4 октября 2016 года. Чернобыль

Я знаю это место. Здесь до Взрыва было что-то типа автоматической станции. То ли радиацию мерили, то ли еще какие параметры. Наши ребята подрабатывали, беря у научников задания – менять в аппаратуре аккумуляторы и приносить флешки с полученными замерами.

Станция представляет собой бетонный куб, полузарытый в склон невысокого холма, по типу деревенского погреба. К нему ведет дорога, вымощенная плитами. В передней стене внушительные железные ворота, над воротами еще полметра стали с мелкой перфорацией. С козырька плоской крыши свешиваются густые желтые космы травы.

Чапай отвинчивает круглую стальную крышку на левой створке. Под ней оказывается замочная скважина.

– Откуда у тебя ключ? – интересуюсь без особого интереса.

– Ты что делал перед Взрывом? – спрашивает Чапай, отпирая замок.

– На Янов собирался сходить…

– А мы как раз хотели яйцеголовым помочь, – сообщает Чекист. – Показания отсюда снять.

Створки распахиваются на удивление легко и бесшумно. Я уважительно киваю: сталь в пару пальцев толщиной, с двумя контурами уплотнения. За воротами невысокий бокс, в ограниченное пространство которого втиснут джип – мощная машина с внушительным кенгурятником во всю морду, над бампером топорщится катушка лебедки, на крыше стойка с рядом прожекторов. За джипом в глубине бокса виднеются какие-то стеллажи и лесенка наверх.

Чекист открывает капот, накидывает клемму на контакт, торчащий из клубка изоленты. Я узнаю поделку наших технарей – осколок артефакта и блочок трансформатора. Вечный аккумулятор. Хлопнув капотом, Чекист с трудом втискивает свое закованное в броню тело за руль. Мы отходим в сторону.

На улице становится понятна марка джипа: Hyundai Galloper первого поколения. На фиолетовой двери эмблема коалиционных сил. Отличная машина.

– Иной раз такой рейд задумаем, что пешком никак, – оправдываясь, говорит Чапай. – А на машине туда-обратно за пару часов. И топлива он мало жрет.

Вообще-то, конечно, запрета на частный автотранспорт у нас нет. У нас есть четкое правило: всю солярку, ежели таковая обнаружится, тащить на базу. Ибо дефицит. Но Чапай с Чекистом всегда были себе на уме.

И еще они всегда любили бродить по Зоне. Не ради артефактов, просто в свое удовольствие. А после того, как прекратились выбросы и аномалии перестали менять местоположение… Разве можно устоять перед искушением прокатиться с ветерком?

– Садись вперед, – говорит Чапай. – Я люблю сзади ездить.

Он идет закрывать ворота, а я усаживаюсь на скрипучее сиденье. В салоне пахнет пластиком и кожей – забыто-привычные запахи из прошлой жизни. Вся торпеда усыпана наклейками: полуголые красотки в обнимку с разнообразными порождениями Зоны. В свое время на эти изображения была повальная мода. Перевожу взгляд на магнитолу. Чекист это замечает, подмигивает и толкает внутрь торчащую из приемника кассету. Пара щелчков – и салон, как водой, до краев заливает чистая, пронзительно-мелодичная музыка. Я сразу узнаю: Андрей Гучков, «Дороги Зоны». Пожалуй, самый лучший альбом композитора. Во всяком случае, самый подходящий к нашим реалиям. Чапай сзади хлопает дверью.

– Говорят, Гучков раньше сам был сталкером, – перекрикивает музыку Чекист.

– Несталкер такого бы не написал! – кричу в ответ.

– Погнали, меломаны! – командует Чапай.

И мы с пробуксовкой срываемся с места. Мимо изогнутых, покореженных деревьев, мимо каких-то построек с проваленными крышами… Льется музыка, обдает меня с ног до головы – то ледяная, то обжигающая, – и кажется, что машина подскакивает в такт ритму.

Болотистая низина, жирные черные брызги веером летят в стороны, залп грязи ударяет в лобовое стекло. Лысая поляна, стая собак, терзающих падаль. Взревев, джип форсирует крутой подъем – на миг все впереди заслоняет бугристое серое небо, – и вот мы уже на шоссе.

– Ну что, втопим? – В прищуренных глазах Чекиста пляшут чертики.

– Давай! – радостно реву в ответ.

Ровная, как взлетка, полоса асфальта бьет навылет через всю Зону, до самого горизонта. Та самая дорога, ведущая к АЭС. Только теперь нам в обратную сторону. Ускорение вдавливает в кресло. Придорожные деревья сливаются в бегущий частокол. Дорога вырывается на равнину. Блестит изогнутая лента реки. Мерцает что-то на обочине – серебристо-серое пятно, – цепляет край шоссе, тянет кляксы-щупальца. Не достанет! И гонится за нами какая-то черная, здоровая туша. Чапай опускает окно, высовывается почти по пояс. Ветер радостно врывается в салон, бьет по лицу, треплет за волосы. Треск дробовика почти не слышен. Тварь валится на подломившуюся переднюю лапу, кувырком летит в кювет. И гремит музыка, торжественно, жестко – именно так, наверное, должны звучать эти поля, эти перелески, это низкое серое небо. Грохочет музыка, и торчащая из руин кирпичная труба ритмично раскачивается, будто палочка дирижера.

Мимо проносятся разрушенные постройки блокпоста: на серых стенах густые следы копоти, искореженные взрывом ворота гостеприимно распахнуты в сторону Большой земли: Зона вырвалась на волю! По традиции оттопыриваем в сторону казармы средние пальцы: ее обитатели в свое время попортили нашим много крови, даже само название «41 километр» стало ругательным. Никого из обитателей «сорок первого» давно нет в живых, но в сталкерской среде традиции чтут.

И снова мчимся вперед, но постепенно приходится сбавлять скорость, лавировать – начинают попадаться брошенные посреди дороги машины. Поначалу преимущественно военные, но, когда среди растительности появляются приземистые дачные домики, встречается все больше гражданского транспорта. Чапай просит уменьшить громкость.

– Ты знаешь, куда ехать? – спрашивает он меня.

– Примерно. Я там один раз был, когда снарягу покупал, чтобы в Припять, в речку, я имею в виду, занырнуть.

– Занырнул? – косится Чекист.

– Занырнул. И неплохо хабара набрал.

– Повезло.

– Я, между прочим, дипломированный дайвер.

– Какой-нибудь сом-мутант откусит тебе ползадницы, и никакие дипломы не спасут.

– Скоро тебе придется о своей заднице беспокоиться, – зловеще предупреждаю я, и Чекист, нахмурившись, сосредотачивается на дороге.

– Думаешь, снаряга сохранилась? – спрашивает Чапай.

– Да что ей будет-то, – пожимаю плечами. – Главное, чтобы из баллонов воздух не вышел. Набить их заново у нас скорее всего не выйдет. Даже если компрессор заведется, фильтрам давно хана. А с таким давлением, если без фильтров – закачаем дерьма и копыта откинем.

– Большое давление в баллонах?

– От двухсот атмосфер.

– Ого!

Дорога сворачивает на широкую магистраль, здесь снова можно разогнаться. Едем молча, разглядывая пейзажи. Вдоль шоссе тянутся вымершие поселки: разноцветные дома выглядят обитаемыми, но буйно разросшиеся сады выдают правду. Потом появляются многоэтажки, АЗС, магазины. Растительность слева расступается – внизу, под крутым склоном, блестит широкая гладь реки. Впереди встает арка моста, а за ней в пасмурной дымке виднеются городские окраины. Чекист открывает бардачок, на ощупь достает карту.

– На, показывай, – говорит он мне.

– Да я ж не знаю там названия улиц, – начинаю я оправдываться. – Я туда вообще на метро ездил.

– Ну метро-то как называется, помнишь? – спрашивает сзади Чапай. – Вот от него плясать и будем.

– Говорят, в киевском метро живут люди, – сообщает Чекист. – Они спрятались там от Взрыва, а потом приспособились и даже плодиться начали.

– Брехня! – отмахивается Чапай. – Они бы давно померли.

– У тебя про кого не спросишь – все померли! – огрызается Чекист. – Один ты выжил, как кактус.

– Ты что, в Городе ни разу не был? – набрасывается на него Чапай. – Мы с тобой в метро не пытались спуститься?

– Ну мало ли… – Чекист сникает.

– Ищи станцию. – Чапай раздраженно пихает меня и откидывается назад.

Мы въезжаем на мост, тут почти совсем нет брошенных машин. По бокам с гулом проносятся решетчатые опоры. Далеко внизу спокойно катит свои воды Днепр. Город надвигается, становится четче – есть в этом что-то зловещее. Ломаная, угловатая масса построек постепенно дробится на отдельные здания, среди которых виднеются трубы теплостанций и раскидистые конструкции ЛЭП. Массив пронизан прямыми трещинами магистралей. И даже отсюда видно, что весь Город имеет монотонно-серый окрас, как будто накрыт саваном.

Машин на дорогах становится больше. Но они постепенно теряют свой цвет. Вообще все вокруг медленно тускнеет, гаснет. Кажется, что мы смотрим закат на быстрой перемотке. Освещенность на самом деле не убывает, это обман зрения – просто все вокруг плавно становится серым.

И вот уже под колесами мягко шуршит пепел, и тянутся вдоль дороги дома с черными воронками окон. На перекрестках, у светофоров, толпятся ряды шершавых от пепла автомобилей. Это выглядит жутко, если представить, почему так получилось: Взрыв пронесся над городом, уничтожил людей, а машины так и остались стоять, ожидая зеленого сигнала. Моторы работали, пока не кончился бензин… Чекист объезжает автомобильные пробки по тротуарам.

– Где-то здесь, – сверившись с картой, говорю я.

Выбравшись на площадь, мы сбавляем ход. В центре высится какая-то стела на гигантском гранитном фундаменте. Возле нее замер шатун – молодой парень в черной спортивной куртке и рваных джинсах. В руке зажат грязный полиэтиленовый пакет, из пакета капает что-то бурое. Он стоит, слегка наклонившись вбок, голова поворачивается за машиной, как локатор. Мы медленно едем по кругу, рассматривая многочисленные бесцветные вывески.

– Вот! – Чапай тычет пальцем в стеклянный павильон с характерной буквой «М» на крыше.

– Точно, оно! – выкрикиваю я облегченно. – Теперь давай вон туда, до светофора, потом направо. Там будет длинный дом, магазин на первом этаже.

Мы сворачиваем в переулок. Тут полно машин, пару раз даже приходится сдвигать их с дороги кенгурятником. Чекист недовольно сопит – переживает за джип.

– Стой! – командую я, заметив знакомую витрину.

Подруливаем прямо ко входу. Вылезаем. С наслаждением разминаю затекшую спину, параллельно сканируя местность. Чекист тоже внимательно оглядывается по сторонам. Амулеты отгоняют нечисть, но кто знает, действуют ли они на фантомов… Эти твари появились уже после Катастрофы. И я, признаться, их очень боюсь – после того, как они на моих глазах убили Бура. Совсем недавно было высказано предположение, что они реагируют на тепло, как комары. Таким образом, запрет ездить в город на машинах наконец-то получил свое теоретическое обоснование. И получается, что разогретый движок нашего джипа для них сейчас как маяк для потерявшихся моряков.

Чапай, видимо, разделяет мои опасения. Задумчиво потеребив ус, он лезет в багажник, достает термитную шашку.

– Прикройте!

С дробовиком наперевес, поглядывая в пустые глазницы окон, он доходит до перекрестка и, запалив термитку, швыряет ее внутрь газетного киоска. Убедившись, что огонь разгорается, возвращается к нам.

– Пошли?

Двери магазина заперты, но Чекист, достав монтировку, практически без усилий взламывает стеклянную створку. Заходим внутрь. Здесь светло и относительно немного пыли. Все еще чувствуется еле заметный запах дайверской снаряги. Посреди широкого зала тянутся две длинные вешалки с гидрокостюмами и прочими шмотками. Дальняя стена тоже увешана нужными вещами. Но – все по порядку. Нужно начинать с главного.

– Постой на стреме, – прошу Чапая.

Мы с Чекистом заходим за прилавок и спускаемся в подвал. Пробую выключатель – а вдруг? Но нет, чуда не случилось – зажигаем фонари. Половину узкой, выложенной кафелем комнаты занимает компрессор. Вдоль стены стоят баллоны, часть из них соединена в спарки. Беру манометр, начинаю проверять.

– Ну как? – спрашивает Чекист, с интересом разглядывая конструкцию компрессора.

– Ты знаешь, на удивление хорошо!

И действительно, ни один баллон за это время не стравил больше пятидесяти атмосфер. Попалась, правда, парочка пустых, но, наверное, их просто не успели набить. Выбираю три спарки, выволакиваю к центру.

– Вот это бери, тащи наверх.

– Ох ты! – выдыхает Чекист, подняв было все разом.

Он отставляет одну спарку, перехватывает две поудобнее и, сухо похрустывая кевларовыми сочленениями, уходит на лестницу. Кряхтя, волоку свою ношу.

– Нормально? – интересуется от входа Чапай.

– Более чем. Думал, будет значительно хуже.

Мы вытаскиваем баллоны на улицу, ставим возле багажника.

– На сколько этого хватит? – спрашивает Чапай.

– Зависит от глубины.

– А какая там глубина?

– Откуда ж я знаю-то? Но если придется уходить ниже сорока метров – боюсь, ничем хорошим не закончится.

– Почему это? – настораживается Чекист.

Чапай красноречивым взглядом поддерживает вопрос.

– На воздухе опускаться будем, – поясняю.

И вижу: не понимают. Ждут продолжения. Ну что ж, придется пояснять:

– В воздухе содержится азот, помните из школьного курса? Чем ниже будем опускаться, тем больше будем его вдыхать.

– Не понял сейчас. – Чекист хлопает глазами.

– На каждые десять метров глубины давление увеличивается на одну атмосферу. Соответственно, регулятор на баллоне будет повышать давление подачи, чтобы ты мог вдохнуть. На сорока метрах ты будешь вдыхать в четыре раза больше воздуха, чем на поверхности. Понял? Объем будет тот же, а концентрация, парциальное давление в легких – в четыре раза больше! При таком раскладе азот уже токсичен. Ты получишь то, что называется азотный наркоз, или глубинная болезнь. Что-то наподобие опьянения. И начнешь чудить. Мы все начнем чудить. Чем ниже – тем хуже.

– Как чудить? – спрашивает Чапай.

– В зависимости от характера. Ты, наверное, полезешь исследовать глубины. А Чекист, к примеру, станет петь песни и плясать.

– С чего это мне плясать? – обижается Чекист. – У меня психика стойкая.

– Я однажды видел, как довольно опытный товарищ выплюнул регулятор и попытался поговорить с проплывающей мимо рыбой.

– И как этого избежать? – спрашивает Чапай.

– А никак. Ну помимо того, чтобы всплыть. Существуют… существовали смеси специальные. На инертных газах. Гелии, к примеру. На «тримиксе» мы бы и за сотню метров без проблем опустились. Правда, всплывать пришлось бы долго…

– Почему?

– Так, хватит на сегодня теории дайвинга, – отмахиваюсь я от Чекиста. – Так до вечера проторчим. Грузи спарки в машину, и будем…

Тут я осекаюсь: в окне дома напротив стоит человек! Ребята мгновенно разворачиваются, подхватывая стволы.

– Четвертый этаж, пятое слева.

– Вижу!

Дом – серая панельная многоэтажка. Со стороны улицы пристроен магазин «Продукты». По центру два ряда балконов. С угла крыши до самой земли свешивается толстый пучок оборванных проводов. Чекист прикладывается к прицелу СВД.

– Шатун.

– На нас смотрит? – спрашивает Чапай.

– Прямо на меня, – передернувшись, говорит Чекист и отставляет ствол.

Я оглядываю улицу. Пустынно и тихо, только потрескивает, чадя копотью, подожженный киоск.

Вместе с Чапаем направляемся к вешалке с гидрокостюмами. Под слоем пыли не видно лейблов фирм-производителей. Впрочем, это неважно: погружаться нам всего один раз…

– Ищи потолще, хотя бы пятерку, лучше семь миллиметров, – инструктирую Чапая. – Смотри этикетки у ворота. У меня размер «L», у тебя, наверное, «М», этому бугаю бери «ХХХL».

Оставляю товарища копаться в пыльных шмотках, иду выбирать регуляторы, потом жилеты-компенсаторы. Под стеклом прилавка выставлены подводные компьютеры, третий по счету оказывается рабочим. Цепляю на руку – пригодится. Прихватываю несколько фонарей: попробуем реанимировать аккумуляторы от прикуривателя. На случай, если не получится, бросаю в рюкзак целую упаковку ХИСов, химических светильников.

– Чего дальше? – подходит Чекист.

– Вот эти жилеты бери и регуляторы. Там на стенде видишь грузы? Большие свинцовые пряжки. Тоже возьми, штучек десять-двенадцать.

Чапай несет охапку гидрокостюмов. За прошедшее время резина стала колом – кажется, что он тащит пачку расплющенных манекенов.

– Кидай в машину и выбирай маски. Такие, чтобы обзор получше был. И трубки возьми на всякий случай.

Наконец нахожу, что искал: гермомешки. Выгребаю из ящика все – семь или восемь штук, вручаю Чекисту. Выхожу на середину торгового зала, соображаю: все ли взяли? Баллоны, регуляторы, жилеты, маски-трубки, грузы-пояса… Ласты!

По-быстрому выбираем ласты, кому какие нравятся. До кучи хватаю шлемы. Теперь вроде все.

На улице накрапывает мелкий дождик. Силуэт шатуна все еще маячит в окне. Киоск уже догорает – изогнутые рожки пламени бьют из-под покоробившейся, исходящей паром крыши. И то ли это струится нагретый воздух, то ли уже пожаловали фантомы – какая-то муть мотается вокруг закопченной коробки.

– Едем?

– Едем.

Чекист заводит мотор, муть у киоска вздрагивает, темнеет. Поздно, твари! Выбросив из-под колес фонтаны серого пепла, с визгом разворачиваемся. Возвращаться по своим следам плохая примета – по прямой пролетаем перекресток, уходим на параллельную улицу. Здесь практически нет машин, можно разогнаться. Несемся мимо пустых домов, вдоль покосившихся фонарных столбов. Серые кирпичные коробки то подступают совсем близко, грозя сдавить нас, то, словно испугавшись чего-то, отскакивают, выпуская джип на простор безлюдной площади. Памятники, колодцы подземных переходов, облетевшие аллеи бульваров. Пасмурное небо почти попадает в тон засыпанного пеплом Города. Но вдруг впереди мелькает яркое пятно: на перекрестке, над грудой столкнувшихся машин, на тросе висит светофор и как ни в чем не бывало мигает желтым светом. Это выглядит тревожно. А потом Чекист резко бьет по тормозам – звякнув набитым багажником, джип замирает посреди улицы.

На тротуаре толпятся люди. Много, человек десять. Мужчины, женщины, одеты по-разному, один, судя по остаткам экипировки, явный сталкер. Все грязные и оборванные.

– Опять шатуны! – шепчет Чекист.

– Однако мы у них популярны, – нервно шутит Чапай.

– Давай-ка объедем, – предлагаю я.

Чекист врубает первую скорость и медленно, будто боясь спровоцировать толпу, заворачивает на бульвар. В это время шатун-сталкер поднимает вверх правую руку с растопыренными пальцами. Жест настолько характерен, что ошибиться невозможно – нежить желает нам доброй дороги. Чекист не выдерживает, выжимает газ до упора. Перекресток в момент скрывают деревья.

И вот, наконец, мы вырываемся к набережной Днепра. Мост совсем рядом, мы ошиблись примерно на километр. У широкой пристани, грустно склонив головы, стоит частокол кранов, похожих на скелеты жирафов. Широкая баржа, до краев забитая штабелями шпал, невозмутимо покачивается на натянутых швартовах.

По плавно загибающейся эстакаде выруливаем на мост.

– Куда сейчас?

Чапай смотрит на часы, потом на меня. Я тоже сверяюсь со своим новоприобретенным компьютером. Начало второго.

– На завтра отложим, – предлагаю я. – Не успеем до темноты.

– Давай к Паутинычу, – говорит Чапай.

Чекист вдавливает педаль – машина с ревом несется прочь от Города.