Петю разбудило хлопанье дверей и причитания фельдшерицы. Проснулись остальные дети. В доме толпились какие-то люди и галдели на разные голоса:

– К уряднику надо…

– Нет в город, к следователю, вот несчастье-то!..

– Да кто сейчас будет разбираться!

При виде Пети все замолчали. Он недоуменно переводил взгляд с фельдшерицы на толпившихся в комнате людей.

– Петя, ты это… – начал один из них и замолк.

– Ты сядь, Петя, – наконец заговорила Клава, – у вас дома беда. Пожар был… Отец твой погиб.

– А мама? – губы Пети не хотели двигаться, голос куда-то исчез, и фельдшерица скорее догадалась, чем услышала вопрос.

– Лидия Петровна ночью домой вернулась. Не доглядела я, прости уж… Кто мог знать… Я и не слышала, как она ушла.

Петя молчал. В свои одиннадцать лет он уже отчетливо понимал, что родители больше никогда не вернуться и не заберут его у тети Клавы, что он никому не нужен и не интересен, но плакать почему-то не мог. Мальчик залез на печь, отвернулся к стене и сосредоточенно начал теребить старое лоскутное одеяло. Петя еще помнил, как разделилась их жизнь на две половины: прошлую и настоящую. Прошлая осталась там, далеко. В ней был смех мамы, ее ласковая забота, занимательные истории отца, катание верхом на старшем брате. Потом было известие о смерти Гриши, и мама замолчала и стала такой странной, а отец все пытался говорить с ней и уже ничего не рассказывал Пете и не играл с ним. Жизнь в пансионе и новые друзья заставили мальчика почти забыть о переменах в семье, но вернувшись после его закрытия домой, он снова погрузился в атмосферу горя. Мать так и не оправилась, а отец был с утра до вечера поглощен заботой о пропитании семьи. Казалось, что хуже уже быть не может. И вот теперь он остался совсем один. Петя слышал голоса вокруг: «Пожар… пожар…», – и почему-то в его детском мозгу это горе прочно связалось с человеком со странным взглядом, ночным гостем отца. Детские впечатления – самые сильные, и этот вечер и ночь на всю жизнь остались в памяти Пети. Много лет спустя, вспоминая эти события и анализируя их, он был уверен, что человек со шрамом – Михаил – виновен в гибели его родителей. И еще он был убежден, что мама, безгранично любившая отца, поняла даже в своем больном состоянии, что Павлу Спиридоновичу грозит опасность, и вернулась к нему.

Прошло несколько дней. Фельдшерице постепенно удалось успокоить ребенка. Петя начал понемногу говорить, есть, выходить из дома. Месяц он прожил у нее, но тут жизнь его снова круто поменялась. Приехал брат тети Клавы. Они долго о чем-то говорили, а затем позвали Петю.

– Вот что, Петр, – пряча глаза, произнес гость, – ты парень взрослый и должен понимать, что Клаве своих детишек поднимать тяжело, а ты ей чужой. Я ее с племянниками к себе в Москву забираю. Тесно у меня, но сестра, племянники – родная кровь… Ты уж не обижайся, но тебя я взять не могу. Я тут в одном месте договорился, возьмут тебя в приют. Там хорошо: будут кормить, поить, учиться будешь.

Он еще долго говорил, но Петя уже не слушал его. Как и после сообщения о гибели родителей, губы перестали шевелиться, и пропал голос. Он плохо помнил, как Клава собирала ему какие-то вещи, гладила по голове и вздыхала, отводя взгляд. Потом он ехал на поезде с Клавиным братом, долго трясся на извозчике. Остановились около большого неприветливого дома с окнами, забранными решетками. Провожатый о чем-то поговорил с толстым, низкорослым человеком, тот ощерился, показав рот, полный гнилых зубов.

– Не беспокойтесь, у нас всем хорошо…

Очнулся только в огромном ледяном помещении, заставленном кроватями. Брата Клавы уже не было. Несколько десятков мальчишек разного возраста спали, болтали, играли в карты. На него почти не обратили внимания.

– Глянь, новенький! – лениво процедил кто-то сквозь зубы.

К Пете вразвалку приблизился огромный парень, следом подтянулись еще несколько человек.

– Курево есть?

Петя молчал.

– Немой, что ли? – продолжал парень. – Давай вещички.

С этими словами он протянул огромную лапищу и схватил узелок, который Петя держал в руках. Мальчик молча отдал сверток. Ни одной родной вещи не было в этом узелке – все сгорело при пожаре в доме. Петя даже не знал, что положила тетя Клава. Громила принял равнодушие Бельского за покорность и радостно продолжил:

– Плясать умеешь? Ну-ка давай, а то мне скучно.

– Гы – гы – гы – радостно загоготала свита.

Большинство обитателей комнаты равнодушно молчали. Петя вскинул глаза на громилу. Казалось, он не слышит и его.

– Ну? – нахмурился парень. – Ты че, не понял? Пуп, объясни ему…

Один из сопровождающих, нескладный, похожий на обезьяну мальчишка, носящий странную кличку Пуп, размахнулся и ударил Петю в лицо. Ребенок упал и, ударившись о каменный пол, потерял сознание.