Поднявшееся над обрамлявшими равнину Локайн холмами солнце бесстрастно взирало на землю, и его огненный лик порой подергивался пеленой принесенных откуда-то с юга облаков, суливших скорый дождь. А там, внизу, в клубах пыли, сходились под протяжное пение боевых рогов в смертельной схватке тысячи храбрых бойцов.

От поступи боевых коней дрожала земля. Фаланга закованных в сверкающие рыцарей, над которыми реяло знамя серебряно-алое короля Эйтора, бронированной волной накатывала на застывших недвижимо, будто по колено вросли в землю, пехотинцев под бело-зелеными штандартами принца Эрвина. И за этим величественным и страшным зрелищем равнодушно следили с обеих сторон, с неестественной холодностью просчитывая возможные ходы и контрходы противников, бесстрастные наблюдатели.

Лорд Маркус, оставшийся в лагере, под защитой сотен пеших воинов, в мельчайших подробностях видел все, что случилось на равнине. Он словно оказался возле шахматной доски, фигурки на которой по прихоти неведомого колдуна вдруг ожили, обретя собственную волю, но, не забывая о том, что были созданы дл боя и для победы.

Лорд видел, как качнулась вперед, сделав первый шаг - неведомо, к триумфу или краху - конница Эйтора. Он видел, как всадники, пустив своих скакунов сперва рысью, а затем и легким галопом, стальной лавиной хлынули навстречу врагу, так и не тронувшемуся с места. И это зрелище невольно вызвало у Маркуса, давно уже не водившего в атаку свою дружину, благоговейный трепет.

  - Нет силы, способной выстоять пред этим, - произнес старый лорд, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. - Сегодня мы будем торжествовать победу.

Земля дрожала, и над полем повис лязг металла, сопровождаемый конским ржанием. Обученные скакуны сами рвались вперед, в бой, и рыцари вынуждены были не понукать их, а сдерживать, чтобы достичь строя врага всем разом, а не поодиночке. А вражеская конница, которой было явно меньше, все так и стояла, не сделав ни шага, хотя каждый, кто видел происходящее, понимал - это самый верный путь к поражению.

  - Думаю, государь не будет таить на тебя обиду, чародей, - лорд Маркус покосился на замершего в странном напряжении Рупрехта. Маг тоже не пошел в бой, и с ним остался верный Эвиар, сейчас безмолвной тенью замерший за левым плечом волшебника, не выпуская из рук свой громадный лук. - Кто устоит перед этим натиском, этой дикой яростью? Наши рыцари сметут с равнины любого врага, и никакие чары им не потребуются. Жаль только, ты не сможешь искренне величать себя победителем, ведь всю работу сделают простые воины, усмехнулся старый лорд.

А альфионские рыцари накатывались на врага, все ускоряя ход. Вот между ощетинившейся жалами длинных лансов конницей Эйтора и врагами, по-прежнему пребывавшими в неподвижности, осталось уже не более тысячи шагов, и эта полоса земли, которой еще не касались подкованные копыта боевых дестриеров, и на которую не успел пасть еще кровавый дождь, сужалась с каждым мигом. Шесть сотен латников в эти мгновения действовали как одно целое. Конная фаланга, над которой полоскались яркие, заметные издалека штандарты самого короля и его верных лордов и рыцарей, наступала широким фронтом, и фланги ее, выдававшиеся за фланги строя Эрвина, должны были сомкнуться вокруг горстки врагов, подобно стальным челюстям, чтобы смять, сокрушить, раздавить неприятеля в единой могучем порыве. А затем уже все это воинство должно было обрушиться на пехоту, заведомо не имевшую почти никаких шансов в этом бою.

  - Они, что, и вправду решили пасть здесь, - негромко промолвил эльф, неосознанно все крепче обхватывавший свой лук. И ему тоже передалось охватившее всех, кто остался в лагере, включая и простых пехотинцев, напряжение. - Что они медлят?

Тем временем до строя мятежников уже оставалось не более шестисот шагов, лишь немного больше, чем составляла дальность полета болта, выпущенного из мощного арбалета. Невозможно было поверить, что найдется сила, способная остановить удар латной конницы, в первых рядах которой мчался сам король Эйтор, окруженный верными телохранителями и своими офицерами. Но такая сила была, и об этом знал Рупрехт, как знали и многие из тех, кто был сейчас рядом с магом.

Но вот над строем противника прозвучала отрывистая песня боевого рога, и конница Эрвина дрогнула, словно воины очнулись, наконец, ото сна, увидев приближающегося врага. Однако то, что произошло спустя несколько мгновений, заставило следивших за ходом сражения людей застонать от ужаса и невозможности что-либо изменить, невозможности вмешаться в ход сражения, еще секунду назад казавшегося заведомо выигранным.

  - О, проклятье, - полувздох-полустон Маркуса слился с сокрушенным возгласом, рожденным сотнями глоток. - Изворотливые ублюдки! Нет, это крах!

Вместо того, чтобы ринуться навстречу латникам Эйтора, конница мятежников, подчиняясь заученному приказу, расступилась, отхлынула в стороны, точно приглашая врага ударить по оказавшейся вдруг незащищенной пехоте. А спустя миг на альфионских рыцарей обрушился стальной град.

Принц Эрвин, скрежеща зубами, следил за тем, как приближается стальной вал вражеской кавалерии. В этот миг как никогда прежде сильно было желание взмахнуть окольчуженной десницей, бросая навстречу врагу всю свою кавалерию, неполные четыре сотни воинов, застывших, словно статуи, и приготовившихся с безразличием тех, кто уже мертв, встретить слитный, смертоносный удар. Принц видел, как играют под его воинами ощущающие сгустившееся вокруг напряжение своим звериным чутьем скакуны. Но латники оставались неподвижны, ожидая лишь приказа своего полководца. Они предали свою страну, доверившись тому, кого признали истинным королем, и даже сейчас, перед лицом намного превосходящего их врага, эти бойцы не теряли веру.

  - Они как на ладони, - раздалось над ухом принца. Голос Кратуса, как всегда, был холоден и лишен даже намека на обычные человеческие чувства. - Позволь избавиться от них, господин. Эти глупцы сами просят, чтобы я ударил по ним сейчас, немедленно. И тогда останутся живы твои воины. Отдай приказ, повелитель!

Принц, от которого ни на шаг не отходили Витар, с потерей руки приобретший лишь еще большее рвение и преданность повелителю, и Кратус, к которому обычные воины и даже рыцари старались не приближаться без нужды, заняли позицию выше по склону, на правом фланге боевых порядков войска мятежников. В нескольких десятках шагов ниже, почти у самых ног наследника Хальвина, колыхалось людское море, сотни затянутых в кольчуги и брони спин, над которыми вздымались сверкавшие в лучах восходившего солнца копья и алебарды. Здесь стояла пехота, готовая пасть, но не уступить врагу ни пяди земли. А чуть впереди замерла кавалерия, и всадники тоже жаждали победить или умереть, твердо решив, что третьего не дано, да и они его и не желают.

  - Нет, - отрывисто бросил Эрвин, краем глаза заметив одобрительный кивок Витара и чуть заметно усмехнувшись при этом. - Эту битву должна выиграть сталь, а не чары. Те, кого ты жалеешь, сами встали под мои знамена, и пришла пора доказать на деле, а не только на словах свою преданность мне и нашему общему делу. И я не сомневаюсь, что сегодня мы будем торжествовать победу.

Как ни велик был соблазн лишь отдать приказ магу, более ни о чем не беспокоясь, принц твердо решил придерживаться собственного плана. Спокойствие, поражавшее окружающих, давалось ему нелегко, но Эрвин ждал. Всадники Эйтора были все ближе, и земля под ногами ощутимо дрожала от поступи их боевых коней, но принц все медлил с приказом. Он шел на риск, и понимал это. Сейчас могло быть только два исхода - победа или смерть, если Эрвин хоть на йоту ошибся, переоценив свои силы.

  - Будь уверен, господин, мои люди не подведут, - видимо, чувствуя возрастающую неуверенность принца, вымолвил Джоберто. Кондотьер, чья огненно-рыжая борода была заметна за сотню шагов, тоже был здесь, среди избранных офицеров, тех, кого приблизил к себе, выделив из толпы, будущий владыка Альфиона. Здесь же была и королева Ирейна. - Они исполнят твой приказ, пусть даже и погибнут все до единого, - уверил Эрвина кондотьер.

Оба, и принц, и предводитель наемников, ждали приближения врага, облачившись в доспехи. На принце Эрвине были полные пластинчатые латы, целиком скрывавшие тело от плеч до ступней. Пожалуй, он вышел бы на поле боя и в одной только кольчуге, но вождь, полководец, будущий - мало кто сейчас сомневался в этом - король Альфона был обязан выглядеть подобающим образом, и потому сын Хальвина навьючил на себя два пуда стали, ощущая теперь тяжесть доспехов на своих плечах.

Джоберто, над которым меньше довлели традиции, предпочел пусть менее надежную, но и меньше сковывавшую движения кольчугу-хауберк, которую вожак наемников дополнил пластинчатыми наручами, наплечниками и поножами. А торс его был защищен к тому же короткой бригандиной. Этот легкий, но прочный панцирь, в котором стальные пластины были приклепаны с внутренней стороны тканевой основы, так, что снаружи были видны только шляпки заклепок, входил во все большую моду в самом Келоте, и Счастливчик, уроженец этой земли, перенял новое веяние, равно как и многие из его бойцов, явившееся на равнину Локайн снаряженными почти таким же образом.

Рядом с каждым из вождей находился оруженосец, готовый подать шлем - элегантный салад с подвижным забралом и удлиненным назатыльником, столь любимый воинами Келота, - а также копье и щит-тарч, служивший, впрочем, не столько для защиты, столько для того, чтобы нести герб. Прочее же оружие воины не выпускали из рук с самого утра.

Эрвин был вооружен длинным полутораручным седельным мечом-бастрадом. На широком поясе на бедрах Счастливчика Джоберто тоже висел вдетый до поры в ножны клинок, а к луке седла также был прицеплен боевой топор на короткой рукояти с вычурным резным лезвием, маслянисто блестевшим, отражая скупые солнечные лучи.

  - Эта цена не устраивает меня, - покачал головой принц, холодно взглянув на чужеземного воина. - Она слишком высока. Я не для того призвал вас, чтобы вы пали все до единого, но для того, чтобы твои воины принесли мне победу.

  - И они победят, господин, - горделиво воскликнул капитан Вольного Отряда. - Наша честь не будет посрамлена сегодня!

А латники Эйтора были уже в считанных сотнях шагов от замершего, словно оцепенев от страха, строя конницы, собою будто бы закрывавшей пехоту, в этот миг сжавшуюся в плотный комок, ощетинившийся сталью. Хрипели нагруженные сталью кони, и дробный стук копыт заглушал голоса.

  - Пора, господин, - напомнил Витар, обеспокоено взглянувший на своего принца. - Они уже близко. Нельзя больше медлить, иначе они прорвутся к нашему строю, а это значит - конец. Отдай приказ, господин, - уже почти с мольбой в голосе воззвал к своему повелителю ветеран.

Вместо ответа Эрвин взглянул на юную королеву, находившуюся под присмотром двух молчаливых наемников. Вздумай Ирейна бежать, и ее конь был бы мгновенно расстрелян из арбалетов - принц под страхом смерти запретил чинить хоть малейший вреда самой пленнице - но сейчас королева лишь безучастно смотрела на открывавшееся перед ней поле. И только закушенная губа да побелевшее, точно известь, лицо, от которого отхлынула разом вся кровь, выдавали ее истинные чувства.

  - Смотри во все глаза, маленькая королева, - сквозь зубы процедил принц. - Запомни этот миг, миг моего триумфа. Вскоре на трон Альфиона взойдет истинный владыка.

  - Зачем все это, - вдруг разомкнула уста Ирейна. - К чему все эти смерти, кровь, боль? Разве тебя будет радовать победа, купленная такой ценой? Неужели власть столь много значит для тебя?

  - Не я так решил, но я пойду до конца, - пожал плечами Эрвин. - Эйтор мог бы все это остановить, но он предпочитает бороться, бросая на гибель сотни людей, посторонних в нашем споре. Не я, вовсе не я, а твой венценосный супруг жаждет, чтобы сегодня погибло как можно больше людей, - мрачно произнес принц. - Он желает вернуть утраченную власть, не считаясь с потерями, не думая о том, что это принесет его стране. И если он хочет боя, я дам его ему. Обещаю, если Эйтора удастся взять живым, я позволю вам проститься, если же он падет в бою, я отдам тебе его тело.

  - Прошу, пощади, - сдерживая слезы, воскликнула вдруг Ирейна. - Прости его! Он сам наказал себя, и искупил свой грех. Прошу, останови это, даруй ему жизнь!

  - Только свой смертью он искупит грех предательства, - отрезал принц, сжав губы и вдруг напрягшись. И, окликнув сигнальщика, отчетливо произнес, уже забыв о своей пленнице: - Пора дать сигнал! Труби!

Протяжный, резки возглас сигнального рога пролетел над строем, и был мгновенно подхвачен другими сигнальщиками. И латники, услышав его, тронули поводья своих коней, выполняя давно заученный маневр. Строй сперва колыхнулся, подавшись вперед, будто для атаки, а затем распался на две равные части, четко отступившие за фланги пехоты, обнажив ее строй. А еще мгновение спустя, прозвучали отрывистые команды, и над полем зазвучали частые щелчки арбалетов.

Для Эйтора весь мир не несколько мгновений сузился до размеров прорези забрала. Охваченный яростным порывом, как и еще шесть сотен воинов, король видел перед собой лишь темный, казавшийся каким-то зазубренным, строй врага. Он видел цель, и все существо государя было подчинено одному желанию - как можно быстрее достигнуть цели, врезавшись в толпу врагов, обагрив чужой кровь заждавшийся своего часа клинок из звонкой стали.

Конь под Эйтором хрипел от боли и ярости, истерзанный удилами и острыми шпорами, и король только чуть покачивался в седле в такт все ускорявшемуся шагу скакуна. Длинное копье, увенчанное ярим вымпелом, было направлено точно вперед, параллельно земле, и Эйтор только крепче сжимал рукоять, утвердив древко на крюке-упоре, привинченном к правому боку кирасы. Высокая задняя спинка седла должна была уберечь всадника от того, чтобы оказаться сброшенным на землю силой собственного удара, и не нашлось бы такой преграды, что способна была устоять перед атакой закованного в броню, вооруженного прочным копьем м закаленным жалом латника.

Лавина всадников, став на какие-то минуты единым целым, не нуждаясь более в командах, мчалась навстречу сжавшимся в плотный ком из плоти и стали врагам. Рыцари и их оруженосцы, что шли во второй и третьей шеренгах, усиливая удар, рвались к цели, не встречая пока ни намека на сопротивления. казалось, что противник враз утратил волю к победе, столь сильную еще несколько минут назад. враг выглядел растерянным, оцепеневшим, точно кролик под взглядом голодного удава. И это вселяло неуверенность и нарождавшийся противу воли страх уже в сердце самого короля. Не такой представлял себе Эйтор эту битву.

Все изменилось в одно мгновение. Над строем вражеских всадников запели боевые трубы, и конница, осененная ненавистным знаменем Эрвина, дрогнула, но не пошла вперед, чего следовало ожидать, а расступилась, уходя на фланги, за строй совей пехоты... и обнажая притаившихся за их спинами стрелков.

Они ждали приближения врага, стоя во весь рост за высокими щитами-павезами, составленными в сплошную стену. Пять сотен арбалетчиков, вооруженных мощными, способными пробить с сотни шагов даже сплошные латы, самострелами, были спокойны и уверены в себе. Именно им сегодня была предоставлена честь нанести первый и смертельный удар, в честном бою одолев цвет рыцарства Альфиона и эти воины - чужеземцы-наемники или такие же альфионцы, как и те, что накатывались на них, подгоняя могучих коней, - были готовы явить всем, кто желал это видеть, свое мастерство.

  - О, нет, - прохрипел Эйтор, чувствуя почти непреодолимое желание осадить коня, когда в грудь ему уставились сотни граненых наконечников готовых в любой миг сорваться с ложа тяжелых болтов. - Нет!

Сердце в груди государя замерло, словно скованное коркой льда. Там, в каких-то трех сотнях шагов, рыцарей, уже предвкушавших победу, ждала неумолимая смерть.

Всадники приближались, не сбавляя шага, а стрелки спокойно целились, лишь крепче прижимая к плечу приклады тяжелых арбалетов. А за их спинами сжалась, изготовившись к броску, вооруженная копьями и алебардами тяжелая пехота, тоже жаждавшая поскорее вступить в бой. Но все же первыми начали стрелки.

  - Залп!

Воздух в одно мгновение огласился щелканьем спусковых устройств, а затем - гулом вспоровших влажный утренний воздух тяжелых снарядов. Полторы сотни болтов взвились в воздух, по пологой траектории устремившись к мчавшимся навстречу своей смерти рыцарям короля Альфиона.

Строй альфионцев словно наткнулся на невидимую, но абсолютно непроницаемую стену. Падали смертельно раненые кони, сбрасывая с седел или подминая собственным весом своих наездников. Болты легко пронзали кольчуги и чешуйчатые брони, и рыцари валились из седел, выпуская из ослабевших, лишенных жизни рук поводья, и позволяя коням самим выбирать, куда двигаться. Попоны из стеганой ткани, каковыми было защищено большинство рыцарских скакунов, не давали защиты от тяжелых болтов, выпущенных в упор, и движимые болью жеребцы заметались по полю, сбрасывая с себя всадников, сталкиваясь друг с другом и мозжа копытами головы оказавшихся на их пути выбитых из седел воинов.

Атака почти захлебнулась, на равнине мгновенно воцарился хаос. Тела сраженных меткими выстрелами всадников и их коней стали помехой для тех, кто следовал в глубине строя. Но арбалетчикам Эрвина этого было мало.

  - Первая шеренга, перезаряжай, - прокатилось по рядам стрелков. - Вторая шеренга - на позицию! Целься!

Подчиняясь отрывистой команде, подхваченной по всему строю свирепыми десятниками, сделавшие залп воины четко, без малейшей суеты - точно и не было в паре сотен шагов от них ошеломленных, но еще вовсе не побежденных рыцарей, по-прежнему жаждавших боя и крови - отступили назад, протиснувшись меж своих же товарищей. Зацепив крюками тетивы, стрелки принялись с остервенением вращать вороты, вновь взводя оружие и готовя его к бою, ведь каждый на этом поле знал - только от того, как часто и точно будут стрелять они, зависит, многим ли суждено будет увидеть новый рассвет. А вторая шеренга вышла к стене щитов, воины вскинули арбалеты - не раньше и не позже, чем прозвучал приказ их командиров, сотников и десятников, - прицелились и, дождавшись новой команды, рванули спуск.

Второй залп, пришедшийся в упор по замедлившим ход, сбившимся кое-где в беспорядочную массу, а потому ставшим еще более уязвимыми всадникам, оказался поистине губительным. От тяжелых болтов почти не спасали доспехи, а самые искусные стрелки, каковых было предостаточно среди бойцов Вольных Отрядов, вгоняли стрелы точно в смотровые прорези рыцарских шлемов и сочленения доспехов. Всадники валились под ноги своим скакунам, и те, кому посчастливилось уцелеть после залпа, гибли под ударами подкованных копыт. А животные, в телах которых засело по нескольку железных "заноз", оглашая поле истошным ржаньем, мчались напролом, обезумев от боли.

А стрелки действовали, как хитроумный механизм, единственным предназначеньем которого было множить смерть. Вторая шеренга, подчиняясь отрывистой команде сотников и десятников, так же отошла в тыл, и воины принялись торопливо, чувствуя, как скрипя тетивы и стонут от колоссальных усилий мускулы, взводить свое оружие. А их место заняла уже третья шеренга, для которой бой превращался в забаву, в расстрел лишенных командования, ошеломленных, что там говорить, испуганных врагов, которые были как на ладони перед укрывшимися за стеной щитов стрелками.

  - Третья шеренга - залп! - грянуло над строем, и в сторону замешкавшихся, растерявшихся рыцарей короля Эйтора с протяжным низким гулом устремилась новая стая болтов, каждый из которых нес на своем острие чью-то смерть.

Равнина оказалась буквально усеяна телами погибших или раненых рыцарей, и те, кто шел в атаку в первых рядах, и смог уцелеть под убийственно точными залпами, пытались повернуть назад, запятнав себя позором но тем сохранив собственную жизнь. А сзади на них напирали еще не понявшие, что к чему, их товарищи. Всадники сталкивались друг с другом, и в толчее, возникшей на поле сражения, погибло не меньше людей, чем от вражеских стрел. Атака была сорвана, и теперь мало кто усомнился бы, что победа в этом бою достанется принцу Эрвину.

И все же среди наступавших еще были те, для кого исход сражения вовсе не казался предопределенным. Одним из них оказался сам король Эйтор. Тяжелые, порой казавшиеся неудобными из-за своего немалого веса и из-за того, что они заметно ограничивали движения, латы сослужили добрую службу государю. Два болта, клюнувшие короля в грудь, лишь бессильно царапнули пирамидальными наконечниками покатую поверхность кирасы. Еще несколько стрел точно так же отлетели от конского нагрудника, ввергнув боевого скакуна Эйтора в еще большую, чем в начале боя, ярость.

Вокруг падали сраженные точными залпами всадники, бились в агонии раненые кони, а король, словно неуязвимый полубог из древних преданий, мчался точно на стену щитов, туда, где, чувствуя себя в полнейшей безопасности, скрывались враги. Кто-то из своих же рыцарей, своих братьев кинулся под копыта королевского скакуна, но Эйтор только пришпорил коня, слыша короткий вскрик и хруст костей. Он не испытывал жалости - этот несчастный все равно не пережил бы начавшийся день, оказавшись на земле, - желая только одного - поскорее добраться до врагов, крушить их, рубить головы, пронзать копьем их тела.

Арбалет, если верить преданию, изобретенный гномами на заре этого мира, - страшное оружие, тем более в умелых руках. Тяжелый болт легко, словно бумагу, способен пронзить любую кольчугу, и кованый нагрудник зачастую уступает ему. Но из арбалета невозможно стрелять так же часто, как, к примеру, из лука, а потому спасение тех, кто в бою полагается на хитроумный дар подгорных мастеров - порядок и строжайшая дисциплина, когда сотни воинов должны действовать, как единое целое. Гномы дали миру арбалет, якобы придумав его, чтобы на равных сражаться с закованными в прочнейшую чешую драконами, и они же оставили немало тактических приемов, в числе которых была и "улитка", которую теперь мастерски - сразу были заметны плоды упорных тренировок - использовали против накатывавшей стальной лавиной альфионской конницы наемники-келотцы.

Пять шеренг стрелков, лучшие из лучших, закаленные во множестве боев и сражений солдаты удачи, пришельцы из далекого Келота, сменяя друг друга, разрядили арбалеты, и вновь уже на исходные позиции выступил воины из первой шеренги, натянувшие тетивы и вложившие в желоба своих самострелов новые болты, извлеченные из колчанов. Механизм смерти работал размеренно и безотказно, словно дьявольские часы. Залп следовал за залпом, воздух наполнился криками умирающих и гулом болтов, но ничто не могло сейчас остановить Эйтора. И он не был одинок - за королем, вырвавшись вперед, мчались, вытягиваясь узким клином, лучшие рыцари, имевшие самые прочные доспехи. И сами они, и их кони были защищены закаленной сталью, против которой оказались вдруг бессильны бронебойные болты.

Вокруг свистели болты, и за спиной слышны были крики умирающих воинов, ставших жертвами особо точных выстрелов. Но король, ничего этого не замечая, лишь сильнее вонзал шпоры в бока своего скакуна. Единственным спасением от смертоносного града болтов было как можно скорее добраться до строя стрелков, врезаться в него, оставляя за собой изрубленные трупы, и, если будет суждено, там, в гуще врагов, и погибнуть. И Эйтор, яростно рыча на одной ноте, всем своим существом рвался туда, к сплошной стене щитов, из-за которых и летела, казалось, точно ему в лицо, оперенная смерть. А за ним мчалось еще три дюжины всадников, ничтожно мало для победы, но вполне достаточно для того, чтобы потешить напоследок саму Смерть.

  - Остановить их, - приказал какой-то келотский сотник, заметивший сжавшихся в стальной кулак латников. Он был опытным бойцом, этот наемник, и знал, чего стоит тяжеловооруженный рыцарь в ближнем бою, а потому приказал: - Стреляйте в них! Бить по готовности, без команды!

Кое-кто из успевших перезарядить свои арбалеты стрелков выпустил в сторону приближавшегося отряда болты, и несколько альфионцев - трое или четверо - выпали из седел или поникли на шеи своих скакунов. Но остальные мчались вперед, словно обезумев, и несколько мгновений спустя стальной клин вспорол строй арбалетчиков.

Высокие щиты на подпорках не могли сдержать набравших хороший разбег боевых скакунов. Эту хлипкую преграду смели в один миг, и вот уже почти тридцать закованных в тяжелую броню воинов стальным валом прокатились по рядам легковооруженных стрелков. И на острие этого клина оказался король Эйтор.

Правитель Альфиона пронзил первую из своих жертв копьем, буквально оторвав чужаку голову, и с наслаждением при этом слыша, как под копытами его жеребца хрустят кости еще одного стрелка, оказавшегося недостаточно расторопным, чтобы вовремя убраться с дороги всадника. А затем Эйтор выхватил длинный клинок и принялся рубить направо и налево. Король шел напролом, врезаясь в толпу врагов, и за его спиной оставалась широкая просека, усеянная изрубленными телами.

  - Бей, руби, - рычал король, размахивая длинным клинком, и каждый взмах стоил чьей-то жизни. - Круши выродков! Смерть, смерть, смерть!!!

Большинство арбалетчиков были защищены только стегаными куртками и касками. Лишь немногие имели кольчуги или панцири-бригандины, и были вооружены широкими тесаками-фальчионами или более легкими кордами, которыми нечего было и думать достать восседавших на огромных скакунах латников, неуязвимых и смертоносных в эти мгновения, как никогда. И потому, выдержав лишь несколько минут такой рубки, стрелки развернулись и бросились бежать.

  - Трусливые ублюдки, - ярился Эйтор, пустив своего коня вслед удиравшим с поля боя врагам. - Сдохните все, выродки! Эрвин, где ты? Я здесь, я пришел за тобой, братец!

Но навстречу латникам, так легко прорвавшим строй, уже бежали пехотинцы, грозно выставившие перед собой хищные жала гизарм и алебард. Возможно, они узнали короля Альфиона по гербовому плащу и золотому ободу, венчавшему островерхий бацинет. А возможно, эти воины просто хотели первыми пленить благородного рыцаря, с которого потом можно было потребовать щедрый выкуп за свободу.

Горстка всадников, неизбежно сбавивших скорость и постепенно совсем остановившихся, оказалась вдруг в кольце врагов. Несколько сотен пеших бойцов атаковали со всех сторон. Крюками на обухах своих алебард они одного за другим стаскивали с коней отчаянно отбивавшихся рыцарей, и уже там, на земле, без жалости добивали их - никто из воинов Эйтора и не думал просить пощады. Казалось, пехотинцы Эрвина пытались отомстить оказавшимся в их руках благородным рыцарям за все то презрение, которым их щедро оделяли их же собственные сеньоры. Клевцы и боевые топоры врубались в прочную броню, грохотали по шлемам и кирасам перначи и боевые цепы-моргенштерны, узкие жала кордов входили в сочленения доспехов, и рыцари гибли, один за другим. В этой схватке не было места благородству, и каждый стремился только к одному - убить врага, пусть и ценой собственной жизни. Уже смертельно раненые пехотинцы хватали пытавшихся стать в круг латников за ноги, кололи их в берда и голени кинжалами или подобранными здесь же арбалетными болтами, заставляя отвлечься хоть на миг, пропустив решающий удар.

Оказался на земле и Эйтор. Король отчаянно отбивался, но на него набросились сразу не менее полутора дюжин врагов. Ухватив всадника крюками за руки и ноги, мятежники стащили его с седла, и обремененный тяжелыми латами Эйтор упал на обильно политую кровью его товарищей землю, оказавшись в окружении десятков охваченный яростью противников.

Кое-как встав на колени, Эйтор принял на свой клинок несколько ударов, но выпады обрушились на него со всех сторон, и лишь то, что враги больше мешали своим же товарищам, спеша первыми убить уже почти поверженную жертву, позволило государю прожить несколько лишних мгновений, которые оказались решающими.

  - Государь, я здесь, - лорд Грефус, огромный, верхом на поистине исполинском жеребце, ворвался в гущу врагов, раскидывая их, подминая под копыта коня. - Я иду, мой король!

Тогда, при стихийном, никем не планировавшемся штурме замка предателя Витуса, король Эйтор, рискуя собственной жизнью, пришел на выручку опавшему в трудное положение лорду, и теперь Грефус улучил момент, чтобы вернуть довлевший над ним долг. Он был один - свита лорда отстала от своего госопдина, подхваченная водоворотом битвы, но это не страшило Грефуса, и воин ворвался в гущу врагов, движимый только одним желанием - быть возле короля.

Лорд орудовал верной булавой, под ударами которой взрывались кровавыми брызгами головы. Описывая широкие круги, шестопер Грефуса сминал, точно бумагу, кованые шлемы и кирасы врагов, а уж кольчуги и вовсе не были препятствием для исполненных неистовой силы ударов. Низко рыча, словно разбуженный в средине февраля медведь, Грефус уверенно пробивался к королю, раскидывая в стороны глупцов, пытавшихся сперва остановить рыцаря, и люди Эрвина невольно расступились - никому не хотелось умирать в бессмысленном бою с этим гигантом.

  - Садись в седло, государь, - лорд, за которым следовало еще с полдюжины рыцарей и сержантов, подвел королю чьего-то коня. - Мы проиграли бой, и ты должен спасаться, если не желаешь, чтобы проигранной оказалась и эта война! Не медли, государь, - воскликнул Грефус, одним взмахом пернача проломив грудную клетку какому-то не в меру прыткому пехотинцу, подобравшемуся слишком близко. Отчетливо было слышно, как захрустели раскрошенные ребра, вминаясь в плоть, осколками пронзая сердце. - Уже не в наших силах что-либо изменить здесь и сейчас, повелитель, - настойчиво обратился к королю лорд. - Уходим!

В этот миг где-то невдалеке взревели боевые рога, и земля содрогнулась от поступи сотен закованных в броню коней. Кавалерия Эрвина, дождавшись своего часа, нанесла последний, решающий и наверняка смертельный удар, окончательно уничтожив все иллюзии о том, на чью сторону клонились в этот миг весы удачи.

В тот миг, когда арбалетчики, подпустив кавалерию врага на пару сотен шагов, дали первый залп, Эрвин рассмеялся. И те, кто был возле принца, содрогнулись, услышав этот хохот, хриплый, похожий на карканье ворона, вьющегося над мертвечиной.

Принц Эрвин видел, как оказалась выбита почти вся первая шеренга противника. Шедшие на острие удара рыцари, краса и гордость Альфиона, гибли, оказавшись под градом не знавших промаха болтов. На земле оказалось не менее полусотни всадников, хотя многие из них не были даже ранены, но зато стрелы поразили коней. Строй, прежде четкий, смертоносно красивый, смешался, и латники сбились в толпу, пытаясь выбраться из толчеи, но при этом лишь внося больший беспорядок.

  - Восхитительно, - воскликнул Джоберто. Кондотьер чувствовал законную гордость, ведь среди тех, кто расстреливал рыцарей короля Эйтора, была почти сотня его людей, тех, кто явился вместе со Счастливчиком из далекого Келота. - Это победа, господин! Они уже не оправятся от такого удара!

Стрелки на поле творили чудеса, ухитряясь не только метко бить на дальности, считавшейся предельной даже для мощных арбалетов, но еще и давать залпы как можно чаще. Пять шеренг, сменяя друг друга, разрядили оружие, и каждый залп повергал на землю еще несколько десятков врагов. И кое-где уже вперед вырывались пехотинцы, спешившие добить беспомощных в своих тяжелых доспехах рыцарей, выбитых из седел, подмятых тушами собственных скакунов.

Но Эрвин видел и другое. Кое-где альфионские рыцари все же сумели собрать в кулак свою волю и, невзирая на бивший им в лицо стальной дождь, устремились не прочь с места сражения, а навстречу врагу. Имевшие лучшие доспехи рыцари, чьи кони также были закованы в сталь, за несколько мгновений преодолели полосу открытого пространства, отделявшую их от строя воинов Эрвина, и, подобно живым таранам, врезались в порядки легковооруженных стрелков. Там-то, среди этих храбрецов, в самый трудный момент боя принявших единственно верное решение - навязать противнику бой накоротке, где они станут непобедимыми благодаря своей броне и мастерству фехтования - Эрвин увидел блеск золота. Там, в окружении горстки самых верных ему воинов, бился против многократно превосходящих сил врага, король Эйтор. Принц глухо зарычал, скрежеща зубами, но, как ни велико было желание ринуться туда, в гущу схватки, чтобы сойтись с ненавистным братцем в честном бою, грудь наг грудь, он сдержался. Все решали секунды, и Эрвин твердо вознамерился ждать.

Принц видел, как под ударами боевых топоров, перначей и седельных мечей гибли его бойцы, наемники и те, кто родился на землях Альфиона. Арбалетчики отступили, не выдержав атаки тяжеловооруженных всадников, но люди Эйтора преследуя бегущих, наткнулись на алебарды и копья тяжелой пехоты. Бой был недолгим, но яростным и немыслимо жестоким. Любой, кто оказывался на земле, погибла в следующий миг, неважно, по ударами ли врага, или под копытами коней собственных товарищей. Пехотинцы не ведали пощады, крючьями на обухах алебард стаскивая латников на землю и там добивая их, неистово рубя до тех пор, пока поверженный противник не лишится малейшего сходства с человеком.

Гнев, обида и злобы рыцарей Эйтора были сильны, но и их оказалось недостаточно, чтобы опрокинуть столь малым числом - хорошо, если полсотни всадников смогли уйти из-под обстрела - словно вросшую в землю пешую фалангу. Это препятствие оказалось слишком прочным, чтобы сходу разрушить его, и пока всадники рубились с пехотой, оправившиеся от испуга стрелки с флангов и из-за спин своих товарищей принялись обстреливать врага. Это оказалось последней каплей, и латники Альфиона, потеряв еще не менее двух десятков своих, откатились назад, туда, где металась по полю, приходя в себя, уменьшившаяся в числе едва не втрое конница.

  - Если наведут порядок, то могут атаковать вновь, - предостерег Эрвина кондотьер. Джоберто видел множество сражений, и знал, что порой, казалось бы, уже разбитый противник, собравшись с силами, может вырвать победу. - Пехота не выдержит такого удара, господин. Строй разорван, а стрелки отошли в тыл, и не сумеют поддержать пикинеров.

Желая раздобыть трофеи побогаче, многие пехотинцы Эрвина, несмотря на приказ десятников, действительно покинули строй, бросившись добивать раненых рыцарей. Кое-кто уже стаскивал со своих жертв доспехи, золотые шпоры, боевые пояса - все, что имело хоть какую-то цену. И, казалось, они забыли, что в полутора сотнях шагов остается еще не менее двух сотен пусть растерянных, но еще живых, полных сил и жаждущих мести врагов.

Но принц Эрвин видел все, и знал, что делать. Он предвидел многое, хотя и рисковал, сделав ставку на стрелков, чьему мастерству доверился. Но он не ошибся, и атака врага захлебнулась. Теперь же пришел черед нанести ответный удар.

  - Пора, - отрывисто произнес Эрвин, чувствуя, как пересыхает в горле, и, резким движением опуская забрало шлема, приказал трубачу: - Сигнал!

Если наемники приняли приказ Эрвина расступиться при приближении вражеской конницы спокойно - умирать раньше времени не хотел никто, да и золото, обещанное нанимателем, стоило бы потратить - то рыцари и лорды возмутились. Дворяне посчитали такой приказ едва ли не обвинением самих себя в трусости, и принц на мгновение решил, что его сторонники поднимут новый мятеж. Однако его воля, его авторитет были достаточно сильны, чтобы заносчивые, гордые не по заслугам рыцари ограничились лишь словами. В нужный момент они последовали плану, пропустив атакующих латников Эйтора к собственной пехоте, и теперь пришла пора поквитаться за кажущуюся нерешительность.

Услышав резкий, пронзительный рев горна, рыцари, принявшие сторону истинного владыки королевства, рванули поводья, всаживая в бока своих скакунов острые шпоры. Два клинка латной кавалерии, два стальных клыка, два бронированных когтя врезались с двух сторону в бесформенную толпу воинства Эйтора, пронзив его до самого сердца.

  - Вперед, воины, - вскричал принц своим спутникам. Расторопный слуга уже подал господину копье, и сейчас наследник Хальвина был готов к бою. - За мной, к победе и славе! В атаку!

  - Я с тобой, господин, - решительно промолвил Витар, вытягивая из ножен длинный клинок. - Я прикрою тебя!

Но Эрвин, осадив рвавшегося битву коня и бросив сквозь прорези забрала быстрый взгляд на своего спутника, лишь помотал головой:

  - Останься здесь, - глухо раздалось из-под шлема, и невозможно было разобрать, какие чувства вкладывал принц в этот приказ. - Это не твой бой, но мой. Ты еще понадобишься мне, мой верный слуга, а для того, чтобы сегодня умереть, найдется на этом поле достаточно храбрецов! Мы победим!

И, позабыв обо всех планах, в следующий миг Эрвин уже мчался в гущу врагов, туда, где он в последний миг видел сияние золоченого венца на шлеме своего названного брата. Вместе со своей свитой, со своими офицерами, тоже жаждавшими принять участие в разгроме уже получившего смертельную рану врага, он влился в вал наступавших латников, еще на гран усилив их натиск. И, казалось, в этот миг вепрь, красовавшийся на знаменах, развевавшихся над армией победителей, скалился еще кровожаднее, нежели обычно, словно чувствовал запах смерти, витавшей над полем. Миг отмщения приближался.

Второй настоящий бой для Ратхара оказался совсем не таким, как первый. Теперь он не ждал покорно приближения врага, думая о том лишь, чтобы выжить в рубке, а сам атаковал. Гром, могучий жеребец, нес юношу на строй вражеской пехоты, над которым вздымался лес копий и алебард. Сейчас молодой воин, охваченный азартом, как и все, кто скакал плечо к плечу с ним, ничуть не боялся врага, но, напротив, жаждал поскорее сойтись с ним накоротке, чтобы там показать все, на что способен, все, чему научился у своего господина и наставника.

Сам Дер Винклен, как и подобает рыцарю, находился в первых рядах, в одной шеренге с такими же благородными воинами, имевшими лучшее оружие и доспехи, лучших коней, и сомнительную привилегию первыми отведать на собственных шкурах заточку вражеских копий и меткость чужих стрелков. Ни и дьорвикский рыцарь, которому, право же, не часто доводилось участвовать в подобных сражениях, атакую по всем воинским канонам, в конном строю, таранным ударом, тоже не думал ни о смерти, ни просто об опасности. в этот миг почти шесть сотен воинов, ставшие на какие-то минуты единым целым, были одержимы битвой, уже представляя запах свежепролитой крови и, словно наяву, слыша крики умирающих под ударами их копий и мечей, под копытами их боевых скакунов вражеских солдат, опрометчиво заступивших путь гордой и неуязвимой коннице Альфиона.

Никто не отдавал приказов - в этом уже не было нужды, да и не услышал бы никто команды, выкрикиваемые из-под глухих шлемов. Все должен был решить один удар, могучий, слитный, и каждый воин, что мчался по широкому полю к шеренгам врагов, старался вложить в этот бросок все силы. И, казалось, не может отыскаться сила, что сдержала бы удар этой стальной лавины, движимой яростью и азартом.

Все изменилось в одни миг. В топот копыт и бряцание доспехов вплелся еще один звук - частые сухие щелчки, затем дополнившиеся гулом тяжелых болтов, пущенных в упор, с каких-то двухсот шагов. Кони первой шеренги, словно наткнувшись на невидимое препятствие, падали, сбрасывая с седел своих наездников, подминая их под себя. Падали и сами всадники, пораженные меткими выстрелами, а те, что шли следом, натолкнувшись на собственных товарищей, тоже не всегда ухитрялись удержаться в седлах.

Ратхар с трудом смог избежать столкновения с каким-то рыцарем, скакун которого получил в бок сразу два болта, и теперь, обезумев от боли, вертелся волчком, не подчиняясь более ни удилам, ни шпорам всадника. А в следующий миг и самого юношу чуть не сбил с ног - вместе с конем - мчавшийся следом сержант, еще не успевший понять, что происходит.

  - Вперед, вперед, - надрывался кто-то в гуще толпы всадников. - Будьте вы прокляты, вперед! Не останавливаться! В атаку!

Его не слышали. Еще недавно ровная, завораживающая своей смертоносной четкостью строя конная фаланга смешалась, превратившись в бесформенную массу. Кто-то пытался продолжить атаку, но арбалетчики на той стороне поля не дремали, и залп следовал за залпом. Самого Ратхара спасло лишь то, что он находился не в первых рядах, иначе от бронебойных болтов не защитила бы никакая броня, тем более, что скакун его кроме налобника и стеганой попоны не имели вовсе никаких доспехов.

  - Ты цел, парень? - к Ратхару сумел пробиться чудом уцелевший под убийственно-точными залпами Бранк Дер Винклен. - Проклятье, так они нас всех перестреляют! Здесь мы для этих ублюдков, как на ладони. Нужно отходить к лагерю! За мной. Приказал он, направляя коня в обратную сторону.

Многие всадники, уцелевшие под обстрелом в первые минуты, последовали примеру дьорвикского рыцаря, решив отступить, пусть это и походило на трусость. Сила тяжелой кавалерии - в скорости, помноженной на массу закованного в броню коня, грудью способного на полном скаку протаранить строй пеших копейщиков. Теперь же, замешкавшись, утратив разбег, латники короля едва ли имели шансы против многочисленных стрелков, в любой миг способных укрыться за фалангой тяжелой пехоты, ощетинившейся сотнями пик и алебард. Атака провалилась, и это было ясно почти всем. Но кое-кто все же рванулся вперед, и там, среди горстки этих безумцев, можно было видеть золотой венец на шлеме короля Эйтора.

  - Они же обречены, - с горечью вскричал Дер Винклен, наблюдая за тем, как бронированный клин врезается в строй пехоты, раскидывая, подминая под себя не успевших разбежаться стрелков. - Это глупо! Король погибнет зазря, от цепов и топоров какой-то черни!

В этот миг рыцарь разрывался между желанием быть вместе с тем, кому вызвался служить, и просто желание выжить. И в такой растерянности пребывал отнюдь не он один. Однако следующий ход врага разом избавил десятки воинов от сложного выбора, заставив их просто сражаться, сражаться хотя бы за то, чтобы увидеть закат едва начавшегося дня.

Конница Эрвина, ускоряя шаг, промчалась по усеянному множеством мертвых и умирающих врагов полю, с двух сторон вонзив свои острия в сгрудившихся под градом болтов всадников. Первыми на пути атакующих оказались конный лучники, в преддверие сшибки с пехотой или конницей противника благоразумно отступившие на фланги. И теперь, оказавшись перед лицом многочисленных латников, иные из которых с ног до головы были закованы в стальную "скорлупу" доспехов, стрелкам только и оставалось, что рассеяться, пропуская врага через себя. Кое-кто пытался пускать стрелы из больших луков и легких арбалетов, но умение стрелять с седла никогда не было достоинством воинов северных земель, а легкие доспехи - многие стрелки были защищен лишь стегаными куртками-жаками - не оставляло этим бойцам шанса на успех в ближнем бою.

Клинья рыцарей Эрвина втоптали в землю оказавшихся на их пути легковооруженных воинов, и, не сбавляя хода, врезались в строй тяжелой кавалерии. Но там уже были готовы к новой напасти.

  - Слева, - Бранк Дер Винклен развернул своего жеребца навстречу подступавшим врагам, перехватив наперевес тяжелое копье. - Противник слева! К оружию! Кто может биться, за мной! - И рыцарь, пришпорив коня, ринулся навстречу воинам Эрвина.

Дьорвикский воин не ждал, что кто-либо последует за ним. Он просто направил коня навстречу первому попавшемуся врагу, крепче прижав копье локтем. Удар рыцаря был точен, и граненое острие, скользнув по верхней кромке щита, пронзило тяжелую кольчугу-хауберк и вошло противнику в грудь, выбив несчастного из седла. Но и Бранк остался без оружия, а кругом уже оказалось полно вражеских воинов, жаждавших крови.

Рыцаря атаковали сразу двое, но наперерез им бросился Ратхар. Оруженосец неотступно следовал за своим господином, и сейчас был готов помочь ему, забыв о волнении и страхе. До боли в ладони стиснув толстое древко копья, полое, чтобы легче ломалось при ударе, не выбивая из седла своего владельца, юноша нацелил острие в голову одному из противников. В щит Ратхара что-то ударило - сперва парень не понял, что это было прошедшее вскользь чужое копье, - а в следующий миг и Ратхар достал своего противника, поразив его в лицо.

Всадники промчались мимо друг друга, и юноша поспешно развернулся, почти не используя рук, и управляя своим норовистым скакуном только одними лишь коленями, в этот момент плотно сжатыми и почти уже одеревеневшим от напряжения. Ратхар не различал, кто перед ним, друг или враг. Он просто видел силуэт, мишень, которую и старался поразить, как учил его прежде сам Дер Винклен.

Длинное копье, на самом деле почти идеально уравновешенное, казалось сейчас жутко тяжелым и неудобным. Кое-как справившись с ним, Ратхар бросился на очередного противника, но тот уверенно принял яростный, но неумелый удар на свой щит, с одного взмаха перерубив древко длинным седельным мечом-двуручником.

Ратхар не мешкал, тоже выхватив из ножен свой клинок и продолжив атаку. Гром хрипел, рычал, словно обезумевший дикий зверь, и вместе с ним рычал сам всадник, ожесточенно орудуя клинком. Его меч был короче, но все же юноша смог вплотную подобраться к противнику... для того лишь, чтобы все его отчаянные выпады разбились об надежную защиту. Всякий раз на пути клинка Ратхара оказывался вражеский меч, и юноша стал отступать, все еще пытаясь достать своего противника. А тот, легко, словно пушинкой, размахивая длинным седельным мечом, сам перешел в наступление, и после очередного выпада, лишь немного не достигшего цели, сбил с головы юноши шлем.

Оруженосец Бранка Дер Винклена, в горячке боя уже не видевший, где бьется его господин, и жив ли он вообще, отступил, понимая, что был сейчас на волосок от гибели. Но его противник, громадный, затянутый в кольчужную броню, отчего-то не спешил довершать начатое.

  - Щенок, - прорычал воин, в голосе которого скользнуло удивление. - Что ты забыл здесь? Смерти ищешь? Так ведь ты ее уже нашел однажды! Неужели мало?

Только теперь Ратхар смог различить герб на щите своего противника - три золотые звезды на синем поле - и, вглядевшись в полускрытое шлемом лицо, узнал давешнего капитана личной гвардии Яриса, того, кому был обязан жизнью.

  - Я сражаюсь за своего короля, - срывающимся от волнения и напряжения голосом ответил юноша. - А бьюсь за Альфион. А ты кому служишь? Ты раз спас мне жизнь, вступившись за меня перед своим господином, так разве можешь сейчас убить меня?

  - Твой король - ничтожество, - рассмеялся капитан Рокан, злорадно добавив: - И, к тому же, сейчас наверняка уже мертвец!

Всадники отпрянули друг от друга, предоставляя своему противнику краткую передышку. Удивительно, но в их схватку никто не вмешивался, хотя в царившей вокруг суматохе едва ли было возможно помнить о благородных правилах поединка.

Рыцарь Ярис был одним из первых среди альфионских дворян, кто привел к объявившему о своем намерении вернуть трон Эрвину отряд, заложив первый камень в столп могущества вернувшегося из небытия принца. Но сам рыцарь был стар, и не вышел в поле, предоставив сражаться за честь короля, за свою честь тем, кто получал за это щедрую плату золотом. Рокан уже успел прикончить одного спешенного рыцаря, просто пустив по нему своего коня, а затем заколол нерасторопного лучника, и не желала останавливаться на этом.

  - Я убью тебя, как убью всякого, кто станет на моем пути, - пригрозил Рокан. - Знак, что ты носишь на челе, не спасет глупца. Всякий шанс дается лишь раз, и, видимо, судьбы было угодно, чтобы ты умер не под плетями слуг моего господина, а здесь, на этом поле, от моего клинка. А я никто, чтобы спорить с судьбой, и потому исполню предначертанное без колебаний. Такому увальню, как ты, нечего делать на поле боя, но если уж ты здесь, то впредь не жди пощады!

  - Но и ты не получишь ее, - воскликнул Ратхар, ринувшись на врага. - Ты предал моего короля, и потому сейчас умрешь!

Воспользовавшись замешательством своего противника, юноша рискнул, вложив все силы в атаку, и просчитался. Отразив град выпадов, Рокан, настоящий ветеран, живым вышедший из множества стычек, в щепу раскроил щит Ратхара, а затем ударил его наискось в грудь. Клинок на излете скользнул по броне, срывая железные чешуи, и на долю дюйма погрузился в плоть юноши, пробив и панцирь, и стеганый поддоспешник.

Капитан гвардии Яриса замахнулся вновь, чтобы добить раненого врага, но в этот миг явилась помощь, на которую юноша уже не особенно и рассчитывал. Бранк Дер Винклен, вырвавшись из водоворота сражения, накинулся на Рокана, тесня его своим конем и изо всех сил крестя воздух пред собой узким клинком верного эстока, уже не единожды обагрившегося чужой кровью.

Бранк сражался в непривычной для этих земель манере, и все же его противник сумел отразить несколько выпадов. Но затем защита Рокана дала слабину, и граненое лезвие впилось воину в грудь, так, что из спины проклюнулось окровавленное острие меча. Рыцарь рванул свое оружие, высвобождая клинок из плоти мертвеца, и слуга Яриса, склонившись к шее своего скакуна, словно просто устал, выпустил из рук клинок, так и не сумевший спасти его жизнь.

Все перемешалось, и Бранк Дер Винклен с трудом различал, кто свой, а кто - враг. После первой сшибки, когда на земле оказалось добрых полсотни бойцов с обеих сторон, бой распался на череду коротких, ожесточенных поединков, хотя если на тебя набрасываются сразу два-три латника, за спиной которых крутятся, выжидая момент, еще и несколько конных стрелков, назвать такую стычку честной схваткой трудно. Но Бранк не ждал от врага особого благородства, не рассчитывая к тому же на чью-нибудь помощь. Каждый защищал свою жизнь, и рыцарь, не считая врагов, просто атаковал их. Сейчас вся его воля, вся решимость собрались на острие верного клинка, которым Дер Винклен пронзал кольчуги, пробивал, точно шилом, пластины панцирей и отсекал вооруженные руки.

Прорвав строй врага, Бранк оказался в кольце, и несколько минут только и мог, что отражать удары. Дважды его чуть не достали, и чужие мечи скользили по броне, а раз в полудюйме от затылка рыцаря пронесся, с гулом рассекая воздух, лезвие боевого топора. Но внезапно подоспела помощь - два латника, сопровождаемые конным арбалетчиком - и сообща дьорвикский рыцарь и его нынешние соратники расправились с пятью врагами, продолжив затем бой вновь каждый сам по себе, хотя и держать рядом друг с другом.

Очередной противник, возникший откуда-то из гущи сражавшихся, налетел на рыцаря, размахивая боевым цепом. Шипастый шар, соединенный с рукоятью короткой толстой цепью, вспорол воздух в опасной близости от лица Бранка, и рыцарь едва успел закрыться щитом, одновременно заставив своего коня пятиться назад. А враг не унимался, и, решив, что противник не уверен в себе, продолжил атаку.

Боевой цеп - очень страшное оружие, и в умелых руках он гораздо опаснее даже, чем самый лучший клинок. А тот, кто атаковал Дер Винклена, был достаточно ловок и проворен, чтобы рассчитывать на победу. Но и Бранк учился высокому искусству боя не только на плацу. Ему прошедшему немало стычек с варварами-номадами, славившимися тем, что никогда не берут пленных, довелось многажды проверить в деле свое мастерство, и сейчас рыцарь был готов снова доказать безликому врагу, кто из них - лучший.

Цеп стальной змеей скользнул по выщербленной поверхности щита, и качание смертоносного маятника на миг возникла пауза. Ею и воспользовался Дер Винклен. Сверкнув росчерком молнии, его клинок скользнул над щитом противника, ударив того по глубокому шлему. Броня не подвела, и голова воина осталась цела, но он был оглушен, перестав на мгновение соображать, что происходит вокруг него. Боец Эрвина отступил, с трудом стащив шлем, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и рука Дер Винклен, уже готового добить врага, дрогнула, и клинок его опустился.

  - Морлус, - не без труда рыцарь узнал своего спасителя, гостеприимного хозяина, в чьем замке оправлялся от тяжелых ран беспечный путник из дальних краев. - Будь я проклят, что ты делаешь здесь? Неужели и ты предал своего короля?

Рыцарь Морлус, по лицу которого, обрамленному слипшимися прядями засаленных волос, градом тек пот, невидящим взглядом смотрел на Дер Винклена. Право же, узнать в этом воине, закованном в броню, несущем на себе герб короля Эйтора, прежнего израненного странника было не так просто. Но постепенно в глазах Морлуса появились проблески узнавания.

  - Вот это встреча, - прохрипел альфионец, заставив своего коня отступить еще на шаг назад, и окидывая дьорвикского рыцаря взглядом с ног до головы. - Значит, ты все же исполнил свою мечту, поступив на службу к узурпатору, чужеземец? Жаль, что так случилось, и мы встретились здесь и сейчас! Кто-то из нас должен теперь погибнуть, и мы оба знаем это, верно?

  - Я не буду биться с тобой, - помотал головой Дер Винклен. - Хоть ты и предал своего короля, того, кому сам же прежде клялся в верности, я не вправе судить тебя, того, кому обязан жизнью. Это бесчестно. Ступай прочь, ищи себе других противников.

Бранк Дер Винклен развернул коня, двинувшись прочь от Морлуса. Вокруг еще продолжался бой, и для его клинка хватало работы.

  - Я спас твою жизнь, значит, она принадлежит мне, - раздалось в спину рыцарю. - В таком случае, я возьму ее прямо сейчас. Умри, чужеземец!

Раскручивая над головой кистень, Морлус пришпорил коня и ринулся вслед за дьорвикцем. Дер Винклен едва успел повернуться лицом к врагу, вскинув над головой щит. увесистый шар ударил по вощеным доскам, и левую руку рыцаря пронзила сильная боль, волной прокатившаяся по всему телу.

  - Я служу истинному владыке Альфиона, - кричал Морлус, обрушивая вновь и вновь удары на своего противника. - И любой, кто откажется признать его своим королем, будет убит! И тебя, глупец, ждет сейчас та же участь!

Цепь кистеня огибала щит Дер Винклена, и он едва не лишился левой руки - дважды утыканный шипами шар скользнул по плечу бойца. Морлус атаковал яростно, словно одержимый фанатик, и нелегко было выдержать его натиск. Но все же ярость - не лучший помощник в бою, и альфионский рыцарь открылся, пусть на мгновение, но хватило и этого. задержка между ударами продлилась на пару секунд дольше, чем прежде, и Бранк ударил своего противника по голове, защищенной лишь кольчужным капюшоном.

Выкованный лучшими мастерами Дьорвика клинок с одного взмаха рассек стальную сетку, врубившись в череп и снеся Морлусу половину головы. На лицо Дер Винклену попали брызги чужой крови, но на это воин не обращал сейчас ни малейшего внимания. Когда вокруг идет бой, и каждое мгновение десятками гибнут друзья и враги, нет места для брезгливости.

  - Прости, - вымолвил Бранк Дер Винклен, бросив последний взгляд на поверженного врага. - Ты спас мне жизнь, и был готов отплатить тем же. Ты сделал выбор, а в бою выживает сильнейший. - И рыцарь направил коня в самую гущу сражения - схватка была еще далека от завершения, и каждому бойцу нашлось бы вдоволь работы.

Налетевшего на него слева конного лучника, размахивавшего тяжелым фальчионом, Дер Винклен прикончил быстро и без затей, пронзив прикрытую лишь стеганой курткой грудь своим клинком, едва не по самую рукоять уже покрытым кровью. А в следующий миг среди сражавшихся всадников рыцарь увидел своего оруженосца. Парень явно из последних сил сдерживал натиск могучего латника в тяжелой броне, щит которого был украшен незнакомым гербом.

Не колеблясь ни мгновения, Бранк вклинился между бойцами, позабыв о всяческих правилах поединка. Готовый уже развалить голову Ратхара - шлема на юноше уже не было, а кожаный капюшон едва ли мог защитить от остро оточенного куска закаленной стали - напополам клинок врага он принял на свой меч, отразив удар, и сам атаковал несколько растерявшегося противника.

На этот раз Дер Винклену достался сильный и умелый противник, какой был явно не по зубам еще так мало успевшему узнать Ратхару. Но не даром рыцарь несколько лет служил под знаменем короля Дьоривка в одной из лучших в северных землях армий. Одним взмахом Бранк отсек противнику правую, вооруженную руку, а затем немедля ударил вражеского воина наискось в грудь, разрубив и кольчугу, и надетый поверх нее - как и на самом Дер Винклене - чешуйчатый панцирь-кирасу. Всплеснув руками, латник Эрвина откинулся на высокую спинку седла, и ручейки крови потекли по бокам его скакуна, орошая землю.

  - Еще цел? - рыцарь взглянул на своего оруженосца. Бранк усмехался, но гримаса его в этот миг напоминала оскал голодного волка. В прочем, и на лице Ратхара, опьяненного запахом чужой крови, тоже застыла печать ярости. - А ты счастливчик! Немногие в первый раз могут пережить такую рубку. Но пора выбираться отсюда - войско короля разбито, и расправиться с теми, кто еще сопротивляется для мятежников вопрос времени.

  - Мы покинем поле боя? - удивленно переспросил Ратхар. - Но как же приказ? Нам никто не позволял отступать.

  - Смотри, - Бранк указал куда-то на правый фланг. - Там сам король! Эйтор отступает, и нам стоит последовать за ним.

Небольшой отряд всадников, замкнув стальное кольцо вокруг одного единственного воина, на шлеме которого сверкало золото, действительно пробивался сквозь сражавшихся бойцов, уже утративших всякое подобие боевого порядка, к недальнему лесу. На эту горстку латников постоянно набрасывались бойцы Эрвина, и путь королевской свиты оказался отмечен множеством тел. Но все равно стальной клин уверенно шел к своей цели, и на острие его двигался огромный, словно сказочный великан, боец, яростно гвоздивший всех направо и налево увесистой булавой. И те немногие враги, кто избегал ударов лорда Грефуса, не помня себя от счастья, лишь становились жертвами тех рыцарей, что шли следом за богатырем.

  - За ними, - приказал Бранк Дер Винклен. - Там остались еще воины, не утратившие волю к победе. Я не для того рисковал головой, вызволяя короля, чтобы сейчас оставить его.

Они помчались вслед за отступавшими с боем рыцарями. Оба воина устали, и кони их тоже выбились из сил, но каждый понимал - остаться здесь означает лишь смерть. Верные Эйтору бойцы сражались яростно, но потери были слишком велики, чтобы выдержать бой со свежими, полными сил латниками мятежников. Строй рыцарей вот-вот должен был сломаться для того лишь, чтобы стальной вал воинов принца Эрвина мог ударить по так и не вступившей еще в бой пехоте его названного брата.

  - Вперед, - подгонял Ратхара Дер Винклен. - Не отставай, парень!

Кто-то пытался атаковать рыцаря и его слугу. Дважды вражеские всадник бросались им наперерез, но лишь для того, чтобы погибнуть под точными, выверенными до дюйма ударами Бранка Дер Винклена. Дьорвикский рыцарь почти уже пробился к королю, путь которому преграждали вновь и вновь, и в этот миг на поле сражения обрушился огненный дождь - в сражение вступили маги.

Для короля Эйтора все смешалось в кровавой круговерти боя. Верхом на чужом коне, окруженных со всех сторон спинами своих рыцарей, он куда-то бежал, буквально прорубаясь сквозь толпы врагов. Лорд Грефус принимал на себя большинство ударов, но и королю несколько раз пришлось вступать в бой, защищая собственную жизнь. Золото на шлеме и великолепные доспехи привлекали рыцарей Эрвина и простых бойцов, жаждавших богатых трофеев.

Дважды вплотную к государю подбирались прорвавшиеся сквозь заслон из не щадивших себя рыцарей всадники Эрвина. На память об этих стремительных поединках на броне Эйтора осталось несколько глубоких царапин, следы чужих клинков. Его противникам, в прочем, повезло намного меньше - король вовсе не напрасно каждый день проводил по нескольку часов в фехтовальной зале, разминаясь в поединках со своими же гвардейцами.

Какой-то пехотинец, арбалетчик, неведомо как очутившийся в гуще конных латников, также пытался подстрелить короля. Но Эйтор в этот миг не думал о пощаде, и просто вдавил противника в землю, прежде чем тот успел нажать на спуск. Больше всего в тот миг правитель Альфиона опасался не за себя даже - за своего коня, лишенного мало-мальски надежной защиты. Эйтор понимал, что, оставшись без скакуна здесь, в центре схватки, он неминуемо погибнет, и никакая доблесть его рыцарей уже ничего не изменит. Но пока удача - о, разве это удача, видеть, как гибнет твое войско, умирают те, кто пошел за тобой, поверив лишь красивым словам, хотя сам ты жив и невредим! - не оставляла никогда не считавшего себя ее любимчиком правителя.

  - Уходим в лес, - приказал Грефус, направив своего коня к ближайшей роще. - Там мы оторвемся от преследователей!

  - Мы должны биться, - с горечью простонал король. - Наши воины еще сражаются, а я должен, по-твоему, бежать, как трус?

Несмотря на немалые потери, силы противоборствующих сторон еще были равны. Не меньше двухсот латников под знаменем Эйтора, не видя, что сам король покидает поле боя, из последних сил сдерживали атаки врага, а за спиной их стояли в ожидании многочисленные пехотинцы. И они тоже готовы были сражаться до конца, просто из ненависти к заносчивым рыцарям.

  - Битва проиграна, - настаивал лорд. - Это упорство обреченных. Пока можно спастись, мы должны бежать. Здесь собрались далеко не все альфионцы, что готовы подрежать вас. Противнику нанесен немалый ущерб, его силы подточены, и в следующий раз мы одержим победу.

И король, подавшись на уговоры, последовал за своим слугой. Словно стальной кулак, горстка бойцов - всего три дюжины латников - пробивалась сквозь заслоны, наспех выставленные на их пути. А следом за свитой Эйтора, без разбора втаптывая в обильно политую кровью землю поля Локайн всякого, кто становился препятствием на его пути, не важно, своего или чужого, рыцаря или простого солдата, дворянина или наемника, рвался принц Эрвин.

  - За ним, - рычал принц, вырвавшись вперед и увлекая за собой немногочисленных телохранителей и следовавших за своим полководцем офицеров. - Там Эйтор! Ублюдок не должен уйти! Сегодня - день нашей победы, но ее не будет, если узурпатор ускользнет. За ними, все за ними!

Преследователи настигли беглецов в нескольких сотнях ярдов от опушки леса. Навстречу Эрвину, от ярости забывшему о всякой осторожности, выступили четверо. Каждый из них был готов ценой собственной жизни защищать короля, но и для их противника, пусть тот и был один, жизнь давно уже перестала быть ценностью.

  - Прочь, если хотите жить! - принц рыкнул в лицо своим противникам, и, не дожидаясь их ответа, да и зная уже заранее, каков он будет, ринулся в бой.

Длинный клинок седельного меча чертил сверкающие круги. Первый латник Эйтора вышел из боя мгновенно, лишившись руки, а принц уже напирал на следующего. Второй продержался чуть дольше, принимая град ударов на свой щит. Узкий клинок выбил фонтан щепы, исказив до неузнаваемости пестрый герб, и развалил щит пополам, заодно разрубив и сжимавшую его руку. Всадник пронзительно закричал, но Эрвину некогда было добивать его - принца атаковали сразу двое.

Чужой клинок скользнул по вовремя подставленному щиту, напрасно расходуя вложенную в удар силу, и одновременно Эрвин сам ударил другого противника в лицо. На воине Эйтора, должно быть, конном лучнике, был открытый шлем без забрала, и острие меча принца наискось прочеркнуло лицо, оставив наливающуюся кровью царапину, не слишком опасную, но болезненную. Воин отвлекся, и этого хватило его противнику, чтобы нанести смертельный удар, одним взмахом снеся голову бойца с плеч.

Последний из пытавшихся остановить принца Эрвина воинов сражался отчаянно, непрерывно атакуя, и даже смог потеснить предводителя мятежников. Но Эрвин уже видел там, за спиной этого бойца, лицо которого было скрыто тяжелым глухим шлемом, ненавистного врага, под защитой ничтожной горстки - хорошо, если дюжины латников - уходившего к роще, чтобы там сбросить со следа погоню. Яростно рыча, принц принялся обрушивать на щит противника один удар за другим, сломив, наконец, сопротивление, заставив своего врага на миг открыться, и могучим взмахом разрубив его грудь, защищенную чешуйчатой броней.

  - Смотри на меня, Ильма, - вскричал Эрвин, поднимая лицо к небесам. - Сегодня свершиться правый суд, и ты будешь отмщена! Смотри, как падет последний из твоих убийц!

Король Эйтор, оказавшийся вдруг лицом к лицу со своим братом, окончательно впавшим в безумие, обреченно вскинул клинок, готовясь к бою. И Эрвин, пришпорив коня, ринулся на правителя Альфиона, которого узнал бы в любой толпе и без доспехов, без золоченого навершия шлема.

  - Государь, - кто-то из свиты пытался удержать короля, ухватив за уздцы его коня. - Не надо, государь! Ты можешь погибнуть! Он же безумен, ему не дорога собственная жизнь!

  - Прочь, - Эйтор в порыве гнева едва не зарубил доброхота, замахнувшись клинком. - Он бросил вызов, и не быть мне королем, не называть себя мужчиной, если я трусливо убегу. Я приму бой, и Судие решать, кто одержит верх!

Король Эйтор оказался скверным полководцем, и сейчас, когда исход сражения был уже предрешен, желала показать своим людям, что он хотя бы храбрый боец, готовый принять смерть плечом к плечу со своими товарищами. И он помчался навстречу Эрвину. Между двумя врагами не было никого и ничего, только считанные ярды ровного поля, которые боевой конь преодолеет за пару мгновений.

  - Я здесь, братец мой, я иду к тебе! Не смей бежать, ничтожество, - прорычал из-под шлема принц, направив своего тяжело, с присвистом дышавшего дестриера на короля. - Остановись, будь ты проклят, и прими бой! Хоть теперь, перед смертью, поступи, как должно мужчине!

Оба, и принц, мечтавший править, и тот, кто стал королем, были вооружены лишь мечами, и оба имели щиты. На том и на другом были тяжелые латы, почти непроницаемые для стрел, и способные остановить даже удар боевого топора. И кони под тем и под другим равно устали, уже долгое время таская на себе по полю сражения закованных в броню седоков. Но в этот день не суждено было случиться честному бою меж равными противниками. Когда Эйтора и Эрвина разделяло уже не больше полутора десятков ярдов, наперерез принцу из-за спины короля ринулся облаченный в зелень и золото, такие узнаваемые цвета рода Грефусов, латник.

Лорд шел ва-банк. Предводитель мятежников, мерзкий самозванец был пока один - свита Эрвина, связанная боем, отстала, - и Грефус, увидев ненавистного врага, забыл обо всем, желая лишь отсечь его голову.

  - Ублюдок, - лорд Грефус, стальным вихрем налетев на охваченного безумием противника, обрушил шестопер на шлем Эрвина, заставляя того вскинуть над головой щит. - Зря ты выбрался из той могилы, в которой пропадал двадцать лет! Здесь ты не найдешь ничего, кроме своей смерти. Я, Грефус из рода Грефусов, убью тебя во имя Альфиона и моего короля!

Под первым же ударом щит Эрвина разлетелся на куски, и принц вынужден был подставить свой клинок. А Грефус, яростно рыча - из-под шлема его рык звучал еще страшнее - наступал, обрушивая на своего противника череду ударов. Воздух с гулом расступался перед перначом, и принц с трудом успевал парировать бешеные выпады. А Грефус, впавший в боевое безумие, бил в одну и ту же точку, точно молотобоец в кузнице, и, наконец, проломил защиту.

Не выдержав давления пернача, щит Эрвина треснул, рассыпавшись на куски. Но принц лишь поспешно перехватил клинок обеими руками, испытав некоторое облегчение - усталость брала свое, и меч с каждой новой минутой боя казался все более тяжелым - и не желая прекращать бой. Сейчас для наследника альфионского престола не имело значения, что противник лучше вооружен. Оба они, и лорд, и принц, балансировали на грани безумия, отчего удваивались силы, но рассудок уже не был таким же ясным, как обычно. Оба сейчас желали одного - убить, и не важно, суждено ли им было самим остаться живыми после схватки.

Действуя одним клинком, Эрвин не только отбивал исполненные огромной силы удары, но и атаковал сам. Дважды он почти достал противника, и закаленный клинок скользил по покрывавшей грудь Грефуса броне. Но доспехи выдержали, а в следующее мгновение лорд ответил, поразив, наконец, цель.

Навершие булавы скользнуло по шлему Эрвина, и стальные перья впечатались в прочный металл, корежа его. В глазах у принца потемнело, весь мир вдруг закружился в безумном танце, и клинок серебристым росчерком выскользнул под ноги скакуну, выпав из ослабевшей в один миг руки.

  - Сдохни, мразь! - прорычал Грефус, вновь замахиваясь, чтобы уже наверняка прикончить ошеломленного - в буквальном смысле слова - противника. Но этот удар достался иному противнику.

Как прежде сам лорд, таки теперь между раненым, в мгновения оказавшимся в совершенно беспомощном состоянии принцем и воином короля вклинился латник, на тунике которого красовалась увенчанная трезубой короной змея. Капитан Джоберто вовсе не старался спасти своего нанимателя - до этого, как правило. Никогда не было дела ни одному наемнику - просто он хотел сойтись в поединке с этим бойцом, явно одним из сильнейших во всей армии врага, с противником, победа над которым сделала бы честь любому воину.

  - С дороги, чужеземец, - Грефус, увидев перед собой наемника, не колебался ни мгновения, коротко замахнувшись булавой. - Прочь! Это не твоя война! Уйди, или я, лорд Грефус, первый мечник Альфиона, возьму твою поганую жизнь!

Джоберто принял удар альфионского лорда на щит, опасно затрещавший при столкновении с шестопером, и сам ответил, опустив на шлем Грефуса топор. Оба воины были хороши, они одинаково владели оружием, и жаждали победы над врагом. Скорость реакции их оказалась равной, но Грефус все же был чуть расторопнее, и серповидное лезвие, способное развалить на две половины защищенную сталью голову лорда, точно перезрелую тыкву, лишь скользнуло по покатому боку шлема, вовремя отведенное в сторону щитом, но альфионец, не желая продолжать поединок, отступил. Король еще нуждался в защите, а кругом было полно вражеских воинов, чтобы увлекаться поединком.

Но капитан Вольного Отряда думал иначе, и не ослаблял свой натиск. Он бил нечасто, но в каждый удар вкладывал все силы, так что Грефусу оставалось только защищаться, пятясь при этом назад, туда, куда верные рыцари уводили, прикрывая собственными спинами от стрел и болтов, государя Эйтора. Но щит лорда не выдержал, и очередной удар Джоберто расщепил его пополам, а затем лезвие секиры впилось Грефусу в грудь, проламывая панцирь, рассекая стеганый поддоспешник и врубаясь в плоть.

  - Да, - Счастливчик торжествующе вскинул руки, потрясая над головой окровавленным топором. - Я лучший! Смотрите все, первый воин владыки Альфионского повержен!

Обученный конь Грефуса, чувствуя, как ослабела хватка седока на поводьях, поспешил унести своего хозяина с поля боя, подальше от опасности, направившись к лесу. А вслед ему доносились гордые возгласы Джоберто, келотского наемника, одолевшего в честном бою могучего бойца. Наверняка кто-то видел триумф Счастливчика, и кондотьер не сомневался, что уже к вечеру об этой схватке будут ходить легенды. А это означало, что несмотря даже на потери желающих сражаться под началом столь умелого и храброго бойца прибавится, и обратно в Келот отряд вернется еще более многочисленным, нежели когда покидал те земли.

А раненого Эрвина увели прочь, взяв под уздцы его коня и не обращая внимания на попытки принца вернутся в бой. Оказавшись в окружении своих воинов, сын Хальвина стащил с головы смятый шлем, ощупав голову. По лицу его струилась смешанная с потом кровь, но рана оказалась пустячной, хоть и весьма болезненной. Однако перед глазами принца все еще плясали яркие пятна, и мир порой срывался в стремительный хоровод, а руки словно покинула былая сила. Эрвина знал - это скоро пройдет, но сейчас еще шел бой, и он должен был находиться там, в гуще сражения.

Взор принца обратился туда, где равнина сменялась лесом. Там, среди невысоких деревьев, мелькали всадники в полном облачении, и шлем одного из них тускло отливал золотом. Эйтору все же удалось выйти из боя.

  - Кто еще может биться, за ними, - приказал хриплым голосом Эрвин. Кто-то из слуг торопливо подал ему флягу с ключевой водой, но принц не обратил на нее никакого внимания. - За ними, будь я проклят! Всю казну тому, кто принесет мне голову Эйтора! Король не должен уйти!

  - Он не должен уйти!

Витар, оставшийся на холме, в тылу войска мятежников - или сторонников истинного правителя Альфиона, это уж кому как больше нравится - видел все сражение от начала до конца в мельчайших подробностях. Но больше всего старого рубаку заботило, как там его господин. Витар не спускал глаз с Эрвина, и в тот миг, когда вражеская булава коснулась его шлема, был готов сорваться туда, в ад битвы. И с огромным облегчением Витар видел, как его господина, пусть раненого, но все же уверенно державшегося в седле, увели прочь от места схватки. А в противоположном направлении уходил сам король Эйтор, возле которого теснились немногочисленные слуги, телохранители, самые преданные бойцы, готовые защищать господина до последней капли крови.

  - Если Эйтор спасется, все, что было сегодня, все смерти, окажутся напрасны. - Витар требовательно взглянул на хранившего спокойствие, невозмутимого, точно камень, чародея. - Ты предлагал уничтожить всю армию врага, колдун, так убей хотя бы одного из них!

Кратус не проявил ни тени беспокойства даже в тот миг, когда ведомые королем Альфиона рыцари врезались в строй пехоты, едва не добравшись до того самого склона, с которого и наблюдал за битвой - не без интереса, между прочим - чародей. Оставался он спокойным и сейчас, чувствуя, конечно, гнев и возбуждение Витара.

  - Принц пожелал, чтобы эта победа полностью досталась людям, - бесстрастно вымолвил волшебник. - Он запретил мне вступать в бой, и разве должно мне нарушать волю господина?

  - Ты и всегда так же покорен, колдун? - фыркнул воин. - Не играй со мной. Я знаю, что твое послушание - лишь маска, так, будь ты проклят, сбрось ее хоть на миг! Тебе ничего не стоит такой пустяк, убить лишь одного человека, чтобы прекратить этот кошмар. Уже пали сотни храбрецов, неважно, под чьими знаменами они вступили в бой, и довольно смертей на сегодня!

Кратус усмехнулся - этот воин, несмотря на кажущуюся бесхитростность, был слишком умен и догадлив. Он раскусил игру чародея, и это могло создать в будущем немало трудностей. Но пока и он, и сам Эрвин еще были полезны для дела мага.

  - Желаешь вновь увидеть, на что я способен? - чародей пожал плечами, удивленно вскинув брови: - Что ж, изволь! Но не смей впредь укорять меня в никчемной жестокости, воин, - ухмыльнулся он.

И, указав левой рукой на почти уже скрывшегося в зарослях короля, маг громко и отчетливо произнес:

  - Кано!

Сгусток пламени, рукотворное солнце, оставляя за собой шлейф стремительно гаснущих искр, проплыл над полем боя. И воины, увидев его, опускали оружие, забывая о том, что рядом полно врагов, и, задрав головы, следили за редкостным зрелищем, невольно рождавшим страх в их огрубевших душах.

На поле, там, где проплывал пламенный шар, внезапно стихал звон железа, тишина сменяла яростное рычание старавшихся пересилить друг друга в поединках врагов. Сжигавшая бойцов еще мгновение назад ненависть друг к другу сама собой угасла, уступив место почти детскому удивлению - здесь, в считанных шагах от них, творились самые настоящие чары.

Замер и Эйтор, не в силах оторвать взгляд от грозившей с небес смерти. Он знал, что неведомый колдун предназначил именно ему этот удар, как знал, что не в силах человека отразить его. Но в этот миг в игру вступил еще один участник, о котором кое-кто уже успел позабыть. Со стороны альфионской пехоты, так и стоявшей в строю на границе лагеря в полной готовности вступить в бой, метнулась серебристая молния, впившаяся в сгусток пламени, и тот рассыпался огненными брызгами, погасшими прежде, чем коснулись земли.

  - Что это, - Витар был вне себя от ярости. Казалось, враг обречен, и тут случилось нечто, чего воин не мог и допустить, втайне давно уже уверовав в неодолимую мощь колдуна. - Как это возможно?

  - Наш незнакомец все же показал себя, - хищно усмехнулся Кратус, ощутивший вдруг настоящий азарт охотника, подкравшегося к желанной добыче. - Что ж, так будет даже интереснее.

  - У них есть маг, - удивленно спросил Витар. - Но отчего же он молчал все это время?

  - Неважно, - отмахнулся не терявший уверенности чародей. - Теперь он все равно обречен. Я знаю, где этот фигляр - он среди пехотинцев Эйтора. И сперва я разделаюсь с ним, а уж потом наступит черед и самого короля, - зло посулил Кратус. - Никто не уйдет отсюда живым без моей воли!

Ученик Ризайлуса в этот миг чувствовал, как крылья вырастают за спиной. Враг бросил вызов, и он, Кратус, мог дать достойный ответ. Заклятье сплеталось само собой, а Линза, это чудо, верх творения, открывало доступ к безбрежному морю, океану силы. Низко стелющиеся над равниной Локайн облака озарились багрянцем, над полем прозвучал настоящий раскат грома, а затем с неба хлынул дождь, каждая капля которого была расплавленным металлом. По полю боя прокатилась волна смерти.

Струи огненного дождя, сплетаясь в тугие жгуты, обрушились на строй пехоты. Капли пламени, едва прикасаясь к шлемам и щитам, насквозь прожигали металл, и над равниной поднялась мерзкая вонь жженой плоти, и раздались крики ужаса и боли.

Адский ливень полосой прошелся по вытоптанной сотнями конских копыт равнине, надвое разрезав фалангу пехоты. Кое-кто инстинктивно вскинул над головой длинные щиты, словно закрываясь от стрел. Но сотворенный Кратусом огонь не могли остановить ни прочные доски, ни кольчуги. Равно вспыхивали, превращаясь в пепел, и металл, и человеческая плоть и кости. Люди падали на землю, катаясь по измочаленой множеством подкованных сапог траве и истошно вопя, а те, кто был рядом, стояли над несчастными, не зная, как им помочь.

  - Магия, - закричал кто-то в толпе воинов. - Братцы, бежим! Спасайтесь, кто может! Колдуны души наши заберут! Бежим!

Словно услышав команду, воины, швыряя себе под ноги щиты, каски и оружие, кинулись во все стороны, сталкиваясь друг с другом, затаптывая тех, кто оказался чуть менее расторопен. Толпа, которую в один миг охватило безумие, билась под струями жидкого пламени, выкашивавшего целые просеки. Лишь немногим, тем, кто оказался в самых крайних рядах фаланги, удалось выбраться целыми и невредимыми, пусть и не на шутку напуганными. Строй окончательно распался, и никто уже не вспоминал о неприятеле, который был совсем рядом, и жаждал победы, до которой и так уже было рукой подать. А еще мгновение спустя над метавшейся в ужасе армией короля Эйтора - точнее, над тем, что осталось от еще час назад грозного, казавшегося почти непобедимым войска - разлилось золотое сияние, и капли колдовского пламени стали бессильно гаснуть, стекая по невидимой чаше, купол которой словно накрыл разом сотни уже не веривших в спасение людей.

  - Вот ты и мой, - усмехнулся Рупрехт. - Глупец, нужно было бежать, - воскликнул он, обращаясь к отделенному сотнями ярдов вытоптанного поля противнику, точно тот был рядом, на расстоянии вытянутой руки. - Ты мог спастись, пока я был занят другими, а вместо этого решил пожертвовать собой ради спасения толпы немытой черни, - презрительно фыркнул чародей. - Что ж, ты сделал выбор, так встреть свою смерть лицом!

Маг взмахнул обеими руками, и через равнину устремился сгусток колдовского пламени. Витар вздрогнул - воин уже понял, что от этой волшбы, злой и дьявольски сильной, нет, и не может быть защиты. Мгновения вражеского колдуна, столь бездарно распорядившегося своими способностями сегодня, были сочтены.

В тот миг, когда скрывавшийся где-то среди простых воинов чародей атаковал свиту короля, Рупрехт действовал не вполне осознанно. Нужные чары сплелись в одно мгновение - прежде у волшебника было немало времени, чтобы попрактиковаться в этом - и в последний миг он отразил, рассеял нацеленный на Эйтора удар.

  - Тебя назовут спасителем королевства, - не без сарказма вымолвил Эвиар, наблюдая, как эскорт государя исчезает в зарослях. Сам эльф и не думал вступать в бой, предпочитая с наслаждением наблюдать, как люди исступленно и самоотверженно истребляют друг друга.

  - Чтобы удостоиться такой высокой чести, сперва нужно просто живыми убраться отсюда, - резко бросил Рупрехт, мгновенно напрягаясь. - А сейчас это станет весьма непростым делом. Их маг вступил в игру, и он теперь знает, что я здесь. Вот и мой черед биться, - с деланным спокойсвтием промолвил чародей. И в это мгновение на равнину обрушилось пламя.

  - Уходим, - произнес Эвиар, по ушам которого больно резанули крики умирающих в огне воинов. - Пора уносить ноги, если не хотим сдохнуть, как вот они, - Перворожденный указал кивком на равнину, где в полнейшем бессилии гибло войско короля Эйтора.

Подобное могло пригрезиться лишь в горячечном бреду, но это происходило на самом деле, здесь и сейчас, и оттого казалось еще более безумным и страшным. Похожие на брызги расплавленного металла капли огня прожигали тела воинов насквозь, но намного больше людей погибали вовсе не от магии, а просто под ногами своих товарищей. Кое-кто, пытаясь спастись, просто хватался за корды и ножи, буквально прорубаясь сквозь толпу, но чаще напарываясь на клинки точно так же обезумевших от ужаса и предчувствия неизбежной гибели воинов, враз переставших различать, где враги, а где друзья.

Пусть это и были только лишь люди, для воина принять такую смерть, когда нет возможности драться, чтобы если не спастись, то хотя бы умереть героем, было верхом несправедливости. Эльф и сам был воином, а потому понимал, что нет, и не может быть красивой смерти, но лучше уж погибнуть быстро, в бою, чем вот так, покорно ожидая конца, и зная, что нет пути к спасению.

  - Уходи, - коротко ответил эльфу чародей, не двигаясь с места. - Это не твой бой, не твоя война. Но я останусь здесь. Эти воины не заслужили такой участи, и пока в моих жилах еще течет кровь, я буду сражаться вместе с ними. И, может, хоть кто-то из них сможет увидеть новый рассвет. - И маг, вскинув раскрытые ладони к небу, произнес: - Эйваз!

Вспышка на миг ослепила Эвиара, а когда зрение восстановилось, он увидел поистине фантастическую картину. Над сбившейся в бесформенный ком из плоти и стали армией, словно развернулась невидимая чаша, и по ее покатым бокам стекали на землю, вытоптанную, уже обильно политую кровью, усеянную сотнями тел, струи огня, отныне будто бы неспособные причинить вред хоть одному живому существу.

  - Чародей, - прокатилось по рядам воинов, еще не веривших своим глазам. - Рупрехт! Чародей с нами! Мы спасемся!

С этими людьми творилось нечто странное. Еще мгновение назад они, движимые животной жаждой жизни, были готовы убивать - и убивали без тени сожаления! - собственных братьев, а теперь толпа вновь превратилась в войско, и уже зазвучали команды уцелевших в давке десятников, привычно начавших наводить порядок. Собирая своих бойцов. В сердцах людей вновь поселилась надежда, но никто не собирался давать им этот призрачный шанс.

  - Смотри, маг! - Эвиар, в голосе которого Рупрехту померещились нотки страха, вскинул руку, указывая на мчавшийся по небу огненный шар, рукотворное солнце.

  - Это уже для меня, - прохрипел маг. - И этот удар я отразить не в силах!

По щекам волшебника катился пот, на лбу вздулись жилы - удар врага был силен, и Рупрехт понимал, что сможет сдерживать его лишь считанные минуты, ибо никто не в силах в одиночку тягаться с той мощью, что влили в Линзу ее бессмертные создатели. Казалось, что на его плечи обрушился всей своей тяжестью небосвод, вдавливая ничтожного человечишку в землю. Никому не дано было понять, каково это - держать щит против столь мощного заклятья. И сам Рупрехт только теперь понял истинную мощь колдовского амулета, в незапамятные времена вышедшего из таинственных лесов И'Лиара, на тысячи лет исчезнувшего в океанских пучинах, и вновь вернувшегося в мир на горе целым народам. Но чародей даже не думал о том, чтобы отступить:

  - Уходи, и уводи людей, всех, кого сможешь, - приказал эльфу побагровевший от напряжения маг. - Король еще жив, и, видит Судия, ему понадобятся воины, и очень скоро. Проигран бой, но война только началась!

Никто не успел двинуться с места. Рупрехт - потому, что, отпусти он хоть на миг собственные чары, они уничтожили бы его не хуже, чем магия врага. А Эвиар просто смотрел, точно завороженный, на грозящую с неба смерть, зачарованные мерцанием магического снаряда.

Клуб огня, словно сотканный из туго сплетенных жгутов пламени, багрового, словно мерцание преисподней, обрушился на холмик, на вершине которого замер, воздев руки к небесам, Рупрехт, от которого не отходил и эльф. Обрушился... и рассыпался множеством искр, угасших еще в полете, задолго до того, как они коснулись земли.

  - Ты все же смог, - выдохнул Перворожденный, с восхищением взглянув на мага. - Ты - величайший чародей из своего народа!

  - Нет, - ошеломленно пробормотал Рупрехт, сам не веривший, что еще жив. - Это не я. Ни один маг, как живущий ныне, так и сильнейший из сильнейших из прошлых эпох, не смог бы в одиночку выстоять перед атакой, пропущенной сквозь Линзу.

  - Но почему тогда мы еще не обратились в пепел? Кто отразил этот удар?

  - Ты, - вдруг вымолвил Рупрехт. - Твоя кровь дала нам шанс к спасению.

Эвиар удивленно смотрел на чародея, а тот сбивчиво - от волнения и просто в спешке - принялся объяснять, только теперь осознав смысл древних манускриптов, копий с копий отрывков записей самого Ардалуса, чудом дошедших до его потомков сквозь века.

  - Улиар, создавая Линзу, помнил, что власть и сила затмевают разум, заставляя считать врагами собственных братьев, - торопливо бормотал маг. - И он побеспокоился о том, чтобы это оружие не было обращено ни против него самого, ни против его потомков. Линза - не просто вещь, в ней есть то, что можно назвать разумом. И она не позволит обратить магию против того, в ком есть хоть капля крови ее создателя. Ты - один из его потомков, в этом теперь нет сомнений, и потому тебе не грозят чары того, кто сейчас владеет Линзой, и в этом - твое главное оружие. А теперь беги же! В тебе - огромная мощь, и я не могу позволить тебе погибнуть здесь бездарно, бесцельно! Уходи, Эвиар! Ты сделал все, что должно, а я закончу этот бой!

То, как странно закончилась атака, видели многие из находившихся возле Кратуса. И все они оказались удивлены, поражены и даже напуганы - у врага отыскался достойный ответ на, казалось, несокрушимые чары колдуна, давно заставившего всех трепетать при одном упоминании собственного имени.

  - Что случилось, - медленно, словно не веря собственным глазам, пробормотал Витар. - Почему они живы, мэтр? Неужели чужой колдун смог отразить удар?

  - Никто не в силах выстоять перед такой атакой, - прошипел, словно рассерженная кошка, чародей, в глазах которого плескался гнев. - Это не маг. Проклятые выродки, - вдруг вскричал он, вскинув руки над головой. - Длинноухие ублюдки! Ненавижу тварей!

Суровый рубака невольно отступил в сторону, испугавшись, что может стать невольной жертвой гнева чародея. Витар уже видел, на что способен маг, и сейчас, пожалуй, впервые за всю свою немалую жизнь, испугался. Даже припадки ярости, случавшиеся с его господином, принцем Эрвином, были все же более понятны, но чего ждать от взбесившегося мага, предугадать было невозможно.

  - Эльф, - меж тем кричал во весь голос Кратус. Его триумф оказался испорчен, час торжества откладывался, и причина неудачи уже была вполне ясна: - Там всего лишь один ничтожный эльф, ушастый ублюдок! И я бессилен против него! Память крови, будь она проклята!

  - Я принесу тебе его голову, - решительно рыкнул Витар. - А ты займись магом!

Выхватив клинок, ветеран устремился через поле, увлекая за собой немногочисленых оставшихся возле лагеря воинов. По пути к небольшому отряду присоединялись латники Эрвина, машинально еще добивавшие королевских рыцарей, давно уже переставших по-настоящему сопротивляться. И этот отряд, все увеличивавшийся в числе, стальным клином пронзал поле боя, направляясь туда, где мог находиться таинственный эльф, неведомом каким путем очутившийся на этом поле. В прочем, до этого как раз Витару не было никакого дела. Там был враг, и воин желал только одного - убить, уничтожить его, принеся победу своему господину, раз уж на это оказался не способен и могущественный колдун.

А Кратус тоже не терял время понапрасну. Его переполняла сила, и мелкая неудача не могла смутить чародея, тоже жаждавшего победы.

  - Кано! Кано! Кано! - троекратно чародей выкрикнул имя руны Огня, и с неба туда, где стоял, словно являя всем свое презрение к смерти, чужой колдун, обрушились ветвящиеся молнии.

Они змеями обвили безымянного мага, так опрометчиво бросившего вызов Кратусу, окутав его фигуру сплошным мерцающим коконом, и, опять-таки подобно змеям, все плотнее сжимая кольца вокруг него. Сейчас чародей Эрвина бил по единственной цели, и никакая эльфийская магия не могла помешать ему, если только тот эльф и королевский прихвостень-колдун не стоял, тесно сжимая друг друга в объятиях. Но и это было не страшно - Кратус видел, как воины, ведомые неутомимым Витаром, взбираются уже на объятый огнем холм, чтобы добить врагов обычной сталью, и сейчас маг был не против такой помощи, пусть бы и пришлось с кем-то поделиться своей победой.

Вокруг Витара собралось немало бойцов. Над головами латников, словно нож - мягкое масло, рассекавших рыхлый строй едва пришедшей в себя пехоты, колдун видел яркие знамена лордов и рыцарей, здесь же реял штандарт наемников-келотцев, и полно было воинов, не носивших на доспехах и одежде никаких гербов. И этот отряд рвался к цели, заметной издалека всякому - там устроили бешеную пляску разившие с ясного неба молнии, сплетавшиеся кольцами вокруг единственного человека.

  - Умри, умри, - словно молитву, твердил Кратус. Все больше мощи вливал он в свое заклятье, и Линза послушно преломляя ее, увеличивая стократно. Но тот, что был там, на дальнем холме, не сдавался, воздвигая все новые щиты и тем сжигая самого себя.

Вся ярость чародея Эрвина была прикована сейчас к своему безвестному сопернику, и Кратус не видел, как уходили с поля боя остатки королевской пехоты, за которыми следовали и немногие уцелевшие в сече латники. Всякий понимал - когда бьются колдуны, лучше быть подальше от них, а потому и многие воины, что сражались под знаменами принца, тоже спешили отступить, благо, войско врага было разбито, и та горстка бойцов, что еще держалась в седлах или на ногах, отныне не могла быть опасной.

Они выдохлись в один миг, Кратус, и тот маг, чьего имени он так и не узнал. Даже Линза не делала своего владельца всемогущим, не сообщая ему новые силы, а лишь увеличивая собственную мощь. И силы Кратуса иссякли. Молнии погасли, оставив после себя лишь пятно выжженной, оплавлено до каменной твердости земли. И тот час рухнули щиты, сотканные его противником. Ворвавшиеся на холм мгновение спустя всадники, во главе которых мчался Витар, нашли лишь мертвецов.

  - Торжествуй, господин, - Кратус невидящими глазами уставился на приблизившегося принца, коня которого вели под уздцы двое юных пажей. - Сегодня ты победил! Альфион твой!

На поле сражения опускалась тишина. Лишь стонали раненые, да ржали, тонко, страшно, словно плакали дети, уязвленные острой сталью боевые скакуны. Воины устало опускали мечи, поднимая забрала или просто сбрасыва шлемы себе под ноги.

  - Победа, - будто еще не веря себе, пробормотал принц Эрвин, оглядываясь по сторонам. Всюду они видел только трупы и кровь. - Я победил!