Архангельская область, Россия 5 октября

Олег Бурцев упрямо шагал вперед, слыша только стук собственного сердца, да хриплое дыхание своих товарищей, и чувствуя становившуюся с каждым шагом все более неподъемной тяжесть самодельных носилок на своих плечах. На эти наспех сооруженный носилки – две более-менее прямые палки, скрепленные ремнями от автоматов – часом раньше взгромоздили почти безжизненное тело Матвея Осипова. Бывший омоновец сейчас негромко стонал, оставаясь в забытье. Выпущенные американским "Апачем" ракеты чудом не накрыли всю группу, разорвавшись в стороне, но разлетевшиеся всюду осколки все же сделали свое дело. Голова и грудь Осипова были туго обмотаны уже побуревшими от крови бинтами – все, что могли сделать сейчас его товарищи, это наложить повязки, молясь, чтобы партизан не умер от потери крови прежде, чем они смогут найти хоть кого-то, кто сможет оказать настоящую помощь.

— Привал, — хрипло скомандовал Алексей Басов. — Сержант, опускай аккуратнее!

Чувствуя, как ноют от натуги готовые разовраться, подобно туго натянутой струне, мышцы, Олег как мог осторожно опустил хлипкое сооружение на мокрую траву, услышав, как от тряски в очередной раз простонал раненый товарищ. Стоны звучали все тише. С каждой минутой в Матвее, этой горе мышц, оставалось все меньше жизни. Хотелось рыдать от бессилия – на глазах Олега умирал его товарищ, с которым они не раз прикрывали друг друга в бою, и ничего нельзя было сделать, совсем ничего. Только молиться, с трудом вспоминая, как это делается, и не надеясь всерьез, что там, за серой пеленой облаков, саваном окутавших землю, кто-то прислушается к этим неумелым мольбам.

Избавившись от тяжкой ноши, старший сержант Бурцев мысленно приказал себе расслабиться – от напряжения болело все тело, каждая клеточка. Отцепив от пояса флягу, Олег сделал большой глоток, прополоскал рот – в горле уже пересохло, так что шершавый язык царапал щеки, точно наждаком – и сплюнул себе под ноги. Пить нельзя, ведь каждый лишний грамм жидкости только нагружает и без того уже почти переставшие сгибаться от не проходящей судороги ноги. Ничего, можно и потерпеть, как бы то ни было, но от жажды он точно умереть не успеет.

— Азамат, смотри по сторонам! — приказал Басов. Полковник с явным удовольствием сел прямо на землю, вытянув ноги и легкими движениями массируя бедра и голени.

Бердыев единственный из троих остался на ногах. Час подряд он упорно шел во главе отряда, да еще тащил на себе почти все оружие своих товарищей – только Алексей Басов не захотел расставаться со своим "калашниковым", но изрядно "похудевший" рюкзак с боеприпасами и запасом провизии все же отдал. Азамат, под грудой снаряжения, своего и чужого, похожий на вьючного ишака, не жаловался, и только по закушенным губам, по бледному, словно полотно, лицу, было видно, как ему на самом деле тяжело.

Бой с американскими десантниками трудно дался бывшему танкисту. Рана в плече, оставленная вражеской пулей, никуда не делась, а тугая повязка плохо останавливала кровь. Мощная доза обезболивающего сделала свое дело, позволив бойцу оставаться на ногах и даже нести увесистый груз – даром, что с частью снаряжения пришлось расстаться, в том числе и с огнеметом "Шмель", которым прежде владел ныне не приходящий в себя Осипов. Но боль вновь давала о себе знать, все отчетливее с каждой минутой действие лекарств подходило к концу.

— Десять минут на отдых, — приказал Басов, приваливаясь спиной к кривому стволу какого-то деревца, в преддверии зимы уже полностью сбросившего листву с ветвей. — Олег, потом меняемся! Пойдешь первым!

— Ясно, командир!

Во время последнего перехода Бурцев шел вторым, каждую минуту видя перед собой широкую спину и взмокший затылок полковника. Из четырех человек только они двое оставались полноценными бойцами – Бердыев с его простреленной рукой не смог бы как следует удержать автомат. Но им же приходилось и нести раненого – Азамат не делал этого по той же самой причине, парень и так сам едва держался на ногах. Но он, как мог, старался помогать товарищам, не быть для них обузой, хотя все понимали, что в бою и в головном дозоре от него пользы будет немного. Разве что, своей грудью поймает те пули, что будут предназначены Басову или Бурцеву, выиграв для них пару секунд, позволив добраться до оружия и дать отпор противнику.

— Тишина!

Это Алексей Басов. Полковник напряженно замер, даже глаза закрыл, прислушиваясь к доносившимся издалека звукам, и все остальные также застыли, боясь шелохнуться. Ничего. Не слышно стрекота приближающихся вертолетов или гула реактивных турбин из-за облаков, не звучат поблизости слова команд и крики преследователей.

— Кажется, вырвались, — сам еще не веря в такую удачу, выдохнул Басов, и на губах его появилась счастливая улыбка. — Оторвались, черт возьми! Сбросили хренов хвост!

Устало зарыв глаза, Олег Бурцев вспоминал события последних часов. он проклинал себя, что, пусть мысленно, посмел порадоваться, как удачно все у них получилось, когда группа уходила от взорванного нефтепровода. Гвардии старший сержант не был суеверным, но сейчас был готов поверить, что этими мыслями сглазил своих товарищей, один из которых остался где-то позади, наскоро присыпанный листвой и другим лесным мусором, второй – лежал рядом, на носилках, грудой остывающего мяса, в котором едва теплилась жизнь, а третий медленно истекал кровью, чудом находя в себе силы, чтобы идти на равнее со всеми.

Каждую пройденную версту приходилось оплачивать собственной кровью, жизнями своих братьев, и неведомо, сколько еще предстоит пройти и кого суждено потерять на этом пути. Группу, точнее, то, что осталось от нее, гнали, обложив со всех сторон, преследовали по земле и по воздуху. Им удалось каким-то чудом дойти до цели и выполнить свою задачу, но в то, что отряд выйдет к своим, вырвавшись из кольца облавы, верилось все слабее с каждой минутой, каждым пройденным шагом. Порой Олег начинал думать, что они так никогда не выберутся из этого леса, и пуля снайпера казалась не худшим выходом из ситуации. И снова взять себя в руки, заставив просто встать и сделать очередной шаг, становилось все труднее.

— И километра не прошли, — простонал Азамат Бердыев, свалив под ноги ту гору оружия, которую он волок на себе, и разминая затекшие ноги.

— Не раскисай, боец! До точки сбора уже недалеко, — произнес в ответ Алексей Басов. — Еще пара часов, и будем на месте. Мы выполнили свою задачу, с минимальными потерями разбили превосходящего нас противника, оторвались от погони, и теперь остается самая малость – немного прогуляться по этому лесу. Держитесь, парни, скоро все закончится! Там нас будут ждать, нам помогут, и Матвея подлатают, точно! Главное, чтобы нас никто не обнаружил!

Каждый понимал, чем грозит встреча хотя бы с парой американских солдат здесь, в этом лесу, где неоткуда ждать подмоги. Измученные долгим маршем, почти без боеприпасов, с двумя ранеными, один из которых не мог даже передвигаться самостоятельно, теперь они будут не более, чем мишенями.

— Азамат, — Басов окликнул партизана, усевшегося прямо на холодную сырую землю рядом с носилками. — Азамат, глянь, как там Матвей?

— Пришел в себя! — Неожиданно откликнулся бывший танкист. — Сюда, командир! Он очнулся!

Со стоном Басов встал и направился к носилкам, уже и сам увидев, что раненый боец слабо шевелится. Одного взгляда полковнику хватило, чтобы понять – его товарищ очень плох, и с каждой минутой, что там, с каждой секундой, становится все хуже. И для этого не нужно быть опытным медиком, достаточно хоть раз просто увидеть, как умирает у тебя на руках еще недавно живой, полный сил друг.

— Как ты, братишка? Жив? Держись, парень!

— Командир, — Матвей Осипов с трудом сфокусировал взгляд на лице того, кто склонился над ним, едва узнав Басова. — Командир, оставьте меня здесь! Все равно долго не протяну, а так хотя бы вы уйдете. Они же от нас не отстанут, суки, будут искать, и найдут!

Это не была бравада – человек, одной ногой уже стоявший за пределами мира живых, смирился с неизбежным, оставаясь верным до последней секунды своим товарищам, братьям по оружию. Он был готов остаться и умереть, чувствуя, как жизнь, капля за каплей, покидает его, умереть в одиночестве, но, зная, что остальные, те, с кем он делили все тяготы войны, будут живы, получат хоть какой-то шанс.

— Отставить, боец! — В голосе Басова послушалась злость, но не на Осипова – на самого себя, на собственное бессилие. — Русские не сдаются и на войне своих не бросают! Мы вернемся все, — жестко произнес полковник, и, уже намного тише, так, что никто не расслышал этих слов: —… или все здесь останемся.

— Пить, — хрипло выдавил из себя Осипов. — Парни, дайте попить?

— Держи, — Басов поднес к губам своего бойца собственную флягу. — Осторожнее! Давай, еще глоток!

Полковник не заметил, как это произошло. Мгновение – и глаза Осипова закатываются, и он вновь безвольно обмякает на носилках, а струйка воды из фляжки стекает по небритой щеке. Басов торопливо коснулся шеи бойца – нет, все в порядке, пульс прощупывается, пускай и слабый. А это значит, шанс, что все закончится хорошо, еще остается.

Глядя на полковника, Бурцев не мог не испытывать уважения к этому человеку. Олег понимал, что творится в душе Басова, но для своих подчиненных командир все равно оставался собранным, решительным, уверенным в себе, заражая и других этой уверенностью. Просто полковник верил – верил в то, что сражается за правое дело, а, значит, просто обязан победить, если хоть немного справедливости осталось еще в этом мире. И еще он верил, что все они выживут, назло врагу или безжалостной судьбе, выживут, чтобы продолжить свою борьбу. Ну а для того, чтобы выжить, сейчас требовалась самая малость – двигаться, ведь движение это жизнь.

— Привал закончен! — отрывисто скомандовал Алексей Басов, резко, словно пружиной подброшенный, поднимаясь на ноги. — Встать, бойцы! Подтянулись! Олег, на раз-два, подхватили!

Азамат Бердыев, снова нацепив на себя весь свой арсенал, привычно занял место в голове колонны, готовый встретить первым любую опасность. А Олег Бурцев по команде полковника подхватил носилки, вновь услышав, как слабо стонет Матвей Осипов – бывший омоновец упрямо цеплялся за жизнь, но все реже и реже приходил в сознание. Уставшие руки пронзила ставшая привычной тупая боль – мышцы едва не лопались от напряжения, и недолгий отдых мало что изменил.

— Готов? — Басов окликнул Олега сзади – полковник, как обещал, поменялся с товарищем местами. — Двинулись! Азамат, ты наши глаза и уши! Смотри в оба и рук не снимай с оружия! Ничего еще не закончилось! Вперед!

Бердыев, забросив за спину висевший на плече стволом вниз РПК-74М, и поудобнее перехватив свой "калашников", чтобы немедленно открыть огонь в случае необходимости, снова оказался во главе отряда. Он честно старался помочь своим товарищам, пыхтевшим и сопевшим за его спиной под тяжестью четвертого выжившего бойца, который уже даже не стонал в ответ на не слишком аккуратные толчки и тряску. Людям, проделавшим огромный путь, успевшим побывать в бою, а вот отдохнуть нормально не успевшим, было тяжело, и с каждым шагом становилось отнюдь не легче. Они не забывали, что враг близко, но усталость брала свое, и потому никто из троих – Осипов был точно не в счет – не услышал слабое жужжание, звук, явно чуждый этому лесу. А когда жужжание превратилось в мерный гул, разорвав небо над их головами, оказалось слишком поздно.

Беспилотный разведчик RQ-1A "Предейтор" описал уже столько кругов над лесом, что на земле потеряли им счет. "Дрон" был способен находиться в воздухе до шестидесяти часов – при небольшом удалении от базы. Ни один живой пилот не выдержит полет такой продолжительности, и тут не поможет ни индивидуальное меню, ни микроволновка, чтобы разогреть сухой паек, ни туалет. А остававшиеся на земле операторы "Прейдетора" могли менять друг друга, не доводя себя до такой степени переутомления, когда не понимаешь, что делаешь за этим пультом и что видишь на экранах перед собой.

Этот RQ-1A находился в небе сравнительно недолго. Его подняли в воздух спустя несколько минут после того, как прогремели взрывы на нефтепроводе, и сейчас беспилотник кружил на небольшой высоте над бескрайним лесом, шаря по земле объективами своих камер – инфракрасной и пары обычных, передававших изображение в видимом диапазоне. От первой пользы сейчас было явно больше – любой излучающий хоть немного тепла объект отчетливо различим в прохладную погоду на большом расстоянии, а благодаря умелой маскировке и хорошему камуфляжу от невооруженного глаза можно легко укрыться, тем более, в дремучем лесу.

Широко раскинув узкие прямые крылья, "Предейтор", благодаря маскирующей окраске, почти неразличимый на фоне пасмурного неба, совершал облет отведенной именно ему зоны ответственности, фиксируя любое движение на земле. Поршневой восьмидесятисильный мотор "Ротакс", очень экономичный в плане расхода топлива, позволял развивать скорость двести двадцать километров час, но сейчас разведчик летел с крейсерской скоростью вдвое меньшей, и операторы, находившиеся за полсотни миль, на земле, на одной из опорных баз Сто первой воздушно-штурмовой дивизии, могли отчетливо видеть все, происходящее в бескрайнем русском лесу.

Сами операторы, кстати, несмотря на то, что находились на земле в безопасности и относительном комфорте – можно покурить, выпить чашку кофе и не спеша пожевать сэндвич – не расслаблялись. "Предейтор" двигался по заложенному в его бортовой компьютер маршруту, а от его "экипажа" требовалось постоянно наблюдать за обстановкой, всматриваясь до рези в глазах, в удивительно однообразную картинку на широкоформатных мониторах.

— Контакт! — Один из операторов вздрогнул, подавшись вперед, когда на сером фоне экрана проступили ослепительно-белые пятна – так программа отображала теплоконтрастные объекты, попавшие в объектив инфракрасной камеры беспилотника.

— Квадрат Браво-семь, — зачастил его напарник, сверяясь с данными навигационной системы. — Три отметки. Нет, четыре!

— Переходим на ручное управление!

— Рождер, командир! Автопилот отключен!

Руки операторов легли на рычаги самых настоящих штурвалов – все было похоже на дорогой симулятор. А где-то далеко беспилотный разведки, паривший над суровой русской тайгой, накренился, выполняя разворот и будто соскальзывая вниз с невидимой горки.

— Опускаемся до трехсот футов, — приказал командир экипажа, крепок стиснув ручки управления. — Провести опознавание цели! Черт возьми, — усмехнулся он, покосившись на напарника, — хоть это и русские, не хочется влепить ракету в каких-нибудь грибников!

"Предейтор" четко выполнил маневр, развернувшись в сторону обнаруженных целей и направив туда, вниз, объективы всех своих камер. Несколько минут – и четверку людей, пробиравшихся через лес, можно было увидеть в оптическом диапазоне. Сперва – скопление темных точек на сером фоне, затем – фигурки в камуфляже, мелькавшие среди зарослей кустарника, порой исчезая под сенью раскидистых крон.

— Они что-то тащат! Кажется, носилки!

Люди внизу вдруг, как по команде, бросились под деревья – наконец-то услышали звук мотора пролетевшего чуть ли не над их головами беспилотника. Еще секунда, и на земле что-то сверкнуло, как будто там, в лесной чаще, заработала сварка.

— Дьявол! Они стреляют по нам! Мы под обстрелом!

Операторы не видели летящие с земли к "Предейтору" трассеры. Но четкая картинка на экранах вдруг сменилась мерцающей рябью – где-то над тайгой падал сбитый метким огнем с земли беспилотник.

Американского "Хищника" они заметили слишком поздно – сказалась жуткая усталость последних часов. И только когда беспилотник вынырнул из-за деревьев, возникнув едва ли не над головам партизан, сквозь шум в ушах Олег Бурцев услышал мерное жужжание его двигателя. Секунду спустя по лицам скользнула смазанная тень.

— Воздух! — Азамат Бердыев первым вскинул автомат, и, удерживая "калашников" одной рукой, выпустил поверх голов своих товарищей длинную очередь. — Беспилотник!

— Живо под деревья, — приказал Басов. — Падлы, достали все же!

Узкокрылый "Предейтор" серым коршуном накинувшийся на отряд, описал неправильный круг, опускаясь все ниже, словно для того, чтобы лучше рассмотреть застигнутых врасплох людей. Полковник знал, чем чревата встреча с этим "летающим роботом" – их местоположение наверняка известно противнику, и сюда, скорее всего, уже летят вертолеты с десантом. В прочем, можно обойтись и без этого – "Предейтор" вполне может быть вооружен, пусть всего одной-двумя ракетами "Хеллфайр", но против трех, ну, даже четырех человек, этого хватит с лихвой, и не придется лишний раз рисковать жизнями американских парней.

— Ходу, Олег! — Алексей торопил напарника, кожей чувствуя, как по спине движется прицельная марка. — Бегом!

Басов с Бурцевым, удержавшись от того, чтобы бросить носилки, метнулись под крону ближайшего дерева, и уже там опустили Матвея на землю. Полковник вскинул автомат, по привычке лязгнув затвором, хотя патрон уже был в стволе, и, кое-как поймав в прорезь прицела опустившийся уже метров до ста, или еще ниже, беспилотник, нажал на спуск.

Два автомата залаяли хором, выпуская в небо поток свинца. Бежать все равно нет смысла – "Предейтор" так и будет висеть над ними, кружить и кружить, указывая цель доблестным парням из Армии Соединенных Штатов. Олег Бурцев подскочил к увлеченно палившему в небо Бердыеву, на бегу крикнув:

— Пулемет! Быстрее!

Азамат, прервавшись на секунду, швырнул товарищу его РПК-74М с заранее примкнутым снаряженным магазином. Все, что оставалось Олегу, на лету поймавшему оружие обеими руками – откинуть приклад, отжать предохранитель, взвести затвор, отведя рукоятку заряжания назад до упора и отпустив ее. Что он и сделал. А затем, прицелившись, задержав на миг дыхание, нажал на спуск.

— Сука! Получай!

Для гвардии старшего сержанта в этом самолете, чертившем ровные круги над его головой, обратившем вниз бесстрастный взгляд бортовых телекамер, воплотились разом все враги. Все они, до единого, смотрели сейчас на суету трех человек, опасно балансировавших между жизнью и смертью. И Бурцев, не жалея патронов, не чувствуя отдачи, стреляя и стрелял, инстинктивно избегая длинных очередей и видя, как уходят в серое небо бледными росчерками покидающие ствол пули.

Под сосредоточенным огнем из трех стволов "Предейтор" сделал еще полтора круга – и, задымившись, качнув крыльями влево-вправо, вдруг накренился и камнем устремился к земле.

— Горит! Он горит! — закричал сам не свой от дикой радости сержант. — Получи, падаль!!!

Непонятно было, кому улыбнулась удача, чьи пули настигли летающего "соглядатая", да это было и не важно. Беспилотник исчез за деревьями, упав на землю без взрыва и прочих спецэффектов – взрываться на его борту было попросту нечему. На какое-то время, пусть весьма недолгое, противник вновь потерял из виду группу партизан.

— Завалили!!! Мы сделали его!!! — Алексей Басов победно потрясал над головой "калашниковым". — Молодцы, ребята!

— Теперь они от нас не отстанут!

— Они и так не отстанут, — помотал головой полковник. — А пока пусть попробуют сначала нас отыскать. Азамат, навигатор цел еще?

Для того чтобы достать прибор спутниковой навигационной системы, стойко переживавший все тяготы партизанских будней, Бердыеву пришлось отложить автомат и стащить ранец со спины.

— Держи, командир! — Сержант бросил компактный прибор Басову, а тот ловко поймал его одной рукой – вторую полковник не снимал с оружия.

Положение их группы было отмечено на экране большой пульсирующей точкой. А совсем рядом с ней полз, извиваясь, пунктир заветной линии, за которой партизан ожидало спасение.

— Мы почти на границе зоны ответственности американцев, — произнес Алексей Басов, глаза которого блестели от счастья. — Нужно пройти совсем немного!

Известие о том, что они почти выбрались из опасной зоны, подхлестнуло бойцов, придав им новых сил. Американцы, с самого начала лицемерно заявлявшие, что их присутствие на территории России – никакая не оккупация, придерживались определенных правил, и партизаны знали об этом. Разумеется, правила и существовали для того, чтобы их нарушать, но лес, простиравшийся на сотни верст, все равно не был одинаково опасным. Если прямо здесь янки могли делать все, что угодно – бомбить, заливать напалмом, расстреливать ракетами – и могли оправдать свои действия, то, стоит пройти еще пару километров, они вынуждены будут озираться после каждого выстрела, и бить, только убедившись наверняка, что рядом нет посторонних, что некому будет выложить во "всемирную паутину" очередную запись "бесчинств" американских солдат.

— Бойцы, продолжаем движение, — скомандовал Басов, окрыленный мыслью о том, что пройти осталось совсем немного, и можно будет перевести дух, не озираясь постоянно в поисках опасности. — Олег, давай, подхватили носилки, и ходу, ходу, ходу!

Вкладывая в этот рывок последние силы, партизаны, вымотанные, казалось, до предела предыдущим маршем, бросились со всех ног, чудом угадывая верное направление и чувствуя, как дышит в спины погоня. Они выиграли еще один бой и верили, что заслужили этим хотя бы крохотный шанс.

В расположенном за десятки миль от места боя штабе командир аэромобильной бригады, обеспечивавшей безопасность строящегося нефтепровода, довольно потер руки – эти русские идиоты выдали себя с головой, как только открыли огонь по "Предейтору". Сбитый беспилотник, конечно, жаль, чертовски дорогая игрушка, и очень полезная. Но это всего лишь механизм, пусть и весьма сложный, "Дядя Сэм" богат, он может сделать таких тысячи, и лучше лишиться "дрона", чем потерять живых людей.

— Лейтенант, координаты места падения "Хищника" известны? — командир бригады взглянул на офицера связи, окруженного с трех сторон мониторами и приборными консолями.

— Так точно, сэр! Данные получены!

— Передайте координаты авиации! Русские не могли уйти далеко! Пора разделаться с ними!

— Слушаюсь, сэр!

Лейтенант застучал по клавишам, а стоявший над ним полковник усмехнулся – глупые русские только зря теряют время. Завалили "Хищника", думают, что смогут уйти, но ведь все напрасно. Несколько минут – и от очередной группы фанатиков-террористов останутся лишь воспоминания. Связист рядом уже кричал в эфир чьи-то позывные, скоро над головами русских будут кружить стянутые со всей округи самолеты, и никто не выживет под тем градом бомб, что обрушится на этих глупцов.

Огромный бомбардировщик В-52Н "Стратофортресс" величаво парил на высоте двенадцать тысяч метров – несколько меньше, чем составлял потолок двухсоттридцатитонной машины, но достаточно высоко, чтобы на земле едва могли расслышать доносящийся из поднебесья гул турбин. Восемь турбореактивных двигателей "Пратт-Уитни", попарно укрепленных на подкрыльных пилонах, держали в небе крылатую махину, в кабине которой, отрезанные от привычного мира тонкой обшивкой фюзеляжа и нескончаемыми милями пустоты, дремали, пытаясь устроиться поудобнее в катапультируемых креслах, пять человек – экипаж стратегического бомбардировщика.

Люди не принимали сейчас никакого участия в управлении полетом своего самолета. "Стратофортесс", подчиняясь командам "автопилота", бортового компьютера, получавшего данные о координатах от инерциальной навигационной системы "Хониуэлл" AN/ASN-131, простой и надежной, ходил по замкнутому маршруту, представлявшему окружность радиусом почти пятьдесят миль. В небе не было никаких ориентиров, приметных вех, по которым можно отмечать путь. Все, что видели пилоты – зиявший прорехами облачный ковер, серое покрывало, укутавшее землю. Иногда сквозь рваные дыры в этом покрове удавалось разглядеть бескрайний лес, буро-зеленый простор, по которому змеились серебристые ленты рек, что нести свои воды к не такому уж далекому от этих мест Белому морю.

— Какого черта здесь мы вообще нужны? — Капитан Митчелл, второй пилот, в прямом и переносном смысле – правая рука командира экипажа, потянулся, меняя позу, когда тело от неподвижности начало заткать. — Компьютер со всем справляется не хуже человека, он не устает, не отвлекается. Давно пора перевести все бомбардировщики на дистанционное управление. Было бы неплохо – сидишь на земле, с пивом и гамбургером, жмешь на кнопки, а где-то за тысячу миль на головы каких-нибудь ублюдков падают сброшенные по твоей команде бомбы!

Полковник Колин Руперт ничего не сказал в ответ – отчасти потому, что было лень тратить силы даже на такую мелочь, а отчасти – потому что маявшемуся от скуки экипажу нужно было хоть как-то развлечься, так что пусть треплются, если это не мешает делу. Тем более, полковник был во многом согласен со своим вторым пилотом, ведь тогда, над водами Баренцева моря, они оба уже успели попрощаться с жизнью, падая в море на поврежденной машине, с трудом удержав тогда в воздухе расстрелянный в упор русским перехватчиком "Стратофортресс" и таки дотянув до Норвегии, где не приземлились – рухнули на первую попавшуюся полосу. За несколько минут шесть человек, шесть летчиков, постарели на несколько лет, но им еще повезло – чертов русский "Фоксхаунд" за несколько мгновений свалил три В-52Н, и не все члены экипажей атакованных машин смогли воспользоваться катапультой.

— "Предейторы" ведут разведку, управляясь с земли по радио, — развивал мысль вошедший во вкус Митчелл. — И не только разведку – они могут сразу же атаковать обнаруженную цель ракетами "Хеллфайр", а если с земли ответят огнем, операторы ничем не рискуют. Ведь то же можно сделать и с нашими "динозаврами". Наверное, опять экономят! Проще послать в пекло простых американских парней, чем потратить несколько миллионов на то, чтобы создать хренов компьютер, и путь он воюет, сколько угодно!

Колин Руперт снова промолчал. Всегда считалось, что экипажи стратегических бомбардировщиков рисковали намного меньше других пилотов – истребителей и штурмовиков, выходивших в атаку на цели, видимые невооруженным глазом. Вся работа "Стратофортрессов" заключалась в том, чтобы выйти на рубеж пуска, отстоящий от цели на добрую тысячу миль, избавиться от своих ракет и спокойно вернуться домой. И в тот майский день все должно было быть именно так – но русские перехватчики, появившись тогда, когда их никто не ждал, заставили вспомнить, что на войне можно и умереть.

За тот бой им объявили благодарность, всем, кто выжил, кто добрался до земли целиком, а не по частям. Благодарность и недолгий отпуск – вот и все, что они получили. А потом снова пришлось возвращаться на войну. И командир Девяносто второго бомбардировочного авиакрыла, вдохновляя остальных пилотов, совершал вылеты едва ли не чаще, чем любой другой его экипаж.

Тяжелый бомбардировщик В-52Н "Стратофортресс" оказался самолетом, намного более универсальным, чем новейшие многофункциональные истребители вроде "Раптора" или "Страйк Игла". Именно стратегические "Боинги" начали операцию "Доблестный удар", выпустив из-за горизонта такую тучу ракет AGM-86C по позициям русских, что вражеская система противовоздушной обороны захлебнулась. Это уже потом в пробитые бреши ворвался поток палубных "Супер Хорнетов", добивая ошеломленных русских, а начали все именно пилоты "Стратофортрессов", да еще подводники, посылавшие вдогон свои "Томагавки". Это они обеспечили успех воздушного наступления, добыв победу в бою.

Тогда им сказали, что все, закончилось, что они – герои и просто молодцы, что мир счастливо избежал ядерной войны. Полковник Руперт был готов в это поверить, ведь он сам видел понуро бредущих русских солдат, целые колонны русских, обезоруженных, сопровождаемых чисто символически конвоем. Но это было только начало. Многие враги сдались в плен, сложил оружие, но были другие, те, кто ушел в леса, и теперь наносил стремительные, внезапные и точные удары. И снова гибли американцы, а это означало, что вновь нашлась работа и для крылатых "ветеранов" В-52Н.

Враг поменялся – вместо армии, вооруженной всеми видами оружия, имеющей четкую структуру, центры управления, по которым так хорошо наносить удары крылатыми ракетами, пришли классические партизаны, летучие отряды, не имеющие даже какой-то постоянной базы. А потому изменилось и оружие, и сейчас в грузоотсеке, на многозамковых бомбодержателях вместо "умных" ракет были подвешены свободнопадающие бомбы "Марк-82" калибром пятьсот фунтов, всего двадцать четыре штуки – намного меньше, чем мог поднять в небо огромный мощный "Стратофортресс". Простое, грубое, даже примитивное оружие – но способное стать смертоносно опасным в сочетании с бортовой прицельно-бомбардировочной системой IВМ-"Рейтеон" ASQ-38, дополненной обзорно-навигационной системой AN/ASQ-151. Последняя, включавшая низкоуровневую телевизионную камеру и тепловизор, позволяла вести поиск целей автономно и в любое время суток. Но "Стратофортресс" был не одинок – в тесной связке с ним действовали беспилотные разведчики RQ-1A "Предейтор" и более мощные RQ-4A "Глобал Хок", и даже спутники типа "Ки Хоул-11", а потому лишенные каких-либо систем наведения бомбы – такими же когда-то стирали в пыль немецкие и японские города – ложились с поистине убийственной точностью. В прочем, использовать свое оружие экипажу полковника Руперта пока так и не довелось. А потому приходилось, вот как сейчас, коротать время за бессмысленной, в общем-то, беседой.

"Стратофортресс" неожиданно оказался более приспособленным для миссий COIN, чем даже специально созданный для борьбы еще со вьетконговскими повстанцами АС-130, "летающая канонерка". "Милитаризованному" транспортнику "Геркулес" требовалось опуститься на малую высоту, чтобы вести точный огонь из бортового оружия – стопятимиллиметровой гаубицы, автоматических пушек и пулеметов "Миниган". Опуститься – и подставиться под ответный огонь с земли, под ракеты ПЗРК.

Экипаж "канонерки" вынужден вести бой со своим противником на равных, заведомо дав находящемуся на земле врагу шанс на победу. Совсем другое дело "Боинг", сбрасывающий бомбы из-за облаков но с потрясающей точностью – максимальный эффект при почти полном отсутствии риска. В прочем, кое-кому из экипажа В-52 даже этого уже было недостаточно:

— Вот, например, "Рипер" может находиться в воздухе двое суток, ему не нужна дозаправка, которая может угробить экипаж и без помощи противника, — продолжал развивать идею капитан Митчелл, приободренный тем, что его товарищи по оружие молчали, но вроде бы с одобрением. — Экипаж не совершит ошибку из-за усталости, потому что пилоты запросто могут отдохнуть, попить пивка, отлить, а не терпеть и мучаться в ожидании посадки, просто менять друг друга хоть каждый час.

Четыре человека, офицеры Стратегического воздушного командования ВВС США, по долгу службы не склонные к пустой болтовне, откровенно скучали, и потому без возражений слушали рассуждения своего пятого товарища. Вообще-то в экипаж стратегического "Боинга" по штату входило шесть человек, но – вот она, печать времени, новые обстоятельства, изменившие очень многое из того, что казалось привычным, незыблемым – вылеты давно уже совершались в "облегченном составе". Операторы систем радиоэлектронной борьбы давно уже прохлаждались на земле, или поменяли квалификацию, научившись чему-то более полезному, ведь новый враг не имел ни дальнобойных ракет "земля-воздух", ни истребителей-перехватчиков, от которых бы нужно было отгораживаться, кутаясь в "одеяло" электромагнитных помех, слепящих головки наведения и радары.

Противник, скользивший бесплотными тенями в сумраке бескрайнего леса, вообще не имел тяжелого оружия, но то, что было, использовал с максимальной эффективностью. Враг мог появиться где угодно и когда угодно, атаковав внезапно, и столь же внезапно исчезая, растворяясь в вековой чаще. И потому в небе над тайгой, так высоко, что на земле едва был слышен гул могучих турбин, кружили гиганты "Стартофортресс". Тяжелые бомбардировщики, дозаправляясь прямо в полете, могли оставаться в воздухе сутки и даже больше, пока не уставал экипаж, а при скорости в тысячу километров в час, на самой границе звукового барьера, "бомбовозы" могли оказаться в нужной точке своего района ответственности за считанные минуты, обрушив на головы русских смертоносный град. Неуязвимый для легкого вооружения русских партизан, В-52 кружил и кружил над землей ангелом возмездия, терпеливо выжидавшим, пока в прицеле появится враг.

— Громила-один, это Альфа-шесть, прием! — Голос наземного координатора полетов вырвал командира экипажа из блаженного расслабления, напомнив в одно мгновение, что все они пока еще находятся на войне. — Прием, как слышите меня?

— Я Громила-один, на связи!

Колин Руперт подобрался, напрягся, сбрасывая с себя сонную одурь, и остальные члены экипажа уже были готовы действовать.

— В квадрате Браво-семь обнаружен противник.

— Это на самой границе зоны ответственности, — заметил штурман, колдовавший над приборной панелью бортовой навигационной системы. — Если немного ошибемся, отбомбимся по русской территории, будут проблемы!

"Стратофортесс", могучая стальная птица, не был волен выбирать, куда лететь. Бомбардировщик упорно держался одного района, полосы шириной сто миль, осью которой была ниточка строящегося нефтепровода. Невидимую черту, проведенную политиками, вечно ставящими палки в колеса людям в погонах, пересекать было запрещено, тем более было запрещено применять оружие за пределами разрешенной зоны, и командиру экипажа это было хорошо известно. Армия США не оккупировала Россию – она просто охраняла американских граждан, находящихся на русской территории, а, значит, там, где не было американцев, нечего было делать и американским солдатам, в том числе, и пилотам полковника Руперта.

— Если нарушим границу – хреновы политики, всякие умники из Госдепартамента, нас сожрут живьем, — согласился со штурманом капитан Митчелл.

— Достанем русских, пока они на нашей территории, — процедил командир экипажа "Стратофортесса", искоса взглянув на второго пилота. — Им не уйти!

— Громила-один, я Альфа-шесть, — снова напомнила о себе далекая земля. — Приказываю уничтожить цель! Передаю точные координаты…

— Вас понял, — спокойно отозвался командир экипажа. — Квадрат Браво-семь. Меняю курс. Подлетное время – четыре минуты.

— Будьте осторожны, Громила-один, — предупредил безликий голос, в которой динамик рации убил любой намек на человеческие эмоции, словно с экипажем разговаривал какой-то фантастический робот. — Террористы сбили "Хищника"! Возможно наличие зенитных ракет!

— Черт возьми, — негромко присвистнул капитан Митчелл. — Зубастые ребята, мать их!

— К дьяволу, — отрезал командир. — Мы разделаемся с ублюдками! Отключить автопилот! Курс три-пять-ноль!

Сейчас Руперт и Митчелл действовали, как одно целое. Несколько касаний приборной панели – и самолетом вновь управляет его экипаж. Рычаг управления идет влево, и одновременно громадный "Боинг", двухсоттонная крылатая махина, плавно разворачивается, а в "голосе" его турбин слышится скрытая ярость – это второй пилот увеличил обороты.

За четыре минуты несколько пеших, уже проделавших огромный путь по дикому лесу, причем отнюдь не прогулочным шагом, не смогут уйти далеко. Сбитый "Хищник" успел получить точные координаты цели, отряда русских террористов, ставшие точкой отсчета для экипажа "Стратофортресса". Как бы ни спешил враг, он все равно будет поблизости, а на борту В-52Н достаточно бомб, чтобы перепахать несколько акров, причем – не по одному разу.

Противник там, внизу, это не более чем мишень, и опасен он ровно столько же, сколько картонный силуэт на противоположном конце стрельбища. Русские могут бежать, сломя голову, или затаиться, надеясь, что их не заметят – исход будет один. Они не услышат ничего, только стон воздуха, рассекаемого стабилизаторами мчащихся к земле бомб, и погибнут, даже не успев осознать, что это летит к ним с небес смерть.

— Командир, мы на месте, — сообщил штурман.

Экипажи "Стратофортрессов" очень редко видели свои цели. Они наносили удар из-за горизонта высокоточными крылатыми ракетами – или бомбили с высоты нескольких миль, так, что разглядеть что-либо на земле было просто невозможно. Вот и сейчас под крылом "Боинга" были лишь клубящиеся облака, но полковник Руперт не сомневался, что их цель точно там, куда указывает штурман, мастер своего дела.

— Открыть бомболюки, — приказал командир экипажа. — Сбросить бомбы!

Створки люков в "брюхе" бомбардировщика плавно разошлись в стороны, и в узкие щели один за другим, скользнули остроконечные цилиндры пятисотфунтовых бомб. Разгоняясь под воздействием собственного веса, бомбы "Марк-82", лишенные каких-либо систем самонаведения, устремились к земле, пробивая облачную пелену, расходясь широким конусом, вершиной которого и был сам "Стратофортресс".

— Сброс произведен! — четко доложил капитан Митчелл.

Несколько мгновений – и внизу все покрывается "кустами" взрывов, сливающимися в сплошное море огня. Две дюжины авиабомб, падающих по прихотливой траектории, лишь слегка сглаженной стабилизаторами, засеяли огромное, с несколько футбольных полей, пространство, перемалывая там все, перепахивая осколками. Они падали беспорядочно, не давая шанса укрыться, предсказать, куда именно будет нанесен удар, где грянет очередной взрыв – враг мог метаться из стороны в сторону, тщетно пытаясь спастись, но всюду он будет натыкаться на стену пламени и секущий ливень из раскаленного свинца. Никому не выжить под этим адским дождем.

— Альфа-шесть, я Громила-один, прием!

Колин Руперт бесстрастно повторял свои позывные, запрашивая землю. Полковник никогда не видел убитых им врагов, и сейчас не испытывал ничего, похожего на раскаяние или угрызения совести при мысли о том, что секунду назад оборвал еще несколько жизней.

— Слышу вас, Громила-один!

— Задание выполнено, — доложил Руперт. — Цель поражена. Жду дальнейших указаний.

— Громила-один, возвращайтесь на базу!

"Стратофротресс", израсходовавший весь боекомплект, полегчавший за минуту на пять с половиной тонн, серой тенью скользнул над облаками, разворачиваясь в сторону своей базы. Экипаж полковника Руперта выполнил приказ. Через несколько минут в зоне нанесения удара будет беспилотник, который оценит результаты атаки. Если сделанного окажется мало, бомбардировка повторится. С русскими все равно будет покончено. Хотя сами они не были готовы так легко смириться с очевидным.

Уставшие, двигавшиеся на пределе человеческих сил, люди, не слышали гул парящего над облаками самолета, даже когда крылатая машина оказалась почти над их головами. Все, что они слышали – собственное хриплое дыхание и биение работавшего "на предельных оборотах" сердца, казавшееся оглушающим грохотом. И только нарастающий вой, противный, словно плач на похоронах, заставил их остановиться, прислушавшись ко все более отчетливому звуку.

— Что за черт?! — Олег Бурцев вертел головой, пытаясь понять, откуда идет этот странный звук. Казалось – отовсюду разом. — Командир, ты тоже слышишь это?

Алексей Басов ответить не успел. Вой, волной накрывший группу, замершую на небольшой прогалине, вдруг оборвался грохотом взрыва, и на пути партизан поднялась стена дыма и огня. А затем бомбы упали слева и справа, и ударная волна сбила людей с ног, а осколки с визгом прошли над головами, срезая молодые деревца, словно гигантская пила.

Партизаны не прятались, тем более, не бежали – некуда было бежать, и не от кого прятаться. Огненный вал прокатился по дремучему лесу, взрывы с корнем выкорчевывали огромные деревья, столбы огня вздымались повсюду, и земля под ногами не переставал дрожать.

— Это бомбардировка! — Голос Басова увяз, потерялся в грохоте взрывов, и только по движению губ Бурцев разобрал, что хотел сказать командир. — Нас бомбят с большой высоты! Олег, давай за мной, в воронку! Азамат, не отставай!

Полковник не был ни пилотом, ни артиллеристом, но помнил старую мудрость о том, что снаряд не попадает дважды в одно место. И потому он повел своих бойцов к еще дымящейся свежей воронке, вырытой взрывом бомбы там, где недавно стеной возвышался колючий кустарник, такой, что без топора нечего и думать пройти сквозь него. Басов с Бурцевым, не бросившие носилки, на которых безжизненной грудой лежал их боевой товарищ, бежали первыми, за ними спешил Бердыев, так и не расставшийся с оружием, бряцавшем при каждом шаге бывшего танкиста.

Ухитрившись не выпустить из рук носилки, ставшие вдруг невероятно тяжелыми и неудобными, полковник и сержант спустились на дно воронки, а когда на краю ее оказался Азамат Бердыев, рядом разорвалась еще одна бомба. Ударная волна подхватила партизана, с размаху швырнув его вниз и приложив лицом. А сверху на бойцов летели поднятые взрывом в воздух комки земли. Один из них ударил по макушке Олега Бурцева, заставив десантника громко выругаться.

— Замерли все, — приказал Басов, убедившись, что все его люди на месте, — не высовываться!

Олег Бурцев и не думал покидать даже такое, ничуть не казавшееся безопасным, убежище. Бывший гвардии старший сержант, а ныне обычный партизан, только теперь понял, как чувствует себя таракан, застигнутый не вовремя зашедшим на кухню хозяином на обеденном столе. Беги, не беги – в любой миг на тебя сверху может обрушиться свернутая в трубочку газета, от которой уж точно не увернешься.

Все, что хотелось Олегу сейчас, это скатиться на дно воронки, свернуться там калачиком, зажмуриться, закрыть руками голову, и сделать вид, что вокруг ничего не происходит. Раньше, в горах Чечни, десантник хотя бы видел противника, мог стрелять в ответ, надеясь, что зацепит врага, но теперь, когда враг кружил на высоте нескольких километров, так что даже звук турбин не достигал земли, вся выучка, весь боевой опыт, все мастерство владения оружием, были бесполезны, против слепо мчащейся к земле бомбы.

Очередной взрыв прогремел так близко от укрытия партизан, что края воронки начали осыпаться, грозя заживо похоронить горстку храбрецов. Ударная волна прокатилась по выемке, и Бурцеву показалось, что по голове его хорошо приложило кузнечной кувалдой. В ушах зазвенело, в носу что-то влажно захлюпало – Олег утерся, и увидел кровь на грязной, испачканной в земле ладони. А затем наступила тишина, и потребовалась не одна минута, чтобы понять, что это – отнюдь не последствия контузии.

— Бомбы закончились, — хрипло произнес над самым ухом десантника Алексей Басов, тоже грязный, с безумным блеском в вытаращенных глазах. — Суки, сожрали! — Полковник вскинул сжатый кулак, словно грозя серому пасмурному небу: – Хрена вы нас достанете! Все, парни, выбираемся! Гляньте, как Матвей, жив ли?

— Дышит! — Азамат Бердыев улыбнулся, словно это была самая счастливая новость в его жизни.

— Полезли, ребята! Олег, берем носилки! Аккуратнее!

Партизаны, карабкаясь по крутому склону, скользя вниз и с трудом удерживаясь на ногах, выбрались на поверхность и замерли – леса, через который они пробирались с такими мучениями, больше не было. На километр вокруг, или даже больше, простирался самый настоящий лунный ландшафт. Всюду дымящиеся кратеры воронок, задранные к неб корни выкорчеванных взрывами деревьев, а под ногами при каждом шаге ощутимо скрежещут щедро напитавшие землю осколки.

— Мать твою! — Олег вдруг представил, что осталось бы на месте города, избери его своей целью американский самолет. Несколько кварталов, десятки домов, были бы превращены в груды битого камня, погребя под собой сотни жильцов.

— Идем! Живее! Не спать, мужики!

Какие картины родились при виде того, что осталось от векового леса, в сознании полковника Басова, для его товарищей осталось тайной, но командир группы спешил увести своих бойцов подальше отсюда. Хотя бы потому, что на открытой местности они были хорошо заметны для вражеских беспилотников.

Американский полковник в нетерпении барабанил по столешнице, ожидая доклада операторов, выводивших в район нанесения удара еще один беспилотник – "Стратофортресс" сделал все, как надо, отбомбился и теперь возвращался на базу, от него, от экипажа бомбардировщика, ничего больше не зависело. Но подтвердить результаты атаки было все же необходимо.

— Сэр, подлетное время "Хищника" – пять минут! — доложил один из операторов, худосочный бледный очкарик, самый настоящий "ботаник". В годы кадетской юности полковника таким не было места в армии, а теперь светлая голова на плечах, пусть узких и сутулых, ценилась побольше, чем могучие бицепсы, особенно, если кроме бицепсов ничего больше и не было.

— Черт возьми, что вы тянете?! О, как долго!

Операторы "Предейтора", мчавшего к заданной точке "на всех парах", не обращали внимания на мучавшегося в ожидании командира. Беспилотник двигался по заранее заложенному маршруту, но "экипаж" постоянно отслеживал "картинку" с бортовых камер – инфракрасной и обычной телевизионной, низкоуровневой, позволявшей вести наблюдение при плохой освещенности.

— Мы в зоне нанесения удара! Вывожу изображение с камер на главный экран!

Огромная жидкокристаллическая панель мигнула, и собравшиеся в командном центре офицеры, в том числе и командир аэромобильной бригады Сто первой дивизии, ответственной за безопасность американского персонала на всем Севере России, увидели огромное пространство, испещренное язвами воронок – следами недавней беспощадной бомбардировки. Удар "Стратофортресса", кажется, уничтожил все живое на нескольких десятках, если не сотнях акров. Свободнопадающие бомбы, точку попадания которых невозможно предугадать, были коварным и жутким оружием, страшнее было бы, имей этот В-52 на борту напалм, но и того, что было, хватило, чтобы вызвать трепет в сердцах военных, которые сами знали, на что шли, отдавая приказ о воздушном ударе.

— С русскими покончено, — произнес кто-то. — Что бы могло уцелеть там?

И тотчас оператор, словно назло говорившему, сообщил на все помещение:

— Есть сигнал! Группа теплоконтрастных целей!

"Предейтор" описал круг, выходя на группу людей, как раз выбравшихся из густой рощи на обширную поляну. Оператор тронул ручку управления, заставляя беспилотник снизиться, чтобы цель оказалась как раз в фокусе высокочувствительных камер разведчика.

— Это они! — зло прорычал полковник. — Живучие, ублюдки!

— Сэр, цель в зоне поражения! Готов к атаке!

Беспилотный самолет "Предейтор" был отнюдь не безобидным разведчиком – на пилоне под фюзеляжем "дрона" была подвешена противотанковая ракета AGM-114A "Хеллфайр" с лазерным наведением. И луч лазерного целеуказателя, обязательно входившего в комплектацию авионики "Хищника", был нацелен в спины сорвавшихся с места, бросившись бежать, людей в грязном камуфляже. Оператор, положив руку на панель управления, выжидающе взглянул на командующего.

— Уничтожьте их!

— Пуск!

Оператор нажал кнопку… и ничего не произошло. Ракета не сорвалась с пилона, устремляясь в погоню за беглецами, разматывая за собой тонкую нить дымного следа.

— Что за черт?!

— Запрещающий сигнал! — немедленно доложил оператор. — Цель только что пересекла границу разрешенной зоны, полковник, сэр!

Это была страховка от человеческой глупости, на случай, если кому-то захочется вдруг пострелять. Спутниковая навигационная система, которой оснащались почти все, за редким исключением, летательные аппараты, исправно передавала координаты, и свои, и цели, на пост управления, а компьютер, сопоставив их с заложенными в его память, выдал однозначный ответ – противник находился вне зоны ответственности. Чтобы снять блокировку, требовалось немногое – санкция вышестоящего командира, чистая формальность, и тогда "Хеллфайр" все же совершит свой первый и единственный полет.

— Полковник, сэр, жду вашей команды!

— Отставить, лейтенант, — негромко, но четко, произнес командующий бригадой. Он не верил в предначертание, но сейчас решил, что это судьба. Русские оказались там, где у него лично не было власти над их жизнями, оказались не раньше и не позже, именно в тот миг, когда должны были все разом погибнуть. — Черт возьми, как бы я хотел быть таким везучим сукиным сыном, — еще тише промолвил полковник, и затем так, чтобы слышали находящиеся радом офицеры: – Свяжитесь с русскими, дайте им координаты группы террористов, маршрут движения, все, что есть! Пусть теперь покажут, что мы не зря тратим доллары на оснащение их Сил безопасности!

Офицер связи уже запрашивал штаб ближайшего подразделения русской полиции – их было расквартировано немало вдоль границы зоны ответственности Армии США. Скоро район нахождения террористов будет надежно блокирован. Довольно зря гибнуть американским парням, их уже и так убито немало на этой земле. Полковник расслабленно выдохнул – свое дело он сделал.

Группа выбралась на большую поляну, позади остался перелесок, чудом не сметенный бомбардировкой, а впереди – обширное пространство, лишь кое-где поросшее жидким кустарником. В таком не спрячешься, не затаишься. И именно в тот миг, когда группа достигла центра поляны, и кромка леса уже приближалась, чтобы укрыть партизан, из облаков вывалился американский беспилотник.

— "Хищник"! — Басов первым заметил опасность, вернее, первым среагировал на нее, указывая на серый крест беспилотного разведчика. — Опасность!

"Предейтор" приближался, монотонно жужжа маломощным мотором, нависая над партизанами, словно неумолимый рок. Застигнутые врасплох, они были как на ладони у американцев. Глупо было бежать куда-то – никакого укрытия не найти, крылатый враг все равно опередит измученных переходом людей. Если этот самолетик вооружен – группа останется навсегда здесь, на поляне. То, что не удалось огромному бомбардировщику, способному в одном вылете сровнять с землей целый город, доделает этот почти игрушечный самолет.

Беспилотник, полого пикируя, нацелился точно на горстку растерявшихся, впавших в оцепенение людей. Бердыев, единственный, чьи руки были свободны, вновь вскинул автомат, готовый встретить противника огнем, попробовать хотя бы отогнать его, сбить прицел оператором, сидевшим где-то далеко на своей базе, в полнейшей безопасности. А Олег Бурцев просто зажмурился, зная, что даже не успеет понять, когда "Хищник" выпустит ракету, чтобы разом покончить со всеми партизанами.

Несколько секунд старший сержант слышал только гул мотора и подобный набату стук своего сердца. Ничего не происходило. Олег открыл глаза, и, не веря самому себе, увидел, что беспилотник разворачивается, вновь исчезая в вышине, зарываясь в облака, низко опустившиеся на чащу.

— Что за черт?!

— Улетает, — довольно улыбнулся Басов. — Теперь им нас не так просто достать!

Полковник понял, что группа только что пересекла ту невидимую черту, за которой даже американцы переставали быть всемогущими. У него и его людей появился еще один шанс. Судьба все это время была на диво благосклонна ко всем им, словно отдавая дань уважения людям, готовым так рисковать собственными жизнями. И не воспользоваться такой удачей было нельзя.

— Мы за пределами зоны их ответственности, — сообщил полковник. — Теперь так просто не достанут! Все, парни, ноги в руки, и рвем подальше отсюда – янки могут передумать! За мной, мужики! Марш!!!

И снова почти бегом, старясь не чувствовать оттягивающее руки, кажется, до колен, носилки, петляя меж воронок, распахнувших свои жадные пасти. Ощущение чужого, холодного и безжалостного взгляда в спину подстегивало измотанных партизан, еще несколько минут назад готовых упасть от изнеможения там, где стояли. Прежде, чем вокруг снова раскинулся лес, группа прошла почти километр, всюду видя разрушения – следы воздушного удара. А затем уже дальше, через заросли, в прежнем порядке – первым Бердыев с кучей оружия на плече, следом его товарищи с носилками. И так до тех пор, пока из зарослей на раздалось повелительное:

— Стоять на месте! Опустить оружие! Замерли!

Азамат Бердыев честно попытался отреагировать, отскочив в сторону, сбросив себе под ноги лишние "стволы", вскинув свой автомат – он по-прежнему орудовал одной рукой, кое-как удерживая "калашников". Повернулся влево, вправо, и понял, что не представляет, откуда звучал голос.

Заросли позади группы зашевелились, и на протоптанную партизанами тропу вышел человек, с ног до головы замотанный в "лохматый" камуфляж, подобранный как раз в тон осеннему лесу. Потертый АК-74 с подствольником "леший" демонстративно отвел в сторону. И в тот же миг слева от кустов отделился такой же "лохматый" силуэт, в руках также сжимавший "калашников" – АКС-74 со сложенным каркасным прикладом. Это никого не обмануло – на небольшое расстояние из малокалиберного "калаша" можно относительно точно стрелять и с рук, отдача-то слабая, не зря патрон калибра 5,45 миллиметра и получил наименование низкоимпульсного.

— Полковник Басов, — представился так и не отпустивший носилок командир группы. — Пароль – "Жуков"!

— "Рокоссовский", — отозвался подошедший слева боец, сбросивший капюшон камуфляжного одеяния, открывая лицо. — Я вас узнал, товарищ полковник. Лейтенант Ерохин, — назвался и он. — У вас раненый?

— Осколочное в живот. Большая потеря крови. Он почти не приходит в сознание.

— Хреново, — мрачно протянул Ерохин. — У нас же только санинструктор в группе, а из "медицины" – перевязочные пакеты и противошоковое с анестетиком. Ладно, следуйте прямо, товарищ полковник, временный лагерь – примерно в пятистах метрах. Осторожнее – там мины!

Басов молча кивнул и другим кивком указал своим бойцам путь. Бердыев, снова навешав на себя весь арсенал, привычно двинулся первым, но теперь партизаны расслабились, чувствуя себя непривычно спокойными – вокруг были свои. Они все же добрались до очередной цели.

Ориентиром для возвращавшихся с задания групп диверсантов была старая сторожка лесника – покосившийся сруб, потемневший от времени, с провалившейся внутрь крышей. Это могло обмануть чужаков – избушка хоть и похожа на гнилую халупу, могла вместить в себя десяток человек, если те достаточно неприхотливы. И пока преследователи, если сумеют не потерять след партизан, будут устраивать осаду сторожки, поливать ее шквальным огнем из всех стволов, как раз в спины им ударят полторы дюжины отлично вооруженных бойцов – ровно столько собралось к этой минуте в укрытом среди чащи лагере.

Басов и его бойцы оценили качество маскировки – между деревьями натянут брезент, присыпанный ветками, опавшей листвой и прочим лесным мусором, а под ним ютятся партизаны. Костров никто не жжет – надо быть идиотом, чтобы так приманивать американские беспилотники, оснащенные инфракрасными камерами. Да и со спутника при должной удаче огонь костра будет хорошо различим. Партизаны знали, на что шли, и потому обходились сухим пайком, в крайнем случае, используя специальные спиртовки, дающие не так много тепла.

При появлении новых лиц бойцы, отдыхавшие под березентовыми тентами, насторожились, кто-то по привычке схватился за оружие. Если расставленные посты пропустили кого-то, значит, все в порядке, но расслабляться не стоит.

— Командир, — к опустившим носилки на густой ковер мха партизанам подошел человек, не отличимый от остальных, в таком же, как у всех, камуфляже, "разгрузке", с АК-74 за спиной. — Наконец-то! Мы уже устали ждать! Я рад!

Басов крепко пожал протянутую руку. Партизаны не носили погон, но друг друга, тем более, командиров, знали в лицо, по привычке пользуясь и званиями. Алексей Басов был "в прошлой жизни" танкистом, а тот, кто сжимал его руку в своей ладони, широкой, похожей на лопату, совсем недавно носил погоны майора и служил в морской пехоте, на Тихоокеанском флоте.

Наверное, правильно было бы, если бы именно он и возглавил партизанский отряд, но магия звезд на погонах сделала свое дело, и во главе стал старший по званью, не боявшийся сам ходить в самые опасные рейды. А майор Соловьев прилежно исполнял обязанности начальника штаба, заодно, в меру своих сил, натаскивая неопытных партизан – народ в отряде собрался всякий, были и откровенные тыловики, ничего, кроме жгучей ненависти к врагу, не имевшие.

— У нас двое раненых, — сообщил первым делом Басов, всерьез заботившийся о каждом из своих бойцов. — Им нужна помощь. Один совсем плох.

— Ясно! Парахин! — Майор огляделся, пытаясь отыскать среди отдыхавших партизан нужного человека. — Вашу мать, где санинструктор? Живо ко мне!

С дальнего конца лагеря рысью бежал молодой парень с плотно набитой брезентовой сумкой через плечо и неизменным "калашниковым" за спиной – ни на секунду никто из бойцов не расставался с оружием, зная, что атака на временную базу моет последовать в любой момент, и враг не даст времени, чтобы подготовиться к бою.

— Какие новости? — Алексей Басов покосился на медика, слишком юного, чтобы быть по-настоящему опытным, уже суетившегося над Соболевым. — Все вернулись?

Двое суток назад пять групп, каждая – по пять человек, выступили к нитке нефтепровода, протянувшегося через северорусские леса к порту Мурманска. Полковник Басов предпочитал действовать наверняка, задействовав почти всех своих бойцов, так, чтобы хотя бы один отряд достиг цели, нанеся удар. Американцев ждал неприятный сюрприз – пять мощных зарядов взрывчатки, которые должны были придти в действие почти одновременно, вмиг превращая плоды тяжкого и упорного труда в груду обломков. Но дойти мало – нужно еще вернуться назад, ведь война на этом вовсе не закончится, а Родине, как никогда прежде, нужен был сейчас каждый оставшийся верным ей солдат.

— В группе Зубова два "двухсотых" и "трехсотый". "Трехсотый" легкий, — сообщил майор. — Рука, осколочное. Идти сможет, и автомат удержит, если придется.

— Как?

— При отходе наткнулись на патруль. С боем прорвались, "хвост" сбросили.

— Хорошо. Без потерь обойтись не могло. Что еще?

— Нет группы Старостина, — хмуро произнес Соловьев. — На связь они не выходили. Мы ждем. Остальные доложили о выполнении задания. Ваша группа пришла последней. Были проблемы, командир?

— Были. Но мы справились. Один "двухсотый" есть.

Каждая из групп диверсантов имела средства связи, но пользоваться ими было разрешено лишь в одном случае – если на пути к цели партизаны попадут в засаду или хотя бы наткнутся на секреты и посты противника. Это будет означать, что нефтепровод охраняется в усиленном режиме, то есть, что противник хотя бы предполагает, а может, и точно знает о замысле партизан. И та группа, что первой обнаружит врага, должна была известить об этом остальных – даже ценой гибели, ведь лучше пожертвовать частью, чем целым, когда все партизаны разом дружно угодят в расставленную ловушку.

Басов колебался недолго. Его товарищи могли отстать, если при них раненые, могли идти кружным путем, сбрасывая со следа погоню, но все это не имело значения. Своей вылазкой партизаны разворошили осиное гнездо, американцы сейчас придут в себя и всерьез возьмутся за них. Каждая минута, проведенная на одном месте, означала, что кольцо облавы, затягивавшееся вокруг укрытого лагеря, станет еще крепче, и потому полковник, опустив взгляд, угрюмо, но решительно произнес:

— Ждать нельзя. Все сроки вышли, а по нашему следу идут американцы. Через час снимаемся и уходим в район постоянной дислокации. Старостин нас догонит… если есть еще, кому догонять.

— Есть, сниматься через час, товарищ полковник! — Соловьев кивнул, и, развернувшись, двинулся к укрывавшимся под брезентом бойцам.

Санинструктор Парахин тем временем закончил возиться с Матвеем Соболевым, и теперь один из партизан лил ему на руки воду из фляжки – парень, слишком молодой, чтобы быть опытным медиком, пытался оттереть кровь с ладоней.

— Как он? — Басов, отправив своего зама отдавать приказы, подскочил к санинструктору, едва не схватив того за грудки.

— Плохо. Крови потерял много. Я наложил повязку, вколол еще обезболивающее. Промедол скоро перестанет действовать. Надо извлекать осколки, промывать и зашивать рану. Пока все скверно, но может быть еще хуже.

Парахин бесстрастно выплевывал слова, но было видно, в какой растерянности он пребывает. Все, что мог этот парень – сообщить, что раненый, хоть под его присмотром, хоть без, обречен. Ничем помочь ему здесь, в этом лагере посреди дикого леса, санинструктор партизанского отряда был не в силах.

— Долгой дороги он не выдержит, — добавил боец, отводя глаза, чтобы не встретиться взглядом со своим командиром. — Что-то нужно делать немедленно, или проще будет пустить ему пулю в висок, чтобы хотя бы избавить от лишних мучений.

— А Азамат?

— Рану я промыл, наложил повязку. К счастью, вены и артерии не задеты. Пуля прошла навылет, так что все будет в норме. Только сейчас ему не стоит заниматься физической работой.

Вернулся Соловьев, уже с десантным ранцем за спиной, словно был готов отправляться в путь хоть сейчас. За его спиной было видно, как партизаны скатывают брезент, прежде укрывавший их от нескромных взглядов с небес.

— Еще двадцать минут – и можем выступать, командир, — сообщил майор.

— Отлично. Объявляй общее построение!

Короткая команда, по привычке переданная полушепотом от человека к человеку – и вскоре весь отряд, два десятка партизан, в камуфляже и разгрузках похожих друг на друга, как братья, выстроился в одну шеренгу, дружно уставившись на своего командира.

— Товарищи бойцы, — рыкнул Басов, обводя взглядом суровые лица своих людей, — товарищи бойцы, все вы успешно справились с поставленной боевой задачей. Мы нанесли противнику ощутимый урон, и теперь, когда на наши поиски брошены все силы, мы должны обмануть врага, остаться в живых, чтобы продолжить борьбу.

Алексей Басов видел усталые лица боевых товарищей, тех, в ком он сомневался меньше даже, чем в самом себе. Люди собрались самые разные – и двадцатилетние пацаны, и серьезные мужики лет за сорок, немного уступавшие в звании своему командиру и посвятившие службе полжизни. Десантники, пехотинцы, моряки – всех их объединяло сейчас лишь то, что эти люди продолжали служить своей стране, служить так, как считали нужным, уничтожая врага, там, где только могли.

Их было немного, и с каждым минувшим днем этой необъявленной войны становилось еще меньше – вот и теперь, быть может, несколько отличных парней, ушедших в рейд, никогда уже не вернутся назад. Но те, кто остался, были готовы сражаться до конца. Когда объявили о капитуляции, всем им был дан выбор – принять все, как есть, вернувшись в свои дома, или продолжить войну, пытаясь изменить судьбу, свою и своей страны. И они, каждый из тех, кто слушал сейчас полковника, свой выбор сделали, зная, что враги буду беспощадно уничтожать их, и свои нередко осудят горстку безумцев.

— Я горжусь тем, что являюсь вашим командиром, — звенящим от волнения голос произнес стоявший перед строем Басов. — Вы заставили врага при всей его мощи, тысячекратно превосходящей наши возможности, засомневаться в себе, в собственных силах, а это – половина победы! Нам предстоит марш к постоянной базе. Не все наши товарищи вернулись к назначенному сроку, но я верю, что они живы, и позже вновь к нам присоединятся. Сейчас я объявляю пятнадцатиминутную готовность к выступлению. А пока – р-р-разойдись!

Партизаны без лишней суеты бросились врассыпную, возвращаясь к недоделанным делам. Они уходили, и хотели, чтобы никаких следов их недолгого присутствия не осталось здесь. И тогда враг будет тщетно искать их, бесплотных призраков в сером сумраке осеннего леса, и не найдет – а оттого лишь еще больше разуверится в своих силах.

— Товарищ командир, раненого брать с собой нельзя, — к Алексею Басову вновь подошел санинструктор. — Он долго не выдержит. Нужна нормальная помощь, хирург и послеоперационный уход. Хоть какое-то его подобие.

— Мы не можем это обеспечить!

— В нескольких километрах отсюда, в стороне от нашего маршрута, есть деревня. Достаточно крупная, до сих пор вполне жилая, не заброшенная, как эта сторожка. И там есть врач, есть медпункт. Я настаиваю на том, чтобы мы оставили раненого там. Надеюсь, сельский лекарь сможет сделать больше, чем смог я.

Басов очень хотел помочь своему бойцу, тому, с кем бок о бок прошли не один десяток верст, с кем плечо к плечу сражались с американцами. И теперь юный санинструктор предлагал рискованный, но единственно возможный путь, чтобы спасти жизнь умирающего, истекающего кровью партизана. И полковник, не размышляя долго, потребовал:

— Карту!

Майор соловьев вытащил из кармана разгрузочного жилета портативный приемник спутниковой навигационной системы – все той же китайской "Бэйдоу", разумеется, — в несколько касаний вызвав из его памяти нужное. Басов сразу нашел деревню под названием Некрасовка, прикинув расстояние до нее. Полковник понял, что крюк делать придется, и немаленький, но все равно это будет намного меньший путь, чем до основной базы отряда, расположенной в сотне километров отсюда.

— Опасно, — в полголоса произнес Соловьев, пристально взглянув на командира. — Нельзя долго оставаться в этом районе. А деревни могут проверить, их не так много здесь. Нас будут искать наверняка, станут прочесывать территорию. Если янки найдут нашего человека, мы его больше не увидим.

— Если потащим Матвея с собой, во-первых, кому-то постоянно придется отвлекаться, людей, готовых к бою, в отряде будет мало, и темп движения снизится в любом случае, так что нагнать нас будет проще. А во-вторых, так он просто умрет по дороге, а если оставим его в этом селе, и если его найдут американцы – тяжело раненого – то он останется в живых. Янки не звери, раненого, умирающего, они не тронут. Наоборот, даже помогут ему… чтобы потом судить, как русского террориста. Но это будет потом.

Майор, прежде командовавший разведротой, прекрасно понимал, что тяжелораненый боец, которого придется сотню с лишним верст тащить на себе кому-то из партизан, сковывает маневр всего отряда, заставляет идти слишком медленно, становясь отличной добычей для вертолетов противника. Бывший морской пехотинец знал цену подвижности диверсионной группы лучше, чем бывший танкист – но оставить своего человека почти наверняка в руках врага он не мог. Пусть американцы и не расстреляют раненого партизана, если все же отыщут его, но нельзя, никак нельзя бросать своего товарища, как какую-то рухлядь, больше не способную приносить пользу.

Соловьев колебался. На одной чаше весов – жизнь и свобода единственного бойца, который даже не может сейчас осознать, что решается его судьба. На другой чаше – шанс отряда выйти из зоны поисков, добравшись до своей базы, чтобы там собраться с силами и, возможно, с боем вернуть себе своего товарища.

— В деревню пойдем не все, — произнес между тем Басов, и по тону его было ясно – возражений полковник не потерпит. — Человека четыре, этого хватит, чтобы нести Матвея и прикрывать тех, кто его понесет. Ты поведешь отряд вот в этот квадрат, — командир партизан ткнул пальцем в экран навигатора, — и здесь будешь ждать нас, скажем… сутки. Этого времени хватит, чтобы дойти до села, оставить раненого и уже налегке нагнать вас. Бог даст, как раз и Старостин со своими парнями объявится!

— Принято, командир!

Отряд уже был готов оставить лагерь. Партизаны переминались с ноги на ногу, ожидая лишь приказа командира. За спинами – пухлые РД, под завязку набитые патронами, сухими пайками, прочими мелочами, необходимыми людям, действующим на территории противника без малейшей надежды на поддержку. Все с оружием – у кого-то в руках привычные "калашниковы", у нескольких за спинами снайперские винтовки СВД, за счет тяжелых скоростных пуль смертоносно опасные для любого противника, рискнувшего приблизиться к стрелку хотя бы на семь сотен метров.

— Олег, Азамат, идете со мной, — приказал Басов. — Нужны еще двое. Остальным – выполнять приказания майора Соловьева!

Бурцев с Бердыевым, красовавшимся свежей повязкой на плече, вышли из строя, став рядом с командиром, к ним присоединились еще двое бойцов. А заместитель Басова уже вовсю сыпал командами. Ушел, исчезая в зарослях, головной дозор, да и остальные партизаны были готовы к маршу.

— Идем в деревню, — сообщил своим бойцам Басов. — Оставим там Матвея, потом налегке догоним отряд. Подхватили носилки, мужики, и за мной, шагом марш!

Они уходили, не оглядываясь, но слыша становившиеся с каждым шагом все тише и тише команды Соловьева, называвшего имена бойцов, выдвигавшихся в головной и тыловой дозоры. Густая стена цепкого кустарника сомкнулась за спинами группы Басова, а спустя пару минут поляну покинули и остальные партизаны, вереницей втянувшиеся в хмурый молчаливый лес. Ничто не напоминало теперь о присутствии здесь совсем недавно множества людей.

Вчетвером нести раненого Матвея оказалось легче и быстрее – партизаны часто сменяли друг друга, передавая носилки, и не успевали устать так сильно, чтобы скорость движения ощутимо снизилась. Из всех только Бердыев был освобожден от этой обязанности. А сам Осипов едва ли понимал, что происходит. Не приходя в себя по-прежнему, он лишь изредка чуть слышно стонал, и лица его товарищей при этом с каждым разом становились все более мрачными.

— Живее, — подгонял партизан полковник, наравне со всеми тащивший носилки, меняясь каждые пятнадцать минут. — Ходу, мужики!

Они спешили, но, как ни старались, вышли к селу уже когда на тайгу опустились серой пеленой ранние сумерки. Лес поредел, расступился, и партизаны увидели вдалеке скопление домов, к которому через заросшее поле вела проселочная дорога, тоже изрядно заросшая уже пожухшим бурьяном.

— Идем, командир? — Бурцев вопросительно взглянул на полковника.

— Не спеши, — мотнул головой Басов. — Приглядимся сперва! Подождем!

Достав из кармана разгрузки бинокль ночного видения, Алексей Басов сосредоточенно принялся рассматривать открывшуюся панораму. Ночная оптика, улавливавшая скупой свет, падавший с ночного неба, многократно усиливала его, позволяя рассмотреть очень многое, недоступное невооруженному глазу. Но, как ни старался полковник, самого важного увидеть он пока не смог, продолжая изучать окрестности.

Олег, не мешая командиру вести наблюдение, сам тоже очень внимательно изучал этот поселок, скорее, даже большой хутор. Десятка полтора изб, солидных, служивших жилищем, наверное, для многих поколений местных. Сараи, еще какие-то пристройки, все обнесено высокими, почти в человеческий рост, тесовыми заборами. И ни одной живой души на виду.

— Зря сюда шли? — Азамат Бердыев покосился на Басова, пристально вглядывавшегося в царивший всюду сумрака, напряженно вслушивавшегося в доносившиеся со стороны поселка звуки. — Кажется, там никого.

— Люди там есть! И надеюсь, это не янки!

Полковник был прав, и Бурцев тоже понял это. Между домами сгустилась тьма, но из окон сквозь плотно задернутые занавески пробивались скупые лучи света – деревня лишь казалась мертвой, просто жизнь в ней научилась не бросаться в глаза. Те, кто полагался на крепость бревенчатых стен, может быть, пили чай, собравшись перед сном всей семьей и радуясь, что прожит еще один день, а также мечтая, что впереди будет еще много таких же спокойных безмятежных дней. Но те, кто вышел из леса, были готовы разрушить их сонное существование.

— Олег, со мной, — приказал Алексей Басов, доставая "калашников" из-за спины и расположив оружие так, чтобы в любой миг можно было хлестнуть перед собой свинцовой плетью автоматной очереди. — Азамат, вы двое, остаетесь с Матвеем, — сказал полковник сопровождавшим его бойцам. — Прикрывайте нас!

Партизаны молча кивнули, и Олег Бурцев, двинувшийся следом за своим командиром, услышал за спиной негромкие щелчки предохранителей. Он знал, что пристальные взгляды товарищей, пропущенные сквозь прорези прицелов, будут сопровождать их каждую секунду.

Басов уверенной походкой двинулся к ближайшей избе, окна которой изнутри озарялись желтым сиянием ламп накаливания – в этой глуши иных источников света, кроме, разве что, лучины, попросту не признавали. Здесь жили так, как жили их деды век назад, и не считали, что устоявшийся порядок нужно менять.

Когда партизаны, не выпускавшие из рук оружие, приблизились к дому на полсотни шагов, из-за забора вдруг раздался хриплый лай. Зазвенела цепь, и Олег увидел сквозь щели между рассохшимися досками, мечущегося по просторному двору пса, сгусток абсолютного мрака в опустившейся на село ночной тьме.

— Нам не рады, — усмехнулся Басов, и без колебаний толкнул калитку, зайдя на двор.

Пес, огромная лохматая зверюга неведомой породы, рванулся к чужакам, заходясь в хриплом лае, и замер на месте, когда прочная цепь натянулась до упора, словно струна. Собака так и провожала бессильным рычанием явившихся в деревню людей, мечась из стороны в сторону и звеня цепью, терявшейся где-то в темноте. А по всей деревне тоже брехали псы, и многоголосый лай разносился далеко вокруг в сыром ночном воздухе.

Полковник сделал ровно три шага, а Олег, двигавшийся следом, только шагнул в проем, когда со скрипом распахнулась входная дверь, и в прямоугольнике показавшегося ослепительно ярким света возник чей-то силуэт.

— Стоять, где стоите, — громом среди ясного неба прозвучал мужской голос. — Ни шагу! Вы на прицеле!

Глаза уже привыкли к свету, и Олег увидел стоящего на высоком крыльце мужчину, одетого в ватник, потертые джинсы, использовавшиеся явно в своей первоначальной ипостаси, как рабочая одежда, и сбитый на затылок картуз, и державшего наперевес двустволку. Одно движение пальца, лежащего на пусковых крючках, — и поток картечи сметет обоих партизан. Двенадцатый калибр – жуткая вещь, если противник от тебя в полутора десятках шагов. Другое дело, что спустя минуту трое бойцов, наблюдавших за происходящим со стороны, изрешетят эту избушку вместе с ее хозяином, и древняя "тулка" мало чего будет стоить против трех АК-74. Но именно этого, боя, и следовало избежать, а местные, напуганные появлением в их поселке вооруженных людей, от которых неизвестно, чего ждать, запросто могли решить дело именно так.

— Кто такие? Что нужно? — Хозяин, стоявший на крыльце, хмуро и настороженно смотрел на незваных гостей сверху вниз… и точно так же "смотрели" на них провалы стволов дробовика. И Олегу стало очень неуютно под этими взглядами.

Бурцев понимал, что чувствует местный, на двор к которому заявились какие-то чужаки, до зубов обвешанные оружием и непонятно зачем вообще пришедшие в тихую, стоящую на отшибе деревушку. Бывший гвардии старший сержант помнил, как в его дом пришли такие же люди, вооруженные, опасные, считавшие, что им позволено все, что только они – власть. И он помнил, словно сейчас слышал, грохот выстрелов отцовского ружья – и треск карабинов американских солдат, не разобравшихся ни в чем, но видевших перед собой вооруженного русского.

— Партизаны, — Алексей Басов ничуть не растерялся, во всяком случае, с виду, говорил спокойно, даже руки убрал с оружия – все равно не успеть, если только не держать крестьянина на прицеле, а иначе тот успеет нажать на спуск первым. — Мы ничего вам не сделаем! Нам нужна помощь. У нас раненый, вернее, двое, но один совсем плохой. В деревне есть врач?

— Партизаны? — Местный прищурился, словно стараясь внимательнее изучить и запомнить, наверное, тех, кого одни называли бандитами и террористами, а другие – патриотами.

Крестьянин старался выглядеть уверенно и грозно, но любой понял бы, что он так просто пытается скрыть страх. А что еще может испытывать тот, в чей дом чуть не в полночь являются люди с оружием, чужаки, опасные даже с виду? Ничуть не позорно бояться тех, кто вдвоем может расправиться со всем селом, и не важно, будь тут хоть в каждой избе по десять ружей – в бою огневая мощь стоит на последнем месте после опыта и слаженности, и даже двое, действующие, как одно целое, могут разогнать или перебить целую толпу, вооруженную до зубов, но абсолютно неуправляемую.

Снова скрипнула дверь, и на крыльцо вышел еще один человек, молодой парень лет двадцати, худой, как щепка, долговязый, и тоже сжимавший в руках оружие. Бурцев сперва решил, что это древняя винтовка Мосина, потом догадался, что в руках у юнца, скорее всего, "фроловка", то есть та же трехлинейка, но гладкоствольная, переделанная под шестнадцатый или двадцатый калибр. Когда-то таких ружей было полно в каждой деревне – крестьянину оружие в доме нужно не для "понта", а для дела, чтобы зверя добыть или защититься от недобрых людей, и потому стволов на руках по селам всегда хватало, но самых скромных, простых и надежных. А нет ничего надежнее, чем прошедшая с честью через три войны винтовка.

— Отец, что случилось? Кто это? Что им нужно?!

— Тихо! — отмахнулся хозяин, и парень, оказавшийся его сыном, выглядевший хоть и испуганно, но решительно, тотчас замолк. — Раненый, значит?

— Да, раненый. Нужна помощь. Нам нужен доктор. Врач здесь есть?

— Фельдшер что ли? — переспросил хозяин, сделав шаг вперед и оказавшись уже на земле. — Есть. Но спит она, вряд ли вам откроет. Вы же кого угодно перепугаете!

— Но вам-то откроет? Пожалуйста, помогите нам!

Местный, опустив ружье стволами вниз, подошел ближе, став напротив полковника. Не стесняясь, он изучал незваного гостя, а сам Басов, и державшийся поодаль Бурцев, изучали местного жителя, от которого, возможно, зависела судьба их товарища, чудом державшегося на грани жизни и смерти, с каждой секундой теряя остатки жизни.

Крестьянин был уже не молод, явно за сорок, но крепок. Плотно сбитый, чуть ниже Басова, но заметно пошире в плечах – в танкисты вообще-то богатырей не берут, места в боевой машине очень мало, так что местному жителю полковник внешне проигрывал по всем статьям. Щеки и подбородок заросли щетиной, которая еще не скоро сможет называться бородой. В общем, кряжистый мужик, твердо стоящий на земле обеими ногами – во всех смыслах этого слова.

— За мной, — решительно кивнул крестьянин партизанам, и, обернувшись к оставшемуся на крыльце сыну, приказал: – Ступай в дом, Артем! Все в порядке! Ружье разрядить и повесить не забудь!

Парень скрылся из виду в одну секунду, только дверь скрипнула, с тихим стуком ударившись об косяк. А его отец, оттеснив стоявших возле калитки партизан, двинулся со двора, на ходу закидывая за спину ружье.

— Американцы здесь бывают? — Басов нагнал неразговорчивого крестьянина, пристроившись по правую руку и придерживая висевший на плече автомат.

— А что они тут забыли? Никого не бывает, мы сами по себе. Летают только иногда, и то в стороне. А раненый ваш где? Этот, — и местный житель кивком указал на Бурцева, — что-то на умирающего не похож.

— В лесу. С ним еще наши, трое, — коротко ответил полковник, шаг в шаг следовавший за своим проводником. — Тебя как звать, земляк?

— Савелием отец назвал.

— Алексей, — представился Басов, и мужчины на ходу обменялись рукопожатием.

Они прошли по всей деревне, сопровождаемые злым лаем псов, метавшихся за высокими тесовыми заборами. Хозяева же не спешили показываться на глаза, но во многих окнах зажегся неяркий свет – местные жители просыпались, разбуженные шумом, встревоженные неожиданной суетой.

— Пришли, — назвавшийся Савелием мужик указал на один из домов, такой же, как остальные, добротный, прочный, сложенный из потемневших от времени бревен в два обхвата. — Здесь наш фельдшер. И дом, и больница тут.

Местный без колебаний распахнул чуть скрипнувшую калитку, поднявшись на крыльцо и пару раз приложившись кулаком к запертой двери:

— Александровна, открой! Помощь твоя нужна!

Примерно минуту ничего не происходило, только Олег заметил, как шевельнулась занавеска на одном из окон – кто бы ни был внутри, он разумно не зажигал свет, тем только ослепляя самого себя. Игорь уже собрался, было, постучат еще раз, занес кулак, но в этот миг дверь приоткрылась, и на пороге появилась заспанная девушка, пытавшаяся пригладить ладонью растрепанные светлые пряди и одновременно удержать накинутый на плечи поверх кружевной ночнушки ватник. Получалось и то и другое неважно.

— Савелий Кузьмич? С Артемом что-то? Неужто с ружьями вашими доигрался? А это кто?

Девушка не сразу заметила стоявшего на самой границе тьмы и света Басова. Она с испугом взглянула на полковника, державшего оружие на виду, и крестьянин поспешил ее успокоить:

— Оленька, не бойся! Это им твоя помощь нужна. У них тут раненый рядом!

— Раненый? — спросонья голос деревенского фельдшера звучал с хрипотцой. Девушка взглянула на Басова, безошибочно узнав в нем старшего: – Что с ним?

Полковник, понимавший, что каждая секунда промедления приближает конец его товарища, ответил по существу, без лишних слов, четко и быстро:

— Осколочное в живот. Потерял много крови. Он уже несколько часов на обезболивающем, скоро промедол перестанет действовать. Помогите ему! Пожалуйста, прошу вас!

— Так идемте же скорее, — встрепенулась сбросившая с себя остатки сна девушка. — Где ваш раненый? Несите его сюда!

— Мы его за околицей оставили. Идите с нами, посмотрите его на месте!

Девушка, слишком юная, чтобы быть опытным доктором, ничего не говоря, исчезла в доме – для того, чтобы снова выйти к ночным гостям, но уже в спортивных штанах, заправленных в резиновые сапоги, и с косынкой, повязанной на манер банданы.

— Идемте! — Басов развернулся на каблуках, почти бегом двинувшись туда, где вздымался неприступной стеной близко подобравшийся к поселку лес. Его нагнал Савелий, на ходу спросив негромко:

— Откуда вы здесь? С кем повоевали?

— Мой отряд атаковал нефтепровод на севере, — сообщил полковник, понимая, что через день все и так станет известно – возможно, от тех же американцев, которые, конечно, станут искать по всей округе диверсантов. — При отходе нарвались на янки. Одного оставили там, второй скоро отправится следом, если ему не помочь сейчас. Американцам тоже досталось неслабо, — не смог сдержать довольную ухмылку Басов. — Наши люди ушли на юг, а мы остались.

— Нефтепровод? У нас несколько парней там работают, нанялись на стройку, лес валить.

— Люди нас не интересуют. Мы подорвали трубу, никого не убивали зря, тем более, безоружных. Валили только тех, кто сам к нам совался. Американцы уже рыщут всюду наверняка. Скоро могут появиться и здесь.

— Появятся и уйдут, — хмыкнул невозмутимо-заспанный Савелий. — А вообще мы их тут и не видели почти. Им у нас искать нечего.

— Было нечего. А теперь точно явятся. Ты уж меня извини, но не мог я своего человека в лесу бросить. И тащить за сто верст его тоже не мог – все одно, в дороге кончится. А стрелять в своих не умел никогда, ни в лицо, ни в спину.

— Если сможем, то поможем, — серьезно ответил Савелий. — Авось и пронесет. Мы американцам ни на что не сдались, а своему помочь – поможем.

Оставшиеся с Матвеем бойцы, издали услышав приближение множества людей, насторожились, и Басов на ходу крикнул в сумрак леса условленный пароль, едва услышав клацанье предохранителей – в темноте бывает всякое, не хватало, чтобы свои встретили очередью в упор.

— Где раненый? — Юная фельдшер по имени Ольга, явно испуганная присутствием рядом с собой стольких вооруженных незнакомцев, старалась думать о деле, а о том, что может случится позже, когда дело будет сделано, не задумывалась.

— Вот он!

Алексей Басов сделал все, что мог, для своего товарища, своего бойца. Теперь судьба Матвея была в изящных руках этой девушки.

Увидев пропитавшуюся кровью повязку, Ольга Кузнецова сперва растерялась. Решив стать сельским доктором, да еще в такой глуши, он знала, на что шла с самого начала – если случится что-то серьезное, полагаться можно только на себя. До райцентра полтора часа тряской езды по какому-то напоминанию о дороге, а "скорая помощь" на вертолете – это что-то из кино, причем не отечественного. Но сейчас, увидев столько крови, увидев этого большого, сильного человека, балансирующего уже долгие часы между жизнью и смертью, Ольга была готова впасть в панику.

— Соберитесь! — Девушка вздрогнула, когда на плечо ей легла жесткая, тяжелая рука того, кого остальные чужаки называли то "командиром", то "полковником", а однажды даже "батей". — Вы справитесь! Потом будете рыдать, а пока делайте то, чему вас учили!

Ее и впрямь учили неплохо, а сам Ольга старалась усвоить все, что довелось узнать или увидеть. И здесь, в деревенской тиши, ее будни не были слишком спокойными. Ей приходилось видеть кровь, много крови – например, когда из леса зимой принесли провалившегося в медвежью берлогу парня. Залегший в спячку косолапый превратил крепкого мужчину в кусок сырого мяса, и Ольге пришлось поддерживать жизнь в ЭТОМ до тех пор, пока из райцентра-таки не прикатил "уазик" с красными крестами. Или в другой раз, когда перепивший самогона идиот попал под плуг весной – вернуть ему ногу не смог бы, пожалуй, и сам Господь, но именно Ольге Кузнецовой этот человек теперь был обязан своей жизнью.

— Посветите мне!

Дождавшись, когда сам полковник вытащит из странного жилета со множеством кармашков небольшой, но мощный фонарь, Ольга, придерживая висевшую на боку сумку с лекарствами, запасливо прихваченную из дома, опустилась на корточки рядом с раненым. Чтобы понять, что дело плохо, ей хватило одного взгляда.

— Нужно отнести его в дом, — решительно приказала девушка, поднимаясь с колен и взглянув на хмурого, по-настоящему взволнованного командира партизан. — Здесь я ничего не сделаю все равно, даже света нормального нет! А в доме есть операционный стол, есть генератор, все инструменты там!

Эта ночь, все, что случилось потом, плохо запомнились простому сельскому фельдшеру. Мерцанье ярких ламп, мерный гул укрытого в сарайке дизеля, да хриплое дыхание так и стоявшего в углу импровизированной операционной полковника. А еще кровь, много крови, хлеставшей из вскрытых ран.

— Все! — Наконец девушка с облегчением вздохнула взглянув на осунувшегося партизана, даже в доме не расставшегося с автоматом. — Осколки я извлекла все. Он потерял очень много крови, пробудет без сознания еще долго. Если повезет, выкарабкается.

— Он крепкий парень, все будет хорошо! Мы не можем ждать долго, нужно уходить. Спасибо вам!

Не обращая внимания на забрызганный кровью медицинский фартук, полковник порывисто подошел к девушке и крепко обнял ее. А через несколько минут небольшой отряд уже растворился в предрассветном сумраке, провожаемый задумчивыми взглядами Ольги и ее соседа, Савелия Кузьмича, так и не снявшего с плеча верную двустволку. Никто еще не мог сказать, как сильно эта ночь изменит многие судьбы.