На следующий день Лиза отправилась в больницу. Солидное трехэтажное здание с массивными колонами, построенное еще в начале века, по счастью, не сильно пострадало от бомбежек и обстрелов. С Любой они договорились встретится у входа, и сейчас Лиза, придя немного раньше назначенного времени, терпеливо дожидалась подругу, с любопытством оглядываясь по сторонам. Двор был заполнен людьми. Подъезжали и уезжали машины, бегали санитары с носилками, сидели, курили, прохаживались выздоравливающие. Какой-то майор наседал на врача, требуя немедленно прооперировать своего друга. Женщина-врач сначала терпеливо что-то пыталась объяснить ему. До Лизы долетели обрывки фраз:

– …стабилизировать состояние… не выдержит сейчас…

Но от переживаний майор мало слушал и плохо соображал. До Лизы донеслось:

– …под трибунал…

Тогда врач, видимо привыкшая к таким угрозам, пожала плечами, сняла халат, под которым мигом замолчавший майор увидел погоны подполковника медицинской службы, отдала его подбежавшей санитарке и приказала:

– Товарищу майору валерианки дай. Василию Степановичу передай, когда операцию закончит, что буду через полчаса.

Прибежала запыхавшаяся Люба. В белом халате и замысловатой повязке на голове, она уже не выглядела бесшабашной, все повидавшей женщиной. Собранная, деловитая, не теряющаяся ни при каких обстоятельствах медсестра, внушающая больному уверенность и спокойствие. Поздоровавшись, потянула подругу за руку.

– Пойдем, Лиза, – я уже обо всем договорилась, будешь санитаркой у нас, в хирургии. Сейчас познакомишься с сестрой-хозяйкой, оформишься в отделе кадров, а завтра с утра приступай.

На следующий день Лиза уже начала работать в больнице, получая кое-какие деньги, а, главное, паек. Убирала палаты, помогала ухаживать за ранеными. Работа была страшно тяжелая не только физически, но и морально. Особенно трудно было в палатах, где лежали раненые женщины. Большинство из них – медсестры, санинструкторы, связистки – молодые женщины, искалеченные войной. Без руки, без ноги, с изуродованными лицами, они плакали, матерились, проклиная свою судьбу, войну, дальнейшую жизнь. Лиза, как могла, утешала их. Особенно невыносимо было смотреть на одну из них. Молодая, очень красивая, она лежала неподвижно, с лицом, застывшим как маска. Женщина ничего не просила, ни с кем не разговаривала, не плакала. Просто лежала и смотрела в потолок. Она была ранена в ногу, началась гангрена и ногу пришлось ампутировать. Лиза несколько раз пыталась заговорить с ней, на женщина не реагировала, словно и не слышала. Соседки по палате сказали, что ее зовут Татьяна, никто ее не навещает, и сама она ни с кем не разговаривает. Только раз она проявила слабый интерес к окружающему. Старушка, присматривающая за Машей заболела, и Лизе пришлось взять дочку с собой в больницу. Девчушка весело носилась по коридору, забегала в палаты, вызывая всеобщую радость. Заглянула она и в палату, где лежала безучастная женщина. Лиза в это время мыла пол и краем глаза заметила, как дрогнуло лицо женщины и на глазах выступили слезы. «Лучше так, чем полное равнодушие», – подумала Лиза. А ночью случилась беда.

Лиза осталась дежурить на ночь. Уложив Машу в сестринской, молодая женщина прошла по засыпающим палатам, выполнила несколько просьб и, убедившись, что все в порядке, вернулась к дочери и тоже задремала. Ей приснился странный сон. Муж стоял около ее раскладушки и с силой тянул ее за руку.

– Петя, мне больно, – плакала Лиза.

– Жгут, нужен жгут, жгут… – муж еще раз дернул ее за руку и исчез.

Лиза проснулась, по лицу градом стекал пот.

– Надо пойти, посмотреть, что там.

Куда идти, она знала хорошо. Лиза быстро прошла по коридору и тихонько зашла в палату Татьяны. Все женщины спали. Лиза прислушалась к сонной тишине палаты: всхлипы, бормотание – все как обычно. Она уже повернулась, чтобы выйти, но голову сдавило обручем.

– Жгут, – снова услышала она голос мужа.

Лиза подошла к кровати Татьяны, стоявшей у окна. Лунный свет падал на неподвижное лицо женщины и простыни, залитые кровью, в темноте казавшейся черной.

«Она сорвала бинты!» – в ужасе поняла Лиза.

Бежать за помощью не было времени. Лиза сорвала кушак со своего халата и, сделав из него жгут, наложила на культю, закручивая изо всех сил и одновременно зовя подмогу. Проснулись женщины в палате, вспыхнул свет, кто-то закричал. Лиза ничего не слышала. Она крутила и крутила жгут, и кровотечение постепенно останавливалось. Прибежал дежурный врач, медсестры, Татьяну увезли. Лиза сменила белье, убрала палату и вернулась к дочери. Маша спокойно спала.

– Почему? Почему именно я должна была ее спасти? Петя, почему ее?..

Голова болела нестерпимо. Попросив у дежурной медсестры таблетку от головной боли, Лиза свернулась на раскладушке и кое-как заснула.

Прошло несколько дней.

– Эй, Лизавета! Тебя спрашивают.

– Кто?

– Больная, зайди в 8-ю.

Лиза выпрямилась, потерла ноющую поясницу, вымыла руки и направилась к палате. На кровати сидела Татьяна. Лицо ее было по-прежнему хмуро, но уже не напоминало безжизненную маску. Лиза подошла к кровати и улыбнулась. Татьяна схватила ее за руку.

– Спасибо тебе. Мне сестричка все рассказала. Дура я была. Бинты сорвала – жить не хотела, все думала: как я без ноги буду? А когда смерть свою увидела – испугалась, хотела позвать на помощь, а сил уже не было.

– Ты молодец, что опомнилась, – ответила Лиза, – и с одной ногой люди живут. Еще и замуж выйдешь, дети пойдут, некогда будет думать о ноге.

– Замуж, – горько усмехнулась Татьяна, – кому я нужна, калека. Который есть – и тот ни разу не пришел.

– Глупости говоришь. Такая красавица – другого найдешь.

– Дочка у тебя такая забавная.

– И у тебя такая же будет.

– Если будет – назову Елизаветой.

– Договорились, – рассмеялась Лиза, – а сейчас я пойду: работа.

Ей надо было вымыть еще три палаты. Одна – самая трудная, где лежали тяжелораненые.

– Лиза, – окликнула ее санитарка, – там один лежит, ночью привезли с передовой, на мине подорвался, очень тяжелый. Вещи я не успела разобрать.

– Ладно, я разберу, – согласилась Лиза.

В палате было несколько человек. Молодая женщина безошибочно определила новенького и подошла к кровати. Раненый еще не отошел от наркоза, лицо и грудь были забинтованы. Лиза начала разбирать и раскладывать письма, бумаги, видимо, второпях засунутые кем-то в пакет и случайно попавшие вместе с офицером в палату.

Кусочек картона торчал из пакета. Лиза вытащила его, чтобы уложить аккуратнее. Это оказалась очень старая, еще дореволюционная фотография. Лиза перевернула ее и в следующее мгновение снимок выпал из ее задрожавших пальцев. С фотографии на девушку смотрела и улыбалась ее мать. Милое, немного грустное лицо, небольшая шляпка, платье с буфами – точно такая же фотография стояла у Лизы в комнате на комоде. Собравшись с силами, она стала внимательно рассматривать раненого. Но из-за бинтов ничего не было видно.

– Деточка, тебе плохо? – в палату заглянул пожилой врач, работавший в больнице еще с довоенных времен, – ты приляг, потом доделаешь.

– Нет, нет, – едва выдавила из себя Лиза, – все нормально, просто душно здесь.

– Так ты выйди на воздух, а то ты даже побелела.

– Да, спасибо, я, пожалуй, выйду на пять минут.

Лиза, шатаясь, выбралась в коридор, дошла до сестринского поста и спросила у дежурной медсестры:

– Кого это ночью к тяжелым положили? Ни лица, ни фамилии…

– Если лица не видно, чем же он тебя заинтересовал? – рассмеялась медсестра.

– Таинственностью! – собрав все силы, чтобы казаться веселой, в тон ей ответила Лиза.

– Сейчас посмотрим… Ага!.. Бельский Григорий Павлович.