что трудно будет второй раз высидеть на спектакле до конца. Он все-таки очень своеобразный. Ярослав тоже хотел домой. Мы предложили уйти, но решили пойти по демократическому пути. В результате было два голоса против двух, и мы остались. Раз уж пришли, досидим до конца.

После голосования Кругликова с сестрой и детьми отправилась в буфет, расположенный в холле на первом этаже.

Они бросили взгляд на дорогие бутерброды и минеральную воду, заметили, что продают еще чай, кофе и даже водку и коньяк «Хеннесси». Но как-то так странно вышло, что никто из них ничего не захотел.

В буфете Кругликова обратила внимание на странных, одетых во все черное женщин, явно кавказского происхождения. Они были похожи на арабок и совершенно не вписывались в толпу зрителей. Кругликова даже удивилась - такой патриотичный, русский спектакль, для них, наверняка, не понятный, зачем они сидят в зале?

- Я запомнила глаза одной из них, - вспоминает Кругликова. - Абсолютно черные зрачки и такой тяжелый, странный взгляд. Мне показалось, что она зло посмотрела на мою дочь, и я ответила резким взглядом. Есть же такое суеверие, что злым взглядом можно сглазить. Мы буквально столкнулись глазами, а когда я отвернулась, то все еще чувствовала ее взгляд на своей спине. Ничего удивительного, что она так смотрела, знала, что ее ждет, нелегкая у нее была задача. В театр пришла не спектакль смотреть.

В толпе зрителей обращали на себя внимание не только одетые в черное женщины. Было там также несколько молодых мужчин явно восточной наружности. Одеты были в военизированную одежду, некоторые в спортивных костюмах, по-русски разговаривали с кавказским акцентом и, как потом рассказывали ребята из гардероба, были на спектакле не в первый раз. Один из них даже здоровался с ними, как со старыми знакомыми.

- И никого не удивило, что такие люди по нескольку раз приходят на спектакль, так не соответствующий их душевному складу, - поражается Кругликова. Ну что ж, никто не может запретить людям ходить в театр.

Много позже следствие установило, что чеченцы из отряда Бараева очень долго выбирали цель террористической атаки. Подтверждают это заложники, разговаривавшие с террористами.

- Одна чеченка сказала: «Ох, мы столько этих мюзиклов пересмотрели, и на "Чикаго" были, и тут несколько раз. Решили, что придем сюда», - цитирует бывшая заложница Ирина Филиппова.

Террористов интересовали не художественные достоинства - они просто выбирали объект, который будет легче захватить. Спецслужбы обнаружили позднее в вещах террористов видеофильм, снятый в Московском дворце молодежи на Комсомольском проспекте, где шел мюзикл «42-я улица». Оператор заснял места, где находились охранники, коридоры, входы и выходы из зрительного зала, расположенные в конце зрительного зала кабины осветителей и звукорежиссера, а также сцену. Все для того, чтобы можно было нарисовать план здания, определить, где расставить людей с автоматами, рассчитать, как можно быстро перебежать из одного конца зала в другой и сколько нужно времени, чтобы, войдя в здание, добежать до второго этажа.

Такую же разведку, вероятно, провели и в Доме культуры на Дубровке. В конце концов террористы выбрали именно этот объект и мюзикл «Норд-Ост». Существует теория, что не только именно это здание было проще захватить, но и само представление лучше подходило для теракта, прежде всего с пропагандистской точки зрения; «42-я улица» - типичный бродвейский мюзикл, целиком, вместе с режиссером и актерами, привезенный из-за океана. Мало того, он исполнялся по-английски, поэтому россияне не очень охотно ходили на него, там бывало больше иностранцев, а почти все актеры - американцы. А чеченцам нужен был российский спектакль с российскими актерами и российской публикой. Ведь они воевали с Россией.

- Я спросил террористов, почему именно «Норд-Ост», - говорит Георгий Васильев. - И они ответили: «Потому что вы - русский мюзикл. На «Чикаго» чаще ходят иностранцы, а они нас не интересуют. Нас интересуют граждане России». И потом, наш спектакль шел ежедневно, без всяких изменений, так что нас легче было посмотреть и распланировать действия.

 

Глава 4

Среда, 23 октября 2002 года, 21.00

Двадцатиминутный антракт приближался к концу. Публика, в том числе и странно одетые женщины, и молодые люди, похожие на кавказских горцев, вернулась в зрительный зал театрального центра на Дубровке. Именно тогда один из чеченцев, едва успев занять свое место, позвонил кому-то по мобильному телефону. Что-то коротко произнес на непонятном для соседей языке. Никто не заметил, что он не выключил телефон, просто осторожно положил его в карман. Спокойно ждал, пока оркестр, при помощи его мобильника, подаст товарищам сигнал к атаке.

Не успели последние зрители покинуть холл, студенты, подрабатывавшие в гардеробе, достали из-под широких прилавков гардероба книги и конспекты. Они всегда так делали - пользовались спектаклем, чтобы позаниматься. В тот день, однако, не все взялись за книги. Один из ребят достал из сумки апельсин, тщательно очистил и съел, не забыв угостить друзей. Потом встал и пошел вымыть липкие от сока руки. Собственно говоря, до сих пор неизвестно, почему он не зашел в ближайший туалет для зрителей, а выбрал более далекий путь через весь холл, мимо стеклянных дверей входа, а потом в помещение за стеклянной стеной. Это был небольшой холл слева от главного входа, где находились кассы, там двумя часами раньше Фадеева покупала билеты. Рядом с кассой одна металлическая дверь вела в служебные помещения театра, а вторая - в дирекцию. А чуть подальше - вход в туалет. Его товарищи позже долго обсуждали, почему он выбрал именно этот путь, хотя никогда раньше им не пользовался; это его спасло - случилось настоящее чудо. Он не стал заложником, хоть на свободу попал почти через двое суток, под утро в пятницу. Такое вот везение…

Пока молодой гардеробщик мыл руки, заиграл оркестр. В ту же минуту человек в камуфляже, сидящий в одной из машин перед театром с мобильным телефоном, прижатым к уху, дал сигнал к началу захвата. Прозвучал короткий приказ на чужом, гортанном языке, взревели двигатели, и машины рванули с места с визгом покрышек.

Подъехали впритирку к главному входу в театр. Отодвинулись боковые дверцы машин, и из них выскочили мужчины с автоматами, в полевых мундирах и масках, а также женщины в черных платьях, тоже скрытые масками, точнее говоря, чадрами.

Как предполагают следователи прокуратуры, группа террористов, состоящая из сорока человек, была разделена на три или четыре звена. Так они могли более эффективно выполнить поставленную перед ними задачу. Например, без лишних слов и дополнительных приказов захватить здание театра. Как рассказывали позже заложники, террористами командовали четверо - Мовсар Бараев, Абу Бакар, Ясир и Аслан.

Итак, мужчины в камуфляжах первыми ворвались в театр и немедленно разделились на группы. Их целью было как можно скорее занять места у всех входов в зрительный зал. Нужно было перекрыть шесть входов - по два на каждом этаже. Зрительный зал был спроектирован таким образом, что двери в нижней его части у сцены выходили на первый этаж, а те, что за последними рядами, - уже на второй. Балкон же находился уже на уровне третьего этажа.

Когда один из террористов ворвался в гардероб, сидящие там молодые люди были уверены, что это ОМОН (отдел милиции особого назначения) ищет сбежавших преступников. Через секунду гардеробщики уже лежали на земле с руками за головой.

Остальные террористы разделились на шесть групп. Две скрылись в боковых коридорах первого этажа, тянущихся вдоль зрительного зала, оставшиеся четыре, как припозднившиеся зрители, бежали по лестнице, ведущей на второй и третий этажи. Лестничные пролеты находятся по обе стороны холла. Дальше всего пришлось бежать людям Аслана, который позже командовал группой террористов на балконе, - на третий этаж. Не прошло и минуты, как перед каждым входом в зал уже стояла вооруженная группа мужчин и женщин.

Мовсар Бараев и Ясир стояли на первом этаже у дверей, ведущих в зрительный зал слева. Отсюда до сцены было не больше десяти шагов. Ясир смотрел на часы и прислушивался. Пока не было ни одного выстрела, а это значит, чеченцы не встретили никакого сопротивления внутри театра. Впрочем, они не зря выбрали именно начало второго акта, когда все уже сидят в креслах в зрительном зале. Из-за дверей неслась громкая музыка. Ясир был уверен, что все его люди уже заняли свои позиции, - именно затем, чтобы рассчитать время, проводили они тщательную рекогносцировку. «Аллах акбар», - сказал Ясир, кивнул в сторону Мовсара, молодецки усмехнулся и осторожно открыл дверь. У него была своя сольная партия - произнести первые слова в начинающемся драматическом действе.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.02

Второй акт мюзикла начинается с танца летчиков. На авансцене танцуют, поют, выбивают чечетку Марк Подлесный и восемь актеров в летной форме и рабочих комбинезонах авиамехаников. Номер динамичный, и нужно быть очень внимательным, чтоб ни в чем не ошибиться. Именно поэтому Марк какое-то время не обращал внимания на то, что происходит в зрительном зале, а потом и на сцене, - он был целиком поглощен небольшой ошибкой, которая могла сорвать весь номер.

- Мы с партнером разошлись, - краснеет Марк. - Мы там все отбиваем чечетку в одном ритме, а тут один сделал одно, а другой - что-то другое. Потом, когда по телевизору показали ту пленку (техническую запись; каждый спектакль полностью записывался на видеомагнитофон, который находился в кабине осветителей в конце зрительного зала. - Авт.), на которой запечатлелось начало атаки террористов, виден и фрагмент нашего танца, и я подумал, ну вот, опозорились на всю страну. Хоть, может, по телевидению и не так заметно, это ж всего доля секунды была, когда мы «лажанулись».

Поэтому Марк не заметил, как именно в этот момент осторожно открылась дверь, которую билетеры пару минут назад закрыли, и в зал вошел вооруженный мужчина в маске. Уверенным шагом подошел к сцене, положил автомат и вскочил на подмостки. Это не составило ему труда - сцена возвышалась над полом всего на 120 сантиметров, а Ясир был молодым и тренированным. Когда он поднял автомат и выпрямился, его удивлению не было предела - спектакль продолжался. Ясир встал к стене. Только тогда его заметил Марк, но, по его словам, сделать ничего не мог.

- Спектакль продолжается, музыка играет, не спросишь же его: «А в чем, собственно, дело?» - смеется молодой актер. - Мы же на сцене работаем.

Ясир некоторое время смотрел на отбивающих чечетку парней, пытался даже что-то сказать, вроде «Стоп! Стоп!», но на них это не произвело никакого впечатления. Поэтому, когда Марк запел одну из последних строчек: «… то значит, просто он не видел твой полет…», Ясир поднял автомат вверх и выстрелил в потолок.

Ближайший к нему «летчик», Андрей Гусев, отскочил в сторону - в закрытом помещении выстрел прозвучал оглушительно. Оркестр сыграл еще один, ужасающе фальшивый аккорд, но какофония звуков мгновенно стихла. Происходившее было для всех такой неожиданностью, что никто не обратил внимания на то, что с потолка не посыпалась штукатурка. Первые выстрелы, произведенные в здании театра, были, вероятно, совершенно безопасными. Не исключено, что террористы, опасаясь рикошетов, стреляли холостыми патронами. Как позднее утверждал инженер Катальский, который отвечал за ремонт зрительного зала по окончании драматических событий, потолок над головами зрителей почти не пострадал, пулевых отверстий было немного, то есть террористы в зале практически не использовали боевые патроны. Однако напугать зрителей им удалось.

- Все вниз, марш со сцены, быстро, быстро! - крикнул Ясир.

В тот же момент в зрительный зал уже ворвались его товарищи. В один миг одновременно в партере и на балконе появилось множество людей в камуфляжах. Вслед за мужчинами вбежали женщины и, не ожидая приказов, выстроились вдоль боковых стен партера, по восемь человек с каждой стороны. Они сбросили куртки, и заложники впервые увидели пакеты с взрывчаткой, укрепленные на поясах террористок. Прозвучало еще несколько выстрелов.

- Мы из Грозного, это не шутки! - кричал Ясир.

Целью террористов было в первый же момент задушить в зародыше любые попытки сопротивления. По мнению Марка, был даже такой момент, когда кто-то пытался сорваться с места и бежать, но террористы моментально взяли ситуацию под контроль. Кроме того, когда сидишь в средине ряда, не так просто оттуда выбраться.

- Всем сидеть, всем оставаться на местах! - кричали захватчики.

В этот момент за спиной Ясира появился представительный мужчина в безупречно белом адмиральском мундире, вызвав панику среди чеченцев. Однако тут же выяснилось, что это Валерий Чкалов, гениальный, известнейший советский летчик-испытатель, который в 1937 году первым совершил перелет Москва - Северный Полюс - Ванкувер, - то есть на самом деле, конечно, актер Евгений Башлыков, играющий в мюзикле роль Чкалова.

- Вышел на сцену, хоть и слышал выстрелы, - рассказывает Марк. - Просто в этот момент он в соответствии со сценарием появляется перед публикой. А поскольку он актер, неважно, что происходит, он обязан играть. Поэтому его и схватили.

Вместе с Чкаловым на сцену должны были выйти две актрисы, изображавшие энтузиасток авиации, но они вовремя сориентировались и убежали. Поскольку террористы еще не приступили к проверке сцены и кулис, им удалось сбежать из театра. В итоге в руки террористов не попала ни одна актриса.

Чеченцы потом допытывались у Башлыкова, не настоящий ли он генерал. Была у них такая идея фикс, они без конца выискивали среди зрителей офицеров Федеральной службы безопасности и военных. Когда они убедились, что все попавшие в их руки мужчины в военных мундирах не имеют ничего общего с российской армией, что они только актеры, их посадили сбоку с левой стороны, на свободные места в первых рядах, а потом часто использовали в качестве носильщиков. Марку досталось место в четвертом ряду, рядом с дверью, через которую несколькими минутами раньше вошел в зал Ясир. Так они поменялись ролями: Марк стал пассивным зрителем, а Ясир - солистом, приковавшим к себе внимание зала.

- Представление окончено, теперь вы - заложники, - заявил довольный произведенным эффектом Ясир. - Война пришла в Москву.

Многие зрители не поверили в разразившуюся трагедию, никто не хотел допускать даже мысли об этом. Они были уверены, что захватчики стреляют холостыми патронами. Для них представление продолжалось, а террористы в масках были просто странным элементом спектакля, режиссерским трюком - сегодня такие штучки в моде. Кто-то даже позвонил по мобильному телефону знакомым, которые раньше побывали на спектакле, чтоб выяснить, есть ли в сценарии нападение террористов.

- Я вначале подумала, что это розыгрыш, - говорит Людмила Федянцева, пожилая женщина, логопед детсада в Марьино. - Правда, когда чеченки расстегнули куртки и я увидела взрывчатку, поняла, что все всерьез. Но страха не испытывала, скорее недоверие. Мы все еще были под впечатлением спектакля, все в некой эйфории.

Тем временем террористы загнали в зрительный зал всех, кто был во время спектакля в других помещениях, - гардеробщиков, билетеров, буфетчиц со второго этажа. Но даже их испуганные лица ничего не изменили. Прекрасно играют, думали зрители. И что в этом удивительного? Ведь они были в театре, где всегда рассказывают какие-нибудь более или менее неправдоподобные истории. Террористическая атака - история, конечно же, неправдоподобная, такие случаются только в голливудских фильмах, а не в реальной жизни, в центре Москвы, с людьми, которые пару часов назад были в своих офисах, школах, поздно вернулись с работы и не успели перед театром поужинать. Все это было до такой степени невероятно, что, даже уже поверив в случившееся, люди продолжали надеяться на быстрое завершение акции террористов. Может, к рассвету? Может, завтрашний день начнется как всегда, как будто ничего не случилось? Многие зрители еще в течение семи часов, до первой жертвы, так до конца и не понимали, что происходит.

Как только стало ясно, что ситуация в зрительном зале была целиком под контролем террористов, наблюдение за заложниками взяли на себя в основном женщины. У них была не только взрывчатка в специальных поясах, но и гранаты, и пистолеты.

Большинству мужчин предстояло еще в ближайшие несколько минут перенести из машин и разместить в здании заранее подготовленное снаряжение, а также провести хотя бы поверхностную рекогносцировку театра. Главари снова отдали несколько распоряжений, но в этом, в сущности, не было необходимости - эти люди и так знали, что им делать, видно, заранее все тщательно оговорили.

Взяв с собой несколько заложников, в том числе двух актеров, побежали к запаркованным перед театром машинам. Там находились рюкзаки со снаряжением: боеприпасы (около двух тысяч штук), запасные магазины к автоматам, взрывчатка, медикаменты и небольшой запас еды. Там же лежала аккуратно смотанная веревка с крепкими узлами через каждые пятнадцать - двадцать сантиметров. Рюкзаки и веревку перенесли на сцену. В машинах в двух огромных брезентовых дорожных сумках лежали и специально изготовленные для этого нападения фугасы.

Слово фугас - французского происхождения (fougass), обозначает оно самодельный взрывной заряд, который изготавливается чаще всего прямо на поле боя из доступных там материалов - взрывчатки, артиллерийских снарядов, авиабомб. В Чечне фугасы чрезвычайно популярны - партизаны закапывают их на дорогах с оживленным движением войсковых частей и взрывают, когда поблизости проезжают грузовики с солдатами или бронетранспортеры.

Оба фугаса, которые террористам, несмотря на усиленный контроль, удалось доставить в Москву, а затем и в театр, были изготовлены из мощных 152-миллиметровых артиллерийских снарядов, скорее всего осколочных, предназначенных для самоходных зенитных установок «Акация». Конструкция была несложной, можно сказать - примитивной. Соответствующим образом подготовленный заряд с подключенными к детонатору электропроводами помещался в баллон компрессора, которым оборудованы многие российские грузовики. Такой баллон - это цилиндр длиной около 80 сантиметров и диаметром около 20, запаянный с обоих концов. Именно в такую «трубу» помещался снаряд. Снаружи торчали только концы электрических проводов, к которым достаточно было подсоединить обычную батарейку, чтобы произвести взрыв. Пространство между наружными стенками снаряда и стенками баллона было заполнено разными металлическими предметами -шариками и цилиндрами подшипников, гвоздями без шляпок. Это увеличивало поражающую силу взрыва. Все вместе весило не меньше шестидесяти килограммов (снаряд для «Акации» сам по себе весит 43, 5 кг). Именно это и было магическим оружием террористов. Фугасы, а точнее, сама угроза их взрыва, должны были послужить гарантией против штурма спецподразделений и стать главным аргументом в переговорах с властями.

Актеры, которым приказали нести фугасы в театр, сгибались под их тяжестью. Но выбора не было. Кроме того, их предупредили, что с фугасами следует обходиться с осторожностью, и они шли, внимательно глядя под ноги, чтобы не дай бог не споткнуться.

Террористом осталось только разобраться с топографией театра. Как позднее единодушно утверждали сотрудники театра, чеченцы хорошо ориентировались только в той его части, которая была доступна публике, то есть в холле, буфете, туалетах и зрительном зале. Остальная часть здания им практически не была известна. Они понятия не имели, что находится за сценой, где расположены гримерки артистов, как передвигаться в подвальных помещениях и как попасть в другую часть Дома культуры. У них не было плана здания, и они ничего не знали об обслуживании театрального оборудования. Они прошлись по коридорам, идущим вдоль сцены в служебные помещения, в сторону гримуборных. На втором этаже выбили стекло в дверях, ведущих в левую часть здания. По ходу вылавливали людей, большинство из которых и представления не имело о том, что в двух шагах от них в руках террористов уже несколько минут находятся семьсот человек.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.10

Больше всего не повезло музыкантам, которые с самого начала поняли, что происходит в театре. Ведь Ясир стрелял буквально над их головами. Судьба, правда, пыталась им помочь, давала шанс спастись, но воспользовался этим только один человек. Да и то совершенно случайно.

Ясир, согнавший актеров со сцены, не заметил, что в оркестровой яме есть люди. Может, он их и видел, но в тот момент ему было не важно, убегут ли они. В первые минуты важнейшей заботой террористов было взять под контроль зрительный зал. Там сидело достаточно заложников, остальные могли и удирать. А когда еще на сцене появился Чкалов в белом мундире, чеченцам было не до того, чтобы следить за оркестровой ямой. Поэтому музыканты спокойно вышли через дверь под сценой прямо в коридор, который являлся частью подземной системы коммуникаций. Другой конец коридора находился под зрительным залом и тонул во мраке. Там начинался лабиринт подземных коридоров, тянущихся под всем зданием Дома культуры.

На выходе из оркестровой ямы музыканты натолкнулись на электрика Василия Рузаева, который посоветовал им держаться подальше от служебного входа с тыльной стороны здания - там стреляли. Техник предложил им идти с ним в противоположную сторону, в глубь подвальных помещений, где, правда, темно, сыро и неприятно, зато уж точно безопасно. Музыканты отказались. Решили спрятаться в своих комнатушках под сценой. Рузаев махнул рукой и вместе со своим помощником исчез за поворотом коридора.

Только один из музыкантов, Михаил, не пошел с коллегами, а двинулся вслед за Рузаевым - он просто хотел спокойно покурить. Выбрал темный конец коридора, к тому же встал за углом стены. И это его спасло. Только он затянулся дымом сигареты, как в коридоре появились два чеченских разведчика, которым было поручено проверить эту часть здания. Они не тратили сил на поиск проходов, просто соскочили в оркестровую яму и пошли тем же путем, которым несколько минут назад прошел оркестр. Без особых хлопот обнаружили укрывшихся в своих гардеробных музыкантов и загнали их обратно в оркестровую яму. Там велели соорудить двухметровую пирамиду из столов и стульев и по ней перебраться в зрительный зал. Таким вот образом оркестранты стали заложниками. Был среди них и Федор Храмцов.

Позднее, во время штурма, оркестр понес тяжелые потери -восемь музыкантов из тридцати погибло под воздействием газа.

Тем временем спрятавшийся в глубине коридора Михаил понял, что времени у него в обрез, долго скрываться ему не удастся. Осторожно открыл дверь, которую нащупал в стене. За дверью была небольшая слесарная мастерская - в углу стоял стол, под стеной станок. Едва Михаил успел за ним спрятаться, как в дверях появился человек в маске и камуфляже. Включил фонарик, но помещения не обыскал! Просто заглянул, скользнул лучом по стенам и пошел восвояси.

Михаил решил в закутке за станком ждать избавления.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.10

Как мы уже упоминали, заданием группы Аслана было занять балкон и навести там порядок. Террористы, которые в ожидании сигнала от Ясира столпились под ведущей на балкон дверью, не обратили внимания на стеклянную перегородку в конце коридора всего в трех метрах от них. Стеклянная перегородка изнутри была задернута плотными шторами, они не видели, что там происходит. Впрочем, они в тот момент и не могли отвлекаться на проверку всех помещений здания.

А тем временем за стеклянной перегородкой шла репетиция части детского хора, принимающего участие в спектакле «Норд-Ост». Там занималось около десяти ребят, а всего хор насчитывал тридцать девять юных артистов в возрасте от одиннадцати до четырнадцати лет. Это были как раз те чудесные, беззаботные бродяжки, которые так растрогали Ирину Фадееву в первом акте. Сразу после того как на сцене «закончилось» детство главных героев, большинство детей переместилось из-за кулис в репетиционный зал, как раз рядом с балконом на третьем этаже.

Дети эти, естественно, не имели ничего общего с настоящими сиротами и бродягами, которых они играли на сцене. Все были из состоятельных семей, окружены заботой родителей, которым пришлось немало потрудиться, чтобы их отпрыски были приняты в состав группы юных актеров мюзикла. Достаточно сказать, что в группе репетирующих находилась Александра Розовская, дочка известного театрального режиссера, кстати исполняющая роль Кати Татариновой в детстве.

Репетицию вели хореографы Сергей Лобанков и Галина Делятицкая, однако под конец антракта Галина вышла на балкон, потому что хотела посмотреть «танец пилотов». Она собиралась на следующий день еще поработать с актерами над этим фрагментом спектакля. Галина заметила, что один из актеров сбился с ритма, и подумала, что у нее будет о чем поговорить завтра на репетиции. С удивлением увидела человека в камуфляже, вскочившего на сцену с левой стороны. Когда раздался выстрел, Галина уже не могла убежать - через боковые входы на балкон ворвались вооруженные люди в масках, взявшие ситуацию под свой контроль.

Лобанков со своими десятью подопечными не услышал выстрелов благодаря прекрасной звукоизоляции репетиционного зала. А может, заглушили их звуки музыки из кассетного магнитофона, стоявшего на столике у стены. Дети расселись вокруг него на стульях, слушая песенку. Это было музыкальное сопровождение нового номера, который Лобанков как раз с ними готовил. Позже, когда театр будет окутан газовым облаком, реквизиты к этому номеру послужат детям противогазами.

В комнате, где шла репетиция, так же как во многих других помещениях театра, имелся громкоговоритель внутренней связи, позволяющий следить за тем, что происходит на сцене. Но, как всегда перед репетицией, его выключили. В репетиционном зальчике было еще пианино, вешалка с костюмами, доска, похожая на школьную, на которой можно было рисовать мелками.

- Мы сидим вокруг магнитофона, как вдруг открывается дверь, а это буквально в метре от нас, и входит человек в маске, камуфляже и с автоматом, - вспоминает Лобанков. - С одной стороны, это было абсолютно неожиданно, а с другой - совершенно не страшно, потому что он по-русски очень спокойно сказал: «Дети, вставайте и выходите». Сказано было так сдержанно, что никто не испугался. Дети посмотрели на меня, а у меня в голове молнией проносятся мысли. Что ж, у нас в стране люди привыкли к терактам, несколькими днями раньше взорвалась бомба под «Макдональдсом». Мне подумалось, что «Норд-Ост» - мероприятие серьезное, существует угроза теракта, нужно эвакуировать всех, а операцию проводит ОМОН. Они тоже ходят в таких же масках, в камуфляже и с автоматами на шее. Я сказал детям: «Наверное, так надо, быстренько выходим!» Они встали, начали выходить, а я выключаю магнитофон, собираю кассеты и тут еще раз бросаю взгляд на вошедшего человека - и в прорезях маски вижу характерные черты «черного». Точно, не русского. Тогда мелькнула мысль - а может, конкуренция на нас «наехала»? А может, обычный грабеж? В кассе должно быть много денег за билеты.

Невероятно, но эта мысль успокоила Лобанкова - обычные бандиты, пришли ограбить театр. Большой опасности нет - попугают немного зрителей и все рассосется. Поэтому хореограф, высокий, худощавый мужчина с гибким телом танцора, так спокойно пошел вслед за детьми. Несколькими шагами преодолел расстояние от дверей репетиционного зала до входа на балкон. И там понял, что дело не шуточное.

- Когда я вошел на балкон, увидел полный зал людей, все с руками за головой, - вспоминает Лобанков. - В проходе между рядами - террористы, один из них бьет кого-то прикладом автомата, видно не подчинился приказу, а остальные наблюдают, как двое наших актеров тащат что-то по этому проходу. В первый момент подумал - тело! Кого-то убили!!! Но потом оказалось, что это огромная голубая сумка с бомбой. Они ее вдвоем еле тащили. Стало ясно, что все это всерьез.

Актеры дотащили сумку с бомбой до середины балкона и там положили на кресло. Вторую сумку оставили в партере, точно в центре зрительного зала, на кресле в девятнадцатом ряду. Несмотря на сидящих вокруг заложников, террористы могли в любой момент подойти к ней - дело в том, что в зрительном зале в каждом ряду, с первого по восьмой включительно, отсутствовало по три кресла. Таким образом, возник небольшой коридорчик, ведущий от сцены до девятого ряда; обычно это облегчало зрителям проход к своему месту, а на этот раз помогло террористам расположить бомбу в идеальном для их целей месте.

Кроме этих двух фугасов террористы заложили взрывчатку на сцене, прикрепив ее к спинкам двух стульев. Бомбы напоминали продолговатые подушки, обернутые пластиком и тщательно опоясанные прозрачным скотчем. Такую же бомбу прикрепили к стене за зрительным залом, под балконом. Марк прекрасно помнит, что чеченцы называли ее «МОН-50».

«МОН-50» - это крайне опасная российская войсковая противопехотная мина, напоминающая слегка вогнутую прямоугольную коробку. Взрыв имеет направленный характер. Мину обычно ставят в траве на небольшой треножник или вешают на дерево. Взрывчатка в мине с одной стороны прикрыта слоем металлических осколков и шариков. Именно этой стороной мина повернута в том направлении, откуда может появиться предполагаемый противник. В момент взрыва шарики летят на расстояние нескольких десятков метров, но только в одном направлении - в сторону противника.

Таким же образом должна была действовать и чеченская «МОН-50». Пластид был засыпан слоем подшипниковых шариков, все это было обернуто прозрачным пластиком и туго стянуто прозрачной липкой лентой. Такой же лентой чеченцы прикрепили мины к спинкам стульев, слоем шариков в сторону зрительного зала.

Почти точно так же были устроены и «пояса шахидов» (шахид - мученик, погибающий за веру. - Авт.), которые носили на себе чеченки. Каждая бомба была изготовлена из взрывчатки и слоя шариков с наружной стороны. Каждая содержала от восьмисот граммов до двух килограммов пластида.

На интернет-сайте чеченских сепаратистов моджахеды Бараева гордо заявляли, что в зрительном зале находится две тонны тротила. Это была явная ложь. По официальным данным, опубликованным после взятия здания спецподразделениями, в зале было «всего» около ста двадцати килограммов взрывчатых веществ. Не меняет это того факта, что взрыв погубил бы всех заложников, а театр превратил в груду обломков.

Чеченцы поставили также на сцене канистру, предположительно с бензином. Неожиданно вспыхнувший пожар должен был окончательно уничтожить дом и заложников, исключая возможность какой бы то ни было спасательной операции.

Когда все бомбы были заложены, один из террористов бросил из партера на балкон конец веревки с узлами. Ее привязали к ножкам кресел. До конца не ясно, для чего нужна была эта веревка. Людмила Федянцева, насмерть перепуганная, крайне нервно на все реагирующая старушка, логопед детского сада в Марьино, решила, что на ней будут вешать заложников, - веревка висела буквально над ее головой.

Это, конечно, ерунда. Существует предположение, что веревка, в случае штурма здания, должна была позволить террористам по методу десантников моментально спускаться в партер или подниматься на балкон, чтобы перебрасывать силы на нужный участок, не прибегая к лестницам и коридорам. Но как окажется позже, это не чеченцы воспользовались веревкой, а хрупкий хореограф Галя Делятицкая и четырнадцатилетний Никита из детского ансамбля.

Войдя на балкон, Лобанков сразу заметил среди зрителей Галю, но сначала даже не смог с ней переговорить. Террористы посадили его на ближайшее свободное место, рядом с тринадцатилетней девочкой, ученицей частной московской школы, которая пришла в театр со своим классом. Это были места для школьников и студентов, билеты продавались по чисто символическим ценам. Вид террористов в масках, бряцание оружия и крики «руки за голову» довели девочку до истерики.

- Когда мы вошли, она плакала, не могла успокоиться, была в шоке, - говорит Лобанков. - Я стал ее успокаивать, и это мне помогло подавить собственные эмоции и прийти в состояние, когда разум спокойно и рационально анализирует ситуацию. Ведь если хочешь кого-то успокоить, ты сам должен быть абсолютно спокоен. Я стал с ней разговаривать, расспрашивать, откуда она, как ее зовут. Отвлекал ее внимание от происходящего вокруг. Ее звали Оля. Все время повторяла: «Они нас всех убьют». Я ей говорю: «Ну что ты? Зачем им нас убивать? Подержат немного, разберутся со всеми проблемами, как это часто бывает между противниками у нас в России, и отпустят всех». Я ее обнял, она все еще была напугана, но понемногу успокоилась.

Двух девочек и восьмерых мальчиков из группы Лобанкова террористы посадили ближе к краю балкона, в нескольких рядах перед ним. Позже, когда все немного успокоилось и террористы полностью овладели ситуацией, Лобанков сказал охранникам, что должен быть со своими учениками. Ему разрешили пересесть.

Теперь террористы приказали заложникам бросить свои сумки и мобильные телефоны на пол в проход между рядами. Некоторые женщины стали нервно открывать сумочки, что-то искать в них, но чеченцы приказали прекратить поиски: «Ничего не трогайте, мы не собираемся вас грабить». И стали объяснять, чего они добиваются.

- Мы не воры. Нам не нужны ваши деньги. Мы хотим, чтоб нас наконец услышали. Нам нужен Путин, мы хотим, чтобы он нас выслушал и прекратил войну в Чечне. Мы убиваем ваших, ваши убивают нас. Мы не видим другого выхода, чтобы распутать этот узел. Мы сделали вас заложниками, чтобы на нас обратили внимание.

Лобанков утверждает, что это было первое политическое заявление террористов, сделанное в самом начале, когда они наводили порядок на балконе.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.15

В комнате охранников тихо лилась музыка из радиоприемника. Любимов был в прекрасном настроении - часы на стене показывали, что до конца спектакля осталось меньше полутора часов. Он часто посматривал на часы в ожидании, когда три танцевальные группы, репетировавшие в его части Дома культуры, закончат занятия и пойдут домой. «Потом уйдут и зрители мюзикла, тогда можно будет закрыть двери, обойти здание и останется только ждать появления утренней смены», - думал Любимов.

- Мы не слышали выстрелов, - вспоминает сторож. - Сидели совсем в другой части Дома культуры, хоть это и одно здание. В нашей части находятся помещения для кружков, небольшие залы, где могут репетировать танцевальные ансамбли, и зал с тренажерами. С основной частью здания, где находится сцена, большой холл и гардеробы, нас связывает коридор, который часто называют лекционным залом. До «Норд-Оста» коридор был хорошо виден, был «прозрачным» - огромные окна, большие стеклянные двери. Но потом на наружной стене Дома культуры появился огромный транспарант с надписью «Норд-Ост» и заслонил коридор, соединяющий две части здания.

По словам регулярно поглядывающего на часы Любимова, уже начался второй акт. Было примерно четверть десятого.

- Тут к нам прибегает девчонка, выступавшая в одном из ансамблей, и говорит, что какие-то хулиганы бьют стекла, - продолжает свой рассказ Любимов. - Оружия у нас нет, так что каждый из нас взял в руки по куску арматуры, и мы пошли ловить хулиганов. Идем по коридору, подходим к той, арендованной части дома и видим - кто-то действительно поразбивал стекла в дверях. Прошли мы весь холл на втором этаже - ни души. Мы стали кричать: «Эй, вы, что вы тут хулиганите, стекла бьете, а ну выходите!» И правда, тут же появились двое в камуфляжах, в масках и с автоматами. Приказ был короткий: «Руки за голову!» Отвели нас в зрительный зал и посадили в последнем ряду.

Вскоре в зал привели и оба ансамбля, репетировавших в левой части Дома культуры; была там и девочка, которая прибегала к Любимову с рассказом о хулиганах. Одним из ансамблей был популярный «Иридан», то есть «Irish dance», организованный любителями ирландского танца. Участники третьего ансамбля, которые занимались ближе всего к застекленному коридору, издалека увидели людей в масках и успели удрать.

- Потом уже стало известно, что охрана, нанятая организаторами спектакля, как только услышала выстрелы, тут же смылась, - кривится Любимов. - Вроде бы охранное агентство, должны были охранять служебный вход и кассы, а оказалось, что там одни пенсионеры. У них вроде даже газовые пистолеты были, только я сомневаюсь, что они умели ими пользоваться. Поначалу на первых спектаклях и милиция бывала, да, видно, организаторы решили, что это слишком дорого, и милиционеры исчезли.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.20

Продюсеры мюзикла, Васильев и Иващенко, сидевшие в изолированной от внешних шумов студии звукозаписи, выстрелов не слышали. Однако уже через несколько минут к ним прибежал один из работников театра и сообщил, что в театре стреляют и безобразничают какие-то неизвестные. Приятели тут же выбежали из студии и почти сразу разошлись.

Иващенко побежал по коридору второго этажа к женским гримуборным, а потом с четырьмя актрисами, не участвовавшими в первых сценах второго акта, поднялся на третий этаж. По пути захлопнул металлические двери, которые остановили террористов на какое-то время. В одной из гримерок стали обсуждать возможные пути побега. Они уже слышали выстрелы в коридоре внизу и знали, что путь к служебному входу с тыльной стороны здания отрезан. Этот служебный вход находился прямо под ними, окна их гримерки выходили на козырек над входом. Было высоко - два этажа, но они припомнили, что в таких ситуациях обычно делают киногерои, и стали вязать канат из скрученных жгутом костюмов. Теперь важнее всего было сделать так, чтобы террористы не заметили их побега. Поэтому им удалось осуществить свой план только через час, когда захватчики ушли в зрительный зал, а за зданием театра появилась милиция и спасатели МЧС. Эвакуация прошла почти показательно. Только спускавшемуся последним Иващенко не повезло - самодельный канат порвался на полпути, Иващенко упал и сломал кость левой пятки.

- Хочу встать и не могу, адская боль в ноге, - рассказывал потом Иващенко.

Ну что ж, это только в кино все обычно заканчивается по-другому.

Тем временем его друг, Георгий Васильев, не останавливаясь, помчался по лестнице вниз и, оказавшись в коридоре на первом этаже, увидел, как он говорит, потрясающую сцену.

- Перед вооруженным типом в маске стоит наш пожарник и орет на него: «Не пугай, это не настоящие патроны, холостые, я по запаху узнаю!» - вспоминает Васильев в интервью для «Российской газеты». - Но тут рванула очередная серия, мы увидели, как настоящие снаряды бьют в стены, и поняли, что дело не шуточное.

Часть сотрудников театра, около двадцати человек, собравшихся у служебного выхода в задней части здания, мгновенно выскочили на улицу. Васильев тоже мог сбежать, но принял решение остаться. Добровольно пошел с террористами в зрительный зал. С его слов, он успел это сделать в последний момент. Минутой позже они бы не взяли его с собой - или расстреляли бы, как тех, кто потом пытался проникнуть внутрь, или «вытолкнули» бы из театра, как некоторых его сотрудников. Но он чувствовал, что обязан быть в театре.

- Это мой спектакль, я отвечаю за актеров и зрителей, - говорил он позже в интервью для «Комсомольской правды». - Я просто обязан был быть там и контролировать ситуацию. Театр - конструкция сложная. Если бы там не было людей, знающих структуру зрительного зала и театральное оборудование, трудно было бы избежать несчастных случаев.

Марка Подлесного, который после штурма попадет в одну больницу с Васильевым, долго мучил один вопрос - почему и как его шеф стал заложником и попал в зрительный зал. Тем более что, по словам Марка, его привели последним, когда террористы уже согнали всех, кого удалось обнаружить.

- Я потом спрашивал Васильева: «Георгий Леонардович, зачем вы пришли?» - рассказывает Марк. - Вы же могли уйти из театра. А он: «То есть как? Брошу своих, а сам уйду?» Значит, он абсолютно сознательно решился на это. Потом охранники мне говорили, что он сказал чеченцам: «Не стреляйте, я сам с вами пойду».

Васильев хотел, чтобы террористы отнеслись к нему с доверием, знал, что так ему легче будет помогать заложникам, завоевать расположение захватчиков. Оказалось, что занять привилегированное положение «помощника» террористов было даже проще, чем он предполагал.

Еще до его прихода террористы самостоятельно закрыли «ворота ангара», то есть театральный занавес, но с правой стороны оставили небольшой проход, не больше метра шириной. Занавес двигался при помощи вала, троса и кольца под потолком. Чеченцы отрезали трос, чтобы занавес нельзя было сдвинуть. Чтобы усложнить вход со стороны кулис, двери в задней части сцены справа и слева забаррикадировали тяжелыми предметами, найденными среди декораций и реквизитов. Вскоре оказалось, что это специальные установки для пуска дыма. Именно с них и начались проблемы.

Чеченцам, правда, удалось остановить представление, но они не знали, что продолжают работать компьютеры, управляющие перестановкой декораций и спецэффектами. Невидимый из зрительного зала компьютерный центр находился в глубине сцены, с левой стороны, на металлическом пандусе, на который нужно было подняться по лестнице. Работавшая там девушка удрала, как только началась стрельба, - она увидела террористов на небольшом мониторе, который показывал картинку с камеры, установленной на балконе и снимающей сцену. Вскоре компьютер, по непонятным до сих пор причинам, решил, что наступил нужный момент, включил установку, пускающую дым, и всю сцену окутали густые клубы театрального тумана. Террористы не имели понятия, как это устройство выключается. И тогда-то впервые очень пригодился Васильев.

Следом пришла очередь решать проблему рефлекторов. Разноцветные фильтры не были рассчитаны на такое длительное использование. Во время атаки террористов повис компьютер, управляющий светом, часть ламп светила на полную мощность, и только Васильев подсказал, что, если их не выключить, начнется пожар. Поскольку чеченцев это не слишком напугало, Васильев довольно подробно описал им, как огонь расправится с театром -возникнет такая «тяга», что все моментально сгорит, они не успеют даже высказать своих требований. Только тогда они разрешили ему выключить ненужную аппаратуру. А попутно велели выключить и систему вентиляции - боялись, что спецслужбы попытаются распылить с ее помощью усыпляющие средства.

В помощники себе Васильев взял шефа бригады осветителей Александра Федякина. Если бы не они, неизвестно, чем закончилась бы операция террористов.

- Чеченцы не понимали самых простых вещей, - уверяет Васильев в интервью для «Комсомольской правды». - У них даже не было плана Дома культуры. Постоянно куда-то водили меня или Федякина и спрашивали, что находится за той или этой дверью. Они практически не контролировали театр. Подвалы, подвесные потолки со скрытыми над ними помостами, люки вентиляционных штолен - все было доступно, никто за этим не следил.

Не один Васильев добровольно отдал себя в руки террористов. Так же поступила и Марина Крылова, администратор зрительного зала. Когда чеченцы ворвались в театр, она находилась в помещениях администрации, за кассами, как раз там, куда пошел мыть руки юный гардеробщик. Крылова, так же как Васильев, сочла, что она несет ответственность за людей, которые пришли на спектакль. Будь у нее хоть минутка на раздумье, она, может, и не решилась бы на такой геройский поступок, но импульсивная по характеру женщина не стала взвешивать все за и против. Просто пошла и села в зале. А вместе с ней пошел и Данила Чернецов, ее зять, двадцати одного года от роду.

Тогда-то и стали переплетаться судьбы моих героев, которые и раньше часто встречались при разных обстоятельствах. Учительница Виктория Кругликова работает в кулинарном техникуме № 190, буквально в ста метрах от театра, на улице Мельникова, 2, совсем рядом с госпиталем ветеранов войны, в котором вскоре расположится штаб операции по освобождению заложников, состоящий в основном из офицеров ФСБ. В школе Кругликовой часто проводились свадьбы, благодаря чему школа зарабатывала, учащиеся имели хорошую практику, а молодожены и их родители могли сэкономить - все-таки тут было дешевле, чем в настоящем ресторане. Свадьба Данилы Чернецова с дочкой Крыловой тоже прошла в этом ПТУ, ровно за два месяца до теракта, 23 августа. Кругликова вспоминала, что тогда ей было довольно сложно найти общий язык с Мариной Крыловой.

- Она немного суматошная, а у меня довольно тяжелый характер, - признается Кругликова. - К тому же молодые несколько раз переносили свадьбу. Зато я подружилась с Зоей Чернецовой, мамой Данилы. Она даже стала было мне жаловаться, что эта девчонка не слишком любит ее сына. Не нравился ей выбор Данилы.

А Данила был счастлив. Он считал, что, как мужчина, обязан заботиться не только о своей молоденькой жене, но и о судьбе тещи. Поэтому, когда Марина рванулась в сторону зала, Данила пытался ее остановить, но она его оттолкнула. Тогда он сказал ей: «Я не могу тебя оставить одну, ты же женщина». Через минуту оба сидели в красных креслах, на которые обычно рассаживали зрителей. Данила сел недалеко от актеров, среди которых был Марк Подлесный, - они симпатизировали друг другу, часто в свободные минуты устраивали в театре настоящие турниры по настольному теннису. Тогда они еще не знали, что никогда уже не сыграют вместе.

Террористы театр обследовали довольно поверхностно, поэтому часть технического персонала успела сбежать, а человек пятнадцать сумели укрыться в разных закутках театра. Кроме электрика Рузаева и его помощника, которые исчезли в подземных коридорах, а также музыканта Михаила, спрятавшегося в слесарной мастерской, по крайней мере еще одиннадцать человек не попали в руки террористов, хотя не скажешь, конечно, что они были на свободе.

Административная часть, откуда вышла Марина Крылова со своим зятем Данилой Чернецовым, была, можно сказать, приспособлена для длительной осады. Во всяком случае, производила такое впечатление. Поскольку там располагались кассы и небольшой офис администрации, во время ремонта инженер Кастальских поставил на оба входа мощные стальные двери. Одна вела во внутренний дворик, вторая находилась рядом с окошками касс в небольшом холле сбоку от главного входа. Именно там, в административной части, укрылись пять человек, в том числе молодой гардеробщик, счастливчик, который, съев апельсин, пошел вымыть руки. Сотрудники администрации заблокировали стальные двери, и террористам не удалось проникнуть внутрь. Все пятеро освободились почти через полтора суток. О том, как они бежали, расскажу позже.

С другой стороны, в туалете, из которого успел выскочить гардеробщик, укрылся один из охранников, тот, который наблюдал за порядком у кассовых окошек. Увидев вбегающих в театр вооруженных людей в масках, он скрылся в туалете и заперся изнутри. Он пробыл там в абсолютном одиночестве полутора суток.

Смогли укрыться и звукорежиссер с четырьмя своими помощниками. Когда на сцене началась стрельба, а на балконе появились первые террористы, они успели скрыться в служебном помещении, отгороженные от всех высоким парапетом своей кабины. Чеченцы их не заметили, так как звукооператоры работали довольно высоко над зрительскими рядами балкона. Звукорежиссер решил остаться в комнатушке за кабиной, потому что хотел быть поближе к дочери, которая сидела в зале. С ним остался один из помощников, а остальные тихонько закрыли за собой дверь, ведущую на наружную металлическую лестницу, и спустились вниз. Этажом ниже они прошли мимо двери помещения, в котором сидели осветители и где обычно работал их шеф Александр Федякин. Спустились еще ниже, но там обнаружили, что стальная дверь в подвал заперта на ключ. За ней прятался электрик Рузаев, но об этом мужчины узнают значительно позже. Молодые люди решили не сдаваться - нашли дверь, ведущую в полуразрушенный туалет, которым давно никто не пользовался. Через дыру в стене туалета были видны огромные трубы системы вентиляции. Между трубами и стеной было достаточно места, чтобы туда втиснуться и переждать, а потом попробовать спуститься вниз. Все трое мгновенно протиснулись сквозь небольшое отверстие в стене и скрылись в вентиляционной шахте. Только утром они встретились с электриком Рузаевым и его помощником.

- Пожалуй, самое удивительное приключилось с женщиной из группы реквизиторов, - рассказывает Васильев. - Она заперлась в проходной комнате, из которой одна дверь вела на сцену, а вторая в коридор за сценой. Террористы заблокировали ее с двух сторон и заминировали. Она просидела там три дня в темноте, умирая от страха, боясь пошевелиться, чтоб не скрипнул пол. И на все три дня - полстакана воды. Я лежал потом с ней в одной больнице, у нее были огромные синие круги под глазами из-за обезвоживания.

Лариса Абрамова сидела в проходной комнате - реквизиторской. Дома ее ждали муж и шестнадцатилетняя дочь. Пятьдесят семь часов Лариса сидела или лежала на полу и не могла пошевелиться, потому что под дверью сидел чеченец, а полы скрипели. Поэтому какие-то движения, гимнастику, она делала тогда, когда чеченец вставал или приходил на смену другой охранник.

По словам свидетелей, чеченцы обыскивали театр не более пятнадцати минут. Потом они вернулись в основное здание, отказавшись от контролирования боковых блоков. Только в нескольких местах установили небольшие мины-ловушки. Более того, они практически оставили без присмотра первый этаж театра. Ни одного поста в холле, в боковых коридорах, тем более в помещениях за сценой. Вероятно, никто не охранял также служебного входа в задней части здания. Чеченцы, с одной стороны, опасались снайперов - значительная часть первого этажа была остекленной. А с другой стороны, им не хватало людей, чтобы охранять каждый проход.

Николай Любимов пересчитал посты чеченцев в зрительном зале.

- Когда мы вошли, вдоль стен через каждые три-четыре ряда стояли чеченки, все в черном, в черных балахонах и с закрытыми лицами, - рассказывает Любимов. - Восемь женщин стояли в проходах под стенами с одной стороны, восемь - с другой. В карманах на груди у них были гранаты, но это больше напоказ. Поверх платья - пояса смерти, «пояса шахидов», провода от которых тянулись к руке. Большинство из них почти все время держали переключатель в левой руке, а в правой пистолет. Впереди, на сцене и перед сценой, почти все время было семь-восемь человек, все вооруженные. Чеченки сначала стояли вдоль стен, а потом сидели на принесенных стульях. Мужчины были все время в движении. Был еще один пост - в центре зала, рядом с огромной бомбой сидела чеченка с детонатором, от которого тянулось множество проводков.

Это дает в сумме двадцать четыре-двадцать пять человек только в партере. Лобанков утверждает, что на балконе постоянно находилось восемь террористов - женщин и мужчин. Там посты были расставлены иначе - у боковых дверей с каждой стороны сидели двое - мужчина и женщина. Еще одна женщина сидела в центре балкона рядом с бомбой. Ну, и еще пара террористов без конца патрулировали балкон, снуя между рядами и наблюдая также за партером.

Суммируя все сказанное, получается, что в зрительном зале находилось - практически постоянно - около тридцати террористов. Мы также знаем, что в отряде Мовсара Бараева было сорок человек. Это значит, что длинные коридоры вокруг зрительного зала, а также лестницы охраняли всего десять террористов. Но это только теоретически. Не следует забывать о том, что уже часов через пятнадцать после захвата театра чеченцы должны были по очереди отдыхать, поэтому, скорее всего, коридоры на втором и третьем этаже охраняли всего несколько человек. Совершенно очевидно, что террористы даже не пытались следить за холлом и кулисами.

Впрочем, у них была совершенно иная тактика, - по существу, им не нужны были охранники. Гарантией их безопасности были не бомбы и мины в проходах, а угроза взрыва огромных зарядов и уничтожения всех заложников. Так они, по крайней мере, считали.

- Террористов было слишком мало, чтобы они могли контролировать все входы и выходы из здания, - говорил потом Васильев в интервью для «Российской газеты». - Поэтому они держались в основном в зале или как можно ближе к нему. В зале была мощная бомба, которую они намеривались взорвать. И, в общем-то, это было их единственной серьезной защитой. Они мало что знали о здании - не знали ни всех выходов из театра, ни лабиринтов подземных этажей, ни секретов потолков, колосников, галереек. Поэтому и старались держаться внутри зрительного зала.

Стоит также отметить, что они не были готовы к длительной обороне. Привезли с собой всего две тысячи патронов для автомата Калашникова. Стандартный магазин автомата «АК-74» -это тридцать патронов, а если принять во внимание, что у террористов было семнадцать автоматов, получается, что у каждого было с собой только три запасных рожка. Это подтверждает предположение о том, что значение для них имела только угроза взрыва бомбы.

В результате оказалось, что они просчитались - не учли, что российские власти сыграют в русскую рулетку, ставкой в которой были тысячи человеческих жизней, что они окажутся не менее беспощадными, чем сами террористы.

Среда, 23 октября 2002 года, 21.30

В западню зрительного зала театрального центра попало около девятисот человек. Многие никогда больше не увидели дневной свет - в зрительном зале окон не было.

После возвращения разведчиков на сцену вышел Мовсар Бараев, внешне напоминающий закомплексованного студента-неврастеника. Как позже оказалось, он одинаково легко впадал как в гнев, так и в эйфорию. По мнению Анны Политковской, отважной журналистки «Новой газеты», пишущей о чеченской войне, которая по желанию террористов неоднократно ходила на переговоры с ними в пятницу днем и вечером, Бараев был неуравновешенным и порывистым, как человек, употребляющий героин. Она его так и назвала - «героиновый мальчик».

Когда он появился на фоне закрытых «ворот ангара», заложники еще не знали, что именно он руководит операцией, жертвами которой они стали. За его спиной на занавесе висел огромный плакат с арабской надписью «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет - пророк его». И чуть пониже - «Свобода или рай».

- Вы все знаете, что творится у нас в Чечне, - начал Мовсар. - Мы хотим покончить с этой войной. Поэтому мы останемся здесь до тех пор, пока ваше правительство не выполнит наших требований - не прекратит войну и не выведет войска. Мы надеемся, что это произойдет в течение недели. Подтверждаю, что мы взяли вас в качестве заложников. Вы - гарантия того, что наши требования будут выполнены. Конечно, мы понимаем, что произойти может всякое, не все в наших руках. Может случиться так, что ваше правительство не захочет выполнять наши требования и решит освободить вас силой. Как только начнется штурм и мы поймем, что не владеем ситуацией, мы взорвем все заряды. Тогда взлетит на воздух не только зрительный зал и весь театр, но и все вокруг, сильно пострадают дома по соседству. Поэтому возьмите мобильные телефоны и звоните родным, друзьям и знакомым - пусть делают все, чтобы не допустить штурма. Скажите им - пусть власти выполнят наши условия, пусть начнут переговоры и не пытаются ни под каким видом вас освобождать.

Бараев поправил автомат и показал на одетых в черное чеченок.

- Посмотрите на этих женщин, - продолжил он. - Они готовы на смерть, они пришли сюда, чтобы отдать жизнь Аллаху. Для нас погибнуть во имя Аллаха - счастье. Это для вас, русских, православных, смерть - трагедия, беда, страх. Для нас - нет. Поэтому мы не будем колебаться, если будет штурм - взорвем себя. Если будет попытка штурма, которую мы отобьем, помните - за каждого убитого моджахеда мы расстреляем на сцене десять человек, за каждого раненого - пять. Это наши условия, звоните и передайте их всем. Пусть даже не помышляют о штурме. Они будут пытаться штурмовать, а мы будем выбирать жертвы среди вас.

Заложники схватились за телефоны. Это было тем более просто, что в партере у зрителей поначалу не отбирали ни сумочек, ни телефонов. Все стали звонить, чтобы передать страшную весть - чеченская война докатилась до Москвы.

 

Глава 5

- Вы знаете, что творится у нас в Чечне, - говорил Бараев в среду, 23 октября, поздно вечером, стоя на сцене театрального центра на Дубровке.

Неправда - они не знали. Для большинства россиян война не существует, идет где-то далеко, на окраинах империи, за - как казалось - хорошо охраняемыми границами Чеченской Республики, напоминающей концлагерь за колючей проволокой. Мало кого волновало, что там происходит внутри.

Особенно равнодушны жители Москвы, богатой, сытой, полной развлечений, кино, театров и ночных клубов, отделенной от войны двумя тысячами километров, охраняемой милицейскими постами и окруженной кольцом военных баз. Это почти виртуальная война - короткие кадры в теленовостях раз в неделю. Плюс уверения властей о том, что в Чечне становится все спокойнее. Москва, десятимиллионная столица новой сверхдержавы, создаваемой президентом Владимиром Путиным, абсолютно равнодушна к тому, что происходит у подножий Кавказа. Редкие антивоенные демонстрации собирают несколько десятков человек, хотя опросы и исследование общественного мнения показывают, что большинство россиян высказывается за мирные переговоры. А в это время житель Чечни, просыпаясь в своей постели, никогда не знает, удастся ли ему прожить еще один день. Впрочем, дни не так страшны, страшнее всего ночи. С темнотой приходит страх, не вломятся ли в дверь люди в масках из эскадронов смерти.

- Необычайно высок с обеих сторон конфликта уровень ненависти, - утверждает Олег Орлов из московского «Мемориала», организации правозащитников, которая занимается преступлениями сталинизма и преступлениями, совершаемыми в ходе войны в Чечне. - Причем так называемая вторая чеченская война значительно более жестока, чем-то, что там происходило раньше.

Казалось, что уже во время первой войны, с декабря 1994 года по сентябрь 1996 года, россияне использовали все методы укрощения строптивой кавказской республики - карательные экспедиции и акции усмирения, солдаты, прочесывающие дом за домом и убивающие жителей за сопротивление или вообще без всякого повода, ежедневные массированные артобстрелы Грозного и сел, а также печально знаменитые фильтрационные лагеря. По разным оценкам, во время первой чеченской войны погибло несколько десятков тысяч гражданского населения Чечни и около пятнадцати тысяч солдат (официально Министерство обороны дает цифру в три раза меньше). Жизнь в той Чечне была адом. Но начало второй кампании доказало, что российские солдаты и чеченские сепаратисты не показали еще всей своей зверской жестокости. Трудно описать словами то, что стало твориться на территории республики во второй половине 1999 года.

- До начала первой чеченской войны россияне относились к чеченцам без злобы и ненависти, - говорит Орлов. - Когда осенью 1999 года началась вторая чеченская война, общество буквально пропиталось страшной ненавистью к жителям Чечни.

Причин тому было много, все начиналось задолго до военной кампании на Кавказе.

Сразу же по окончании первой чеченской войны в 1996 году чеченцев стали считать чуть ли не средневековыми работорговцами. Не проходило месяца, чтобы на Кавказе не захватили известного журналиста или иностранца, за освобождение которых требовали один - два миллиона долларов выкупа. Случалось такое и с поляками. Под конец 1997 года были захвачены пять человек: Марек Кужинец, Павел Хойнацкий, Кшиштоф Галиньский, Доминик Пясковский, Марцин Тиеле. Через два года невольницами стали двое ученых: Зофья Фишер-Малиновская и Ева Мархвиньская-Вырвал.

В руки чеченских бандитов попадали не только известные люди, но и простые россияне. Захватывали строителей, инженеров, учителей и солдат. О них сообщали редко. И вообще не упоминали о том, что работорговцы - это чаще всего многонациональные банды, состоящие не только из бывших чеченских партизан, но и из жителей соседних республик, которые похищают и самих чеченцев, а также жителей Дагестана, Ингушетии или Грузии.

Заложники содержались в ужасающих условиях - в темных погребах домов или просто в ямах, вырытых в земле, под открытым небом, с решеткой вместо крыши, независимо от погоды и времени года. Многое зависело от стоимости заложника, от ожидаемого выкупа. Хозяева кормили своего невольника один раз в день, а то и раз в несколько дней. О мытье и говорить нечего. Заложников били и травили собаками. Иногда измывались и более изощренными способами. Я слышал историю семидесятичетырехлетнего старика, который провел год в вырытой в земле яме и весь год почти не спал, подремывал, боялся заснуть. Из стены ямы торчал кусок газопровода. Газ иногда был, иногда нет, и старику приходилось сторожить со спичками в руках, чтобы вовремя зажечь газовый факел, - если бы он уснул, мог погибнуть, так как метан тяжелее воздуха. В 2002 году был освобожден один россиянин, который, будучи невольником, работал на своих чеченских «господ» тридцать лет. Его семья давно считала погибшим.

Французский фоторепортер Брис Флетьо, который провел в неволе восемь месяцев в конце 1999 - начале 2000 года, психически не выдержал пережитого и через несколько недель после возвращения в Париж покончил с собой.

С ужасом в голосе произносились имена самых жестоких охотников за людьми. Одним из самых кровавых был Арби Бараев, дядюшка Мовсара, предводителя террористической операции на Дубровке. Арби прославился на весь мир в 1998 году, когда его люди захватили четырех инженеров лондонской фирмы Грэнджер Телеком. Трое британцев - Дарен Хикки, Питер Кеннеди и Руди Петши и новозеландец Стэнли Шоу - монтировали в Грозном систему мобильной связи. Их выкрали, несмотря на мощнейшую охрану. По невыясненным до сих пор причинам (скорее всего, британцы отказались платить выкуп), через три месяца все были зверски убиты. Однажды утром в начале декабря 1998 их отрубленные головы нашли в снегу у дороги, ведущей в Ингушетию.

Чеченские торговцы живым товаром, желая заставить семьи заложников платить выкуп, часто отрубали жертвам пальцы, изощренно избивали и измывались над ними. Иногда убивали, если «цена» заложника была невелика - семья была слишком бедной и не могла собрать достаточно большой суммы. Тем самым они заставляли семьи других заложников как можно быстрее собирать деньги. Каждое убийство записывалось на видеокассету. Выстрел в висок - наиболее гуманный способ убийства заложника, который можно увидеть в таких фильмах. Чаще всего связанного человека бросали на землю и, как барану, перерезали горло. Фонтаном била кровь, а несчастный медленно умирал, еще несколько минут содрогаясь в конвульсиях. Иногда голову пленника отрубали обычным топором. На одной из кинопленок видно, как вооруженный бородач отрубает голову старику со связанными за спиной руками. Слышен глухой удар топора. Когда голова уже отделяется от тела, камера с близкой точки показывает искривленное лицо старика с мертвым, разверзнутым в крике ртом.

Неприязнь россиян к чеченцам росла со дня на день. В 1999 году ее умело подогревали спецслужбы, которые собрали материалы об убийствах и преступлениях похитителей людей. Фильм несколько раз показали по телевидению. Поводом к нарастанию ненависти послужили также два значительных события, случившихся во второй половине того же года. В начале августа Шамиль Басаев со своим арабским приятелем, добровольцем и партизанским командиром Хаттабом, и несколькими тысячами партизан напал на Дагестан. Оба последователя радикального, воинствующего исламизма, называемого в России ваххабизмом, мечтали воплотить в жизнь провозглашаемую ими идею великого исламского государства, халифата от моря до моря - от моря Черного до моря Каспийского.

Атака ваххабитов была шоком для российского общества и породила резкую радикализацию настроений. Одно дело кипящий чеченский котел, из которого сепаратисты «не выливаются» за границы республики, и совсем другое - прямое нападение на Россию. Власти, которые, несомненно, были в курсе подготовки к нападению, умело подогревали страх. Сделать это было нетрудно, поскольку Басаев, готовя набег, рассчитывал на взрыв исламского восстания в Дагестане и бахвалился, что скоро его отряды появятся в предместьях Москвы, а халифат, созданный после победы над неверными, будет государством, живущим по законам Корана. Среди его бойцов было много радикальных исламистов из арабских стран.

- Уже тогда было ясно, что обе стороны конфликта трактуют друг друга с невиданной жестокостью, - утверждает Орлов. - Известен случай, когда люди Басаева взяли в плен группу рядовых срочной службы, простых солдат, а потом зверски их казнили - перерезали горло. Во время первой чеченской на месте убивали только ненавистных «контрактников», солдат, которые добровольно пошли на войну и подписали контракт. Чеченцы называли их наемниками; они прославились своей жестокостью.

Несмотря на поражение, которое потерпел Басаев, ситуация не успокоилась. В сентябре 1999 года, с разницей в несколько дней, взлетают на воздух два жилых дома в Москве и один - в Волгодонске, на юге России. Гибнет больше тысячи людей. По мнению многих наблюдателей, нельзя исключить, что к этим взрывам приложили руку российские спецслужбы, но тогда для большинства россиян это не имело значения. Общественное мнение единодушно признало, что это сделали чеченцы. Почти семьдесят процентов россиян высказалось за войну, которую объявил недавно назначенный премьер Владимир Путин. Формально власти не использовали слова «война», это должно было стать «контртеррористической операцией, направленной на восстановление конституционного порядка в республике», но все и так понимали, что имелось в виду.

Операция в Чечне и его решительная позиция принесли Путину небывалую популярность и обеспечили победу на президентских выборах. Именно тогда Путин произнес известную фразу: «Мы будем мочить их в сортире».

Войска, которые с таким благословением вошли в Чечню, жаждали крови и реванша.

- Удалось создать ужасающий образ врага, - говорит Орлов. - Конечно, в этом виновен не только Кремль, но и сами чеченцы и чеченские власти, которые ничего не сделали для того, чтобы пресечь преступность и прекратить хаос. Напротив, они позволили Чечне стать гнездом бандитизма, сделали ее «государством», наполовину конфессиональным, где приговоры выносили по суду Корана и проводили публичные казни - расстрелы и порку. Так или иначе, пропаганда сделала свое дело - российская армия входила в Чечню, как на вражескую территорию, и вела себя, как пристало оккупационным войскам. Солдаты-срочники во время второй чеченской войны часто вообще не имели понятия, где они находятся. Им приказали идти на врага, и врагом было для них население Чечни. Все. Без исключения.

Таким образом, в Чечне перестали считаться с какими бы то ни было принципами и конвенциями ведения войны. Самолеты бомбили жилые дома, больницы, школы. Артиллерия проводила массированные обстрелы любой местности, где оказывалось сопротивление армии. В течение многих недель осады Грозного, когда на город ежедневно обрушивались тысячи артиллерийских снарядов, гражданское население (по некоторым данным, от пятнадцати до пятидесяти тысяч жителей) практически не имело возможности ни выйти из осажденного города, ни обеспечить себя водой и продуктами питания. Дело доходило до трагических инцидентов - солдаты обстреливали из автоматов колонны гражданских лиц и автобусы с беженцами. И нередко это вовсе не было случайностью. На территориях, перешедших под контроль федеральных властей, начались убийства, грабежи и пресловутые зачистки.

Свидетельством тому, как российская армия видит чеченский народ и как собирается с ним поступать в ближайшем будущем, явился приказ бывшего в то время командующим федеральных сил на Северном Кавказе генерала Виктора Казанцева.

11 января 2000 года он отдал подчиненным ему соединениям приказ «мужчин в возрасте от десяти до шестидесяти лет беженцами не считать». Генерал требовал, чтобы мужчин этого возраста «задерживали и доставляли на фильтрационные пункты для тщательной проверки их возможного участия в бандформированиях».

- Наша мягкосердечность привела к множеству ошибок, -заявил генерал, когда раздались голоса протеста против того, что российская армия воюет с детьми. Российское командование стало объяснять свои решения тем, что даже маленькие, двенадцати-тринадцатилетние дети могут, изображая игру, подложить мину под бронетранспортер или бросить гранату в солдат. Представители ФСБ, не моргнув глазом, сообщали о пятнадцатилетних наемниках, забрасываемых в Чечню из арабских стран.

В результате множество подростков попало в пресловутые фильтрационные лагеря, такие как Чернокозово, где в порядке вещей было жестокое избиение, пытки током, пуск слезоточивого газа в камеры, изнасилование женщин, мужчин и детей. Именно поэтому террористы Мовсара Бараева во время операции на Дубровке будут потом ссылаться на то, что россияне сами считают тринадцатилетних детей бойцами, и соответственно отказывать в освобождении большинства детей-заложников.

На «освобожденных» чеченских территориях российская армия приступила к борьбе с партизанским движением и прибегла к террору по отношению к гражданскому населению. Зачистки стали для чеченцев настоящим проклятием. Формально это была обычная проверка документов с последующим задержанием подозрительных лиц. На практике, однако, это выглядело совершенно иначе. Схема была всегда одинаковой - солдаты в масках на бронетранспортерах и танках окружали селение. Врывались в дома, иногда выламывая двери. Требовали денег и золота, взамен обещали не забирать с собой жильцов - чеченцы быстро придумали название этому специфическому выкупу - «налог на жизнь». Солдаты без лишних вопросов отбирали ценные вещи, телевизоры, ковры, ломали мебель. Уничтожали продукты, высыпали на землю муку и зерно. Поджигали сараи с сеном и соломой, иногда туда же заталкивали связанных пленников. Живых!!! Били каждого, кто пытался оказать сопротивление. Нередко убивали на месте. Забирали в основном молодых мужчин, но часто и женщин, и детей. Десятками, сотнями грузили их в грузовики и на бронетранспортеры с заляпанными грязью регистрационными номерами. Вывозили их в фильтрационные лагеря и на территории войсковых частей. Многие никогда не вернулись - исчезли бесследно.

Трагедии, случавшиеся во время зачисток, описывает Анна Политковская, журналистка «Новой газеты», автор материалов о войне в Чечне. Вот примеры из ее книги «Чеченский путь»: в одном из домов в Грозном солдаты-мародеры изнасиловали пятнадцатилетнюю девочку. Родным заявили, что если они будут кричать и звать на помощь, изнасилуют ее так, что она не выживет. В другой местности двое молодых солдат постучали в дверь и потребовали пива. Разозлил их ответ, что в доме нет спиртного. Один из них на кухне убил старика-хозяина, а другой привел его жену, пожилую женщину, в спальню, посадил на кровать, сам сел напротив и, не переставая мило улыбаться, всадил в нее пять пуль из «калашникова». В одной из частей задержанных чеченцев сталкивали в глубокую яму с водой. Когда там набиралось несколько человек, солдаты бросали в воду дымовые шашки.

В военных операциях часто принимают участие прокуроры, которые должны следить, чтобы солдаты не нарушали закона. Мало чему, однако, это помогало. Военные практически безнаказанны, а иногда они просто арестовывали прокурора, который слишком часто вмешивался.

Зачистки - не всегда крупные, массированные военные операции, иногда это просто личная месть какого-нибудь российского офицера. Самую «громкую» операцию отмщения провел под конец марта 2000 года полковник Юрий Буданов, командир танкового полка, который сначала принимал участие в тяжелых боях в Аргунском ущелье, а потом был переброшен «на отдых» в окрестности деревни Танги. Идеей фикс Буданова были снайперы, которые убили его лучшего друга. Поэтому однажды ночью во время колоссальной попойки по двойному поводу - рождения дочери и выборов президента Путина - пьяный полковник отправился на охоту за снайперами. Его БТР подъехал к выбранному дому, где, как ему сообщил кто-то из доносчиков, живет девушка-снайпер. Может, кто-то хотел ей за что-то отомстить? Не известно. Буданов выкрал восемнадцатилетнюю девушку, изнасиловал ее в своем доме, задушил, а потом приказал своим солдатам закопать тело.

Постепенно вместо зачисток все чаще стали применяться точечные атаки эскадронов смерти. Так чеченцы называют «неопознанных лиц в военном обмундировании на бронетранспортерах», которые беспрепятственно проходят через укрепленные российские «блокпосты». По ночам или под утро к намеченному дому подъезжают бронетранспортеры и грузовики, десантники в масках вытаскивают жильцов из постелей, некоторых забирают с собой. Вывозят их в безлюдное место, например, в ближайший карьер, там пытают, стараясь выбить признание. Часто после отъезда военных в таких местах находят изуродованные трупы, подорванные гранатами для уничтожения следов. Другие захваченные во время операции исчезают, чаще всего навсегда. Иногда их тела со следами пыток бросают на обочине дороги или на краю селения.

- В Чечне есть места, куда уже традиционно выбрасывают тела похищенных людей, - говорит Орлов. - Например, под Урус-Мартаном есть такой пользующийся дурной славой госхоз, то есть государственное хозяйство имени Мичурина. Это огромные, запущенные сады, перерезанные проселочными дорогами. Все просеки контролируют российские блокпосты, значит, проехать незаметно невозможно. Родственники похищенных людей регулярно ездят туда и находят тела близких, иногда подорванные гранатами. Это работает, как хорошо налаженный механизм, - эскадроны смерти похищают людей, пытают, убивают и выбрасывают трупы, а родственники находят их и хоронят. И все сначала.

Масштабы этого дикого механизма огромны. Со слов Орлова, с начала войны до конца 2002 года - это немного более трех лет - в Комиссии по делам похищенных и пропавших при Управлении делами Президента России зарегистрировано две тысячи восемьсот случаев исчезновения людей на территории Чечни. Все они были похищены людьми в мундирах или задержаны на блокпостах. И как камень в воду.

- Я убежден, что это не полная цифра, ее надо бы увеличить вполовину, а это около четырех тысяч, - говорит Орлов. - Но даже если придерживаться официальных данных, и так количество похищенных огромно - ведь в Чечне проживает всего около семидесяти тысяч человек (это как если бы в Польше в течение трех лет эскадроны смерти похитили сто пятьдесят четыре тысячи человек. - Авт.). Если сравнить количество похищенных на сто тысяч жителей, то окажется, что даже аргентинская диктатура генералов на переломе семидесятых - восьмидесятых годов не была столь кровавой (в течение восьми лет там убито тридцать тысяч человек). Это сравнимо только с периодом самых кровавых сталинских чисток в 1937 году, а это значит, что на части территории России воцарился террор, как во времена Сталина.

По мнению Орлова, среди членов эскадронов смерти есть бойцы разведотрядов внутренних войск МВД, а также десантники спецотрядов ГРУ (военная разведка) и ФСБ (контрразведка).

- Это колоссальная угроза для всей России. Ведь эти люди возвращаются потом домой, к своим семьям, детям, - говорит Орлов. - Со временем они занимают высокие посты в ФСБ и МВД, в армии, поднимаются все выше. Некоторые даже делают политическую карьеру. А ведь после того, что они творили в Чечне, эти люди просто не могли остаться нормальными.

Всевластие эскадронов смерти - это еще не все. Как пишет в своей книге Анна Политковская, в Чечне на каждом шагу приходится откупаться от армии. Платить надо, дословно, и за живых, и за мертвых. Российскому офицеру или посреднику нужно дать деньги за освобождение арестованных во время зачистки брата, мужа, сына. Деньги понадобятся и для того, чтобы военные захотели отдать тело, не всегда же они бросают трупы на краю селения. Взятку надо дать даже за информацию о том, где находится общая могила, в которой похоронен родственник. Так в Чечне процветает торговля людьми, против которой, собственно, и была объявлена «контртеррористическая операция», замечает Политковская.

Именно поэтому так обычна в Чечне сцена - группы одетых в черное, заплаканных женщин, стоящих перед укрепленными командными пунктами военного коменданта района или ФСБ. Они стоят там в надежде получить хоть какую-то информацию о муже, сыне, брате. И рассчитывают на то, что попадется честный посредник, который действительно поможет вытащить близкого из российских лап или по крайней мере скажет, где искать тело.

Причем, как утверждает не только Политковская, война, жестокость властей и ужасающая нищета морально разложили чеченское общество. Гордые горцы забыли о традициях. Случается, что чеченские семьи, понуждаемые голодом, продают в рабство подростков, а молодые чеченки становятся проститутками. С другой стороны, в ответ на унижения и зверства русских сами становятся такими же жестокими и беспощадными.

Нападение Шамиля Басаева на Дагестан в 1999 году не вызвало энтузиазма в Чечне. Совсем наоборот, предвидя трагические последствия, чеченское общество отнеслось к нему негативно. Большинство сочло это провокацией. Чеченцы прекрасно отдавали себе отчет в том, какой может быть месть русских. Кавказских горцев не увлекала перспектива мирового халифата, а по отношению к ваххабитам, называемым «бородачами», они были настроены враждебно.

Опасения оправдались. После нескольких месяцев борьбы разбитые, проигрывающие бой за боем, партизаны вынуждены были, в конце концов, бежать в горы. Шамиль Басаев, который со своим отрядом долго держал оборону в Грозном, отступая в начале 2000 года, потерял ногу на минном поле. Побежденные в открытом бою сепаратисты вернулись к проверенной во время первой войны тактике. На дорогах стали появляться мощные взрывные устройства, фугасы. Изготовленные чаще всего из одного или нескольких артиллерийских снарядов (например, 122-миллиметровых зарядов миномета), закопанные на обочине или спрятанные в канализационных колодцах, они взрывались при помощи радиосигнала, когда поблизости проходила военная колонна. Сила взрыва была иногда так велика, что бронетранспортер взлетал в воздух как спичечный коробок.

Но со временем фугасы становились все менее эффективным оружием. Русские научились их обнаруживать и взрывать. Нужен был совершенно новый способ атаки на российские части и объекты. И он был найден, а точнее, привезен с Ближнего Востока и арабских стран, родины многих членов партизанских отрядов. Американские казармы в Ливане и Саудовской Аравии атаковали исламисты, сидящие за рулем нагруженных взрывчаткой грузовиков, а обвязанные поясами с тротилом палестинцы взрывали себя в центре израильских городов. Так появились в Чечне самоубийцы во имя Аллаха - шахиды.

Найти кандидатов не составляло труда. Пострадавших, которые потеряли в боях и зачистках целые семьи, были тысячи. Хватает и жертв изнасилования, а такие - женщина или мужчина - становятся изгоями; чеченские традиции, сочетающие ислам с кодексом чести кавказских горцев, в этом вопросе абсолютно нетерпимы. Такие люди не хотели жить, поэтому их легко было склонить к самоубийственному акту, тем более что радикальный ислам обещает погибшим в борьбе с неверными рай после смерти.

И хотя Политковская утверждает, что радикальные исламисты не имеют серьезной поддержки в республике, добровольцев было немало. Первые атаки взрывников-камикадзе начались летом 2000 года.

7 июня груженный взрывчаткой УАЗ протаранил шлагбаум перед бывшей школой в Алхан-Юрте, где расположился на постой омский ОМОН, подъехал к зданию и взорвался. На месте погибли два милиционера, пятеро были ранены. До конца неизвестно, кто сидел в кабине. По одной из версий, в кабине вездехода с взрывчаткой находилась двоюродная сестра упомянутого уже нами Арби Бараева, двадцатидвухлетняя Хава Бараева с семнадцатилетней подругой. Таким образом, не исключено, что это был первый террористический акт в Чечне, совершенный женщиной.

11 июня водитель-камикадзе атаковал блокпост в Октябрьском районе Грозного. В результате взрыва погибли два солдата, один был ранен. Сепаратисты дали информацию, что террорист был этническим русским, принявшим ислам. Его звали Джебраил Сергеев (российские источники сообщали, что это был Сергей Дмитриев, что косвенно подтверждало версию сепаратистов).

2 и 3 июля пять военных грузовиков «Урал», груженных тротилом, атаковали цели в Гудермесе (два объекта), в поселке Новогрозненский, Урус-Мартане и Аргуне. В этом последнем городке грузовик въехал во двор рабочего общежития, в котором квартировал отряд милиции из Челябинска. В результате взрыва более тонны тротила здание было полностью разрушено, под развалинами погибло двадцать человек и несколько десятков было ранено. В сумме за два дня русские потеряли тридцать шесть человек, а восемьдесят четыре были ранены.

Самая мощная атака такого рода была совершена 27 декабря 2002 года в Грозном. Грузовик КамАЗ и вездеход УАЗ беспрепятственно проехали через несколько военных постов - говорят, водители показывали фальшивые удостоверения, - подъехали к самому зданию пророссийского правительства и взорвались. От четырехэтажного строения остался один скелет, а на месте взрыва КамАЗа, нашпигованного несколькими тоннами тротила, осталась воронка десяти метров в диаметре и четырех метров глубины. Погибло семьдесят два человека, более ста были ранены. Есть сведения, что в кабине грузовика рядом с отцом сидела его пятнадцатилетняя дочь.

Но и на этом не кончилось. 12 мая 2003 года в селе Знаменское террористы пытались пробиться на грузовике к зданию местного отдела ФСБ. В кабине машины сидел мужчина, а рядом с ним - две женщины. В результате взрыва большого количества тротила погибло шестьдесят человек и двести пятьдесят были ранены.

- Русские сами инспирируют терроризм, одновременно толкая людей в объятия ваххабитов, - делает вывод Орлов. - В начале войны влияние исламистов было невелико. После нападения на Дагестан слово «ваххабит» звучало как ругательство. Люди проклинали Басаева и его экстремистов. Но ситуация меняется. Униженный народ, особенно молодежь, видит, что еще есть отряды, которые ведут решительную, бескомпромиссную борьбу против неверных. Нет сомнений, что за крупными террористическими актами в Чечне стоит экстремистское крыло движения сопротивления, исповедующее воинствующий, фундаментальный ислам. А люди, которые идут на самоубийственные акты, не только потеряли всех родных, но и подвергались религиозно-экстремистской обработке.

Анна Политковская стала в Чечне свидетелем такого явление, как своеобразный конкурс среди желающих стать шахидом.

- Многие женщины, которые хотят мстить, обращаются к полевому командиру, контролирующему данную местность, -говорит журналистка. - Командиры принимают решение, выбирая лучших среди тех, кто к ним обратился.

Потом командиры согласовывают с добровольцем цель атаки и помогают совершить теракт, а точнее, сами его организуют. Как утверждает Политковская, так именно было и в случае совершения женщиной теракта против генерала Гейдара Гаджиева.

Гаджиев, до этого служивший политвоспитателем, в 2000 году еще в звании полковника был переведен из соседнего Дагестана и назначен военным комендантом Урус-Мартана. Он лично руководил зачистками, лично составлял планы, кого и как арестовать, надзирал за полевыми фильтрационными пунктами, устроенными вблизи селений, в которых на месте пытали подозреваемых в содействии партизанам, закрывал глаза на грабежи. Когда однажды к нему обратилась мать двух похищенных сыновей, он издевательски ответил: «Слезами меня не проймешь». Видимо, именно так должен поступать российский офицер на занятой территории, если осенью 2001 года Гаджиев был произведен в генералы. Его объявили лучшим военным комендантом района в Чечне. 29 ноября 2001 года, около полудня, к стоящему на площади в центре Урус-Мартана генералу подошла восемнадцатилетняя Айзан Газуева, потерявшая в ходе второй чеченской войны мужа, дядю и двух братьев; они исчезли, правда, при разных обстоятельствах, одно было одинаково - никто из властей не взял на себя труд объяснить ей причин их исчезновения. Ее муж погиб в декабре 2000 года. В тот самый день Гаджиев выступал по телевидению, рассказал о задержании Газуева и показал его паспорт. Айзан потом много раз бывала у Гаджиева, но слышала от него одну только ругань. Генерал твердил, что ничего не знает о ее муже.

- Вы меня узнаете? - спросила Газуева, подойдя к генералу, стоящему на площади в окружении охраны.

- Иди отсюда, нет у меня времени на разговоры, - рыкнул генерал.

В этот момент женщина привела в действие детонатор прикрепленной к телу тротиловой шашки. На месте погиб один из солдат охраны Гаджиева. Генерала отвезли в госпиталь, где он пришел в сознание, но через несколько часов умер. Награжден посмертно звездой Героя России.

Сепаратисты быстро поняли, что такие акты вызывают значительно больший ужас, чем взрывы грузовиков. Да и организовать их проще - женщин в Чечне обыскивают редко. Так что теперь все чаще доходят слухи именно о таких терактах, совершаемых «черными вдовами», называемыми так из-за характерных одеяний, а еще потому, что каждая из них потеряла на войне мужа, брата, сына.

14 мая Лариса Мусалаева взорвала бомбу во время религиозного праздника в селении Илисхан-Юрт в Чечне. Целью был глава пророссийской администрации Чечни Ахмат Кадыров. Он, правда, вышел невредимым, однако погибло двадцать шесть человек, стоявших рядом с ним. Мусалаева мстила за смерть брата, который подорвал себя гранатой, когда несколько месяцев назад его пыталась схватить охрана Кадырова.

Сначала сообщалось, что взрыв произвела Шахидат Баймурадова, так как на месте взрыва нашли ее документы. Но оказалось, что эта пятидесятипятилетняя женщина не имеет ничего общего с террористами, она пришла на праздник со своей семидесятилетней сестрой, Амани Висаевой, чтобы просить Кадырова о помощи в поисках ее сына, который, как это бывает в Чечне, бесследно исчез двумя месяцами раньше. Обе сестры погибли как случайные жертвы теракта. Однако это не остановило таинственных мстителей, которые тремя днями позже, ночью, ворвались в их дом в селении Бачи-Юрит и застрели их четверых родственников.

5 июня 2003 года молодая женщина-камикадзе подорвала себя у двери автобуса в Моздоке (Северная Осетия, на границе с Чечней), в котором ехали летчики и персонал местной авиабазы. Кроме террористки погибло восемнадцать человек, пятнадцать получили тяжелые ранения. Моздок - основная база российской авиации, совершающей боевые полеты над Чечней, а российские летчики известны своими бомбардировками гражданских целей в чеченских селах.

Месяцем позднее, 5 июля 2003 года, террористки-камикадзе добрались до Москвы. Две чеченки - одна из них Зулихан Эльхаджиева, личность второй не установлена - подорвались у входа на аэродром в районе Тушино, где в это время проходила в течение всего дня серия рок-концертов. Женщины хотели прорваться к сцене, но испугались тщательной милицейской проверки на входе. В конце концов обе детонировали свои взрывные устройства в толпе у касс. Погибло по меньшей мере пятнадцать человек и обе террористки.

На этом, к сожалению, теракты в Москве не закончились. Пятью днями позже, 10 июля 2003 года, чеченка Зарема Мужихоева пыталась взорвать одно из модных кафе в центре Москвы.

К счастью, подвел детонатор - несмотря на то, что двадцатитрехлетняя женщина несколько раз нажимала кнопку, взрыв не произошел. Террористку задержала милиция. Во время попытки обезоружить женщину детонатор сработал - погиб сапер ФСБ Георгий Трофимов.

Москвичи предпочли бы ничего не знать обо всем этом, и действительно, в обыденные дни они не думают о далекой войне. Телевидение постоянно убеждает их, что в Чечне воцарился покой, проводится перепись населения, которая показывает, что сейчас там проживает один миллион восемьдесят восемь тысяч чеченцев, то есть больше, чем до войны, хоть в действительности их стало на треть меньше. Сообщалось, что весной 2003 года был проведен референдум по конституции, а 5 октября 2003 года состоялись выборы президента, что чеченские крестьяне сеют хлеб и собирают урожай, а строители возводят дома. Но это все -сплошная пропаганда.

- Две страшные войны привели к тому, что Чечня стала пороховой бочкой, - утверждает Санобар Шерматова, комментатор еженедельника «Московские новости», которая много лет занимается Чечней и исламом. - Это люди, потерявшие близких, униженные, не представляющие, как жить дальше. Для них смерть в теракте - единственный выход. Я думаю, что война, которую развязали русские, породила тот легковоспламеняющийся материал, который был использован для организации теракта на Дубровке.

Беспощадная война, о которой все хотели бы забыть, только иногда дает о себе знать - когда ее жестокость коснется любимого человека. Десант Бараева был шрапнельным выстрелом в той далекой войне, угодившим в самое сердце Москвы.

 

Глава 6

В такой вот Чечне, омытой кровью, исхлестанной рейдами эскадронов смерти, замученной чистками и потрясаемой терактами, родился замысел проведения операции, которая могла бы приблизить конец войны, а тех, кто взялся ее провести, прославить, сделать легендарными героями. Люди, планировавшие операцию, понимали что терроризм, чтобы быть эффективным, должен принимать разные обличья. Не только лицо террористки-камикадзе.

- Замысел был простой - повторить нападение Шамиля Басаева на Буденновск и добиться перелома в ходе войны, - уверенно объясняет Олег Орлов из «Мемориала». - Буденновск стал для чеченцев легендой.

И действительно, события, разыгравшиеся в театре в Москве, напоминали то, что происходило почти семь лет назад в ставропольском городке.

14 июня, в первой половине дня, в ужасающую жару, типичную для южной России, в Буденновск въезжают два КамАЗа с закрытыми тентами. Перед ними едет «Лада», перекрашенная под милицейскую патрульную машину. В машинах - чеченцы. Остановленные патрулем, объясняют, что везут тела своих родственников, и отказываются открывать тенты. Без возражений, однако, едут вслед за настоящим милицейским патрулем в центр города. У здания местного отделения внутренних дел из машин выскакивают вооруженные партизаны, убивают патруль и охранников, стоящих у здания, врываются внутрь. В коридорах идет перестрелка. Начинается беспорядочная стрельба на улицах города - чеченцы стреляют в проезжающие машины и окна домов. Через несколько минут они сгоняют на центральную площадь города сотни заложников, а потом ведут колонну пленных в расположенную неподалеку больницу. В их руках, по разным данным, оказалось от двух до пяти тысяч человек. В больнице, куда согнали заложников, все палаты и коридоры были забиты людьми.

Вскоре выяснилось, что операцией руководит один из самых известных чеченских командиров - Шамиль Басаев, возглавляющий свой отряд с 1992 года, когда он участвовал в военной кампании в Абхазии. Он воевал там полтора года против Грузии на стороне абхазских сепаратистов, активно поддерживаемых Россией. Именно тогда впервые появились слухи, что у Басаева прекрасные контакты с российской военной разведкой ГРУ, руководящей через своих агентов операциями в Абхазии.

В начале июня 1995 года на юге России, на граничащих с Чечней территориях, стали появляться листовки с подписью «НОРДОС» (Независимый особый разведывательно-десантный отряд смертников).

«Мы не зависим ни от Дудаева, ни от народа Чечни. Мы - воины Аллаха, решили до начала боевых действий обратиться к народу России и объяснить наши цели и задачи», - гласил текст листовок. Листовки предупреждали о террористических актах, взрывах и даже применении бактериологического оружия. «Если погибнет Чечня, мы готовы привести к гибели Россию», - написали террористы «НОРДОС». Специалисты подозревали, что автором листовок является Шамиль Басаев, который, впрочем, и сам заявлял о подобных целях и использовал подобную терминологию. Интересно, помнил ли о тех листовках тот, кто принимал решение о проведении террористической акции в Москве в октябре 2002 года в театре, где шел спектакль «Норд-Ост»? Если это был Басаев, ему, наверное, это казалось забавным qui pro quo.

За несколько дней до акции в Буденновске появилась информация, что во время одного из налетов российских самолетов 3 июня 1995 года бомба попала прямо в дом Шамиля Басаева, убив одиннадцать его ближайших родственников, в том числе жену и шестеро детей. Это могло быть одним из мотивов операции, но Басаева интересовало и другое. Он почти сразу же озвучил свои требования - окончание войны и вывод российской армии, свободные выборы. Кроме того, его целью было показать россиянам, что буквально у них под боком с ними идет беспощадная война. Чеченцы кричали людям в Буденновске: «Вы тут живете, смеетесь, веселитесь и не знаете, что творится у нас в Чечне, как мы гибнем, как нас убивают».

Точно такие же цели будут вдохновлять и Мовсара Бараева.

Чеченский отряд, захвативший шестидесятитысячный городок, насчитывал по меньшей мере сто двадцать человек, в том числе три женщины, исполнявшие функции санитарок и поварих. Часть террористов приехала на грузовиках, а часть пробралась в городок раньше небольшими группами. Позднее Басаев будет утверждать, что выехал из Чечни, не зная еще, где конкретно будет проводить операцию. Поскольку за проход через российские посты он давал взятки, у него просто закончились перед Буденновском деньги.

Вечером 14 июня больницу окружили войска. Практически ни на секунду не прекращается стрельба, с российской стороны снайперы безостановочно стреляют по находящимся внутри людям. Террористы утверждают, что здание больницы заминировано и, если начнется штурм, больница взлетит на воздух. Они заявляют также: «За каждого убитого партизана мы расстреляем десять заложников, за каждого раненого - пять». Такое же предупреждение сделают потом в Москве люди Бараева.

Однако, как уверяли позднее все заложники из Буденновска, несмотря на то, что многие бойцы Басаева были убиты или ранены, ни один из заложников не был ими расстрелян. Более того, Шамиль отдал приказ расстрелять одного из своих людей, который проявил особую жестокость по отношению к пленным и нарушил строгую, обязательную для всех дисциплину, возможно употреблял наркотики.

15 июня рано утром в Буденновск была переброшена из Москвы контртеррористическая группа «Альфа». Два дня российские генералы безуспешно пытались уговорить Басаева покинуть больницу добровольно, предлагали ему даже предоставить самолет с возможностью вылета в любом выбранном направлении. Через два дня российские части, в том числе и «Альфа», приступили к штурму.

Странная это была операция, филигранной ее никак не назовешь - царил ужасающий хаос. Штурм начался около пяти утра, были использованы практически все виды оружия, имевшиеся в наличии, - от обычных автоматов до гранатометов и пулеметов, вплоть до четырехствольных 23-миллимитровых зениток. В ответ чеченцы, которые привезли с собой целые ящики оружия, тоже не жалели боеприпасов. После трех часов канонады в здании больницы вспыхивают пожары. Чеченцы требуют от заложников, чтобы они становились в окнах, махали белыми простынями и кричали, чтобы федеральные войска прекратили огонь. Пленные, невзирая на свист пуль, исполняют приказ, так как отдают себе отчет в том, что бои в коридорах и на лестницах переживут немногие. Но войска не обращают внимания на высовывающихся из окон заложников. Штурм продолжается. Раненные и убитые заложники падают как мухи, а атакующим не удается даже приблизиться к главному зданию. Гибнут три офицера «Альфы» - таких потерь еще не было в истории этой контртеррористической группы, даже во время достославной атаки на дворец Амина в Кабуле, столице Афганистана, в 1979 году.

Продолжается все это пять часов. Во второй половине дня атака возобновляется, но ненадолго, она продолжается не больше сорока пяти минут и стихает.

Находящиеся в больнице хирурги пытаются оперировать раненых, но пули снайперов попадают даже в операционные. А ранения тяжелейшие - развороченные пулями легкие, животы, головы. Наконец врачи кладут раненых на пол и буквально латают их, стоя на коленях, чтобы их не видели в окна.

Один из врачей, Анатолий Скворцов, заведующий хирургическим отделением, рассказывал позднее, что требовал по телефону от генерала Виктора Медведицкого, шефа Ставропольского Управления внутренних дел, чтобы кто-то усмирил одного из наиболее беспощадных снайперов, который стреляет по всему, что только пошевелится внутри больницы. Через час Медведицкий позвонил доктору и говорит: «Представьте себе, мы ничего не можем с ним сделать. Там лежит какой-то прапорщик, скотина пьяная, и продолжает стрелять, невзирая ни на какие приказы». «Так, может, вы его сами застрелите?» - серьезно предложил доктор. Прошло еще какое-то время, пока прапорщика наконец не убрали с его точки, и - как радостно заметил доктор Скворцов - с той стороны действительно стали стрелять реже.

Наконец в больницу получают доступ журналисты и депутаты Думы. Начинаются переговоры между Басаевым и премьером Виктором Черномырдиным. В кабинете Черномырдина находятся журналисты с камерами. Вся страна видит жалкого премьера великой страны, сидящего за столом с опущенной головой и записывающего требования террориста. Поскольку связь не блестящая, Черномырдин просит: «Господин Басаев, говорите громче».

В конце концов взамен за освобождение заложников Черномырдин обещает Басаеву завершение военных действий в Чечне, мирные переговоры с властями республики, гарантирует безопасное возвращение отряда в Чечню. Последнее обещание, несмотря на многочисленные провокации, все-таки было выполнено - чеченцы сели в автобусы, забрав с собой сто пятьдесят добровольцев из числа заложников, а также восьмерых депутатов Думы и журналистов. В последнюю минуту генералы, так, на всякий случай, хотели заставить всех подписать заявление, что они «добровольно присоединяются к банде и предупреждены о последствиях». Но после очередного скандала и этот вопрос был урегулирован с Черномырдиным - в конце концов конвой с заложниками и террористами безопасно добрался до селения Зандак в Чечне, на границе с Дагестаном.

Два других обещания Черномырдина, политического характера, естественно, были тут же нарушены. Война продолжалась, и никто не собирался вести переговоры с Джохаром Дудаевым.

Из-за этого, в частности, 9 января 1996 года Буденновск повторился. Насчитывающий примерно сорок человек отряд Салмана Радуева, зятя президента Джохара Дудаева, занял дагестанский город Кизляр вблизи границы с Чечней. Болезненно тщеславный, жаждущий известности Радуев, согнал в больницу около восьмисот заложников, а после нескольких дней осады воспользовался обещанием беспрепятственного возвращения в Чечню. Поначалу все было идеальным повторением Буденновска, только в зимних декорациях. Лишь возвращаясь с заложниками обратно в Чечню, Радуев понял или был предупрежден, что ему устроили засаду. На этот раз никто не собирался выпускать террористов. Руководство спецслужб отдавало себе отчет в том, что штурм больницы повлечет за собой сотни жертв, зато нападение на колонну автобусов из засады ограничится несколькими десятками убитых заложников, а с этим никто в Кремле не собирался считаться. Поэтому решились на атаку.

Радуев почувствовал, однако, намерения российских спецслужб и по дороге сбежал в село Первомайское. Россияне подтянули войска, артиллерию, в том числе крупные ракетные системы «град» - пусковые установки для запуска сорока ракет, которые приступили к планомерному истреблению села. Несмотря на то, что местность была оцеплена плотным кордоном войск, чеченцы без особых хлопот пробились в сторону находившейся в нескольких километрах Чечни и исчезли.

Ельцин рассказывал журналистам фантастические истории (выяснилось при этом, как его обманывают генералы): якобы вокруг селения расставлены тридцать восемь снайперов, каждый из них держит на прицеле по одному командиру террористов и готов застрелить его в любую минуту (а потом армия начала обстреливать деревню почти трехметровыми ракетами «град»). Позднее генералы утверждали, что чеченцы удрали, потому что сняли обувь, что позволило им бежать по снегу быстрее, чем ожидала российская армия.

Во время теракта в Буденновске погибло сто двадцать девять человек (некоторые называют цифру сто пятьдесят), четыреста пятнадцать были ранены. Во время боев в Кизляре и Первомайском убито семьдесят восемь заложников, а триста человек были ранены.

Оба эти теракта, конечно же, потрясли общественное мнение в России и в мире, но не привели к окончанию войны. Война прекратилась, потому что в Кремле победили сторонники мирных способов разрешения конфликта. Потом к власти снова пришли ястребы - политики, считающие, что только силой можно удержать чеченцев в границах России, - и через семь лет после Буденновска чеченцы решили повторить подобную операцию в надежде поставить Москву на колени. Тем более, что акция должна была на этот раз проходить не на далеких окраинах страны, а в самом центре российской столицы. План был простой - захватить в Москве значимое здание, взять заложников, требуя вывода войск из Чечни.

О том, кем были люди Мовсара Бараева, откуда они взялись и как готовили операцию, известно немного. Можно только делать предположения на основе немногочисленных фактов и просочившейся в газеты информации из следственных органов и прокуратуры. Среди специалистов существует несколько взаимоисключающих теорий, касающихся этой операции.

Анна Политковская считает, что теракт задумали и самостоятельно подготовили обычные чеченцы, группа униженных, отчаявшихся людей, потерявших родных и близких. С некоторой помощью со стороны партизан они сами добрались до Москвы, провели разведку и захватили здание театра. Однако это представляется малоправдоподобным.

Естественно, мысль о такой акции могла прийти в голову и обычным жителям Чечни, и какому-нибудь малоизвестному полевому командиру небольшого отряда. Но они не могли бы ее эффективно подготовить - даже командир среднего уровня не имел ни достаточных организационных и финансовых средств, ни соответствующих контактов в Москве. Почти наверняка он вынужден был обратиться к кому-то, кто разбирался в организации таких операций и кто мог бы ему помочь. Весьма правдоподобно, что это был именно Шамиль Басаев, который после потери ноги на минном поле под Грозным редко давал о себе знать.

По другой теории, самому Басаеву пришла в голову мысль об организации очередной операции «в стиле Буденновска», и он приступил к поиску исполнителей. В заявлении, сделанном через пару месяцев после теракта на Дубровке, Басаев написал, что это была спланированная им акция, а первоначально ее целью был захват Думы (нижняя палата парламента) и здания Совета Федерации (верхняя палата парламента). В доказательство он даже приводил точные данные, сколько шагов отделяет вход в Думу от лифтов в холле. Кроме того, Басаев заявил, что руководить операцией должен был кто-то другой; всего было отобрано четыре командира, но все они погибли, и в последний момент Басаев был вынужден передать руководство Мовсару Бараеву.

Террористы позже утверждали - в разговорах с заложниками и на сайтах Интернета - что подготовка операции длилась больше двух месяцев. Российская пресса («Московский комсомолец»), на основе утечек информации от спецслужб и прокуратуры, сообщала, что Абу Бакар, которого на самом деле звали Руслан Эльмурзаев, появился в Москве еще в начале 2002 года и тогда же приступил к организации террористической сети в российской столице.

Так или иначе, наверняка еще весной 2002 года руководители отдельных звеньев, которые должны были в будущем объединиться в террористическую группу, начали поиск подходящих людей. Таких руководителей звеньев было, вероятно, трое или четверо, и каждый из них имел множество отчаявшихся и униженных родственников и знакомых, жаждавших мести и готовых на смерть. Наверняка, каждый из руководителей звена (такие, как Аслан, который потом командовал на балконе, или Абу Бакар) лично встречался с выбранным кандидатом, человеком, у которого русские убили близких, и спрашивал, готов ли тот пойти с ним на дело. Возможно, участники операции, как писала об этом позже Политковская, сами обращались еще раньше к местному полевому командиру и только ждали сигнала. Наверняка, они происходили из разных районов Чечни и часто не были даже знакомы друг с другом.

- В Чечне существует такая традиция - каждый из командиров, планируя операцию, сам подбирает себе людей, - говорит Санобар Шерматова. - Люди соглашаются идти за конкретным человеком, которого они знают, которому доверяют. Но не знают, куда идут. О цели операции знал, думаю, только руководитель и кто-нибудь из его помощников.

Поскольку отряд был разбит на несколько звеньев, каждое из них собиралось и готовилось отдельно. Несомненно, каждый из командиров несколько раз проводил тренировочные сборы своих людей. В ходе подготовки каждый из будущих террористов отрабатывал основные действия в зрительном зале, обучался использованию взрывных устройств, прикрепленных к поясам, и так далее. Но вся группа в полном составе не встречалась ни разу. Впрочем, такой необходимости и не было, а с точки зрения конспирации это было просто недопустимым. Поэтому заложники на Дубровке заметили, что некоторые террористы представлялись друг другу, вероятно встретившись впервые только на территории театра. По мнению Шерматовой, которой удалось собрать информацию о нескольких женщинах, принимавших участие в операции, по крайней мере одна из них не вошла бы в отряд Мовсара Бараева, если бы знала, что именно он будет руководить операцией.

- В свое время ее брат, Бауди Бакуев, занимался похищением людей, и его отношения с Арби Бараевым, дядей Мовсара, были, мягко говоря, напряженными, - рассказывает Шерматова. - Трудно представить, чтобы после гибели брата она могла пойти под командование человека, к которому он был враждебно настроен. Она приняла участие в акции, потому что думала, что идет с кем-то другим.

Вербовка и подготовка, по мнению Шерматовой, проходили не только в Чечне, но, вероятно, и в лагерях беженцев в Ингушетии и Баку, столице Азербайджана, где существует очень сильная чеченская диаспора и где значительно влияние исламских радикалов. Кроме того, некоторые женщины приняли участие в операции только потому, что там были их мужья. Как считает Шерматова, в отряде Бараева было немало ваххабитов, сторонников радикального исламизма.

Главные организаторы, которые сами не участвовали в походе на Москву, должны были разрешить еще несколько важных технических проблем. Одна из них - выбор объекта. Не исключено, что Басаев говорит правду, утверждая, что первоначально целью атаки были Дума и Совет Федерации. Но эти объекты расположены вблизи Кремля, на территории, охраняемой не обычной, до мозга костей коррумпированной милицией, а Федеральной службой безопасности, которая отвечает за безопасность важнейших государственных деятелей. При попытке прорваться в окрестности Кремля риск провала многократно возрастал.

Это касалось и Большого театра, расположенного практически рядом с Кремлем, Думы и Совета Федерации. Один из чеченцев в зрительном зале на Дубровке уверял, что они хотели захватить именно Большой театр, но, возможно, это была простая похвальба.

В конце концов выбор пал на театр, практически не охраняемый, расположенный не в самом центре, примерно в километре на юг от знаменитого Садового кольца. Выбор же спектакля был своего рода символом: мюзикл - жанр особенно веселый. Бараев, как Басаев семь лет назад, хотел показать веселящейся, смеющейся, поющей Москве, что творится на их родине, как гибнут их братья.

Разведка явно не достигла цели - возможно, потому что организаторы акции боялись, что их обнаружат. Служебные помещения театра на Дубровке вообще не были обследованы, у чеченцев не было плана здания, они в нем просто терялись, о чем упоминает Васильев. Скрупулезное обследование театра до операции было бы, конечно, слишком рискованным, могло привлечь внимание. Чеченцы тщательно выбирали спектакль для атаки - посещали театры, где шли мюзиклы «Чикаго», «42-я улица» и «Норд-Ост».

Зато подготовка снаряжения оказалась на уровне. Прежде всего, отряд Бараева был вооружен двумя фугасами, каждый с 152-миллиметровым артиллерийским снарядом внутри. За несколько часов до штурма десантников, уже в зрительном зале театра, оба взрывных устройства были соединены между собой так, чтобы их можно было взорвать одновременно. В сумме, по мнению специалистов ФСБ, сила взрыва была бы эквивалентной двадцати килограммам тротила.

Кроме того, в зрительном зале было еще двадцать пять самодельных взрывных устройств - двадцать два пояса шахидов и три стационарные мины (так называемые МОН-50) - две были укреплены на стульях на сцене, третья - на стене в конце зрительного зала под балконом. По мнению специалистов ФСБ, каждое из этих взрывных устройств содержало брикет пластида (материала на базе гексогена) и весило около двух килограмм (по другой версии, от 1, 8 до 2кг). Каждое из взрывных устройств содержало, кроме того, около килограмма металлических шариков.

Террористы имели также шестнадцать гранат типа «Ф-1» (так называемые «лимонки») и восемьдесят девять самодельных гранат, в массовом порядке изготовляемых в подпольных оружейных мастерских в Чечне. Кроме того, у них были автоматы Калашникова с боеприпасами - более двух тысяч патронов (по данным прокуратуры, все автоматы калибра 5,45мм) и самодельный гранатомет.

Московские саперы высоко оценили бомбы, заготовленные террористами.

- Сработано на высоком профессиональном уровне, - отметил Владимир Еремин, заместитель начальника Института криминалистики ФСБ.

Не ясно, были ли взрывчатые вещества, оружие и боеприпасы привезены из Чечни или куплены в Москве. Наверняка, покупка такого количества оружия и взрывчатки в российской столице была бы слишком рискованна. По данным газеты «Известия», практически все криминальные группы, занимающиеся торговлей оружием и взрывчаткой, находятся под тщательным наблюдением ФСБ. Если кто-то пытается закупить крупную партию пластида (а в случае с Дубровкой это десятки килограмм), это сразу же привлекает внимание. Значительно проще купить оружие в Чечне, где оно доступно в практически неограниченных количествах.

Ахмед Закаев (один из ближайших сотрудников лидера сепаратистов Аслана Масхадова) сказал: «Пока российская армия в Чечне, у нас будет оружие, взрывчатка и боеприпасы, а пока будет пророссийское правительство и коррумпированные политики - у нас будут деньги». Его слова привел в разговоре со мной Асланбек Аслаханов, депутат российской Думы, чеченец по происхождению.

На Кавказе оружие не только достаточно просто купить, но его с легкостью можно доставить оттуда в Москву. Ежедневно по этому маршруту длиной около двух тысяч километров идут сотни автобусов и грузовиков. Скрыть в них взрывчатку и автоматы - не проблема, тем более что расставленные через каждые несколько километров стационарные милицейские посты, насквозь изъедены коррупцией. Каждый водитель автобуса, едущего из Чечни, Дагестана или Ингушетии в Москву, прекрасно знает ставку каждого из милицейских постов - сколько нужно собрать денег с пассажиров, чтобы милиционеры даже не заглянули внутрь.

Как сообщил «Московский комсомолец», три фугаса (два, которые попали в театр на Дубровке, и один, взорвавшийся в Москве несколькими днями раньше, 19 октября возле Макдоналдса), были привезены в российскую столицу в августе 2002 года на грузовике с арбузами.

Спецслужбам стоит обратить внимание на последний этап подготовки теракта, который - по мнению многих специалистов - был немыслим без поддержки чеченской диаспоры в Москве. Появление около двадцати чеченцев должно было заинтересовать их земляков, живущих очень закрытой колонией, где все друг друга знают. Чтобы укрыть вновь прибывших земляков, нужно было заранее подготовить конспиративные квартиры. Многое говорит о том, что квартиры были арендованы в юго-восточной части города, чтобы машинам террористов по дороге на Дубровку не пришлось проезжать через центр и торчать в пробках. Одна из таких квартир находилась на Рязанском проспекте, одной из лучевых артерий из центра Москвы в сторону области, рядом с Волгоградским проспектом.

Московская милиция тщательно проверяет так называемую «регистрацию». Те, у кого ее нет, часто отправляются в отделения милиции «до выяснения». Но за соответствующую мзду - обычно пятьдесят долларов - эту проблему можно решить. За такие деньги работник паспортно-визового отдела готов выдать «регистрацию» любому. Кто-то из московской «группы поддержки» наверняка должен был обеспечить ее участникам операции;

по крайней мере, часть из них имела временную московскую регистрацию.

Один из моих собеседников предположил, что, если спецслужбы действительно не знали о готовящемся теракте и не взяли его под контроль, значит, у них нет ни одного агента в насчитывающей несколько десятков тысяч человек чеченской диаспоре, то есть властям ничего неизвестно о том, что происходит в чеченской колонии в Москве.

Однако значительно более любопытным кажется предположение, что органы безопасности контролировали подготовку операции и позволили ее провести. К этому предположению я еще вернусь в конце книги.

Люди Бараева попали в Москву тем же путем, что и оружие. Они отправились в столицу, когда все уже было подготовлено. Следствие определило по автобусным и железнодорожным билетам, найденным в карманах и вещах террористов, что они прибыли в Москву примерно 17 октября, хотя одна из женщин приехала только 23-го утром. Мовсар Бараев и, вероятно, еще несколько его подчиненных приехали 17 октября из города Минеральные Воды. Однако большая часть его отряда добиралась автобусами из Хасавюрта и Махачкалы (Дагестан), изображая торговцев, едущих за товаром на московские рынки. И действительно, на обратной стороне билетов кто-то одним и тем же почерком написал: «Сбор 21 октября в Лужниках», на знаменитом стадионе, который, как и стадион Десятилетия в Варшаве, превратился в гигантский рынок. Нет никаких сомнений, что некоторые члены группы прибыли раньше и принимали участие в подготовке теракта.

Сами террористы в разговорах с заложниками сообщали иногда нечто совсем уж загадочное и непонятное.

- Одна из чеченок сказала нам, что они двадцать один день пробирались по лесу, - вспоминает заложница Ирина Филиппова.

Что это - только метафора? Или правда? Или просто шутка?

В Москву, вероятно, добирались парами или тройками, по всем правилам конспирации. Кто-то планировавший их выезд, позаботился и о том, чтобы они ехали разными автобусами и поездами, и о том, конечно же, чтобы при них не было ничего компрометирующего.

У некоторых были заранее изготовленные российские паспорта на чужие фамилии, с несуществующими адресами постоянного местожительства. Экспертиза показала, что документы эти не подделывались в подпольных типографиях, их выдавали абсолютно легально. Например, заместитель Мовсара Бараева, Абу Бакар, настоящее имя которого Руслан Эльмурзаев, имел целых два паспорта - один на имя Али Алиева, другой на имя Фуада Хунова. Как утверждает прокуратура, Фуад Хунов, житель Карачаево-Черкесии, одной из малых кавказских республик, умер в 2001 году. Несколькими месяцами позже сотрудница паспортного стола в небольшой деревушке Кубина, где жил Хунов, по просьбе знакомых чеченцев за пять тысяч рублей выписала новый паспорт на фамилию умершего, но с фотографией Абу Бакара. Новые документы моментально попали в руки Эльмурзаева, который заплатил за них уже пятьсот долларов.

А в паспорте на фамилию Али Алиева, выданном в Дагестане, было записано, что он постоянно проживает в Махачкале на улице Комарова, 12 А, кв. 33. Оказалось, однако, что такого дома нет - улица заканчивается номером 12, нет и квартиры 33. А местные жители никогда не слышали об Али Алиеве.

Операцией руководил, во всяком случае все время выступал в этой роли (о некоторых сомнениях позже), - Мовсар Бараев. И у него был при себе неподдельный, выданный совершенно легально, паспорт, естественно, фальшивый, на имя Шамильхаджи Ахматханова, родившегося 19 октября 1970 года. Добавленное к этому имени слово «хаджи» означает, что человек совершил хадж, то есть обязательное для каждого мусульманина паломничество в Мекку. На самом же деле его фамилия Саламов или Сулейменов (российская пресса давала разные варианты). По фальшивому паспорту выходило, что ему тридцать два года и что день рождения он отпраздновал ровно за четыре дня до операции на Дубровке. Но это неправда. Большинство источников утверждает, что Мовсару Бараеву было всего лет двадцать пять (некоторые даже утверждают, что двадцать три). И до теракта в Москве о нем практически никто не слышал.

Зато хорошо всем был известен его дядя, стяжавший дурную славу, Арби Бараев, имя которого с ужасом повторяли далеко за границами Кавказа. Мовсар был сыном его родной сестры. Во время первой чеченской войны Арби Бараев был в составе охраны Зелимхана Яндарбиева, который, после смерти президента Чечни Джохара Дудаева в апреле 1996 года, исполнял его обязанности. По слухам, президент получал значительные финансовые субсидии из-за границы, из арабских стран, и часть этих денег якобы передал Арби на организацию Исламского полка особого назначения. В Чечне говорили, что Яндарбиев и Бараев были ярыми сторонниками ваххабизма. В настоящее время Яндарбиев живет с семьей на вилле в одном из элегантных районов Дохи, столицы Катара.

Вскоре после войны Бараев стал одним из наиболее известных чеченцев, но это была дурная слава. Считается, что это он похитил в 1997 году трех журналистов НТВ, среди которых была популярная корреспондентка Елена Масюк. В 1998 году похитил, а затем убил или приказал убить (мы уже об этом писали раньше) трех британцев и новозеландца из компании «Грэнджер телеком». Бараев прославился исключительной жестокостью, что всегда позволяло ему выторговывать солидный выкуп.

Арби Бараев был беспощадным, а вот его дальние родственники (и одновременно дальние родственники Мовсара) прославились в качестве недальновидных героев шумной «частной» операции, целью которой было освобождение похищенного ими заложника. Напортачили, как могли, и с ними расправились по беспощадному закону гор, не по уголовному кодексу.

Магомет Келигов, житель ингушского городка Мальгобек, был похищен 15 сентября 1998 года бандой Ризвана Бараева. Ризван и его брат Аслан были дальними родственниками Арби Бараева и в свое время служили в его отряде. В какой-то момент они решили действовать самостоятельно и собрали собственную банду. Похищенный не был, однако, рядовым жителем Ингушетии - его богатый брат Мусса Келигов был вице-президентом крупнейшей российской нефтяной компании «Лукойл». Именно на его деньги позарились похитители.

Узнав о похищении брата, Муса Келигов подал заявление о временной отставке с должности - не хотел, чтобы в связи с его планами у фирмы возникли проблемы. Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы точно установить, в чьих руках оказался его брат. Похитители угрожали, что освободят его не меньше чем за пять миллионов долларов, однако существовала реальная опасность, что заложника могут убить. Вероятно, при помощи спецслужб Ингушетии, Муса Келигов создал из мужчин своего рода специальную боевую группу, получившую задание освободить родственника. Но Бараевы скрывались в ваххабитской крепости Урус-Мартан, в которую даже люди президента Аслана Масхадова боялись заглядывать; под крылом ваххабитов Бараевы чувствовали себя в безопасности. Люди Келигова долго выжидали подходящего случая. Летом 1999 года Келигов, наконец, получил информацию, что похитители выехали из Урус-Мартана в Гойское, другое чеченское селение. «Семейный» спецотряд немедленно был переброшен в Чечню, где устроил засаду на пути возвращения бандитов. Похитители на трех машинах попали в засаду. Бой был недолгим - люди Келигова застрелили семерых бандитов, пятерых ранили. На месте побоища нашли тяжело раненного Ризвана, который вскоре умер. Его и Аслана, тоже мертвого, отвезли в Ингушетию. Остатки банды, потрясенные смертью главаря, после недолгих переговоров обменяли Магомета Келигова на тела братьев Бараевых. Но провал двоюродных братьев не подорвал славы Арби Бараева. Со временем его имя стало своеобразным торговым брэндом. Ему уже не нужно было самому похищать людей, он давал напрокат свое «устрашающее» имя другим, более мелким похитителям и брал за это процент от выкупа, - говорят, это значительно ускоряло выплату денег.

В похищениях людей его обвиняли не только русские, но и люди президента Аслана Масхадова. Ничего удивительного - вскоре после окончания первой чеченской войны умеренный, светский Масхадов и приверженец законов Корана, конфессионального государства Бараев стали смертельными врагами. Арби, полновластный правитель в своем родном селении Алхан-Кала, пытался в 1998 году захватить власть в Гудермесе, втором по величине населенном пункте в Чечне. Бунт, однако, был подавлен отрядами Масхадова. Президент понизил Бараева из генералов в рядовые и, кроме того, приказал расформировать Исламский полк. Арби не обратил на это никакого внимания и оружия не сложил. Через год власти в Грозном обвинили его в неудачном покушении на Масхадова. Об исключительно неуживчивом духе Бараева свидетельствовало то, что он был дважды ранен в столкновениях с другими чеченскими отрядами (последний раз он был тяжело ранен в июне 1999 года).

Мало этого, в Чечне кружили упорные слухи, что Арби Бараев был агентом российских спецслужб.

- Было понятно, что у Бараева близкие контакты с российскими спецслужбами и прекрасные документы на руках, - утверждает Санобар Шерматова. - Неизвестно, купил ли он их за деньги, или получил за какие-то заслуги. Зато известно, что, когда он проезжал через российские блокпосты, солдаты отдавали ему честь. Уже во время второй мировой войны он дважды женился и два раза играл шумные свадьбы в своем селении Алхан-Кала. И все это в каких-нибудь десяти километрах от Грозного, где были сосредоточены огромные силы российских войск.

Официально российские спецслужбы упорно разыскивали Бараева, и летом 2001 года заявили, что он попал в засаду и убит. По официальной версии, Бараев погиб в результате специальной операции российских десантников. Неофициально, однако, говорят, что с ним расправились родственники его жертв, что это была родовая месть - по чеченской традиции родные обязаны отомстить за смерть близкого. Убийца должен заплатить кровью за пролитую кровь. Только после смерти оказалось, насколько его все ненавидели. Похоронную процессию с его телом жители Алхан-Калы, столько натерпевшиеся от него, не впустили в село. Не удалось похоронить его на местном кладбище, что является тяжелейшим нарушением чеченских традиций.

И только тогда на сцене появился Мовсар Сулейменов. Он был из другого чеченского селения - Мескер-Юрта; жена одного из жителей села была сестрой Арби. Мовсар, по праву одного из ближайших родственников, принял командование Исламским полком и взял фамилию Бараев - может быть, именно потому, что стала она известной фирменной маркой. В конце концов, Сулейменова не знал никто, а имя Бараева всех повергало в ужас.

Позже на сайте чеченских сепаратистов неоднократно появлялись сообщения Мовсара Бараева об удачных операциях «моджахедов из Исламского полка против оккупантов». Специалисты, однако, утверждают, что Мовсар не имел ни достаточного авторитета, ни, прежде всего, денег, чтобы содержать большой отряд. Но даже небольшие вылазки против русских, на которые он был, несомненно, способен, привели к тому, что российские спецслужбы обратили на него внимание. Между летом 2001 года, когда он возглавил Исламский полк, и осенью 2002 года, когда захватил театр на Дубровке, он дважды «погибал» в стычках с российскими частями. Так, во всяком случае, сообщали российские спецслужбы. Во второй раз его «убили» 12 октября 2002 года, а газета с сообщением о его смерти появилась в Чечне 19 октября, когда Бараев был уже в Москве. Несколько раньше появлялась информация о том, что в сентябре Мовсар Бараев был арестован россиянами. Сторонники «теории заговора», по мнению которых за нападением на театр стояли российские спецслужбы, уверены, что это лучшее доказательство их правоты. Я в этом не убежден.

Мог ли такой человек руководить сложной и требующей большого опыта операцией, в ходе которой нужно было не только захватить театр и взять заложников, но и вести сложнейшие переговоры с российскими властями и решать, на какие уступки можно идти? Есть большие сомнения по этому поводу, особенно если учесть прошедшую в прессе информацию, что Мовсар окончил всего три класса начальной школы, что в истерзанной многолетней войной Чечне было явлением вполне обыденным.

Санобар Шерматова считает, что Бараев, благодаря известной фамилии, мог служить только вывеской, а на самом деле операцией руководил Абу Бакар; того же мнения придерживается и «Московский комсомолец». Шерматова также утверждает, что она тщательно проанализировала пленки с записью интервью Бараева телевидению НТВ во время теракта на Дубровке и обратила внимание на то, что совсем рядом с ним сидит Абу Бакар, который шепотом на чеченском языке подсказывает ответы на вопросы журналиста! Например, на вопрос, по чьему приказу они приехали в Москву, Бараев отвечает: «По приказу нашего верховного эмира Шамиля Басаева». А Абу Бакар в это время шепчет: «Скажи о президенте!» И Мовсар послушно добавляет: «И президента Аслана Масхадова».

Корреспондент НТВ Сергей Дедюх, который брал это интервью, сказал потом, что Бараев производил впечатление неотесанного, «деревенщины», что у него были проблемы с точными, исчерпывающими ответами на вопросы.

Пренебрежительно отзываются об интеллектуальных способностях Бараева и переговорщики, которые входили в театр во время драмы на Дубровке. Политковская добавляет, что детали требований террористов она согласовывала только с Абу Бакаром, который во многих ситуациях вел себя как реальный командир.

Как утверждают заложники (в частности, Ирина Филиппова), между Абу Бакаром и Бараевым несколько раз дело доходило до стычек по поводу принимаемых решений. Кроме того, на пленке с видеозаписью, которую делал внутри театра один из террористов, видно, как Бараев просит высказаться Абу Бакара, потому что это именно он «заварил эту кашу».

Об Абу Бакаре, а точнее, о Руслане Эльмурзаеве, известно очень немного. Ему было немного за тридцать, родился в Урус-Мартане, оплоте ваххабизма и таких известных охотников за головами, как братья Ахмадовы. По одному паспорту, на имя Алиева, он родился 1 мая 1965 года, по другому - на имя Хунова - 13 декабря 1964 года. Хорошо сложен. Как утверждают заложники и Политковская, был спокойным, сдержанным и производил впечатление человека с большим опытом.

«Московский комсомолец», опубликовавший огромный материал о захвате театра, утверждает, что подготовку к целой серии террористических актов в Москве и нападению на театр на Дубровке Абу Бакар начал еще в начале 2002 года. Его близкий сотрудник отправил в августе 2002 года с Кавказа в Москву грузовик с арбузами, под которыми были укрыты три мощных фугаса - один из них взорвался потом рядом с Макдоналдсом, два заложили в зрительном зале театра.

По данным газеты, Абу Бакар планировал потрясти Москву одновременно несколькими громкими террористическими актами. Началось 19 октября 2002 года с атаки на Макдоналдс рядом со станцией метро Юго-Западная. Бомба была заложена в машину, припаркованную рядом с рестораном, а детонатор с часовым механизмом был поставлен на семь часов вечера - в это время на улице больше всего народу. Взрыв прогремел значительно раньше, поэтому погиб только один человек и около десяти были ранены. Следующий взрыв должен был помочь террористам спокойно занять здание на Дубровке. Абу Бакар запланировал, что 23 октября в семь часов вечера машина-ловушка взорвется перед входом в зал имени Чайковского, одного из самых популярных концертных залов Москвы. И туда тут же съедутся все руководители спецслужб. Однако, по неизвестной причине, бомба в машине не взорвалась. Ее обнаружили через несколько дней.

Третьим в отряде, несомненно, был Ясир, часто называемый Идрисом. Видимо, это его конспиративное имя, потому что паспорт у него был на имя Идриса Алхазурова, прописанного в Грозном на улице Каменщиков. По данным следствия, паспорт принадлежал реальному Идрису Алхазурову, который отдал его в 1994 году одному из сотрудников паспортного стола чеченской столицы. И обратно не получил.

Ясир был арабом, выходцем из одной из арабских стран или Палестины. Не исключено, что он приехал в Россию на учебу и окончил курсы русского языка. Во всяком случае, он прекрасно говорил по-русски с легким арабским акцентом и редкими грамматическими ошибками. Стоит отметить, что по-чеченски он, видимо, не говорил - во всяком случае, с другими чеченцами общался на русском языке. Не говорил он и по-английски. Учительница английского, Ирина Филиппова, утверждает, что он знал только несколько простейших фраз. Прокуратура считает, что он говорил по-арабски и по-турецки. Именно Ясир, через несколько часов после захвата театра, задавал со сцены вопрос, есть ли в зале люди, исповедующие ислам и иностранцы. И это именно Ясир первым вошел в зал и вскочил на сцену, выстрелом давая сигнал к началу операции.

Следователи считают, что Ясир был своего рода идеологом и политическим комиссаром отряда Бараева. По мнению заложников, это он первым стал молиться на сцене, прекрасно поставленным голосом нараспев читая молитвы и отбивая поклоны в сторону Мекки.

В Чечне воюет много арабских добровольцев, некоторые имеют собственные отряды и благодаря отличным контактам в странах Ближнего Востока и среди радикальных исламских организаций, которые их финансируют, обладают большим влиянием. Возможно, таким образом, что в организации акции принимал участие кто-то из арабских командиров, и Ясир был его представителем или представлял «арабское крыло» чеченского движения сопротивления.

По рассказу Марка Подлесного, Ясир ни сам никому не отдавал приказов, ни исполнял приказов других, в определенном смысле он был вне структуры отряда.

Об остальных мужчинах из отряда мы практически ничего не знаем.

Самому молодому, как следует из неполного списка террористов, опубликованного в российской прессе, Ахмету Ахмедову было девятнадцать лет, самому старшему - Лечу Тагирову - сорок восемь. Средний возраст остальных - около тридцати. Следователи не нашли в их карманах почти ничего, кроме паспортов. Только у Усмана Татаева (тридцать два года), вероятно отвечавшего за транспорт, были при себе доверенности, на основании которых террористы купили или арендовали микроавтобусы. Была у него и доверенность на управление «Ладой-21099». У Турпала Хамзатова (двадцать четыре года) нашли в кармане удостоверение спортивного клуба «Вайнах» в Грозном, из которого следовало, что он был боксером. У Магомеда Шидаева (27 лет) была справка с места работы - базы снабжения Минтопэнерго, - на которой ручкой было записано «Ваги Ахмедов, Американско-Азербайджанский аналитический центр (может, он был как-то связан с Ахметом Ахмедовым, девятнадцатилетним бойцом отряда?).

Немного больше известно о женщинах, участвовавших в операции (большинство информации взято из статьи Санобар Шерматовой в «Московских новостях»). В соответствии с опубликованным списком самой старшей из террористок было сорок три года, младшей - шестнадцать. Считается, что в команде находилась и Зура Бараева, вдова Арби и тетка Мовсара. По неподтвержденным данным, именно она сидела рядом с бомбой в партере. Она ни разу не открыла лица, даже пила, приподнимая только краешек чадры. Кроме нее, как утверждала российская пресса, в отряде были также вдовы других печально знаменитых торговцев живым товаром, уничтоженных спецслужбами, братьев Ахмадовых, Зелимхана и Ризвана. Трудно сказать, правда ли это, скорее похоже на пропагандистскую уловку.

Зато почти точно в зале театра на Дубровке находилась двадцатилетняя Айшат Бакуева (которую также называли Элиной), сестра еще одного похитителя людей, чеченского генерала Бауди Бакуева. Айшат была родом из станицы Ильинка. Как утверждают «Московские новости», погибли все четверо ее братьев. Однако Бауди Бакуев враждовал с Арби Бараевым (о чем я уже упоминал), и поэтому не до конца ясно, как Айшат попала в отряд, которым руководил его племянник Мовсар Бараев.

На Бакуева возлагается вина за похищение двух представителей России в Чечне - Валентина Власова и генерала МВД Геннадия Шпигуна. По неподтвержденной информации, российские власти отказались платить выкуп за Шпигуна, и генерал был убит. Не исключено также, что именно Бакуев приложил руку к похищению французского фоторепортера Бриса Флетье, о котором я уже тоже упоминал. Бакуев был последним полевым командиром, с которым встречался француз, именно ему Брис обещал, что посетит Грозный.

Как утверждает Шерматова, Бакуев сильно отличался от своих «коллег по профессии». Не проявлял жестокости по отношению к похищенным, получив выкуп, раздавал часть денег в трех селах, находящихся под его контролем: Петровское, Ильинка и Долинск. Например, после освобождения Власова, представителя российского президента в Чечне (ходили слухи о сумме от трех до семи миллионов долларов), люди Бакуева раздавали по сто долларов каждой семье.

Бакуев был убит 9 октября 2002 года в ходе операции десантников ГРУ, за два года до нападения террористов на Дубровку. Вскоре после его смерти погибли два его брата, Аслан и Идрис, и муж сестры Зареты, которая вскоре после трагедии и сама умерла от сердечного приступа. Последний брат Бауди, пятнадцатилетний Дауд, был арестован федеральными войсками и чеченским ОМОНом в тот момент, когда он устанавливал мощный фугас на северной окраине Грозного. Семье не удалось даже забрать его тело, что в Чечне считается большим горем. Таким образом, от большой семьи остались только две женщины - Айшат и ее мать Дату. Соседи отметили, что Айшат не плакала на похоронах и не ходила на могилы родственников. Они решили, что она стала ваххабиткой. Сторонники этого движения не уважают старших и родных, утверждают, что только они и являются правоверными мусульманами, отвергая чеченские традиции, как не совместимые с исламом - пишет Шерматова.

Айшат держала в Грозном небольшую аптеку, точнее говоря, киоск с лекарствами, сама часто привозила медикаменты из разных районов Кавказа, что, естественно, давало ей возможность выполнять разные поручения ваххабитов. Осенью 2002 года она неожиданно продала свой киоск подруге, сказав, что собирается ехать в Москву и там попытать счастья в бизнесе. Месяцем позже соседи опознали Айшат Бакуеву среди убитых в театре женщин в черных одеждах. Соседи же утверждали, что Айшат очень дружила с Амнат Исуевой, еще раньше вышедшей замуж и уехавшей в соседнее селение Петропавловское. Муж Амнат умер во время первой чеченской кампании от воспаления легких. У них было три дочери. Молодой вдове помогали друзья мужа, которые позже стали известными лидерами ваххабитов и вовлекли Амнат в радикальный исламский джамаат (исламская община). Однако когда свекровь, мать умершего мужа Амнат, узнала, что та стала последовательницей радикального ислама, она забрала у нее детей и запретила с ними общаться. В октябре 2002 года Амнат приехала в Петропавловское, чтобы попрощаться с дочерьми перед отъездом, но свекровь не захотела с ней даже разговаривать. Тогда Амнат пошла на хитрость - попросила школьную учительницу передать старшей дочери письмо. В письме она сообщала, что снова выходит замуж, что ждет ребенка и у девочек скоро появится братик. Обещала скоро вернуться, писала, что они будут жить нормально и счастливо. Не было ни намека на то, что она готовится к гибели. По неподтвержденным данным, будущий муж Амнат тоже участвовал в теракте на Дубровке.

Секилат Алиева и Мариам Хаджиева были ровесницами, подругами и к тому же стали родственницами - Мариам вышла замуж за Мовсара, брата Секилат. Семья Алиевых считалась ваххабитами. Мовсар и Мириам недолго наслаждались семейным счастьем. Двадцатидвухлетний Мовсар погиб в бою с русскими. Вместе с ним погибло сорок пять бойцов отряда, которым командовал арабский командир Абу Бакар. Смерть брата сильно подействовала на Секилат. Она стала жаловаться на боли в сердце и вскоре поехала на лечение в Баку, столицу Азербайджана, подальше от войны. До этого времени Секилат мало имела общего с радикальным исламом; девушка училась на актерском факультете Грозненского университета, записалась на курсы Международного университета бизнеса, ходила на занятия клуба танцев. Ее мать, Гузан, утверждает, что она была очень способная, всегда все экзамены сдавала на «отлично».

Но она занималась и в исламском университете. И похоже, ислам стал играть в ее жизни все большую роль. Прощаясь в последний раз с матерью перед очередной поездкой в Баку, пообещала, что обеспечит ей место в раю. Гузан не обратила внимания на ее слова и, услышав по телевидению о драме на Дубровке, порадовалась, что ее дочь далеко оттуда. Значительно больше беспокоила ее невестка, Мариам Хаджиева, которая оставила ей внука, сына Мовсара, и уехала в неизвестном направлении. Гузан даже подумала, что Мариам может быть там, в отряде, который захватил театр в Москве.

- Она услышала, что был штурм, но не могла включить у себя телевизор, так как в комнате муж разговаривал с каким-то мужчиной, - рассказывает Шерматова. - Пошла к соседке. Сначала на фотографиях среди убитых террористок увидела невестку. Но промолчала. Не хотела выдать себя соседке. В Чечне, где полно шпионов и доносчиков, никто не рассказывает, куда уехал кто-то из членов семьи. Поэтому до сих пор так мало известно о членах отряда Бараева. Вскрикнула Гузан, только когда увидела дочь, Секилат, - она сидела в кресле, наклонившись вперед, опершись головой на руки. Вернувшись домой, она молча ушла в свою комнату - ведь в доме был гость. Только когда мужчина ушел, муж спросил: «Ну что ты там увидела?» Она ответила: «Видела наших девочек. Обе погибли».

Две сестры, Кока и Аймани Курбановы, жили в деревне Старая Сунжа в пригороде Грозного. Их семья переехала в Чечню из Ростовской области в 1991 году. Вскоре после окончании школы Кока пошла учиться в исламский институт и попросила, чтобы ее называли именем из Корана - Раяна. Тогда же она стала носить чадру.

Ее подруги до сих пор не верят, что тихая, благочестивая девушка могла отправиться с террористами в Москву. Хотя одна из них утверждает, что очень впечатлительная Раяна тяжело пережила смерть брата, который не был партизаном, просто попал в ходе зачистки в руки федералов. Через некоторое время нашли его тело со следами пыток. Летом 2002 года, за несколько месяцев до операции в Москве, обе сестры вышли замуж. Избранниками обеих стали ваххабиты, причем один - из дагестанского джамаата. Поскольку мужья отправились в Москву для участия в теракте, сестры пошли с ними. По данным Шерматовой, обе были в положении. Их родители, узнавшие детей среди показанных по телевидению террористок, немедленно покинули свои дома и уехали в неизвестном направлении.

Не все рассказанное Шерматовой совпадает со сведениями из списка террористов, «утечку» которого организовала прокуратура. Попытаемся сравнить:

В соответствии со списком Айшат Бакуевой было не двадцать шесть, а тридцать четыре, и звали ее Луиза.

Секилат Алиева (2 января 1977г.р.) в паспорте имела прописку: Грозный, ул. Садовская; место работы - ассистент на кафедре истории Чеченского университета.

Из найденных документов следует также, что актерской профессии обучалась не она, а Мадина Дугаева (13 января 1978г.р.), бывшая даже ассистенткой на кафедре актерского мастерства. У Мадины нашли две открытки (Любимой сестре Мадине от любимой, единственной и неповторимой сестры Иман… 27.04.01 и Всего самого лучшего в твой день рождения, счастья. Амин и мама. 13.01.02). Кроме того, у Мадины в паспорте лежали четырнадцать фотографий, на которых сняты ее ученики на фоне руин, и пожилая женщина, может быть мать, за стиркой. Трудно себе представить, что почти двадцатипятилетняя женщина идет на смерть и берет с собой такие фотографии.

Шерматова пишет также о двух сестрах Коке и Айман Курбановых, но в списке террористов, опубликованном российскими газетами, есть сестры Кока и Айман Хаджиевы (одна из них родилась 9 апреля 1976 года, вторая - 26 июля 1974 года). Со слов Шерматовой, одна из сестер сменила имя на Раяна. В списке прокуратуры действительно есть Райнан Курбатова, но ничто не указывает на то, что она как-то связана с сестрами. Кроме того, она больше чем на шесть лет старше (родилась 18 февраля 1964 года).

Несмотря на эти неточности, имевшие хождение в Чечне и опубликованные в «Московских новостях», данные представляются достаточно правдоподобными.

Была еще одна «женщина с Дубровки», Асет Гишлуркаева, написали о ней журналисты немецкой газеты «Ди Тагесцайтунг». Вот пересказ этой истории:

Знакомые утверждают, что Ася, как ее называли, была умной, веселой, всегда со всей душой отдавалась тому, чем занималась. Получила филологическое образование, в своем селе Ачхой-Мартан занялась пекарней, превратила ее в процветающее предприятие. Однако затем бросила это занятие, вышла замуж за ваххабита. Вскоре после свадьбы ее муж ушел в горы, чтобы бороться с оружием в руках, и погиб в одном из боев. Потом федеральные войска задержали ее брата, и он пропал без слуху без духу. В октябре 2002 года Ася сказала знакомым, что едет в больницу в Ростов-на-Дону на обследование. Через несколько дней знакомые увидели ее по телевидению - мертвую.

В рассказе этом не было каких-то подробностей о семье террористки, однако меньше чем через неделю после того, как театр на Дубровке взяли российские десантники, в Ачхой-Мартане взлетел на воздух дом шестидесятидвухлетней Зуры Гишлуркаевой. Около трех часов ночи в дом ворвались русские и спросили, где мужчины. Когда женщина ответила, что они зарабатывают деньги в России, десантники забрали двух женщин и двух мальчиков - десяти месяцев и четырех лет - и увезли на грузовиках за несколько километров от Ачхой-Мартана. По дороге Зура Гишлуркаева услыхала два мощных взрыва. Оказалось, что взрывы были настолько сильными, что не только сравняли с землей ее дом, но и снесли крыши и повыбивали окна в соседних домах в радиусе нескольких сотен метров. Это была месть русских за Дубровку, месть в ближневосточном стиле.

Беседуя с бывшими заложниками, я расспрашивал обо всех подробностях, касающихся террористов. Я пытался таким образом «оживить» известные по списку имена, собрать воедино мозаику кружащих по Чечне историй. Удалось мне это сделать как раз только в отношении Асет Гишлуркаевой, которую другие члены отряда называли Асей. С ней контактировала учительница Виктория Кругликова. Ася дежурила в партере с правой стороны, рядом с выходом. Кругликова запомнила, что женщина упоминала об оставленном в Чечне сыночке, которому не было и года. Почти не вызывает сомнений, что десятимесячный мальчик, выброшенный ночью российским спецназом из дома, - сын Асет. Судя по возрасту, родился он где-то в декабре 2001 года.

Сестра Кругликовой, Ирина Фадеева, сказала даже в какой-то момент, что, если они выживут в теракте, а с Асей что-нибудь случится, она поедет в Чечню и возьмет мальчика на воспитание. К контактам Аси Гишлуркаевой и Виктории Кругликовой я еще вернусь позднее.

Дискуссии по поводу того, были ли члены террористической группы готовы на смерть и хотели ли они взорвать себя, шли во время оккупации театра, после финала драмы и не стихают до сих пор. Террористы якобы сказали Анне Политковской, что, даже если власти выполнят их требования и все заложники будут освобождены, они добровольно не уйдут, будут сражаться внутри театра и погибнут. Но постараются при этом убить как можно больше русских.

Многие заложники, наблюдая за террористами, пришли к выводу, что на смерть были готовы только женщины, в отличие от мужчин. Они догадывались, что у мужчин был какой-то план побега, а вот женщины были полны решимости взорваться.

- В собранных мной материалах, есть детали, свидетельствующие о том, что только одна из женщин, о которых я писала, была готова идти на смерть, - возражает Шерматова. - Остальные вовсе не собирались умирать, то есть они считали, что смогут сбежать и спастись, как в Буденновске и Кизляре.

 

Глава 7

Практически сразу после «программного» выступления Бараева Ясир спросил, вероятно по-арабски и по-турецки, есть ли в зале мусульмане. Бараев, уже по-русски, добавил: «А грузины есть?», а стоящий рядом с ним Ясир весело крикнул: «И другие иностранцы!»

Террористы неоднократно повторяли, что собираются выпустить всех граждан стран, с которым они не воюют, всех, кроме русских. Они намеривались выдавать иностранцев лично послам тех стран, гражданами которых были заложники. Хотели воспользоваться случаем и объяснить дипломатам, какую жестокую войну ведут в их республике россияне. Планировали таким образом попросить поддержки и помощи в прекращении военных действий. А выпущенные заложники должны были рассказывать, как гуманно с ними обходились захватчики. Наверняка, журналисты во всем мире рвались бы заполучить такое интервью.

Среди иностранцев оказалось много этнических русских с украинскими, казахскими или белорусскими паспортами. Чеченцам это не мешало - формально это были люди, никоим образом не связанные с российским правительством, против которого они воевали. Таких тоже планировали отпустить в первую очередь. Чтобы отделить иностранцев от россиян, террористы устроили проверку паспортов.

Документы иностранцев проверял один из главных помощников Бараева, Абу Бакар - высокий, крепкий и очень спокойный. Именно это излучаемое им спокойствие убеждало, что террорист - человек опытный, уверенный в себе и своих силах.

Абу Бакар стоял в проходе перед сценой, а каждый иностранец должен был подойти к нему и показать паспорт. Тех, кто прошел проверку документов, террористы сажали в последние ряды зрительного зала, под балкон, поэтому позже появились слухи, что чеченцы освободили мусульман и иностранцев - ведь сидящие на балконе заложники не могли видеть, что с ними сделали. На самом же деле практически все зрители-иностранцы были освобождены, как и остальные заложники, только во время штурма спецподразделений. Они полностью разделили участь остальных зрителей - из семидесяти пяти человек, усаженных в «сектор для зарубежных гостей», погибло восемь.

Среди русских, которых планировали отпустить раньше других, оказалась и Ирина Филиппова - гражданка России, удачно сыгравшая канадку.

Филиппова преподает в известной школе английского языка English First, точнее, в ее московском филиале. По-английски говорит в совершенстве. В тот вечер, несмотря на занятость, выбралась на спектакль в театр на Дубровке, в обществе своего друга Веселина Неткова, болгарина, несколько лет уже живущего в Канаде.

- Веселин тихонько спросил меня, правильно ли будет, если он признается, что он иностранец, - рассказывает Ирина Филиппова, худенькая блондинка около тридцати. - Немного поколебавшись, встал и подошел к Абу Бакару. Тот покивал головой, изучив паспорт. Веселин вернулся ко мне, в шестнадцатый ряд, сказав им, что ему надо забрать вещи. И не успела я и слова вымолвить, как он схватил меня за руку и потащил к этому чеченцу. Встал перед Абу Бакаром и говорит: «Это моя жена, канадка, она не говорит по-русски». А я думаю - Боже, во что он нас впутывает, какая-нибудь мелочь может меня выдать, даже православный крестик, который я ношу на шее. Только потом вспомнила, что крестик остался дома. Никогда я его не снимала, а тут в душе оставила. «А где ее паспорт?» - спрашивает Абу Бакар. «А паспорт в милиции, ей же нужно было зарегистрировать пребывание, это занимает несколько дней», - не задумываясь, заявляет Веселин. Тут вдруг возникли проблемы, - говорит Ирина. -Подошел еще один партизан, видимо заинтригованный долгой дискуссией, и я поняла, что они сейчас устроят целый консилиум. Спрашиваю по-английски у Веселина: «Что происходит, чего хотят эти люди?» И тогда они нас пропустили, - она триумфально улыбается. - Посадили в предпоследний ряд.

Все говорило о том, что их в ближайшие часы выпустят, но конечно не ночью. Террористы явно опасались темноты.

- Один из них так и сказал: «Будем вас выпускать на рассвете, когда станет светло, - говорит Филиппова. - Иначе российские спецслужбы вас расстреляют, а свалят на нас». И началась дискуссия, когда в Москве в конце октября рассветает. Мы решили, что в девять. Абу Бакар согласился: «Ладно, пусть будет в девять».

Несмотря на предоставлявшийся шанс освобождения, не все зрители с зарубежными паспортами решились прибегнуть к этому способу. Были и такие, которые боялись какого-то подвоха со стороны террористов.

- Не все признались, потому что не верили им, - говорит Филиппова. - Никто не знал, зачем они отбирают иностранцев. Я тоже не верила, что нас выпустят. Это же была такая смачная наживка для мировой прессы. Если бы они выпустили иностранцев, никого бы уже не интересовало, как русские разрешат проблему и как будут потом объясняться.

Но для некоторых предъявление зарубежного паспорта означало бы еще и разлуку с близкими.

- В какой-то момент я сел рядом с двумя нашими оркестрантами, - рассказывает Васильев. - Евгений Кочет - гражданин Украины, и его жена Александра - россиянка. Женщина всеми способами пыталась убедить его показать паспорт, могли бы его выпустить. Она прямо-таки гнала его на свободу. А он не хотел уходить. Эта драма разыгралась на моих глазах. Позднее, во время штурма, Женя Кочет погиб. А с другой стороны от меня, - продолжает Васильев, - сидела английская семья - муж, жена и взрослый сын. Пожилого мужчину передергивали конвульсии. Я утешал его как мог. Кажется, он был серьезно болен. И в конце концов его, как больного, освободили. Он встал и вышел, даже не оглянувшись на семью.

Террористы объявили также, что домой смогут спокойно уйти чеченцы и люди, исповедующие ислам. Тут же подали голос трое азербайджанцев - мужчина и две женщины. Мужчина заявил, что занимает высокую и очень влиятельную должность в Азербайджанских авиалиниях - является одним из директоров московского бюро фирмы и террористы должны освободить его себе во благо. Однако связи азербайджанца не произвели на чеченцев никакого впечатления, что было с их стороны ошибкой. Уже после штурма власти Баку, где проживает крупная чеченская диаспора, закрыли их информационный центр, несмотря на то, что террористы перед самым штурмом в конце концов выпустили азербайджанцев. Мы еще вернемся к этому позже.

Самым удивительным был, однако, случай Яхи Несерчаевой. Эта сорокатрехлетняя чеченка не созналась в своей национальности и разделила судьбу остальных заложников - провела пятьдесят семь часов в руках своих земляков, а потом, как все, перенесла на себе воздействие газа, чуть не поплатившись жизнью.

Когда на сцене появились террористы в масках, Несерчаева пережила настоящий шок.

- Когда они прервали действие и стали говорить по-чеченски, я поняла, что все это очень серьезно, - рассказывает Яха. - И кончится все очень плохо. Я это сразу поняла.

Экономист по образованию, Яха приехала в Москву в начале 2000 года, когда в Чечне шли тяжелые бои. Просто сбежала от войны. Нашла работу, стала продавщицей в продовольственном киоске - в Москве на лучшую работу чеченке не устроиться, кому нужны лишние проблемы. Сначала сняла, а потом при помощи семьи купила небольшую квартирку в пригороде. В октябре к ней приехала Галина Можегова, русская, давняя приятельница из Ухты, города в Республике Коми на севере России. Галя уговорила Яху и еще одну свою знакомую, Евгению, пойти на модный столичный мюзикл. Купила билеты в тринадцатый ряд.

Когда на сцене появились мужчины в масках, Галина подумала, что ОМОН разыскивает наркоманов. Подруги, однако, стали ее убеждать, что это элемент спектакля. Галина упрямо твердила, что до Второй мировой войны таких мундиров не было. Минутой позже их уже окружили мужчины и женщины, обвешанные взрывчаткой.

Когда террористы объявили, что чеченцы, мусульмане и грузины смогут спокойно выйти, Яха решила, что не бросит подруг в беде, и не призналась, что она чеченка. Впрочем, она и побоялась признаться, потому что радикальные сепаратисты считают чеченцев, живущих в России, банальными предателями.

- Боялась я. Не знала, что лучше - сказать или нет, - говорит Яха. - Могли ведь застрелить только за то, что чеченка пошла на мюзикл.

И осталась с подругами.

Силой удерживаемые в театре люди пытались понять, зачем террористы делят заложников. Но это было только началом потрясений, которые им пришлось пережить в течение тех трех дней.

Управившись с иностранцами, Бараев опять вышел в проход перед сценой.

- Пусть ко мне подойдут маленькие дети, которые есть в зале, - сказал вооруженный до зубов террорист. А его помощники начали указывать на детей, которые должны подойти. Раздались крики, матери не хотели выпускать из рук своих чад, все больше людей, напуганных, потрясенных происходящим, плакало.

- Дети, подошедшие к Мовсару, напуганные плачем десятков людей, жались к ногам террориста, - вспоминает Филиппова. - И тогда Бараев отправил одного из них обратно, заявив, что он слишком большой. «У нас в Чечне ваши русские солдаты во время зачисток забирают двенадцатилетних». Тогда впервые прозвучала фраза о детях, достаточно взрослых, чтобы остаться в зале и играть роль заложников.

В конце концов Бараев собрал вокруг себя около пятнадцати ребятишек. Всех вывели под аккомпанемент страшного плача, раздавшегося в зрительном зале. Посторонние люди заливались слезами, как будто отправляли на смерть собственных детишек. Никто ведь не знал, куда идут с ними террористы. И потом, в течение нескольких часов, эти дети для родителей как будто умерли, как будто их потеряли навсегда. Дело в том, что спецслужбы продержали детей в автобусе до полуночи, где их допрашивали агенты ФСБ. Видно, все-таки они были недостаточно маленькими, чтобы избавить их от этого. Многие родственники только под утро получили сообщение, что могут забрать внучонка или племянника. И только тогда звонили матери в театр, если у нее был с собой мобильный, и сообщали, что ребенок спасся.

- Денис, руководитель ансамбля ирландского танца, кричал одной девочке из своей группы: «Только не вздумай забирать вещи из репетиционного зала, бегом в метро и домой!» - рассказывает Филиппова. - Ему, наверное, и в голову не пришло, что ФСБ продержит ее всю ночь в автобусе. Родители, оставшиеся в зале, сходили с ума от волнения, не имея никаких известий о своих детях.

Несмотря на это, несколькими минутами позже Бараев был награжден бурными аплодисментами за то, что согласился выпустить беременную женщину. Это была тридцатилетняя Наталия Сухарева из Челябинска. Предпринимательница, занимающаяся торговлей обувью. Она тесно сотрудничала с объединением «Уралобувь», производящим ботинки. В Москве как раз проходила ярмарка обувной промышленности, и она, несмотря на восьмой месяц беременности, со своими двумя коллегами представляла в российской столице интересы уральского предприятия. В среду после работы решили пойти на мюзикл, развлечься. Когда в зал ворвались террористы, им казалось, что пули свистят над их головами. Наталии стало плохо, и ее приятельница, сорокачетырехлетняя Людмила Товмасян, упросила террористов отпустить подругу. Люда Товмасян погибла во время штурма, а для Наталии все закончилось хорошо. Выйдя на свободу, она чуть ли сразу же вернулась в Челябинск. Через месяц после теракта попала в роддом. Это был ее первый ребенок. Роды, по словам врачей, осложнял сильнейший стресс, пережитый в театре. Поэтому решено было делать кесарево сечение. Так появился на свет Александр весом 3950граммов.

- Это он меня спас, ему я обязана жизнью, - повторяла позже Наталия.

Позже террористы, уже без оваций, освободили с балкона еще одну беременную, восемнадцатилетнюю Ольгу Трейман, работницу театрального буфета.

В тот вечер, сразу же после антракта, Ольга пошла в туалет на третьем этаже рядом с балконом. Несмотря на седьмой месяц беременности, чувствовала она себя прекрасно, рожать, по словам врачей, должна была через два месяца и собиралась до конца работать.

Следом за ней в туалет вбежала театральная уборщица, пожилая женщина, которая шепотом сообщила Ольге, что в здании что-то творится - похоже, грабят! Обе просидели в туалете часа два. Слышали доносящиеся из коридора выстрелы, чьи-то голоса и шаги. В конце концов кто-то пинком ноги выломал дверь в туалет, появился мужчина в камуфляже и маске, обвешанный какими-то мешочками, с рюкзаком на руке. Так, во всяком случае, утверждает Ольга.

- Того, кто нас вывел из туалета, звали Аслан, - рассказала Ольга сразу после освобождения газете «Известия». - Когда он проходил рядом, я его остановила и спросила, долго ли они собираются нас держать. Он сказал: «А мне все равно, хоть целый год, нас отсюда и так живыми не выпустят».

А потом Ольга увидела, как в партере освободили беременную женщину. Притворилась, что ей стало плохо, и Аслан решил выпустить ее из театра. Приказал ей поднять руки вверх и не оглядываться.

Муж Ольги, Андрей Трейман, в расположенном в двухстах метрах от театра центре, где собирались родственники заложников, буквально сходил с ума. Но еще почти два часа никто так и не сказал ему, что его жена на свободе, - все это время ее допрашивали сотрудники ФСБ, которых чьи-то волнения мало трогали.

Были опасения, что пережитый Ольгой стресс может вызвать преждевременные роды, - к счастью, все закончилось благополучно - через три недели родился маленький Сергей. Правда, он был недоношенным, но абсолютно здоровым и нормальным ребенком. Даже врачи удивилась - ребенок весил 3330граммов, рост 51сантиметр. В семье Трейманов его боготворят - если бы не он, эта история могла бы закончиться для Ольги печально.

Около полуночи, через три часа после захвата театра террористами, освободился, по существу по собственной инициативе, один мужчина. Владимир Школьников, научный работник Центра демографии и экологии человека в Институте планирования народного хозяйства Российской академии наук. Поскольку он часто бывал в Германии, он предложил террористам свою помощь - у него были прекрасные связи с немецкими журналистами, и он пообещал, что устроит Бараеву интервью для немецкого телевидения. Начал звонить в Германию, потом ждал ответного звонка. Однако появились какие-то проблемы со связью, и чеченцы договорились с профессором, что выпустят его, а он уже на свободе свяжется с журналистами и договорится относительно интервью. В зале осталась его жена, Мария Школьникова, и больной сын Максим, лет пятнадцати.

Террористы покончили с разделением заложников далеко за полночь. Многие бывшие зрители все еще не могли поверить в спектакль, который разыгрывался на их глазах. Представление нереальное, как кошмарный сон. Многие все еще надеялись проснуться.

А пробуждение приближалось семимильными шагами, только, увы, оно оказалось страшнее всякого кошмара.

 

Глава 8

Милиция не сразу узнала о том, что случилось в театре на Дубровке. Охранники, сидевшие в своей каморке в задней части здания, с первых же минут пытались дозвониться, но телефоны были заняты, а вскоре их спугнул вооруженный чеченец, и они попросту сбежали. Только после девяти вечера некоторым зрителям удалось дозвониться, но, поскольку они звонили украдкой, опасаясь террористов, и быстро прекращали разговор, дежурные милиционеры сочли, что звонит какой-то ненормальный. В конце концов, в Москве ежедневно регистрируется несколько десятков звонков о бомбах в Кремле или здании правительства, хотя первенство тут держат школы, «заминированные» перед экзаменами и контрольными. Рекорд, несомненно, побил некий пятилетний гражданин, который не хотел идти в детский сад и сообщил о заложенной там бомбе. Трудно дивиться милиции - так же, как зрители «Норд-Оста», они не могли поверить - теракт в самом центре Москвы?! Это же невероятно! Заложники позднее признавались, что милиционеры ругали последними словами и бросали трубку. Но таких звонков становилось все больше, заложники звонили не только в милицию, они набирали также номера городских служб. А попытки передать сообщение усилились после того, как Бараев закончил свою речь. Это катилось как цунами. Телефонная сеть в окрестностях театра была так перегружена, что многие никак не могли дозвониться.

Один из первых драматических разговоров запертого в театре на Дубровке зрителя с дежурной Московской службы спасения был записан на пленку. Вероятно, это был не первый звонок, от предыдущих, видимо, просто отмахнулись, потому что звонивший сразу же предупреждает, что не шутит, что информация очень серьезная. Записанный разговор опубликовало радио «Маяк»:

- Служба спасения, оператор 300, добрый вечер.

- Добрый вечер…

- Слушаю, говорите…

- Это не розыгрыш, тут заложники в зале театра, на «Норд-Осте».

- Да…

- Метро Пролетарская, в театре.

- Назовите адрес.

- Поймите же, я не знаю адреса, это мюзикл «Норд-Ост».

- Да, да…

- Мне кажется, улица Курочкина, 6 или 7.

- Сколько заложников?

- Заложников? Полный зал.

- Какие требования?

- Что они требуют? Чтобы вывели войска из Чечни.

- Ясно, понимаю, прошу не отключаться.

- Извините, но может, придется отключиться. (Минутное молчание)

- Скажите, что сейчас происходит в зале?

- В зале? Ну, собственно, ничего, все пробуют дозвониться, но не у всех получается. А террористы расхаживают с оружием.

- Они вас не выпускают, но можете ли вы свободно передвигаться по залу?

- Ходить нельзя. Сидим. Как сидели, так и сидим. Как на спектакле. По бокам, приставные места, стоят женщины, заминированные.

- Какие?!

- Заминированные, все женщины заминированы. Посреди зала лежит бомба.

- И женщины стоят рядом?

- Да, рядом с ней и вокруг всего зала.

- Женщины стоят в проходах?

- И в проходах, и вокруг. Стоят.

- Они специально женщин вытащили?

- Нет, эти женщины с ними. Заминированные, и с оружием. По ходу - камикадзе… (плохо слышно)… это нереально, но мне кажется, что мы тут все погибнем. И это не шутка.

(Конец записи)

Наконец перед зданием театра появилась патрульная машина. Свидетели подтвердили милиционерам, что в театре были слышны выстрелы. А поскольку зрители звонили и в редакции газет и телевидения, обеспокоенные журналисты прибыли на место почти одновременно с милицией.

Только в 21. 30 в Москве была объявлена тревога для всех городских и специальных служб.

К театру стали подъезжать машины скорой помощи, пожарные машины, спецотделы милиции и агенты ФСБ. Из Подмосковья были вызваны особые отделы МВД - ОДОН (отдельная дивизия особого назначения) некогда носившая раньше гордое имя Феликса Дзержинского, и 21-я бригада спецназа войск МВД, так называемая Софринская (ее база находится в подмосковном Софрино). Их задачей было создание многоуровневого кольца оцепления вокруг Дома культуры и обеспечение порядка в районе театра. У софринцев были давние счеты с чеченцами - они не раз бывали в кавказской республике и снискали там дурную славу своей жестокостью. Именно софринская бригада еще до рассвета расставила несколько бронетранспортеров вокруг театра на улицах, где до этого уже было перекрыто движение. Все подмосковные воинские части, прежде всего воздушно-десантные, были приведены в состояние повышенной боевой готовности.

Перед театром появилось множество разного рода специальных и городских служб - ГАИ, саперы, отряды спасателей МЧС, милицейские отряды СОБР и ОМОН - именно с ОМОНом зрители так неудачно спутали террористов. Поначалу неизвестно было, кто кому должен подчиняться, с каждой минутой нарастал хаос. Даже спецслужбы не знали, что делать. Приказы отдавали все кому не лень. Кроме того, у милиции почти сразу родился замысел немедленного штурма, пока террористы не укрепились в театре. К счастью, этот план не был реализован.

Царил такой хаос, что поначалу даже оцепление было организовано кое-как. Еще пару часов после того, как спектакль был прерван террористами, журналисты и зеваки беспрепятственно проходили почти к самому зданию театра. Как окажется позже, и в четыре утра, когда в театр проникла Ольга Романова, оцепление тоже не было герметичным, а ситуация на перекрестке улиц Мельникова и Первой Дубровской была по настоящему взята под контроль только под утро.

Никто не отважился спасать запертых в театре людей. В 22 с минутами технический директор театра Андрей Ялович обратился к милиции с просьбой помочь ему вызволить коллег. Ялович, получивший, наверное, сообщение по телефону от кого-то из укрывшихся в служебных помещениях театра, знал, что в гримуборных второго и третьего этажей, в детской гримуборной и театральных мастерских прячутся актеры и технический персонал театра. Все эти помещения находятся недалеко от служебного входа, и террористы не сразу туда добрались. К этому времени укрывшиеся там сотрудники театра заперли двери на ключ, а чеченцы не проверяли помещений, в которые не могли попасть. Значит, надо было точно определить, где спрятались люди, и как можно скорее помочь им. Конечно, это было рискованно, так как никто не знал, где именно находятся террористы. Была и еще одна проблема - все окна на первом этаже были зарешечены. Без помощи Ялович сам не мог с этим справиться. Милиционеры, однако, не рвались в герои. Помогли директору только спасатели МЧС. Экипированные специальным инструментом, разрезали и отгибали решетки на окнах, помогали вытаскивать попавших в ловушку людей. Страховали актрис и Алексея Иващенко во время их головокружительного спуска с третьего этажа.

Фрагмент акции спасателей успели снять появившиеся с камерами у театра телерепортеры. Вскоре запись показывали уже все российские телеканалы.

Сообщение о теракте российские агентства передали почти точно в 22. 00. Однако первая информация была довольно обыденной и, надо признаться, даже несколько несерьезной: «…сегодня вечером в одном из домов культуры на окраине Москвы группа неопознанных лиц захватила заложников. Не исключено, что нападающие - выходцы с Кавказа. Их требования пока не известны». Жители Москвы настолько привыкли к ежедневным заказным убийствам, к частым взрывам и бандитским разборкам, что заложники в пригородном Доме культуры никого особенно не взволновали.

Только через несколько минут выпуск теле- и радионовостей был прерван и все телевизионные и радиоканалы начали вживую передавать репортажи с Дубровки. Поначалу журналисты не знали никаких подробностей. Некоторые сообщали, что заложников всего несколько десятков человек. Только в 23.00 по ОРТ выступил Александр Цекало, один из продюсеров мюзикла, и сообщил, что в тот вечер было продано семьсот одиннадцать билетов и что в зрительном зале находится также часть технического персонала театра и актерской труппы, а также, вероятно, небольшое количество людей с входными билетами и приглашениями и, может быть, кто-то прошедший без билета. Цекало сказал также, что пытался связаться со знакомыми, находящимися в зале, но по телефону ответил чеченец, который коротко бросил: «У нас война».

Именно во время первых репортажей в прямом эфире случались кошмарные журналистские ляпсусы. Корреспондент телевидения, который разговаривал с Цекало, прямо спросил его: «Что он мог бы посоветовать десантникам? Как проникнуть в театр?» И Цекало стал в подробностях рассказывать о планировке театра. Террористы в течение всех драматических событий слушали радио и внимательно следили за новостями на небольших экранах переносных телевизоров. К счастью, они, кажется, не воспользовались советами продюсера.

Однако это не российские средства массовой информации первыми передали сообщения о теракте. Уже в 21. 49 на сайте чеченских сепаратистов появилась короткая информация о нападении на театр под триумфальным заголовком «Моджахеды вошли в Москву». Дословно сообщение было следующее: «С агентством Кавказ-центр связался Мовсар Бараев. Чеченские моджахеды захватили в Москве театр с тысячей заложников. Отряд возглавляет Мовсар Бараев. С его слов, в отряде кроме чеченских моджахедов находятся сорок вдов чеченских партизан. Здание заминировано. Все участники операции обвязаны минами. Мовсар Бараев заявил, что все атаковавшие Москву - смертники. Требование одно - окончание войны и немедленный вывод российских оккупационных войск с территории Чечни. Бараев заявил также, что чеченские моджахеды пришли в Москву не выживать, а умереть. Заверил, что все находившиеся в здании театра дети отпущены. Агентство следит за развитием событий».

Террористам было важно, чтобы их акция прозвучала как можно громче на весь мир, поэтому примерно в то же время в редакцию Би-би-си на Северном Кавказе позвонил Мовлади Удугов. Тем, кто занимается Россией и Чечней, эта личность хорошо известна. Во время первой чеченской войны Удугов был министром информации партизанских властей. Обхаживал каждого журналиста, который хотел показать войну с чеченской стороны. Один из российских генералов позднее заметил, что Россия проиграла информационно-пропагандистскую войну одному человеку - Удугову, который оказался более эффективным, чем, как выразился генерал, «весь отдел пропаганды Центрального Комитета». Во время второй войны Удугов, связанный с радикальным крылом сепаратистов, практически исчез из эфира. Если во время первой войны он был всем доступен и почти ежедневно комментировал события в республике, из которой практически не выезжал, то во время второй никто его не видел. Ничего странного - в Чечне он не показывался, жил в Турции и арабских странах.

В беседе с английским корреспондентом Удугов подтвердил, что отрядом руководит Мовсар Бараев, и заявил, что театр заняли боевики из 29-й дивизии чеченских смертников. Именно этот звонок стал на следующий день для президента Владимира Путина главным доказательством того, что Москву атаковали международные террористы, входящие в мировую террористическую сеть.

Сообщения по радио и телевидению привели к тому, что у театра помимо милиции и журналистов появились толпы зевак. Были среди них люди, которые действительно хотели как-то помочь, но были и банды подвыпивших скинхедов, которые громко требовали навести порядок с черными и внимательно вглядывались в лица прохожих, ища повода для скандала. Еще ночью появились сообщения, что неизвестные хулиганы сильно избили какого-то азербайджанца, жившего неподалеку от театра, поздно возвращавшегося домой с работы. Пришли к театру и люди психически неуравновешенные, и герои, готовые добровольно отдаться в руки террористов за освобождение женщин. На один из металлических гаражей влезли двое мужчин в белых бумажных масках. В руках они держали плакат «Русские мужчины поменяются с заложницами». Почти сразу же к ним присоединились еще четверо не очень трезвых мужчин. Трудно сказать, были ли это серьезные намерения, или желание покрасоваться перед телекамерами. Тут же завязалась драка, потому что кто-то счел это кривлянием и порвал плакаты. Несколькими часами позже несколько мужчин, называвших себя ветеранами Чечни, попытались прорваться через кордон, «чтобы разобраться с черными». К счастью, безуспешно. Только утром милиция окончательно навела порядок вокруг театра.

Президент Владимир Путин был проинформирован о событиях на Дубровке задолго до 22. 00, еще до появления сообщений в средствах массовой информации. После первых телефонных переговоров в Кремль прибыли директор Федеральной службы безопасности Николай Патрушев и министр внутренних дел Борис Грызлов. Примерно в 22. 15 Патрушев встретился с журналистами в коридоре Кремля. На этой встрече он сказал: «Вместе с министром внутренних дел мы проинформировали президента о ситуации вокруг Дома культуры театрального центра на Дубровке в Москве, где вечером 23 октября во время представления мюзикла "Норд-Ост" группа вооруженных людей захватила заложников. Кроме того, хочу сообщить, что в состояние боевой готовности приведены части особого назначения ФСБ, МВД и Министерства обороны. На месте создан штаб, который возглавил один из моих заместителей. Именно он получает всю информацию, оценивает ее, и на основе этой информации будет предпринимать конкретные меры».

Можно предположить, что первая встреча в Кремле носила технический характер, там еще не принимались решения, от которых зависела жизнь заложников. Руководители ФСБ и МВД проинформировали президента о принятых ими решениях и договорились об очередной встрече через несколько часов.

Во главе упомянутого Патрушевым штаба встал не просто «один из заместителей», а первый заместитель директора ФСБ и его многолетний близкий и доверенный сотрудник, сорокадевятилетний генерал Владимир Проничев. Личность не рядовая -он много лет прослужил в погранвойсках (в советское время эти войска входили в состав КГБ), руководил окружным управлением ФСБ в Карелии, а затем пошел на повышение вместе со своим патроном: был командиром контртеррористической группы «Вымпел», затем главой департамента по борьбе с терроризмом, а после реорганизации возглавил значительно более мощное подразделение - департамент по делам охраны конституционного строя и борьбы с терроризмом. Занимался не только террористами, но и, кажется даже в большей степени, радикальной левой и правой оппозицией.

Штаб, который возглавил Проничев, моментально нашел для себя прекрасное место - Госпиталь ветеранов войны напротив Дома культуры, дословно - на противоположной стороне улицы Мельникова. На третьем этаже госпиталя со стороны улицы и театра имелся балкон, с которого как на ладони было видно захваченное здание. Находиться там, однако, было небезопасно - опасались чеченских снайперов.

Из соображений безопасности почти сразу же было принято решение об эвакуации пациентов госпиталя. Всего с улицы Мельникова в течение нескольких следующих часов было вывезено пятьсот двадцать четыре старика, которые помнили еще Вторую мировую. Один из пациентов сознался журналистам, что все это сильно напоминает Великую Отечественную войну.

Одно из первых решений штаба было весьма радикальным - в здании театра отключили воду. Это должно было помочь сломить дух террористов. Точно так же семь лет назад поступил штаб, руководивший осадой больницы в Буденновске, - очень быстро условия в переполненной людьми больнице стали невыносимыми, однако это никак не повлияло на людей Басаева, которые выстояли до конца осады.

На Дубровке последствия смелого шага спецслужб, одобренного, как можно предположить, лично Проничевым, были прямо противоположны ожидаемым - один из выпущенных террористами детей сказал, что вода там обязательно нужна, потому что террористы дают пить заложникам. Штаб тут же отдал новый приказ - немедленно включить воду! Специалисты из городских служб водоснабжения незамедлительно исполнили приказ, и старые, почти тридцать лет не ремонтированные трубы в здании, не выдержали такого эксперимента. Снова пришлось, на этот раз частично, перекрывать воду и просить у террористов согласия на допуск в театр ремонтной бригады.

История с водой имела неприятные последствия и для скрывавшихся в подвальных помещениях театра людей - подвалы залило водой, им пришлось бродить по щиколотку в жидкой грязи. Убегать в глубь подземных коридоров пришлось и Михаилу, прятавшемуся за станком в мастерской.

Очередное решение было значительно более понятным и наверняка принесло ощутимую пользу, однако его законность до сих пор вызывает сомнения. Оперативный штаб принял решение немедленно раскодировать мобильные телефоны. По предложению штаба Министерство связи - вероятно, еще до полуночи - разослало специальное письмо операторам сотовой связи с требованием немедленно прекратить шифровку сигналов, поступающих с сотовых телефонов. Как утверждают специалисты, даже зашифрованный сигнал можно раскодировать, но это требует времени и сложной аппаратуры. Незакодированный сигнал тоже нелегко расшифровать, но значительно более простые приспособления позволяют сделать так, чтобы разговор по сотовому телефону перестал быть тайной и мог прослушиваться. В других странах для прослушивания телефонных переговоров необходимо решение суда или хотя бы санкция прокурора. В России достаточно решения Министерства связи. Операторы сотовой связи не протестуют, поскольку в подписанных ими договорах на лицензирование деятельности есть пункт, предписывающий в таких ситуациях подчиняться указаниям властей.

Все операторы сотовой связи, в том числе два крупнейших - «Билайн» и «МТС», без возражений немедленно раскодировали сигналы и предоставили свои помещения десяткам агентов ФСБ и ФАПСИ (Федеральная служба правительственной связи и информации, которая не только обеспечивает охрану правительственных телефонов, но и занимается электронной контрразведкой; через несколько месяцев после событий на Дубровке ФАПСИ была расформирована в рамках реорганизации). Правда, рядом с театром почти наверняка сразу же появились напичканные электроникой и антеннами машины электронной разведки, но на них ложилась только поддержка работы агентов в офисах операторов сотовой сети. Многое говорит о том, что спецслужбы просто подключились к аппаратуре, передающей и усиливающей сигнал с мобильных телефонов. А возможно, им и не требовалось с этой целью ехать в трансмиссионные центры отдельных операторов - не исключено, что нужный сигнал передавался по специальным каналам в центр связи ФСБ.

Стоит добавить, что агенты занимались не только подслушиванием разговоров. Требовался еще и перевод - ведь часть разговоров шла по-чеченски, по-арабски и на других языках. Звонили и заложники, и толпы журналистов со всего мира, собравшиеся вокруг театра. Кроме того, если разговор представлял особый интерес, ФСБ, используя возможности оператора и собственные машины с пеленгаторами, с точностью до нескольких метров определяла местоположение говорящего. Похоже, что именно таким образом был задержан Заурбек Талхигов, единственный чеченец, который позже будет осужден за содействие террористам. Он затесался в толпу журналистов на улице возле театра и очень подробно рассказывал Мовсару Бараеву о ситуации вокруг здания - о размещении снайперов, бронетранспортеров и воинских частей. Говорят, что спецслужбы запеленговали говорливого чеченца с точностью до нескольких метров.

Большинство сотовых телефонов дали своим владельцам сигнал, что аппарат раскодирован и легко прослушивается. На экранах некоторых телефонов появился маленький символ открытой задвижки, на большинстве - восклицательный знак. Трудно сказать, знал ли Бараев о том, что телефонные разговоры прослушиваются. Наверное, догадывался. Тогда так же трудно сказать, насколько соответствует действительности опубликованная позже ФСБ запись разговоров Бараева, например, с Зелимханом Яндарбиевым.

Попытки вступить в контакт с террористами были предприняты в первые же часы после захвата театра. В штабе появился известный депутат Госдумы из Чечни, бывший генерал милиции Асланбек Аслаханов, никогда не скрывавший своих стремлений стать президентом кавказской республики. Аслаханов быстро определил номер мобильного телефона Мовсара Бараева и пытался договориться с ним о встрече. Первый разговор состоялся примерно в два часа ночи и был кратким - террористы не желали вступать в контакт. Аслаханов договорился, что позвонит через два часа, то есть в четыре утра. Однако в тот момент в театре уже ни у кого не было ни времени, ни возможности разговаривать с депутатом - как раз около четырех утра в театр пробралась Ольга Романова, которую вскоре террористы расстреляют. Так, на звонки Аслаханова несколько часов никто не отвечал, зато сам Аслаханов охотно делился с журналистами, чего он хочет добиться от террористов.

- Пусть выпустят женщин! Ведь чеченцы не воюют с женщинами, - объяснял он журналистам. - Я с радостью стану заложником. Пусть вся чеченская диаспора приедет сюда и идет в театр, чтобы все увидели, какие чеченцы на самом деле.

Закончилось все, однако, громкими словами. По призыву Аслаханова у театра появилась группа проживающих в Москве чеченцев, но никто из них не пошел в театр в обмен на освобожденных заложников. Зато вместе с ними появился и упомянутый уже Заурбек Талхигов, который потом так подробно обсуждал ситуацию с Бараевым, называя его при этом братом.

Наверное, уже тогда, в первые часы после захвата театра террористами, штаб под командованием Проничева принял решение начать подготовку к силовому разрешению ситуации. Две самые элитные российские контртеррористические группы «Альфа» и «Вымпел», подчиненные руководству ФСБ, получили приказ начать подготовку к штурму. Пока что этот приказ был отдан на тот случай, если террористы начнут вести себя агрессивно или убивать заложников.

Наверняка еще до рассвета антитеррористические силы изучили все московские дома культуры. Оказалось, что есть два очень похожих на Дом культуры на Дубровке строения - Дом культуры АЗЛК (Московского завода им. Ленинского Комсомола, выпускавшего автомобили «Москвич»), расположенный всего в паре километров от Дубровки на Волгоградском проспекте 46/15, поблизости от метро «Текстильщики», и Дом культуры «Меридиан» у метро «Калужская». Первый подвергся перестройке, поэтому именно «Меридиан», почти близнец Дубровки, стал на ближайшие два дня полигоном, на котором до потери сознания тренировались офицеры «Альфы». Они ни на минуту не выходили из здания. Еду привозили в столовую, спали по нескольку часов в день там, где их застал приказ «Вольно!», чаще всего на полу в коридорах.

О том, как выглядела тренировка контртеррористических групп неизвестно практически ничего. Мне удалось только узнать, что вначале офицеры «Альфы» изучали здание, заглядывали во всевозможные закутки, запоминали каждый поворот коридора. Потом они были разделены на звенья, а Дом культуры - на зоны. Каждое звено многократно тренировало подход к «своей» зоне и ее зачистку.

Почти наверняка уже тогда президент Путин рассматривал, как наиболее вероятное, предложение штурма здания театра. Здания, в котором находилась почти тысяча заложников и несколько десятков террористов. Если бы это удалось, успех вознес бы внутренний и международный рейтинг Путина на недосягаемую высоту. Весьма вероятно, что именно об этом говорил Путин во время очередного совещания в Кремле, которое началось около полуночи, то есть через три часа после захвата театра террористами. На этот раз, кроме двух предыдущих посетителей, Патрушева и Грызлова, в кремлевском кабинете Путина появился премьер Михаил Касьянов и шеф президентской администрации Александр Волошин. Телевидение позже показало запись этой встречи, но с отключенным звуком.

Наблюдатели, которые впоследствии анализировали поведение президента в ходе драматических событий с заложниками, заметили, что не было одного, казалось бы, обязательного элемента подобных кризисов - обращения к народу. В течение пятидесяти семи часов драмы Путин ни разу не выступил по телевидению и не обратился напрямую к народу. Наблюдатели считают, что российский президент, сохранивший привычки сотрудника КГБ, все еще остается больше разведчиком, чем политиком, и считает, что в момент кризиса нужно искать пути его разрешения, а не завоевывать благосклонность общественного мнения. С обращением можно подождать до окончания штурма.

Молчание Путина возмутило журналистов. Первая пленка с записью ночного совещания президента, премьера и глав МВД и ФСБ была тщательно проанализирована, журналисты наняли даже специалистов чтения по движению губ. Именно так этот разговор расшифровал Леонид Парфенов в программе «Намедни» на НТВ:

Путин: Итак, наша следующая встреча состоится на месте.

Патрушев: Думаю, надо все подготовить.

Касьянов: Я против. Это может пойти во вред требованиям.

Путин: Обсудим это на месте.

О каком месте говорит президент? Каким образом что-то, что собираются предпринять политики, может повредить требованиям террористов? Часть журналистов сочла, что Путин говорил о планируемом штурме и хотел приехать на место захвата, к Дому культуры. Однако официально Путин ни разу не появился ни в оперативном штабе, ни вблизи театра. Не было и никаких утечек, намекающих на возможность его появления там инкогнито. Впрочем, не совсем понятно, зачем президенту нужно было появляться рядом с занятым террористами театром.

У меня есть другая теория: есть такое место, куда Путин мог бы приехать, чтобы лучше ориентироваться в том, что происходит на Дубровке, без всякой сопутствующей такому визиту суеты, - это Дом культуры «Меридиан», где вскоре должны были начаться учения «Альфы». Там Путин мог своими глазами увидеть театр изнутри и поговорить с десантниками. И спросить их, насколько велик риск того, что операция закончится бойней. Приезжал ли президент в «Меридиан» и разговаривал ли с «альфовцами»? Не известно.

Зато мне удалось с достаточной степенью вероятности установить, что уже через сутки, то есть 24 октября вечером или ночью с четверга на пятницу, решение о штурме с использованием газа было принято. Практически наверняка его принял лично президент России. Официально до сегодняшнего дня не назван человек, ответственный за штурм, что может только свидетельствовать в пользу того, что решение принял лично Путин. Теоретически такой приказ мог отдать шеф оперативного штаба Проничев, но многое указывает на то, что он был исполнителем, который самостоятельно принимал решения только относительно технических деталей.

 

Глава 9

Электрик Василий Рузаев работал на Дубровке с тех пор, как построили Дом культуры. С самого начала неизменно занимал он свой пост в небольшой комнатушке под сценой, прямо напротив входа в оркестровую яму. Снаружи все менялось - умирали генеральные секретари партии, потом развалилась и сверхдержава, казавшаяся вечной. Ба, даже в самом Доме культуры произошли перемены - ушли в прошлое партийные и заводские торжественные заседания, а на сцене появился спектакль мирового образца. Только Василий Рузаев не менялся - худой, несмелый, скромный блондин, не любивший быть в центре внимания. Поэтому о том, как он помогал победить террористов, захвативших театр, почти никто не знает. А было именно так -скромный электрик заводского Дома культуры сыграл немалую роль в этой истории. Если бы не Рузаев, штурм десантников задержался бы, наверное, на день или два. И трудно сказать, что еще бы произошло за эти дни - может, власти были бы вынуждены пойти на уступки, а может, террористы расстреляли бы десятки людей.

Известно, однако, что происходило с электриком все 57 часов до начала штурма. В среду, 23 октября, у Рузаева было дежурство, которое он, как обычно, проводил под сценой. В комнате с ним был его помощник Юрий, который заступал ему на смену.

- На стене висят два громкоговорителя, - рассказывает Рузаев. - Один на случай технических неполадок - если в театре что-то не так, нас по нему вызывают. А второй транслирует, что происходит на сцене, но этот мы обычно выключаем в начале спектакля. И вдруг слышим по этому первому приемнику два глухих хлопка и голос помрежа:

«Охрана, немедленно на сцену, охрана - на сцену.» И приемник замолчал, как будто прервалась связь. Мы выскочили из комнаты, из туалета рядом выбежал театральный охранник. Мы помчались по коридору под сценой в сторону лестницы на первый этаж, к служебному входу. Там уже собралась толпа, кто-то спрашивал: «Что случилось?», а кто-то говорит: «Чеченцы в камуфляжах!» Вдруг вижу, а из-за угла, метрах в двадцати от нас, вышел человек в камуфляже, с автоматом, и стал выкрикивать в нашу сторону какие-то угрозы, типа «Стой, стрелять буду!», - продолжает электрик. - Говорил он с акцентом. И даже сделал шаг в нашу сторону, но я уже больше на него не смотрел. В один момент всех как ветром сдуло, каждый побежал туда, где рассчитывал спастись: кто к служебному входу, кто на второй этаж, а мы с Юриком побежали в подвал.

Но они не сразу скрылись в темном лабиринте под театром. Когда стало ясно, что за ними никто не гонится, вернулись к служебному входу. Там уже никого не было. Наверное, именно тогда террорист в маске услышал от театрального пожарника, что стреляет холостыми, а потом наткнулся на Георгия Васильева, повел его в зрительный зал и на этом закончил осмотр коридора за сценой. Тем временем под сценой находились музыканты, вышедшие из оркестровой ямы. Некоторое время Рузаев и музыканты обменивались информацией о том, что творится в театре, а потом Василий и Юрий зашли в свою комнату обдумать, как быть дальше. Ясно было, что ситуация серьезная. После короткого обсуждения решили, что надо бежать в подвальные коридоры и там спрятаться, лучше всего за вентиляционными или отопительными трубами.

- По пути заглянули в комнату, где сидели девушки из оркестра, и предложили им свою помощь, - рассказывает Рузаев. - Но они и слышать не хотели о подвалах. Говорили, что там темно, холодно и некуда даже сесть. Некоторые сначала согласились идти с нами, а послушали других - и тоже остались.

За Рузаевым и его помощником пошел один из музыкантов, Михаил, но только затем, чтоб спокойно покурить. Рузаев этого уже не видел.

Поначалу электрики никак не могли решить, где спрятаться, наконец пошли подземным коридором в сторону улицы Мельникова и нашли подходящее место под строением с левой стороны от главного здания, где находилась коморка Николая Любимова. Работники Дома культуры называли это строение зоной «Б».

Сидели они там недолго. Как утверждает Рузаев, определившись с местом, они тут же вернулись, чтобы разобраться в обстановке. Снова подошли к оркестровой яме, но на этот раз с другой стороны, совсем другим подземным коридором, из которого не было дверей в помещения для музыкантов. Зато были вентиляционные люки, через которые Рузаев, невидимый для тех, кто находился на сцене, мог в полной безопасности спокойно наблюдать, что творится у него над головой. Видел, как террористы поймали девушек из оркестра, как забрасывали их вопросами, кто они и что делают в подвале под сценой.

Электрики вздрогнули - стало ясно, что дело не шуточное. Ведь они и сами чуть не попали в руки чеченцев.

Потом Рузаев еще услышал выступление Бараева: «Звоните, кому можете, говорите, что вы заложники, что мы приехали из Чечни и что мы требуем немедленно вывести войска».

Рузаев с помощником вернулись под зону «Б», поспали несколько часов, и электрик опять пошел «на разведку». Заглянул в оркестровую яму, но на этот раз там никого не было. Было раннее утро, оркестровую яму освещали крошечные лампочки на пюпитрах музыкантов. Террористы пока не устроили там туалет. Рузаев услышал покашливания людей в зрительном зале и понял, что теракт еще не закончился.

Они снова стали думать, как бы выбраться отсюда. В голову приходили разные идеи, но одна была на сто процентов нереальной - бежать через служебный вход. Они не знали, где находятся террористы, и прекрасно понимали серьезность их намерений. Не было никакого желания проверять это, хватило того, что они увидели в оркестровой яме и услышали в словах Бараева. Тут им пришло в голову выглянуть через решетку бассейна. В центре внутреннего дворика стоял разваливающийся от старости бетонный фонтан. Электрики пробрались под него и выглянули через зарешеченные оконца в боковых стенках.

- Во всем ДК горит свет, а вокруг - потрясающая тишина, не видно никакого движения, - рассказывает Рузаев. - Обычно двери, возле которых дежурит Любимов, хлопают весь день. Все время кто-то входит и выходит. Мой помощник говорит: «Может, все кончилось?» Но я знал, что это не так - везде горел свет, я видел двери в зону «Б», и они были заперты.

Побег через внутренний дворик исключался. Они отказались от этого пути, так как поняли, что он их на свободу не приведет. Дворик прекрасно просматривался из окон театра, и, стоило им только высунуться, чеченские часовые тут же бы их заметили.

Рузаев и еще несколько человек рассказали мне услышанную от кого-то историю о том, что именно так один человек погиб, а другой был ранен; оба, вероятно, бойцы спецподразделений. По этим не подтвержденным данным спецназовцы пытались пробраться со стороны улицы Мельникова через дворик к дверям в углу здания, в глубине двора. Наверное, это было в то время, когда десантники постепенно овладевали теми помещениями Дома культуры, которые не контролировались террористами. Оказалось, однако, что террористы поставили часового на втором этаже у дверей в кабинет директора - идеальное место, с которого весь внутренний двор был виден как на ладони. Поэтому попытка проникновения внутрь театра окончилась трагически. Эта информация, правда, никогда не была подтверждена официально, - по сообщениям властей, во время осады театра никто из милиционеров и бойцов спецназа не погиб.

Рузаев с помощником вернулись в зону «Б», устроили себе небольшую, бесхитростную лежанку на трубах. Как настоящие бомжи. Оставалось только ждать.

 

Глава 10

Через несколько часов после того, как террористы захватили театр, в кулинарном ПТУ № 190, расположенном буквально в ста метрах от Дома культуры, власти организовали центр помощи родственникам заложников. Именно в этом профучилище работала и работает по сегодняшний день Виктория Кругликова. Центр разместили в спортзале, где кроме занятий физкультуры иногда проходили свадьбы. Как раз в этом зале два месяца назад состоялась свадьба Данилы Чернецова.

В центре дежурили врачи и психологи, можно было перекусить, было горячее питание, кофе и чай, но практически никого это не интересовало.

- Никто и не думал о еде, - рассказывает Валентина Храмцова, жена трубача из оркестра мюзикла. - Оксана, жена Саши, моя невестка, один раз заставила нас что-нибудь съесть, но это потому, что у Александра проблемы с желудком, язвенная болезнь. Есть не хотелось. Все время кофе и кофе.

Кто мог старался заходить в центр, который родственники заложников до сих пор называют штабом, но ненадолго. Просто спросить, нет ли новостей, или посмотреть телевизионные репортажи.

- Там было страшно. Плач, истерика, невозможно находиться в такой атмосфере, - вспоминает Валентина Храмцова. - Тут своя боль, а там еще чувствуешь и страдания других. И с каждой минутой все нарастало. Мы пропускали через себя боль каждого, кто там находился. И это несмотря на собственные страдания. Долго там сидеть было просто невыносимо. Но пока мы были там, эти люди становились нам близкими, как родственники. Мы успокаивали и старались поддерживать друг друга, но толку было мало. Тяжелее всего было смотреть на женщин, у которых в театре были в плену маленькие дети.

Нелегко видеть отчаявшихся людей, когда сам переживаешь трагедию. Психологи утверждают, что если собрать в одном месте много людей, переживших одинаковую драму, например смерть близких в авиакатастрофе, то бесконечное страдание, который каждый из них видит вокруг, усиливает его собственную боль. Начинает действовать обратная связь. Истерика нарастает с каждой секундой.

- В штабе были две категории родственников, - вспоминает Ирина Храмцова, дочь Федора. - Одни были в глубоком отчаянии, они просто сидели там, и их то и дело приходилось приводить в сознание, а другие пробовали что-то делать, чтобы только забыться. Мы были то в одной, то в другой группе. Переходили из одного состояния в другое.

Близкие Федора Храмцова чаще всего все-таки сидели в машинах, припаркованных возле заправочной станции на углу улицы Мельникова и Волгоградского проспекта, и редко появлялись в штабе. Их история - яркий, можно сказать, типичный пример судьбы семей заложников.

О захвате театра они узнали из вечерних новостей. В ту же минуту им стали звонить знакомые, чтобы узнать, все ли в порядке с Федором. А Валентина сама ничего не знала. Надеялась, что муж работает в другом театре и играет сейчас в другом спектакле. Пыталась позвонить ему на мобильный телефон, но он был выключен. Правда, он всегда так делал, трудно представить себе мобильный телефон, трезвонящий в кармане музыканта во время концерта. Очень скоро, однако, подтвердились самые худшие предположения - Федор в этот вечер работал в театре на Дубровке.

А тем временем, именно из-за звонков многочисленных друзей, сам Федор Храмцов не мог дозвониться домой. Ему удалось это сделать только после полуночи.

- Он сказал, что сомневается, что выйдет оттуда, - вспоминает Валентина. - Я его успокаивала, говорила, что власти сделают все возможное и его оттуда вызволят, но он в это не верил. Просил прощения за все, что не так сделал, и прощался с нами. Каждый раз, как дозванивался оттуда, прощался и говорил: «Береги детей», а поскольку очень любил нашу собаку, добавлял: «Поцелуй от меня Эльку, я уже отсюда не выйду». Он был уверен, что их взорвут.

Дети Храмцова, Александр и Ирина, сразу же бросились к театру и пробыли там практически до конца, беспрерывно. Еще много часов после штурма они метались между больницами и центром, пытаясь добыть хоть каплю информации об отце. Поначалу они и мысли не допускали, что отец может не вернуться.

- Первую ночь мы просидели в машинах, слушали радио, и нам все это казалось нереальным, - рассказывает Ирина. - Как будто кто-то снимает приключенческий фильм. Мы все думали, что предпримут власти, чтобы их освободить. Только через двенадцать часов нами стала овладевать паника, мы просто тряслись от ужаса.

Валентина поначалу не поехала к театру, потому что ждала очередного звонка мужа, а утром должна была идти на работу - она работала на фирме компьютерного программирования и интернет-технологий. Шеф поехал в отпуск и попросил Храмцову, чтобы, пока он отсутствует, она ежедневно обязательно приходила на работу. Но тут, где-то вскоре после двенадцати, опять позвонил Федор.

- Федя сказал всего несколько слов о том, как они закладывают бомбы, и отключился, - вспоминает Храмцова, не в силах сдержать дрожь. - Еще раз позвонил через пятнадцать минут. «Не могу говорить», - сказал он и страшно заторопился. Говорил очень быстро и хаотично: «Тут везде устанавливают бомбы, нас взорвут, прощай, береги детей, у нас чудесные дети, поцелуй от меня собачку и внуков - от меня…»

Этого Валентина Храмцова уже была не в силах вынести. Сказала коллегам, чтобы управлялись сами, и поехала к театру. По пути еще зашла в аптеку за лекарством для дочери - ночью был страшный ливень, а потом дождь со снегом, и Ирина, бродя вокруг театра, промокла - начался сильный бронхит. Валентина попросила в аптеке и что-нибудь успокаительное, но не хотела брать новопассит, который продавался без рецепта. Это было слишком слабое средство. Она объяснила, зачем ей нужно лекарство, и аптекарша над ней сжалилась - дала упаковку психотропного фенозепама, который продавался только по рецептам.

Когда Храмцова добралась до театра, был уже вечер. Она быстро нашла детей и дала Ирине таблетки. Дочь заснула в машине.

- У меня было такое впечатление, что я закрыла глаза и тут же их открыла, - рассказывает Ирина. - Понятия не имела, что проспала всю ночь и проснулась только где-то в полдень. Открыла глаза и спросила: «А почему так светло? Ничего не понимаю, ведь еще вечер!»

Ирина и ее брат, как и другие родственники заложников, четыре раза в день обходили кордон, расспрашивали солдат и милиционеров, других родственников, с которыми они познакомились в штабе. Большинство пожимали плечами, повторяли, что сами ничего не знают, стоят в кордоне вторые сутки, никто их не подменяет и им уже все это надоело. Иногда только родственники передавали какую-то информацию от заложников, которые до них дозвонились.

- Мы поняли, что, если не хотим потерять голову, нужно что-то делать, - вспоминает Ирина. - Это была потребность - сделать хоть что-то, чтобы помочь заключенным в театре. Когда на следующий день возникла мысль устроить демонстрацию, кто-то принес рулоны обоев, и мы начали писать лозунги.

Иногда в штаб приходили представители власти и рассказывали, как прекрасно себя чувствуют заложники в руках террористов, как с ними хорошо обращаются. А потом сами заложники, если удалось дозвониться, говорили, что нет воды, еды и, ко всему прочему, террористы не пускают их в туалет.

Для родственников заложников самым ужасным было то, что их близкие, практически на расстоянии вытянутой руки, в здании, расположенном в ста метрах от них, на самом деле были так далеки, как будто были на другой планете. Наверное, многие хотели ворваться в театр и умолять террористов, чтобы их освободили, но - и они это прекрасно знали - все это было бессмысленно. До сих пор неизвестно, как удалось это молодой женщине, которая ворвалась в зрительный зал и потребовала от террористов освобождения заложников.

 

Глава 11

Заложники еще долго не могли поверить в реальность теракта. Ведь они были в театре, где каждый вечер разыгрываются на сцене нереальные, выдуманные истории. Они верили, что все закончится быстро и счастливо, что переговоры пройдут молниеносно и закончатся успешно, как в кино. Не думали, что чеченцы беспощадны и готовы на все. Но близился момент, когда им пришлось убедиться, что жизнь страшнее самого ужасного триллера.

Первой погибла Ольга Романова, двадцатишестилетняя, худенькая девушка, пробравшаяся в театр, чтобы спасать заложников. Решение расстрелять ее, было принято в течение нескольких секунд. Мовсар Бараев, не колеблясь, отдал приказ.

Собственно говоря, неизвестно, была ли она героиней, или погибла из-за собственной безрассудности. Зато хорошо известно, как выглядела. Ее точное описание было передано в сообщении милиции с просьбой помочь опознать тело: на вид двадцать пять лет, рост 165-170см, худощавая, крашеная блондинка с короткой стрижкой. Была одета в черную пуховую куртку с капюшоном, черный пуловер, черные джинсы и черные полуботинки на молнии. С собой у нее была связка ключей на цепочке из белого металла.

Ольга не раз повторяла, что умрет именно такой - молодой и красивой. Любила этим поддразнивать родителей и друзей. И еще добавляла: «Сделаю что-нибудь такое, что обо мне напишут в газетах». Галина Ивановна, мать Ольги, покрикивала на нее: «Не болтай глупости, еще детей и внуков дождешься!» И все-таки забеспокоилась и пошла к гадалке. И услышала в ответ: «Доживать будешь свои дни с сыном и внуками».

Трудно ей было вообразить жизнь без Ольги. Ведь это именно она, любимая дочь, зарабатывала на жизнь всей семьи. Жила с родителями, пожилыми уже людьми, оба инвалиды по здоровью, один после инфаркта, другой - после инсульта. В семье был еще брат, намного старше Ольги, сорокадвухлетний Сашка, тоже инвалид. В детстве он перенес тяжелый менингит и отставал в развитии. Все трое в сумме получали всего около пяти тысяч рублей пенсий по инвалидности. Семейный бюджет спасала Ольга, но даже с ее зарплатой не всегда хватало на все. Поэтому она одевалась очень скромно, хоть была продавщицей в магазине косметики элегантной торговой марки «Л'Этуаль». Иногда, когда подружки, качая головами, говорили: «Романова, ты же хорошо зарабатываешь, могла бы получше одеваться», она спокойно отвечала: «Вы работаете только на себя, а я еще троих содержу». Но говорила это без всякой злости.

Ее любили. Когда ее перевели в магазин поближе к дому, да еще и зарплату повысили, подруги решили это отметить. В последний день на старом месте работы, 23 октября вечером, после закрытия магазина, девушки открыли бутылку вина и выпили за ее успехи. Пили вино, смеялись, когда неожиданно телевидение сообщило о теракте на Дубровке. Для Ольги это не был какой-то там абстрактный «театральный центр на Дубровке», это был прекрасно знакомый ей с детства старый Дом культуры на противоположной стороне улицы, прямо напротив ее дома. Сколько раз она туда ходила! Чтобы туда попасть, ей достаточно было просто выйти из дому, пройти через двор, перейти перекресток, и ты уже на месте.

- Поеду туда, и они меня убьют, - заявила своим подругам Ольга, словно ведомая предчувствием. Приехала поздно, было уже далеко за полночь. Дома никто не спал, родители в ужасе смотрели телевизор. Ольга заварила чай, посидела за столом, потом сорвалась с места и стала одеваться.

- Куда? Не видишь, что творится на улице?! - запротестовала мать, Галина Ивановна.

Ольга махнула рукой.

- Осмотрюсь, и, если получится, попробую пробраться внутрь, в Дом культуры, - спокойно сказала она матери.

Мать упала перед ней на колени, плакала, просила, умоляла.

- Оленька, не ходи туда, там тебя убьют, это же не местные мальчишки, которых ты разнимала во дворе или в школе, это бандиты.

Но переубедить дочь ей не удалось. Наоборот, воспоминание о дворовых драках и ссорах только придало Ольге сил. Она вспомнила, как когда-то без колебаний бросалась разнимать и мирить дерущихся мальчишек. Иногда и ей доставалось, но в следующий раз она опять так же решительно и по-боевому успокаивала драчунов. Террористы должны ее послушать, это же мужчины, они должны воевать с мужчинами, а не с женщинами и детьми. Это унижает воина, показывает его слабость. У них в Чечне остались свои дети, поэтому они, конечно же, освободят детей, попавших в их руки здесь, в Доме культуры. Так она уговаривала мать.

Мать, утирая слезы, качала головой. Впрочем, она даже не верила, что дочке удастся попасть в театр. Ей казалось это невозможным. Она скорее боялась, что ее могут обидеть стоящие в оцеплении милиционеры. Кроме того, на окрестных улицах было неспокойно, сразу же после сообщений телевидения о нападении к театру потянулось множество подвыпивших зевак, бродили вокруг театра скинхеды, ища повода подраться, да и просто всякие сумасшедшие.

После бурных пререканий Ольга вырвалась из рук матери и ушла. Было три часа ночи. Ольга пошла через двор в сторону улицы Мельникова, где в доме номер 16 расположился компьютерный клуб. Она знала, что застанет там Максима, своего парня, с которым встречалась уже два года. Надо бы сказать - бывшего парня, они как раз расставались. Он больше не хотел с ней встречаться, она не до конца с этим смирилась. Только что они пережили очередную ссору, поэтому ночная встреча была малоприятной.

- Чего тебе, уходи отсюда! - зло крикнул Максим, увидев ее. Он был явно недоволен ее появлением в клубе.

Ольга немного постояла, подумала, на глаза набежали слезы, потом махнула рукой и ушла. В ней все так и кипело от злости.

Не удалось выяснить, что с ней происходило в следующие полчаса. Кто-то вроде видел ее с двумя мужчинами в гражданской одежде. Может, это были журналисты, может, друзья из соседнего двора, а может, агенты спецслужб - неизвестно. Мы не знаем и того, каким чудом Ольге удалось прорваться через достаточно плотный к тому времени кордон, никого не пропускавший к Дому культуры. Может, она воспользовалась какими-то ходами, известными ей с детства, а может, двое таинственных мужчин располагали достаточной властью, чтобы приказать солдатам пропустить ее, потому что хотели проверить реакцию террористов? Трудно сказать.

Журналисты, занявшие позицию в квартире жилого дома напротив театра, увидели ее только тогда, когда она пересекала паркинг - девушка в черной куртке с капюшоном. На этой записи, когда камера дает крупный план, за кадром четко слышно, как кто-то по милицейскому радиопередатчику спокойно произносит: «Внимание, к вам идет девушка». Кого предупреждал этот голос? Снайперов на крышах соседних домов? Кого-то, укрывшегося поблизости от театра или в самом театре? А может, террористов?

Уверенным шагом она подошла к стеклянным дверям и исчезла внутри. Очутилась рядом с гардеробом, но там было абсолютно пусто - террористы, в страхе перед снайперами, которые могли стрелять через стекла, редко спускались вниз. Она пошла вперед по коридору вдоль зрительного зала и, так же как семь часов назад сделал Ясир, вошла в зал через боковую дверь рядом со сценой. Все террористы удивленно оглянулись. Далее события развивались с такой скоростью, что их герои едва успели произнести несколько фраз, а заложники, зрители этой драматической сцены, запомнили только ее фрагменты.

Ольга спокойно подошла к Мовсару Бараеву и ткнула его кулаком в грудь.

- Что вы творите, людей напугали?! Убирайтесь отсюда, быстро! - сказала она резким тоном, глядя в лицо террористу.

- Ты кто такая? - спросил Бараев, ошеломленный неожиданным появлением.

Но Ольга уже успела повернуться к нему спиной.

- Люди, чего вы боитесь, они же клоуны, устроили маскарад, вам нечего бояться! - крикнула она в сторону заложников.

Может, ей запали в голову известные по телерепортажам фрагменты чеченского кодекса чести, который запрещает стрелять в безоружных людей и воевать с ними. И неожиданно многие в зале подумали - действительно, чего мы их боимся, наверное, нужно встать и уйти. Но никто не встал, люди только неуверенно переглядывались.

- Девушка, садись скорей, они же тебя убьют! - крикнул кто-то, но она только пожала плечами.

- А я не боюсь, я тут еще в детский сад ходила, в музыкальную школу, - крикнула она в ответ.

- Это правда, мы тебя убьем, - решил Бараев, взбешенный тем, что из-за какой-то блондинки не старше его самого ситуация уходит из-под его контроля.

Ольга взглянула на него, как бы не понимая. В этот момент один из его подчиненных схватил ее за плечо. Какая-то женщина кричала, что девушка пьяна, чтобы они не убивали ее, но было поздно. Высокий террорист вывел ее через боковую дверь с левой стороны зала.

Ольга не сопротивлялась. Когда они переступили порог зала, террорист легонько подтолкнул ее в сторону гардероба, так что она исчезла из поля зрения даже тех заложников, которые сидели рядом с выходом. Сам же террорист продолжал стоять в дверях, и зрители хорошо видели, как он поднял автомат. Из-за двери раздался страшный крик, заглушенный короткой серией из «калашникова». Вероятно, Ольга успела обернуться и сделать шаг в сторону своего убийцы, потому что эксперты позже определят, что она получила три пули в грудь, а ладони обожжены пороховыми газами из ствола автомата. Это могло произойти только в том случае, если она стояла близко от своего убийцы с протянутыми в его сторону руками.

Чеченец выстрелил, вернулся в зал и закрыл за собой дверь.

В зале воцарилась тишина, от которой кровь стыла в жилах.

- Когда убивали Романову, я закрыла глаза и заткнула уши руками, - говорит Ирина Филиппова. - Это было невыносимо. Тогда я поняла, что оправдываются мои самые страшные предположения, что их слова о расстрелах - это серьезно. Я поняла, насколько они безумные. Ведь эта маленькая, хрупкая девушка ничего им не сделала.

Примерно через час на сцену вышли Абу Бакар и Бараев. Может быть, они сами поняли, что не следовало убивать девушку, потому что это разрушило образ романтических борцов за свободу и справедливость, которые добиваются окончания войны, но никому не собираются приносить зла. А может, - как кое-кто предполагает - руководители двух молодых чеченцев, издалека контролирующие операцию, устроили им взбучку? Это вполне правдоподобно, так как после расстрела Романовой Бараев позвонил, в частности, в редакцию Интернет-портала «Кавказ-Центр». Он наверняка также разговаривал с людьми, руководящими операцией извне. Наверное, именно они и подсказали, как объяснить случившееся. Во всяком случае, у Филипповой создалось впечатление, что оба главаря оправдывались.

- Вы поняли, почему мы ее расстреляли? - задал Абу Бакар риторический вопрос людям, сидящим в зале. И сам тут же ответил на него: - Она была из ФСБ. То же самое они делали в Буденновске. Подсылали пьяных людей, чтобы спровоцировать бунт среди заложников.

Абу Бакар повторил свое объяснение, явно ожидая реакции зрителей, но в зале царила тишина. Бараев поддержал коллегу, но тоже безрезультатно. Взбешенный, он наконец крикнул: «Понятно?!!»

- И тогда все закивали головами, что все понятно, но я думаю, что это не потому, что они поверили их словам, - говорит Филиппова. - Люди кивали, как будто наконец поняли, какие перед ними звери.

Примерно в то же время, когда Бараев и Абу Бакар толковали о пьяной агентке ФСБ, на сайте чеченских сепаратистов появилось короткое сообщение. Террористы утверждали, что расстреляли агентку ФСБ, проникшую в здание, несмотря на неоднократные предупреждения, запрещающие ей делать это.

В ту ночь погиб еще один человек, который пытался своими силами спасать заложников. О его расстреле, однако, чеченцы на своем сайте не сообщили.

О нем известно значительно меньше, чем о Романовой.

Тридцатипятилетний подполковник Константин Васильев был военным юристом. Он родился в провинциальном Сарове, небольшом городке под Нижним Новгородом, который с 1946 года является важнейшим советским, а теперь российским ядерным центром. На переломе 80-х - 90-х годов он стал известен как Арзамас-16, а позднее вернулся к своему историческому названию. Васильев с серебряной медалью окончил там среднюю школу. Потом было училище Ракетных войск в Краснодаре, служба в ракетных войсках стратегического назначения (ядерное оружие), наконец, окончание с отличием военной академии в Москве. Молодой офицер остался в столице, служил в военной прокуратуре. В Москве же, но отдельно от него, жила его четырнадцатилетняя дочь с матерью.

Как утверждают его приятели, взгляды Васильева всегда тяготели к националистическим, ультрапатриотическим. При этом он был очень эмоциональный, болезненно реагировал на все, что, как он говорил, било по гордости русского народа.

Примерно в полпервого ночи 24 октября он позвонил одному из своих друзей, Сергею Ващуку. Он ужасно переживал нападение террористов, не мог думать о том, в какой ситуации оказались россияне, запертые в театре на Дубровке. Для него это была просто великая национальная трагедия, он воспринимал ее, как личную.

В тот вечер он допоздна работал и, как утверждают друзья, ушел с работы без каких-нибудь служебных документов, зато в парадном мундире. По всей вероятности, он уже тогда задумал прорваться в театр, и мундир должен был ему в этом помочь - обычно он возвращался домой в штатском костюме. В последний раз его видели примерно в 3-4 часа утра 24 октября. На следующий день не явился на работу.

Неизвестно, как он прорвался через оцепление. Не исключено, что помог офицерский мундир и военное удостоверение. Многое указывает на то, что он вошел в театр сзади, через служебный вход, как ходят актеры. Друзья предполагают, что он хотел предложить обмен - террористы отпускают детей, а его берут в заложники. Однако никто не знает, удалось ли ему сделать террористам такое предложение, что он делал в здании и где наткнулся на террористов. Говорили ли они с ним, били, издевались? На эти вопросы нет ответа. Известно только, что его прошили шесть пуль калибра 5,45мм, выпущенных из автомата Калашникова.

Совершенно не ясно также, когда он погиб. Примерно в шесть утра журналисты слышали доносящиеся из здания театра звуки автоматных очередей. Появилась информация, что террористы убили милиционера, но этого позже никто не подтвердил. Не исключено, что это был именно Константин Васильев, которого приняли за представителя карательных органов.

В Доме культуры настало время утренней молитвы.