3 октября 2016 года. Чернобыль

Мы подходим к железной двери. Маленький иллюминатор, прикрытый занавеской, освещен – Хирург у себя. Я оглядываюсь на товарищей, они кивают. Колочу по металлу кулаком. Спустя полминуты щелчок – дверь открывается.

– Что надо? – Хмурое лицо Хирурга выглядывает в коридор.

– Амулет Армады и кое-какая информация, – заявляю я.

Да, вырвалось… Думали-думали, целую стратегию беседы разработали, роли распределили. Но как-то вот само получилось. Возможно, так даже лучше: Хирург не дурак, с Хирургом хитрить тяжело.

– Ты, Глок, умом тронулся? – интересуется он, вскользь оглядывая моих друзей.

Да, умом тронулся – иначе не скажешь. Сунуться ночью в Зону. И причем второй раз! Я еле различаю в темноте ее силуэт. Идем по тропинке примерно в направлении Припяти. Рядом сопит Чапай. У него ПНВ, и он, надеюсь, различает обстановку намного лучше. Мы отпустили ее вперед шагов на пять – чтобы не мешать и не отвлекать. Не знаю, впрочем, насколько применимы эти понятия к шатунам.

– Видимо, она на шоссе выйти хочет, – шепчет Чапай.

Шелестят невидимые деревья. В небе острый, по-зимнему холодный месяц. Ветерок подтаскивает с болот запахи гнили и еще чего-то неуловимо знакомого. Подошвы ее кедов размеренно мелькают впереди. Совсем недалеко в траве возится кто-то крупный.

– Глок, а ты уверен, что она ведет нас куда надо?

– Я вообще не уверен, что она нас ведет.

Тропинка забирает в гору. На вершине холма располагается шоссе, про которое говорил Чапай. «Дорога желаний» – так его называют. Потому что это шоссе ведет прямиком к АЭС. Точнее, вело. Если пойдем по нему – хорошо. Асфальт там не в лучшем состоянии, но это все же намного легче, чем идти по пересеченной местности.

Тропка становится все круче. Начинает петлять зигзагами. Из-под ног осыпается земля, невидимые камни с сухим шипением скатываются в траву. Она идет легко и бесшумно. Мы порывисто дышим – подъем дается нелегко.

И вот наконец ржавая полоса отбойника. Помогаю Чапаю перелезть через заграждение. Здесь значительно светлее, чем в низине. Оглядевшись, замираю, буквально завороженный зрелищем.

Мы стоим на вершине высокого холма. Перед нами расстилается темная долина. Над землей течет туман, скапливаясь у черных пятен перелесков. То там, то здесь в черноте мерцают багровые точки, как угольки забытых костров. Еле заметно пульсируя, дрожит в низине бледно-зеленое марево. Зона живет своей ночной жизнью.

Тот, кто не видел Зону, кто не дышал ее воздухом, – тому не понять этой жуткой красоты, пропитанной страхом и абсолютной свободой. Свободой от всего – от логики, от времени, от законов физики. Сюда приезжали за наживой, но оставались именно из-за этой атмосферы. Не все – далеко не все – могли ее почувствовать. Мало кто оказывался способен увидеть красоту в залежах ржавого железа, в заброшенных поселках и разбитых дорогах… Но те, кому удавалось разглядеть настоящий лик Зоны за ядовитой грязью болот, за смрадом гниющей плоти, разбросанной вокруг аномалий, за уродливым оскалом мутанта, выскочившего из кустов, – те оставались тут навсегда…

За нашей спиной, на склоне, сухо хлопает – сбитый подошвой ком земли угодил в «разрядник», синяя вспышка на миг выхватывает из темноты рваный, увитый трещинами асфальт и пучки придорожных кустов. Я вздрагиваю, Чапай шепотом матерится. В воздухе растекается запах озона.

Спохватываюсь, испуганно озираюсь по сторонам. Но нет – вон она, идет по самой середине дороги. Шоссе уникально тем, что почти из любой его точки видна труба четвертого энергоблока. Точнее, была видна. Трубы давно нет. Но сейчас вместо нее – тонкий женский силуэт с распущенными по ветру волосами. Переглянувшись с Чапаем, мы бросаемся вдогонку.

– Плевал я на вашу Армаду, – говорит Хирург. – Мне нет до нее дела.

– То есть ты отрицаешь, что был Стражем? – спрашиваю я.

Мы сидим за столом напротив Хирурга. И в три пары глаз пристально смотрим на него. Хирурга это нисколько не смущает – он держится равнодушно, разглядывая нас в ответ с легкой брезгливостью. Стол традиционно заставлен банками, колбами и ретортами. В углу, внутри вытяжного шкафа, дымит какой-то прибор, монотонно помаргивает огоньками: два раза зеленым, один раз красным. В паузах разговора слышно, как сверху нудно гудят лампы дневного света.

– Я прежде всего не обязан тебе ничего ни отрицать, ни утверждать, – говорит Хирург с мерзкой улыбкой. – Так что, ребята, разговор этот лишен смысла.

– Отдай амулет, мужик! – просит Чекист.

Хирург отвечает коротко и грубо. Чапай придерживает рукой друга, начавшего было подниматься. А меня это нисколько не злит. Почему-то я совершенно спокоен за исход разговора. Вот черт его знает – почему, но уверен: сейчас Хирург немного поломается и отдаст кристалл. Я даже знаю, где он его хранит – вот в том сейфе, на нижней полке. Непонятная такая уверенность, иррациональная, и я проверяю свои ощущения, сообщая о местоположении амулета Хирургу. Он на секунду меняется в лице. Ну вот, значит, я прав.

– Предположим, у меня есть то, о чем вы говорите, – все еще разглядывая меня, произносит Хирург. – Но с чего вы решили, что я вам его отдам?

– А на хрена он тебе? – спрашивает Чекист. – Сам же говоришь, что тебе плевать на Армаду.

– Начнем с того, горячий ты мой, что Армада тут совершенно ни при чем. Если вы знаете о существовании артефакта, который называете «амулетом», то, наверное, знаете и про свойства, которыми он обладает. Отпугивание мутантов, ускоренная регенерация тканей и, судя по всему, замедление процессов старения организма. Каким надо быть дураком, чтобы отдать такое сокровище трем безмозглым амбалам?

– «Амбалов» пропускаем, – говорит Чапай. – А если мы у тебя его купим?

– Что сделаем? – Хирург издевательски подносит ладонь к уху. – Купим? Это как? За те зеленые бумажки, ради которых вы всю жизнь друг другу глотки грызли? А на хрена они мне теперь?

– Никто тебе деньги не предлагает, – отвечает Чапай. – У нас есть другие артефакты. Давай меняться.

– Поверь мне, сталкер, во всей Зоне нет ничего ценней этого амулета. Да что в Зоне – во всем мире. Хотя от него вашими стараниями мало что осталось. Так что не надейтесь на Армаду и лучше идите копаться в том дерьме, которое заслужили.

– О чем это ты? – непонимающе хмурится Чапай.

– О новом прекрасном мире. Чего добивались – то и получили.

– Все виноваты, а ты не виноват, – вставляю я.

– А я-то тут при чем? – пожимает плечами Хирург.

– Тебя поставили защищать, а ты лоханулся, – сказал я.

– Что могут сделать три человека против бесконечного стада придурков, рвущихся напролом? У вас же были неистощимые ресурсы подонков. Я не про сталкеров. Сталкеры – мелочь. Я про других, за которыми стояли целые государства. Они тоже дохли пачками, сходили с ума, калечились, загибались от излучения. Но на их место приходили новые. Итог был предопределен.

– Если ты был так уверен в бесполезности борьбы, зачем же согласился охранять Армаду?

– Я не соглашался. Все было совсем по-другому.

– А это неважно. Важно, что у тебя были обязанности. И ты мог бы от них отказаться, уйти. Но ты предпочел остаться. Видимо, потому что «во всей Зоне нет ничего ценней амулета». И чем ты лучше нас?

Тут настает очередь Хирурга с ненавистью во взгляде приподниматься со стула. Но у него нет друга под боком, поэтому ему приходится сдерживаться самостоятельно. Совладав с эмоциями, он усаживается обратно.

– Я честно служил Армаде, Глок, – сообщает он холодным тоном. – Я делал все, чтобы отсрочить закономерный финал. Но в том, что рано или поздно он наступит, не сомневался.

– Почему? – спрашивает Чапай.

– Еще у древних было представление об истории как о движении от лучших времен к худшим, от Золотого века к полной жопе. В детстве я удивлялся: откуда у предков такой пессимизм? Повзрослев, понял – все логично. Чем больше народу, тем больше зла в мире. Вся история человечества – это история разрушения.

– Ну не гони, пессимист! – говорит Чекист. – Ты же не будешь отрицать прогресс?

– Параллельно с прогрессом всегда шла работа над оружием, способным этот прогресс уничтожить. Если бы не активизировали Армаду – поверь, вскоре мы бы раздолбали друг друга атомными бомбами. Вариант с Армадой значительно лучше, потому что гуманнее: раз – и все. Почти все. К сожалению, сейчас есть серьезный шанс на то, что человечество опять восстановится.

– Выжившие-то в чем виноваты, за что их ненавидеть? Что мы лично тебе сделали?

– Вы себе сделали, не мне. Знаешь, когда я понял, что действительно ненавижу вас? В прошлый Новый год. Да, когда тут устроили праздник. С елкой, увешанной артефактами, с подарками, с песнями из мультиков, что вы спьяну горланили. Не понимаете, да? Вы выжгли весь мир! Сами остались только по недоразумению. Потому что в свое время приспособились к Зоне, потому что научились выживать в самом лютом дерьме. И снова выжили. Вылезли из своих нор. Огляделись. И потихонечку начали обживаться. Как ни в чем не бывало. Семь миллиардов человек за одну секунду превратились в грязь. А те, кто остался, празднуют Новый год.

– А что надо делать? – интересуется Чапай. – Застрелиться?

– Застрелиться, – кивает Хирург. – Или утопиться. Или еще как. Вы уже попробовали поиграть в цивилизацию – хватит. Дайте шанс другим. Возможно, через миллион лет те мутанты, которых вы отстреливаете, смогут создать свою цивилизацию.

– Или шатуны, – подаю я реплику.

– Или шатуны, – соглашается Хирург, подмигнув. – Ты тоже заметил, да?

– Заметил. Твой особый к ним интерес.

– У тебя не меньше, как я погляжу, – пристально глядит на меня Хирург. – Или тебя интересует только один экземпляр? Я не могу сказать, что они разумны. В нашем, человеческом, понимании. Но у них, безусловно, есть какое-то самосознание и взаимодействие с внешним миром. И они больше не люди – это самое обнадеживающее. Вот я и думаю: вдруг Армада создала новый тип живых существ? Чтобы при их помощи начать все сначала?

– Ну так вот, дорогой человеконенавистник, – говорит Чапай, поднимаясь. – Твой друг Стратег просил передать тебе от имени всех шатунов Зоны и ее окрестностей, что они не хотят ничего начинать сначала. Они очень хотят вернуть все обратно.

– Мой друг Стратег не может никому ничего передать, сталкер, – брезгливо морщится Хирург.

Тогда Чапай достает амулет и кладет на стол перед ним. Хирург долго, очень долго смотрит на кристалл. В тишине гудят лампы под потолком. Шипит прибор, подмигивая огоньками. Проходит не меньше минуты. Мы уже начинаем беспокойно переглядываться. Наконец бывший Страж поднимает голову. Чапай только этого и ждет.

– Это ты виноват в том, что произошло, – говорит он, подавшись вперед всем телом. – Ты не смог защитить Армаду. Отдай нам амулет. Мы попытаемся все исправить, а ты останешься здесь и будешь спокойно исходить желчью.

– Вы не сможете ничего исправить. – Голос Хирурга звучит сипло.

– А мы попробуем.

– Вы не сможете ничего исправить.

– Послушай, мужик, – встревает Чекист. – Вот ты тут сидишь, обиды через губу сплевываешь. И сиди себе на здоровье. Мы тебе не мешаем. Ты нам тоже не мешай. Отдай кристалл, и все. Что ты как собака на сене? Ну не подохли все разом, что ж теперь? В конце концов, мы сейчас к Армаде сунемся, и, может быть, на трех разрушителей мира меньше станет.

– Откуда у вас амулет?

Я замечаю, что лицо Хирурга изменилось, сейчас у него какой-то больной вид: на щеках красный румянец, глаза горят лихорадочным блеском. И он избегает смотреть на нас.

– Я же тебе сказал, Стратег дал, – отвечает Чапай.

– Не мог он ничего вам дать. – Хирург быстро поднимает и тут же отводит глаза.

– А это вот подарок от Болта, – говорю я, кладя рядом с амулетом Чапая свой.

– Где Болт? – Хирург вскакивает.

– В Зоне.

В Зоне тихо. Я осознаю это внезапно. Нет, разумеется, это не тишина в привычном смысле: шумит ветер, хлопают и трещат далекие аномалии – все это есть, но всего этого мало. Каждый знает, как звучит ночная Зона. И вот сейчас недостает одной существенной детали: признаков жизни. Мутанты, твари – охотники и жертвы – их противостоянием наполнены все ночи. Они рычат, воют, визжат. Конечно, не как в джунглях… Но мы уже полчаса идем по дороге и еще ни разу не слышали крика ни одной твари. Словно они все вымерли. С одной стороны – это хорошо. Но с другой стороны – хреново. Есть такая сталкерская мудрость: если вокруг что-то не так, значит, где-то притаилась жопа.

– Чапай, – говорю тихо. – А где все?

Напарник шагает по левую руку, чуть сзади. А впереди – идет она. Все так же посередине дороги, все такая же размеренная и легкая походка. И все так же сверкают белые подошвы.

– Чего? – вполголоса переспрашивает Чапай.

По голосу я понимаю, что сталкеру очень и очень не по себе. Мы как раз начинаем спускаться в низину, к мосту через речку. Мост выглядит в ночи белой заплаткой на черной ленте дороги. В левом полосатом отбойнике чернеет разрыв. Потому что в этом месте ограда разрушена. Сейчас невозможно разглядеть, но я знаю, что внизу в реке валяются груды искореженного металла: несколько «КамАЗов», БМП и еще какая-то техника. Воинская колонна, проходя через мост, внезапно поменяла направление, не сбавляя скорости, пробила отбойник и слетела вниз. Я был в числе тех, кто бросился к месту событий за оружием и прочим хабаром. И я видел лица погибших: спокойные и странно безмятежные, на многих даже застыли улыбки. Но главное – мертвы были все, в том числе те, у кого на теле отсутствовали серьезные повреждения.

Чапай тоже помнит о воинской колонне. Поэтому у него такой напряженный голос. Плохое это место. На самом-то деле без особой необходимости мы здесь не ходим, стараемся выбирать другие пути. Но она ведет нас именно к мосту. А за мостом будет завод «Сатурн». И разрушенная сталкерская база. Та самая. Не очень удачное время, чтобы делиться своими опасениями, но лучше все же предупредить.

– Ни одна тварь в ночи не орет, – сообщаю товарищу.

– Точно! – после небольшой паузы признает Чапай.

Мост совсем рядом. Мы попадаем в область холодного воздуха. И уже слышно, как журчит вода, обтекая опоры. На той стороне темнеет рощица – дорога разрезает ее пополам. Шоссе на мосту сужается, протискиваясь между отбойниками. Мы с напарником тоже неосознанно сдвигаемся друг к другу.

Чапай оборачивается и тут же, вякнув что-то панически-нечленораздельное, вскидывает дробовик. Я автоматически встаю спиной к его спине и навожу ствол на темноту. Сероватая полоса шоссе теряется в ночи. Там ничего не видно.

– Ты чего? – бросаю, не глядя.

– Они здесь! – шепчет Чапай.

У него ПНВ, и он что-то видит.

– Кто они?

– Твари.

До боли в глазах буравлю темноту. На самой грани восприятия удается разглядеть какие-то двигающиеся тени. Странно, но я не испытываю почти никакого страха. Намного сильнее меня сейчас беспокоит, что пока мы стоим – она уходит все дальше.

– Сколько их?

– Все! – сдавленно заявляет Чапай.

Мы стоим, замерев перед мостом. А она все дальше и дальше. Что будет, если она сейчас свернет с дороги куда-нибудь в сторону?

– Что делаем? – спрашиваю напарника. – Чего не шмаляешь?

– Тут и пулемет не поможет.

– У меня амулет! – напоминаю Чапаю. – Они нас не тронут.

– Уверен?

– Во всяком случае, пока не тронули. Пошли.

Но Чапай не может сдвинуться с места. Все его сталкерские инстинкты противятся этому. Я его прекрасно понимаю. На самом деле, я сейчас понимаю его намного лучше, чем себя. Потому что от себя такого пренебрежения к опасности я никак не ожидал. Может быть, потому что я не вижу, кто там в темноте? Как будто просто отключили часть эмоций. Зато другую часть усилили: чем дальше она уходит, тем больше меня охватывает паника.

– Пошли!

Я хватаю Чапая за разгрузку и волоку за собой. Первое время он пятится задом, продолжая целиться в ночь. Спотыкается через шаг, пару раз чуть не падает, но все еще грозит темноте стволом.

– Быстрее! Быстрее! Не нужен ты им.

– Да как не нужен! Хрен ли они за нами тащатся тогда?

Я перехожу на бег, и ему волей-неволей приходится развернуться, чтобы не упасть.

Асфальт заканчивается, под ногами хрустит раскрошившийся бетон. В ночи он кажется совсем белым. Из-под слоя каменной крошки торчат черные жилы арматуры, как вены сквозь кожу утопленника. Чапай постоянно оборачивается, матерясь сквозь зубы, зачерпывает берцами щебень.

– Хватит! – Мне надоело тащить его почти что волоком.

– Какой хватит! Там, по ходу, вся Зона. Некоторых уродов я и не видел ни разу!

Я останавливаюсь, поворачиваю его к себе, встряхиваю за плечи.

– Не нападут! Сто раз бы уже напали!

Шумит внизу река, сухо трещат шаги. Пахнет тиной и сырой ржавчиной. Внизу раздается всплеск – то ли камень сорвался, то ли рыба прыгнула. Любой шум здесь звучит как-то очень четко, резко, не растекается в стороны, а будто бы зависает над дорогой. На той стороне шипит под ветром рощица. Колко светят звезды, мерцают над головой. Месяц, зацепившись рогом за край горизонта, из последних сил держится на небе.

Чапая наконец-то отпускает. Он подхватывает ритм, мы бегом преодолеваем последние метры моста. Испытываю облегчение, что под ногами больше ничего не шуршит и не трескается. Но это продолжается недолго: сзади поднимается еще больший хруст – Зона следует по пятам. Чапай снова разворачивается.

– Отставить! – дергаю его за ствол обратно.

Ее нет, дорога пуста. Пока мы там крутились – упустили! Но тут же я понимаю, где ее искать. Не то чтобы понимаю… скорее подходит сказать – осознаю.

– Знаешь, куда нам?

– Куда?

– На «Сатурн».

Чапай сразу забывает о преследователях.

Хирург молча встает и уходит.

– Куда это он? – спрашивает Чекист.

– За водкой! – уверенно отвечаю я.

И точно. Порывшись в шкафу, Хирург возвращается, неся в двух руках объемную бутыль зеленого стекла с плоской притертой пробкой.

– Что это? – подозрительно щурится Чекист.

– Конский жопораздиратель. – Хирург веско ставит бутыль на стол. – Одна капля на табун.

Порывшись в залежах химической посуды, выбирает более-менее однокалиберные мензурки. На двух сбоку имеется мерная шкала. Вынув пробку, разливает. Напиток прозрачен, что немного успокаивает.

– Как про Армаду разговор заходит, так все время пьянка, – отмечает Чекист одобрительно.

– Видимо, Армада тоже русская, – предполагает Чапай, нюхая мензурку.

– Русская, точно, – подтверждает Хирург.

– Ну, давайте тогда за Армаду, – предлагаю я тост.

Выпиваем. Нет, не водка, крепче. Видимо, разведенный спирт. Морщусь, занюхиваю рукавом. Врачи и спирт – привычная комбинация, своего рода традиционный союз. Даже апокалипсис не смог отнять у докторов спирт. Хирург достает из-под стола упаковку сухпая, бросает на стол.

– Так отдашь амулет? – Голос у Чекиста после спирта сиплый, как у алкаша.

– Отдам, – кивает Хирург.

И наливает по второй. Я в это время вскрываю пакеты. Пьем, закусываем, закуриваем.

– А что вы, собственно, хотите от Армады? – спрашивает Хирург.

Вопрос застает нас врасплох. Мы переглядываемся. А действительно, чего хотим-то? Что мы, собственно говоря, знаем об Армаде? Кроме того, что она есть? Что она якобы выполняет желание? Посмотрит Хирург на нас, покрутит пальцем у виска и не отдаст амулет…

– Мы не знаем, – признаюсь честно. – Мы не знаем, что такое Армада и на что она способна… Но если она способна разрушить мир, возможно, она сможет вернуть все обратно.

Хирург вскидывает голову и буквально втыкается в меня взглядом. Не то сказал? – первая мысль. Но тут же понимаю, что каким-то образом мне удалось сказать именно то, что надо. Я буквально чувствую эмоции Хирурга: понимаю, что сейчас мне удалось его поразить.

– А ведь я идиот! – с чувством заявляет Хирург.

– Согласен! – с готовностью поддерживает Чекист.

– Я идиот. Ведь это же реальный шанс. Именно что «вернуть обратно»!

– Ты о чем сейчас? – Я никак не могу понять, что его так возбудило.

– Я понял, как можно использовать Армаду, чтобы попытаться все исправить.

– Она действительно может выполнять желания? – интересуется Чекист.

– Знаешь, откровенно говоря, Стражи имеют представление об Армаде ничуть не больше других. Да, мы видели ее, когда представлялись. Да, были внутри. Но и только. Никакого знакомства, в человеческом понимании, не было. Это… словами рассказать сложно. У нас была какая-то ментальная связь…

– Что ж, вы охраняли не пойми что, не пойми зачем? – спрашивает Чекист.

– Не пойми зачем – это вы сейчас к ней идете. Как придурки. А мы прекрасно представляли зачем. Чтобы такие, как ты, не добрались до пульта управления Землей, понял? Нам не разъясняли задачи, с нами не проводили разъяснительную работу. Мы просто поняли, что здесь – центр. Сердце. Центральный процессор всей системы мироздания. Если до него кто-то доберется – всем хана. И мы защищали.

– Отстреливали сталкеров?

– Что Армаде сталкеры! Ты сам со своим другом убедился, что, даже если доберешься до АЭС, дальше не пройдешь. Мы пытались помешать серьезным дядям. Вот у них были и средства, и возможности не только разрушить защиту, но и воздействовать на саму Армаду. Последствия вы сами видели…

– Это из-за их экспериментов возникла Зона? – спрашиваю я.

– Именно. В тот, первый раз им тоже удалось достать Армаду. И они попытались взять на себя управление… Это как дать компьютер первобытному человеку: он будет лупить каменным молотком по клавиатуре и с любопытством наблюдать, как меняются циферки на мониторе. Научникам удалось «лупануть молотком» только один раз. Потом рванул реактор. Но этого хватило, чтобы появилась Зона. Говоря современным языком, они вызвали сбой в программе, изменили настройки мироздания. Возникла искаженная реальность, где привычные законы физики работали с ошибками… Само пространство в Зоне изменило свою структуру. Кстати, реактор рванул именно из-за этого. Но они, как видите, не испугались. Оправились, зализали раны, вооружились молотком покрупнее – и во второй раз лупанули поточнее, от всей души.

– А что ж вы их не остановили? – спрашивает Чапай.

– Надо было раньше, понимаешь? А мы начали только после Катастрофы. Время уже было упущено. Вот если бы вмешаться с самого начала. Когда только был создан «Спецпроект».

– Кто?

– «Спецпроект». Что-то типа закрытого НИИ. По изучению чернобыльского аномального образования.

– Зоны?

– Тогда еще Зоны и в помине не было. «Спецпроект» возник в конце сороковых. Когда наши обнаружили тут секретную лабораторию «Туле». Слыхали о таком?

– Оккультное общество в фашистской Германии, – говорит Чапай.

– Они первые нашли Армаду. Не знаю, как. Но лишь только немцы оккупировали эту территорию, здесь был развернут проект под названием «Колокол».

– Слышал я об этом проекте, – кивает Чапай.

– Он вообще специалист по «фашистской» теме, – хвалится другом Чекист.

– И что ты слышал о «Колоколе», специалист? – Хирург с иронией глядит на сталкера.

– Ну, всякое… – тянет Чапай неуверенно. – Что опыты с антигравитацией проводили и так далее. Много было версий.

– Чушь! Никакой антигравитацией они не занимались. И никаких летающих тарелок не строили. Во всех этих версиях единственное здравое зерно – что это немецкий проект. И все.

Хирург прикуривает новую сигарету от окурка и продолжает:

– Фашисты хотели пробить брешь в защитном поле Армады. Но у них тогда не получилось, мощности не хватило. А наши додумались построить атомную станцию. И наконец-то запустили установку на полную мощность…

– Откуда ты все это знаешь? – задает вопрос Чапай.

– Не вы одни любите лазать по лабораториям, – отвечает Хирург со странной интонацией.

– Так это ты тогда был? – таращит глаза Чекист.

Они с Чапаем переглядываются и внезапно начинают хохотать. Хирург несколько секунд пытается сдержаться, потом присоединяется к ним: смеется он неумело, как-то подвывая, – видно, что человек давно этим не занимался.

– Неужели мы тебя даже не зацепили? – отсмеявшись, спрашивает Чекист.

– Как не зацепили?! Неделю кровью харкал. Ты знаешь, сколько весили те ящики?

Они снова смеются. Я непонимающе перевожу взгляд с одного на другого.

– Оказывается, это мы с ним в Х17, в лаборатории, встретились, – поясняет мне Чапай. – Решили, что мутант какой-то. Потом только Чекист сомнениями поделился: говорит, очень этот мутант на человека был похож, зря мы на него стеллаж опрокинули.

– Х17 – это та лаборатория, немецкая? – спрашиваю Хирурга.

– Да, та самая, – кивает он. – Она практически не повреждена осталась. Только сам «колокол» разрушился. Все архивы, все документы уцелели.

– Мы тоже за ними лезли, – говорит Чекист. – Между прочим, за эти файлы столько бабла обещали, что я планировал после этой ходки со сталкерством завязывать. Там, за периметром, вокруг этой лаборатории такой кипеш был! Они туда полгода пробивались, чуть ли не роту военсталов положили…

– А вы-то как в Х17 забрались? Все же заблокировано, тоннели разрушены.

– Не ты один любишь пользоваться пространственными разломами, – копируя интонацию Хирурга, отвечает Чапай.

– Умно, – кивает Хирург. – Молодцы. Думаю, за сходную цену вы бы и Армаду им принесли, да?

Чапай не выдерживает вгляда Хирурга, отворачивается.

– Ладно, – переводит тему тот. – Им по большому счету эта лаборатория на хрен не сдалась. Они чисто за режим секретности переживали. Вдруг американцы доберутся и первыми мир разрушат? Это же какой удар по престижу страны! Поэтому пришлось форсированными темпами сооружать четыре новые установки…

– По граням Армады, – вставляет Чапай.

– Точно.

– А вы им мешали? – спрашиваю я.

– А то! – самодовольно кивает Хирург. – Еще как. Вначале, конечно, мелким вредительством занимались. Но потом, когда архивы изучили, стало понятно, куда бить. И били… Считай, те двадцать лет, что после аварии прошли, – это только благодаря Стражам. Без нашей «помощи» они бы на второй год управились…

– Слушай, а неужели Армада не могла сама себя защитить? – спрашиваю я.

– Не знаю, – пожимает плечами Хирург. – Она, по-моему, вообще не мыслит такими категориями: защита-нападение. Я думаю, что само понятие «мыслить» к ней неприменимо. Она действительно больше напоминает механизм, компьютер.

– Ну а все эти мутанты, аномалии?

– Это все дрянь, мусор. – Хирург отмахивается. – Сбой программы. Побочный эффект.

– Но вас-то она как-то позвала.

– И снова не согласен, – качает головой Хирург и, пожевав губами, добавляет: – Мне кажется, это мы сами себя позвали.

– Как это? – удивляется Чапай.

– А вот так! – Хирург снова злится, начинает буквально выплевывать слова. – Тебе, может быть, не понять, но есть такое иррациональное чувство: совесть. Вот ты, умный человек, приехал в Зону, огляделся и что подумал? Что эти чудесные камешки, артефакты – они стоят много денег, и поэтому надо их таскать барыгам, а все остальное тебя не касается, правильно? А я, дурак, посмотрел на Зону и понял совсем другое: что это последнее предупреждение. Что уже дальше некуда – мы подобрались к самой черте. И следующий шаг будет последним. Даже не шаг, а так – полшажочка всего осталось…

Хирург хватает бутыль, расплескивая, наливает себе одному, залпом выпивает и даже не морщится. Потом закуривает и уже спокойным тоном заканчивает:

– И Армада этот настрой мой почувствовала. Поэтому и стал возможен контакт. Продолжая аналогию с компьютером: система обнаружила устройство, работающее на нужной частоте, и процессор дал команду подключить его к себе.

– Значит, мы теперь тоже на нужной частоте, – заявляю я.

– Может быть, – соглашается Хирург. – Только мне кажется, что если система еще как-то шевелится, то главный процессор сгорел.

– Ты уверен, что она свернула к «Сатурну»? – шепчет Чапай.

– Уверен.

– Я туда не пойду!

Он нервно дергает головой и замирает на месте. Я тоже останавливаюсь. По краям дороги тихо шелестят темные кроны деревьев. Внизу белеет полоска моста. Над головой искрятся звезды. Тропинку, ведущую через рощу, почти не видно, но я угадываю ее начало по узкой проплешине в придорожных кустах.

– Чапай, не очкуй! – прошу я по-доброму.

– Это называется здравый смысл! – огрызается он.

– Не льсти себе. У того, кто пошел в Зону ночью, по определению не может быть здравого смысла.

– На «Сатурн» даже не сунусь! – упорствует Чапай. – Я там был, понял? Я их сжигал! Я видел, что это такое!

– Я сейчас пойду. Вместе с амулетом. А ты можешь остаться. Без амулета.

Чапай смотрит назад, в темноту. Блок ПНВ загораживает верхнюю половину лица, но я вижу как кривится его рот.

– Сука! – шипит Чапай и толкает меня на тропинку.

Зона дарила киношникам много сюжетов. Преимущественно для ужастиков. У сталкеров эти фильмы пользовались особой популярностью. Правда, смотрели мы их как комедии. И все натужные попытки прославленных режиссеров передать ужасы Зоны вызывали только улыбку. Потому что реальность – та, которая рядом, на расстоянии вытянутой руки, – намного проще. Эта простота как раз и есть основная составляющая подлинного страха.

Но пару лет назад в Зоне произошла история, которая как будто была придумана в Голливуде. Начало классическое: по Сети проносится экстренное сообщение от сталкера по имени Кочегар. Он пишет, что зашел на базу у завода «Сатурн» и обнаружил, что народ валяется где попало, кругом кровавая блевотина, вроде живы, но не могут даже пошевелиться. Типа – какая-то эпидемия. На уточняющие вопросы ничего внятного ответить не может. Потом от него поступает сигнал SOS. Потом он перестает выходить на связь.

Постепенно убеждаемся, что это не шутка: на «Сатурне» обитает довольно много народу, сталкеры пытаются связаться со своими знакомыми – никто не откликается. Сообщение быстро обрастает тревожными комментариями. Общество собирает отряд, человек в двадцать. Слово «эпидемия», употребленное Кочегаром, вносит существенную коррективу: на «Сатурн» идут только те, у кого костюмы с замкнутой системой дыхания.

Сам завод необитаем, база находится в здании бывшей водонапорной станции. Это хорошее место: прочные стены, обширные подвалы, и, главное, оборудование еще работает – на базе всегда есть чистая вода: на «Сатурн» ходит мыться вся Зона.

Отряд подходит к базе – двухэтажному зданию, огороженному крепким бетонным забором. Рядом торчит водонапорная башня, по форме напоминающая гранату времен Второй мировой. Ворота чуть приоткрыты. Сталкеры острожно заходят за периметр. Двор пуст. Идут внутрь. Уже в коридоре за дверью натыкаются на тела. Несколько сталкеров лежат на полу, головой в кровавых лужицах. Возле одного тела – Кочегар, он вяло шевелится, пытаясь подняться на руках. Изо рта вытекает багровая слизь. Говорить он не может, только слабо жестикулирует.

Степаныч, давний напарник Кочегара, подбегает на помощь товарищу, хочет его поднять, но тут же с криком отдергивает руку. В перчатке, прямо посреди ладони, зияет дыра, как от пули. Степаныч некоторое время недоуменно рассматривает перчатку, потом вдруг сгибается пополам. Судорожно откидывает колпак шлема – его тошнит. Рука шевелится, будто нащупывает кого-то из товарищей. Но сталкеры мгновенно сориентировались: отошли подальше, ощетинились стволами. Степаныча тошнит не переставая. Вдруг непереваренные остатки завтрака окрашиваются в красный цвет. А потом из его рта на пол валятся несколько покрытых кровавой слизью червяков. Червяки похожи на опарышей, только крупнее. Побарахтавшись в блевотине, опарыши синхронно ползут в сторону людей…

В общем, база на «Сатурне» была выжжена огнеметами, а потом взорвана. О произошедшем было сообщено по всем каналам. История получила такой резонанс, что даже вояки подогнали несколько вертолетов и долгое время поливали развалины какой-то химической гадостью.

Знающие люди высказали предположение, что зараза пришла именно через ту воду, которой база так гордилась. Был наложен запрет на посещение окрестностей «Сатурна». И надо сказать, его признали даже ученые – а это о чем-то да говорит: научная публика в плане поизучать чего-нибудь непонятное совершенно невменяема.

И вот сейчас мы идем по еле заметной звериной тропке туда, где не ступала нога человека без малого два года. Я прекрасно понимаю Чапая: он был в группе, которая огнеметами уничтожала еще живых, но уже насквозь проеденных червями людей.

Мы выныриваем из перелеска на вершину холма. Внизу, в широкой пологой чаше, плещется натекший со склонов туман. В гуще тумана невнятно чернеют угловатые заводские постройки, среди которых возвышается главный корпус «Сатурна», напоминающий своей покатой крышей буханку хлеба. Сверху переливаются звезды. На восточном крае горизонта уже имеется намек на далекий рассвет.

Останки погибшей базы виднеются совсем рядом, метрах в двухстах: светлое пятно голой, выжженной и насквозь протравленной земли. В центре пятна контуры забора окружают груду битого кирпича.

– Нам не туда, – успокаиваю я Чапая.

– А куда?

Голос у напарника поник до шепота. Он не может оторвать взгляд от развалин. Даже перестал реагировать на тихий шорох за спиной, хотя, насколько я понимаю, наша свита никуда не делась. Пальцем указываю направление. Начинаем осторожно спускаться.

Чем ниже, тем холоднее. И вот уже мелкие капли начинают оседать на металле ствола, на одежде. Сзади по-прежнему доносится вкрадчивый шум. На открытом пространстве намного светлее – обернувшись, я вполне явственно различаю мерно качающиеся тени.

Взобравшись на небольшой пригорок, оказываемся на бетонке – дорога тянется вдоль глухого забора, опоясывая территорию завода по периметру. Справа я наконец-то различаю знакомый силуэт. Ускоряемся, быстро догоняем ее. Вовремя: она тут же сворачивает в пролом.

Мы оказываемся на ровной посыпанной гравием площадке, ограниченной с двух сторон длинными одноэтажными постройками – гаражами. Гаражи идут перпендикулярно забору, через равные промежутки в кирпичных стенах располагаются раздвижные ворота. На черных листах железа белеют номера. Прямо посреди площадки, метрах в двадцати от нас, на земле темнеет большое пятно, внутри которого медленно плавают чуть заметные багровые пятна. Аномалия. И хоть от краев пятна до стен вполне приличное расстояние, но там не пройти – жар чувствуется даже здесь.

К счастью, дальше идти не нужно: она замирает, едва отойдя от забора. Мы встаем сзади, в трех шагах. В наступившей тишине слышно, как чуть потрескивает раскаленный щебень. Со стороны громады цеха летит монотонный звон – ветер играет полуоторванным листом жести.

И тут мы вскидываем стволы. Потому что слева, из щели приоткрытых ворот, на улицу выходит человек. Он совершенно черный и очень крупный. По излому контуров я понимаю, что одет он в бронекостюм такого же типа, что у нашего Чекиста.

Постояв секунду, будто прислушиваясь, человек идет к нам. На голове его нет шлема, длинные волосы чуть колышутся при ходьбе. Я предполагаю, что он подойдет к ней, но человек направляется именно к нам. Я собираюсь сделать шаг, но Чапай, не глядя, отгораживает меня рукой.

И сам идет навстречу Стратегу. Она безучастно стоит в стороне, даже не повернувшись к ним. Чапай замирает напротив Стража. Их разделяет не больше полуметра. Стратег почти на голову выше сталкера. Его лицо белеет в свете звезд, но в глазницах скопилась чернота – кажется, что он надел солнцезащитные очки. Я не вижу его глаз, но Чапай сейчас смотрит прямо в них – потому что у него ПНВ.

Это продолжается несколько секунд, потом Стратег неловким движением снимает с шеи цепочку с амулетом и опускает в подставленную ладонь Чапая.

Чапай возвращается ко мне. А Стратег, повернувшись, медленно уходит вдоль гаражей. По мере его приближения пятно аномалии начинает наливаться багровым. Вокруг становится светлее. Чапай поднимает ПНВ. Бывший Страж идет, мерно печатая шаг. По гравию начинают бегать беспокойные хвостики пламени, подошвы ощущают еле заметную вибрацию. Волосы Стратега шевелятся от жара, потом вспыхивают. На миг его экипировка проступает во всех подробностях – я машинально отмечаю, что это действительно тактический комплекс «Голиаф», как у Чекиста. А потом его фигуру с головы до ног охватывает пламя. Стратег делает еще один шаг и замирает посреди аномалии.

Я вижу ее бледный профиль, запыленные кеды. К краю длинного свитера прицепилось несколько репьев. Она смотрит прямо перед собой. Стратег горит факелом. Отблески мечутся по земле, по кирпичу. Наконец сочленения бронекостюма подламываются, и он валится вперед. Сразу становится темнее. Мы молча наблюдаем, как плавится броня, как оседает, словно сдувается, массивная фигура посреди аномалии. Спустя минуту на раскаленной земле остается только тусклый багровый контур человека. Ночь снова надвигается со всех сторон.

Мы стоим еще какое-то время. Потом Чапай, коротко рассмотрев амулет, прячет его в поясной контейнер, достает сигарету.

– Ольга, – зову я негромко. – Ольга, пошли домой!

Чапай резко поворачивается ко мне, и я читаю в его подсвеченных зажигалкой глазах так же ясно, как если бы он говорил словами.

Хирург снова поднимается, идет к сейфу. Чекист нервничает – еще бы, этот амулет должен достаться ему.

– Лови, – кричит Хирург.

Маленький кристалл искрой летит к нам через всю комнату. Чекист ловко перехватывает его над моей головой и, даже не взглянув, быстро прячет в контейнер.

– В общем, так! – Хирург снова присаживается напротив нас. – Единственный шанс все вернуть – это самим вернуться туда, где все началось.

– Чего? – Чапай морщит лоб.

– Фильм «Терминатор» смотрел? Ну вот. Только тебе нужно будет искать не Сару Коннор, а Ганса Кламмера, оберштурмбаннфюрера СС.

– Ты сейчас говоришь про путешествия во времени? – уточняет Чекист.

– А откуда такой недоуменный вид? – недобро улыбается Хирург. – В то, что Армада может исполнять желания, вы верите, а в то, что Армада позволяет путешествовать во времени, – нет. Фантазии не хватает?

– Да нет, я не то чтобы не верю, – мнется Чекист. – Но все это как-то…

Он поворачивается за поддержкой ко мне, потом смотрит на Чапая. А у меня странное чувство: вроде бы предложение Хирурга из области сказок для юношества. Но какое-то интуитивное чувство: Хирург говорит верно, надо слушать. И совсем уж непонятно как, но я ловлю эмоции Чапая – он воспринимает все точно так же.

– Тут не надо верить – не верить. – Хирург опять на что-то злится. – Тут нужно думать мозгом. Время – такая же физическая составляющая нашего мира, как и все другие, которые Армада может изменить. Те же пространственные аномалии, разрывы – они вас не удивляют?

– Это он от неожиданности, не заводись, – миролюбиво просит Чапай.

– То есть Армада может отправить нас в прошлое? – уточняет Чекист.

– Быть может. – Хирург пожимает плечами.

Теперь уже мы все смотрим на него с недоумением.

– Просто это единственный вариант, который приходит мне в голову, – поясняет Хирург. – И он не противоречит тому, что мне известно о возможностях Армады. Впрочем, вы можете пробраться к ней и хором попросить, чтобы она вернула мир во всем мире. В конце концов, вдруг сработает?

– Так, ну ладно, а как через нее в прошлое перемещаться? – деловито спрашивает Чекист.

– И снова не знаю, – спокойно заявляет Хирург. – Это уж ваше дело.

– Ты издеваешься? – вкрадчиво интересуюсь я, переглянувшись с Чапаем.

– Ни в коей мере. Я правда не знаю. И, как уже говорил раньше, вообще считаю, что Армада уничтожена.

– Ты так считаешь, потому что больше не чувствуешь связи с ней, – уверенно заявляю я.

– И что?

– Проблема не в ней, а в тебе. Просто ты давно перестал быть Стражем.

Мне кажется, что Хирург сейчас вскочит, чтобы ударить меня – вернуть должок за прошлый раз. Но глаза его почти сразу тухнут, плечи опадают.

– Может быть, – вяло соглашается он, но тут же вскидывает голову: – Вот у вас и будет возможность проверить.

– А как заходить внутрь? – спрашивает Чекист.

– Это не ваша забота. Предвосхищая второй вопрос: что внутри – тоже не могу сказать. Всегда по-разному. Я чаще всего обнаруживал себя в своей бывшей институтской лаборатории.

– Но добраться-то до нее как? – В голосе Чекиста вибрирует раздражение.

– Ищите в озере. Большая такая пирамида. Двусторонняя. Серая. Она там одна, не ошибетесь. Попадаете внутрь и пытаетесь сформулировать свою просьбу. Вроде все просто…

И снова у меня такое чувство, что за это переживать не нужно: и найдем, и попадем внутрь – без посторонней помощи и наводящих вопросов. Чапай, отмечаю, тоже спокоен: похоже, переглядываться с ним у нас стало традицией.

– Ладно, расскажи хоть о том, что нам надо в прошлом, – предлагаю я. – Только, если можно, по-человечески.

– О, тут я могу вполне конкретно. Проект «Колокол» был начат еще до войны. Когда немцы вычислили местоположение Армады. Как только нужная территория была занята вермахтом – это конец 1941 года – тут же началось строительство подземного центра. Руководил всем этим делом, как я уже говорил, Ганс Кламмер, оберштурмбаннфюрер СС.

– И нам нужно будет его найти и пристрелить? – полуутвердительно говорит Чекист.

– Пристрелить, конечно, нужно, – соглашается Хирург. – Но вряд ли это что-то даст, если лаборатория уцелеет. Так что у вас задачка посложнее, чем у Терминатора. Нужно переубивать весь персонал и разрушить все.

– Ну так а что помешает немцам построить новую лабораторию?

– А вот тут, ребята, самое интересное. – Хирург наклоняется к нам с заговорщицким видом. – Судя по всему, проект «Колокол» проводился втайне от руководства Рейха. Это была внутренняя инициатива Туле. А может быть даже – Кламмер разрабатывал эту тему самостоятельно, для себя. Хотел единолично владеть Армадой. Во всяком случае, никаких следов проекта в немецких архивах обнаружено не было, это я точно знаю. Наши начали работу по «Колоколу» только после того, как наткнулись на лабораторию Кламмера. А наткнулись они случайно.

– С трудом верится, – говорит Чапай. – Как можно было скрыть такой проект от руководства Рейха? Немцы все-таки. У них порядок.

– Да элементарно! – усмехается Хирург. – Напели Гиммлеру какую-нибудь ересь вроде поисков Шамбалы, и все. Там и не под такие дела финансирование выделялось. Бабла-то у них в начале войны было немерено.

– Так, ну это ладно, это к делу не относится, – заявляет Чапай. – Значит, нам нужно переместиться в прошлое, к фашистам…

– И они нас там благополучно пустят в расход, как красных шпионов, – доканчивает за него Чекист.

– Надо попасть туда после того, как фашистов выбьют, – предлагаю я.

– Есть шанс, что Кламмер уйдет, и вся грязь выплывет где-то в другом месте, – отвечает Хирург. – А паренек этот довольно-таки скользкий. Его КГБ лет двадцать искал. У меня есть по этому поводу целое досье. После 44-го года следы Кламмера навсегда теряются. Но я точно знаю, что на финальной стадии проекта, то есть осенью 1943 года, он находился на объекте. Вот в этот промежуток времени вам и надо целиться. Тогда сможете убить одним выстрелом двух зайцев.

– Интересная задачка… – хмурится Чапай.

Я тоже представил себе, как это: оказаться в 1943 году за линией фронта…

– Ну чего приуныли? – весело спрашивает Хирург.

– Я немецкого не знаю, – бурчит Чекист.

– Такая же фигня, – соглашается Чапай.

– А я, между прочим, отлично балакаю по-ихнему, – хвалюсь я. – Потому что родился и вырос в Восточной Германии.

– Что ты там делал? – поворачивается Чекист.

– Папа там служил.

– Армада, она обязательно поможет, – обнадеживает Хирург. – Главное добраться, а там все само собой выстроится в четкий план. Сто раз так было.

– Правда? – Чекист смотрит с надеждой.

– Поверьте бывшему Стражу. Главное, чтобы Армада цела осталась.

Снова пьем – без тостов, без пожеланий. Лица у всех задумчивые. Хирург разглядывает нас вроде бы даже с сочувствием. Чекист дымит сигаретой, Чапай водит пальцем по усам. Лампы под потолком въедливо гудят.

– Ладно. – Чапай поднимается. – Надо над всем этим подумать. Где был вход в лабораторию в сорок третьем?

– Не знаю, – отвечает Хирург. – Наши все перестроили. От старой базы остался только самый нижний этаж, с колоколом. Могу дать координаты, но вряд ли это поможет. Вы там местоположение секстантом вычислять будете? Тем более – сам же там был, видел, что коммуникации растянуты на несколько километров.

– Ну что ж, – вздыхает Чапай. – Будем искать. Пошли.

– Пошли, – соглашается Чекист.

Мы встаем, благодарим Хирурга. Он несколько недоуменно оглядывает нас: видимо, ожидал, что вечер вопросов-ответов продлится несколько дольше. По очереди жмем ему руку, Хирург вяло отвечает. Возле самой двери он не выдерживает:

– Мужики. – Голос у Хирурга хриплый от смущения. – Я… Мне бы со своими повидаться. Стратег и Болт… Где они?

– Нету их, – отвечаю я.

– Но ведь амулеты…

– А амулеты есть.

– Послушай, Глок. Мне нужно с ними поговорить.

– О чем? – вмешивается Чапай. – О том, что ты на все… половой орган положил? Или о том, как, имея возможность что-то исправить, предпочел замкнуться в гордом одиночестве?

– Я не имел возможности ничего исправить, – зло скалится Хирург.

– Возможности появляются тогда, когда есть желание! – наставительно произносит Чекист.

– Короче, Хирург, – говорю я. – Твоих друзей больше нет. А если бы и были, вряд ли бы они захотели с тобой говорить.

– Это не тебе судить! – цедит он. – Мозгов мало, чтобы понять.

– А что тут понимать-то? – пожимаю плечами. – По-моему, с тобой как раз все ясней некуда.

Выходим в коридор. Глаза, раздраженные едким светом люминесцентных ламп, с наслаждением окунаются в полумрак коридора. Здесь намного прохладнее, и воздух на порядок чище.

– Хирург! – окликает Чапай.

– Чего? – бывший Страж с надеждой высовывается в дверь.

– Почему она называется Армада?

Хирург досадливо кривит губы:

– Хрен его знает. Все так называют…

И стальная плита с лязгом захлопывается.