…к магазину, уже догадался, кого увидит внутри. Потому что у входа был припаркован черный, поблескивающий лакированными боками джип «БМВ». Идеально чистая машина посреди грязи и глубоких луж, заполнивших выбоины асфальта, смотрелась неестественно.

Капитан Федоров знал, что Тарас Хунько очень любит свои машины. У него их имелось две — помимо этого «БМВ» еще белый «Мерседес». Ездить ему было особо некуда, жил он рядом со своей птицефермой, но Хунько ежедневно умудрялся найти повод для выезда: то в магазин, то в гости к председателю, то в церковь. И после каждой такой поездки, иной раз не превышающей расстояние в пару сотен метров, он самолично мыл автомобиль на площадке перед гаражом. Демонстративно, на виду у всей деревни: по нескольку раз меняя воду в ведре, медленно и с наслаждением водил губкой по кузову, залезая в самые интимные места машины, начищал хромированные поверхности, полировал стекла… «Есть гомосеки, а этот автосек», — вспомнилась Федорову чья-то шутка.

Участковый толкнул дверь — массивный железный лист с ручкой через всю поверхность, по диагонали. Усмехнулся, убедившись, что не ошибся: Тарас Хунько стоял у прилавка, напротив продавщицы тети Люды. Маленький, пузатый, с широким ртом и жирной, в складках, шеей, он всегда ассоциировался у Федорова с Джабой Хаттом — персонажем из «Звездных войн». Федоров, понятное дело, никому про эти ассоциации не рассказывал, но про себя иначе как Джабой Хуньку не называл.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — обрадовался Хунько.

Улыбка у него была какая-то незамутненно-детская, задорная, но соседство с немолодым, обрюзгшим лицом и маленькими, колко и настороженно поблескивающими глазками окрашивало эту улыбку в зловещие тона. Так улыбались клоуны в фильмах ужасов.

— Привет, Володя, — проскрипела продавщица.

Тоже вот интересный момент: Федоров родился и вырос в деревне, с пеленок помнил тетю Люду — вначале продавщицу «сельпо», потом, после развала СССР, владелицу магазина «Продукты». Была она для него «тетя Люда» в детстве, осталась «тетей» и сейчас, когда ему уже перевалило за сорок. И опять же, несмотря на его возраст и звание, он был для нее все тем же Вовкой. Нельзя сказать, что проблема эта серьезно волновала участкового, но все же Федорову было интересно: найдет ли он когда-нибудь способ естественно и ненавязчиво перейти с тетей Людой на ты и избавиться от «тети»? Наверное, нет.

— Тебе чего, товарищ милиционер? — спросила продавщица.

— Сигарет.

Тетя Люда, когда накручивала густые русые волосы в крендель на затылке, была просто один в один фрекен Бок из мультика про Карлсона. Сегодня в пользу этого сходства работал еще и ее цветастый сарафан. Продавщица метнулась за угол прилавка — там располагалась табачная секция: весь имеющийся в наличии ассортимент был выставлен в длинный ряд.

Вообще, как давно отметил Федоров, у тети Люды имелось особое представление о маркетинге: она всегда старалась выставить на обозрение максимальное количество имеющихся товаров. Витрина-холодильник полностью занимала длинную сторону магазина, прерываясь только на стол с кассовым аппаратом. За прилавком, по стене, тянулись трехэтажные полки с бакалеей, наглухо заставленные мешками, пакетами, коробками и банками. Первое, что сделала тятя Люда, приватизировав магазин, — это пристроила еще один прилавок к боковой стене, разложив под стеклом хозтовары. Из-за этого торговый зал магазина напоминал богатый склад из фильма «Операция «Ы».

— Одну? — крикнула тетя Люда, не оборачиваясь.

— Две.

Тетя Люда не спросила марку сигарет, она наизусть знала, кто что курит в округе. Вернувшись, выложила на прилавок две пачки «Золотой Явы».

— Запиши на меня, — сказал Хунько.

— Не надо, — отказался Федоров, доставая деньги. — А ты тут чего?

— Да так, поболтать зашел, — весело отозвался Хунько. — Все зову Людмилу Васильевну замуж. Не соглашается.

— Я всегда готова, — подмигнула тетя Люда участковому. — Но только вдовой.

— Типун тебе на язык! — Улыбка Хунько дрогнула.

Федоров знал, что Тарас несколько раз предлагал тете Люде продать ему магазин. Тетя Люда отказывалась. И после каждого такого отказа магазин кто-то поджигал. Впрочем, по слухам, весной к Хуньке наведались из райцентра — тетя Нина проработала тут не один год, знала всех нужных людей — и поговорили по душам. После этого разговора поджоги прекратились, а тетя Люда смогла где-то найти денег на капитальный ремонт. Сейчас они с Хунькой перешучивались, но Федоров понимал: дай им волю, наверное, вцепились бы друг другу в глотки.

— Тарас Григорич, мне с тобой поговорить нужно, — сказал Федоров.

— Всегда рад пообщаться с умным человеком, тем более с офицером, — заверил Хунько, но глазки тревожно пробежались по лицу участкового.

— Пошли, — пригласил участковый и двинулся к выходу.

Как по команде из-за облаков выглянуло солнце — и «БМВ» вспыхнул, как новогодняя елка. Заиграли округлости полированного кузова, полыхнул хром, бликующая лужа под днищем превратилась в поднос, на котором подали этот шедевр немецкого автопрома. Хунько замер на крыльце, залюбовался.

— Смотрел фильм «Кристина»? — поинтересовался Федоров. — Это по Стивену Кингу.

— Нет. — Хунько не сразу оторвался от созерцания машины.

— Зря, посмотри.

— У тебя есть?

— На кассете.

Хунько нажал на пульт, машина мелодично просвистела.

— Крутые ребята давно уже компакт-диски пользуют, — сказал он, открывая дверь. — Давай ко мне, чайку попьем.

В салоне пахло кожей и ванилью. Федоров уселся в удобное кресло и с любопытством принялся разглядывать многочисленные циферблаты и датчики приборной панели.

— Поехали! — скомандовал машине Хунько, поворачивая ключ.

Тихий треск стартера, всего на пол-оборота — и двигатель ожил, заурчал. Хунько, явно рисуясь, прихватил руль двумя пальцами и, развернувшись вокруг памятника Ленину, нырнул в свой переулок. Ни тряски, ни скрипа — амортизаторы работали безупречно, сглаживая все неровности дороги. Действительно, езда в такой машине сама по себе доставляла удовольствие. Правда, длилось оно недолго: Хунько жил в конце переулка, у поля.

Он припарковал машину перед гаражом, хотя ворота, как знал Федоров, были автоматические. Будет мыть, прежде чем загнать, понял участковый.

Федоров по привычке с силой захлопнул дверь и услышал, как Хунько, вышедший следом, шумно втянул воздух.

— Что ж ты так хлопаешь, капитан! — вроде шутливо, но с неподдельной болью в голосе воскликнул он. — Это тебе не ваши ведра.

— Извини, — спрятал улыбку Федоров.

Он знал: был бы на его месте кто другой, Хунько бы не сдержался — обложил бы матюгами с ног до головы.

Высокий забор из коричневого гофролиста — метра три, не меньше. Широкие ворота, сбоку — узкая калитка с электронным замком. Тарас подошел, приложил ключ-таблетку.

— Прошу, товарищ капитан.

Хунько любил намекать, что у себя, на Украине, еще до развала Союза имел отношение к спецслужбам. Предпочитал обращаться к Федорову по званию, причислял себя к офицерам, иногда начинал рассказывать про некие спецоперации, но тут же, вроде как спохватившись, замолкал… То ли врал, то ли нет — проверить было невозможно. Да и не интересовало это Федорова. А что Хунько — трепло, то вся округа знала.

Обширный двор — квадратный участок в два-дцать соток — разделяла на две части высокая перегородка из сетки-рабицы. Левая часть была отдана под птицеферму: перед длинным одноэтажным зданием, пристроенным к забору, медленно расхаживали куры, ковыряясь в жирной, усыпанной звездочками следов земле. Справа, тоже прижавшись к забору, стоял двухэтажный кирпичный дом хозяина. Внешне дом выглядел заурядно, даже уныло: просто прямоугольная коробка с двускатной, крытой ондулином крышей. Однако Федоров знал, что внутри у Хунько все обустроено на высшем уровне, имеется даже сауна с бассейном. Пространство перед домом было выложено разноцветной зигзагообразной брусчаткой.

За домом виднелась будка грузового МАЗа, у ближайшего торца, из-под навеса, выглядывал породистый зад белого «Мерседеса». От колес машины к воротам вели две рыжие грязевые колеи, смотревшиеся на каменной мозаике уродливыми рубцами. Федоров покачал головой, заметив следы: это значило, что Хунько умудрился сегодня еще и на «Мерседесе» прокатиться.

— Слушай, как ты вонь эту терпишь? — спросил участковый, кивнув на кур.

— Так своя вонь, не чужая, — осклабился Тарас. — Для меня она баблом пахнет.

Соседи уже давно жаловались на ужасный запах от Хунькиной птицефермы. Тарас поставил трехметровый забор: по его уверениям, это полностью решило проблему. Судиться с бизнесменом деревенским жителям было дороговато — отстали. Однако находясь сейчас внутри двора, Федоров вынужден был признать: по сравнению с вонью внутри наружу пробивался всего лишь легкий запашок.

— Ты бы их в стойлах держал, что ли, — посоветовал Федоров.

— Мало понимаешь в птицеводстве, товарищ капитан. Кура, она на месте сидеть не должна, она от этого продукт некачественный дает. Я с того и делаю всех конкурентов, потому что птица у меня в естественных условиях несется. Вон петухи, видишь? Племенные быки! Сам подходить боюсь.

— Ну а так санинспекция постоянно трясет.

— Она трясет не за кур, а за кошелек. Я тут хоть мрамором все выложу — им один хрен.

— Это да, — признал участковый.

Крыльцо перед входом считалось особой гордостью хозяина. Два чугунных столба, выполненных в виде стволов деревьев, поддерживали полукруглый навес, увитый металлическими виноградными лозами, под козырьком на мощной цепи — светильник, стилизованный под газовый фонарь. Хунько уверял, что за всю эту икебану выложил две с половиной тысячи долларов. Возможно, не врал.

Когда подходили, дубовая дверь с наложенной поверху узорчатой кованой решеткой распахнулась. Вышел Толик, узбек, числившийся у Тараса кем-то вроде управляющего. Федорову было известно, что по паспорту он Тахир, но Толик привычнее. Следом за Толиком неожиданно вышла Клавдия Степановна, местная старушка, в клеенчатом пальто и длинной шерстяной юбке, из-под которой массивными утюгами торчали галоши. Увидев участкового, даже подпрыгнула от неожиданности.

— Здравствуй, Володя, — прошелестела испу-ганно.

Тетя Клава значилась в деревне колдуньей. Ну, то есть колдуньей она стала после развала СССР, раньше наоборот — работала в райкоме. Но никого это не смущало. Старшее поколение рассказывало, что бабка ее тоже в свое время по колдовской части значилась. Федоров относился с пониманием: чем еще бывшей партийной работнице на жизнь заработать? Тем более что вид она имела подходящий: маленькая, сгорбленная, с длинным носом — вылитая Баба-яга из мультфильма «Ну, погоди». Голос у нее был тихий, но пронзительно-шипящий. Федоров уже хотел поинтересоваться, что она тут делает, но не успел.

— Ну как? — требовательно спросил Тарас.

— Все сделала, все решила, — затараторила колдунья. — Окна до завтрашнего утра не расшторивай, понял? И вот это не снимай.

Оттопыренный кривой палец угрожающе ткнул вверх. Ручка у старушки была маленькая, сморщенная и худая до синевы — не рука, а куриная лапа. Федоров поднял глаза: к чугунным завиткам светильника был привязан пучок высохшей травы.

— Понял, — серьезно сказал Хунько. — Толик, проводи.

— Хорошо! — по-восточному певуче растягивая гласные, кивнул Толик.

— И вот это чтобы быстро смыл! — Тарас обличающим жестом указал на следы колес. — Понял?

— Сейчас сделаем, хозяин, — засуетился узбек.

— Вот то-то! Пошли.

— Володя, — окликнула тетя Клава.

— Чего? — Федоров изумленно обернулся.

— Ты не зайдешь ко мне?

— Зачем это, тетя Клава? Погадаешь?

— Разговор… Ладно, сама как-нибудь зайду.

— Ну давай, — пожал плечами участковый.

Широкий холл с вешалками по обеим сторонам двери. Арка с двустворчатой стеклянной дверью. За ней гостиная. Стены обшиты состаренным деревом, толстые балки под потолком. Огромный, в полстены, камин. По бокам высокие окна, наглухо закрытые плотными шторами. Стойка бара с крутящимися стульями, частокол бутылок на полках. Помещение вполне сгодилось бы на роль небольшого салуна для съемок вестерна.

— Чего у тебя тетя Клава делала? — поинтересовался Федоров, заметив над окном, на карнизе, пучок травы.

— На удачу заговаривала.

— Веришь в это?

— А мне один хрен. Лишним не будет. — Хунько, обогнув стойку, занял место бармена. — Чего налить, капитан?

— Виски, — заявил Федоров, оседлав стул, похожий на вбитый в пол гвоздь.

— Одобряю!

Тарас достал из-под стойки пару массивных граненых бокалов, прихватил со стены нарядную бутылку. Плеснул. Чокнулись, выпили. Хоть и бокалы американские, и виски вместо водки, а пьем залпом, отметил Федоров. Хунько облизнул губы и стал еще больше похож на Джабу Хатта.

— О чем говорить хотел? — хриплым после алкоголя голосом спросил он.

— Отец Андрей, настоятель наш, руку где-то сломал. Слышал?

— Откуда? — поднял брови Хунько.

— Деревня. Слухи быстро разносятся.

— Я слухи не собираю.

— А я вот прислушиваюсь. Говорят, видели его вчера с двумя бугаями. Не из местных. Говорят, очень на твоих ребят похожи.

— Вранье, Владимир Николаич. Опять Черемезовы, небось, наябедничали. Покою мне от них нету, все жалуются и жалуются. Завидуют, шакалы гнилые.

— Черемезовы тут ни при чем. И без них глаз достаточно. Хочу с твоими охранниками поговорить.

— О чем? — Хунько снова плеснул в бокалы. — Что ты им скажешь? Не ломал ли кто из вас руку местному священнику? Надеешься, кто-то расколется?

Федоров взял тяжелый стакан — стекло на дне в пару сантиметров толщиной, — поболтал виски. Выпил, не чокаясь.

— Я ведь найду, — не глядя на Тараса, тихо заявил он.

— Сомневаюсь.

Хунько лихо вбросил виски в открытый рот, сморщился, потряс головой, вытер губы рукавом.

— Не нравится мне этот отец Андрей. Мутный он какой-то. У меня, признаться, были подозрения, что это он икону слямзил.

— И людей завалил?

— Кто их там разберет, бородатых, на что они способны. Я не знаю, кто с ним поработал. Но это больше не повторится.

— А ты кто такой, чтобы решать, с кем «работать», а с кем нет? — Федоров в упор посмотрел на Тараса.

— Я свои границы вижу, капитан. — Хунько придвинул ногой стул, уселся напротив. — И за них не выступаю. Но и ты не наглей. Я тут половину алкашей халтурой обеспечиваю. Одних налогов на пол-лимона в год плачу. Это моя деревня. Я не меньше тебя в порядке заинтересован.

— Плохо ты заговорил, Хунько. Нагло.

— Чего?! — Тарас откинулся назад.

Рот его растянулся в задорной улыбке, но глаза заискрились бешенством. Хунько втянул голову в шею, отчего из-под воротника рубашки выперла жирная складка, как брюхо у жабы. Настолько разительной была эта метаморфоза — был человек, а стал упырь, — что Федоров поначалу испугался. Но испуг почти сразу смыла злость: он подобрался, готовый вскочить, перелететь через стойку и, схватив жирного червя за загривок, извозить рожей по рядам бутылок. Вот только пусть хоть слово вылетит из этого детского рта, один намек на звук… Но Хунько, видимо, разглядел что-то в лице участкового: обмяк, снова приняв человеческий облик.

— Все, все, все! — быстро проговорил он, подняв перед собой пухлые ладони.

Глаза его потухли, только где-то в глубине засела злоба. Хунько обид не забывает — это Федоров знал.

— Все. Понял. Перенервничал сегодня. Бывает, сам понимаешь, — зачастил Тарас. — Моих там не было. И больше не будет. А те, кто был, будут наказаны. Договорились? Поп сам виноват, с кулаками набросился. Я с ним рассчитаюсь. И за причиненные неудобства, и за травму. Решим. Забыли. Давай мировую.

— Просто всё у тебя, — процедил Федоров, беря стакан.

— А чего усложнять? Поп заяву накатал, что ли? Чего ты впереди паровоза бежишь? Я виноват, я признаю. Готов заплатить за глупость. По закону что полагается? Тот же штраф.

Федоров тяжело посмотрел на Тараса — была в его словах логика. И резон. И обсуждать вроде бы больше нечего. Покаялся бизнесмен, готов возместить ущерб. И главное — поп-то действительно не сказал ничего. И не скажет.

— Вот еще что, — спохватился Хунько. — Совсем забыл. Я же тебе тут…

Он почти бегом рванул из бара через внутреннюю дверь. Федоров, снова поболтав стакан, выпил и закурил. Послышались приближающиеся шаги: хозяин вернулся с длинным кейсом, обитым черной кожей.

— Вот. У тебя тут день рождения был…

— Ну да, — кивнул Федоров. — Пару месяцев назад.

— Так я об том же, — радостно заулыбался Тарас.

Он плюхнул кейс на стол, развернул к участковому.

— Поздравляю. Ты же у нас заядлый охотник.

Федоров знал, что внутри. Он неспешно затянулся, потушил сигарету в пепельнице и придвинул к себе кейс. Щелкнул замками, откинул крышку. На красном бархате лежало ружье. Вороненые стволы, ореховый приклад, развинченный на секции шомпол, узорная масленка… Двустволка. Holland & Holland.

— Надеюсь, на охоту как-нибудь вместе съездим. — Хунько провел пальцем по изгибу приклада.

— Съездим, — кивнул Федоров, вытаскивая стволы из футляра. — Если захочешь.

— Ну вот и договорились. Так?

— Знаешь, Тарас…