В пятнадцать лет Лийя полетела в Космос.

Она никак не ожидала этого. Еще в мае ее и Рината работа по орбитам астероидов была отправлена в Новосибирск, Ли знала, конечно, что работа хорошая. И научрук Алина была в восторге, и труда было вложено много, и наблюдения Ли с Ринатом сделали уникальные. Правда, больше благодаря Ринату — тот вообще по большей части ночевал в обсерватории. Ли занималась обсчетами, ей удалось выявить интересную закономерность, сравнив орбиты более трехсот астероидов.

На докладе секции, правда, большого энтузиазма не было — но это потому, что никто ничего не понял. Вот если бы что-нибудь про черные дыры, про квазары! А тут орбиты какие-то, математика. Алина говорила, что уровень очень высокий, фактически вузовский уровень, а закономерность обнаружена такая, что может быть, она заинтересует Академию, и их работа будет опубликована. Ли по математике давно уже была на уровне выпускного класса и собиралась в этом году уже сдать экзамен за всю школу, чтобы потом не мучиться, и дальше заниматься математикой для себя, по заочному вузовскому курсу.

Но летом Лийя об астрономии совершенно забыла. В июне поехали на трудовую практику в Челябинскую область, в город Верхний Уфалей.

Почти вся Челябинская область — либо радиоактивная зона, либо призонье, вот и Уфалей был отдален от накрытой куполом зараженной местности всего на несколько километров. Город тоже был почти уничтожен, городские кварталы — пыль и пепел. Люди жили в основном в новопостроенных избенках или на окраине в развалинах. Земли, где можно что-то выращивать, осталось совсем мало: либо корка от взрывов, либо земля просто не родила. Всю еще как-то пригодную к обработке землю захватили несколько кооперативов и продавали еду втридорога за деньги — денег же ни у кого не было. Жители Уфалея, кто победнее, собирали крапиву, одуванчики, пытались разводить кур. Кто смог — давно уехал отсюда, но ехать надо было далеко, вокруг ситуация та же.

В Генплане Развития эта местность — слишком малонаселенная — числилась где-то в десятой очереди. Но вокруг уже было достаточно современных городов, и местные коммуны бросили клич помощи — добровольцы ехали в Челябинскую область. Сейчас в Уфалее строилась пищефабрика — и она должна была по крайней мере решить проблему голода.

Лийя работала, как все, месяц, но осталась добровольно еще на две недели. Ей хотелось дождаться пуска первой конвейерной оранжереи. Фабрику поставили элементарную, как в школе, без сложного оборудования, но и она уже могла обеспечивать бесплатной едой весь Верхний Уфалей. Добровольцы здесь работали с начала весны.

Трудились с раннего утра до поздней ночи. Ли научилась управлять роботом-укладчиком, а сначала работали вручную, собирали конвейер и теплицы. Местные, кто мог — тоже приходили поработать. Говорили — сейчас тяжело, начало лета. В июле пойдут грибы, ягоды. Жить можно будет. Рассказывали, некоторые проникают в запретку — там тоннели есть, можно пройти под полем. Там ягоды — во! И охота. А радиация — да что эта радиация, подумаешь! Всю жизнь с ней живем.

Двоих по соседству за месяц увезли в больницу в Челябинск, а один ребенок умер. Но говорили, не от болезни, а от голода просто умер — обычное дело, начало июня. Ли никак не могла понять — что же мать? Почему было не подойти к добровольцам, не объяснить, так мол, и так, совсем плохо? Неужели не накормили бы ребенка? Матери, наверное, было плевать.

Спали на полу в развалине здания с временной крышей, в спальниках. Ли ходила по халупам, по избушкам «частного сектора», по времянкам — разносила пакеты с едой, лекарства. Руки опускались. Вот построят они пищефабрику… Ладно, людей накормят. Врачи тут в Уфалее. Может быть, построят здесь и современный терапевтический центр.

Но что делать с этими развалинами и времянками? Им числа нет, ведь старый город был уничтожен в войну. Все эти худые крыши, убогие деревянные настилы, стены без штукатурки. Не могут, не должны так расти дети. Школ-коммун на всех не хватает.

Да что там, Ли уже понимала, что такие школы — островки в мире всеобщего бедствия.

Что делать с этими больными, со стариками, у которых даже зубных протезов нет — проваленный шамкающий рот; с множеством детей, родившихся после войны с уродствами, с тяжелыми заболеваниями?

Что делать со всем этим убожеством? И даже предприятия в Уфалее не очень-то откроешь, потому что люди не стремятся работать — зачем работать бесплатно, если нормальную еду все равно можно купить только за деньги? На складе, где могли брать продукты и вещи работники трудовых коммун, всего было очень мало.

— Пищевая фабрика — ключ ко всему, — говорила член Ведущего Коллектива местной партячейки, Бахыт Конева, — откроем фабрику, наполнится склад продуктами, сразу люди потянутся работать, запустим новые цеха, откроем снова одежную фабрику, обувную. Встроимся в общую экономику СТК. А пока у нас тут дикий капитализм, видите же.

В городке и коммунистов-то было всего пять человек.

— В Кузине так же все начиналось, — утешающе говорила Таша, член ВК школы-коммуны, — постепенно все наладится.

Ли казалось — не наладится никогда.

Но она осталась и поработала еще, и дождалась момента, когда младшая из добровольцев, десятилетняя Юлька перерезала ленточку у входа на фабрику. И туда хлынули рабочие в новеньких белых комбинезонах, уже прошедшие курс обучения.

В день отъезда Ли попробовала первый хлеб, произведенный от начала и до конца на фабрике, ломоть черного ароматного хлеба с помидором, все это выросло за неделю и тут же было обработано и приготовлено, и вкус оказался умопомрачительный.

Работы еще хватало, но приехала новая группа добровольцев, а Ли не могла оставаться —договорились поехать с братом на свидание к родителям, в иркутский ЗИН.

Для этого свидания родителей вызвали по какой-то специальной связи, они подошли к границе ЗИна и встретились с Ли и Димкой в небольшом гостевом домике. Охрана из КБР была тут же, но никак не мешала.

Ли старалась вызвать в себе хоть какие-то чувства к родителям. Но она не тосковала по ним. Она не скучала по ним и раньше, когда была совсем малявкой, и вовсе не хотела встретиться с ними. Но так положено — и она встречалась. Это ее долг. Она должна общаться с родителями, ведь вероятно, они ее любят. Другой семьи у нее нет.

Ли показалось, что мать постарела. Но потом она решила, что это — следствие суровой жизни в ЗИНе. Там у матери не было возможности носить шикарные костюмы пошива собственного ателье, ухаживать за собой. Одежда родителей была латаной-перелатаной, а передавать в ЗИН ничего не разрешалось.

Индивидуалисты должны сами себя обеспечивать, без помощи общества. Им никто в этом не мешает — но и не помогает.

Наверное, надо было испытывать к родителям жалость. Но и жалости не было.

Не было уже и стыда — Ли научилась жить с мыслью, что ее родители совершили преступление.

С отцом они, как обычно, почти не говорили. Отец вообще с тех пор, как она ушла в коммуну, перестал с ней разговаривать — не принципиально, а так, будто не знал, о чем с ней говорить. А о чем они говорили раньше? Ли вспоминались только его оглушительные вопли, когда он «защищал мать», то есть поддерживал ее в очередном скандале. О шлепках и оплеухах она старалась не думать.

Это все мелочи. Пустяки. Бывает насилие куда хуже. Вот только почему ничего нельзя вспомнить кроме этого? Ни нежных объятий, ни ласковых слов. Ни совместных игр и радости. То ли не было ничего, то ли было это так, что и вспомнить-то нечего.

Мать подробно расспрашивала, как и что. Ли не знала, что рассказывать. Работу на производстве мать считала безобразием и ворчала, что детей заставляют пахать, надо учиться, чтобы поступить в приличный вуз, а не у станка стоять или в гумусе копаться! О том, что вообще происходит в школе, о самоуправлении, о науке говорить бесполезно — не поймет.

О работе на строительстве в Уфалее? Это ей наверняка не понравится. Скажет, лучше бы пошла денег подзаработала на каникулах. Нашли дураков бесплатно пахать, вы все какие-то блаженненькие. Так она говорила раньше — вы все блаженненькие, я тут вкалываю, чтобы тебя, сволочь такую, одеть прилично, выучить, а ты готова на чужих людей бесплатно пахать! Нет, чтоб матери помочь!

Правда, теперь она не вкалывает и уже не сможет одеть Ли «прилично» в ее понимании.

Ли рассказала о своей научной работе и увидела, что снова промахнулась. Мать сморщила нос, как будто в лицо ей сунули мерзко пахучую дрянь.

— Доча, я же тебе говорила, не надо математикой заниматься! Ты девушка! Ты уже взрослая девушка! Женщин, способных к математике, единицы! Всегда были единицы! Ты думаешь, вот Софья Ковалевская… Ну хорошо, вот она была одна такая! Так она же не стала всемирным гением! Она была очень средним ученым. И стоило огород ради этого городить! Ну покажи мне хоть одну женщину — гения! Ты будешь заниматься не своим делом. Хоть бы ты биологией увлеклась! Нет, надо ей лезть в эту математику… Да ты замуж никогда так не выйдешь!

Ли вздохнула. Мысленно построила внутренний барьер. Нет, ее ничто не раздражает.

— Я еще не знаю, кем буду, — сказала она, — не решила еще. Просто у нас в школе положено чем-то заниматься таким, вот я и занимаюсь. И потом, это астрофизика, а не математика.

— Ну и что ты, в космос собралась? — с иронией спросила мать. Так что сразу было ясно, насколько Ли глупа и далека от реальной жизни. Какой космос?!

— Да нет. Я же говорю, я еще не решила, — повторила Ли.

Она попыталась расспросить мать о ее жизни. Та рассказала немного, но из обрывочных фраз и намеков Ли поняла больше. Они с отцом обосновались сначала в небольшой избушке — там есть пустые. Но в первую зиму их оттуда выгнала какая-то банда. Еду отобрали, пришлось голодать, побираться. В ЗИНе почти никто не пытался выращивать что-то, хотя казалось бы, почему не посадить огород, семена им с собой давали. Но стоит вырастить урожай — тут же найдутся желающие его отобрать. Поэтому ничего не растили. Жили охотой и собирательством. Зимой приходилось туго. Припасы были, но их все забирали те, кто посильнее. Пришлось и Морозовым примкнуть к такой группе, и вот в этом году они уже жили получше. Отец делал, что скажут, она с другими женщинами — женщин там немного — стирала, собирала ягоды и грибы, варила. В одиночку в Зине можно было бы прожить, да только не дают — настоящие бандиты (о них мать говорила со злостью) все забирают и всех заставляют плясать под свою дудку.

Жить в ЗИНе им еще оставалось два года.

Ли показалось, что мать и в ЗИНе устроилась как-то. Она везде устроится, нигде не пропадет. Напоследок мать сказала ей:

— Я теперь поняла, как надо жить. Главное — это самим выживать. Я заботилась о других, как дурочка, и вот теперь получила за это. Надо жить для себя.

Ли подумала, что мать всегда и жила для себя, и похоже, ЗИН ничему ее не научил. О ком это и когда это она заботилась бескорыстно? Но конечно, Ли ничего не сказала.

Они с братом вышли из домика, попрощавшись с родителями. Димка сумрачно взглянул назад.

— Что есть предки, что нет — разницы не вижу. А ты?

— Тоже, — кивнула Ли.

Она поехала с братом в Ленинград, пожила там еще неделю. А на последние две недели каникул подошла ее очередь на отдых — и она отправилась по обмену в Грецию на остров Корфу. Это были восхитительные, фантастические дни! Ли уже отдыхала в Китае и Индии, не говоря о Черном море, но там было немного по-другому. Чего стоили одни только эти древние крепости и дворцы, а чудеса Палеополиса! Но большую часть времени они провели в лагере местной школы-коммуны, купались в изумительно теплом море, плавали с аквалангами, катались на серфах и лодках, играли на пляже в волейбол. На Корфу было много военных моряков, пограничников, школьников возили на экскурсию на линкор береговой охраны. Где-то неподалеку над Ионическим морем проходила охраняемая «лазерная стена», с автоматическими лучевыми установками на понтонах, ограждающая СТК от «зоны свободной торговли». Суда по обе стороны Стены, конечно, ходили, но под охраной и с большими предосторожностями.

— Собственно там, Южная Италия — Зона Развития, — пояснял Александр, смуглый моряк, владеющий русским, — это они так называют те зоны, где живут собственно их ватники. Там — натуральный ад.

— Почему же они не стремятся в СТК? — удивилась Ли.

Александр пожал плечами.

— В СТК пока еще тоже не рай. А уж что там им на уши вешают — про тоталитаризм и прочие ужасы — я даже не представляю. Но главное — мы вынуждены охранять границу, ЗР или не ЗР — все равно они могут двинуть армию. Итальянская ЗР полностью контролируется Евросоюзом, так что…

— Но ведь если оттуда кто-то попытается проникнуть в СТК, вы пустите?

— Да, конечно. Наши иногда подбирают беженцев, кто на лодках пытается переплыть в СТК. Естественно, сначала их довольно долго проверяют в КОБРе, ведь этак шпионов нетрудно заслать. Но потом трудоустраивают, в общем, не зря они бегут к нам. Но их мало вообще-то. Я же говорю — им там ужасы рассказывают.

Ли в кои-то веки загорела и стала похожа на негатив — белые волосы и темная кожа. Впрочем, загар сошел быстро. Учеба и работа, заботы коммуны снова навалились на нее. Даже переварить летние впечатления было некогда.

И тут, в конце сентября, пришла новость: работа Ли и Рината заняла второе место на Евразийском конкурсе научных работ учащихся в номинации «астрофизика».

Итоговая конференция проводилась в Донецке. Заседали по шесть часов в день. Доклады длились по часу. Ли с удовольствием рассказала о своих методах вычислений, и здесь ее рассказ вызвал одобрительный гул зала и овацию. Снимки Рината тоже понравились комиссии.

После работы гуляли по Донецку. Ли восхищалась этим городом, ставшим, если так можно выразиться, столицей Украины — хотя понятия «столиц» давно уже потеряли всякий смысл; однако именно здесь заседал Совет Коммун Юго-Запада.

Последняя война Донецк не так уж затронула, хотя недалеко был огромный купол на месте бывшего Днепропетровска, да и Харьков был сильно разрушен. Вокруг старого центра Донецка взлетали к облакам разноцветные здания причудливых форм, внизу весь город был превращен в лесопарк, с аккуратными аллеями и летящими эстакадами магнитных полос-магистралей над лесом. Фантастика! Скоро так будут выглядеть все города СТК, думала Ли. Для юных ученых провели экскурсию. Донецк бомбили еще раньше, в 2014 и далее, во время Бандеровского конфликта, как эта война была обозначена позже. Ребята рассмотрели разрушенный артиллерией пятиэтажный дом — здесь сохранили даже муляжи разрушенной мебели, детские вещички, сохнущие на покореженном балконе, отчего дом выглядел еще страшнее.

Недалеко от дома-памятника сохранился Мемориал Ополченца, в центре которого располагался знаменитый памятник Ватнику. В то время и появилось это слово, которым позже стали называть пролетариев , и оно вошло во многие языки мира.

Памятник поразил Ли. Она раньше видела множество красивых военных памятников — воины с грозными суровыми лицами, в трагических позах, прекрасные девушки в военной форме…

А здесь был изображен в камне простой, не особенно красивый мужчина, лет пятидесяти, небритый, в обычной телогрейке, с автоматом в руках. Он прижимался спиной к камню и, видимо, отстреливался. На лице его не было ненависти, ярости или страха — неизбывная, тяжелая усталость, сосредоточенность. Он как будто не стрелял, а выполнял тяжелую, но необходимую работу — чистил свою землю от новой фашистской заразы.

— Он страшный, — прошептала Машка на ухо Ли. Та согласно кивнула. Они с Машкой были знакомы всего три дня, но уже понимали друг друга без лишних слов. Ватник был страшен — именно тем, что не был картинным красавцем-воином, рыцарем, элитным бойцом. Если уж такие поднимаются и идут воевать — их не может смести никакая сила. Их можно только уничтожить до последнего человека — но победить их нельзя.

Не победили их фашисты и тогда.

Ли купила в местном кооперативе алые розы — им всем выдали немного денег — и положила к ногам Ватника.

Машка Рыбкина заняла на конкурсе первое место — за работу по рельефу Марса. Она была влюблена в Марс. По Генплану там скоро заложат колонию. Машка не надеялась полететь туда сразу после школы — профессию следует изучить на Земле. Но потом — обязательно. Она могла часами говорить о бескрайних красных полях, покрытых инеем, под тускло-розовым небом, об исполинских вулканах — более двадцати километров высотой. Вы вот были в Гималаях? А на Марсе горы выше в два с половиной раза. О руслах древних высохших рек, о льде из воды. Машка была убеждена, что на Марсе где-то есть бактерии или подобные низшие формы жизни.

— Ну хоть какие-нибудь инопланетяне!

Машка и Ли сразу подружились, болтали чуть не целыми ночами, и пообещали друг другу регулярно встречаться через комм, да и вообще надо друг к другу в гости съездить. Машка училась не в коммуне, в обычной школе города Сталинграда, но при этом была юнкомом. Ей очень хотелось посмотреть на настоящую школу-коммуну. Ли тоже была не прочь побывать в Сталинграде, тоже своего рода столице — там располагался Совет Коммун Россия-Центр.

Конференция завершилась вручением дипломов, речами академиков и — неожиданным сюрпризом. Премия победителям — полет в Космос!

Правда, только на орбитальное кольцо. Но все равно! Им покажут астрономическую станцию, позволят позаниматься на тамошнем оборудовании, увидеть звезды непосредственно в Космосе.

Ребят перевезли в Плесецк. Все-таки ближе, чем до Байконура, и здесь был отстроен недавно старый космодром, рабочий, для «Буранов», которые осуществляли связь с орбитой. На Луну и Марс ракеты летели с Байконура.

В Звездном городке Ли с Машкой сразу поселились в одном номере. Перед полетом девочки долго не могли заснуть, сидели на балконе, пили лимонад, глядя в удивительно ясное звездное небо. Разговаривали.

Ли рассказала о волонтерской работе в Верхнем Уфалее. Машка кивнула.

— У нас юнкомовская организация тоже регулярно ездит, у нас шефство над Приволжьем. Там получше, наверное, чем то, что ты рассказала, но тоже… разрушено все. Экологи сейчас Волгу восстанавливают. Вообще жалко, да. Представляешь, какие это раньше были реки — Днепр, Волга! И все отравлено, русло покорежено. Только в Сибири еще приличные реки и остались. Но я думаю, их восстановят.

Ли задумалась. Ее глаза в полутьме казались черными — круглые блестящие блюдца на белом лице, обведенные темной каймой ресниц.

— Знаешь, Маш, я иногда не понимаю наш мир. Почему так? С одной стороны, мы запускаем корабли и уже вот будем исследовать Марс. Нам с тобой хорошо. Мы будем учиться, работать, наукой, наверное, заниматься. Ты на Марс полетишь. А там, в деревнях люди живут еще… как в каменном веке. Да, есть Генплан развития. Который предусматривает, что лет через пятнадцать последние очаги отсталости будут ликвидированы. Но за пятнадцать лет там вырастут дети. А кто-то из них не вырастет, и кто-то из взрослых, из стариков умрет, хотя могли бы еще жить.

Ли умолкла. Она вдруг вспомнила Бинха, и ей стало неловко. Она примерно знала, что он бы сказал на это. Нечего было и начинать — она ведь знает ответ.

— Ты хочешь сказать, что Генплан должен больше средств уделять на развитие отсталых очагов и меньше — на Космос? — уточнила Маша, — по-моему, они и так все время об этом спорят. Как трансляцию с Совета ни посмотришь — так спорят. Ведь у нас строй, где все должно быть для человека и удовлетворения его потребностей… а получается неизвестно что. Какое-то форсирование науки — когда еще социальные потребности не удовлетворены.

— Да, именно, — кивнула Ли, — хотя на самом деле я понимаю, почему так. Марс — это тоже потребность. Но не отдельных людей, а всего человечества. Человечество важнее отдельных личностей. Отказавшись от развития, оно рискует потерять драйв. Потом… есть люди, способные и желающие помогать другим, работать для других людей. А есть те, кто хочет открывать новое, искать, рисковать. Общество должно предоставить возможности и тем, и другим. Ну и потом… орбитальный пояс и закрепление на Луне имеют большое оборонное значение. У нас же еще ФТА есть.

— Ну вот ты все и объяснила, — хмыкнула Машка. Она откинулась на железном стуле и опасно покачивалась на двух ножках, вцепившись пальцами в стол.

— Осторожнее, брякнешься! Не знаю, Маш. Иногда я это понимаю. Иногда — нет. Я вообще людей не понимаю. Вот мои родители… ведь у них было все, они не нищие из призонья. Их вообще интересовало только — денег накопить и детей обеспечить, как будто дети помрут без них, и как будто нам с Димкой нужно какое-то их барахло. И ведь таких людей, как мои предки — вообще большинство, если вдуматься! До сих пор большинство. Ну не все, конечно, нарушают закон, но…

— Я тоже плохо понимаю людей, — согласилась Машка, — ну их на фиг! Я лучше уравнения порешаю.

— А мне интересны люди. Уравнения тоже — но и люди. Они… такие странные. Они одновременно и бедствие, и зло — и единственные носители разума, единственные, кто может справиться с энтропией безмозглого мира. Как это получается? Как остановить зло, как построить отношения между людьми, чтобы они были коммунистическими?

Это очень трудно.

— Ну вот вырастешь, тебя выберут в Совет… выберут, выберут, — пообещала Машка, — ты у нас такая вся… коммунистка. И там будешь решать, на что лучше средства направить — нам на Марс кинуть или на детский садик в Уфалее.

— Это ладно, — вздохнула Ли, — как бы не пришлось эти средства направлять на оборонку в основном. На лазеры, ракеты и прочую муть. Один раз ведь социализм уже рухнул, не выдержав такого напряжения. ФТА — вот что сейчас самое главное!

Машка качнулась сильнее и рухнула на пол спиной, вместе со стулом. Ли вскочила и прыгнула на нее, но Машка уже поднималась, хохоча; Ли толкнула ее обратно, и девчонки покатились по полу, неуклюже борясь друг с другом и покатываясь со смеху.

Ли хотелось запомнить каждое мгновение полета. Как их везли в допотопном «Икарусе» к взлетному полю. Как проходили КПП, рамки, обыск. Дальше — путь в автокаре до взлетной площадки. Исполинские «леса» вокруг ракеты, уходящие в небо. Открытая лифтовая площадка, замирание сердца (вдруг что-то случится? Вдруг это последний взгляд на Землю?) Вид космодрома, строящихся взлетных конструкций, снующие кары. Ринат, необычно бледный и молчаливый. Все-таки всем страшно! Вон Мишка, занявший четвертое место, непрерывно пытается острить, лучше бы помолчал уж. Расселись в кресла — и страх куда-то исчез. Как на обычном самолете — что тут такого? Космический экскурсовод, уже пожилой дядька Николай Иванович рассказывал о взлете и деталях строения отделяемых ступеней, об устройстве «Бурана», но Ли слушала вполуха. Сердце в волнении стучало.

Взлет. Отрыв. Нарастающая перегрузка вдавливает в кресло (нет, совсем не как в самолете!) Машка вот частенько тренировалась в Сталинградском Космоцентре, в клубе юных космонавтов. А для Ли все это в новинку. Кажется, глаза сейчас из орбит вылезут! Как же долго это длится. Кого-то там тошнит сзади…

Иллюминатор где-то далеко впереди, через него ничего не видно. А жаль. Ощущение — трясешься в железной коробке, которую швыряет по воле стихий.

И вот наконец — неожиданная легкость, и желудок взмывает под сердце. Вот теперь как раз время для тошноты. Хорошо еще, что они не завтракали.

Но через некоторое время это ощущение проходит. «Буран» на орбите. Тело удивительно легкое, и только ремни удерживают от того, чтобы воспарить. Занятно смотреть на собственные руки, без всякого напряжения мышц плавающие в воздухе. Кто-то там уже плеснул водой, и по салону плавает водяной шарик. Авторучки, разная мелочь, даже чей-то комм — не закрепили. Николай Иванович (чем-то напоминающий скульптуру Ватника) рассказывает про стыковку.

Стыковка — через двадцать минут. Из салона, конечно, ничего не видно — что-то трясется, на время исчезает невесомость, потом появляется опять.

Все отстегиваются и переходят на станцию.

Здесь оказалось гораздо интереснее!

Ли снимала на комм все, что только было можно. Но все равно потом разглядывая записи, невозможно было вновь почувствовать все это — воздух, пахнущий озоном, зеленые плети вьюнка вокруг генераторов и пультов, веселых космонавтов в голубых костюмах, ловко и умело — в отличие от экскурсантов — плавающих в своей невесомости, словно дельфины в воде. Жесткий холод скоб, по которым перебирались в обсерваторию. Вкус космического завтрака из тюбиков и пакетиков.

Ну и конечно же, великолепные снимки в обсерватории, уникальная техника, подобной Ли не видела даже в Пулково. Разъяснения начальницы астрономической вахты Евы Виртанен — Ли впитывала каждое слово, хотя все писалось на комп.

Очередь к иллюминатору. И наконец — звезды. Отсюда был виден краешек гигантского, пятнадцатиметрового зеркала здешнего рефлектора — оно поражало само по себе. И звезды, немерцающие и огромные, будто нарисованные. Странно, подумала Ли, через атмосферу звезды кажутся более живыми. Может быть, это просто привычка видеть их так. Зато какие они здесь большие, как их много, и как хорошо различима даже мелочь, которая в ясную безлунную ночь на Земле кажется звездной пылью. На эти звезды можно было смотреть до бесконечности, даже просто любуясь, находя знакомые созвездия и «любимцев».

Ли сидела у иллюминатора не менее часа, пока ее не стащила Машка и не поволокла к астрографу, потому что Виртанен предложила каждому сделать снимок звездного неба на память.

Возвращение в школу для Ли было в буквальном смысле — с небес на землю. Она с энтузиазмом включилась в учебу и работу, но ей казалось — с этого времени в душе поселилось звездное небо. Невозможно забыть об этом. Невозможно жить, как раньше, потому что это небо — бескрайнее, бесконечное — не дает разрастись суете.

По пятницам она теперь работала в цеху во вторую смену, а вечером в этот день проходил еженедельный видак всей коммуны. Ли была членом совета отряда — как юнком, она, разумеется, пользовалась авторитетом. Но в общешкольном видаке это значения не имело — там все участники равны. А Ли теперь была одной из старших. Ей оставалось учиться всего два года.

Ли сидела с планшетом, не переодевшись после работы — в форме хаки. Удобно развалилась в кресле, закинув ноги на стул, а планшет положив на подставку. Все равно на видео можно различить только бюст — так она настроила изображение. С экрана озабоченно говорила Таша.

— Словом, вы видите график. Если мы не введем вторую теплицу за месяц, мы остаемся без моркови и гороха. Это, конечно, не смертельно. Можно опять же взять в городе. Это один из вариантов…

Лийя поморщилась. Ничего себе вариант. Что скажет Кузинский совет? Дети не справляются. Деткам нужна помощь — хотя и так все силы напряжены. Стыдно! Она набросала два варианта и отправила в общий чат. Просмотрела другие сообщения, выбрала наиболее верные на ее взгляд. Внезапно вспыхнул зеленый огонек — значит, экран предоставили ей. Сейчас вся школа видит ее ввалившиеся глаза и помятую форму со сбившимся шнурком. Ли поправила шнур и выпрямилась.

— Я вижу четыре варианта действий: первое — просить помощи, второе — ускорить работы за счет сокращения учебных часов, третье — за счет строительства, четвертое — предложить добровольцам поработать в свободное время. Я лично за третий вариант!

Огонек исчез. Ли немного погордилась тем, что ее реплика была признана самой разумной большинством, потому ее и выпустили на экран — такое не каждый день случается. Варианты уже вынесли на голосование. Начались прения. Ли изложила свою точку зрения: свободное время и так мало до предела, по сути, людям все равно придется сокращать либо научную работу, либо занятия спортом; взывать к сознательности — значит, рисковать выгоранием. Строительство же в зимнее время все равно замедлено, кроме того — неужели школе грозят серьезные проблемы, если новый учебный корпус будет закончен на несколько месяцев позже? Отряды со строительства вполне можно снять и перебросить на теплицу.

Она слабо следила за дискуссией — устала. В основном рубились сторонники привлечения добровольцев и те, кто был за ее вариант. Ли вдруг подумала, что почти все это — старшие ребята. Она всегда участвовала в видаках, в общих собраниях — но малышкой она почти и не задумывалась, что там происходит. Как-нибудь решат! Вот и сейчас некоторые малыши, конечно, что-то писали, высказывались… попадались довольно умные ребятишки. Но всерьез решали все старшие. И теперь она сама — тоже старшая! Мороз пробежал по коже.

«Страшно не то, что все решают взрослые, страшно то, что теперь взрослые — это мы!»

Теплица — ерунда, один из сотен вопросов, которые нужно постоянно решать, чтобы школа-коммуна продолжала функционировать, чтобы в комнаты подавался свет, горячая вода, в столовой всегда была еда, рабочие планы распределялись как положено, было достаточно учителей и кураторов.

Из учителей в видаке участвовал всегда лишь один человек, сегодня это был математик Семен Козлов. У взрослых были свои, учительские видаки, на которых они решали вопросы своей педагогической работы. Но хозяйством школы заправляли только сами коммунары.

Прошло голосование. Ли победно улыбнулась — ее вариант оказался принят большинством! Так, глядишь, и в совет коммуны со временем выберут… Впрочем, хочет ли она этого? Столько времени придется на это тратить, а ведь его совсем нет.

Комм на запястье завибрировал. Ли взглянула на прибор — вызов! Сообщение.

«Сегодня в 9.00 в третьем спортзале. Строго конфиденциально. Явка обязательна. Елена Плетнева».

Ли забыла о видаке и смотрела на комм с приоткрытым ртом, а сообщение мигнуло несколько раз и бесследно исчезло. Бывают, говорят, такие настройки — чтобы сообщение стиралось само. Но кто и когда их использует — ведь в этом нет никакого смысла!

Очень похоже на подкол. Вот сейчас она притащится в третий спортзал, темный, а там — никого нет, а потом из-за горы матов выскочат какие-нибудь ну очень умные шутники… мало она с Бинхом тхэквондо занималась, переломать бы им ноги.

Вот только подпись — директора школы-коммуны! — так шутить вряд ли кто осмелится. И не только подпись, но и адрес, с которого было отправлено сообщение, и код. Ли поразмыслила: можно ли вскрыть директорский код? Она не очень была сильна в софте, вот в железе коммов разбиралась отлично.

Может быть, и можно. Но какой самоубийца и зачем будет это делать?

Вопреки ее опасениям, третий спортзал не был пуст.

Тусклый свет, на стопке матов расселись несколько старших ребят — восьмые-десятые классы, две девочки, пять-шесть мальчишек. Негромко разговаривали о чем-то. Ли знала их, но не близко — собрались все из разных отрядов. Ли подсела к Юльке, своей ровеснице, с ней иногда сталкивались на общих занятиях.

— В чем дело, ты поняла?

— Не-а, никто не знает. От Елены Первой сообщение.

Директрису называли так за царственную осанку, но Ли прозвище напоминало скорее космические позывные: «я первый, как слышно?» Елену в школе уважали.

Ли задумалась — что объединяет получивших вызов?

Все юнкомы. Это само по себе уже интересно. Но почему из юнкомов выбрали именно этих? Учатся по-разному. Хотя реально отстающих, тех, кто проходил бы программу на два-три года ниже, здесь нет. Она, положим, выделилась астрономической работой. Боб — невысокий рыжий мальчишка на год моложе — занял какое-то высокое место в Евразийском конкурсе лингвистов. Знает восемь языков. Но остальные в науке ничем не выделялись. Колька Стрелков — известный активист, кандидат в Совет коммуны, часто говорит на видаках дельные вещи. Но другие держатся скорее в тени. А в чем замечательна Юлька? Да в военке, конечно. Она и, кажется, вот этот молчаливый угловатый парень из старших, Рустам. Они оба — командиры взводов, из отличников, кого Ломик все время в пример ставит. Юлька еще и на конкурсе снайперов первое место заняла в прошлом году.

Вэнь — чемпион школы по спортивному ориентированию.

Об остальных Ли ничего толком не знала. Но выборка уже большая — можно предположить, что собрали ребят, в чем-то талантливых, чем-то известных. Хотя если покопаться, то в школе половина окажется хоть в чем-то выдающимися. А остальная половина еще просто не успела себя никак проявить по причине возраста.

Цифры на большом комме вверху сменились на девятку и два нуля, и в зал вступили еще двое. Взрослые. Все как по команде развернулись к вошедшим и замолчали.

Ли кольнуло странное предчувствие. Один из взрослых, учитель Кирилл Ресков, специализировался по обществоведению, вел научную секцию марксизма, кроме того, как бывший военный, преподавал некоторые разделы по военке — разведку, тактику, ориентирование на местности, гражданскую оборону и еще кое-что. На военке Ли с ним и сталкивалась, Ресков производил хорошее впечатление — спокойный, немногословный. Но кроме этого — это было известно не всем — Ресков был в школе представителем кузинского КОБРа.

Впрочем, недавно это сокращение (вместе с реформой организации) изменили, оно стало произноситься как КБР. Но нередко употребляли и старую зловещую аббревиатуру.

Второй человек, вошедший вместе с Ресковым, был незнаком Ли. Мужчина в обычной гражданской одежде, выправка военная, но мало ли вокруг воевавших людей?

— Привет, ребята!

Разноголосо поздоровались. Кирилл подвинул к матам спортивного козла и вскочил на него. Мужчина в штатском сел рядом на табуретку.

— Разрешите представить вам гостя. Это Егор Александров, товарищ из города, работает он в Комитете Безопасности Революции.

Александров наклонил голову.

— Вы, наверное, удивляетесь, — продолжал Ресков, — что сообщение каждому из вас пришло от имени директора, кроме того, вас попросили никому не говорить об этом. Каждый из вас выполнил эту просьбу, я надеюсь?

Он помолчал. Ли кивнула, чтобы было видно — она-то, конечно, выполнила.

— Сейчас объясню, в чем дело. Как вы знаете, я в школе помимо педагогических функций, выполняю также обязанности куратора от КБР. Мы с товарищами из города посовещались и решили следующее… Собственно, на то была общая директива от руководства КБР сверху. Товарищи на местах должны сами заботиться о воспитании смены. Кто-то из наших гибнет, старики уходят на пенсию. В профшколы КБР принимают далеко не всех, да мало кто и идет туда. Поэтому в Кузине было принято решение готовить смену заранее, еще в школьные годы. Ну и конечно же, наиболее логично искать подходящие кадры именно в школе-коммуне — здесь больше всего юнкомов, да и вся жизнь в коммуне уже, в сущности, подготовила вас к дисциплине и ответственности.

Кадровая политика у нас в КБР не проста — помимо формально оцениваемых качеств, биографии, оценок и прочего, необходимо также личное приглашение. Людей со стороны мы не берем, лишь тех, к кому сами приглядимся и отберем для себя. Я вместе с директором отобрал вас восьмерых для секции подготовки КБР, которую мы решили организовать в нашей школе. Разумеется, у вас уже есть какие-то планы на жизнь, и никто не будет принуждать вас затем идти в спецслужбу. Я понимаю и то, что у вас достаточно плотное расписание. Поэтому по распоряжению директора членов секции освободят от части военной подготовки и спорта. За счет этого трижды в неделю мы будем заниматься в секции. Таким образом, времени вы не теряете, наоборот, наши занятия будут более индивидуальными и эффективными, чем у других.

И повторяю, это не накладывает на вас никаких обязательств в смысле дальнейшей службы в КБР — жизненный путь за вас никто выбирать не будет. Даже не факт, что вас потом в КБР пригласят или примут в школу! Мы будем изучать в секции приемы и методы разведывательной работы и контрразведки, заниматься специальной физической и огневой подготовкой, учиться пользоваться техникой… ну и еще разные вещи. Например, элементы театра. Элементы самоконтроля и психотехники. То есть я обещаю, что занятия будут увлекательными. Возможно, будем выезжать в разные места и в другие страны, где более неспокойная обстановка. Вот такое предложение от нас. Вы вольны принять его или отказаться. Да, и вот еще что. Хотя ничего особенного в такой секции нет, в учебных целях мы уже сейчас начинаем сохранять полную секретность. Все, что я сказал вам сегодня, не должно стать известно ни одному человеку. И хотя вам представляется сейчас, что такая секция — безобидное учебное предприятие, и в этом вы правы, последствия разглашения будут для вас очень серьезными. Вы же понимаете, какие последствия в плане дальнейшего пребывания в школе-коммуне, в плане доверия со стороны КБР вызовет нарушение коммунаром государственной тайны? Вижу, понимаете. Для ваших товарищей вы будете передавать следующее: создана секция военных переводчиков, заниматься с вами будут товарищи из Кузинской ВЧ. Почему мы выбрали именно такое прикрытие? Почти все из вас — либо двуязычные по воспитанию, либо владеют несколькими языками, исключение — Морозова, но у нее необычный корейский язык, к тому же и она изучает не один, а два языка ФТА, взяв дополнительно английский. Это скорее случайность, но она нам в данном случае помогает. Вопросы?

— А если кто-нибудь захочет тоже заниматься в секции? — поинтересовался Вэнь.

Кирилл пожал плечами.

— Сделайте так, чтобы никто не захотел. Не делайте таинственного вида, не делитесь интересным. Делиться вообще нежелательно. Подавайте дело так, что вы на это согласились, лишь бы избавиться от лишней военной подготовки. Отвечайте, что кажется, набор закончен, но вы уточните. Что необходимы особые языковые качества и прохождение спецтеста. Мы еще поговорим о приемах снижения интереса и отвлечения внимания! Еще вопросы?

Ребята молчали.

— Очень хорошо. Теперь вопрос есть у меня, — Кирилл помолчал, — кто не хочет заниматься в секции? Сейчас можно отказаться и уйти. С обязанностью хранить молчание о том, что вы услышали. Если вы не уйдете сейчас — потом обязанностей и сложности станет значительно больше. Я дам вам несколько минут на обдумывание. Помните при этом, что занятия в нашей секции потребуют от вас очень много. Не столько времени, сколько обязанностей и напряжения. Ваша жизнь изменится. Вы сами изменитесь — вам придется очень сильно менять себя. Иногда ломать. Возможно, вы столкнетесь с риском для здоровья и жизни. Если вы не готовы ко всему этому — начинать не стоит. Да?

Поднялся Боб, победитель лингвистической олимпиады.

— Я выхожу, — сказал он негромко, — простите, но со спецслужбами и военными я свою жизнь связывать не собираюсь. Не вижу себя в этой системе. И не хочу даже готовиться.

— Пожалуйста, дело твое! — Кирилл кивнул в сторону двери, — ребята, мы абсолютно никого не держим. Пожалуйста, если не чувствуете себя готовыми — идите.

Боб вышел. Прошло несколько минут. Никто больше не сдвинулся с места.

— Очень хорошо, — бодро произнес Ресков, — значит, с вами семерыми мы будем работать.

— Подписи, — негромко вставил Александров.

— Да. Дальше мы работаем под первой ступенью. До сих пор была нулевая. Первая ступень секретности требует подписи. Ставя эту подпись, вы обязуетесь нигде и никому, ни в каком виде не разглашать полученных здесь сведений. Должен предупредить, что нарушение секретности первой ступени влечет за собой уже не только дисциплинарные, но и уголовные последствия.

Ли вслед за другими расписалась на бланке, покрытом мелким печатным шрифтом.

— Теперь я предоставляю слово товарищу Александрову.

Кобрист из Кузина выдвинул чуть вперед свою табуретку.

— Подготовка, занятия, все, о чем мы говорили до сих пор — правда. Но это только половина правды.

Вся правда заключается в том, что мы ждем от вас не только учебы, но и работы. Пока в скрытом виде — и это, кстати, оптимально для работы — мы хотим создать в школе-коммуне собственное отделение КБР. Его начальником пока будет товарищ капитан Ресков. Ну как работать — это мы вас научим, не проблема. И начнем прямо сейчас. Как мы вообще пришли к идее создания вашего отдела? Дело в том, что сейчас в Кузине вскрыт — пока тайно, никто не взят, никому это не известно — небольшой анклав националистов. В данном случае — казахских, но они связаны с татарскими и русскими националистами. Ниточки тянутся очень далеко. И вот мы по ходу дела обнаружили, что, как это ни прискорбно, небольшой очаг националистов есть и в вашей школе!

— То есть?! — Юлька подскочила. Ли тоже была потрясена.

— То есть это означает, что ребятишки уже не просто думают что-то и читают, а — собираются вместе, у них есть некая литература, переданная из города, и они что-то планируют. Не рисуйте романтических картин, вряд ли они уже планируют теракты и межнациональную войну. Скорее, это чисто идеологический клуб. Однако вскрыть его необходимо. Появление в школе людей из КБР однозначно заставит их затаиться. Поэтому мы и пришли к мысли обратиться к вашей помощи. Вы сможете выследить националистов, не привлекая особого внимания. Ну а подготовка, секция… Это тоже все правильно, и товарищ Ресков все верно сказал, нам смена нужна, мы будем с вами заниматься всерьез. Вот в качестве первого учебно-боевого задания вы и поможете нам вскрыть группу под кодовым названием «Орда-семь». Орда — общее кодовое имя, которым мы обозначаем это дело, семь — группа националистов в вашей школе. Задача ясна, товарищи?

Ребята стали переглядываться, зашумели.

— Понятно, что пока задача ясна не очень, — усмехнулся Кирилл, — но мы уточним ее. А сейчас давайте для начала поговорим об основах информационной безопасности при работе с коммом.