Прошло Рождество, мелькнул безрадостный Сильвестр с новогодним безумным салютом — небо все было раскуплено ведущими фирмами, и в нем плясали световые рекламные фигуры, узоры, надписи. Здесь уже практически не было места обычным самодеятельным ракетам и сполохам, хотя и они стали куда более изощренными, чем раньше.

После Нового Года курсы возобновились. Рей приходил домой и падал в постель без сил — отчего-то бессмысленное сидение утомляло до такой степени, что даже в интернет не хотелось. Денег не хватало ни на что. Однажды Рей сказал об этом Ванг.

Та протянула ему очередную брошюру в виде пластикового листа — «Почему вам не хватает денег?»

— Такой литературы очень много, и там еще указан список сайтов, куда можно обратиться. Базис рассчитан исходя из нормальных потребностей среднего гражданина, и если вам не хватает — это говорит лишь о том, что вы не умеете считать деньги. Этому нужно учиться.

Из брошюры Рей почерпнул много полезных советов: например, чайный пакетик нужно заваривать не один, а несколько раз. Где еще можно достать бесплатную или дешевую подержанную одежду и вещи. Как вести счета. В брошюре было и множество рецептов и даже целых меню на неделю, поразивших Рея непрактичностью: например, в понедельник рекомендовалось съесть сардельку, во вторник — половину консервной банки гуляша, в среду — яйцо; куда девать остальные сардельки, которые ведь не продаются по одной, в меню ничего не говорилось. А если все-таки есть по сардельке в день из большого дешевого пакета, то обещанного разнообразия никак не получится. Собственно, примерно так он и питался. Не слишком, скажем прямо, разнообразно.

В магазин он ходил по субботам. Действительно, закупка в Альди обходилась дешевле, чем заказ на дом, хотя сама доставка беспилотниками почти бесплатна. Скорее всего, думал Рей, это потому, что в магазине ты выбираешь более придирчиво, да и ассортимент в Альди не такой большой, как на интернет-порталах: нечем особенно соблазняться. Рей бродил с тележкой меж полок, среди озабоченных женщин-иностранок, и забулдыг-алкашей явно местного вида. Попадались, впрочем, и приличные люди. Рей тянул руку за ветчиной и тотчас слышал бойкий голос советчика с интернет-портала «Учитесь жить!» — незачем брать колбасу по три доллара сто граммов, когда есть куриное мясо за один доллар. Он краснел и кидал в тележку пачку колбасы подешевле.

В начале февраля курсы закончились. Рей с сожалением распрощался с Леей и так и не решился попросить у нее номер комма. Она тоже не стремилась сближаться с ним.

Рей отправился отмечаться к Ванг, и та заявила ему:

— Вы уже довольно долго не можете найти работу!

— Но ведь я занимался на курсах полный день! — удивился Рей.

— Да, но вы и до этого ничего не могли найти. Мой долг — помочь вам! У нас для длительно безработных существуют специальные программы. Должна вас предупредить, что если вы не будете выполнять программу, я обязана буду применить санкции!

Рей, мечтавший о том, как в следующем месяце начнет получать полное, не сокращенное пособие, вздрогнул.

— Но ведь, — пробормотал он, — это не пособие по безработице, то, что вы мне платите. Это БОД. Он ведь называется так — БЕЗУСЛОВНЫЙ доход! Вы извините, я из прошлого все-таки, в современной жизни не ориентируюсь. В наше время говорили, что если введут БОД, то его будут платить всем, не спрашивая, ищешь ты работу или нет!

Ванг уставилась на него разом округлившимися глазами. Сердце уползло в пятки — что она скажет теперь?

— Но выплаты БОДа действительно совершенно не связаны ни с какими условиями! — отчеканила кураторша, — в нашем обществе 87 процентов граждан получают БОД! Его не получают лишь те, чей суммарный доход в два и более раз выше БОДа.

— Но тогда, — очень тихо сказал Рей, — почему вы требуете от меня поисков работы?

— Вы кажется, неправильно понимаете ситуацию, господин Гольденберг, — улыбнулась Ванг, — мы живем в свободном обществе! Это не тоталитарное государство, здесь никто не принудит вас что-либо делать! Но я, как ваш куратор-социальный педагог, должна помочь вам в социализации и адаптации, вот и все. И такой куратор в нашем обществе есть у каждого, хотя те, кто зарабатывает много и не нуждаются в БОДе, освобождены от обязательной опеки! Впрочем, я понимаю, откуда у вас такие дикие представления — что я от вас чего-то требую, что вы якобы должны искать работу! Так было в ваше время. Безработных мотивировали, их заставляли быть активными с помощью запугивания санкциями. Но это время, к счастью, давно позади! Поймите, мое призвание — помогать людям! Помогать вам. Я хочу вам помочь — быть социализированным, счастливым, самореализоваться в обществе! Разве вы этого не хотите?

— Хочу, — согласился Рей, — но я ведь хотел пойти учиться…

— Ну извините, я же не могу оплатить вам учебу! Я оказываю вам педагогическую помощь и консультативную. Я могу помочь вам во всем: научить, как правильно распределять ваш бюджет, как заботиться о здоровье, как общаться с людьми. Именно этим я и занимаюсь! Вот вы уже прошли курсы, разве это не замечательно?

— Замечательно, — скрепя сердце, буркнул Рей, — но ведь вы меня сейчас упрекнули в том, что я не нашел работу…

— Позвольте, но какой же это упрек! Ведь сейчас все не так как раньше! Если вы и найдете работу, вам же не перестанут платить БОД! Поймите, речь не о деньгах! Мы не экономим деньги на вас! Но наличие постоянного места работы — это важный социальный показатель, это стабильность вашей психики, ощущение своей нужности, регулярное общение с людьми, структурирование времени! Поэтому мы всегда стремимся, чтобы наши подопечные имели это место работы. Это только для вашего блага! Рабочее место — это такое же необходимое благо, как жилье, пища, медицинское обслуживание. Вот я и хочу помочь вам найти рабочее место!

— Ну а если кто-то не хочет работать? — из предосторожности Рей не рискнул сказать «я не хочу».

Ванг улыбнулась снисходительно, как школьнику.

— Не все человеческие желания являются здоровыми. Особенно если речь идет о человеке дезадаптированном. Практически все получатели БОДа страдают тем или иным видом психических расстройств, даже те, кто еще не получил диагноза и лечения. Да, наше общество — общество индивидуализма и свободы личности! Но согласитесь, если больной шизофренией хочет убить себя, потому что этого хочет некий голос в его голове — это неправильно, и такому больному нужно помешать. Вот и нежелание работать, быть социализированным — это психическое нарушение. Если оно упорное, это говорит о расстройстве личности и требует стационарного лечения!

— Да я-то хочу работать, — поспешно заявил Рей.

— Вот именно. И то, что вам это не удается — следствие некоторых дурных привычек. Наша программа поможет вам от них избавиться и начать действительно активную и здоровую жизнь. Активируйте ваш комм, пожалуйста! — потребовала Ванг. Рей послушно активировал устройство.

Базис-граждане обязаны всегда иметь при себе коммы, ему это уже разъяснили.

На плоском экранчике вспыхнула и распалась фейерверком многоконечная звезда: пришло обновление.

— Эта программа будет определять вашу активность в течение дня и корректировать ее. Данные будут направляться непосредственно сюда, мне. Желаю вам успеха в поисках места работы!

На следующий день Рей проснулся от толчка. Семь утра. Он застонал и перевернулся на другой бок.

На курсы же не надо идти! Могут быть в положении безработного хоть какие-то плюсы?

Но что-то настойчиво толкнуло его в запястье. Комм оглушительно зазвенел, да так, что Рей подскочил на кровати.

— Вам рекомендуется покинуть постель, — посоветовал приятный, но твердый женский голос.

— О боже, — пробормотал Рей и встал. С трудом прошлепал в ванную. Снял омерзительный комм.

— Рекомендуется немедленно разместить прибор на вашем запястье! — отреагировал голос. Рей застонал.

— Я мыться пошел, ясно?

— Рекомендуется немедленно разместить прибор на вашем запястье!

Айфон был, конечно, водонепроницаемый, но все равно Рей не привык мыться, не снимая прибора. Он полез в треснутую душевую кабинку, включил воду. Через некоторое время комм сообщил:

— Снижая температуру воды, вы бережете окружающую среду и приносите пользу своему здоровью!

— Хрен тебе, — злорадно произнес Рей и дожал сенсор до ста процентов горячей воды. Все равно она течет, правда, еле теплая. Он вылез, вытерся, влез в одежду и двинулся было из ванной, но голос остановил его:

— Не забудьте разместить прибор на вашем запястье!

Рей чертыхнулся и надел комм. Ослушаться чревато — еще срежут деньги опять… А ведь с марта надо выплачивать снова долг Телекому.

Во время завтрака — Рей съел яичницу — комм настойчиво советовал не употреблять сладкого и холестерина, диктовал какие-то рецепты дешевых и полезных салатов. В итоге прибор скорбно сообщил:

— Вы потребили чрезмерное количество животных жиров! Вам необходимо выпить на триста миллиграммов воды больше обычной нормы!

Рей уселся за компьютер и занялся обычным писанием резюме. Он делал это уже автоматически, зная, что результата все равно не будет. Стоило ему отвлечься, заглянуть на «Веселый портал», комм немедленно возопил:

— Вам следует продолжать поиск рабочего места!

— Фиг тебе, — буркнул Рей и стал просматривать актуальные анекдоты.

Браслет коротко вспыхнул, и экран перед Реем погас. А затем всплыл сайт биржи труда.

— Ни фига себе, — поразился Рей. Судя по всему, мощное приложение базис-центра перехватило полный контроль над его компьютером.

— Вам следует выпить стакан чистой воды! — сообщил комм.

К полудню программа снова заверещала.

— Вы слишком много времени провели в сидячем положении! Вам необходимо сделать гимнастику или совершить прогулку!

Рей покорно оделся, вышел на улицу. Айфон теперь вещал прямо в микро-наушник, приклеенный к ушной раковине.

— Необходимо увеличить темп ходьбы! Доведите свой пульс по крайней мере до 140 в минуту!

— Похоже, — пробормотал Рей сквозь зубы, — мне скоро и вправду потребуется стационарное лечение.

Он решил совместить необходимое с полезным — закупился в Альди. Айфон непрерывно верещал насчет вреда и пользы различных продуктов, а когда Рей попытался поставить в тележку литровую банку пива — наушник невыносимо задребезжал. Этот дикий вой, который был слышен только Рею, ввинчивался в мозг, и приближался по интенсивности к пытке, единственным способом прекратить его был отказ от покупки пива.

Затем Рей прошелся по третьему городскому уровню, высматривая объявления о поиске работников, написанные по старинке, на дверях магазинчиков и учреждений. Рей вошел в фирму по переплавке одежды, где, судя по неоновым буквам на экране под вывеской, требовались помощники.

— Что вам? — сухо бросила пожилая аккуратная приемщица за стойкой. По виду Рея она безошибочно определила, что это — не клиент. Рей поежился.

— Вам помощники требуются, там объявление. Я бы хотел…

— Хорошо, я запишу, — приемщица взяла планшет, — активируйте комм.

Рей провел пальцем по комму, сбрасывая женщине свои данные — имя, адрес, номер. Взгляд его случайно упал на планшет, куда приемщица заносила данные: там уже красовался список минимум из пятнадцати кандидатов.

— Опыт работы у вас есть?

— Что? Нет.

— А где вы раньше работали?

— Учился в университете. Не закончил… — неопределенно произнес Рей. Приемщица что-то внесла в планшет.

— Вам позвонят. Всего доброго!

Рей сжал зубы и вышел. Уже десятки раз он слышал в таких вот случаях «вам позвонят». А один хозяин пиццерии — откуда он раньше частенько заказывал пиццу — спросил участливо:

— А вы сможете у нас работать? Это ведь не так-то просто!

Неужели я произвожу такое впечатление, что меня нельзя взять на работу? — думал Рей, шагая по улице. Может, я выгляжу как-то необычно? Отстраненно. Не от мира сего. Но ведь я и есть не от мира сего! Я не знаю, о чем с этими людьми говорить. Как себя вести. И они автоматически сторонятся меня.

Но как научиться быть среди них своим? Весело болтать о погоде и вчерашнем турнире, по-свойски хлопать соседей по плечу… Как?

Впрочем, горько подумал Рей, какой в этом прок? Можно подумать, все эти «свои» имеют работу. Несмотря на коммуникабельность и обыденность, среди них тоже полно безработных.

Внезапно включился комм, Рей споткнулся от неожиданности. В наушнике бодро заверещал голосок:

— Время прогулки следует использовать с толком! Вы нуждаетесь в занятиях по искусству самопрезентации! Я прочитаю вам лекцию на тему «Собеседование». Итак, вас пригласили на собеседование! Помните — в данный момент вы продавец, и ваша задача — как можно лучше представить себя самого! Вы — тот товар, который вы предлагаете покупателю — то есть работодателю!

— Я думал, с работорговлей давно покончено, — пробормотал Рей. Но дьявольская программа услышала.

— Негативный жизненный настрой приводит к неудачам, пассивности, сниженному настроению, — заявил гаджет, — депрессии и самоисполняющимся пророчествам! О собеседовании мы поговорим в следующий раз. Сейчас вам необходима лекция о позитивном взгляде на жизнь!

Рей застонал, но выключить комм не решился — себе дороже выйдет.

Кунц, как всегда, околачивался у подъезда. Голова у Рея болела все сильнее — он старался отвлечься от омерзительно бодрого голоска программы, вещающего о «позитивном настрое» и «активной жизненной позиции». Сейчас при взгляде на соседа, с его своеобычным красным носом и горлышком бутыли в кармане, Рея посетила новая мысль: черт возьми, а как этот тип умудряется жить и без работы, и без курсов, и без этой жуткой проограммы?

Может быть, можно сменить куратора?

Он остановился перед алкоголиком.

— Слушай, э-э… Эрих. У тебя в базис-центре кто куратор?

— Э, да ты чо! — ответил Кунц, вылупив крупные глаза с красными прожилками белков, — я уж давно не в базисе. Там тебя замордуют, мать родная не узнает! Я на учете в психцентре стою!

— А это что такое?

— Ну если у тебя психическое заболевание. А тебя что, достали уже? — полюбопытствовал алкаш.

— Ага, — кивнул Рей, — программу какую-то поставили на комм.

Кунц понимающе кивнул.

— Поводок повесили. Ясно, бывает. Не, мне такого даром не надь. У меня, вишь, алкогольная зависимость, я инвалид. Мне талоны на выпивку отдельно дают. Или вон Хайнца знаешь, мы с ним тут иногда тусуемся? Он раньше на герыче сидел, а сейчас метадон получает. Или Беата — так у нее депрессия, она на колесах сидит. Мы как инвалиды числимся за психцентром. Там проще! Пару месяцев в году отлежишь в психушке, ну потом раз в месяц ходишь на терапию, мозги там тебе прокомпостируют, и свободен. Еще на курсы какие-то гоняют, но я не хожу, в запой — и все дела. Так проще! Достанут с поводком — ты это, прикинься психом, скажи, жить не хочу, хочу зарезаться, можно даже для правдоподобия пару царапин сделать себе. Так легче, реально. Че ты напрягаешься, как обезьяна? Надо это тебе, что ли?

Рей ничего не ответил. Сжав зубы, прошел мимо Кунца в подъезд. Гаджет проскрипел о том, что «нежелательно общаться с негативно настроенными людьми».

Значит, вот так оно здесь бывает. С актерскими интонациями голос в ухе вещал о позитивном настрое. Рей хлопнул по сенсору. Дверь даже не думала реагировать — сенсор у него был какой-то придурковатый. Рей несколько раз провел ладонью над пластинкой. Наконец дверь отползла в сторону.

Рей сорвал наушник. Ничуть не смутившись, голос продолжил лекцию громко, прямо из комма.

— …по утрам следует выпивать стакан холодной воды мелкими глотками, затем глубоко вдохнуть, представляя себе, как прана, энергия бодрой, счастливой жизни входит в вас, наполняя каждую клеточку…

Рей деактивировал комм.

Тотчас экран на стене вспыхнул.

— Предупреждаем вас, — произнес другой голос, ниже, суше и строже, — что невыполнение требований программы социализации может привести к финансовым санкциям.

Рей нашел в стене распределитель и с силой опустил рычажок. Вот так. Никакого тока.

Да, конечно, санкции — это плохо, но ведь от пары часов ничего не случится? Рей стал ходить большими шагами из одного угла в другой. Ему надо побыть одному!

Что делать? Он долго так не выдержит. Может быть, поехать в какую-нибудь Зону Развития?

Рей остановился. Подошел к окну. Впервые пришла ему эта мысль — или уже появлялась раньше? Почему она кажется такой знакомой?

Он мысленно перебирал возможности. В ЗР плохо. Он вспоминал Техас — голод, бандиты… Да, но там ведь нет «поводка»!

Вот так это и случается, подумал он. А я еще гордился, что не оскотинел, как Кунц, не дошел до его уровня. Да, я пока не стал таким.

Видимо, так здесь и бывает с базис-гражданами. Это последняя стадия. Они контролируют тебя все сильнее и сильнее, а работы все нет и нет. И в итоге ты ломаешься. Тут не то, что депрессия или алкоголизм — тут шизофрения наступит! Рея прошиб холодный пот — он понял, как близок к безумию. Поэтому здесь так много психиатрических клиник и пациентов.

«Полежишь пару месяцев в году — и все дела!»

С минуту Рей катал в голове эту мысль, как шарик. Полежать — и все дела? И его оставят в покое, не будут заставлять «социализироваться», он может гулять и отдыхать целыми днями, и пособие будут платить? В принципе, симулировать депрессию нетрудно.

Но ведь они будут лечить! Рей вспомнил Беату — расплывшуюся, полную тетку, с вечно сонным выражением лица. Он этого хочет? В молодости Рей пробовал разные вещества, колеса тоже. Но сейчас как-то нет желания экспериментировать. Да и что с ним сделают в больнице — если в собственной квартире почти до безумия довели?

«Нас, как инвалидов, не трогают». Но ведь они — и вправду инвалиды.

Нет уж, лучше в ЗР. Может быть, например, в Восточной Европе не так все ужасно, как в Мексике? Ну да, голод… Но как-то же люди там тоже живут! Он молодой, здоровый мужчина, грамотный — неужели он не пробьется?

Наверное, это дико, но лучше уж страдать по-человечески — голодать, терпеть лишения — чем жить вроде бы и благополучно, но с адом под черепушкой. Согласится ли нищий из ЗР променять свою несчастную жизнь — на безумие? На психическую болезнь? Да, они все рвутся сюда — но понимают ли они, что их здесь ждет?

«Собственно, — подумал Рей, — нет нужды ехать в ЗР и даже голодать. Можно просто уйти из квартиры. Не платить за нее».

Без квартиры, без интернета. Питаться можно бесплатными пакетами и даже немного попрошайничать на улицах.

Мысль о голоде так взволновала Рея, что он немедленно пошел на кухню и разогрел сухой пакет «китайская лапша».

Затем подключил ток и активировал комм. И сидя с пакетом перед экраном, стал просматривать новости. Это программа социализации ему разрешила.

Через некоторое время Рей научился жить с поводком.

Вначале было тяжело. Но все же он не решился бросить все и уйти на улицу. А потом Рей выяснил, что хваленый искусственный интеллект программы все же значительно слабее интеллекта естественного, человеческого.

Чтобы загрузить программу, достаточно произнести несколько фраз, свидетельствующих о депрессивном настроении и «пассивной жизненной позиции». Поводок тут же клевал на эти фразы и начинал под бодрую музыку внушать Рею, как правильно жить — но Рей научился не обращать на внушения никакого внимания. Иногда он скептически отвечал программе, а пока она «думала», как отреагировать, успевал кинуть в тележку пивка или хлебнуть из горлышка.

Во многом, правда, приходилось слушаться программы. Это было мучительно — но не страшнее, чем в школе, где в конце концов тебе тоже предписывают — иди туда, смотри сюда, сиди там. Но можно отпроситься в туалет и сбежать с урока. Рей послушно пил воду, гулял, делал гимнастику, искал работу, лекции поводка он научился не слушать, прокручивая в это время в голове что-то свое. За это поводок разрешал ему и некоторое свободное время.

К сожалению, все онлайн-игры и развлекаловку поводок отключал, и тут Рей ничего не мог поделать. Но некоторые интерэки и фильмы считались полезными — например, ток-шоу «Как правильно?», «Глас закона», позволялось также смотреть матчи флаг-турнира. Но особенно ценила программа фильмы и шоу на политические и исторические темы — например, о колд-зоне или о прошлом, довоенном мире.

Правда, Рея в исторических передачах многое удивляло. Оказалось, что главным и самым страшным врагом человечества в его время была Северная Корея. А он думал, что все-таки русские! Но оказывается, это маленькая, но злобная Северная Корея готовила каких-то сверхсолдат, биологическое оружие и собиралась завоевать весь мир. Русские им, впрочем, тоже помогали. Рею казалось, что все было как-то по-другому — но точно он не помнил, да никогда и не интересовался политикой. Много было и фильмов про сталинизм, про то, как Сталин помог прийти к власти Гитлеру, и вместе с ним они завоевали Европу и собирались захватить весь мир.

Но еще чаще Рей смотрел фильмы и даже документальные передачи про колд-зону. Смелые журналисты пробирались туда, а кроме того, оттуда вырывались редкие счастливцы, которые рассказывали какие-то невероятные ужасы. Там фигурировали подземные тюрьмы, обитатели которых десятилетиями не видели света, расстрелы за каждый неподобающий взгляд, организованный голод, целые страны, превращенный в один сплошной концлагерь, коммунистическая идеология, разрезание людей заживо на куски, скармливание их монстрам-мутантам, фантастические пытки, от описания которых Рея мутило, людоедство, публичные дома для партийных бонз и преследование гомосексуалистов. Показывали ужасающие кадры. Однажды Рей увидел тела мертвых индийских детей, разорванных буквально на куски собаками, которыми их затравили — за то, что дети в школе выразили сомнение в правильности коммунистической доктрины. Ошметки тел выглядели настолько жутко и натурально, что Рея затошнило, и он кое-как доплелся до ванной и рухнул у фаянсового друга. Впрочем, возможно, тут была виновато вчерашнее мясо, которое он взял по дешевке с рук у Альди. И то, что разорванные тела детей чем-то напоминали это мясо. Эта мысль вызвала наконец рвоту. Рей проблевался.

«Рекомендуется обратиться к врачу», — сообщил поводок. Рей кряхтя оперся на унитаз и поднялся с колен.

— Херня это все, — сказал он вслух, — не может такого быть!

Он вдруг вспомнил беседу с журналистом в те забытые счастливые времена, когда он мог рассиживать в ресторане в Люксембурге, путешествуя по Европе.

«Никто не ждет от журналистов сведений о мире. Все знают, что достоверных сведений о мире нет и быть не может. Мы все живем в фантастическом портале, где каждую минуту может случиться что угодно — обрушится цунами или метеорит, прилетят пришельцы, королева Виктория войдет в комнату, богатый дядюшка подарит нам миллиард, злые коммунисты бросят нас в концлагерь».

— Врут они, — громче произнес Рей, — ну плохо там, в колд-зоне, но уж такое! Откуда мне знать, что они не врут?

— Журналистский корпус ИТВ Федерации состоит из знающих и честных специалистов, мастеров своего дела! — сообщил наушник, — Их работа финансируется федеральным бюджетом. У вас нет никаких разумных оснований сомневаться в точности и истинности их сведений. Заверяю вас, все новостные и информационные передачи ИТВ проходят строжайшую проверку, подача фальсифицированных сведений наказывается по закону!

— Бла-бла-бла, — пробормотал Рей, — я уж лучше игру гляну.

Он и смотрел в основном Игру. Матчи городских команд, общенемецкие, европейские. Любительские матчи. К примеру, популярен был женский флаг-турнир, правда, дамы играли в странных костюмах, оставляющих большую часть тела обнаженной, и воевали они, конечно, смешно — интересно было полюбоваться на грацию этих амазонок и одновременно их неизбежные дамские ошибки. Впрочем, Рей старался не смотреть женский турнир, потому что поводок запрещал ему эротические порталы, да и к мастурбации относился неодобрительно. А как ни крути, смотреть на полуобнаженных воинственных амазонок приятно и вызывает дальнейшие желания.

Рей втянулся в «политическую жизнь» и даже стал подумывать, символику какой команды лучше купить, когда выплатится долг за Телеком. Он склонялся к Желтым, но и Зеленые ему в общем импонировали.

В конце марта он явился на очередное рандеву с Ванг. Та радостно блеснула глазами.

— Господин Гольденберг, у меня есть для вас отличные новости! Концерн Гамазон предоставляет рабочие места подносчиков и уборщиков! Я уже отправила заявки, и прямо сегодня пришел ответ — вы в числе тех базис-граждан, которые получат эти места! Вы рады?

— Конечно, — произнес Рей осторожно, — а сколько они будут платить?

Физиономия Ванг выглядела так, будто она куснула лимон.

— Да вы что? Ведь вы только начинаете свою трудовую биографию, господин Гольденберг! И речь идет о временном месте работы, вы заключите договор на четыре месяца. Вам предоставляют работу! Вы понимаете — работу! А вы еще хотите какую-то плату за это? Наоборот, это мы за вас будем платить концерну, ведь нельзя взваливать на работодателя вашу социальную страховку!

Она вздохнула, как показалось Рею, разочарованно.

— У вас теперь есть шансы! Если работодатель захочет, и вы приложите все усилия, чтобы работать хорошо, через четыре месяца вас могут оставить! И заключить договор уже на полгода или даже на год! А если вы себя хорошо зарекомендуете, вас направят на курсы, и после этого возможно даже, что вы получите зарплату! Для того, чтобы зарабатывать что-то дополнительно к базису, нужно постараться, это не так-то просто! Удивляюсь, что я должна вам это разжевывать!

— Извините, — смутился Рей, — а можно мне в таком случае больше не пользоваться вашим приложением?

Он показал на наушник. Ванг улыбнулась.

— Ну конечно же, раз у вас есть работа, то необходимости в социально-педагогической поддержке нет!

Следующие два дня Рей отрывался по полной — набрал на все оставшиеся деньги пива, колбасы, чипсов, сидел на бесплатных эротических и игровых порталах безвылазно.

Но потом наступил понедельник, и Рей, чертыхаясь, выполз из теплой постели в половине пятого утра — чтобы к шести успеть на первую смену на склад Гамазона, расположенный в Лоххаузене — не совсем на другом конце города, но близко к тому.

Вагон городской электрички был забит людьми. Рей держался, ухватившись за верхний поручень, и с любопытством вглядывался в лица. Молодые и постарше, одеты все не очень — примерно так же, как и безработные, некоторые чуть получше, особенно женщины. Некоторые уткнулись в развернутые табло коммов, другие спят на ходу. Тусклый подпотолочный свет лег на лица, озеленив их мертвенно-бледным оттенком. Может, от этого все происходящее стало казаться Рею нереальным, будто во сне или в интерэке. Он едет на работу. Впервые в жизни. Он. Вот в этой толпе живых мертвецов, автоматов. Шагая в угрюмой толпе к огромным корпусам Гамазона, Рей все еще думал, что он — в интерэке. Все происходящее казалось увлекательным приключением. Скоро он выключит комп, потянется и потребует завтрак в комнату… Нет, это же в реале. Тогда он придет с работы, позвонит Энрике, вернется домой, в свой настоящий дом. Нет, Энрике заблокировал связь с ним. Все равно это все как-то должно кончиться, не может же это быть — навсегда.

У входного турникета ждал немолодой темнокожий работник в синем комбинезоне, на груди у него висела табличка, как у встречающих в аэропорту, с именем «Гольденберг». Рей подошел к нему.

— Извините, я…

— Ты — Гольденберг? — угрюмо глянул на него встречающий.

— Да.

— Ты к нам в отдел распределен. Пошли!

Они прошли через турникет, для этого проводник выдал Рею тонкую пластинку — временный пропуск, так как его ДНК еще не была внесена в базу безопасности корпуса. Остальные входили, приложив палец к сенсору.

— Как тебя по имени? — спросил проводник, — меня зовут Джо.

— Я Рей.

Джо коротко кивнул.

— Здесь у выхода — комнаты отдыха, — махнул он рукой, — сюда на перерыв будешь ходить.

Рей переоделся в раздевалке со множеством металлических шкафчиков — он раньше видел такие в фильмах про военных или про больницу. Джо выдал и ему синий комбез. После этого они отправились к месту работы.

Они шли, наверное, с полкилометра, петляя по коридорам, поднимаясь то на лифте, то по лестницам. Рей подумал, что никогда в жизни больше не найдет самостоятельно эти комнаты отдыха, да и выход тоже не найдет. Наконец вслед за Джо он шагнул в гигантское помещение, потолок которого терялся в туманной дымке вверху. Помещение было заставлено рядами высоких столов, на которых работали люди в синих комбезах, таких же, как у Джо — женщины и мужчины, молодые и старые. Меж рядами туда-сюда бегали другие люди, тоже в синем. Весь зал был заполнен лязгом и шипением, доносившимися откуда-то слева — именно оттуда гонцы приносили на столы разные предметы.

— Ты будешь подносить товары, — сообщил Джо, — идем, покажу, как все работает.

Они прошли в левую часть зала, где Рей с удивлением увидел ряд обычных 3-Д-принтеров. Похожий принтер стоял дома у Энрике, но пользоваться им Рей толком не научился — этим в основном Леа и ее подчиненные занимались. Ему было достаточно выбрать вещь по каталогу и кинуть на домашний компьютер номер — прислуга приносила ее. Впрочем, большую часть он все равно покупал через интернет — на домашнем принтере можно сделать не так уж много, о хорошей одежде и речи нет.

Впрочем, здешние принтеры выглядели солиднее.

— Значит, исполнители заказов передают на принтеры команды, — пояснил Джо, — и они уже печатают что надо. Тебе на служебный комм приходит код — ну например, 256 и дальше шестизначное число — номер заказа. Ты быстренько бежишь к принтеру, забираешь заказ и несешь на стол, который обслуживаешь, к упаковщику. Все понятно?

Рей покачал головой.

— Я как-то не думал, что здесь все так. Я думал, Гамазон — это торговая фирма! Раньше же такие фирмы закупали товары, а потом рассылали их покупателям.

— Ну а зачем закупать, когда все можно произвести автоматически. Хотя кое-что фирма закупает, не все можно напечатать! Эти товары в другом зале пакуют. В общем, это тебя не касается, — обрезал Джо, — тебе главное бегать побыстрее. Смотри, будешь медленно работать — уволят. Есть нормы. Тебе служебный комм сообщит, если ты работаешь медленно. Ладно, пошли обратно, я покажу тебе стол. Будешь меня обслуживать сегодня, я упаковщик как раз.

— А это сложнее?

— Да уж конечно, — усмехнулся Джо, — что ты думаешь? Я тут три года на побегушках отработал, потом меня на курсы направили. Год проучился, с тех пор работа упаковщиком. Ты че такой, как не в себе? Не видел никогда такой работы?

— Нет, — признался Рей, — я вообще не понимаю. Ведь такой принтер может и сам себя напечатать. И сырье у них очень дешевое. Почему же вещи так дорого стоят? Я-то думал, их как-то хитро производят.

Джо хмыкнул.

— Все тебе надо знать. Ну ты когда за интерэк или за музыку в интернете платишь — ты ведь платишь за копию, которую сам же и делаешь. Но все привыкли. А тут вещь! Конечно, надо платить.

— У некоторых принтеры и дома стоят, — не выдержал Рей.

— Ну да, у некоторых. Только они стоят дороже дома, — фыркнул Джо, — ладно, хватит базарить! Давай работу уже начинать!

Вскоре Рей понял, что все его представления о работе и о себе оказались неверными.

Первые часа два процесс даже увлекал его, как игра. Правда, слишком однообразная. На запястье высвечиваются цифры, бежишь к нужному принтеру, стараясь не столкнуться с коллегами, выхватываешь предмет — кофе-автомат или игрушку — бежишь обратно, метров пятьдесят или больше, кладешь на стол. Наручный экран уже показывает новую цифру.

Но через два часа устали ноги. Ощущение было для Рея совершенно новым! Если у него когда-то и уставали ноги — может быть, в школе, на каких-нибудь обязательных экскурсиях — было это так давно, что Рей все уже забыл. А тут еще ничто не отвлекало от телесных ощущений — работа не требовала никакого участия ума — и Рею хотелось выть. Он даже стоять не мог на ноющих, горящих ступнях! У него колотилось сердце, он тяжело дышал. Попробовал было идти потихоньку, но когда добрался до стола, Джо рявкнул на него:

— Чего тащишься как черепаха? Мне тебя полдня ждать?!

И Рей не посмел возразить. Этот Джо, с которым раньше он ни при каких обстоятельствах не мог бы даже столкнуться — вдруг оказался гораздо сильнее его. Главнее. Просто потому, что у него было больше опыта в работе, и что на фирме он трудился уже несколько лет. Да и общий ритм захватывал — глядя, как неутомимо бегают другие работники, Рей не мог позволить себе остановиться, и бежал, бежал, стискивая зубы от боли в горящих ногах.

Наконец Джо махнул рукой.

— Пошли на перерыв.

Рей вздохнул с облегчением. Но слишком рано — до комнат отдыха надо было еще добраться. Минут десять он едва поспевал за Джо по узким длинным коридорам — и как этот парень умудряется не устать, ведь он работает тоже стоя! Привык, наверное, думал Рей. Наконец они добрались до комнаты — точнее, целого зала отдыха. В углу целая компания курила — воздух был наполнен табачным дымом, Рей закашлялся. Но главное — здесь можно посидеть! Он плюхнулся на стул. Джо, не обращая на него внимания, присоединился к какой-то компании, открыл себе бутылочку тоника и принялся болтать с коллегами. Стоя! — с ужасом думал Рей. Его ноги с трудом отходили от нагрузки, мурашки бегали по щиколоткам. Страшно было подумать — встать сейчас. Но ничего, можно же еще посидеть… еще целых пятнадцать минут… двенадцать… Это целая вечность.

Джо подошел к нему.

— Вставай, пошли обратно!

— Но ведь еще десять минут! — возмутился Рей.

— Пока дойдем, как раз будет время, — возразил Джо. Рей молча поднялся и двинулся за ним.

— Иначе запишут как потерю рабочего времени, — пояснил на ходу упаковщик.

— Не понимаю, — простонал Рей.

— Что ты не понимаешь? — Джо удивленно уставился на него черным глазом.

— Почему все это нельзя автоматизировать! — не выдержал Рей, — такие технологии… и неужели нельзя поставить хотя бы конвейерную ленту и робота, чтобы паковать вещи в стандартные коробки? Зачем людей так гонять?

— А чего тут не понимать? — пожал плечами Джо, — конвейер строить, роботов — это же денег стоит. Думаешь, хозяева деньги считать не умеют, что ли? А тебе платить ничего не надо — на это государство есть. Ну мне они, положим, платят, но ведь немного, всего сто семьдесят зеленых чистыми. На одно обслуживание робота, и то больше денег уйдет.

— Но ведь это нелепость какая-то! — буркнул Рей, — ведь эти вот принтеры — это же супер-технология, раньше о таком и мечтать было нельзя. А вокруг них людей гоняют, как рабов.

— Ну это не наше дело, — рассудил Джо, — в наше время надо радоваться, что у тебя вообще работа есть!

После перерыва стало еще тяжелее. Работа оказалась настоящей пыткой — и это без всяких преувеличений! Обыкновенная физическая пытка. Под конец рабочего дня у Рея болело все. Ноги уже совершенно отнялись, он пошатывался на ходу. Болела спина, причем с каким-то извратом — прокалывало в пояснице так, что боль отдавалась во всем теле, в затылке, в ребрах. Но странное, доселе незнакомое чувство гнало его вперед — почему-то было жутко стыдно перед окружающими. Ведь и они точно так же бегают всю смену. Что же он, слабак, хуже всех? В конце Джо выругал Рея за то, что он не очень-то торопится.

— Надо побыстрее, — высказался упаковщик, — иначе долго тут не удержишься. Тут за каждым твоим шагом наблюдают — камеры же везде висят!

Добравшись до дома, Рей рухнул на диван. В интернет не хотелось — вообще не хотелось больше ничего. Только лежать вот так, не двигаясь.

От возбуждения он не мог уснуть. Хотелось есть — но ведь это надо встать, дойти до кухни. Болели не только ноги — болела спина, руки казались неподъемными. Наконец давление в мочевом пузыре все же пересилило. Рей сполз на пол, упираясь в край дивана, поднялся. Кое-как, цепляясь за мебель, добрел до ванной. На обратном пути зашел на кухню и схватил первое, что попалось — кусок хлеба, коробку картофельного салата и банку орешков. Оставалась еще бутылка пива. Он кое-как поел, сидя на краю дивана, и снова лег.

Черт! Время — уже шесть вечера. А лечь спать надо хотя бы в девять, ведь вставать снова в половине пятого.

И так — каждый день? Рей чуть не взвыл от ужаса. Причем суббота у него — тоже рабочий день. Пусть и сокращенный. Но ведь так жить невозможно!

Можно просто не ходить завтра на работу, подсказал себе самому Рей. Но и эта мысль вогнала в дрожь. Ванг предупредила его, да это было и написано во всех инструкциях: увольнение по собственному желанию — лишение базиса на три месяца. Предполагается, что увольняться могут только те, кто уже накопил денег на самостоятельную жизнь. А нет денег — извини, будешь делать то, что тебе скажут. Как папаня: «Я тебя содержу, и будь добр». Впрочем, отец Рея хоть и ворчал, но на деле никогда не лишил бы сына содержания. В отличие от племянничка Энрике, ублюдка от безродного отца-футболиста. Да Рей имеет в тысячу раз больше прав на все его состояние! Этот гад еще пожалеет… Рей подумал так машинально, но тут же вспомнил, что адвоката ему найти не удалось. И вряд ли удастся. Так что же, он сдался и просто плывет по течению? Нет! Рей сжал кулаки. Но ему больше не приходили в голову никакие возможности бороться с семейством Гольденберг, даже носящим это имя совершенно не по праву.

Но не ходить на работу? Пойти в бомжи? Или сдаться в психушку, как советовал Кунц? Одно воспоминание о поводке пугало — а ведь все это будет еще хуже поводка! Рей задумался. Куда ни кинь — всюду выходил клин; все страшно и плохо. Идти жить на улицу? Идти в психушку, под ласковый присмотр изуверов-психиатров и отупляющие таблетки? Или завтра идти снова на работу и мучиться от боли и тоски? Ничего из этого не лучше, все — хуже. Но в работе — неожиданно понял он — все-таки есть какой-то смысл.

Он вспомнил коллег. Никто из них, кроме Джо, даже не разговаривал с ним. Но коллеги выглядели как-то иначе, чем безработные в очередях, на курсах или у подъезда. Другая выправка, выражение лиц. Они шутили, смеялись, пили пиво. Они держались… с достоинством, понял Рей. У них есть работа. Они не полные ничтожества. Они — вместе. Вот что важно, они — вместе. А он, Рей, один-одинешенек, как перст. Но даже хотя бы побыть рядом с нормальными людьми, такими, как рабочие Гамазона, все-таки отчего-то приятно. Он ведь тоже теперь такой, как они.

Работа так же тяжела и невозможна, как и все остальные варианты. Мучительна физически — но ведь физически мучительно и испытывать голод, и холод при жизни на улице, и тем более мучительно блевать от каких-нибудь суперновейших нейролептиков.

Но работа по крайней мере не унизительна.

Вот получу свои деньги обратно, подумал Рей, засыпая, и по крайней мере буду рассказывать внукам… если они у меня будут… как я вкалывал до седьмого пота. Энрике этим не может похвастаться.

Через некоторое время Рей притерпелся к работе.

Нет, лучше не стало. Он надеялся, что мышцы окрепнут, и работа перестанет казаться такой тяжелой. Ведь он же в конце концов не у доменной печи стоит — или что у них теперь вместо этих печей? Не мешки таскает. Всего лишь бегает восемь часов. Это даже полезно. Но особенно легче как-то не становилось. Каждый день одно и то же — ноги быстро начинали уставать, к перерыву их уже ломило. Посидев в комнате отдыха (Рея глубоко возмущал тот факт, что и до самой комнаты надо было еще очень долго бежать), он поднимался на опухших ступнях со стоном. После перерыва начинало ломить все тело, это омерзительное чувство ломоты в пояснице, от которого немеет все тело, темнеет в глазах — и ведь надо еще соображать, к какому принтеру бежать, какой путь выбрать. Как-то реагировать на окружающее.

Но он приспособился. Однажды в комнате отдыха он заметил, как девушка-работница глотает таблетку и запивает водой, и его осенило. А почему бы не принимать банально анальгетики? Он стал таскать на работу «Пейнкиллер», 800-й, пробивающий надежно, принимал по две таблетки — одну до перерыва, одну после — и боль притупилась. Осталась только свинцовая усталость и тяжесть, но это было уже легче переносить. Приглядевшись, Рей заметил, что на самом деле таблетки принимают многие. А зачем мучиться в самом деле?

Научился он и «уходить». Самое невыносимое — это проводить восемь часов без какого-либо умственного занятия, быть полностью предоставленным неуправляемому потоку мыслей.

В электричке он слушал музыку, аудиокомпозиции, можно было и сдвинуть визор на глаза и полноценно болтаться в интернете. Но на работе наушники были запрещены, об интернете и речи нет. Поговорить тоже можно лишь в комнате отдыха. За каждым движением работников наблюдали многочисленные видеокамеры, стоило Рею снизить темп, на комме вспыхивало предупреждение «Быстрее!»

Рей впервые в жизни научился развлекать себя сам.

Оказывается, у него было довольно бурное воображение — его следовало лишь организовать. Эротические фантазии на работе, конечно, не годились. Все остальное — пожалуйста. Он заново в уме проигрывал все пройденные игры и интерэки, обогащая их подробностями, до которых не додумался бы ни один гейм-дизайнер. Механически двигаясь меж столами и принтерами, он планомерно завоевывал галактики, становился Императором Земли или сразу Вселенной, создавал роскошные дворцы, утешал прелестных наложниц (ой, вот с этим осторожнее!), вел переговоры с представителями разных экзотических народцев, бродил по удивительным планетам… До обеда он изучал сверкающие чертоги марсианских подземных городов, после паузы — спасал детишек от цивилизации Черного Паука и получал Орден Галактики из рук прелестной принцессы. А потом играл нападающим во Флаг-Турнире Солнечной системы. Правда, во Флаг-турнир он мысленно играл не часто. Игра стала его раздражать.

Почему так популярен, привлекателен Флаг-турнир, почему игроки — такая романтичная профессия? Так же, как раньше романтичными представлялись футболисты, и во все времена — военные. Да потому, что игра — это тяжелый физический труд, это усталость, напряжение, пот, иногда — боль и даже кровь, и вот именно эта физическая компонента привлекает и придает игре такую остроту. Человек, особенно массовый человек — все еще животное по сути своей. Сильный самец с напряженными мышцами, готовый драться и победить — до сих пор идеал и мечта.

Но что знают эти сильные самцы о настоящей боли и усталости? О том, как ломит руки и ноги после восьми часов работы, о том, как без таблетки и до дому не доберешься? И даже отдых не приносит облегчения — встаешь утром разбитым, ковыляешь на опухших ступнях.

Тренировки Леона строго дозированы. Он не перенапрягается, тренируется для себя, в свое удовольствие. Чередует нагрузку и отдых. Игра не длится дольше четырех, максимум — шести часов, и в это время игроки часто отдыхают, иногда сменяются, и на местности не только бегают, но и лежат в засадах, выжидают, караулят.

Пожалуй, этот супермен сломался бы на работе так же быстро, как Рей. Хотя, конечно, надо признаться — Рей никогда не был спортсменом, а в последнее время вообще двигался очень мало, даже под руководством поводка.

Иногда, чтобы занять воображение, он рисовал себе картины будущей счастливой жизни. Когда он каким-то образом вернет свои деньги. О том, как он их вернет, Рей не думал — это было скучно. Да и не знал он, честно говоря, как это сделать, и похоже, адвокаты правы — у него нет шансов. Но он ведь был богат! Он будет искать возможности, бороться, и все равно пробьется как-нибудь. Заработает достаточно денег, чтобы нанять адвокатов для борьбы с кланом Гольденберг. Но сначала надо два, три года пахать на такой вот работе, потом, если позволят, получить профессиональное образование и зарабатывать чуть-чуть больше. Конечно, откладывать и тогда не получится. Но можно попробовать получить еще и высшее как-нибудь параллельно с работой. И тогда он будет зарабатывать побольше. Может, даже слезет с базиса. Стать хорошим, высокооплачиваемым менеджером. Это более реально, чем открыть свою фирму — большинство новосозданных мелких фирм еле сводили концы с концами, быстро разорялись, и хозяева их возвращались на базис. А те, что выживали — попросту поставляли свою продукцию на более крупные фирмы, только работать таким «хозяевам»приходилось больше и тяжелее, чем на оплачиваемом рабочем месте.

Словом, как ни крути, Рей не видел возможности легально заработать сколько-нибудь приличные деньги для борьбы с племянником. Да и нелегально тоже — что ему, наркотики возить из ЗР? Так он не умеет это делать, и попадется сразу же.

Словом, думать о реальности было малоинтересно, и Рей пропускал мысленно этап борьбы и заработка — и сразу оказывался на вершине. У него были миллиарды долларов и штат менеджеров, которые распоряжались деньгами. Сам Рей мысленно строил замки в красивейших уголках Федерации. Собирал туда обстановку, красивых девушек из ЗР. Мастериц эротического и прочего массажа. Покупал команды Флаг-Турнира. Ха-ха, неплохо было бы купить команду Леона — вместе с ним самим. И потом уволить Ле за профнепригодность. Или за аморальное поведение, недопустимое для игрока команды Христианского Союза. А что он сделает с Энрике? Рей не собирался, конечно, отправлять Энрике с женушкой на базис. Он не настолько кровожаден. Они должны понять, что он, человек из более благородных и чистых времен, никогда не опустится до их уровня. Рей представлял небольшой домик в Альпах, где Энрике с Наоми отлично проведут скромную старость.

Возвращаясь к реальности, Рей начинал ненавидеть племянника, Леона и всю их компанию. Это была настоящая, уничтожающая ненависть. Классовая ненависть.

Раньше Рей был добродушным парнем, ему импонировал буддизм, он считал глупостью любую злобу и ненависть, на кого бы она ни была направлена. Don’t worry, be happy. Зачем ненавидеть кого-то, зачем беситься, когда мир так прекрасен. Секс, драгс, рок-н-ролл. Да, в мире полно неприятностей, бывают даже трагедии — но се ля ви. С этим надо жить (особенно когда трагедии бывают не у тебя лично). Все равно все люди — братья. Все будет хорошо. Мир прекрасен, бро, давай руку! Мы живем на желтой субмарине. Мейк лав нот вор.

И даже на базисе, ограбленный, брошенный, Рей не изменил своему природному добродушию.

Но вот теперь работа ожесточила его. Он выхватывал из поддона принтеров вещи, заказанные какими-то идиотами, волок их на стол; это странным, неизведанным ранее образом роднило его с миром; с теми, кто заказывал эти вещи, кто получит теперь заказы, обработанные им, Реем, лично. Но это же и противопоставляло его миру. Миру бездельников, не знающих труда. Разве Энрике в своей жизни хоть гвоздь заколотил собственной рукой? Да за него разве что только пищу не прожевывают слуги! Разве есть хоть какая-то заслуга Энрике в том, что он обладает капиталами? Да нет же. По правде сказать, даже заслуги отца Рея Гольденберга в этом не было — он тоже унаследовал фирму. Открытую еще в 18-м веке предприимчивым предком, сделавшим состояние, по слухам, на перевозке черных рабов в Северную Америку. Уж Энрике-то в жизни не знал ни единой трудности, даже войну пересидел в тихом местечке. Пищу ему всегда подавали на серебряной посуде. И вот этот маменькин сынок, не знавший проблем, еще и уверяет, что он «работает»? С болью Рей вспоминал последний разговор с Энрике — как он был тогда прав! И ведь Рей тоже раньше не работал — но он хоть честно признавал это! Он все-таки лучше знал жизнь, он видел жизнь людей в других странах, видел, как они вкалывают за жалкий доллар в день, за кусок хлеба. Да, считается, что «работает» и Энрике — ведь он самолично следит за биржевыми курсами, распоряжается капиталом. Но разве это можно назвать «работой»? Все равно что любовью назвать проституцию. В языке просто недостаточно слов для выражения этих оттенов.

Но ненависть была неприятна. Она давила и не находила выхода — и Рей снова пускался в фантазии о том, как всех победит и всего добьется. Это надежно отвлекало его от гнусной действительности.

Лето вступало в свои права. Раньше Рей даже не замечал смены времен года — какая разница,если в любой момент можно сгонять в край вечного лета или наоборот — к заснеженным вершинам, кататься на лыжах? Да и в интернете никакой разницы нет. Но теперь происходящее вокруг внезапно обрело значение и смысл.

Оказалось, что летом хорошо бродить по Английскому парку, по набережной Изара. Гулять по Виктуалиен-маркту, покупать какие-то мелочи в киосках, там пропустить кружку пива, здесь поглазеть на живого удава в аквариуме. Да, в интернете есть зрелища куда поярче и поинтереснее, но зеленые листочки, душистое пиво, резные амулеты с Берега Слоновой Кости имели колоссальное преимущество перед любыми чудесами ИТВ: они были реальны. Их можно было потрогать, попробовать на вкус. Рей смотрел на дворняжек, резвящихся на зеленом лугу, длинные поводки то и дело перепутывались, и хозяева кидались разматывать их. А раньше здесь собаки гуляли и без поводков, думал Рей. Но теперь, наверное, это запрещено. Толстая коротколапая сосиска, принадлежащая такой же толстенькой маленькой даме, защищалась от наскоков лохматой серой дворняги, хозяин которой посмеивался, глядя на питомца. Рей вдруг подумал, что давно уже не видел породистых собак. Похоже, они вообще вымерли после войны. Хотя нет, на Игре он видел каких-то дам с комнатными собачками, больше напоминающими живые пушистые цветы. Плоды генной инженерии, похоже. А вот обычных пород — такс, пуделей, лабрадоров — совсем не видно. Но люди все равно любят собак и кошек, держат их — даже если нет денег, даже если правила содержания ужесточились. Потому что зверюшки, в отличие от интернет-друзей — это все-таки что-то живое, настоящее, это существо, которое радуется тебе, когда ты приходишь домой. А может, и мне завести щенка, подумал Рей. Или кошку. Почему бы и нет? Правда, за них надо платить налог, надо кормить — а денег нет.

Он добрался до Пагоды и в ее тени купил пива и соленый брецель. Стал оглядываться — куда бы присесть, по случаю выходного народу здесь было полно. Наконец Рей обнаружил в углу почти свободный стол — на длинной лавке у стола сидела лишь одна девушка с коктейлем, мусолила во рту соломинку.

— Разрешите? — Рей уселся напротив дамы. Та кивнула. Рей занялся пивом — оно оказалось легким, приятным, с правильным послевкусием.

— Они здесь хорошо пекут брецели, — заметила девушка, улыбаясь. Рей обратил на нее внимание.

Девчонка была молодая, может быть, чуть старше двадцати. Симпатичная — темные волосы, забранные в хвост, серые глаза, приятное лицо с узким носиком и чуть выступающей нижней губой. Возможно, губа подкачана, подумал Рей, они сейчас это делают все. Слева на щеке переливалась серебром лилия — ионная подвижная татуировка; Рей не очень любил эти новейшие штучки, но цветок был выполнен со вкусом, ничего чрезмерного. Два гвоздика в носу, удлиненные фиолетовые ресницы. Но в целом — вполне натуральный вид. Аккуратная одежда — лиловая блузка, модные полупрозрачные флейки — очевидно, девушка не безработная. Она работает или учится. Вот пришла в субботу вечером погулять в Английский парк, посидеть в тени Пагоды. Странно, что одна. Ждет кого-то?

Рей вдруг подумал, что уже сто лет ни с кем не знакомился. А ведь она заговорила первой!

— Да, очень вкусно, — согласился он, — и пиво отличное. А вы не любите пива?

Девушка покачала головой, кивнула на свой бокал.

— Решила вот попробовать. Это новый коктейль, называется «Весна в Колд зоне». Но честно говоря, лучше бы я взяла мохито!

Рей рассмеялся. Они начали необязательный, неспешный разговор. Нет, девушка никого не ждала. Просто пришла погулять — да, одна. Она и так на работе целыми днями с людьми, знаете, так устаешь порой, хочется хоть в туалет спрятаться. Она работает в доме престарелых. А Рей на Гамазоне? Это очень интересно. Знаменитая фирма. Звали девушку Патриша, и ей было уже двадцать пять. У нее, между прочим, есть образование, она медсестра. Отвечает за два отделения. Думаешь, это так просто?

Рей притащил ей мохито, а себе — еще кружку пива. Патриша — Пати — настояла на том, чтобы расплатиться самой. Она все-таки кое-что зарабатывает. Ей платят помимо базиса еще двести тридцать долларов! Так что работа того стоит. Она даже ездила отдыхать в прошлом году на Бодензее! И копит на то, чтобы слетать в Америку.

Хотя тяжело, конечно. Выходные дни бывают три, четыре раза в месяц. Нет, ты не понял — всего три дня. Остальные двадцать семь дней — рабочие. Сегодня вот тоже была смена, и завтра — но завтра вторая, после обеда, так что сегодня вечером можно посидеть подольше, не вставать завтра в пять.

— Может, куда-нибудь сходим? — неожиданно для себя предложил Рей. Он напряженно думал о том, что на чипе — двадцать долларов. Получка через неделю. «Сходим, только так, чтобы не дорого». Его уже и пиво сегодняшнее разорило.

— В кино там… или куда ты бы хотела?

— А пошли в «Ангелу»? Там с восьми до девяти коктейли бесплатно. Да и вход всего полтора доллара, — девушка тактично поняла его затруднения. Рей радостно согласился.

Патриша сама взяла его под руку. У нее была тонкая, но сильная рука с длинными пальцами, лишенными маникюра. У Рея закружилась голова от одного прикосновения этих пальчиков.

Пати болтала без умолку. Она первый год работает медсестрой. Сначала, после школы, была безработной, потом — помощницей сиделки. Хотела даже пойти в армию, но тут подвернулось это место. Ей не хотелось из Мюнхена уезжать. Помощницей работать тяжело. У них ведь не элитный дом — там, конечно, шикарно, там можно все современные концепции ухода применять, там стариков разве что не облизывают. А у них обычный дом престарелых, хотя и частный — но субсидируемый государством; для тех, кто не заработал пенсии. А кто ее зарабатывает-то? Вот у нее, Пати, пенсии тоже не будет — для этого надо получать раза в три больше базиса! Так что у них обычный базисный дом. Пять человек в одной палате, шестьдесят в отделении. Две помощницы на отделение с утра. Всех вымыть обычно не удается… Хорошо если два раза в неделю каждый инвалид удостаивается мытья. Да и тяжелая работа, безмятежно говорила Пати, а Рея мысленно выворачивало. Он теперь знает, что такое тяжелая работа. Только у них там еще тяжелее — надо ведь не только бегать, но и поднимать тяжелых инвалидов, и еще надо терпение сохранять, разговаривать с людьми, не помечтаешь на работе ни о чем… Как она выдерживает? И там ведь в основном работают женщины!

— Ну а потом я закончила школу медсестер. Конечно, пока училась — это та же самая работа на самом деле! Только иногда ходишь в школу, и тебе теорию рассказывают. А теперь я уже не мою пациентов. Таблетки, перевязки, врачам звоню, если что. В общем, несу полную ответственность. А тебе не противно? — вдруг спросила Пати.

— Почему? — удивился Рей.

— Ну… говорят, что у нас такая работа грязная… вроде как противно должно быть.

— Глупости какие!

Пати улыбнулась и продолжала болтать. Живет она одна, съехала, как только с работой все наладилось. Родители? С матерью она связи не поддерживает. У нее есть кот, классный такой, полосатый! Очень пушистый. И хулиган! А у Рея никого нет? Нет, никого, ответил он. Во всех смыслах. Я совершенно один. Пати засмеялась.

В интернете она любит смотреть фэнтезийные интерэки. Знаешь, про Золотые Крылья, и все такое. Про людей-фей. А болеет она за синих. Ну и за Германию, конечно.

— Почему за синих? — спросил Рей.

— У них такие защитники классные. Видел Риверо? Красавчик, м-м! А Ким? А разведчик, Барбье? Он же прямо душка!

Рей попытался вспомнить политическую программу синих. Кажется, умеренные националисты. Впрочем, о политических программах говорить не принято.

— А ты за кого болеешь?

— Я еще не определился.

— Что значит — еще? — удивилась девушка. Рей замялся. Не рассказывать же ей историю о размороженном мамонте. Не прямо сейчас, по крайней мере.

— Ну я раньше болел за белых, — вывернулся он, — но в последнее время разочаровался. Даже не знаю.

— Да, у белых и посмотреть-то не на кого! Деды какие-то. Вот разве что Гольденберг, тот ничего так.

Рея передернуло. Пати вдруг нагнулась и с нежностью погладила розы на газоне. Они как раз проходили мимо розария.

— Какая красота! — воскликнула девушка. Рей улыбнулся. Подарить бы ей цветы… он огляделся вокруг в поисках киоска. Но с другой стороны, приличный букет — это несколько долларов, а дарить огрызок…

— Все-таки удивительно, — сказал он, — в интернете мы можем встретить куда более красивые картины. Фантастические растения, виды, пейзажи. Все, что угодно вообще! И все равно всех тянет на природу, чтобы увидеть настоящие цветы. Деревья. Да хотя бы город, дома даже, технику. Людей. Хотя в интернете все это лучше и разнообразнее.

— Здесь зато все живое, — кивнула девушка, — настоящее.

— Вот знаешь, Пати, раньше… в те времена, когда еще существовали книги… писатели сочиняли такой киберпанк. Ну считалось, что люди, как только получат возможность неограниченно жить в виртуальном мире — начисто забудут настоящий. Но этого не происходит. Потребность в реальных ощущениях все равно очень сильна. Почему?

— Но здесь все можно потрогать. Попробовать на вкус, — заметила девушка.

Рей пожал плечами.

— При достаточно хорошей технике и в интернете сейчас можно потрогать и попробовать на вкус все, что угодно. Ясно, деньги на такую технику мало у кого есть, но ведь можно пойти в интернет-салон. А люди идут просто на улицу.

— Э-э, это я могу объяснить! — воскликнула Пати, — нам говорили в школе. Дело в том, что есть такой эволюционный механизм. Мозг, он это… ему нужна правда. Ему нужна объективная информация о реальности. Понимаешь, вот животное — ему же надо знать, где хищники прячутся, где какая травка растет, и корректировать свое поведение. Так же и человек. Он когда узнает правду о реальности, мозг выделяет эндорфины. Это гормоны удовольствия. В общем, нам нравится узнавать информацию, только правдивую. Чтобы корректировать свое поведение в мире в соответствии с этой информацией. А на ИТВ — там же одно вранье. Это все знают. Ну мне вот приятно побывать в мире фей, но я же знаю, что это вранье. Так же и новости у нас — в основном, все врут. Ну может, не все — но кто разберет, где правда, где нет?

Поэтому неинтересно все это. И хочется все равно наружу. Ну вот видишь — эта травка. Этот камень. Эта скамейка. Все это существует объективно, на самом деле. Это — правда о мире.

— Да, понял, — медленно произнес Рей, — знаешь, я… говорил с одним журналистом однажды. И он сказал, что сейчас вообще нет разницы между выдумкой и реальностью. И это все знают. Некоторые ищут правду и рассказывают ее — но откуда зрителю понять, что именно это и есть правда? Она тонет в море лжи, становится неотличимой от лжи. А ведь ты права. Когда мы здесь, снаружи, мы точно знаем, что эта скамейка — существует. Пиво — существует, и оно вкусное. Мы с тобой — тоже существуем… — он сбился. «И относимся друг к другу хорошо», хотелось ему договорить. В самом деле, в интернете ты можешь снять сотни прекраснейших девушек и испытать все соответствующие ощущения. Но ты не получишь никакой правдивой информации о том, каковы девушки на самом деле, и как они относятся к тебе.

«Ангела» оказалась заштатным грязненьким клубом, правда, с отличными терминалами — но в виртуальность им идти не хотелось. Они пили коктейли — сначала бесплатные, потом покупали — каждый себе, отдельно. Танцевали медляки, и Рей ощущал сквозь ткань горячее, напряженное, зовущее тело Пати. Прекрасное тело… как давно у него не было живой женщины! В какой-то момент их губы соприкоснулись. Рей обнаружил себя с Пати в самом темном углу, в тени. Девушка буквально вливалась в него, а нижняя ее губка все-таки была явно подкачана. Потом они сидели у стойки, молча, держась за руки. На лица ложились разноцветные отсветы — в воздухе разворачивались довольно примитивные световые представления, скакали фиолетовые олени, летали золотистые феи. Единственное, что в этом баре было особенным — голограмма пожилой блондинки с добрым простым лицом, в деловом старинном костюме с короткой юбкой, сидящей у столика в углу. Рей сразу узнал блондинку — в пору его смертельной болезни она была канцлером ФРГ. Теперь Ангелу считали кем-то вроде легендарного ангела. Национальная легенда. В общем-то не очень понятно, чем этот клуб хорош, кроме дешевизны. Они посидели часов до одиннадцати. Потом выяснилось, что Пати живет не так далеко от центра, как Рей — всего двадцать минут на электричке. Она обосновалась в жилом доме медсестер, где у нее была отдельная комната с санблоком. Фактически отдельная квартирка, не хуже, чем у Рея — и даже лучше, по санитарному состоянию.

Они не спали до утра. Рей безумно стосковался по живым, настоящим объятиям, а Пати в постели оказалась выше всяких похвал.

Он стал редко появляться дома. Обычно ночевал, когда у Пати были вечерние или ночные смены. Тогда не было смысла в его присутствии — она приходила поздно вечером, с серым от усталости лицом, без каких-либо желаний, кроме одного — скорее упасть под одеяло и заснуть.

Но если Патриша работала с утра, она успевала отдохнуть до его появления. Тогда Рей прямиком с работы катил не домой, а в общежитие к любимой.

Они иногда ходили гулять вместе. Заглядывали в «Ангелу» и даже ходили в кино. Но чаще всего проводили время самым обыкновенным образом — перед экраном ИТВ; смотрели игры, под пиво, колу и попкорн, пялились на разнообразные шоу; Рею было все равно, на что смотреть, самое интересное — это близость нежного и теплого тела рядышком, трогательная шейка, прядь волос. Пати смеялась заливисто, как колокольчик. Вся уходила в зрелище, будто ничего больше вокруг не существовало, глаза ее горели, с губ срывались горячие возгласы. Рей любовался: трудно понять, как можно увлечься этими тупыми шоу, но как забавно наблюдать за ней — будто за ребенком в цирке.

Потом они шли домой. Рей ночевал у Пати, а с утра они выходили одновременно — Рею нужно было на электричку, а Пати шла на работу пешком. Она предпочитала выходить пораньше. «Я там еще кофе выпью, с коллегами поболтаю. Надо настроиться», — говорила она.

Рей пытался увлечь Пати играми. Но из этого ничего не вышло: Пати никак не могла понять ни смысла стратегии, ни какие команды отдавать, и отчаявшись объяснять ей это, Рей впервые подумал о том, что девушка попросту глуповата.

Но ведь она как-то закончила профессиональную школу, работает? — удивлялся он мысленно. И не хуже других? Но разве подруги Пати — такие же молодые девчонки с подкачанными губами, с голографическими татуировками — в чем-то умнее ее? Пожалуй, ни одной из них не объяснить смысла даже самой простой игры — ну например, в Короля и Вассалов.

Да и стоит ли объяснять? То, что Пати глупа, Рею вовсе не мешало. В конце концов, он любит ее не за выдающийся интеллект.

Она мало интересовалась его прошлым, и он рассказывал скупо — закончил гимназию, учился в университете, бросил. Тяжелая болезнь. К счастью, гимназии сохранились и по сей день. Пати относилась к Рею с почтением — закончить гимназию считалось круто. Но все равно казалось: что-то не так в ее отношении к бой-френду. Что? — Рей никак не мог понять. Но она будто относилась к нему с легкой снисходительностью.

Как-то раз он выяснил это. Обоим назавтра предстоял выходной, это была редкость, и они до полуночи бродили по темным улицам. Распили на двоих бутылку вина. Целовались на каждом углу. Наконец они забрели куда-то на гору и оказались на скамейке вдвоем, среди теплой летней ночи; небо с золотыми тяжелыми цепями созвездий, и мелкой пылью меж ними, покачивалось над головой. Рей запрокинул голову.

— Так хорошо, — прошептала Пати, прижавшись к нему. Рей наклонился к ней и утонул в поцелуе.

Оторвался. Голова слегка кружилась, казалось, звездное небо крутится, как гигантская карусель. Вот звезды, Вселенная, весь мир — и мы. Только мы одни, вдвоем, и только вот в этот миг, подумал Рей и вдруг испугался.

— Слушай, — произнес он хрипло, — а почему бы нам с тобой не съехаться вместе?

Глаза Пати показались огромными. Блестящими от влаги. Она молча смотрела на него, и Рей слегка протрезвел.

Он вдруг сообразил, что почти не знает людей, которые жили бы парами. Встречаются — да, почти все, принято иметь друга или подругу. Но ни в доме, где жил он, ни в общежитии, не было пар — семейных, квази-семейных. Никаких.

— Разве нам плохо так? — Пати взмахнула фиолетовыми ресницами. Рею показалось, что он уже слышал где-то такой ответ.

— Я бы хотел видеть тебя чаще. Каждый день. Быть с тобой… — он решился, — может, даже, завести ребенка. Ну это, конечно, не обязательно! — быстро исправился он, заметив складочку на переносице Пати.

Девушка отвернулась.

— Пат, ну не обижайся, — пробормотал Рей.

— Я не обижаюсь, — повернулась она, — но ты знаешь… иногда мне кажется, ты совсем не от мира сего. Наверное, потому что ты закончил гимназию. Ты ничего не понимаешь, да? Ведь ты базисник. Если бы я тоже была базисницей, ну ладно, тогда, может, и все равно. Но я же зарабатываю. Мой заработок будут делить на двоих. И вычитать из твоего базиса. Понимаешь? Если жить вдвоем, мы сразу станем получать на сто пятнадцать долларов меньше! А для чего я училась, если так? Зачем вообще все?

— Вот как! — вырвалось у Рея. Он сжал виски ладонями. Пати погладила его по спине.

— Ну не обижайся, Рей! Пожалуйста! Я же люблю тебя, правда! Но зачем нам государству еще деньги дарить? Ты знаешь, как я работаю… а учиться знаешь как тяжело было? Ну это же не потому, что я тебя не люблю! А другие как — ведь все точно так же! Все скрываются, ходят друг к другу в гости, и делают вид, что ничего не происходит.

— Извини, — глухо ответил Рей, — я правда не знал. Ты же еще не знаешь всего обо мне… я и правда совсем не от мира сего.

— А от какого же ты мира? — рассмеялась Пати, — инопланетного, что ли?

Рей выпрямился. Лицо его исказилось горькой усмешкой.

— Эх, Пати… еще год назад у меня было все. Все, что можно пожелать. Особняк в Альпах, поездки по всему миру, дорогие рестораны, барахло от кутюр, вертолет, личный 3-д-принтер. Не веришь? Не верь. Но только это вот так…

И он стал рассказывать Пати свою историю.

Правда, со значительными сокращениями. По правде сказать, Рею было стыдно вспоминать свое поведение. Он ничего не сказал о Лее — это уж совсем ни к чему. Да и о собственном тупом нежелании хоть где-то учиться и работать умолчал: сейчас это казалось ему такой нелепостью! Вообще о своих занятиях и приключениях после «разморозки» распространялся мало. Племянник якобы решил выгнать его просто так, в связи с кризисом. Гораздо более подробно он рассказал о своей жизни безработным, о том, как добивался хотя бы того, чтобы ему заплатили базис. Глаза Пати становились все шире.

— Не веришь мне? — спросил он, закончив рассказ. Девушка прижалась к нему.

— Почему же? Верю.

Но у Рея осталось впечатление,что Пати восприняла всю эту историю как выдумку журналистов ИТВ.

Не все ли равно в нашем мире — правдиво событие или выдумано? Ведь никакой разницы между правдой и ложью давно уже нет.

Пати закрыла дверь. Лестничная площадка в их общежитии выглядела нарядно — не то, что обшарпанный подъезд в доме Рея. Сразу видно — здесь живут не опустившиеся базисники, а работающие люди, в основном женщины.

Пестрые коврики на полу. Пальмы в горшках. На стене сова макрамэ с желтым клювом. На каждой входной двери болтается какое-нибудь украшение — картинка, веночек; одна из дверей была готической — выкрашена в черный цвет и снабжена косо висящими табличками с глубокомысленными надписями: «Пиво лучше, чем мужчины», «Секс по пятницам после шести», «Единственное, что превосходит мою наглость — мой интеллект». Иногда у Рея мелькала мысль, не стоит ли познакомиться с обитательницей этой комнаты. Но он ни разу не видел эту девушку.

Стеклянная дверца лифта бесшумно убралась в стену, вышла соседка Пати — грузная дама неясного возраста. Чудеса косметического моделирования базис-гражданам недоступны, они обходятся дешевыми заменителями — лицо гладкое, свежее, вроде бы натуральные светлые волосы, но по каким-то неясным признакам — тургор кожи, выражение глаз? — видно, что молодость уже не первая, да вероятно, и не вторая.

Дама смерила Пати тяжелым взглядом, так, что девушка поежилась.

— Фрау Шварц? Мне кажется, вы забыли,что на этой неделе ваша очередь мыть коридор!

— Почему же, я помню, — тихо ответила Пати. Дама красноречиво уставилась на половик — с краю его залепили микроскопические комочки грязи.

— Но это уже после моего мытья, — возразила Пати, — я же не могу мыть ежедневно… Так никто не делает.

Дама демонстративно фыркнула.

— В мое дежурство на нашей площадке чисто! Ваше дело — обеспечить чистоту. Почему мы должны жить в такой грязи, только из-за того, что у вас руки не из того места растут?

Рею стало жаль Пати, замершую от неожиданности и обиды.

— Возьмите да уберите сами, — посоветовал он, — оттого, что вы здесь орете, грязи куда больше, чем от ботинок!

Дама ошеломленно замолчала, взглянула на него, глаза ее начали разгораться. Рей шагнул в лифт, потянув Пати за руку. Дверь закрылась, разъяренная соседка скрылась из глаз.

— Зря ты так, — Пати ткнулась носом в его грудь, Рей взъерошил девушке волосы, — не надо было.

— Да ну, что это за сука такая, распоряжается тут. Тебя обижает!

— Ты хороший, — Пати шмыгнула носом, — но зря. Она еще хуже может сделать. Я ее знаю, она — зам. начальницы в соседнем отделении. У нее и квартира приличная, трехкомнатная. У нее все отделение по струнке бегает.

— Да брось ты, — буркнул Рей, — что вы все здесь трусы какие-то. Всего боитесь! То сделают вам, се сделают. Ничего она не сделает!

Во дворе гуляла стая ребятишек — десяток детей под присмотром полненькой тетушки, которая сидела на лавочке, сдвинув на глаза визор. То ли газету читает, то ли пребывает в виртуальных мирах. Несколько малышей возились в песочнице, ребятишки постарше носились вокруг, лезли на железную горку, на лесенки и снаряды. Рей загляделся на детей.

— Это семейный детсад, что ли? — спросил он Пати.

— Да это фрау Шульте с пятого этажа. Это ее дети, — пояснила Пати. Рей вытаращился на девушку.

— Это как?

Даже если фрау Шульте ежегодно рожала по двойне, что-то здесь не вытанцовывалось — пяток малышей были явно одногодками.

— Ну приемные, конечно, — снисходительно буркнула Пати, — теперь меньше восьми не берут, смысла нет, не платят. А вот ей за одиннадцать детей платят как мне на работе… Сидишь дома с детьми, и деньги получаешь. Классно, по-моему.

Рей вспомнил, что и в его дворе частенько гуляли две-три такие «мамаши». Он даже знал, что у одной из них живет ребенок Беаты — об этом сплетничали во дворе. Из Беаты, конечно, мать, как из Рея балерина.

— Слушай, — он покрутил головой, — а что, теперь у всех так? В смысле, хоть кто-нибудь своих детей того… ну растит сам?

— Нет, конечно, работать же надо, — погрустнела Пати, — поэтому я и удивилась, когда ты про ребенка начал. Толку-то с этого ребенка! Мне надо будет с работы уходить, инфекции, все такое. А потом, как рожу… денег на него вообще нет, детский базис гораздо меньше взрослого, а на самом деле ребенку нужно много. Сидеть с ним я не смогу, мне же работать надо — ну и все равно придется отдавать приемной матери.

— Но есть же детские садики, — возразил Рей. Они пересекли двор и стояли возле лифта.

— А что это такое? — с любопытством спросила Пати.

— Ну такие группы для детей, ребенка туда с утра отдают и после работы забирают.

— А-а, нет , так нельзя. Ребенку нужна мать! Если родная не может, то приемная. Мотать ребенка туда-сюда каждый день — только портить психику. А родные матери сами обычно не могут. Им или работать надо, или у них психические отклонения. С психиатрическим диагнозом ребенка все равно заберут сразу! У нас вон работала Кэти. Забеременела — с работы ушла. Родила — у нее сразу и забрали, конечно, потому что к этому времени был уже диагноз депрессии, а у кого его нет?

Рей снова вспомнил Беату. Да уж, какая мать из такой? Но здесь почти у всех либо депрессия, либо зависимость от чего-нибудь, либо фобии.

— Но ты-то, например, нормальная…

— Мне работать надо, — повторила Пати.

— Так что, получается, родные матери ребенка никогда не воспитывают? — поразился Рей.

— Нет, почему, можно добиться права на воспитание. По умолчанию, как раньше, его не дают. Обычно если есть муж… ну понимаешь — работающий муж или партнер. Или женщина, если это лесбиянки. То есть если партнер есть, и она либо она работает и зарабатывает много, то без проблем. Тогда мать сидит с ребенком, ухаживает за ним, ее базис выплачивает партнер, и им еще остается на жизнь.

— А, значит, если семья полная, — понял Рей.

— Да, но только мало таких. Кто возьмет замуж заведомо зависимую женщину? А ведь даже вот я — у меня есть образование, но я никогда не заработаю столько, чтобы слезть с базиса. Обычно, те, кто получше зарабатывает — друг на друге и женятся. Да, на время воспитания ребенка, конечно, партнер платит. Но хоть остальное время они нормально живут.

— А ты что же, никогда не планируешь ребенка? — тихо спросил Рей.

— Наверное, не получится, — дернула плечом Пати, — можно попробовать выучиться на начальницу медсестринской службы. Тогда я буду зарабатывать почти в два раза больше, но еще получать базис, это удобно, можно откладывать несколько лет, а потом, например, родить… Но обычно рожают по глупости — залетают, ребенка отдают приемной матери, и до свидания.

— А что, его нельзя как-то навещать потом?

— Когда как, зависит от режима, что присудят. Чаще нельзя. В течение первого года жизни ребенка еще как-то можно выцарапать. Ну вдруг ты внезапно разбогатеешь… А потом вообще сложно. Да и забывают потом. Я ведь тоже выросла у приемной матери, — заметила Пати. Рей с ужасом посмотрел на нее.

— А что такого? Нас было двенадцать детей, было весело.

Они пересекли широкий проспект и вышли в центральную часть второго яруса — гигантскую площадь, заполненную кафешками, пивными, магазинчиками и ларьками.

— Так ты своих родителей и не помнишь? — спросил Рей. Пати помотала головой.

— Не-а. А зачем?

— А с приемной… общаешься?

— Да редко, — буркнула Пати, — у нее и сейчас десять детей… Это ее профессия, понимаешь? Натали, она хорошая была, в принципе, ничего плохого сказать не могу. Но она же не может теперь с каждым из нас поддерживать близкие отношения.

— Тоталитаризм какой-то, — Рей покрутил головой, — как же вы… то есть мы вообще размножаемся?

— Да запросто. Многие залетают просто, а еще сюда едут женщины из Зон Развития, они и предохраняться-то не умеют, у них там это недоступно. Опять же, детей оттуда завозят из детдомов. А почему тоталитаризм? Наоборот, свобода. У нас же полная свобода, — улыбнулась Пати, — но ведь правда, что ребенка надо обеспечить, и что должна быть мать.

— Это да, — с горечью сказал Рей, — полная свобода. Что хочешь, то и делай. Но так, чтобы базис заплатили. Потому что могут и не заплатить, а больше продуктов и денег взять неоткуда.

— Ой, да какой ты мрачный сегодня! Пошли вон в «Кружку», игра уже начнется сейчас!

Пати схватила его за рукав и потащила в пивную, уже битком набитую людьми.

Игра шла на первенство Евросоюза — выборы в Европарламент, национальное представительство. Команда Германии — двадцать два высоких, стройных красавца — выступала в черных мундирах с красной и желтой отделкой, под цвет национального флага. В команде было трое чернокожих и еще человек восемь со смуглыми, неевропейскими лицами. Среди белых Рей без удивления узнал двоюродного внука.

Леон стоял среди форвардов — стройный, темноволосый, изящный. На боковых экранах было видно, как знаменосцы обеих команд устанавливают флаги на собственных вершинах. С одной стороны реял трехцветный немецкий флаг, с другой — швейцарский, красный с белым крестом.

Официант грохнул перед Реем кружку дешевого пива. Пати уже обзавелась такой кружкой и сидела, пощипывая из ведерка попкорн и в нетерпении глядя в гигантский трехмерный экран. Казалось, протяни руку, и коснешься игроков. Рей разглядывал лицо двоюродного внука — молодое и мужественное. Половина девушек страны влюблены в него.

— Гляди, Гольденберг, — Пати дернула его за рукав. Рей механически кивнул. Он ничего не сказал Пати о своем родстве со знаменитым игроком, а сама она, видимо, не догадалась связать, хотя фамилия не самая распространенная.

Лицо Леона было непроницаемым. Губы кривила привычная, постоянная усмешка. У Рея мороз пробежал по коже. Он глянул на Пати — ее глаза сияли. Мгновенный укол в сердце.

«Она со мной только потому, что нет выбора…»

Если бы Леон только пальчиком поманил… Да что Леон, любой из этих двадцати двух зарабатывает минимум раза в четыре больше базиса. С любым игроком, и уж тем более, с Леоном, можно завести ребенка, двух, пятерых. Сидеть дома, воспитывая их — и государству плевать, как именно. Лишь бы были деньги… Но никто из них не манит пальчиком — для таких Пати уже «избалованная стерва из Федерации». И поэтому Пати удовлетворяется им, базисником Реем, ведь нужно же с кем-то спать.

Мысль была сокрушительной и мерзкой. И вслед за этим наплыла другая, еще хуже: Рей внезапно понял, что базисником он останется навсегда. Что это — его судьба. Смиренно работать подносчиком, а там глядишь — и в упаковщики перейти. А если сильно повезет, и направят на курсы — то может быть, удастся стать младшим менеджером. И добиться возможности ездить на Бодензее и в Ниццу, ночевать там в дешевых отелях, снимать девочек-нелегалок из ЗР на ночь.

Общий вопль вырвал Рея из потока неприятных размышлений. На экране Леон совершил тигриный бросок и врукопашную схватился с темнокожим швейцарцем. Белая форма оттеняла черноту последнего. Леон нанес серию зрелищных ударов ногами, пробил в конце концов блок швейцарца и отправил того в нокаут. Пока санитарная команда спешила к поверженному врагу, Леон воткнул в землю на высотке промежуточный сигнал — черно-красно-золотой флажок. Победно вскинул руки вверх, словно требуя оваций. Вся площадь в Мюнхене взревела, и точно так же орали люди по всей стране… маленькой, усеченной до южного конуса, но все еще великой Германии. Свиристели дудки болельщиков, гремели оркестры. Леон дождался полузащитника, передал ему пост и, вскочив в кабину крошечного моторного планера, стартовал по узкой лесной прогалине, поднялся над вершинами деревьев.

Рей увлекся. По планеру дважды стреляли из «Сатурна», и второй раз Леону пришлось прыгнуть, парашют он раскрыл очень низко, но приземлился благополучно. Двух других форвардов швейцарцы вывели из строя маркерами. Один из темнокожих немцев совершил подвиг, захватив в одиночку удобный плацдарм для финального штурма и удерживая его почти четверть часа. Под конец его все же сбили ракетой — удар пришелся по затылку, и нападающий упал — но на плацдарм уже ворвалась новая группа немцев. Леон оказался в первых рядах штурмующих. Он эффектно фехтовал деревянной катаной с швейцарцем-защитником; в это время второй форвард пробился к вершине. Там его подстрелили, но Леон уже закончил драку, прыжками понесся вверх и выхватил швейцарское знамя из держателя. На миг он вскинул флаг вверх, демонстрируя его, и потом, по традиции, бросил поверженное знамя на землю.

Рей подумал, что сейчас оглохнет от общего вопля. Вопль приобрел ритм, многие вскакивали на стулья, на столы, вскидывали руки вверх. На площади стреляли из ракетниц, и небо расцвело сложным пестрым салютом — разумеется, каждая клетка неба была оплачена.

— Гер-ма-ни-я! — вопили болельщики, кидаясь друг другу в объятия.

— Гер-ма-ни-я! — кричала Пати. Она повернула лицо к Рею, и он увидел слезы на глазах девушки.

— Рей, мы победили! — она бросилась ему на шею.

— Гер-ма-ни-я!

Рей осторожно сжал девушку в объятиях — он не ощущал ничего, кроме раздражения и тоски.

В конце августа Рея вызвал в кабинет менеджер по персоналу, Лукас Мартейн.

Рей плюхнулся на стул — он старался как можно больше щадить ноги. Лукас перебирал что-то на мониторе. Его волосы были по американской моде наполовину выбриты, наполовину уложены волной, на лысой части головы красовалась гель-нашлепка с каким-то вихляющимся модным певцом. Лукас был в модном фиолетовом костюмчике — не от кутюр, конечно, но и не из секонд хэнда. Молодой, динамичный, с отвращением подумал Рей. Он сам казался себе безнадежным стариком — хотя биологически вряд ли был старше Мартейна.

Менеджер наконец соизволил взглянуть на Рея.

— Ты помнишь, что у тебя завтра заканчивается срок работы?

Честно говоря, Рей начисто забыл об этом. Ему казалось, он будет работать здесь вечно.

Лицо Лукаса не предвещало ничего хорошего.

— К сожалению, я должен тебе сообщить: руководство обсудило твою кандидатуру. И они пришли к выводу, что твой срок продлен не будет. Вообще я удивлен, почему ты раньше не спросил об этом.

— Я забыл, — промямлил Рей. Лукас холодно кивнул.

— Забыл. Это характеризует твое отношение к работе вообще. Ну скажи, старик — если откровенно, тебе не нравится здесь работать? Это не твое?

Рей с изумлением вытаращился на менеджера. А что, неужели кому-то нравится работать подносчиком? Вот доставляет удовольствие носиться от принтеров к столам и таскать вещи?

— Я хотел работать, — сжался он. Менеджер покачал головой.

— Твой темп… вот у меня анализ твоих движений за все четыре месяца. Все автоматически записывается. Ну то, что в начале темп был ниже нормы — это естественно. Но ты же и не учишься. Ты не стараешься! Так ты, конечно, не продвинешься дальше! Может, тебе нужна какая-то другая работа?

— Наверное, — согласился Рей.

— Подумай, что бы тебе понравилось, — настаивал менеджер, — может быть, какая-то кабинетная работа. Или наоборот — с людьми.

— Да, наверное, с людьми, — Рею хотелось отвязаться. И пережить этот удар — а это, оказывается, удар! — где-нибудь в уголке. Самостоятельно.

— Ну желаю удачи! — менеджер пожал ему руку, и Рей, сам не помня как, очутился за дверью.

В раздевалке он дрожащими руками стянул с себя форму. Надел обычные флейки и рубашку. Неужели вот это — все?

Никчемность, стучало в голове. Ты не годишься даже на роль подносчика. Даже донести вещь от принтера до стола не в состоянии.

Это было совершенно новое для Рея ощущение. Раньше ему было все равно — он развлекался, жил в свое удовольствие и не думал о том, как его оценивают другие. Отец тоже, бывало, шумел: бездельник! Ничтожество! В одно ухо влетит — в другое вылетит.

Уже во время поисков работы Рей испытал невыносимое унижение. Да, в общем и целом он не хватал с неба звезд и не гнался за успехом. Но утверждать, что он — он, Рей Гольденберг! — хуже, тупее, слабее каких-то необразованных пацанов из общей школы… Что он не в состоянии даже убирать помещения, заправлять беспилотники или вот подносить предметы… Это уже слишком!

И вот теперь самые ужасные предположения подтверждались. Он — такая никчемность, что его даже на этой работе никто держать не собирается.

Рею было так стыдно, что он решил даже не прощаться ни с кем. Сбросил униформу в люк и заспешил к двери. Но ему не повезло — из курилки его окликнул Джо.

— Эй! Ты куда, парень?

Рей застыл на месте, как вкопанный. Джо подошел к нему.

— Куда собрался-то? Твоя смена еще два часа, это я сегодня кончаю раньше.

— Мне не продлили договор, — выдавил Рей. Джо внимательно посмотрел на него и потянул за рукав.

— Пошли. Хоть попрощаемся по-человечески.

Они зашли в крохотную кухоньку, где сейчас не было никого. Джо сел за стол, закурил.

— А ты? А, ты ж не куришь. Ну ладно, Рей. Ты не переживай, главное. Было бы из-за чего.

— Слушай, я что, правда так плохо работал? — деревянно спросил Рей.

— Ты? Почему? А-а, это тебе Луки-Луки по ушам поездил. Да не слушай ты его. Им положено — про мотивацию, про тыры-пыры. Нормально ты работал, как все, — утешил его Джо, — да и вообще, было бы из-за чего… подумаешь.

Рей ощутил облегчение.

— Что же делать-то теперь? — спросил он.

— Ну что… ничего. Деньги-то как платили, так и будут платить. Со временем может что и получше найдешь. У нас вон сколько народу до инвалидности дорабатываются. У меня вот, что ты думаешь, спина… — Джо замолчал.

Рей помотал головой.

— Не знаю, что делать, — повторил он, — как представлю — опять искать…

Джо хмыкнул. Загасил окурок.

— Да ладно. Тебе радоваться надо, что ты здесь живешь. Прикинь, как люди в ЗР! Там тебе пособия никто не даст. Сдохнешь с голоду — никто не заметит.

Рей ощутил, как внутри закипает злость. Сжал зубы. Поднялся.

— Ну ладно, Джо, спасибо. Пойду я.

Пожал руку упаковщику и вышел. Августовский вечер показался прохладным, Рей прикоснулся к воротнику куртки, отчего та мгновенно застегнулась по невидимому шву. Достали, думал он, шагая к станции электрички. «Радоваться надо». Надо радоваться, что у тебя есть рабочее место. Надо радоваться, что ты живешь в Германии. Гер-ма-ни-я! В Демократической Федерации. Гражданин Федерации — весь мир мечтает о твоем статусе! Надо радоваться всему, потому что будет еще хуже. Мы все такие многоопытные, не чета тебе, мы о жизни все знаем, и мы знаем, что бывает хуже, и будет хуже, и надо радоваться, пока не стало хуже! Потому что хуже все равно станет! Даже если радоваться!

Ванг встретила его прохладно. Рей опасался, что она сразу же нацепит на него «поводок», но та, к счастью, всего лишь заставила подписать новый договор о поиске работы.

Все возвращалось на круги своя. Рей ожидал, что депрессия подступит хотя бы не так сразу. Что он будет радоваться хотя бы тому, что можно высыпаться по утрам, вяло сидеть в интернете, что не болят ноги… Но эта радость кончилась уже на третий день.

Начиналась новая холодная осень, зарядили дожди, и Рей вылезал из дому только в базис-центр и за покупками.

Депрессия — это когда входишь в интернет, и не знаешь, куда пойти. Рей не думал, что такой момент когда-нибудь наступит. Ему обрыдло все. Нет, нельзя сказать, что он мечтал вернуться на работу и бегать туда-сюда с товарами в руках. Но и сидеть теперь дома было невыносимо. Не хотелось онлайн-игр, интерэки — да еще в плохом качестве — казались нестерпимо скучны.

Единственное, что пока еще спасало — была Пати. Как назло, именно сейчас у нее было много смен — вечерние, затем ночные. Но как только она освободилась, сразу же приехала к нему.

Рей боялся, что Пати начнет его презирать. Вообще перед ней было особенно неудобно. Он решился познакомиться с девушкой именно потому, что почувствовал какую-то перспективу в жизни. Ему было не стыдно жить — он работает, он приличный человек, не опустившийся алкаш. А что теперь? Он снова превратился в полное ничтожество.

Но Пати восприняла происшедшее легко.

— Да какая разница? Ну отдохнешь хоть немного от этой работы, что ты так нервничаешь?

Они снова пошли в «Ангелу», а потом ночевали у Пати. Рей пожил у девушки целых три дня, пока у той были дневные смены — готовил к ее возвращению нехитрые обеды из полуфабрикатов, чему Пати бурно радовалась. Убирал квартиру.

— И в самом деле, ничего страшного, — сказал он как-то, читая портал местных городских новостей, — вон посмотри, что пишут: по статистике базис-гражданин является безработным в среднем три месяца в году. А остальное время посещает курсы, проходит практики либо работает. Причем практики и работа — бесплатная, только за базис. Так что мне надо радоваться, что у меня отпуск!

— Вот и я говорю — чего переживать! — подхватила Пати. Но как-то неуверенно.

Потом у нее начались снова вечерние смены, и Рей переехал к себе. Отпуском его вынужденное безделье все же назвать было нельзя. Ежедневно он кропотливо просеивал десятки объявлений, рассылал резюме. Складывал в папочку отказы. В биографию он теперь добавлял с некоторой гордостью: подносчик, фирма «Гамазон», с такого-то по такое-то.

В отсутствие Пати депрессия все больше захлестывала его. Видеобеседы через интернет не успокаивали. А приезжать смысла не было: у Пати время сейчас было только на сон и работу.

Рей отсчитывал дни до ее выходных.

Накануне свободной субботы Пати вдруг позвонила ему — неожиданно поздно вечером. Лицо ее было заплаканным и каким-то незнакомым. Холодным.

— Рей, — произнесла она сдавленно, — извини, но… Нам с тобой придется расстаться. И больше никогда не встречаться. Прости.