Леа обрадовалась, увидев здесь, в таинственном подземелье ХАББы, старого знакомого.
Она не то, что доверяла Рею. Воспоминания о его ужасающем безобразном поведении, о липких пальцах и наглости хозяина жизни были слишком омерзительны. И хотя позже Леа переосмыслила этот эпизод и поняла, что Рей и сам еще не слишком разобрался в здешних реалиях, да и Рей на курсах извинился перед ней — все это на самом деле не было ему оправданием.
Фактически он попытался изнасиловать ее! При одной мысли об этом темнело в глазах. Да как он смел! Даже если счел ее дешевой и доступной проституткой, «девочкой из ЗР», которая на все готова — все равно, как он мог!
Леа не видела ему оправданий, но против разумной воли ее природное добродушие взяло верх, и она как-то не могла всерьез сердиться на Рея. На курсах они не сблизились, конечно — но вполне дружелюбно общались. А здесь Рей показался прямо-таки близким знакомым, чуть ли не другом — и Леа не смогла сдержать улыбку.
— Привет! — он был явно обрадован, — и ты сюда, ну надо же!
— Да вот. А ты давно здесь? — она слегка отстала от группы.
— Несколько дней. Ты иди, вас сейчас расселят, все объяснят. А потом встретимся, на ужин вместе сходим, — предложил Рей, — я тебе расскажу, что тут к чему.
Леа согласилась. Она побежала догонять свою группу, все еще мучаясь сомнениями — а может, не стоит так легковерно заводить дружбу с этим подонком? Им показали бокс на четыре койки, Леа переоделась в сиреневую пижаму с темно-фиолетовой каймой и отправилась на условленное место, где они должны были встретиться с Реем.
— Мужчины с той стороны живут, — пояснил он, — ну пошли есть, вход в столовую не запрещен, так что ничего, если мы вместе сядем.
В кантине он помог Лее выбрать блюда — пищевой принтер, впрочем, был стандартный, похожий на тот, которым она пользовалась, будучи домашней помощницей, а в колледже их обучали работе на разных видах принтеров. Особого аппетита у Леи не было, и она взяла стакан сока и бутерброд. Рей заказал жареную колбаску с горчицей и бутылочку безалкогольного пива.
— А как тебя сюда занесло? — спросил он, — тоже, наверное, в базис-центре заставили?
И он рассказал свою историю — хотел было идти в армию, но в базис-центре настояли, пообещали иначе лишить денег. Леа покачала головой.
— Я пришла сама, по объявлению. В базис-центре мой куратор, конечно, обрадовался.
— А чего ты так? Мне что-то здесь все кажется подозрительным. Большинство тут буквально заставили.
Леа задумалась. Как объяснить странные ощущения, которые возникли у нее при виде объявления о наборе добровольцев? Не первый раз она уже видела подобные объявления. Не стремилась туда — все-таки ей хотелось устроиться на работу по специальности. Но ничего не было! Так обидно! Ведь у Гольденбергов она зарабатывала в три раза больше базиса, сам базис ей не платили. Так что после потери работы она получила право стать базис-гражданкой! И теперь такое падение. За год ее всего шесть раз приглашали на собеседования — ее, квалифицированную экономку с образованием и опытом работы! А обращалась она в сотни агентур и частных домов. И все шесть раз на собеседовании ей тоже отказали. Куратор прямо намекал, что она должна уже пойти работать куда пошлют и не рваться на хорошую зарплату и работу по специальности. Это избалованность, заметил куратор. Но ее и не посылали особенно никуда.
И вдруг вот это объявление! Это даже не работа. Да и вознаграждение не слишком привлекательное. И унизительно быть подопытным кроликом. Но откуда этот призывный трепет в душе — именно от слова «ХАББА»? Она вдруг поняла, что ей это зачем-то нужно.
Интересно, что эта фирма связана с концерном Гольденберг, оказывается. Может быть, потому возникло странное чувство принадлежности к этой ХАББе? Леа спросила Рея, знает ли он об этой связи?
— Конечно! — скривился тот, — случайность, конечно, но какая показательная! Ненавижу этих козлов!
Леа усмехнулась.
— Ненавидишь потому, что сам больше не входишь в их круг?
Рей неожиданно задумался.
— Ты знаешь, тут все сложнее, — сказал он, — раньше, конечно, ненавидел за это. А потом так посмотрел… ты знаешь, тут у вас все так прогнило! Я раньше не думал, что дойдет до такого. У нас тогда…
— А почему ты думаешь, что тогда было как-то иначе? — хмыкнула Леа, — ты разве раньше интересовался, как живет большинство людей?
— Ну все равно — не так. Раньше хотя бы техника была попроще, — вывернулся он, — да и с другой стороны, понимаешь, все плохо — но альтернативы-то все равно нет. Запасной планеты не придумали. Приходится жить здесь, как получается. Предположим, я бы получил обратно свои деньги — ну и что я мог бы сделать? Да ничего. Так бы и продолжал жить, как раньше.
Леа вдруг снова ощутила странное чувство барьера. Такое же вот чувство — даже не дежа вю, что-то еще более странное — появлялось у нее внезапно, когда она натыкалась на какие-нибудь слова, фразы, понятия. Как будто они о чем-то ей напоминают, о чем-то очень важном, и оно сязано с ее прошлым. Она силится вспомнить — но не помнит ничего.
Да и что такого особенного в ее прошлом? Леа довольно хорошо помнила старый дом во Львове, и как ходили на колодец за водой — когда-то в этих многоэтажках были и канализация, и водопровод. Теперь мало кто жил выше третьего этажа — поганое ведро не натаскаешься. Зимний холод, и как папа пытался достать какие-то деньги на границе, и его там убили, окаменевшее от горя лицо матери. Дедушкина библиотека… Леа с детства работала вместе с матерью — они убирали и готовили в доме местного коменданта, правда, работа была не всегда. В другое время Леа, как и большинство детей, лазала в Запретку — там можно было порой найти еду или что-нибудь ценное. Правда, один мальчик в Запретке подорвался на мине…
Леа тряхнула белокурыми волосами. Что это с ней? Опять странности.
— Так и что с вами тут делают? — спросила она. Рей стал описывать ей эксперимент.
— Вон, видишь? — он показал прозрачный гелевый бинт, выглядывающий из-под ворота, — все руки растянул. Ужас какой-то! Сам не понимаю, чего это я…
— Целевые психотропы. Я об этом, кажется, где-то читала! — вырвалось у Леи, и снова ощущение барьера захлестнуло ее. Где она слышала об этом? Когда?
— Галлюциногены? Я тоже так подумал. Но не бывает же такого, чтобы создавать направленные галлюцинации! Чтобы добиваться от человека конкретных действий.
— А вот теперь, видно, появились, — предположила Леа.
— Как в секте какой, — поежился Рей.
— Да, все верно. Как в секте. Люди придумали множество технологий, как подавлять волю. Насилие, террор, пытки. Наркотики. Но все эти технологии на самом деле действуют плохо, да и применять их можно ограниченно. Нельзя же держать весь народ в постоянном страхе. Поэтому нам и создают виртуальную реальность — чтобы реальная уже не так ощущалась. Сначала это были газеты, радио, телевидение, потом интернет, социальные сети, мобильные устройства, потом уже ИТВ и интерактивная реальность. Но и этого мало все равно. И вот теперь появились, видно, лекарства нового поколения — чтобы эта реальность возникала без особых затрат прямо у тебя в голове. Прямо идеальный способ управления людьми!
Леа умолкла, борясь с собой. Чувство барьера, впервые за много лет, неожиданно резко усилилось. До такой степени, что зашумело в ушах, заплясали искры перед глазами. Леа схватилась за край стола.
— Ты чего? Тебе плохо? — всполошился Рей.
— Да нет… не знаю, голова что-то закружилась, — соврала она, — я пойду, наверное, лягу. Завтра увидимся.
Последующие дни слились в cплошную серую пелену. Лее казалось, что она попала в больницу. Нескончаемые обследования, проверки на ментоскопе, психологические тесты. Правда, ничего похожего на рассказ Рея она не пережила. Ей тоже ввели какой-то препарат и предлагали прыгнуть с десятиметровой высоты, но она спокойно, как и в первый раз, отказалась. Никаких галлюцинаций не было.
— У нас тоже так, — сообщил Рей, когда она поделилась с ним этими странными наблюдениями, — половина рассказывает, что у них ничего подобного не было, и еще и смеются — дескать, ну вы и идиоты…
— Контрольная группа, — сообразила Леа.
— Чего?
— Я в контрольной группе. Так делают при экспериментах. Половине вводят плацебо, это — ну например, чистая вода. Но заранее никто не знает, что ему введут. Так положено, когда проводят эксперименты.
— А-а, наверное, ты права, — согласился Рей. Они забрались по широкой балке на площадку, расположенную над крышами блоков. Здесь никого не было, но отсюда были видны все жилые боксы, и интересно наблюдать за слоняющимися пациентами в блеклых пижамах. Площадку эту открыла Леа, как и возможность забраться на нее по балкам.
Справа отсюда располагались лаборатории, в основном тоже в боксах, часть оборудования стояло отдельно. Слева был виден единственный вход в подземелье — лифт и дверца, всегда запертая, ведущая на аварийную лестницу. Изредка лифт раскрывался и выплевывал в подземелье людей, роботов или тележки с грузами.
В последнее время Леа и Рей полюбили сидеть на этой площадке. Как ни странно, Рей не раздражал Лею и показался вполне интересным собеседником — интереснее большинства здесь, хотя порой его рассказы и вызывали отвращение. Леа расспрашивала его о прошлом — но об этом Рей мог рассказать не так уж много.
— Ты вот спрашиваешь меня о мире, где я жил. А что я могу сказать? Я много ездил, многое перепробовал… Но только сейчас понимаю, какая это все была ерунда! Ведь я был богат, я даже не представлял, как это — когда тебе просто нечего есть. Когда ты не можешь найти никакой работы. Не не хочешь — а не можешь. А большинство людей в прошлом так и жили. Хотя сейчас все-таки хуже, намного хуже… Мне так кажется. Но как знать? Мы вот недовольны сейчас, а через полвека еще кто-нибудь скажет — мол, тогда они еще хорошо жили.
Неохотно Рей рассказывал и о своих переживаниях в качестве базис-гражданина. Он, оказывается, успел поработать в Гамазоне подносчиком.
— Вот знаешь, чего я не понимаю, — поделился он, — это здешней экономики. Ведь это бред какой-то! В мое время уже многие говорили, что мол, автоматизация уничтожит почти все рабочие места, и люди останутся без работы… Вот-вот уничтожит. А она все не уничтожала и не уничтожала. Все находилось место для самого примитивного труда руками… Но сейчас-то это нелепость совершенная! Стоит 3-д-принтер, производит вещи без участия человека, но к нему еще прилагаются оператор, несколько подносчиков и несколько упаковщиков. А что, неужели трудно заменить оператора — программой, а всех остальных — роботами? Уж такие-то роботы и в наше время существовали!
— Ну политики же обязаны создавать рабочие места, — пожала плечами Леа, — это суть современного государства. Обеспечить всех работой.
— И в наше время так говорили, но теперь это дошло до абсурда — потому что работа почти бесплатная! Зачем создавать такие рабочие места? Тем более, в мире, где уже существует базис. Раньше, когда-то давно, считалось, что люди делают на работе что-то полезное. И за это получают деньги. Сейчас людей заставляют ходить на работу, делать там бесполезные вещи — потому что роботы сделали бы это быстрее и лучше, и не платят за это денег! Кому это нужно и для чего? Что это за священная корова такая — рабочее место, почему на него надо молиться? На возможность бесплатно или за смешную сумму бегать целый день, ломать спину и ноги? Почему правительство просто не перестанет создавать эти места и не даст людям возможность жить, как они захотят? Пусть на небольшую сумму…
Леа глянула на Рея, и вдруг ощущение барьера снова едва не свалило ее. Почему? Разве она слышала раньше что-то подобное? Вообще надо бы с этим барьером к психологам обратиться, но разве им можно доверять?
Раньше это ощущение было очень редким, а сейчас — почти постоянным.
— Как и многие, ты все время рассматриваешь двух участников событий — народ и правительство. Но забываешь, что прибыль от того же вашего Гамазона получает вовсе не правительство… есть еще третий участник игры, и он на самом деле — самый важный в этой ситуации, потому что правительство работает на него.
— Инвестфонды, что ли? — задумался Рей.
— Не сами фонды, а частные лица, которым принадлежит капитал. Вот тот самый, который они вкладывают в фирмы — пусть опосредованно, через акции, через инвестфонды — и получают за это прибыль. Фирмы должны приносить прибыль. Для этого они должны не только производить продукцию, но и продавать ее. А кому продавать — ведь в ЗР давно уже никто физически не способен ничего купить. Только тем же самым рабочим и безработным в Федерации. Ну и небольшой части богатых — но она слишком невелика, чтобы создать достаточный спрос на массовую продукцию…
Леа говорила, сама себе удивляясь — ей казалось, что она цитирует какую-то прочитанную в детстве книгу… Но ведь все логично и совершенно верно. Правда, она давно об этом не задумывалась.
— Теперь представь, что на фирмах работают только роботы. Производство почти ничего не стоит, крайне низкая себестоимость. Казалось бы — продай эту уйму продукции хотя бы по низким ценам, и ты обогатишься. Но кто будет ее покупать даже по низким ценам — ведь раз люди не получают зарплату, то денег у них нет. Их едва хватает на еду — или нет вообще, как в ЗР.
— Но почему бы не дать людям базис побольше, чтобы повысить их покупательную способность? — удивился Рей. Леа усмехнулась.
— А откуда берутся деньги на базис?
— Из налогов, вестимо.
— А налоги откуда? Ведь их платят те же фирмы, и получается, если они не смогут производить прибыль, так как не смогут продать свой товар, произведенный роботами — то о каких налогах речь? Так что если на фирмах поставить только автоматику — то все они очень быстро разорятся, ведь в автоматику вложены огромные деньги, их даже окупить не получится, потому что продукцию будет некуда продавать. И нельзя будет заплатить налоги — и государство не сможет вложить деньги ни в базис, ни в науку, ни в образование и медицину… Все рухнет, понимаешь? Вообще все. Раньше рабочие боялись машин, потому что те отбирают рабочие места. А теперь машины могут принести смерть всей экономике! И не потому, что станут интеллектуальными и захватят власть — а потому, что будут слишком эффективными!
— О майн готт, — пробормотал Рей, — а ведь и правда! Мне это и в голову не приходило!
— Вот-вот. И потому вся нынешняя система совершенно искусственна! Построена на негласном договоре между владельцами производства и государствами: автоматизацию производства надо сдерживать! Объясняется все это заботой о людях и созданием рабочих мест! Они же совершенно откровенно говорят, что да, заботятся, создают рабочие места, ах, какая у нас низкая безработица! В ЗР только 10 процентов людей имеют работу, а у нас — почти все! А по факту это не забота о людях, а именно сдерживание автоматизации любой ценой. Если же ее перестанут сдерживать, мир погрузится в хаос! Кстати, есть и другие признаки полной искусственности нынешней экономики — например, высокие цены. Раньше цена являлась выражением труда — сколько в среднем требовалось работы, чтобы произвести товар, столько он и стоил. А сейчас бешеные деньги от нас требуют за копии игр, интерэков, музыки, книг, хотя эти копии не надо производить вообще, только отдать словесный приказ. Все цены в нашем мире созданы искусственно. Это уже не рыночная экономика, ее существование при таком уровне автоматизации невозможно. Восстановить ее больше нельзя! Это искусственная, псевдорыночная, нежизнеспособная экономика. Вот так и живем, Рей…
Он молчал, обхватив руками голову.
— Слушай, а откуда ты знаешь все это? — спросил он, — я имею в виду… извини, но я просто поражаюсь твоему образованию, твоим интересам. Ты же не училась… ну вряд ли в профшколе домашних помощниц учат экономике, политике, литературе! Даже вон в медицине разбираешься.
Леа беспомощно пожала плечами.
— Я же говорю, много читала в детстве. У дедушки была библиотека.
Но ощущение барьера снова ударило ей в мозг.
— Но ведь никакой альтернативы тоже нет, — уныло произнес Рей, — ты говоришь, все так плохо… Но что делать-то? Иначе вообще — война, хаос или тоталитаризм.
— Альтернатива есть, — услышала Леа себя словно со стороны, — конечно, она есть. Экономика, построенная не на прибыли. Выражением произведенного могли бы стать не деньги, полученные за продажу товара, а сам товар. Удовлетворение потребностей людей. Предположим, одно автоматическое предприятие производит пищу для всех — ведь хватило бы и на ЗР, на всех бы хватило! Другое — шмотки, третье — обувь. Четвертое — оборудование для первого предприятия… И так далее. И все — все обеспечены, никаких рабочих мест создавать не надо искусственно, все сыты и довольны. А так как заняться людям нечем, то можно, например, заняться образованием, наукой, полететь в Космос, очистить Землю от мусора, обеспечить каждому инвалиду и каждому ребенку идеальную жизнь, да и вообще со временем вылечить всех инвалидов… В общем, не создавать рабочие места, а просто работать. Делать что-то полезное.
— Утопия какая-то, — иронически проворчал Рей.
— Да не такая уж и утопия… если посмотреть, в каком бредовом мире мы живем, такой вариант кажется куда более естественным и нормальным.
— Но этот мир же не переделать, — буркнул Рей, — я вон пытался свои деньги вернуть — и то не получилось ничего.
— А может быть, и можно переделать, — возразила Леа, — ведь все, что для этого нужно — забрать собственность из частных рук и все отдать людям. Обществу в целом.
— Но это опять война! А планета и так уже не в лучшем состоянии, как я понял.
— Война, видимо, неизбежна, — с горечью ответила Леа.
Опыты между тем продолжались. Однажды Лее снова ввели лекарство и привели в небольшую комнату с очень низким потолком — Леа легко могла бы достать до него рукой, но под потолком была проложена частая металлическая сетка, по углам подозрительные электрощитки. Леа подумала, что лучше уж эту сетку не трогать. Она уселась на кушетку и стала ждать.
Через несколько минут в глазах появилась серая пелена. Лею предупредили, что будут нарушения зрения, и это не опасно, так что страха не было, девушка закрыла глаза и сидела спокойно. А потом в ее лицо дыхнул свежий ветерок.
Леа встала. Никакой кушетки не было — деревянная грубая скамейка с облупившейся когда-то голубой краской. Под ногами — зеленая трава. Вокруг тихо шумел листвой сад, и малиновки пересвистывались в ветвях. Пахло зноем, немного — яблоками и хвоей. Леа сделала несколько шагов вперед. Кстати, и никакой пижамы больше нет — короткие белые шорты, синяя майка.
Разум бился в истерике, силясь что-нибудь понять. Я заснула, подумала Леа. Меня как-то перенесли сюда. Она присела на корточки, погладила шершавые, прохладные травинки. Может, это виртуальность? Но нет, мечты о некоей «матрице» не сбылись, ни одна компьютерная система не дает эффекта полного присутствия. Невозможно создать виртуальную реальность так, чтобы мозг полностью перестал воспринимать окружающее.
Спелые яблоки над головой манили, Леа ощутила кисло-сладкий свежий вкус, побежала слюна. Девушка протянула руку за яблоком и, срывая его, ощутила легкий укол в пальцы. Совсем легкий. Яблоко не хотело покидать ветку, Леа покрутила черенок — в пальцы снова что-то ощутимо ударило. Что это может быть? Наконец она сорвала яблоко и погрузила зубы в хрустящую свежую мякоть. Пошла к реке, присела на берегу, наблюдая планирующих над водой стрекоз. Что же это за местность такая, черт возьми? Леа встала. Выйти из сада, посмотреть, в чем тут дело. Где она находится. Девушка решительно зашагала к просвету за деревьями — и внезапно резкий удар отбросил ее назад. От боли и неожиданности Леа вскрикнула.
Леа вытянула руки вперед. Ну да, невидимая стенка в прозрачном весеннем воздухе меж стволов. Невидимая, на ощупь холодная, каменная и покрытая каким-то лаком. Леа пошла вдоль стенки, ощупывая ее. Странно, но деревья росли либо за невидимой стеной, либо перед ней, но не пересекали границу. Недалеко от скамейки Леа нащупала прямой угол — здесь стенка загибалась.
Минутку, но ведь она и была в небольшой камере, когда все это с ней произошло. Логично предположить, что эта стена — стена подземного зала, и никуда Леа не делась из комнаты. Но что же это значит — что вокруг абсолютно реальный виртуальный мир? Матрица без всяких компьютерных приспособлений? Как же они добились этого?
Леа присела на скамейку. Собственно, почему она решила, что без приспособлений? Все новые медикаменты выпускаются на наноносителях. Некогда разрекламированные нанотехнологии не преобразовали жизнь, но кое в чем оказались весьма полезными — например, в фармакологии, точная целевая доставка лекарства к поврежденным клеткам сделала возможной терапию рака и прочих болезней, ранее считавшихся смертельными.
А наноботы могут не только нести нужные нейромедиаторы, например, эндорфины, чтобы человек мог насладиться видом прекрасного сада и расслабиться. Но и вступать во взаимодействие с мозговыми анализаторами органов чувств и изменять восприятие. Создавать определенную картинку — страшную или прекрасную. Может, это и чушь, конечно, подумала девушка. Я же не фармаколог. Но я много читала и могу предположить… Может, и так. Между тем глаза снова начала заволакивать пелена. Леа закрыла веки и очнулась уже в обычной обстановке, в той самой комнатке с сеткой на потолке. Правая рука болела, и глянув на нее, Леа увидела на тыльной стороне пальцев характерные синие «звезды» — следы электрических ударов.
Проверяли, как видно, насколько боль может нарушить созданную галлюцинацию.
— Выходите, девушка! — предложил экспериментатор, — все в порядке! На сегодня ваша работа закончена.
На следующий день Леа уже совершенно оправилась. И у нее, и у Рея наступила пауза в экспериментах, и пользуясь этим, девушка уговорила приятеля устроить маленькое путешествие.
От бараков отходить не запрещалось, но в любой момент подопытных могли вызвать для обследований и тестов. Да и желания уходить ни у кого не было, в основном после экспериментов люди безучастно лежали на койках или уходили с головой в игры и сериалы. Но у Леи снова возникло странное неуемное желание исследовать окружающий мир — эта страсть не оставляла ее никогда. Рей от скуки согласился сопровождать ее.
Они долго шагали вдоль монорельса, периодически отшатываясь от проезжающих вагонеток. Рей рассказывал о своих приключениях в ЗР, в Мексике.
— А у вас в Польше так же? — спросил он. Леа пожала плечами.
— Где как. У нас во Львове не так уж плохо. Граница не так далеко проходит, многие женщины туда наведываются, к солдатам… те помогают, ну ты понимаешь? Им же платят даже больше базиса. Потом, у нас есть авиабаза, там тоже так. Моя мать часто убиралась у офицеров, ее нанимали по часам. Я тоже ей помогала. Но вообще есть часто было нечего. У нас же нет базиса — жить можно только на то, что заработаешь. А работы тоже нет.
— А граница, — вдруг спросил Рей, — это граница с Холодной Зоной?
— Ну да, конечно, — кивнула Леа.
— Я все время думаю — а как там, у них? Все разное рассказывают. Один вот священник в Техасе, тот рассказывал, что у них там не хуже, чем в Федерации, и даже в Космос летают.
— Не знаю, — неуверенно произнесла Леа, — ты же видел наверняка, по ИТВ часто показывают перебежчиков из Зоны. И они рассказывают ужасы — про подземные концлагеря, как там младенцев скармливают собакам… Ну может, это чересчур, но наверное, дыма без огня не бывает.
— Так у нас в палате живет такой перебежчик! — воскликнул Рей, — он говорит, это вранье все. Им платят за вранье. Я попытался выяснить, а что там на самом деле… он говорит, в армию всех забирают, но только на два года, а он не хотел. Но так толком ничего не рассказал. Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Хотя у вас на границе наверняка было много перебежчиков — неужели ты не встречала никогда?
Леа задумалась.
— Да, бывали, ты знаешь… Но я как-то близко ни с кем из них не знакома. Потом, у нас там очень трудно разобраться, где беженцы, а где просто бандиты. У нас же просто шаек очень много, они то на той территории грабят, то на нашей. У нас еще были эти… назывались Народный Фронт имени Степана Бандеры. Я даже не знаю, что это значит. Ну эти вообще звери, они если в какой-то дом заберутся, не просто ограбят, а убивают всех, даже младенцев. И это правда, на нашей улице они два дома так ограбили и поубивали всех. Может, беженцы из колд-зоны в такие шайки вступают? Ведь попасть в Федерацию для них все равно невозможно.
Они пересекли монорельс и подошли к единственному входу-выходу в подземелье — двум широким лифтовым дверям. Один из лифтов как раз был раскрыт, и оттуда двое рабочих — не в здешней синей, а в салатовой форме — выкатывали одну за другой лязгающие тележки. Леа с Реем остановились, пережидая. Один из рабочих был покрупнее, рыжеватый блондин, второй — кореец, он-то и выкатывал из лифта тележки, плотно загруженные блестящими рифлеными ящиками из алюминия. Рыжий сцеплял тележки. Наконец погрузка окончилась. Кореец прошел вперед, мельком глянув на Лею узкими цепкими глазами. Оба транспортника покатили тележечный поезд, упираясь в ящики руками. Леа и Рей двинулись дальше, вперед.
— Вот ведь нашли люди работу, — с горечью произнес Рей, — я быуж лучше тележки катал, чем тут… как обезьяна в клетке.
— Интересно, — задумчиво сказала Леа, — а как этот кореец попал сюда? Впрочем, может, его предки сюда еще до войны переехали…
— Гм, а откуда ты знаешь, что это именно кореец? — удивился Рей, — я думал, китаец.
— Но ведь видно же! — развела руками Лея, — нет… совсем не китаец. Ты разве не различаешь эти народы? Ты ведь много путешествовал!
— Так они все на одно лицо. Что японцы, что китайцы… вот почему ты решила, что этот — кореец?
— Ну… — Леа задумалась, — даже не знаю! Это видно. Я словами никогда это не вербализовала. Понимаешь, он сравнительно высокий, выше меня. Вроде бы ханьцы тоже высокие. Но у него лицо скорее южное, круглое такое, лунообразное. И в то же время — достаточно светлое. Южные китайцы и вьетнамцы темнее кожей и ниже ростом. Хотя… даже не знаю, чем это объяснить. Да нет, он точно кореец!
Они некоторое время шагали молча.
— Мне часто кажется, — произнес Рей, — что для девочки из Польши ты как-то… слишком много всего знаешь. У вас что там, во Львове, азиатов было много?
— Нет, — беспомощно произнесла Леа, — я сама не понимаю…
Теперь у нее возникло другое ощущение — зыбкой пустоты. Тоже давно знакомое. Как будто висишь над пропастью, заполненной серым туманом, и там, в этом тумане — полная неизвестность. И это тревожит и мучит сердце. Леа встряхнула головой и постаралась забыть разговор и маленькое происшествие.
Они перекусили бутербродами, сидя на груде пустых ящиков. Леа смеялась и шутила, и Рей разошелся, сравнив их скромную трапезу с Большим Королевским Пикником. Запили водой из прихваченной бутылки, и двинулись дальше.
Они уже миновали лабораторные и производственные помещения, и отсюда до самого конца тянулись склады. Рей предположил, что там нет ничего интересного. К тому же вдоль складов расхаживал секьюрити в черном, так что и заходить туда, вероятно, запрещено. Но Леа завелась — если уж исследовать, то до конца. Они не стали приближаться к секьюрити, а воспользовались его невниманием и нырнули в один из узких проходов меж стапелей все тех же рифленых алюминиевых ящиков, огражденных невысокой проволочной сеткой. Сами стапели уходили к потолку и громоздились над головами.
Они поворачивали, когда проход становился слишком уж узким, искали новые отвилки. Рей давно уже потерял ориентацию в этом лабиринте, но Леа, похоже, разбиралась в направлениях. Все происходящее казалось забавной игрой. В конце концов, не можем же мы здесь пропасть, успокаивающе мыслил Рей, найдут все равно. Увидят, что мы не вернулись к ночи — найдут. Не иголка в стоге сена. Правда, здесь ходить нельзя — но что они нам сделают?
Леа увлеклась всерьез — шестым чувством она точно ощущала, куда идти. Хотелось выяснить все до конца — что еще есть в этом подземелье? Наконец, примерно по ее расчетам, впереди забрезжил большой просвет.
— Смотри — туда нельзя уже! — Рей схватил ее за рукав. Здесь стапеля ящиков кончались, дальше следовало широкое пустое пространство, высокая стена, и в стене — дверь, к которой подходила рельсовая колея.
— Гляди-ка, — прошептала Леа, — значит, есть отсюда еще один выход! Интересно, куда она ведет?
— Наверное, грузовой лифт какой-нибудь, — предположил Рей. Ему было не очень интересно. Ну выход — и что? Не бежать же они собрались отсюда.
— Я хочу посмотреть, — решила Леа. Высунула голову из-за ящиков и огляделась.
Перед дверью было пусто, ни работников, ни охраны. Но и спрятаться негде в случае чего. Разве что небольшой стапель из четырех ящиков — таких же рифленых и узких, но длинных, с человеческий рост — стоял неподалеку от двери.
— Да не валяй дурака, — заныл Рей, — зачем это тебе?
— Жди здесь, — велела Леа. Огляделась и короткой перебежкой достигла лежащих ящиков. Залегла за ними.
«Она бегает как солдат», подумал Рей. Или как геймер. Может, она играла в женской команде? Да вряд ли, с чего бы она тогда стала безработной… хотя женская игра — это скорее хобби.
Леа подняла голову, вскочила и добежала до двери. Подергала ручку — дверь, конечно, была заперта. В этот миг сзади раздалось знакомое лязганье, Леа молниеносно вернулась за ящики, залегла и осторожно выглянула.
Вагонетка подкатила через минуту. На ней стояло всего несколько ящиков тех же габаритов — узких и длинных. Рядом с ними сидел работник в привычной синей форме.
Дверь медленно отъехала в сторону. Теперь Леа хорошо видела то, что там, за дверью — но правда, там не было ничего особенного. Стена и небольшая грузовая тележка, возле нее — лаборант в белом. Вагонетка подкатила, и тележка — видимо, робот — быстренько выехала из двери. Манипулятор перегрузил один из ящиков. Нагруженная тележка въехала в дверь. Там лаборант аккуратно вскрыл непрозрачную крышку ящика.
Леа замерла. Манипулятор поднял из ящика мокрую, обтекающую массу. Свисали бессильно руки, ноги, длинные волосы. Это был труп, похоже — труп женщины. Тело уехало куда-то, зажатое клешнями манипулятора, а тележка уже вынесла наружу пустой ящик и загружалась следующим.
Этот ящик лаборант тоже открыл и достал оттуда нечто. Повернулся — и Леа увидела: он держит в толстых желтых перчатках отрезанную конечность. Чью-то руку. Девушку передернуло.
Лаборант бросил руку куда-то в сторону. Достал из ящика следующую часть тела — ногу. Потом снова руку. Затем что-то, напоминающее здоровенный кусок мяса. Леа зажала зубами палец, чтобы не закричать.
Она отползла из-за ящиков лишь когда вагонетка уехала, и дверь снова закрылась. Рей нетерпеливо ждал за стапелями. Леа добежала до него и молча вцепилась в его руку.
— Ну и что там? Ты чего? — допытывался Рей. Леа лишь молча покачала головой и махнула в обратную сторону. Рей двинулся вслед за ней. Лицо у девушки было такое, что спрашивать ни о чем не хотелось. Они миновали склад, осторожно выбрались на открытое место — здесь на них уже никто не обратил бы внимания. Лишь теперь Рей решился спросить.
— И что все-таки там было, за той дверью?
Леа повернула к нему серьезное лицо.
— Там смерть, Рей. Мы никогда не выйдем отсюда наружу — они убивают нас.
Впереди в углублении пола, в белой неглубокой ванне была видна синеватая жидкость. Лаборант поднял щипцами кусок мяса и показал всем.
— Там — серная кислота. Демонстрирую.
Он аккуратно, без брызг опустил мясо в кислоту. Жидкость зашипела, запузырилась — мясо мгновенно начало перевариваться. Выждав немного, лаборант достал щипцами обваренный, съеженный кусок и показал всем.
— Прикосновение к кислоте очень болезненно, — добавил он, — и вызывает мгновенное разрушение тканей.
И надвинул на лицо маску. Леа скосила глаза — ее товарки по эксперименту, стоящие в ряд, похоже, тоже ничего не ощущали. Ничего вокруг не изменилось. У соседки по ряду, Ренаты, на лице образовалось откровенно скучающее выражение. Женщины переминались с ноги на ногу, поглядывали на симпатичного (хотя и под маской) лаборанта, друг на друга. Секундная стрелка на больших часах описала круг, потом еще один.
А потом сзади пыхнуло жаром. И обернувшись, Леа увидела огонь. Полоса степного пожара двигалась на них. Горела трава, Леа закашлялась — стало нечем дышать от черного дыма, и дымом заволокло небо.
Женщины бросились вперед — там, неподалеку, бежала речка. Спасение. На островке впереди теснились зайцы и косули. Огонь подступал. Скорее… Женщины вбегали в воду, дико кричали, Леа не видела ничего вокруг, ее сердце бешено колотилось…
Но ведь там была ванна с кислотой…
Была — а теперь нет, теперь это вода, ты же видишь, это речка, тихо колышется камыш, и уже стелется над водой проклятый черный дым, а сзади — огненная смерть. Сзади уже нет ничего, кроме огня… Страшный жар коснулся волос Леи, они вспыхнули и затрещали, нестерпимая боль обожгла спину, и девушка бросилась в воду.
Ноги странно щипало, но боль от ожога была куда ощутимее. Потом и это щипание прекратилось. Вода мягко обнимала щиколотки. Леа задышала ровнее. Вокруг плакали и стонали подопытные коллеги.
Река и горящая степь постепенно исчезли, Леа обнаружила себя стоящей в ванне с кислотой, впрочем, теперь это не похоже на кислоту.И поспешно вслед за остальными выбралась на сухое.
— Кислота была нейтрализована, — сообщил лаборант, — как только все вошли в воду. Извините, у вас остались следы. Подходите к медицинскому столу по одной.
Леа огляделась — у остальных были обварены ноги, причем куда сильнее, чем у нее. Соседка, темнокожая Эйлин, плакала, держась за щиколотки. У Ренаты кожа свисала с лодыжек клочьями. Лее еще повезло — и обварены только ступни, и ожог неглубокий. Но правда, зато и на лопатках остался след несуществующего огня — остальные прыгнули в «воду» не сомневаясь и куда раньше.
Леа встала в стремительную очередь к медбратьям в белом, стоящих наготове. Ей досталась медсестричка, которая прижала к шее остро кольнувшую пластинку — видно, инъекция обезболивающего, боль сразу начала спадать. Затем Леа села на кушетку, и женщина залила ее поврежденные ступни белым мгновенно твердеющим гелем. Медсестра заклеила и ожог на спине, и Леа встала. Лаборант, стоящий рядом, положил руку Лее на плечо.
— Отойдем в сторону.
Они подошли к высокому седому человеку в белом, похоже, это был один из руководителей эксперимента. Лаборант произнес.
— Объект ХХQ213. Та самая, с повышенной латентностью.
— Ну-ка, ну-ка, — доктор оттянул Лее веки, заглянул в глаза, — интересный объект. Латентность высочайшая. Что это вы за упрямая девушка? Из-за вас пришлось сдвинуть пределы действия.
— Извините, доктор, а от чего зависит латентность? — поинтересовался лаборант (или, вероятно, какой-нибудь студент-медик). Ученый пожал плечами.
— В целом от многих факторов. Тип личности, конституция, характер, заболевания. Уровень интеллекта, хотя здесь зависимость непрямая. Видимо, есть наследуемые факторы. Вы же понимаете, что это совершенно новая отрасль. Но если, как в данном случае, латентность выше на целый порядок, то мы имеем дело либо с медицинским феноменом, либо, скажем, с очень тренированным психически человеком. Например, агентом спецслужб.
Он улыбнулся, глядя на Лею. Вероятно, мысль о том, что она — агент спецслужб, показалась ему забавной.
— Назначьте девушке дополнительное многофакторное обследование. Ну и ментоскоп, разумеется.
— Стандартную проверку она прошла, как и все, — заметил лаборант.
— Значит, нужна развернутая. Со скополамином и всем остальным.
— Хорошо, — лаборант кивнул, — но у нас сейчас большой ментоскоп на профилактике, а малый бесполезен. Дня через три будет все готово.
— Ну сделайте через три дня, торопиться-то нам совершенно некуда, — ученый отечески погладил Лею по обнаженному локтю и подтолкнул в сторону выхода.
Как и остальным, Лее не хотелось есть. Она забралась на койку. Ноги не болели под повязкой. Говорят, это быстро заживет. Неясное беспокойство грызло ее изнутри.
— Нам ведь и уколов не ставили, — вдруг произнесла Рената. Леа стремительно села, опустив ноги на пол.
— Они, видимо, распыляли это вещество в воздухе!
— Точно, — согласилась Рената, — по-моему, запах был странный.
— А я ничего не почувствовала, — поделилась третья соседка, Кристин. Леа согласно кивнула.
— Я тоже. Может, если бы знать заранее, можно было бы принюхаться. А так…
— Мо, а ты? — спросила Кристин. Четвертая обитательница палаты, маленькая темнокожая Мо, пожала худенькими плечами.
— Пахло! Еще как! Запах сильный. Я думала, что это там распыляют.
— Ну ты, наверное, запахи лучше чувствуешь, — предположила Рената. Леа снова улеглась. Из-за растущей внутренней тревоги ей не хотелось ни с кем говорить. Все они — трупы. Они все умрут.
— Девочки, а вы слышали, чтобы кто-нибудь вообще отсюда вышел? — спросила она.
— Да вроде выходят, — неуверенно пробормотала Рената, — контракт же на полгода.
— Вроде я и сама знаю. А вот кто-нибудь знает людей, которые реально отсюда вышли и живут наверху?
— Да вон Зильке, например, выписалась на днях, — возразила Кристин. Она разметала светлые кудри по подушке, — из пятого блока. Пятый блок постепенно распускают, они давно уже здесь.
Выписалась, подумала Леа. А может быть, ее просто вывезли в оцинкованном ящике. Интересно — целиком или по частям, в маленьком ящичке: рука ,нога. У девушки застучали зубы, и она сжала челюсти, чтобы избавиться от этого.
— А я и не тороплюсь, — заметила Мо, — чего там наверху делать-то. Меня обратно в Нигерию вышлют.
Мо приехала в Европу с семьей в пятилетнем возрасте. Отлично освоила язык, проучилась несколько классов. Но теперь ее семью, в связи с ужесточением законодательства, выслали обратно в Зону Развития, а сама Мо умудрилась сначала прожить несколько лет нелегально, а потом вот завербовалась сюда.
В случае чего, ее никто не будет искать, подумала Леа, и эта мысль обожгла ее, как серная кислота. А меня? И меня никто не будет — родных нет, даже близких друзей нет. А остальных? Она посмотрела на Ренату — тощая фигура и лицо, сморщенное как печеное яблоко, обычная пятидесятилетняя немка, дети выросли у профессиональной матери, всю жизнь перебивалась от одного случайного заработка к другому. Партнер — алкоголик. Родни нет. Кристин? Молоденькая блондинка, была продавщицей в сети Гок, пока эта сеть не накрылась медным тазом, то есть очередным кризисом. С другом разошлась. С родителями никакого контакта нет, тоже выросла у профессиональной матери.
Их тоже никто не будет искать, никто не заинтересуется их судьбой.
Как и Рея, вспомнила девушка. Да и вообще — у кого теперь есть любящие родственники, друзья, партнеры не по постели, а такие, чтобы в огонь и в воду друг за друга? Все это бывает только в книгах. Дети воспитываются, как правило, у профессиональных матерей — а если даже кто-то растет у собственной матери (отцы вообще бывают только у хорошо зарабатывающей прослойки), это мало что меняет: в возрасте шестнадцати лет дети, как правило, начинают жить самостоятельно, и отношения с матерью становятся очень отдаленными. Леа пыталась вспомнить — кажется, встречались ей в жизни подобные отношения. Сердце помнило что-то такое и даже трепетало внутри. Но — не припоминалось. Мать? — да нет, с ней отношения были холодными. Наверное, это было не в ее жизни. А в чьей?
В любом случае, родственники и друзья, которые заступятся и будут искать — это скорее исключение. «Добровольцев» для испытаний ХАББы найти проще простого.
На ужин Леа с трудом проглотила бутерброд с сыром. Есть все еще не хотелось. Ноги по-прежнему не болели, но повязку Леа не решалась снять. Рей сегодня не участвовал в экспериментах, был относительно весел и бодр. Если не считать того, что с момента похода на край местной ойкумены он постоянно выглядел пришибленным. Но сегодня он собирался вместе с соседями посмотреть запись Большой Европейской Игры и казалось, совершенно забыл о проблемах.
Это всегда удивляло в Рее. Вроде бы он мог все правильно понимать и чувствовать. Мог учиться новому. Бывал серьезным. Но стоило ему отвлечься на какую-нибудь ерунду — игрушки, интерэки — он совершенно забывал о серьезных вещах и даже о собственной судьбе и окунался в развлечения с головой. Наверное, это инфантильность, думала Леа, с трудом жуя бутерброд.
— Еще они сказали, что у меня высокая латентность, — вспомнила она, — как ты думаешь, что это такое?
— Кажется, латентность — это время сопротивления. Ну сколько ты сопротивляешься их внушениям, когда ты под медикаментом, — вспомнил Рей.
— Я тоже так подумала. Но почему она у меня высокая?
— Не знаю. Может, ты агент спецслужб? — сострил Рей. Леа слабо улыбнулась.
— По-моему, это хорошо, — глубокомысленно заявил Рей, разминая вилкой котлету, — будут тебя изучать отдельно. В особые условия поместят…
Он быстро доел, рассуждая о тонкостях предстоящего матча между национальными командами Франции и Швейцарии. Попрощался и убежал. Леа осталась сидеть со стаканом чая. Просто не хотелось вставать, идти куда-то. Особые условия, думала она с горечью. Отдельная лаборатория, углубленное ментоскопирование, наркотики, а потом — патолоанатом. Надо же выяснить, какие свойства моего мозга позволяют так долго сопротивляться.
-Ле!
Маленькая чернокожая Мо стояла перед ней.
— Тебе чего? — равнодушно спросила Леа.
— Там тебя спрашивает один… Иди посмотри!
Леа вздохнула и встала.
— Куда идти-то?
Мо указала куда-то за бараки.
— Там! — сообщила она таинственно, — один тип оттуда! Сверху!
Заинтригованная Леа пожала плечами и двинулась к выходу из кантины. Она миновала барак-кухню и свернула за угол — здесь высокая стена подземелья смыкалась с глухим пластиковым забором, огородившим общественные помещения женских палат.
Около стены неприметно ждал кто-то незнакомый в салатовом комбинезоне — значит, и правда сверху, он был одет как те рабочие, которые привозили оттуда грузы. Впрочем, когда Леа взглянула внимательнее, стало ясно, что не так уж он незнаком — это был, кажется, тот самый кореец, которого они видели во время недавней вылазки. Леа запомнила тот эпизод, потому что Рей еще расспрашивал ее о различиях азиатских народов.
Кореец отлепился от стены, шагнул ей навстречу и широко, обезоруживающе улыбнулся.
— Привет, Леа, — сказал он.
— Откуда ты знаешь мое имя? — удивилась она. Мужчина шагнул ближе, резко нарушая ее личное пространство, Леа хотела отшатнуться, но кореец легко положил ей ладони на плечи, словно удерживая. И Леа послушалась этих ладоней, потому что в этот миг ее едва не сшибло с ног сильнейшее дежа вю.
— Нет времени, — сказал кореец, — я сейчас все объясню. Смотри мне в глаза, и слушай внимательно. Семь. Десять. Девятнадцать. I had a dream, which was not all a dream. The bright sun was extinguish'd, and the stars did wander darkling in the eternal space, rayless, and pathless, and the icy earth swung blind and blackening in the moonless air; четыреста тысяч сто восемьдесят пять…
Он говорил, называя неясные цифры, слова, отрывки из стихов. И хотя Леа не могла толком уследить за произносимым, в голове нарастал шум. Наконец он стал почти невыносимым, и Леа оказалась у Барьера.
На этот раз чувство Барьера было сильнее, чем когда-либо. Леа словно ударилась всем телом в невидимую преграду, и та прогнулась, подалась, она прогибалась все сильнее под тяжестью, и отдавалась в висках — заболела голова. А руки корейца все сильнее сжимали ее плечи. Наконец он договорил — и упругий Барьер лопнул.
Леа тихо вскрикнула и повалилась, ничего не видя и не чувствуя вокруг. Незнакомец удержал ее, и Леа со всего размаху ткнулась носом в его грудь.
— Бинх! — прошептала она и заплакала.
— Ли! — он сжал ее в объятиях. Нашел губами ее губы. Потом она оторвалась и взглянула с расстояния на любимое, родное лицо.
— Мы потеряли тебя, — прошептал Бинх, — хорошо, что я нашел тебя здесь! И еще пока я запрашивал твой ключ…
— Спасибо, — с трудом произнесла Ли. В совершенно пустой голове гудел большой медный колокол. Девушка выпрямилась.
Воспоминание пронзило ужасом — на днях ее собираются исследовать на большом ментоскопе под скополамином. Просто прекрасно, мрачно подумала Лийя. Нет, это исключено. Этого не будет.
— Послушай, Бинх. Я не знаю, выберусь ли я отсюда. Передай следующее: все яблони цветут багрово-красным цветом. Запомнил?
— Запомнил, — кивнул он, — но ты должна выбраться.
— Я постараюсь, — прошептала Ли.
— Я не смогу тебе помочь.
— Я выберусь сама, — произнесла она куда более решительно, чем думала об этом.
— И еще вот, — он вложил в ее ладонь что-то маленькое и плоское. Микрочип, — активируется голосовым кодом, запоминай — „haben wir beschlossen, nunmehr schlechtes Leben mehr zu fürchten als den Tod“.
— Есть, — кивнула Ли.
— И исполнительная команда следующая, тоже голосовая — «приказ неотменяемый».
— Есть.
Он снова обнял ее. Шепнул в ухо.
— Но ты должна выбраться. Ты должна, Ли. Обязательно.
— Я постараюсь, Бинх, — ответила она, — спасибо. Я постараюсь.
Она присела у стены, глядя, как Бинх стремительно уходит, уменьшается его силуэт — и вот уже исчез за углом. В последний раз, екнуло сердце. Ли подняла подарок Бинха. Приложила к запястью. Микрочип стал медленно, аккуратно растворяя перед собой ткани и поливая анестетиком, вползать под кожу.
Вот и решение проблемы ментоскопирования. Теоретически есть какая-то возможность скрыть информацию при таком обследовании. Но рисковать нельзя ни в коем случае. Теперь она знает Бинха, да черт возьми, она вообще знает слишком много. Если бы оставалась наложенная личность, вряд ли они сумели бы вскрыть ее ментоскопом. Но ведь Бинх не знал о том, что ее будут обследовать углубленно.
В крайнем случае теперь можно активировать подарок Бинха, эти чипы убивают быстро и практически безболезненно — небольшая порция яда в крови…
Очень хочется жить. Особенно сейчас. Да и фраза про яблони означала лишь самую общую информацию, а передать нужно гораздо больше. У Ли в мозгу столько подробной, полезной, интереснейшей информации о концерне Гольденберга и местном ВПК — она обязана доставить все это в Союз.
«Я выберусь», пообещала себе Ли, поднялась и зашагала к палатам.