1

Из всех московских вокзалов Курский больше всего нравился Обиходову. Самый шумный, самый людный, самый бестолковый, он походил на чумазого, но симпатичного, никогда не унывающего беспризорника. Как-то раз, в начале девяностых, Обиходов захотел купить сигарет в привокзальном киоске и попал в настоящую уличную перестрелку — несколько человек вдруг начали палить друг в друга среди толпы, прямо как в кино. Только массовка была своя, вокзальная, привычная к таким сценам. Никто не стал паниковать, бросаться на землю. Хохлушки, торговки фруктами, хоть и подняли крик, но не столько от испуга, сколько для того, чтоб отпугнуть любителей слямзить чего-нибудь под шумок. Один за другим хлопнули несколько выстрелов, взвизгнули покрышки срывающейся с места машины — и через мгновение привокзальная площадь снова выглядела как ни в чем не бывало: торговки, бомжи, шпана, граждане пассажиры, которые в массе своей в те времена мало отличались от торговок, бомжей и шпаны. Только ошарашенный Обиходов продолжал стоять, вжавшись в металлическую стенку табачного киоска, пока не услышал голос продавца:

— Эй, друг, ты сигареты-то будешь брать?

Обиходов опасливо отлип от стенки и произнес, словно оправдываясь за свою слабость:

— Стреляют тут у вас…

— Убили что ль кого? — вяло поинтересовался продавец.

Обиходов оглянулся на площадь:

— Вроде не видать.

Продавец равнодушно хмыкнул и бросил на прилавок пачку сигарет.

А еще Обиходов помнил Трубу. Толстую в два обхвата ржавую трубу теплотрассы или чего-то в этом роде, которая отделяла привокзальную площадь от Садового кольца. По этой трубе проходила граница между Москвой и Россией. Москва была рядом, рукой подать. Перейди Кольцо по подземному переходу — и ты в Москве. Но обитатели и гости Курского вокзала не торопились с переходом. Зачем? Там другая жизнь, сложная и непонятная, там страшное 26-е отделение милиции. Они предпочитали любоваться Москвой со своей территории, сидя на теплой трубе. Со временем вдоль трубы понастроили киосков с пивом и снедью, поставили столики. Денно и нощно за этими столиками велись задушевные разговоры. Обиходову нравилось светлыми летними вечерами прогуливаться вдоль трубы и прислушиваться к обрывкам чужих разговоров. Едет положим человек из Мурманска в Керчь, он моряк, потому и едет от одного моря к другому, так ему нужно по работе. А другой человек едет из Крыма в Вологодскую область. Он — вор. И в Крыму он воровал, или наоборот, гулял, спускал наворованное. А третий человек едет из ниоткуда в никуда. Его бросила жена и теперь он не может долго оставаться на одном месте. И вот эти три человека случайно сходятся на Курском вокзале, за столиком у киоска на трубе. Просто потому, что все трое одновременно решили выпить пива, нормальное мужское желание. Начинается разговор, нормальный мужской разговор. У них достаточно времени и достаточно пива, чтобы рассказать друг другу самое главное, что есть в жизни моряка, вора и просто бродяги. Обиходов завидовал таким встречам и таким разговорам. Он может тоже хотел поведать кому-нибудь о своей жизни вот так, за пивом, за столиком у трубы. Но это было невозможно, это было бы фальшиво, потому что такие разговоры ведутся по праву путника, а Обиходов никуда не ехал.

Трубы больше не было. На ее месте построили торговый центр «Атриум» с магазинами, ресторанами, многозальным кинотеатром и непременной идиотской призматической башенкой — визитной карточкой новорусского стиля. Сверкающая неоновыми огнями громада полностью закрыла собой Курский вокзал. Москва убрала Россию с глаз долой.

Воспоминания о Трубе и былых временах вызвали у Обиходова острое желание выпить. Он легонько тряхнул головой, словно приходя в себя после сна, и обнаружил, что находится на втором этаже торгового центра «Атриум» на фуршете по поводу открытия бутика модной спортивной одежды «Ле кок спортиф». Все вокруг было увешано воздушными шариками с изображением бодрого красного петушка. Обиходов механически представил, как можно пошутить на эту тему в заметке: посоветовать владельцам разместить рекламу бутика на радио «Шансон» со слоганом «„Спортивный петух“ — всего лишь одежда». И сам же брезгливо скривился от собственной шутки. Никакой заметки он, разумеется, писать не будет. И на фуршет он приперся просто для того, чтобы убить вечер. В конце концов здесь тоже люди. И можно выпить. «Но не напиваться! Не напиваться!» — дважды повторил он про себя.

Фуршетный стол был длинным, как палуба авианосца. Обиходов представил себя уставшим, потрепанным в боях бомбардировщиком, заходящим на посадку. Первое касание с палубой должно было произойти в разделе холодных закусок, а закончить маневр предстояло в дальнем сужающемся в перспективе конце, за маленьким приставным столиком, где разливали крепкие напитки.

Бросив без разбору в бумажную тарелку несколько канапешек, Обиходов нацелился было на пузатые никелированные судки с горячим, но возле них толкалось слишком много народу, поэтому измученный бомбардировщик слегка отклонился от курса и, минуя раздел десертов, быстро оказался у маленького приставного столика.

— Будьте добры, водки, — сказал он похожему на студента-отличника молодому человеку, который распоряжался напитками. — Две, если можно.

Одну рюмку Обиходов залпом выпил тут же, не отходя от столика.

— Не напиваться! — сдавленно произнес он на выдохе. И заметив, как удивленно поползли вверх брови отличника, добавил:

— К вам, корнет, это не относится.

Мероприятие шло своим чередом. Ценители спортивной моды выпивали и закусывали, держа бумажные тарелки и бокалы на весу. В нужный момент, когда дорогие гости уже прекратили неэстетичную давку у фуршетных столов, но при этом еще помнили по какому поводу они здесь собрались, две бойкие пиар-девицы из агентства, организовавшего презентацию, повели по залу краснолицего француза в клетчатом пиджаке с приколотым к лацкану петушком. Мосье выглядел немного ошарашенным, как все иностранцы, которые живут в России меньше пяти лет. Он натянуто улыбался и сильно потел. Девицы знакомили мосье с теми немногими из гостей, которых знали сами и кудахтали без остановки, не оставляя французу ни секунды на то, чтобы задуматься на что потрачен бюджет акции.

Обиходову же пора было задуматься о том, как спасать собственный вечер, как сконструировать его таким хитрым образом, чтобы неизбежное (увы!) завтрашнее похмелье стало не единственной наградой герою. Для начала необходимы две тесно связанные друг с другом вещи: первая — срочно добавить, вторая — правильный человек, с которым добавлять было бы приятно. Выполняя первый пункт, Обиходов снова оказался у приставного столика с напитками, и, как часто происходит с толково составленными планами, тут же сам собой материализовался второй пункт — за плечо его тронул Олег Махалев, свободный фотограф, снимающий для всех известных изданий сразу.

— Место встречи изменить нельзя! — жизнерадостно рявкнул Махалев. — Мы там, где наливают. Не тормози, амиго! — поторопил он студента. — Лей еще, ради двух стопарей мы б тебя беспокоить не стали.

— Уже отработал? — спросил Обиходов, когда нагруженные рюмками они отошли в сторонку.

— Угу, — кивнул Махалев. — Пленку отщелкал. С них хватит. Теперь можно чуток расслабиться. Давай, за встречу!

Махалеву было уже за пятьдесят. Всклокоченные волосы с проседью, очки в дешевой оправе, не очень чистые джинсы. Дорогой, но изрядно потрепанный «Никон» с перемотанной изоляционной лентой коробкой. Махалев был военным фотографом. Снимал в Афганистане и Ираке, во время первой чеченской войны шастал через линию фронта от чеченцев к федералам и обратно, снимая и тех и других, сделал портретную галерею всех более менее известных полевых командиров. Его снимок публиковал на обложке журнал Time. Обиходов как-то по дурацкой журналистской привычке попробовал спросить его, что он чувствовал, когда снимал боевиков. Все-таки, ведь враги. Раз война, должны быть враги. Или те или другие. Вопрос, которого ждут все военные корреспонденты, чтобы встать в красивую позу и произнести с нездешней умудренностью: «Ни хрена вы тут в Москве не понимаете». Махалев же только кивнул на свой «Никон» и сказал: «Ему все равно», а потом, после короткого неловкого молчания добавил: «Значит, мне тоже». И говорил он это без позы, без бравады, а наоборот, даже смущенно, словно признаваясь в собственной слабости.

— Скажи мне, дружище, — сказал Обиходов выпив, — что ты здесь делаешь?

— Как что? — произнес Махалев, зачем-то рассматривая бутерброд прежде чем отправить его в рот. — Говорю же, пленку надо было отщелкать для фраеров этих.

— Нет, ты не понял. Я спрашиваю, что делаешь ты, художник, светописец, Микеланджело выдержки и диафрагмы в этом курятнике?

Обиходов обвел широким жестом всех собравшихся под петушиными шариками.

— Брось ты, Жорж, — отмахнулся Махалев. — Нормальные клиенты, платят стольник плюс проявка и печать. Плохо, что ли. Мне ремонт в квартире доделывать надо. Жена уже плешь проела.

— Ремонт, жена, — передразнил Обиходов. — Ты же гений! У тебя дар, искра божья. И на что ты ее тратишь? На это? Мало что ли по Москве бегает мальчиков с мыльницами, которые и без тебя все тут общелкают в лучшем виде. А ты должен жизнь документировать, настоящую жизнь, понимаешь? А не эту!

— Да дурак я, дурак, — легко согласился Махалев. — Полная скотина. — сказал он и тяжело вздохнул. — Выпьем, что ли?

— Давай, — поддержал Обиходов.

— А ты, Жоржик, сам-то что тут делаешь? — Махалев улыбнулся со всем ехидством, на какое только был способен. — Ты вроде как тоже должен, того, документировать.

— Я работаю над материалом, — соврал Обиходов. — Не об этом, не думай. — Он снова тыкнул пальцем в шарик. — Это такой мировоззренческий материал, понимаешь. О том, что с нами случилось за последние десять лет. Вот, например, ты вспомни, пожалуйста, как тебе жилось в те годы, в середине девяностых.

Махалев вытер жирные губы пальцами, откашлялся, и добросовестно задумался, наморщив лоб.

— Это до первой чеченской?

— Да.

— Нормально жилось.

— Ну вот было тогда что-то такое, чего сейчас нет, или наоборот, сейчас в нашей жизни появилось что-то важное, чего не было тогда. Как считаешь?

Махалев сначала снова задумался, потом вскинул брови:

— Точно! Появилось!

— Что?

— Цифра! Ну, то есть, цифровая фотография! Великое дело, знаешь. Особенно в смысле разных халтур. Отщелкал — скачал — свободен. Я идиот, сюда нужно было тоже цифровик брать. По инерции эту бандуру схватил, а надо было, конечно, цифровик. Но, скажу тебе, Жорж, для настоящей съемки, не для такой, а для настоящей, нужен слайд. Как ни крути. Слайд — это жизнь, а цифра — голая технология. Будь в ней хоть шесть, хоть шестьдесят шесть мегапикселей — все равно технология. Согласен?

— Абсолютно! — Обиходов почувствовал теплую приятную волну опьянения. Он обнял Махалева за плечо. — Послушай, Олег, дорогой мой, отвлекись на секунду от своей абракадабры. Вспомни, как ты жил десять лет назад, что ты чувствовал, о чем думал? Как все мы жили. Ну?

— Угу, — кивнул фотограф. — Что-то такое припоминаю.

— Мрачное было время, согласись. Темное, страшное. Жуткое время. Но знаешь что? Была в нем какая-то невинность. Да, невинность, как ни удивительно. Невинность от незнания, что со всеми нами будет, куда нас всех кривая выведет. Всех, понимаешь? Не каждого по отдельности, а всех! И это давало какую-то странную свободу, странную смелость, какой-то кураж. Как думаешь?

— Точно! — горячо воскликнул Махалев. — Тут ты, Жорж, в самую точку попал! Кураж! Я тогда с цветными фильтрами много снимал, ну знаешь, синий, оранжевый, поляризационный, комбинации разные. Сейчас этого не нужно, потому что все на компьютерах делается. У меня камера была, без всякой электроники, обычная механическая коробка. Я с ней такие вещи творил! Слушай, я тебе расскажу, ты обалдеешь. Выставляешь диафрагму, всего на полдырки больше, чем положено…

— Стоп, Олег! Стоп! — прервал Обиходов. — Надо выпить. Знаешь, как говорят вот эти вот, французы? Не перде па кураж. Не надо терять кураж то есть. Вот давай за это.

— Давай! — с готовностью поддержал Махалев.

— И еще, знаешь что, Олег, ты — счастливый человек. Это я тебе как доктор говорю. Давай за тебя!

— Ну, нет. Я не согласен! — запротестовал Махалев.

— Давай, давай! Не кокетничай! — Обиходов коснулся своей рюмкой рюмки Махалева и быстро выпил.

Вечер, похоже, складывался удачно. Обиходов оглядел зал. Мероприятие вступило в приятную фазу, когда с официозом было покончено, с закусками тоже, и у гостей наконец-то освободились руки и рты для непринужденного общения. Пора было переходить к импровизациям. Обиходов потянул Михалева за рукав:

— Слушай, ты же здесь всех знаешь.

— Так, кое-кого, наверное, знаю.

— А вон ту брюнетку? — Обиходов указал на девушку, которая в одиночестве стояла в стороне от всех с бокалом минеральной воды в руках.

— Это Кристина из «Секретов стиля», — сказал Махалев. — Я вместе с ней работал в прошлом месяце, снимали какой-то показ мод, они мне до сих пор гонорар не выплатили.

Обиходов присмотрелся к девушке внимательнее. Гладко уложенные волосы. Ярко накрашенные полные губы. Стильные очки. Лет ей было, наверное, около тридцати. Годовой абонемент в фитнес центр и костюмчик с нужным градусом легкомысленности превратили это «около тридцати» в волнующую загадку, разгадывать которую хотелось вовсе не из желания знать правильный ответ. Знакомый тип. Обиходов называл его «тихий омут корпоративной сексуальности». Омут, в котором водятся порой очень неожиданные черти. Издалека, разумеется, было не разобрать, но Обиходов готов был поспорить, что барышня носила не колготки, а чулки — один из важных типовых признаков.

— Что ж мы стоим?! — сказал Обиходов. — Пойдем отвоевывать твой гонорар.

— Ну ее, она стерва, — попытался возразить Махалев.

— Пойдем, пойдем! — Обиходов решительно взял упирающегося фотографа под руку и потащил к брюнетке.

— Привет, Кристиночка! Чертовски рад тебя видеть! — проревел Махалев и, неловко навалившись, попытался чмокнуть ее в щечку. Девушка отстранилась, чтобы не расплескать бокал с минеральной водой.

— Здравствуй, дорогой! — не очень приветливо сказала она. — Ты, я смотрю, уже надегустировался.

— Имею право! — развязно произнес Махалев. — Во-первых, рабочий день закончен, а во-вторых, друга встретил! — Махалев указал на Обиходова. — Разрешите представить! Георгий Обиходов — звезда современной журналистики и просто классный мужик!

— Вот как?! Тот самый Обиходов? — в глазах брюнетки мелькнул интерес. — Приятно познакомиться. — Она протянула руку для пожатия.

— Аншантэ! — галантно произнес Обиходов, взял руку девушки в обе свои руки и поцеловал.

«Значит, вот ты какая, Кристина, — успел подумать Обиходов. — Бесстрашный, но не модный Махалев, который почти что кровь проливал, снимая обложки для „Time“, у тебя, похоже, считается быдлом, а стоит появиться „тому самому Обиходову“, и глазки сразу загорелись. Охотимся, значит. Ну тогда считай, что ты попалась».

Обиходов специально задержал руку Кристины в своих руках на секунду дольше, чем это принято. Он уже знал, что делать.

— Кристина! Какое замечательное имя! А из какого вы издания? Нет! Подождите! Я сам догадаюсь. Дайте только еще раз взглянуть на вас. О, Биккембергс! — воскликнул он, разобрав маленький лейбл на блузке. — Обожаю эту марку. Настоящий стиль, не затасканный, не растиражированный. И эта прическа вам очень к лицу. Вы знаете секрет. Определенно! Итак, «Секреты стиля»! Я прав? Чудное издание. Но уверен, для вас это только промежуточный этап. Вас ждет «Вог» или, как минимум, «Вэнити фейр». Помяните мое слово!

— Прекратите! — рассмеялась Кристина, хотя было заметно, что все сказанное ей очень понравилось.

— Нужно выпить за чудесное знакомство! Шампанского! — воскликнул Обиходов, прекрасно зная, что шампанское на фуршетных столах давно закончилось.

— Я не пью, — сказала Кристина.

— Что такое? Малагасийская диета?

— Нет, я за рулем.

— Вот как? Позвольте угадать марку вашего автомобиля. «Мини Купер»?

— Неправильно.

— Ну тогда «Пежо 206».

— Верно, — удивилась Кристина. — Как вы догадались?

— Я знаю жизнь, детка, — произнес Обиходов басом, копируя киногероя. — Я знаю жизнь.

— Жорж, я за догоном, — вмешался Махалев. — Тебе принести?

— Окажи любезность, — сказал Обиходов и незаметно подмигнул. Махалев вернулся минут через десять. Обиходов нежно взяв Кристину за локоток, вдохновенно вещал:

— Я сейчас работаю над материалом для одного международного издания. Это такой, знаете, немного мировоззренческий материал. О языке брендов. О том, что современному человеку не нужно представлять себя миру словами, бренды все расскажут за него. Есть люди «бриони» и люди «гуччи», люди «мерседесы» и люди «ягуары». Олег Махалев, например, это типичный человек «никон».

— А я, выходит, человек «пежо»? — спросила Кристина.

— Вы леди «пежо», — поправил Обиходов, придвинувшись ближе. — Яркая индивидуальность с безукоризненным вкусом. И при этом независимая.

— Вот как! — Кристину, кажется, такая характеристика вполне устраивала.

— Штука в том, — продолжил Обиходов, — что в каждой стране, на языке брендов говорят со своим акцентом. Например, люди «мерседесы» существуют везде, а люди «гелендвагены», похоже, только в России. Ну, может еще в Латинской Америке или в Юго-Восточной Азии.

— А вы, случайно, не человек «гелендваген»? — живо поинтересовалась Кристина.

«Вот тут надо бы сказать „да“, и дело сделано», — подумал Обиходов. Но такая откровенная и беспардонная ложь все-таки претила его натуре. Как говорил в подобных ситуациях Остап Бендер — низкий класс, нечистая работа. Да и тему брендов пора было закрывать, потому что Обиходов уже полностью пересказал содержание прочитанной им накануне журнальной статейки и добавить к вышесказанному было решительно нечего.

— О, Олег! — Обиходов будто только что увидел подошедшего Махалева. — Ну что там с нашей выпивкой?

— Нормально, Жорж! — Махалев протянул Обиходову рюмку. — Знаешь, Жорж, я еще подумал, ну, то, что ты спрашивал, десять лет назад. Знаешь, тогда люди больше работали руками.

— Ты о чем это?

— Ну, диафрагма, выдержка, режимы разные, выставлялись руками, а теперь сплошная автоматика…

— А ты опять…

— Нет, ты постой! — горячился Махалев. — Я хочу сказать, когда работаешь руками — нужно думать, когда автоматика — думать не надо. Значит, раньше люди больше думали! Я сам больше думал, вот какая штука.

— Гениально! — воскликнул Обиходов. — Давайте, все-таки, выпьем за встречу! Кристина, где ваша минеральная вода?

— Уже закончилась.

— Вот досада! — Обиходов многозначительно посмотрел на Махалева.

— Сейчас принесу, — кивнул фотограф.

Когда он вернулся с бокалом минеральной воды и двумя рюмками водки, Кристина что-то рассказывала о секретах стиля, а Обиходов делал вид, что внимательно слушает ее. Он кивал, поддакивал, понимающе улыбался и переводил взгляд то на влажные пухлые губы, то на маленькую пуговичку блузки, самую верхнюю из застегнутых, на которую приходилась основная и довольно большая нагрузка по сдерживанию роскошного рвущегося наружу бюста Кристины. По законам сопротивления материалов, следовало бы застегнуть еще как минимум одну пуговичку повыше, но по законам корпоративной сексуальности все было правильно, и Обиходов с удовольствием любовался кружевной оторочкой чашек бюстгальтера. Иногда он заглядывал в ее глаза, но глаза эти были пустоваты и уж во всяком случае менее выразительны, чем пуговичка или, например, запах духов, неброский, но скрыто провоцирующий. «Чулки или колготки?» — гадал Обиходов, незаметно скользя взглядом по отточенным фитнесом бедрам. Кажется, чулки, но полной уверенности пока не было.

— Жорж, — сказал Махалев, уже с трудом ворочая языком. — Я тут еще подумал. Знаешь, что?

— Не сейчас, Олег, — остановил его Обиходов. — Чуть позже. Сейчас я провожу Кристиночку до ее машины. Прослежу, чтоб на нее никто не напал. Потом вернусь, и мы с тобой поговорим. Лады?

— Не лады! — запротестовал Махалев. — Сначала давай выпьем.

— Это можно, — согласился Обиходов.

Мероприятие подходило к концу. Официанты начали убирать посуду со столов. Кто-то унес все шарики с петушком. Большая часть гостей уже разъехалась. Посреди опустевшего зала стоял чуть покачивающийся фотограф Махалев и что-то громко рассказывал серьезному человеку из секьюрити, время от времени называя его почему-то «майором». Обрывки махалевских фраз гуляли эхом по внутренним закоулкам «Атриума»:

— В девяносто третьем году… до первой чеченской… на полдырки меньше… нет того куража… забей на службу, майор, давай напьемся…

 

2

Обиходов и Кристина сидели в машине на втором уровне безлюдного и сумеречного подземного паркинга.

— Хорошо здесь у тебя, уютно, — сказал Обиходов, устраиваясь на пассажирском сиденье. — Надоел этот шум и суета.

Он посмотрел на девушку. В полумраке салона было видно как влажно блестят ее приоткрытые губы. Будто спрашивают беззвучно «И что дальше?».

— Я хочу сказать тебе одну вещь, строго между нами, — Обиходов наклонился к Кристине и тихо прошептал ей. — Ты фантастическая женщина. Сказочная.

— А ты не врешь? — Кристина чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.

Их лица были совсем близко, Обиходов перевел взгляд на ее губы.

— Клянусь всеми глянцевыми журналами мира.

Первый поцелуй был очень легким, он лишь слегка коснулся ее верхней губы, почувствовал ее вкус. Потом чуть смелее. Губы Кристины, мягкие и податливые, шевельнулись в ответ.

Обиходов обнял и привлек ее к себе, с головой нырнул в будоражащий аромат ее духов. Поцелуй из маленьких огненных касаний превращался в лесной пожар. Он стремительно распалялся и захватывал все новые территории. Обиходов целовал ее в щеки, в глаза, в упоительно гладкую шею, мягко прихватывал мочку уха и опять, снова и снова, возвращался к губам. Их языки сталкивались, сплетались, играли друг с другом, как маленькие дельфины. Рот ее пах парным молоком, это был запах инстинкта, самый волнующий запах в мире. Обиходов быстро и ловко расстегнул блузку. Бюстгальтер, как и положено хорошему белью, никак не препятствовал, а наоборот всемерно облегчал доступ к телу, выгодно подавая самые важные его части. Когда Обиходов легонько сжал губами набухшие соски, Кристина охнула и шумно втянула в себя воздух. Ее тело напряглось, колени тесно прижались друг у другу, она медленно со стоном выдохнула и руками прижала голову Обиходова к своей груди.

Свободная рука Обиходова двигалась все ниже и ниже, через упругий живот, где ждало неожиданное и приятное открытие — бусинка пирсинга в пупке, далее через затянутое юбкой и пока недоступное лоно, на бедра и колени. От коленей — в обратный путь, но уже по другой дороге, между бедер под юбку. Бедра Кристины были все еще сжаты и это мягкое сопротивление делало скольжение ладони еще более приятным. Вот уже поползла вверх, собираясь складками юбка. Становилось все горячее. Бедра начали раздвигаться, медленно будто сами собой. Обиходов не торопил события, он возвращал ладонь назад почти до колена и опять двигал вперед по гладкой горячей ткани чулка, но уже глубже. «Чулки! Все- таки чулки!» — мысленно отметил Обиходов, когда ладонь встретила сначала полоску плотной ткани и сразу за ней мягкую нежную плоть. Кристина снова охнула, перехватила его руки и прошептала: «Подожди, так неудобно». Обиходов отстранился, но не далеко. Она выпрямилась, глубоко вдохнула, выдохнула и спросила:

— Ты знаешь, как раскладывается это кресло?

— Знаю, — сказал Обиходов, — но лучше разложить мое, чтобы не мешал руль.

— А нас никто не увидит здесь?

— Не бойся, здесь никого нет. Иди ко мне, — Обиходов быстро опустил спинку сидения и повлек Кристину к себе.

— Подожди, — Кристина сняла очки и положила их на панель приборов, потом расстегнула застежку на юбке, ловкими движениями стянула ее, аккуратно сложила и бросила на заднее сидение, потом, оглянувшись по сторонам, сняла блузку и лифчик. Обиходов наконец-то увидел во всей своей красе ее грудь.

Кристина переместилась на пассажирское сидение рядом с Обиходовым. С протяжным глухим стоном она впилась в его рот губами, а руками проворно стала расстегивать брючный ремень и ширинку. Обиходов с готовностью отдал инициативу. Кристина быстро стянула с него брюки, расстегнула рубашку и заскользила губами вниз, бегло и жадно целуя его грудь и живот. Обиходов почувствовал на своем обнажившемся причинном месте сначала ее руку, маленькую, цепкую и очень уверенную, а потом и губы, которые несмотря на смену обстоятельств, оставались такими же горячими, влажными, упругими и податливыми одновременно. Он опустил глаза и увидел обнаженные плечи Кристины и ее голову с гладко собранными в хвостик черными волосами. Обиходов почувствовал, как в нижней части живота стремительно накапливается критическая масса сладострастного ядерного заряда. Он стал дышать чаще и глубже, чтобы взрыв не произошел слишком рано. Пылающий шар все разрастался в размерах, он уже заполнил собой и салон автомобиля и паркинг и весь окружающий мир. Из уст Обиходова вырвался стон.

И в эту самую секунду раздался телефонный звонок.

Обиходов сначала даже не понял, что это. Звонок был незнакомый. В первой мгновение Обиходов подумал, что это был телефон Кристины, но потом вспомнил, что это его телефон, а звонок кажется незнакомым, потому что он запрограммировал дурацкую детскую мелодию в три ноты для звонков от ближайших родственников. На мобильный звонили они нечасто, потому что жили все далеко от Москвы и если звонили, то в основном домой и в выходные.

«Родители! — мелькнуло в голове у Обиходова. — Так поздно! Что-то случилось?! Черт!».

Он взглянул вниз на Кристину. Ее голова замедлила волнообразные движения. Телефон все звонил.

Кристина отстранилась, посмотрела на Обиходова и произнесла:

— У нас что, детский утренник?

— Извини, — сказал Обиходов. — Нужно ответить.

Он приподнялся, неловко чмокнул Кристину в щеку и начал шарить внизу, в ногах, где комком лежали его брюки. Найти карман оказалось делом непростым, а телефон все звонил.

— Черт! — сдавленно ругался Обиходов, — Черт!

Наконец, он отыскал телефон и взглянул на мерцающий экранчик.

«Брат» — высветилось на экранчике.

— Черт! — снова выругался Обиходов, но уже с облегчением. Значит, с родителями все в порядке. Он просто упустил из виду, что его двоюродный брат Павел тоже проходил по списку ближайших родственников, во всяком случае, в телефоне.

Обиходов нажал кнопку:

— Алло?

В трубке сквозь шум и треск прорвался голос брата:

— Алло! Жорж! Это я, Павел, ты слышишь меня?

— Слышу, что случилось?

— Слушай, Жорж, беда, — голос его был странным, взвинченным и каким-то срывающимся, как после долгого бега. — Я вляпался, Жорж. Серьезно вляпался. Нужна твоя помощь!

— Что случилось-то, можешь объяснить?

— Не могу, долгая история. Я полном дерьме, Жорж. В полном дерьме! — Обиходову показалось, что Павел плакал. — Если ты не поможешь, мне конец. Без шуток, Жорж! Я погиб!

В трубке послышалось всхлипыванье. Обиходов провел ладонью по лицу, пытаясь собраться с мыслями, и сказал:

— Что нужно сделать?

— Приезжай, Жорж! Пожалуйста! Очень прошу, приезжай!

— Ну, хорошо, куда ехать-то, к тебе?

— Нет! — воскликнул Павел. — Ко мне нельзя! Приезжай, на Смотровую, к Университету. Давай встретимся там, через полчаса. Жорж, пожалуйста, помоги. Если ты не поможешь, я — труп.

— Хорошо, сейчас приеду, — сказал Обиходов и дал отбой.

Он вздохнул и посмотрел на Кристину:

— Слушай, извини. Тут такое дело. Я должен ехать. Что-то случилось с моим братом.

Кристина усмехнулась и холодно произнесла:

— Чудесно! Просто чудесно!

— Прости! — Обиходов потянулся к ней, чтобы поцеловать.

— Не надо! — Кристина отстранилась. — Выйди, пожалуйста, из машины, мне нужно одеться.

Обиходов быстро натянул брюки и вышел из машины.

— Послушай, Кристина, — он наклонился к окну, застегивая ширинку и ремень. — Мне очень жаль, что так глупо все получилось. Давай встретимся как-нибудь. Давай завтра, а?

— Нет! — коротко сказала Кристина.

Обиходов нежно провел ладонью по крыше «пежо» и сказал со вздохом:

— Прости.

 

3

За столиком в ресторане «Zaimka», гламурном заповеднике таежной романтики в центре Москвы, сидели два человека, Барсуков и Вешнев. По внешнему виду и повадкам они относились к той породе человеческих существ, которая если и выбирается из городских джунглей, то никак не дальше лесов рублево-успенского направления. На деньги, которые Барсуков заплатил за свой костюм, можно было бы снарядить геологическую экспедицию, а часы Вешнева стоили столько же, сколько вертолет Ми-2, полноразмерный муляж которого был установлен тут же, в зале ресторана. Барсуков сосредоточенно поедал жаренную оленину. Вешнев ковырялся вилкой в дикой утке с брусничным соусом.

— В меню написано, что в этой утке может попасться мелкая дробь, — сообщил Вешнев. — Все по-взрослому.

Барсуков ел молча.

— Чудное заведение! Чудное, — продолжил Вешнев. — Жаль, что я раньше сюда не наведывался, а то, знаешь, воротит уже от суши и сашими. Мой желудок отказывается их переваривать. Вообще, я считаю, японскую кухню сильно переоценивают. Есть сырую рыбу с водорослями — это варварство, обыкновенное варварство. Просто японцам не удалось в свое время стащить у китайцев правильный рецепт. Китайцы-то рыбу и гадов морских готовят отменно. Жарят, парят, все как положено. — Вешнев отправил в рот кусок утки. — Однако, заметь, японцы даже варварство свое сделали коммерчески выгодным. Суши — это же идеальный товар, почти как гербалайф. Сырье копеечное, обработки минимум. Правильно позиционируй, вложись в раскрутку — и все. Стриги купоны. В результате у нас суши-баров сейчас больше, чем пивняков, а сашими, наверное, уже в рабочих столовых подают. Вот так дела делаются. Не согласен?

Барсуков молчал.

— Слушай, ты чего такой хмурый? — спросил Вешнев. — Не заболел?

— Не заболел, — ответил Барсуков. — Просто… сплю плохо.

— Бессонница?

— Нет, — сказал Барсуков и добавил. — Это неважно. Ты о деле хотел.

— Давай о деле, — Вешнев отодвинул тарелку и вытер салфеткой губы. — Завтра утром, в девять часов Мартин будет у тебя в офисе. Вы подписываете бумаги. Никаких проблем возникнуть не должно, вопрос согласован на всех уровнях. Через два дня вся сумма будет на счете «Трансойла». Дальше действуем, как обычно.

Барсуков сделал маленький глоток пива.

— Я все это и так знал. Зачем было встречаться?

Вешнев усмехнулся:

— Зачем встречаться, спрашиваешь… — он достал сигарету и щелкнул зажигалкой. — Увидеть тебя хотел.

— Зачем? — спокойно поинтересовался Барсуков.

Вешнев выпустил дым в сторону от стола:

— Ты в последнее время общался с кем-нибудь оттуда? — он показал большим пальцем вверх.

— Нет, — ответил Барсуков.

— А я общался, — Вешнев прищурился, так, словно дым попал ему в глаза, или же ему было неприятно о чем-то вспоминать. — Меня вызывал позавчера сам… — он сделал многозначительную паузу. — Какой-то странный у нас получился разговор… непонятный какой-то. Мне кажется, у них там что-то происходит. Не пойму только что. Вот я и подумал, может, я единственный, кто этого не знает. А? Ты не в курсе, случайно?

Барсуков отрицательно покачал головой.

— Не понимаю, о чем ты…

— Вот и я не понимаю, — произнес Вешнев, выпуская дым. — Ну, ясно, что мы с тобой сидим на ихних деньгах. Сам Бог велел им нас подозревать. Плох, как говорится, тот бухгалтер, которого при наших-то обстоятельствах не посещали бы всякие мысли. Но ведь он ничего такого не спрашивал! Никакой отчетности, никаких цифр. А знаешь, что спросил? Ты, говорит, Вешнев, в Бога веришь? Я говорю, ну, допустим, верю. Он говорит, а совесть тебя, Вешнев, не мучает? Я говорю, а что такое? Может, с перечислениями проблемы? Он говорит, были бы проблемы, разговор совсем другой был бы. Ну, тогда, говорю, не мучает. Не мучает меня совесть. Он смеется и говорит, может у тебя ее совсем нету? Я ему: есть, как ни быть. Совесть — штука нужная. Сложная, но полезная. Это как опция дополнительная к инстинкту самосохранения. Вроде электронного контроля устойчивости на поворотах у «Мерседеса». Не будет такого контроля — занесет к чертовой матери. Он мою шутку по поводу «Мерседеса» понял. Посмеялся. Иди, говорит, работай, не парься.

К столику подошел человек с гитарой, исполнитель бардовских песен, похожий на младшего научного сотрудника. Он тронул струны и принял задумчиво-печальный вид, изготовившись петь о том, что всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.

— Отвали, дядя! — сказал ему Вешнев. — Не видишь, люди разговаривают.

Бард обиженно удалился. Вешнев снова наклонился вперед:

— Вот я и думаю, к чему такие разговоры странные. Как считаешь?

Барсуков пожал плечами:

— Понятия не имею.

— «Понятия не имею»! — передразнил его Вешнев. — Черти что творится, а ты сидишь тут… со своей олениной. Как Чингисхан какой-то. Я спрашиваю, что делать будем?

Барсуков посмотрел на него с легкой усмешкой:

— Тебе ж сказали: работай, не парься. Вот и не парься.

Вешнев откинулся на стуле, достал из пачки новую сигарету.

— Ты прав. Нервы стали ни к черту. Стресс, — он закурил. — Отдыхать надо, переключаться. Тебе, кстати, тоже не мешало бы. Паршиво выглядишь.

— Не мешало бы, — кивнул Барсуков.

— Может, мотоцикл купить? Супербайк. Знаешь, такой чтобы с места за пять секунд в точку уходить. Оттягивает, говорят, лучше секса. Правда, шею свернуть можно. У меня приятель один покатался — сейчас с железной пластиной в голове ходит. А хочешь, давай, в клуб сходим? Alone, слыхал про такой?

Барсуков пожал плечами.

— Вроде нет.

— Отличный клуб, на Никольской. Ни бандитов, ни проституток. Публика адекватная. Туда танцевать приходят. Я это называю «пляски менеджеров». Представь себе картину: танцпол. Звук, свет — все по высшему разряду. А в центре зала наяривает какой-нибудь малый, вроде нас с тобой. Галстук «версаче» за плечом, рубашка «бриони» из брюк вылезла — весь ушел в танец, как Майя Плисецкая. При этом заметь, не пьян и не под наркотиками. Как можно? Завтра ведь с утра в офис. Просто человеку пар нужно выпустить. И это действительно работает — не хочешь попробовать?

— Спасибо, — сказал Барсуков. — Обязательно попробую. Только в другой раз. А теперь пойдем. Счет, пожалуйста, — он сделал жест официанту.

— Пойдем, — вздохнул Вешнев. — Только, знаешь, что. Я хочу тебе еще одну вещь сказать. Напоследок. — Его лицо до этого оживленное и слегка хмельное, стало трезвым и злым. — Не знаю, что у тебя на уме, и что вообще происходит. Просто хочу напомнить, что мы с тобой в этом деле одной веревочкой связаны. Если ты задумал соскочить или еще что похуже, ты мне лучше сразу скажи. Ты ведь знаешь, что там за люди. Страшные люди. Они ничего не прощают. Скажи, что ты меня понял.

— Я понял, — произнес Барсуков.

 

4

Обиходов сидел в такси, направлявшемся к Университету, и продолжал беззвучно чертыхаться. Он гадал, что же могло случиться с его братцем. Вообще-то, он был на него в обиде. Не то, чтобы в серьезной обиде, скорее, испытывал чувство легкой досады. Они не виделись уже несколько месяцев. Как-то раз Обиходов звонил Павлу, предложил встретиться, поболтать, но тот был по его собственным словам «чудовищно занят», сказал, что как только чуть разгребет дела, то обязательно позвонит, и они встретятся. Но так и не позвонил. С другой стороны, Обиходов понимал, что Павел и вправду мог быть очень занят. Он готовил новую постановку своего спектакля, (всегда подчеркнуто называл это спектаклем). Он сейчас модный, раскрученный, на самом гребне успеха, нужно ковать железо пока горячо. Жалко тратить время на пустой треп с родственником журналистом. Но кто, черт возьми, вытащил его в люди! Обиходов! Родственник — журналист. И если бы не Обиходов, очень может быть, что Павел Левандовский так и оставался бы до сих пор провинциальным чудиком в заляпанных грязью ботинках, китайской куртке с вещевого рынка и хронически неудовлетворенным самолюбием размером с Евразию, каким он появился три года назад на пороге Обиходовской квартиры.

Когда-то они вместе росли в сибирском городке Илимске. В детстве не были особо дружны, потому что мать Павлика, Ирма Игнатьевна, считала, что хулиган Жорик оказывает на ее сына дурное влияние, поэтому общаться двоюродные братья могли только во время больших семейных сборищ, которые случались не чаще, чем пару раз в году. Павлика берегли для искусства, его обучали музыке, рисованию, водили в театральную студию. Все лучшие педагоги Илимска были мобилизованы твердой рукой Ирмы Игнатьевны на взращивание юного дарования. Воли и энергии Ирмы Игнатьевны хватило бы на то, чтобы устроить революцию в латиноамериканской стране. Наверное поэтому, хотя женщиной она была довольно привлекательной, рядом с ней не смог ужиться ни один мужик — просто не нашлось в Илимске фигуры соответствующего масштаба. В распоряжении Ирмы Игнатьевны был только маленький Павлик. В девять лет, когда Жорик играл во дворе в «чики» и «хали-хало», Павлик читал мифы Древней Греции, в тринадцать лет, когда Жорик подсматривал за одноклассницами в раздевалке спортзала, Павлик исполнял на пианино мелодию Манчини из кинофильма «Ромео и Джульета», в шестнадцать лет, когда Жорик выучил четыре гитарных аккорда, Павлик давал сравнительный анализ художественных школ Италии и Франции эпохи Ренессанса. Ирма Игнатьевна, помимо всего прочего, была еще и крайне парадоксальной натурой. После того, как она нечеловеческими усилиями взрастила у себя под крылом новоявленного титана Возрождения, она категорически отказалась выпускать его за Урал, в большой мир. Очевидно, считала большой мир слишком несовершенным для ее чада. Так как в Илимске, кроме политехнического техникума, других учебных заведений не было, а в политехническом техникуме основным, хотя и труднодостижимым, идеалом прекрасного считалась исправно работающая сантехника, Павлик поехал учиться в областной центр в театральный институт на режиссерский факультет, после окончания которого, по твердому настоянию Ирмы Игнатьевны, снова вернулся в Илимск. Он получил распределение в театральную студию «Родник» при Доме культуры Илимского нефтеперерабатывающего комбината. Обиходов, когда приезжал в Илимск, чтобы навестить своих родителей, изредка виделся с Павлом и даже как-то раз приходил в его студию. На премьеру. Естественно, Чехов. «Три сестры». Обиходов обратил внимание на то, что с годами Павел и сам становился похож на чеховского персонажа. Точнее, на всех чеховских персонажей сразу. Вечный студент, всесезонный дачник, уездный спаситель человечества, он вызывал к себе и вполне чеховские чувства, фирменный коктейль Антона Павловича — смесь жалости, зависти и любви. С жалостью все было понятно, достаточно взглянуть на мешковатую, похожую на мамину, кофту, которую носил маэстро, и актрису, игравшую Ольгу, старшую сестру — у нее были золотые зубы. Но вот откуда бралась эта странная зависть, спрашивал себя Обиходов? Может быть, оттого, что у Павла здесь, в его театрике и в его городке, была возможность сосредоточиться на чем-то одном, самом важном, то чего был начисто лишен Обиходов в своей сумасшедшей жизни? И, конечно же, Обиходов любил Павла. Просто любил. Как любят чеховских героев.

Три года назад Павел появился в Москве. Первое время он жил у Обиходова, и они часто разговаривали вечерами, иногда чуть ли не до самого утра. Павел, горячась и яростно жестикулируя, излагал Обиходову свои идеи, с которыми он приехал завоевывать столицу.

— Ты понимаешь, — говорил он, — современный театр в кризисе. Они утверждают, что показывают жизнь, как она есть. Они вытащили на сцену проституток, бандитов, наркоманов, нищих, сумасшедших, которые плюют, блюют, матерятся, занимаются сексом. И они говорят, смотрите, это наша жизнь! Да! Это наша жизнь. Возможно. Но это не театр, Жорж. Понимаешь? Это — не театр. Не нужно тащить так называемую жизнь в театр. Нужно нести театр в жизнь. Чтобы им пропиталось все вокруг. Все! Бывает тотальная война, тотальный футбол, а мы сделаем тотальный театр, где будут играть все, и зрители, и билетерши, и буфетчицы, и даже гаишник, который стоит на ближайшем перекрестке. Знаешь, о какой постановке я мечтаю? Я расскажу. Просто, чтоб тебе было понятно. Скажи, где в Москве самый красивый рассвет? С какого места можно его наблюдать?

— Понятия не имею, — признался Обиходов. — Может быть, с Поклонной горы. Хотя я не уверен.

— Допустим, с Поклонной горы, — продолжил Павел. — Мы сооружаем на Поклонной горе сцену с огромным красивым занавесом, устраиваем места для зрителей. Сажаем тут же симфонический оркестр, ставим хор. В определенный момент, за секунду до появления первого луча, занавес открывается, и оркестр начинает играть, ну, например, «Оду к радости». И все зрители поют. Это важно, чтобы пел не только хор, но и все зрители. Потому, что они тоже участники. У каждого будет листочек со словами, и все будут петь. Это будет фантастическое представление! Оно даст людям такой заряд энергии и счастья! Главное — счастья!

— Люди привыкли ходить в театр по вечерам, — вставил Обиходов. — Вставать в такую рань, чтобы встретить рассвет, много охотников не найдется.

— Будут вставать, уверяю тебя. Можно устраивать такое представление каждый день, и каждый день будет собираться толпа. Восторг при виде восхода солнца, радость от начала нового дня, нового круга жизни — это фундаментальное чувство. Не нужно ничего придумывать и изобретать, нужно просто дать волю этому чувству. Освободить! В этом заключается главная идея тотального театра — освобождение чувств.

Обиходов не хотел спорить. Он лишь добродушно посмеивался и подливал чай. Или водку, в зависимости от настроения. Наутро Павел уходил. Целыми днями он мотался по Москве, встречался с директорами театров, продюсерами, еще Бог знает с кем. Возвращался мрачный, на расспросы Обиходова отвечал коротко и как бы нехотя. Через какое-то время он нашел дешевую комнату где-то в Солнцево и переехал жить туда. Они созванивались несколько раз в неделю, Обиходов интересовался, как обстоят дела с тотальным театром, Павел бодрился, рассказывал о каких-то обещаниях, которые ему давали какие-то люди, но по унылым ноткам, которые вопреки воле проскальзывали в его голосе, Обиходов понимал, что все складывается не очень хорошо.

Как-то раз они встретились. На Павла было больно смотреть, он похудел, осунулся. Серое лицо, клочковатая неопрятная щетина, нездоровые красные глаза.

— Неважно выглядишь, — сказал Обиходов. — Ты не заболел?

— Я в порядке, — хмуро ответил Павел. — Простыл немного.

Обиходов наконец-то решился сказать ему то, что давно собирался.

— Послушай, Павлик. Я тут недавно разговаривал с одним знающим человеком, он хорошо ориентируется во всем, что связано с театром. Он мне сказал такую вещь. Сейчас в театральном бизнесе не очень хорошая ситуация. Что-то вроде застоя. Мало инвестиций. Гораздо меньше, чем год или два назад. Люди сейчас предпочитают больше вкладывать в кино. Поэтому денег на новые проекты нет, если что-то запускается, то только проверенное, где нет никакого риска. Он говорит, что ситуация изменится, может через год, или даже через полгода. Просто маятник качнется в другую сторону. Так всегда бывает, сегодня пусто, завтра густо. Синусоида. Свободный рынок, понимаешь? Может тебе стоит переждать? Вернешься в Илимск, поработаешь еще в своей студии. А потом, как только наметится какое-то потепление, опять приедешь сюда. Главное, что со всеми, с кем надо, ты уже здесь встречался. Тебя запомнили. Когда приедешь, уже не надо будет ничего доказывать. Можно будет сразу начинать творить. Как считаешь?

Павел криво усмехнулся и сказал:

— В Илимск я не вернусь.

— Вам на саму Смотровую? — спросил водитель.

— Что? — Обиходов не сразу вышел из задумчивости. — А, да. На саму.

— Тогда приехали.

Обиходов расплатился и вышел из машины. Посмотрел на часы. Половина второго ночи. После звонка Павла прошло тридцать пять минут. Дул холодный ветер, сдувая с Воробьевых гор остатки лета. Обиходов поежился. На площадке было немного народу. Две-три стайки молодежи. Несколько парочек. Павла не было. Чтобы согреться, Обиходов бодро прошелся до церкви, потом в обратную сторону до трамплина. Павла нигде не было. Обиходов достал телефон и позвонил. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» — ответил ему механический голос. Обиходов быстро пролистал электронный справочник, нашел номер домашнего телефона Павла и позвонил туда. Длинные гудки, ответа нет.

— Черт! — вслух выругался Обиходов. — Что за шутки?

Он прислонился к холодному гранитному парапету и стал ждать. «Жду десять минут и уезжаю» — решил он про себя. Неподвижно стоять было холодно и Обиходов начал прохаживаться вдоль парапета, зябко потирая себя за предплечья. От нечего делать он разглядывал людей на площадке.

— Прикиньте, а клево было бы спрыгнуть отсюда, туда вон. Чисто по приколу. Гы! — громко выкрикнул своим приятелям один из юнцов, длинный, тощий, в широченных джинсах, спущенных до середины задницы.

— «Гы!» — раздраженно подумал Обиходов. — Ну и студент нынче пошел. Полные дебилы.

Подружка юнца, симпатичная девушка лет семнадцати, на вид вполне умная, выказывала полную поддержку высоким устремлениям своего кавалера.

— При-кол! — произнесла она с восторгом.

— Тьфу ты! — Обиходов в сердцах отвернулся.

Внимание его привлекли двое крепких молодых людей, которые стояли около черного БМВ с тонированными стеклами. На влюбленных они не походили, особой веселости не выказывали, значит, тоже кого-то поджидали. Более того, Обиходов заметил, что его интерес к ним взаимен, эти двое тоже внимательно рассматривали Обиходова. Но видно он не подпадал под какие-то их ориентировки, поэтому обменявшись короткими фразами, они стали смотреть в другую сторону.

Обиходов снова достал телефон и начал звонить.

Результат тот же: «аппарат абонента выключен…» в одном месте и длинные гудки в другом.

«Что с ним могло произойти?» — гадал Обиходов. — «В конце концов, я сделал все, что мог. Он просил приехать — я приехал. Завтра будем разбираться. Утро вечера мудреней».

Он вышел к дороге и поймал такси.

— На Можайку, — сказал он водителю, подумал секунду и добавил. — Только сначала на Шаболовку.

Для очистки совести Обиходов решил заехать к Павлу домой.

 

5

Барсуков подъехал к закрытым воротам больницы. В хирургическом отделении на третьем этаже светились несколько окон. Он еще раз в уме посчитал дни. Все сходилось, Наташа должна была быть там. Барсуков достал телефон и набрал номер.

— Наташа, это я, — сказал он. — Нужно поговорить.

Она ответила не сразу. Молчание показалось Барсукову тягостно долгим.

— Я сейчас на дежурстве, — раздался, наконец, ее голос, не радостный и не раздраженный, просто усталый.

— Знаю, — сказал Барсуков. — Я стою у больницы. Можно мне подняться?

— Послушай, Роман…

— Пожалуйста! — перебил Барсуков. — Мне очень нужно.

— Ну, хорошо, — сказала Наташа. — Проходи через приемный покой, я их предупрежу. Встретимся в кафетерии, на втором этаже. Только учти, у меня очень мало времени.

«У меня тоже» — подумал Барсуков, но вслух это не произнес.

В накинутом на плечи белом халате он вошел в маленький кафетерий, устроенный для персонала. Скорее не кафетерий, а курилка с двумя столиками и кофейным аппаратом. Наташа готовила кофе.

— Тебе налить? — спросила она.

— Нет, спасибо, — он присел за столик.

Он молча наблюдал, как она наливает кофе, как убирает прядь волос со лба, как наклоняется, чтобы достать из шкафчика сахар.

«Какая красивая!» — подумал Барсуков и у него защемило сердце.

— Ну, — Наташа села напротив. — О чем ты хотел поговорить?

— Хотел узнать, как ты живешь, — сказал Барсуков.

— И всего-то?! — она приподняла правую бровь. Она всегда так делала, чтобы придать словам больше сарказма. — Живу я замечательно. Это я могла и по телефону тебе сообщить.

— Мне очень захотелось тебя увидеть, Наташа, — сказал Барсуков. — Последнее время я думаю о тебе каждый день. Каждый час. Почти не сплю. Вспоминаю, как мы… — он замолчал подбирая слова, — тогда в Серебряном Бору, помнишь?

Наташа достала сигарету и закурила. Ее тонкие пальцы едва заметно дрожали.

— Ведь если задуматься, — продолжил Барсуков, — наша жизнь состоит из таких вот моментов, светлых и очень коротких. А между ними только серость и… пустота. Целые годы пустоты. Этим нельзя разбрасываться, нельзя пренебрегать, наоборот, эти моменты…

— Ты мне уже рассказывал про моменты, — перебила его Наташа. — А потом пропал на три месяца и не звонил. Мне не нужны твои моменты. Слишком тяжело, знаешь ли… — голос ее дрогнул, но Наташа взяла себя в руки.

— Я не то говорю, не то… — Барсуков нахмурился, злясь на самого себя. — Можно мне сигарету?

— Ты же не куришь, — сказала Наташа.

— Не курю… Что тебе, жалко что ли?

— Пожалуйста, — Наташа протянула пачку.

Барсуков неумело прикурил. Выпустил дым.

— Знаю, я причинил тебе боль. Прости, я не хотел этого.

— Не надо извиняться, — сказала она. — Это уже никому не нужно.

Барсуков вздохнул:

— Странное дело получается. Где-то глубоко внутри у меня есть и доброта, и чуткость, и мягкость. Но, кажется, я совсем не знаю, как это все работает, не умею пользоваться. Не научен. Я как дикарь, который забивает гвозди микроскопом, а купюрами разводит огонь. В результате моей мягкостью и добротой пользуется в своих целях всякая мразь, а близким людям не остается ничего.

Он замолчал. Наталья тоже молчала. Она курила и смотрела куда-то в сторону.

— Я решил уехать, — сказал Барсуков. — Далеко. Ты… ты поедешь со мной?

Дверь в кафетерий открылась, на пороге показалась молоденькая медсестра, совсем еще девочка. Увидев Барсукова, она смутилась, поздоровалась и сказала:

— Наталья Сергеевна, извините, вас там спрашивают.

— Иду, — Наталья быстрым движением вытерла глаза и встала из-за стола.

— Наташа, подожди. Подожди минуту, — сказал Барсуков. — Всего минуту.

— Мне нужно идти, — Наталья быстро вышла.

Барсуков остался один. Он тяжело вздохнул и с отвращением затушил окурок.

 

6

Машина ехала по ночной Москве. Обиходов наконец-то согрелся, хмель выветрился окончательно, но беспокойство не исчезало, а наоборот, становилось как будто острее. Оно сменялось неприятным, нехорошим предчувствием. Чтобы отвлечься Обиходов, продолжил вспоминать.

Два с половиной года назад, в канун ноябрьских праздников он заехал в казино «Аквариус». Обиходов довольно хорошо знал его хозяина, Арчила Эриашвили, большого толстого грузина, похожего на итальянского оперного певца с плохо замаскированным криминальным прошлым. Арчил вознамерился превратить «Аквариус» в большой развлекательный центр с рестораном и собственным шоу. «Чтобы было, как в Лас-Вегасе, только лучше», — пояснял Арчил. «Как в Лас-Вегасе, только лучше» — это была его любимая присказка, выражавшая высшую степень одобрения. Он вставлял ее к месту и не к месту. Чаще не к месту, например, пробуя сациви, приготовленное шеф-поваром его ресторана, чистокровным французом по происхождению, или любуясь творениями своего земляка Зураба Церетели.

На премьеру нового шоу пригласили журналистов. Пока раздавали пресс-релизы, Арчил лично выступил с кратким пояснением для пишущей и снимающей братии:

— У всех просто стриптиз, пляски с голыми титьками, а у меня — ревю. Как в Лас-Вегасе, только лучше. Так и напишите в своих журналах.

Арчил не обманул. То, что потом происходило на сцене не снилось никакому Лас-Вегасу. Хотя бы уже потому, что там вряд ли когда-нибудь отмечали годовщины Октябрьской революции. В клубах искусственного дыма маршировали шеренги длинноногих девиц, вся одежда которых состояла только из пулеметных лент. Затем на сцену выскочила солистка в кожаной куртке и фуражке. Под кожанкой не было ничего, кроме блестящего шнурка, заменявшего трусики. Хореографическую зарисовку, которую она исполнила, можно было назвать «Ну, сволочи! Кто еще хочет комиссарского тела?». Потом появилась другая солистка, в короткой изодранной тельняшке. Она танцевала в паре с морячком южных кровей, на поясе которого болталась пугающих размеров кобура от маузера, которая по ходу танца превращалась в фаллический символ. Обиходова все происходящее сначала забавляло, но потом, после нескольких номеров в подобном духе, стало скучно. Он засобирался на выход.

На выходе его перехватил Арчил:

— Постой, Григорий. Почему уходишь? Не понравилось?

Обиходов пожал плечами.

— Нет, ты как есть скажи, — настаивал Арчил. — Правду скажи.

— Не понравилось, — признался Обиходов. — Чушь какая-то.

— Вот и я так думаю! — неожиданно заявил Арчил. — Я так и сказал Виссариону: «Это чушь какая-то!».

— Виссарион — это который с маузером? — спросил Обиходов.

— Виссарион — это мой арт, который это все придумал! А что ты хочешь, Григорий, он бывший прапорщик, муж моей двоюродной сестры из Батуми. Что он может понимать в таком деле?

— Так найди профессионала, Арчил, — сказал Обиходов. — В чем проблема-то?

— Где я его найду? — развел руками Арчил. — Кругом жулики одни и проходимцы.

Обиходова неожиданно осенило.

— Знаешь, — сказал он расстроенному Арчилу, — кажется, я могу тебе помочь.

— Как ты мог!? — бушевал на следующий день возмущенный до глубины души Павел. — Как ты мог допустить хоть на секунду, что я соглашусь работать в борделе?

— Это не бордель, — успокаивал его Обиходов. — Не совсем бордель. Это, как варьете. Музыка, девушки, красивые наряды, хорошее настроение.

— Это бордель! — упорствовал Павел. — Не принимай меня за идиота. Я знаю, что это такое!

— Господи, откуда ты знаешь? Ты даже не был там ни разу! Давай съездим туда, и сам убедишься, что не все так страшно.

Но Павел отказывался слушать:

— Я двенадцать лет служу театру! Я ставил Шекспира, Чехова, Островского, Стринберга. Я ночей не спал. Питался картошкой с бабушкиного огорода. Я даже жениться не мог. Ради чего? Ответь мне, ради чего? Ради того, чтобы сейчас отказаться от всего этого, перечеркнуть все и начать развлекать пьющее и жующее быдло? Это ты предлагаешь?

— Ну причем здесь быдло? — разводил руками Обиходов. — Туда ходят нормальные люди, некоторые даже с женами. И потом вспомни Оффенбаха, вспомни Тулуз-Лотрека. Они тоже работали в кабаре и кафе-шантанах. И ничего. Создали бессмертные произведения.

Аргумент был сильным. На некоторое время Павел замолчал, нервно сопя и кусая губы, но потом вскинулся вновь:

— Тулуз-Лотрек был богат. У него было состояние. Он был свободен в своем творчестве, и никто не смел ему указывать. А ты хочешь, чтобы я продался с потрохами этим жирдяям и выполнял любую их прихоть. А каком творчестве тут может быть речь!

— Да пойми ты, Паша, — снова начал Обиходов. — Это же временно. Буквально на несколько месяцев. Потом изменится к лучшему обстановка в настоящих театрах, и ты сможешь ставить то, что тебе нравиться.

— Нет! — решительно произнес Павел.

Обиходов понял, что настало время для решающего выпада:

— А кто мне недавно так красиво рассказывал о тотальном театре? Мол, театр должен быть везде, он должен пропитать жизнь. Вот она, жизнь! Давай, пропитывай! Чем девушки из кордебалета хуже твоего гаишника на перекрестке? Ничем не хуже. Даже лучше, уверяю тебя. Устроить восход солнца под музыку — это замечательно, спору нет. Заряд счастья, освобождение чувств, ах, как мило! А ты попробуй дать людям этот самый заряд под другую музыку, в других, так сказать, предлагаемых обстоятельствах. Вот когда ты это сделаешь, только тогда твой театр будет действительно тотальным. А пока это всего лишь слова.

Павел дослушал Обиходова до конца. Молча встал и ушел.

Он не объявлялся три дня. На четвертый день позвонил и сказал:

— Ты меня убедил. Я готов попробовать. Но хочу, чтоб ты знал, я делаю это не для того, чтобы отсидеться до лучших времен, и конечно же, не из-за денег. Я делаю это только для того, чтобы доказать лично тебе, Жора, что тотальный театр — это не просто слова.

— Конечно, Паша, — обрадовался Обиходов. — Я так и понял.

— Говори, когда нужно ехать к твоим жирдяям.

— Ехать-то можно хоть сейчас, — сказал Обиходов. — Только знаешь, Паша, тебе нужно, как бы поточнее выразиться… немножко поработать над имиджем.

— Как поработать?

— Ну, другими словами, чуть приодеться. Понимаешь, там люди специфичные, встречают сугубо по одежке.

Обиходов мысленно приготовился к новому шквалу возмущения, но Павел отреагировал на удивление спокойно:

— Что нужно делать, говори.

Через час они уже сидели в Студии одежды Михаила Вершковского. Вершковский, статный мужчина сорока пяти лет с фигурой кавалергарда, густой пепельно-седой шевелюрой и таким же густым обволакивающим басом, представлял собой крайне редкий в наши времена образец верности выбранной профессии. Вот уже тридцать лет он работал фарцовщиком. Начинал на Арбате с того, что на языке комсомольских собраний и рапортов народных дружинников называлось «приставанием к интуристам», дважды чуть не угодил в тюрьму, за то, что на языке Уголовного Кодекса называлось «незаконными валютными операциями». Спасло природное обаяние, Михаил умел располагать к себе людей. Ему верили интуристы, покупавшие у него картонную хохлому и военные шапки, поверили и следователи. Паренек с такими хорошими честными глазами обязательно должен был встать на путь исправления в самое ближайшее время. Менялись эпохи, политические системы, уголовные кодексы, а Михаил продолжал фарцевать. Он и вправду больше не приставал к интуристам, предпочитая публику побогаче, соотечественников, новых русских, самых новых из них, для которых остро стояла проблема внешнего соответствия только что урванному богатству. Для них, кормильцев, Михаил устроил свою Студию на первом этаже элитного дома в районе Зубовского бульвара, обставил ее в английском стиле, с викторианскими креслами, стеллажами из испанского дуба, с писанными маслом сценами псовой охоты на стенах, со свежими номерами журнала Robb Report, аккуратно выложенными там и сям, с услужливыми мальчиками, которых Вершковский называл исключительно на итальянский манер «Серджио» и «Алессандро». Ради своих драгоценных клиентов Вершковский раз в два месяца, а иногда и чаще, мотался в Италию, в Милан и Римини, где без устали прочесывал оптовые склады модной одежды. Известные, раскрученные и, следовательно, дорогие марки его не интересовали, он покупал только, как он сам это называл, «суперэксклюзив», то есть марки неизвестные, но добротные и, что тоже важно, заманчиво звучащие для российского уха. Что-нибудь в духе «Де Марини», или «Бабилони». Чемоданами и тюками тащил это добро в Москву. Серджио и Аллесандро художественно выкладывали товар на стеллажах и развешивали на манекенах, а Вершковский обзванивал клиентуру, сообщая о прибытии новой коллекции, как всегда «суперэксклюзивной». На первый взгляд, заурядный торговый бизнес. Если только не обращать внимания на цену. С ценой на свой товарец Михаил поступал в точном соответствии с самурайским кодексом настоящего фарцовщика: не моргнув своими хорошими честными глазами, он умножал ее на десять. А что делать? Покупателям были нужны только очень дорогие вещи, иначе они перестали бы уважать маэстро Вершковского и самих себя.

Когда Обиходов с Павлом приехали в Студию, Вершковский был занят с клиентом. Обиходов мельком увидел только спину клиента, огромную и бугристую, туго обтянутую кожаной курткой, и бритый затылок.

— Проходите, господа, располагайтесь, — на бегу бросил Вершковский. — Я через пять минут закончу. Серджио! Предложи гостям кофе!

Он убежал в соседнюю комнату, откуда начали доноситься обрывки его разговора с клиентом. Точнее, говорил один Вершковский, умел ли разговаривать клиент, так и осталось невыясненным.

— Обувь — это самое главное, — вещал Вершковский, — Особенно у нас в России. Потому что у нас в России нет нормальных ног. Ноги у нас испорчены многолетним грибком и боевыми искусствами. Для таких ног не подходит обычная обувь. Для таких ног нужна суперэксклюзивная обувь. Такая обувь начинается от двух тысяч долларов. Вот взгляните на эти туфли. Таких туфель нет нигде. В Москве — одна пара. Вот эта. Вы знаете, сколько в Москве «Феррари»? Уже две сотни штук! Все, кому не лень, ездят на «Феррари». А таких туфель только одна пара! Примерьте! Вы не захотите их снимать. Спать в них ляжете. Так! Далее рубашка. Это важно. Нормальная рубашка начинается от двухсот долларов. Все что дешевле, это для лохов. Серджио! Принеси рубашку. Ту самую!

Слушая это, Павел недоуменно и даже слегка испуганно взглянул на Обиходова.

— Все будет нормально, — подмигнул Обиходов.

Через полчаса, когда нагруженный коробками и пакетами клиент покинул Студию, довольный Вершковский подскочил к друзьям:

— Рад тебя видеть, Жорж! — воскликнул он. — Наконец-то и ты решил одеться, как человек! Или мы будет одевать твоего друга?

— Друга, — ответил Обиходов. — Вот именно, что друга.

— Так-так, — сказал Вершковский. — Можно попросить вас встать? Так-так, — он отступил на шаг назад, рассматривая Павла.

Павел стоял, обречено потупив взор, как киевская княжна на невольничьем рынке в Дамаске.

— Какой образ будем лепить? — поинтересовался Вершковский.

— Свободного художника, — сказал Обиходов и уточнил. — С очень большими гонорарами.

— Так-так, — произнес Вершковский. — Ну что ж, тогда приступим. Серджио! Аллесандро! Быстро летите сюда!

Поднялась обычная круговерть с рубашками, туфлями и пиджаками. Улучив момент, когда Вершковский выбежал из комнаты, Обиходов вышел вслед за ним и поймал его за рукав:

— Послушай, Михаил, — сказал он тихо. — Тут такое дело. У парня денег нет. У меня тоже негусто. Ты уж дай нам, пожалуйста, божеский прайс. Под Новый год, обещаю, подгоню тебе пару правильных клиентов.

Вершковский усмехнулся:

— Вижу большую игру ты затеял, Джорджио. Все сделаю, не переживай. Когда твой Сикейрос начнет получать свои гонорары, вы уж не забудьте старика Микеле.

Самурайский кодекс настоящего фарцовщика гласил, что нужным людям иногда необходимо оказывать почти безвозмездные услуги. Обиходов был нужным человеком.

На следующий день Обиходов и Павел сидели в кабинете Арчила Эриашвили на втором этаже развлекательного центра «Аквариус».

— Вот, Арчил, познакомься, Павел Левандовский, профессиональный театральный режиссер с двенадцатилетним стажем. Лауреат, дипломант и все такое. Он сможет сделать тебе настоящее шоу. Как в Лас-Вегасе, только лучше.

Арчил недоверчиво посмотрел на Павла, одетого в джинсы с разноцветной бахромой, остроносые ботинки и пиджак с золотистыми звездочками.

— Очень приятно, — сдержанно произнес он. — Очень приятно.

Павел молчал, словно набрал в рот воды. Только нервно теребил шелковый шейный платок. Пауза затягивалась.

— Павел недавно закончил одну большую работу. На выезде. Теперь у него образовалось небольшое окно, — Обиходов кашлянул и взглядом показал Павлу: «Не молчи, как пень! Скажи что-нибудь».

Павел безмолвствовал.

Арчил нажал кнопку селектора.

— Машенька, — сказал он появившейся секретарше. — Проводи господина Левандовского к Виссариону. Пусть покажет ему нашу сцену, и что у нас там еще есть.

Когда Павел ушел, Обиходов спросил:

— Ну, как?

Арчил задумчиво почесал подбородок.

— Что, не понравился? — встревожился Обиходов.

— Понравился, не понравился, что я в них разбираюсь что ли! Пусть Виссарион решает.

— Парень что надо! Это я тебе говорю, — наседал Обиходов.

— Послушай, Георгий, а он тебе случайно не родственник? — неожиданно спросил Арчил.

Отрицать было глупо. Обиходов вздохнул и произнес:

— Родственник. Двоюродный брат.

— Так что ж ты, дорогой, сразу не сказал! — оживился Арчил. — Голову мне морочишь, лауреат, шмауреат. Раз брат, тогда проблем нет! Берем.

Арчил Эриашвили был искренне убежден, что доверять в этой жизни можно только родственникам. Пусть даже и чужим.

 

7

Такси подъехало к дому, где жил Павел. Обиходов был здесь только один раз, Павел менял квартиры часто, по мере того, как становился все более успешным, и квартиры были раз от раза лучше. В этой была даже отдельная комната для репетиций, напичканная дорогой аппаратурой.

Обиходов попросил такси подождать и направился к подъезду. Набрал код домофона, ответа не последовало. Обиходов отошел от подъезда и взглянул на окна, на четвертом этаже, там, где находилась квартира Павла, все окна были темными. Обиходов чертыхнулся и осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла темная «девятка», стоявшая недалеко от подъезда. Стекла были тонированы, но через лобовое стекло Обиходов разглядел темные силуэты. В машине сидели люди. Обиходов вернулся в поджидавшее такси и поехал на Можайку, домой.

«Что все это значит?» — тревожно размышлял он. Телефоны Павла по-прежнему молчали. Эти люди в машинах, на Смотровой и около подъезда. Кого они поджидали? Что вообще могло случиться с Павлом? Последнее время он был в полном порядке. Его шоу пользовались большим успехом. Он уже работал не только на Арчила, его приглашали в другие места, ставить какие-то праздничные концерты, что-то делал для телевидения. Обиходов знал обо всем этом не очень хорошо, потому что последнее время они общались мало. Можно даже сказать не общались вовсе, так, коротенькие звонки на Новый год и в день рождения. В какой-то момент Павел перестал приглашать его на свои премьеры. В общем-то обычная история, Обиходову были известны десятки подобных. Человек добивается долгожданного выстраданного успеха и после этого старается как можно быстрее сменить круг общения, хочет поскорее забыть времена мытарств, страданий и обид, а старые знакомые напоминают о них самим фактом своего существования. Обиходов понимал это и, по большому счету, не обижался на Павла. Но что же все-таки могло произойти? Иногда до Обиходова доходили какие-то слухи. Или даже обрывки слухов. Был, например, шумный скандал с одной молодой поэтессой, которую задержали якобы за хранение и распространение наркотиков, в газеты попал даже список ее предполагаемых богемных клиентов, и в этом списке промелькнуло имя Павла Левандовского. Обиходов было встревожился, стал звонить Павлу, но тот его быстро успокоил. Ничего не было, скандал бездарно спровоцирован органами, Бог знает ради каких целей, ничего доказать не удалось, за поэтессу вступился Пен-клуб и какие-то международные организации, и ее в конце концов отпустили. Еще ходили слухи о каких-то невероятных романах Левандовского, но это Обиходов тем более воспринимал как должное. В общем, как ни крути, обычная московская история. Тревожило только то, что обычные московские истории часто выходят людям боком.

Такси подъехало к дому. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Обиходов решил, что прежде всего необходимо хорошенько выспаться, а с утра, если Павел не объявится, он будет думать, что делать дальше.

Решив так, Обиходов немного успокоился. Он вошел в квартиру, включил свет и обмер от неожиданности. В гостиной, в кресле сидел Павел. Бледный, взъерошенный, в испачканной чем-то черным белой рубашке. Рядом с ним на столике ополовиненная бутылка водки и пепельница, заполненная окурками.

— Павел?! — только и смог произнести пораженный Обиходов.

Левандовский быстро поднялся с кресла:

— Ты один?

— Один, — ответил Обиходов. — Как ты сюда попал?

— Ты мне сам дал ключ, — ответил Левандовский. — Еще давно, как только я приехал.

Обиходов вспомнил, что действительно дал ключ Павлу, когда тот жил в его квартире, а когда Павел съехал, они решили, что лучше, если ключ останется у него. Мало ли что.

— А телефон свой зачем выключил? Я тебе обзвонился.

— Меня ищут, Жорж! — Левандовский бросился к Обиходову, словно рассчитывал спрятаться от преследователей за его спиной. — Они меня ищут! Мне конец!

— Успокойся! Сядь! — Обиходов перехватил его и чуть ли не силой усадил на диван. — Рассказывай по порядку, что случилось?

— Ты был на Смотровой? — встревожено спросил Павел.

— Конечно, был, — ответил Обиходов.

— Тебя кто-нибудь видел там?

— Главное, что я тебя там не увидел. Что происходит, ты можешь объяснить?

— Мне — конец! — из глаз Павла брызнули слезы. Он бессильно повалился на бок и уткнулся в плечо Обиходову. От него уже порядочно несло водкой. — Мне конец! — повторял он содрогаясь от рыданий.

— Нет, так не пойдет, — сказал Обиходов. Он обхватил Павла за плечи и крепко встряхнул. — Ну? — Он встряхнул его еще раз. — Успокоился?

Павел судорожно всхлипнул, вытер рукой нос и перевел дух.

— Теперь давай, по порядку, что случилось? — сказал Обиходов.

— Я не знаю, что случилось, — сказал он и замолчал.

Обиходов кивнул:

— Начало хорошее, продолжай.

— Вчера ночью, — продолжил Левандовский, — после спектакля я поехал вместе с Марго… поехали к ней домой… точнее, на квартиру… ну, не важно… Мы выпили…

— Подожди, — прервал его Обиходов. — Кто такая Марго?

— Маргарита Рассадина, — произнес Левандовский. — Это солистка. Она исполняет главную роль в моем шоу, — сказав это, он снова замолчал.

— Ну-ну, продолжай, — одернул его Обиходов.

— Мы выпили, — ломающимся голосом продолжил Павел. — И я отрубился. Понимаешь, Жорж? Отрубился. Ничего не помню. А когда очнулся… Кругом была кровь. И она… — Левандовский всхлипнул, — Марго… и он…

— Он? Кто он? — спросил Обиходов.

— Он, Арчил, — ответил Павел.

— Арчил!? — поразился Обиходов. — А он что там делал?

— Понимаешь, — дрожащим голосом произнес Левандовский. — Марго была… Она была… его любовницей.

— Ты переспал с любовницей Арчила Эриашвили?! — воскликнул Обиходов.

— Не знаю, — безвольно помотал головой Павел. — Не помню.

— Он вас застукал?

— Не знаю.

— Ну и что? Что произошло? Ты говоришь, кругом кровь. Чья кровь?

— Их кровь, — Левандовский бессильно опустил голову. — Они были мертвые.

— Что значит, мертвые!? Их убили?

Левандовский беззвучно кивнул.

— Ну дела! — произнес Обиходов и откинулся на спинку кресла. — И ты ничего не помнишь?

— Ничего.

— Ты был пьян?

— Не знаю, — сказал Левандовский. — Не помню.

— Наркотики?

— Нет, — решительно замотал головой Левандовский. — Этого не было.

— Дела! — повторил Обиходов. Он встал подошел к окну, посмотрел в темноту на безлюдный двор, задернул шторы и вернулся к Левандовскому. — А ну-ка, давай, рассказывай по порядку. Все, что помнишь. Сразу после шоу ты и Марго поехали к ней на квартиру. Чья была идея?

— Не на квартиру, — болезненно поморщился Левандовский. — После шоу мы поехали сначала в ресторан, в «Блэк рашен». Я ее пригласил. Поужинали, поговорили. Потом заехали в бар, выпили кофе и, кажется, коньяк. Потом я поехал провожать ее до дому. Это была квартира, которую Арчил снимал для нее. Поднялись в квартиру. Выпили. Кажется, опять коньяк… Все. Больше не помню.

— В котором часу это было?

— Не помню, под утро уже. Да, уже светало.

— Так. Дальше ты очнулся, и что?

— Очнулся. И увидел… ох! — Левандовский обхватил голову руками и опять собрался зарыдать.

— Ну-ну! Спокойнее! — Обиходов решительно прервал его на первом всхлипе. — Что? Что ты увидел?

— Марго лежала на кровати… голая… и вся в крови… Арчил лежал на полу, у него была вся голова в крови… Очень много крови было… Огромная лужа. У меня на руках тоже кровь была. Но только не моя. Я сидел на диване, почти вот как сейчас. И ни хрена не понимал.

— А потом?

— Потом сбежал. Просто сбежал. Мотался по городу не знаю сколько времени, мне казалось, что за мною кто-то гонится, какие-то люди мерещились. Домой пришел… как только вошел в квартиру, сразу понял, что в ней уже кто-то побывал.

— Что-нибудь пропало?

— Да нет, вроде все на своих местах, но чувствуется… Знаешь, запах чужой. У меня на такие вещи чутье. В общем, из дома я тоже убежал. Позвонил тебе. Потом меня осенило, что они могут вычислить меня по звонку. Поэтому я выключил телефон и приехал к тебе. Тебя они не знают…

— Они, это кто? — спросил Обиходов.

— Не знаю, — покачал головой Левандовский. — Они — это те, кто это подстроил. Больше ничего не знаю.

Павел дрожащими руками вытащил сигарету из пачки и с трудом подкурил.

— Какие отношения были у тебя с Марго? — спросил Обиходов.

— Отношения? — удивился Левандовский. — Какие у меня с ней могут быть отношения? Она девушка Арчила! Я же не совсем свихнулся, чтобы заводить с ней отношения!

— Но вы же поехали с ней на эту квартиру. Для чего? Роль репетировать?

Левандовский сник:

— Бес попутал, Жорж. Сам не понимаю, как такое могло получиться. Главное, ты будешь смеяться, но началось все действительно с обсуждения роли. Разговорились, решили продолжить в ресторане, потом в баре, потом еще… Бес попутал. Ну не мог я ее убить! — Левандовский повысил голос. — Не мог! Понимаешь?

— Тише! — успокоил его Обиходов. — Соседи сейчас вызовут милицию, а нам пока нечего ей сказать. Ты, кстати, сам-то как думаешь? Из-за чего такое могло приключиться? Может, у тебя какие-то враги имеются?

— Какие враги, Жорж? — удивился Левандовский. — Я режиссер. Мои враги те, кто на сцене плохо играет. Больше никаких врагов нет.

— Мда… ситуация, — мрачно произнес Обиходов. — Кто-нибудь видел тебя вместе с Марго? В ресторане, в баре, это понятно. А потом, после этого. Кто-нибудь видел, как ты входил к ней в квартиру или выходил из нее?

Левандовский сник еще больше:

— В том-то и дело, что видели, Жорж. Когда я выходил, точнее, выбегал из этой квартиры, у подъезда стоял «мерседес» Арчила. А в нем шофер и охранник. Они меня, конечно, узнали и слегка обалдели, что это я мог здесь делать? Они же думали, что Арчил спокойно себе развлекался с Марго. Пока они соображали, я уже прыгнул к себе в машину и уехал.

Павел замолчал, стараясь побороть волнение. С большим трудом ему это удалось и он смог продолжить.

— Они предусмотрели все, Жорж, они всегда на шаг впереди меня. Но есть одна вещь… Знаешь, когда я мотался по городу, сначала я был в полном отчаянии, совершенно не соображал, где я и что делаю. Потом все-таки постарался взять себя в руки. Твердил себе, как заклинание: должен быть шанс, должен быть маленький шанс, маленькая зацепка, лазейка, соломинка. Потому что я точно знал, что я не убивал. Это единственное, в чем я был уверен. А раз так, значит, должен быть шанс. И я вспомнил, Жорж! Я вспомнил! Однажды, я зашел в кабинет к Арчилу по какому-то делу, уже не помню зачем. Он сидел за компьютером. Вообще-то он редко им пользовался сам. Компьютером, я имею в виду. Поэтому мне стало интересно, просто любопытно. И я краем глаза, быстро взглянул на экран монитора. Арчил тут же нажал клавишу, и появилась обычная заставка. Но я успел запомнить ту картинку, которая была. Большая кровать, диван белой кожи, телевизор, окно. И это было живое изображение, не фотография и не фильм. Знаешь, есть такие шпионские штучки, веб-камеры, которые передают видеоизображение через интернет. Это было похоже на картинку с веб-камеры. И еще. В здании «Аквариуса» такого помещения не могло быть, потому что нет таких окон. Значит, какая-то квартира. Я только это для себя тогда отметил и перестал об этом думать. И вот вчера, когда я в тысячный раз представлял себе эту картину — Марго, Арчил, кровь… меня вдруг как током ударило! Кровать, диван, телевизор, окно! Это та самая комната! Комната, которая была на экране компьютера Арчила. Ошибки быть не может! У меня профессиональная память, я всегда очень четко фиксирую расположение вещей, потому что для меня любой кусок пространства — это как бы сцена.

— То есть выходит, все, что происходило в этой квартире снималось на видео, — сказал Обиходов.

— Точно! — воскликнул Павел. — И это значит, что в компьютере Арчила может храниться запись того, как все случилось на самом деле. Эта запись — мое единственное спасение. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Обиходов. — И каким образом ты предлагаешь ее оттуда изъять?

— Не знаю, — признался Павел. — Ничего не предлагаю. Только прошу, помоги мне, Жорж! Кроме тебя мне не к кому обратиться. Может, ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы… — от волнения он не нашел нужного слова.

— Мог бы что? — спросил Обиходов. — Воскресить покойников?

Левандовский испуганно всхлипнул.

— Нет, но у тебя же есть какие-то знакомые, связи… Я не знаю, что делать! — он обхватил голову руками.

— Вот что! — решительно произнес Обиходов. — Прежде всего надо мотать отсюда. В конце концов, эти неведомые «они» и сюда доберутся. Эта квартира притягивает неприятности. Тут уже была одна история, пришлось через балкон к соседям уходить. Больше этот номер не пройдет. Соседи, не будь дураки, балкон застеклили. Так что хватит причитать, поехали!

— Куда? — Левандовский поднял голову.

— Куда?! — повторил Обиходов таким тоном, будто считал вопрос совершенно лишним. — Понятия не имею!

Как только Павел появился в его квартире, он понял, с ясностью от которой заломило в зубах, что снова влип в историю. С минуты на минуту под окнами должен был раздаться шум подъезжающих машин, хлопки дверей и приглушенные голоса. Все повторяется!

— Быстрее! — торопил он Левандовского.

Тот суетливо застегивал и заправлял рубашку.

— Постой! Ну и видок у тебя! — Обиходов оглядел Павла. — Серийный убийца, ни дать ни взять. Надень хоть куртку мою. — Он достал из гардероба свою старую куртку и бросил брату.

Они вышли во двор. Обиходов посмотрел по сторонам. Кругом ни души. Левандовский быстро направился к машине. Обиходов приметил ее еще когда подъезжал к дому на такси. Диковинный американский дредноут, годов семидесятых, к тому же еще и трехцветный — черно-серо-голубой, с массой хромированных деталей. «Что за чудак на этом ездит?» — подумал тогда Обиходов. Левандовский уже открывал дверь.

— Это что? Это твоя машина? — поразился Обиходов.

— Угу! — сказал Левандовский. — Шевроле импала.

— Ты с ума сошел! — прошипел Обиходов. — Тебя разыскивает милиция и еще Бог знает кто, а ты разъезжаешь по городу на этом шарабане?!

— А что такого? — удивился Левандовский.

— О, горе мне! — простонал Обиходов.

— Да ты не сомневайся, Жорж! Машина-зверь! Она меня еще ни разу не подводила, — Левандовский забрался внутрь и завел двигатель. Двор огласился глухим простуженным ревом. Из выхлопной трубы вырвался клуб черного дыма. — Садись! — замахал рукой Левандовский.

— Черт знает что такое, — беззвучно шептал Обиходов, усаживаясь на низкое продавленное кресло, огромное, как диван в гостиной.

Натужно урча двигателем, «шевроле» неуклюже развернулся в узком проезде и выкатился на улицу. Обиходов перевел дух. Кажется, успели. Никаких признаков погони. Правда, немного беспокоила машина. Любой встречный гаишник мог остановить это чудо просто из любопытства. Долго так разъезжать нельзя, нужно определяться с маршрутом.

— Куда едем, Жорж? — Левандовский словно прочитал его мысли.

— Я думаю, — сказал Обиходов. Это было правдой лишь отчасти. Обиходов пытался думать, но у него не получалось. Голова упорно отказывалась соображать.

Они плавно плыли по ночной Москве, которая, как обычно, была занята сама собой. И не похоже, чтобы кому-нибудь было до них хоть какое-то дело.

— Может, в «Аквариус», Жорж? — снова подал голос Левандовский.

— Прекрасная идея! — отозвался Обиходов. — Там еще не всех убили. Ждут тебя.

— Мне туда нельзя, — сокрушенно вздохнул Левандовский. — Я подумал… может, ты?..

— Что я?

— Может, ты сходишь туда? Нужно только узнать, что там происходит. Ведь должна быть эта чертова запись! Если бы только узнать, что она цела и ее можно достать, я сразу же пойду сдаваться в милицию. Сию же минуту! Эта запись — мое спасение. Без нее, я погиб! У них есть свидетели, есть мотив. Больше им ничего не нужно. Никто даже слушать меня не станет. Мне крышка, Жорж!

— Да успокойся ты! — процедил Обиходов. — Заладил «крышка, крышка»…

А сам подумал: «И в самом деле, может, поехать в „Аквариус“? Рискованно, конечно. Ведь это я сосватал Павла туда на работу. Но, с другой стороны, кроме Арчила, кажется, никто не знал, что это мой двоюродный брат. Милиция обязательно начнет проверять все его контакты, дойдет очередь и до меня. Но пока они раскачаются… В конце концов, я — журналист, мне по долгу службы положено мельтешить в подобных местах. Узнаю, что там происходит и дальше будем действовать по обстановке. Кажется, это разумно».

— Давай к «Аквариусу»! — распорядился Обиходов. — Близко не подъезжай, чтобы в глаза не бросаться. Я пешком прогуляюсь. Жди меня в машине. Телефон не выключай и держи свой линкор под парами.

— Все понял, Жорж! — заметно повеселев, произнес Левандовский и нажал на газ.

 

8

Леня Гужва считал, что ему по жизни всегда везло. А как же иначе? Моряку без везения никуда. Фортуна любит моряков, потому все они ее дети. Даже те, кто давно уже завязал с морем. С недавних пор у Лени появилось предчувствие, что скоро в его жизни произойдут крутые перемены. Леню это не пугало и не расстраивало. Он знал, что штиль не может продолжаться вечно, когда-нибудь он сменится веселой свежей зыбью, а то и штормом. Что ж, шторм так шторм. Не впервой.

Около полуночи Лене неожиданно позвонил хозяин и сказал, чтобы он срочно готовил яхту к отплытию. Вообще-то, внезапные ночные отплытия в яхт-клубе совсем не редкость. Приезжает веселая компания, с криками, визгом и звоном бутылок, грузится на яхту. Отходят от берега метров на двести, дальше нельзя потому что темно, страшно, да и не за чем. И ближе нельзя, чтобы девицы, особенно те, что не очень сговорчивые, понимали, с яхты им уже никуда не деться. Отплывают, врубают музыку так, что в Москве слышно, и начинают веселиться. Такой вот у них яхтинг.

Да только вряд ли сейчас дело шло к загулу. За день до этого хозяин велел закупить продуктов на две недели вперед, затребовал карты и лоции.

— Куда идем? — спросил Леня. — На Волгу или на север?

— Давай и те, и другие, — сказал хозяин. — Проплати заранее проход шлюзов. И не трепись никому.

Леня понял, что дело намечается серьезное и больше вопросов задавать не стал. Целый день он возился с мотором, проверял электрику, подгонял заправщиков, собачился с мойщиками за плохо помытые борта. За две недели, прикинул он, можно добраться и до настоящего моря. Снова море. Наконец-то!

Он всегда знал, что разлука не будет долгой и, когда-нибудь он снова вернется к своей нормальной морской жизни, ход которой прервался после того, как он с семерыми своими корешами проторчал одиннадцать месяцев в Дакаре, их траулер «Бодайбо» местные власти арестовали за долги. Судовладельцы, какая-то тухлая фирмешка из Калининграда, как водится скрылись, и пока кредиторы решали что делать с траулером, Леня со товарищами куковали под раскаленным небом Сенегала. Без копейки денег, без еды. Выкручивались как могли. Чтобы заработать хоть сколько-нибудь, Леня пел Высоцкого под гитару в портовом ресторанчике. Удивительное дело, разношерстной дакарской публике нравился Высоцкий. Не понимая ни бельмеса, французы, арабы, американцы, поляки с удовольствием слушали Ленин хрип и рванные аккорды. Черный, как армейский сапог, хозяин платил по десять долларов за выступление. В ресторанчике встречались и русские. Однажды после выступления к Лене подошел здоровый краснорожий мужик в майке с надписью BOSS и золотой цепью на шее.

— Ты откуда, землячок? — спросил он.

— С «Бодайбо», — ответил Леня.

— Это в Сибири?

— Нет, это здесь, в порту. Траулер такой.

— Мореман, значит, — сказал мужик. Он протянул руку. — Меня Борис Сергеевич зовут. Пойдем, выпьем.

Гуляли до утра. Пели, пили, травили анекдоты. Откуда-то девчонки взялись. Белые, с Украины. Когда пришла пора расставаться, Борис Сергеевич сказал:

— Классный ты парень, Леня. Поехали со мной в Москву, у меня яхт-клуб, полсотни вымпелов, будешь капитаном. Нам такие люди, как ты, вот так нужны!

— Да я с парусами не очень-то дружу, — сказал Леня.

— И мы не очень-то дружим, — сказал Борис Сергеевич. — Не тот комфорт. На моторах ходим. Поехали.

— Извини, друг, — сказал Леня. — Не могу своих корешей бросить. Вместе вляпались, вместе надо выкручиваться.

— Как знаешь, — Борис Сергеевич вытащил из бумажника визитную карточку, — вот тебе мой телефон. Если что, звони.

На следующий день он прислал на арестованный траулер несколько ящиков консервов и фрукты.

Леня Борису Сергеевичу все же позвонил. Примерно через год. Когда вернулся вместе с корешами из Дакара в Калининград и несколько месяцев проболтался на берегу без работы. Деньги, которые удалось выбить из бывших хозяев, быстро закончились. Высоцкого в кабаках никто слушать не хотел. Вот тогда Леня и позвонил.

— Тебе еще нужен в Москве капитан? — спросил он.

— Приезжай, — коротко сказал Борис Сергеевич.

Так Леня попал в яхт-клуб «Альбатрос». Поначалу, с непривычки, очень удивился. Десятки великолепных моторных яхт, белоснежных красавиц длиной от тридцати футов и больше. Флаги, лужайки, два ресторана, вертолетная площадка. И не в Майями, не в Италии, даже не в Сочи, а здесь, в подмосковном дачном пейзаже, когда до противоположного берега три кабельтова, а там покосившийся забор, какая-то старуха с собакой и даже слышно, как этот кобель облаивает все, что проплывает мимо.

— Куда же вы на такой красоте отсюда ходите… в смысле, плаваете? — деликатно поинтересовался Леня.

— Москва — порт пяти морей, — со значением произнес Борис Сергеевич. — Куда хозяин пожелает, туда и поплывете. Да ты не переживай, мореман. С хозяином тебе, считай, повезло — Барсуков Роман Евгеньевич. Мужик серьезный, положительный, хоть и молодой. Будешь катать его до Учинки и обратно, это сорок минут ходу. Дальше ему вряд ли понадобиться. Главное, яхта у него какая! Чудо, а не яхта! Силайн С48. Только что из Англии. Роман Евгеньевич сам выбирал, сам за ней ездил. Я его за эту лодку крупно зауважал. Ведь сухопутный, казалось бы, человек. Но жизнь понимает. Этой яхте нужен хороший капитан. Настоящий. Так что, смотри, мореман, не подведи меня. А вот, кстати, и она. Красавица.

Борис Сергеевич подвел Леню к большой сине-белой яхте со сверкающими на солнце леерами.

— «Апокалипсо» — прочел Леня на борту. — Чудное название.

— Название как название, — сказал Борис Сергеевич. — Бывают и похуже.

С обязанностями капитана Леня освоился быстро. Навигация в Подмосковье такая, что проще не бывает. Пара мелей, маршрутные «ракеты» на подводных крыльях и нетрезвые лихачи на гидроциклах. Вот и все опасности. Управлять моторной яхтой смог бы даже ребенок после десятиминутной тренировки. Старт поворотом ключа, дальше подаем чуть вперед сдвоенные ручки контроллера оборотов двигателя, если надо подрабатываем джойстиком подруливающего устройства и полный вперед! Штурвал с гидроусилителем, удобное кожаное кресло, сиди, кайфуй. Впрочем, управлять яхтой любил сам хозяин, Леня лишь помогал при швартовке. Хозяин, Роман Евгеньевич, и впрямь оказался нормальным мужиком. Только очень молчаливым. Такие молчуны на флоте встречаются довольно часто. Леня знал, что их нельзя трогать, нельзя лезть к ним с разговорами. И еще один флотский закон — уважать чужое жизненное пространство. На «Апокалипсо» было две большие каюты, хозяйская и гостевая, был просторный салон и кокпит, кормовая площадка для отдыха. Это было пространство Романа Евгеньевича и Леня там почти не появлялся. Не из страха быть выдворенным, не из лакейской приниженности, просто это было не его пространство. Кстати, Леню абсолютно не трогала роскошь, лакированные панели из ценного дерева, мягкие диваны, дорогая аудио и видеоаппаратура. Его жизненным пространством был пост управления, палуба и машинное отделение. Он был очень доволен, что палуба покрыта настоящим тиком и поэтому не скользила, в машинном отделении было достаточно просторно, ко всем узлам и механизмам был свободный доступ и не было опасных при качке выступающих острых углов, которые так любили проектировщики советских траулеров. И еще он был очень доволен, что между ним и Романом Евгеньевичем сложились нормальные морские отношения, не слуга — хозяин, как часто случалось на других лодках яхт-клуба, а капитан — мастер, как это принято на флоте (моряки называют судовладельца мастером, на английский манер). Роман Евгеньевич хоть и вправду был сухопутным человеком, морскую жизнь понимал нутром. И за это его Леня уважал.

Барсуков приехал в яхт-клуб в третьем часу ночи. Он появился на причале с дорожной сумкой и маленьким серебристым кейсом.

— Все готово? — спросил он Леню.

— Готово, Роман Евгеньевич, — отрапортовал Леня.

— Заводи, отчаливаем.

Через пять минут «Апокалипсо» мощно вспенила винтами темную воду.

— Какой курс, Роман Евгеньевич? — сказал Леня, выруливая на середину фарватера.

— На север, — коротко сказал Барсуков.

 

9

Несмотря на поздний час, в игровом зале «Аквариуса» было довольно людно. В кондиционированном воздухе висел монотонный гул. Мелодичные звоночки, трещоточный перестук рулеточных колес, приятно-приглушенные голоса крупье, объявлявших выигрышные номера. Обиходову показалось, что он находится посреди странного производственного цеха, где каждый работник очень сосредоточенно занят своей технологической операцией. Никто ни на кого не обращал внимания, никто никому не мешал. Среди игроков наверняка были такие, кто и понятия не имел, что на дворе уже глубокая ночь. Например, неопрятный толстяк с воспаленными от бессонницы глазами в несвежей гавайской рубашке, облепившей тело. Этот не заметил даже то, что лето уже почти закончилось. В казино не бывает ни дня ни ночи, ни зимы, ни лета. Фартовый китаец выкладывал перед собой столбики разноцветный фишек. С каждым пробегом шарика по рулеточному колесу столбики увеличивались в размерах и уже напоминали кукольную крепость с башенками и бастионами. Восковое лицо китайца оставалось непроницаемым. Он только прикуривал одну сигарету от другой, двигал и складывал фишки. Обиходов поймал себя на том, что опять отвлекся. Он устроился в баре не для того, чтобы глазеть на играющих, он хотел собраться с мыслями. Итак. Никаких внешних признаков того, что заведение только что лишилось хозяина. Никаких портретов и букетиков с четным числом гвоздик, никаких черных повязок на рукавах у персонала. Мрачные лица секьюрити не в счет — это часть их униформы. Что ж, так и должно быть. Это все-таки не какой-нибудь НИИ, а казино, производство непрерывного цикла, типа мартеновского цеха. Милиции тоже вроде не видно. Обиходов перед тем, как войти сюда, специально осмотрел парковку на предмет наличия машин с казенными номерами. Они должно быть все положенные процедуры закончили днем. Нужно было перебираться ближе к кабинету Арчила. Но как? В прошлый раз Обиходов приходил к нему со служебного хода. Сейчас этот вариант исключался. Из игрового зала наверняка можно было пройти к кабинету. Нужно только знать дорогу. Шастать по коридорам наобум небезопасно. Наверняка все проходы и переходы под видеонаблюдением, наш Арчил, оказывается, был большим энтузиастом видео.

В подобных рассуждениях Обиходов приканчивал уже третью чашку кофе, когда вдруг услышал за спиной радостный возглас:

— Обиходов! Жорж!

Он резко обернулся и увидел Олега Семашко из «Агентства независимых расследований».

— А я смотрю ты или не ты? — Семашко хлопнул его по плечу и уселся рядом. — Чего не спится? Никак поиграть решил?

Обиходов от неожиданности не сразу сообразил, что ответить.

— Да вот… решил… — сказал он.

Семашко посмотрел на него с легкой усмешкой.

— Ну и как? Много выиграл?

— Немного, — ответил Обиходов. — А ты?

— И я немного, — Семашко широко улыбнулся и снова хлопнул его по плечу. — Ладно, Жорж! Кончай Ваньку валять. Поиграть он решил… Скажи прямо. За эксклюзивом пожаловал, по поводу убийства?

Обиходов насторожился.

— Какого убийства?

— Ладно не прикидывайся, — Семашко добродушно махнул рукой. — Все ты знаешь. Только зря стараешься. Эксклюзивом здесь и не пахнет. Мои борзописцы уже везде отписались. Будьте добры, пива! — Он повернулся к бармену.

«Может, рассказать все Семашко? — неожиданно подумал Обиходов. — Он здесь давно торчит. Наверняка уже много чего разузнал. Да и потом, мне нужен сообщник».

Олег Семашко был личностью известной. В молодости по окончании института военных переводчиков успел повоевать где-то в Сирии или Ливане, переводя хриплый мат наших военспецов в команды для местного народно-демократического спецназа. Отслужив положенный срок, Семашко вернулся в Москву и пошел работать в газету. Газету делали двадцатилетние юнцы, вчерашние школьники, наглые, шумные, чудовищно самоуверенные. Ветерана пустынных войн они раздражали. Единственным местом, где он мог укрыться от их щебетни и гомона был отдел криминальной хроники, там приходилось иметь дело с людьми по большей части серьезными, которые привыкли отвечать за свои слова. Обиходов познакомился с Семашко, когда тот уже открыл собственное Бюро Независимых Расследований, написал книгу «Бандитские тайны Москвы», по которой тут же сняли телесериал. В общем, был уже звездой. Обиходов делал с ним интервью для журнала «Мужской мир». Они славно побеседовали тогда. Семашко в своем огромном кабинете, стены которого были завешаны кривыми саблями, древними ружьями и пистолетами, напоминал Лоуренса Аравийского на покое. Обиходов спрашивал, что заставляет его вести эти свои расследования, лезть на рожон, пытаясь в одиночку сделать работу, которую по идее должен делать целый оперативно-следственный отдел милиции, а уж никак не журналист. Семашко спокойно и неторопливо говорил о том, что у него есть сверхзадача, и в его произведениях и в его повседневной работе. Эта сверхзадача такова: добро должно побеждать, всегда и везде. И если даже в его книгах, заполненных негодяями, ублюдками и мерзавцами, победа добра над злом не всегда очевидна, то сверхзадача потому и называется СВЕРХзадачей, что осуществляется она лишь в конечном итоге, по самому большому счету. А что касается риска, то везде действуют свои правила и если эти правила знать и по возможности соблюдать, то степень риска значительно снижается. Он это говорил, шелуха правильных обтекаемых фраз лопалась и облетала, и под ней оставалось: «Я — герой. Ты Киплинга и Джека Лондона читал? Так вот я оттуда. У героев не спрашивают объяснений». Обиходов, совершенно очарованный, так и написал в том интервью, Семашко — герой. Рыцарь. Возможно, последний. Из известных уж точно, последний. Он потом еще не раз заезжал в этот кабинет, без дела, просто поболтать. Ему было хорошо в этих стенах с кривыми саблями, нравился крепкий чай из арабских чашек и неторопливые разговоры. Однажды Обиходов случайно увидел телепередачу, в которой двадцатилетний отморозок, убивший троих людей, рассказывал, что считал своим кумиром не кого-нибудь, а именно Семашко, он прочел все его книги и даже вроде как состоял с ним в переписке. Обиходов при следующей встрече спросил Семашко так ли это, и зачем ему понадобилось переписываться с молодым подонком. Семашко рассмеялся и сказал, что ему был интересен этот типаж. Вроде как он был нужен ему для следующей книги. Обиходову стало слегка не по себе. Обычно широты его взглядов хватало, чтобы понять очень многие вещи, но, как оказалось, далеко не все. В общем, после этого случая он перестал ездить к Семашко и как-то потерял его из виду. И вот теперь такая неожиданная встреча. Обиходов взглянул на Семашко. Крепкий сорокалетний мужик, спокойный, уверенный, располагающий к себе. Умные глаза. Может Обиходов тогда просто не разобрался в ситуации?

— Послушай, Олег, — сказал Обиходов. — А что тебе известно об этом убийстве?

— А тебе зачем это, Жорж? — простодушно спросил Семашко. — Ты же вроде репортерством-то не занимаешься.

— Это не для работы, это нужно лично мне, — серьезно ответил Обиходов.

Семашко хмыкнул, сделал обстоятельный глоток пива.

— Да тут собственно тайны никакой нет, — сказал он. — Вчера Арчила нашли мертвым на квартире любовницы. Ее, кстати, тоже убили. Сейчас ищут некоего Левандовского, он здесь заправлял кордебалетом. Девица была как раз оттуда, из кордебалета. Короче из-за нее, похоже, весь сыр-бор и разгорелся. Арчил их вроде как застукал. А Левандовский был то ли пьян, то ли под наркотиками, в общем, крыша у него соскочила, он их обоих и порешил. Такие дела, как говаривал писатель Воннегут. История в общем-то банальная.

— Банальная, да не совсем, — произнес Обиходов. — Понимаешь, Олег… — он колебался еще ровно секунду. — Дело в том, что Левандовский — мой двоюродный брат. Он мне только что рассказал, как все было на самом деле. Там не так все просто.

— Твой двоюродный брат?! — Семашко опустил бокал с пивом. — Вот так номер! — он понизил голос. — А он сейчас где?

— В надежном месте, — сказал Обиходов и с тревогой представил Левандовского со своим музейным рыдваном на пустынной улице в двух кварталах от казино.

— Это правильно, — сказал Семашко. — Ну и как там все было на самом деле?

Обиходов собрался с духом и выложил ему историю Павла. Семашко слушал внимательно, вопросов не задавал, лишь изредка повторял:

— Интересно, интересно.

Когда Обиходов закончил, Семашко, помолчав немного, произнес:

— Я так и думал. Так и думал. Как-то слишком просто все получалось. Владельцев казино по пьяной лавочке не убивают. И на почве ревности не убивают. Может где-то в другом месте, но только не у нас! У нас владельцев казино убивают только из-за денег. Местная специфика. Чутье мне подсказывало, нужно ехать самому и во всем разбираться. Видишь? Не подвело чутье! — Семашко усмехнулся. — Сработали примитивно, совсем без фантазии. Но зато наверняка. Свои же сработали, те, кто Арчила хорошо знает. Скорее всего, кто-то из компаньонов. Короче, брат твой попал крепко.

— Ну а запись? — спросил Обиходов с надеждой.

— Запись… — Семашко задумался. — Один шанс из ста, что она вообще когда-либо существовала. И еще один шанс из ста, что ее до сих пор не уничтожили. Можешь сам посчитать… Хотя… Вряд ли те, кто задумал убийство, знали, что в квартире установлена камера. Они бы не стали так рисковать, выбрали бы другое место. А раз не знали про камеру, может запись и цела… Пожалуй ты прав, Жорж. Этот вариант стоит проработать.

— Стоит! — оживился Обиходов. — Конечно, стоит! — Он ожидал, что Семашко еще что-нибудь скажет, но тот молча прихлебывал пиво и как ни в чем ни бывало разглядывал посетителей бара. — Олег, может ты знаешь здесь кого-нибудь… кто мог бы помочь? — спросил наконец Обиходов.

— Помочь? — Семашко удивленно поднял брови.

— Я понимаю, дело серьезное, но… — Обиходов не договорил.

— Ладно, не переживай, — улыбнулся Семашко. — Есть у меня человечек в местной службе безопасности. Попробую с ними аккуратно переговорить. Еще неплохо бы разузнать, что за особа такая эта Марго. Знаешь что, Жорж, — Семашко положил ладонь на стойку. — Давай-ка разделимся! Ты пойдешь наверх, в концертную зону. Там сейчас идет шоу. Пообщайся с девицами. Постарайся выяснить что-нибудь об этой самой Маргарите. Только осторожно! А я пока навещу друзей из службы безопасности.

— Хорошо, — кивнул Обиходов. — Где мы встретимся?

— Я тебя сам найду, — сказал Семашко и встал со стула.

Обиходов поднялся наверх, в знакомый ему зал со сценой, где он когда-то смотрел революционный шабаш в постановке бывшего прапорщика Виссариона. Сейчас зал был практически пустым. В полумраке виднелись лишь несколько темных силуэтов одиноких зрителей. Обиходов присел за ближайший свободный столик. На сцене певица одетая, как шансонетка конца позапрошлого века, исполняла грустную песенку на немецком языке. Ей аккомпанировали три музыканта — плаксивая скрипка, печальный контрабас, меланхоличный рояль. Песенка была о любви маленького хромоногого уродца в нелепом цилиндре к недоступной светской красавице. И красавица и уродец были тут же, на сцене. В последнем безошибочно угадывался Тулуз-Лотрек. Обиходов вспомнил давнишние ночные посиделки с Левандовским и улыбнулся. Красавица и уродец танцевали. Хромота Тулуз-Лотрека была необыкновенно пластичной. Используя преимущества роста, он время от времени ухитрялся шмыгнуть красавице под юбку. Несмотря на внешний гротеск и дурачество, в этом странном танце было что-то завораживающе трагичное. И красавица и уродец страдали. Она страдала от своей неприкаянной красоты, он томился в тесном коконе своего уродства. Обиходов мысленно послал привет двоюродному брату, тотальный театр пустил в «Аквариусе» первые ростки.

К столику подошла официантка в роскошно декольтированном платье с передником.

— Добрый вечер, — сказала она с натренированной улыбкой. — Вы кого-нибудь ждете?

— Нет, — улыбнулся в ответ Обиходов. — Я сегодня один.

— Что будете пить?

— Кофе. Если можно, покрепче.

— Что-нибудь еще?

— Пока все. Спасибо.

Как Обиходов и рассчитывал, долго оставаться в одиночестве ему не пришлось. Служба консумации в «Аквариусе» работала без перебоев и ровно через две минуты, после того, как Обиходову принесли кофе, около его столика возникла крашенная блондинка. Платье, сумочка, губная помада, лак для ногтей — все у нее было усыпано блестками, которые в полумраке ловили редкие отблески света и зажигались по одиночке, как звезды в сумеречном небе.

— Добрый вечер, — сказала блондинка. Голос ее был грудным, низким, то что называется чувственным. — Можно к вам присоединиться?

— Жажду этого всей душой, — ответил Обиходов.

Пока она усаживалась, он сделал еще одну попытку ее разглядеть. Накладные ресницы, много грима, глупое кукольное лицо. Большая грудь — главный профессиональный атрибут.

— Как дела? — она достала из сумочки сигареты и зажигалку.

— Отлично, — Обиходов взял из ее рук зажигалку и дал ей прикурить.

Она улыбнулась, выпустила долгую струйку дыма и сказала:

— Закажешь мне выпить?

— Конечно, — Обиходов поднял руку и через секунду появилась официантка.

— «Секс на пляже», — сказала блондинка.

— А мне еще кофе, — попросил Обиходов. — Как тебя зовут? — спросил он, когда официантка ушла.

— Натали, — ответила девушка. — А тебя?

— Георгий, — сказал Обиходов. — Можно просто Жорж. Послушай, Натали, я хочу спросить у тебя одну вещь. Можно?

— Для тебя, милый, все что угодно, — улыбнулась крашенная Натали.

— У вас работала девушка, по имени Марго, ты ее хорошо знала?

Натали изменилась в лице. Она закатила глаза под потолок и покачала головой:

— Спрашивали же уже сегодня, ваши из милиции, — ее голос моментально утратил всякую чувственность.

— Я не из милиции, — сказал Обиходов. — Неужели не заметно?

— И не из милиции тоже уже спрашивали.

— Ну, Натали, не злись, — Обиходов накрыл ее руку своей. — Такая удивительная прекрасная девушка и вздумала злиться. Говорю же тебе, я не на работе. У меня личное дело. Личное, понимаешь?

Натали взглянула недоверчиво, но руку не отдернула. Затянулась сигаретой. Убрала с губы табачную крошку и сказала:

— Личное, не личное, мне-то что? Я ее не знала почти. Она вон, на сцене выступала. Звезда была. Вот и дозвездилась.

— Разве те, кто на сцене выступают в зале не работают? — спросил Обиходов.

— Как же не работают? Все работают. Деньги-то тут зарабатывают, — Натали усмехнулась. — И Марго тоже так зарабатывала, так же как все. Это потом у нее только один клиент появился. Самый главный.

— А давно она с Арчилом? — спросил Обиходов.

— Знаешь что, мил человек, — Натали отдернула руку, — спросил бы ты у кого-нибудь другого.

— У кого же мне спросить, посоветуй, — попросил Обиходов. Он взглянул в ее кукольные глаза со всей проникновенностью, на которую только был способен.

— А я почем знаю? — сказала девушка.

— Натали, Натали, пожалуйста, — Обиходов снова прикоснулся к ее руке. — Помоги. От этого зависит судьба одного очень хорошего человека.

— Все вы хорошие, — усмехнулась девушка. Она снова затянулась сигаретой, посмотрела куда-то в сторону и сказала. — Спроси у Стеллы, они с Марго вроде как подругами были. Может, Стелла что-нибудь тебе и расскажет.

— Она сейчас работает?

— Работает, — ответила Натали. — Только не здесь. Она в «Грезах».

— «Грезы»? Что это?

— Это зал такой, для особых клиентов. Там, наверху.

— А как туда попасть?

— Ты, я вижу, клиент особый. — Натали улыбнулась, скривив рот. — Пойдем, провожу.

Обиходов бросил на стол мятую купюру. Галантно помог подняться даме и, взяв ее под руку, направился к выходу.

— А милиция у вас когда побывала? — спросил он, когда они, миновав узкий темный коридор, поднимались по лестнице на верх.

— Да вечером уже, — ответила Натали. — Приехали, опечатали кабинет Арчила и уехали. У них рабочий день закончился. Утром наверное опять заявятся. Нам сюда.

Они подошли к неприметной двери без вывески и таблички только с глазком интеркома. Натали нажала на кнопку. Замок щелкнул и зажужжал. Обиходов потянул за ручку, дверь открылась. Они оказались в зале, едва освещенном невидимыми светильниками. Слева от входа находилась маленькая сцена с вертикальным хромированным шестом посередине. От сцены в центр зала вел подиум из прозрачного пластика, подсвеченный снизу. Подиум заканчивался небольшим бассейном, стенки которого были прозрачными, отчего он напоминал аквариум. Голубая вода светилась. От дна к поверхности поднимались тонкие вереницы воздушных пузырьков.

— Приют усталого бандита, — негромко произнес Обиходов. — Душевно, очень душевно.

Перед ними возникла девушка, очередная крашенная блондинка.

— Добрый вечер, — сказала она, старательно изображая радость. — Пожалуйста, проходите.

Обиходов оглянулся, чтобы попрощаться и поблагодарить Натали, но она уже исчезла, незаметно, как привидение. Обиходов обнаружил, что он в этом зале единственный посетитель. Он прошел в центр и уселся на кожаном диване рядом с бассейном.

— Что будете пить? — спросила девушка. За последние двенадцать часов это была самая распространенная фраза, с которой к Обиходову обращались незнакомые люди. Если существует рай для алкоголиков, то даже там вряд ли чаще задают этот вопрос. А если для алкоголиков существует ад, то там на этот вопрос должен быть предусмотрен только один ответ. Такой: — Кофе, пожалуйста, — страдальчески произнес Обиходов. — Если можно, покрепче.

Блондинка понимающе кивнула:

— Что-нибудь еще?

— Да, кое-что еще, — сказал Обиходов. — Я хотел бы пообщаться с девушкой по имени Стелла.

Блондинка снова кивнула.

— Вы позовете ее? — не понял Обиходов.

— Сначала у нас гала-выход, — сказала блондинка.

— Ах, гала-выход! — сказал Обиходов. — Понятно. А без него никак?

В этот момент заиграла музыка, «Шляпу можно не снимать» в исполнении Джо Кокера — дежурный гимн работников стриптиза. На сцену ритмически двигая конечностями одна за другой начали выходить танцовщицы. Обиходов насчитал пятерых, но в точном их количестве он не был уверен. В его воспаленном от бессонницы, переизбытка водки, кофе и душевных потрясений сознании они слились в фантастическое многорукое, многоногое, многогрудое похотливое существо, которое любили изображать на стенах своих храмов древние индийцы. Существо это извивалось, куталось в боа из цветных перьев, оголяло груди, поднимало ноги, скользило по шесту вверх и вниз, закатывало десятки своих глаз, сладострастно облизывало десятки губ.

— Мама! — прошептал Обиходов.

— Чего-нибудь желаете? — раздался сладкий голосок над его ухом.

— Водки, — прошептал Обиходов. — Принесите водки.

Он знал, что пить нельзя. И он стойко держался последние несколько часов, но окружающая действительность, зловещая как никогда, одолела его. Обиходов выпил. Белый дым с шипением, от которого стыла кровь в жилах, пополз от подножья сцены в зал. Древнее индийское чудовище уже полоскалось в бурлящем бассейне, плавно погружая конечности в изумрудную воду. Боа из перьев, извиваясь, как змея, подобралось совсем близко к ногам Обиходова. Обиходов испуганно подобрал ноги и крикнул:

— Стелла!

— Я здесь, дорогой, — услышал он.

Он поднял глаза и увидел прямо перед собой женщину, самую прекрасную из всех, что ему доводилось видеть. У нее были великолепные развивающиеся на непонятно откуда взявшемся ветру рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза, восхитительно белая кожа, упругие груди безупречной формы. Совершенство, воплощенное совершенство! Обиходов протянул руку и осторожно коснулся ее запястья. Потом провел пальцами по обнаженному бедру. Он никак не мог поверить, что все это происходит наяву.

— Ну что же ты? — сказала Стелла. — Не бойся меня.

Она распахнула объятья. Обиходов нырнул в них с головой, как в омут.

И в эту самую секунду раздался телефонный звонок. Обиходов не удивился. Он даже как будто ждал этого. В голове моментально наступило прояснение.

— Извини, пожалуйста, — он легонько отстранил Стеллу. — Со мной всегда так в последнее время. Это наверняка очень важно.

Он с трудом достал из кармана брюк телефон.

— Извини, — еще раз сказал он Стелле и нажал кнопку.

В трубке раздался голос Семашко:

— Жорж, ты куда пропал?

— Я здесь, — ответил Обиходов. — В зале «Грезы».

— Как это ты успеваешь? — удивился Семашко. — Слушай внимательно. Бросай все свои дела и срочно выдвигайся к кабинету Арчила. Знаешь, где он находится?

— Приблизительно, — ответил Обиходов.

— В левом крыле здания на втором этаже, — объяснил Семашко. — Только ни в коем случае не иди через холл. Постарайся, чтобы тебя никто не видел. В левое крыло есть проход через третий этаж. Как раз там, где «Грезы». Давай быстро!

В трубке раздались гудки.

— Мне надо идти, — сказал Обиходов Стелле. — Понимаешь, тут такие дела… В общем, извини.

Стелла отодвинулась на другой конец дивана и смотрела на Обиходова совершенно безразлично, не выказывая ни обиды, ни удивления, и даже не пытаясь прикрыть свою наготу. За время работы в «Грезах» она насмотрелась на всяких чудаков.

— Приятно было познакомиться, — сказал Обиходов Стелле и, пошатываясь, направился к выходу.

Когда за ним закрылась дверь зала «Грезы», он понял, что совершенно не представляет, куда ему идти. Семашко сказал, что здесь, на третьем этаже, должен быть проход в левое крыло. Обиходов прошел в один конец коридора и уперся в глухую стену, развернулся, пошел в другой конец и обнаружил закрытую дверь. Он снова развернулся и начал лихорадочно дергать за ручки всех дверей, которые встречались на его пути. Одна из дверей поддалась, и Обиходов по инерции ввалился в скудно освещенное помещение. Он увидел сцену с шестом и подиум. Но бассейна уже не было. Из темноты каким-то сверхъестественным образом материализовалась крашенная блондинка, другая крашенная блондинка, уже третья за последний час.

— Добрый вечер, — сказала она и улыбнулась. Ее улыбка походила на звериный оскал. Обиходов готов был поклясться, что разглядел у нее во рту волчьи клыки.

Не дожидаясь вопроса «Что вы будете пить?», он, как ошпаренный, выскочил обратно в коридор. Обиходов побежал не разбирая дороги. Он бежал, открывая какие-то двери, спускаясь и поднимаясь по каким-то лестницам, бежал до тех пор, пока сзади его не схватили чьи-то сильные руки. Обиходов резко рванулся, приготовившись защищать свою жизнь, и увидел Семашко.

— Олег! — радостно завопил Обиходов, но вопль застрял в горле, Семашко зажал ему рот.

— Тихо ты! — шепотом сказал Семашко.

Обиходов послушно затих и огляделся. Они стояли на темной лестнице, на один пролет выше от широкой дубовой двери. Обиходов узнал эту дверь, она вела в приемную и кабинет Арчила.

— Они меня чуть не сожрали, — шепотом пожаловался Обиходов. — Еле ноги унес. А что ты здесь делаешь?

— Жду, — ответил Семашко. — Если я не ошибся, сюда сейчас придет наш клиент.

— Какой клиент? — не понял Обиходов. — Объясни толком.

— Пока ты развлекался с девочками, я тут навел кое-какие справки, — сказал Семашко. — Начальник службы безопасности мой давнишний приятель. Он сказал, что пару месяцев назад они взяли на работу паренька, некоего Валеру. Якобы очень надежного, пять лет в милиции отслужил. Ему-то я и закинул наживку.

— Какую наживку?

— Представился дураком-репортером, — объяснил Семашко, — спросил его, как бы промежду прочим, правда ли, что все, что происходило в квартире Марго записывалось на видео через веб-камеру? Он явно опешил, начал допытываться откуда мне это известно. Я разумеется сказал, что источники не продаются, но предложил сходить в кабинет Арчила и вместе поискать запись в его компьютере. Мне, мол, нужна сенсация, к его начальству с такими просьбами обращаться бесполезно, оно точно откажет, а Валера по виду вроде нормальный парень, с которым можно договориться. За ценой не постою, и все такое.

— А он?

— Он сказал, что это невозможно, потому что кабинет опечатан милицией. По идее, получив такую информацию, он должен был тут же доложить об этом шефу, но он этого не сделал, я проверил. Потом я со всеми попрощался, сказал, что поехал домой.

— Значит, наш клиент — это Валера? — догадался Обиходов.

— Точно, — сказал Семашко. — Ну, а ты что узнал?

— Я… — Обиходов почесал подбородок. — В общем, у Марго была подруга. Звать Стелла, работает в зале «Грезы»…

— Так, так, — заинтересовался Семашко, — и что она тебе рассказала?

— Что рассказала? — переспросил Обиходов. — Ну… — начал он неуверенно, — собственно, ничего рассказать она не успела…

— Не успела! — Семашко игриво подмигнул и похлопал Обиходова по коленке.

— Да нет, ты не понял! — Обиходов попытался оправдаться.

Внизу на лестнице послышались осторожные шаги. Человек в темно-синей униформе, медленно, будто крадучись, подошел к двери. Остановился. Семашко и Обиходов разом отпрянули назад.

— Это он, — беззвучно прошептал Семашко.

Обиходов присел и подобрался к перилам, так чтобы видеть площадку перед входом в приемную Арчила. Охранник сорвал маленькую белую бумажку с печатью, достал из кармана связку ключей и стал перебирать ее, ища нужный ключ.

Обиходов оглянулся на Семашко. В руках у него он увидел маленький черный пистолет. Медленно и беззвучно Семашко снял его с предохранителя и передернул затвор. Обиходов застыл от удивления. Семашко сделал немой знак, не волнуйся, все в порядке.

Тем временем внизу охранник нашел ключ. Вставил его в замок, бесшумно повернул. Еще раз воровато оглянулся по сторонам, приоткрыл дверь и юркнул внутрь.

— За мной, быстро! — сказал Семашко и бросился вниз.

Обиходов вскочил и побежал следом. За какую-то секунду они скатились по лестнице. Семашко рванул на себя дверь, которую охранник даже не успел запереть и влетел в кабинет.

— Стоять! — резко крикнул он, выставив вперед пистолет.

Охранник, молодой стриженный парень лет двадцати трех, от страха и неожиданности отскочил вглубь кабинета и застыл на месте.

— Дверь! — бросил через плечо Обиходову Семашко. — Дверь запри!

Обиходов быстро прикрыл дверь и повернул ручку замка.

— Ну что, Валера, еще раз здравствуйте, — сказал Семашко, целясь парню в голову. — Руки-то подними.

Валера медленно начал поднимать руки вверх, постепенно приходя в себя.

— Ты что ли? — узнал он, наконец, Семашко. — Какого хрена! — произнес он с искренним изумлением. — Тебе-то чего здесь надо?

— Это мой вопрос к тебе, родной, — сказал Семашко. — Ты чего здесь забыл? За записью пришел? Ну, так давай вместе ее поищем. Где компьютер Арчила?

— А не пошел бы ты! — огрызнулся охранник.

— Жорж, — сказал Семашко. — Ориентируйся.

Комната, в которой они находились, была приемной, где сидели секретари. В кабинет вела другая дверь. Обиходов открыл ее и сказал:

— Сюда.

— Давай двигай! — приказал Семашко Валере. — Медленно. Руки не опускаем.

Они вошли в кабинет. На краю большого рабочего стола Арчила стоял изящный плоский монитор.

— Жорж — за компьютер, — распорядился Семашко. — А ты стой не двигайся, — он не опускал пистолет. — Что, красавчик, вляпался? Как теперь будешь объяснять следствию, зачем ты здесь нарисовался в столь ранний час, зачем милицейскую пломбу сорвал?

— Это вы ее сорвали, — мгновенно сообразил Валера. — Проникли в охраняемое помещение, угрожаете оружием сотруднику при исполнении. Разрешение-то на пистолетик имеется? — он нагло ухмыльнулся.

— Смотри-ка, бойкий какой, — сказал Семашко. — А может, это ты все и организовал? Раз умный такой, а? Подсунули бедному и глупому Левандовскому Марго, она его окрутила, затащила в квартиру, опоила какой-то гадостью. Потом вызвонила Арчила, тот приехал и тут же получил нож под ребра. А потом вы и Марго убрали. Зачем вам лишний свидетель? Так все было?

— Пошел ты! — процедил сквозь зубы Валера.

— Ничего, — сказал Семашко. — Сейчас запись-то найдем. И все сразу прояснится. Что там у тебя, Жорж?

— Ищу, — сказал Обиходов, стуча по клавишам.

На счастье вход в компьютер оказался не защищен паролем. Обиходов рыскал по каталогам в поисках папок, озаглавленных «видео», или «архив», или «квартира» или как-нибудь еще, близко по смыслу. Ничего не находилось. Немного подумав, он набрал в поисковой системе слово «Марго». Через секунду система выдала список папок. В заглавии каждой стояла дата. Обиходов кликнул мышкой на первой попавшейся. Папка открылась, и в ней обнаружилось несколько файлов в формате видеозаписей. У Обиходова перехватило дыхание, он кликнул мышкой на файле, начала загружаться программа воспроизведения видео, еще через секунду на мониторе появилась картинка — комната с большой кроватью и диваном.

— Есть! — воскликнул Обиходов. — Нашел!

— Нашел? — Семашко повернулся к столу.

В эту секунду Валера стремительно рванулся навстречу Семашко и ногой выбил пистолет. Он схватил Семашко за горло и повалил на пол. Обиходов опешил, резко вскочил из-за стола, неловким движением смахнув монитор.

— Пистолет! — услышал он сдавленный хрип Семашко.

Обиходов кинулся к лежащему у стены пистолету, подобрал его, и механически, совершенно не соображая, что делает начал целиться в спину охраннику. «Стрелять нельзя! — мелькнула здравая мысль. — Ударить рукояткой, сзади по затылку». Обиходов двинулся к сцепившимся Семашко и Валере. В какой-то момент Семашко удалось разжать руки на горле, но Валера мгновенным неуловимым движением достал спрятанный на голени нож. Обиходов увидел, как сверкнуло в воздухе занесенное тонкое лезвие. И нажал на курок. Оглушительно грохнул выстрел. Обиходов непроизвольно зажмурил глаза. Когда он открыл глаза, увидел, что Валера лежал неподвижно, лицом вниз. По полу медленно растекалась темная лужа крови. Семашко сидел рядом и, болезненно морщась, кашлял и массировал себе горло.

— Чуть не задушил, гад, — словно откуда-то издалека донеслись его слова. Семашко повернулся к Валере и пощупал пульс на его шее. — Готов, — сказал он спокойно и будто даже безразлично.

Обиходов стоял неподвижно с пистолетом в руке. Он не понял, что произошло. Семашко медленно поднялся на ноги, взял у Обиходова из рук пистолет, поставил на предохранитель, сунул за пояс.

— Надо уходить, Жорж. Очнись! — он похлопал Обиходова по щеке. — Что с компьютером?

Обиходов смотрел на растекавшуюся лужу крови.

— Он мертв? — произнес он, не узнавая свой голос. — Я его убил? Я убил. — Обиходов обхватил голову руками и опустился на колени. Жгучее, ядовитое отчаянье растекалось в груди, как кровь на полу. Оно разъедало внутренности и опустошало душу. Обиходову захотелось исчезнуть, испариться, перестать существовать.

Семашко возился около компьютера.

— Проклятье! — он лихорадочно нажимал кнопки регулировки на погасшем дисплее. — Не работает! Черт! — Он достал из- под стола системный блок компьютера и с грохотом взгромоздил его на стол. — Нужно достать жесткий диск! — крикнул он Обиходову. — Что ты там уселся? Помоги!

Обиходов стоял на коленях, спрятав лицо в ладонях, раскачивался, будто молился, и еле слышно повторял:

— Я убил его. Я убил.

— Связался с идиотом! — воскликнул в сердцах Семашко. Он кинулся к трупу, подобрал лежащий рядом с ним нож. Затем рывком вырвал из системного блока пучок проводов, сунул нож под панель и, яростно рыча, один за другим выкорчевал все болты. — Где этот чертов диск? — он всадил нож в обнажившееся ребристое нутро компьютера, словно захотел прикончить его, как жертвенного барана. — Есть! — Пошуровав ножом, Семашко извлек серую коробочку. — Есть диск. Теперь уходим. Быстро!

Семашко подскочил к Обиходову, схватил его за плечи и сильно тряханул:

— Очнись ты, дубина! Надо уходить.

— Да, да… — произнес Обиходов, словно отходя ото сна, и начал медленно подниматься.

В этот момент за дверью раздался шум, послышались громкие голоса. Семашко замер. Кто-то дернул за ручку. Потом тишина. Коротким проблеском мелькнула надежда, что все обошлось, люди ушли. Но в следующую секунду неведомый кто- то вставил в замок ключ.

— Все! — только и успел произнести Семашко.

Дверь распахнулась, и в кабинет с грохотом ворвались люди в темно-синей униформе. Обиходов успел разглядеть только этот темно-синий цвет, он даже не понял сколько этих людей.

— На пол, суки! — как выстрел громыхнул мощный окрик. — Лежать!

Ноги подкосились сами собой. Обиходов почувствовал щекой прохладу пола и закрыл глаза. У него больше не было сил видеть все это.

— Руки за голову!

В спину Обиходову больно уперлось чье-то колено. Чьи-то руки быстро ощупали его рубашку и брюки.

— Пистолет! — раздался чей-то голос. Это у Семашко нашли пистолет.

Потом еще топот ног над самым ухом и голоса:

— Что с Валерой? — Пульса нет. — Суки. — Вот диск. — Давай сюда. — Что делать с этими? — Кончать, что с ними еще делать. — Может, доложить сначала? — Чего докладывать-то? Вооруженное нападение, убили охранника, при задержании оказали сопротивление. Кончим, потом будем докладывать. — Легко отделаются, за Валерку-то, суки. — Может, в лесок их?

— Жорж, Жорж! — до слуха Обиходова донесся слабый шепот. Он открыл глаза и в полуметре от себя увидел прижатое к полу лицо Семашко. — Похоже, нам крышка, Жорж, — Семашко попробовал усмехнуться краем разбитых в кровь губ. — Глупо так сдохнуть… А?

Обиходов не ответил.

— Последний шанс, Жорж, — шепнул Семашко.

— Какой? — взглядом спросил Обиходов.

— Капитан Рыков.

Обиходову показалось, что он ослышался.

— Твой капитан Рыков, — отчетливо повторил Семашко. — Где он?

«Бедняга, — подумал Обиходов, — бредит или головой тронулся. Или это я тронулся?»

— Ты слышишь меня? — прошептал Семашко. — Где капитан Рыков?

— Его нет, Олег, — Обиходов с трудом разлепил ссохшиеся губы. — Никакого капитана нет. Это выдумка. Я все придумал.

Семашко пристально посмотрел в глаза Обиходову:

— Жорж, они нас сейчас убьют. Он поможет.

Обиходов еле заметно покачал головой:

— Извини, Олег. Его нет.

— Ты мне правду говоришь, Жорж? — глаза Семашко увлажнились.

— Правду, Олег, — прошептал Обиходов.

Семашко посмотрел на Обиходова, потом глубоко вздохнул и неожиданно громко заорал:

— Все! Кончено! Финита ля комедия!

Обиходов испуганно сжался, ожидая выстрелов или ударов. Однако ни ударов, ни выстрелов не последовало. Не было даже криков. Краем глаза он увидел, что Семашко быстро поднялся на ноги и как ни в чем ни бывало начал отряхивать свои брюки.

— Вставайте, пожалуйста, — услышал Обиходов шокирующе вежливый голос. Два человека в темно-синей форме аккуратно взяли его под руки и помогли встать.

Ничего не понимающий Обиходов, озирался по сторонам. Он увидел Валеру, который стоял посреди кабинета и вытирал бумажной салфеткой пятна крови на шее и лице.

— Ну как ты, Жорж? — улыбаясь спросил его Семашко. — В порядке? Не сильно испугался?

— Как он? Как он? — в кабинет вбежал взволнованный Левандовский. — Как ты, Жорж? — он схватил Обиходова за руки. — Почему ты молчишь? Его что, били? Его били? — накинулся он на человека в форме.

— Да никто его не бил. Пальцем не тронули, — ответил охранник.

— Ему нужно воды! — воскликнул Левандовский. — Дайте воды!

Откуда-то взялся стакан воды, Левандовский сунул его Обиходову так, что зубы звонко ударились о край. Обиходов механически сделал несколько глотков.

— Георгий, дорогой! — Обиходов повернулся на знакомый голос и увидел Арчила Эриашвили, целого и невредимого. — Извини, слушай, что мы тут устроили, — Арчил легонько обнял его за плечи. — Небольшой хэллуин — шмэлуин, да. Мы люди веселые. Не обижайся, да. Ну что там? — этот вопрос Арчил адресовал Семашко. Семашко отрицательно покачал головой. — Ну да ладно! — сказал Арчил. Он снова повернулся к Обиходову. — Слушай, Георгий, если считаешь, что мои ребята слегка того, перегнули палку, ты скажи, мы компенсируем, все компенсируем. Главное, зла не держи. Очень тебя прошу. — Арчил потрепал Обиходова по плечу. — Пойдем со мной! — сказал он Семашко и вместе с ним вышел.

— Жорж, ты правда в порядке? — снова подскочил Левандовский.

— Что это было? — с трудом произнес Обиходов.

— Я тебе все объясню, Жорж! — Левандовский поправил ему воротник рубашки. — Пойдем, я тебя отвезу домой и по дороге все объясню.

У Обиходова потемнело в глазах, все вокруг неожиданно закружилось. Он увидел, как к его лицу стремительно приближается паркетный пол, почувствовал удар и отключился.

 

10

Утренний туман рассеялся. Осталась только легкая дымка над самой водой. «Апокалипсо» шла со скоростью десять узлов. Ход был ровным, двигатели работали почти бесшумно. Барсуков вышел из салона на пост управления, кивком поприветствовал Леню и стал молча наблюдать, как справа и слева по берегам узкого канала медленно проплывают назад дачные поселки, сонные деревеньки, березовые рощи, одинокие рыбаки у кромки воды.

— Где мы находимся? — спросил Барсуков.

— Скоро будем в Дубне, — сказал Леня.

— Найди место для стоянки. Пару часов нужно отдохнуть.

— Есть, — сказал Леня.

Барсуков ушел на корму. Он достал мобильный телефон, посмотрел на часы. Без пяти девять. Нервно провел рукой по подбородку, собираясь с духом, глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и начал набирать сообщение. «Сделка отменяется по распоряжению капитана Рыкова. Барсуков». Несколько раз перечитал текст. Нашел в телефонном справочнике номер, смахнул со лба выступивший пот и отправил сообщение. Убедившись, что сообщение получено адресатом, Барсуков положил телефон в карман, потом снова достал, подумал пару секунд и выбросил телефон за борт. Какое-то время он следил глазами за тем местом на воде, куда упал телефон, словно боялся, что тот может выскочить обратно. Потом перевел взгляд на березовую рощу, на утреннее еще не яркое небо с перистыми облаками и засмеялся. Сначала нервно, неуверенно и как будто неумело. Смех толчками и спазмами выталкивал из организма остатки тревоги и страха. Смех промывал душу, как содовый раствор промывает желудок. Постепенно душа очистилась и Барсуков засмеялся, как в детстве, ровно, заливисто, не стесняясь. Впервые за много лет он почувствовал себя счастливым.

Леня, услышав смех мастера, поторопился со стоянкой. Он плавно подвел яхту к присмотренной заводи, сбросил ход, чуть подработал назад, сверился с показаниями эхолота и нажал кнопку якорной лебедки.

Барсуков снова появился на посту управления спокойным и собранным, как обычно. Леня подумал, уж не послышался ли ему этот странный смех. Чего не бывает от недосыпу.

— Встали на якорь, Роман Евгеньевич, — бодро доложил он. — Глубина полтора метра.

— Хорошо, — сказал Барсуков. — Сейчас пойдешь отдыхать. Только сначала я хочу сказать тебе кое-что.

Леня ждал этого момента и приготовился слушать.

— «Апокалипсо» в яхт-клуб больше не вернется, — продолжил Барсуков. — Так сложились обстоятельства. Я собираюсь идти в Питер, а дальше, может быть, в Финляндию или еще куда-нибудь. Как быть тебе, решай сам. Можешь сойти на берег в Дубне, я выплачу тебе зарплату за два месяца вперед и разойдемся. В этом случае, у меня будет только одна просьба. Не появляйся в яхт-клубе пару недель, чтобы к тебе никто не приставал с лишними вопросами. Это для твоей же безопасности. Или же можешь пойти со мной. В этом случае спокойной жизни, к сожалению, гарантировать не могу. Впереди полная неопределенность. У тебя есть пара часов, чтобы хорошо подумать и принять решение.

— Мне и думать не надо, — сказал Леня. — Раз вы собрались к морю, значит, нам по пути. Да и старушку «Апокалипсо» жалко бросать. Привык я ней. Ее тоже давно уже пора с настоящим морем познакомить. Хватит ей в Клязьме торчать, не для того строили. Короче, я с вами, Роман Евгеньевич.

— Вот и хорошо, — Барсуков улыбнулся. — Я очень рад. А теперь давай отдыхать. Впереди трудный день.

 

11

Обиходов чувствовал ужасную неловкость, он стоял на освещенной сцене абсолютно голый. Играла музыка. «Шляпу можно не снимать» пел Джо Кокер. Но даже шляпы у Обиходова не было. Одной рукой прикрыв пах, другой он пробовал защититься от яркого света рампы, бьющего прямо в глаза. Перед собой он видел темный зрительный зал, огромный, как стадион, в первых рядах неясные силуэты людей. Присмотревшись внимательно, он узнал главного редактора и генерального директора издательства. А еще родителей бывшей жены.

— Они здесь зачем? — раздраженно подумал Обиходов. — Сама-то не пришла, — в душе его даже успело шевельнуться что-то вроде обиды. Игнорирует. Молнией мелькнуло в голове неприятное воспоминание об их последней «решающей» ссоре, запрыгали слова «хватит», «нет сил», «безнадежно».

«Безнадежно? Знала бы ты, что такое безнадежно…» Обиходов затравленно осмотрелся. С трех сторон сцену окружала глухая стена, прямо перед ним пугающая чернота зрительного зала. Путей к отступлению не было. Просто так стоять тоже было нельзя. Обиходов заметил, что директор издательства уже выказывал признаки недовольства, он поджал губы и двумя руками поправил очки, как бы желая понадежнее укрепить их на носу. Он всегда так делал, прежде чем приступить к разносу. Стараясь попадать в такт музыке, Обиходов боком приставными шагами подошел к шесту, установленному посередине сцены. Он попробовал спрятаться за него, но это было невозможно, шест был слишком узким. Никуда не деться, понял Обиходов, нужно танцевать. Он лихорадочно вспоминал, как это делают профессиональные стриптизерши. Широко развести ноги, присесть, или сначала присесть потом развести ноги. Господи, стыд-то какой! Обиходов представил выражение лица своей бывшей тещи и весь покрылся липким потом. Он вцепился в шест обеими руками так крепко, будто от этого зависела его жизнь, и начал в такт музыке раскачивать бедрами, влево и вправо, сначала еле заметно, осторожно, потом все смелее и смелее. Чтобы не думать о тех, кто сидит в зале, Обиходов постарался сосредоточиться на песне. «Ю кэн лив е хэт он… ю кэн лив е хэт он» — повторял он вслед за Джо Кокером. Попробовал делать наклоны туловища в стороны и выпады вперед с переносом центра тяжести на левую и правую ногу. В армии это называлось комплекс упражнений номер один. Получалось замечательно, только мешал шест.

— Эх, однова живем! Танцевать так танцевать! — подумал Обиходов. Он оставил шест, ритмично переставляя ноги, вышел к краю сцены и крикнул в зал: — Руки! Не вижу ваши руки!

Зрители радостно засвистели и повскакивали с мест. Обиходов увидел перед собой колышущееся море поднятых рук. Их было тысячи и тысячи.

— Вот она, слава! — подумал Обиходов и крикнул. — Однова живем!

— Оооа — оо! — ответил ему мощный рев.

Обиходов пустился в пляс, он уже не слышал ни слов, ни музыки, выкидывал коленца, хлопал себя ладонями по груди и бедрам, как пьяный тракторист на танцах, кружился волчком, размахивал руками. Зал неистовствовал вместе с ним.

«А ну-ка, как они это делают?» — в мозгу Обиходова мелькнула задорная мысль. Он вышел на самый край сцены, сложил руки лодочкой и нырнул в зал. Десятки рук подхватили его, но, вопреки ожиданиям, не понесли по волнам, а почему-то начали неприятно трясти.

— Жорж! Проснись, Жорж! — услышал Обиходов голос, доносящийся откуда-то сверху. — Жорж! Проснись!

Обиходов с трудом открыл глаза и прямо над собой увидел лицо Левандовского.

— Проснулся! — обрадовался Левандовский. — Слава Богу! Ты почти сутки проспал.

В ушах Обиходова еще звучал Джо Кокер и ревел зал. Он снова закрыл глаза, ожидая, кто исчезнет, Джо Кокер или Левандовский. Исчез Джо Кокер. Обиходов почувствовал легкую досаду. Он окончательно открыл глаза и осторожно осмотрелся. Собственная квартира, собственная постель. Это хорошо. Проверив ближний внешний круг бытия, Обиходов обратился к внутреннему. Сознание работало, как компьютер, последовательно опрашивая систему за системой. Руки, ноги целы, печень ноет. Нестрашно. Довольно сильно болит голова, должно быть с похмелья. Какой-то мерзкий привкус во рту и неприятный осадок в душе. Удивление, возмущение. Память заработала не сразу, с перебоями. Арчил Эриашвили, то мертвый, то живой. Пистолет в руках. Выстрел. Труп. Семашко. Левандовский. Левандовский!

— Что это было? — прошептал Обиходов.

— Так я и хочу тебе все объяснить! — воскликнул Левандовский. — А ты спишь и спишь!

— Объясняй, — сказал Обиходов.

— Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — Обиходов сел в кровати. Резкое движение отдалось сильной болью в затылке. Он невольно застонал.

— Что с тобой? — встревожился Левандовский. — Тебе плохо?

— Мне хорошо, — сказал Обиходов, щурясь от боли.

— А у меня есть кефир. Холодненький, — заискивающе улыбаясь Левандовский протянул открытый литровый пакет с кефиром. — Я помню, что ты любишь кефир… В таких ситуациях.

Обиходов взял кефир и начал жадно пить. Быстро опорожнив пакет, он вытер губы и грозно посмотрел на Левандовского.

— Кто все это устроил? Твоя работа?

— Нет, — торопливо ответил Левандовский. — Не моя. Не совсем моя.

— А чья? Семашко?

— Понимаешь, Жорж, — уклончиво сказал Левандовский, — все не так просто. Чтобы ты правильно понял, нужно рассказывать все по порядку. Мы с тобой давно не общались, не говорили по душам, как когда-то, помнишь? — Левандовский снова заискивающе улыбнулся. — У тебя работа, у меня работа. Проклятая работа, — он сокрушенно вздохнул.

— Ближе к делу, — сказал Обиходов.

— Да, конечно, — спохватился Левандовский. — Просто даже не знаю, с чего начать, — он деликатно откашлялся. — В общем, когда я пришел работать к Арчилу, сначала все шло, так, как ожидалось. Я поставил первое шоу, вроде бы оно понравилось. Арчил рассказывал всем, какой я замечательный режиссер, какой талантливый. Потом появился Семашко. Жорж, — Левандовский понизил голос почти до шепота, — то, что я тебе сейчас расскажу, не должен знать никто. Они меня послали, чтобы я сказал совсем другое, но я хочу, чтобы ты знал правду. Потому что ты мой брат. Если они узнают…

— Опять «они»! — раздраженно воскликнул Обиходов. — Кто они?

— Сейчас поймешь, — сказал Левандовский. — В общем, первому эта идея пришла в голову Семашко. Он тогда занимался каким-то очередным своим расследованием, и ему нужно было сделать так, чтобы человек, подозреваемый, думал, что перед ним люди из милиции. Короче, нужно было разыграть милицейскую операцию. Семашко попросил меня помочь поставить эту сцену, как в театре, подобрать актеров, распределить роли, прорепетировать. Для меня это было чем-то вроде шутки. Я все сделал, как надо. Потом еще пару раз ему помогал. Не вдаваясь в подробности зачем и для чего ему это было нужно. Просто сам Семашко мне очень нравился. Казался таким сильным, благородным. Такой не очень разборчивый в средствах Робин Гуд, понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — кивнул Обиходов.

— Арчил, естественно, был в курсе этих дел, — продолжил Левандовский. — То есть он не знал всех деталей, но знал, что я помогаю Семашко и каким образом помогаю. И вот однажды, он вызвал меня и сказал, что тоже нуждается в моих режиссерских услугах не только на сцене. Предложение было очень необычным. У него был один партнер по бизнесу, который создавал ему много проблем. Что-то они никак не могли поделить. В общем, задача была на некоторое время, желательно на несколько месяцев, выключить этого партнера из нормальной жизни, желательно, не нарушая при этом уголовный кодекс. Потому что откровенной уголовщины Арчил не любит, во всяком случае по отношению к партнерам. Арчил знал, что человек этот по натуре своей довольно увлекающийся и большой энтузиаст по части женского пола. Вот ему и пришла в голову идея устроить так, чтобы этот человек влюбился. В самом деле, что еще способно так выключать из нормальной жизни? В смысле, в рамках действующего законодательства. Только любовь! Вот Арчил и попросил меня все это организовать. Найти подходящую актрису, продумать сценарий. Ну, и разыграть все. Как в кино. Любовь должна быть настоящей, не продажной. Это Арчил особенно подчеркивал. Когда я все это услышал, я оторопел. И естественно отказался. Но Арчил попросил меня хорошо подумать. Я думал несколько дней и… все-таки согласился. Пойми меня правильно, Жорж. Мне не хотелось отказывать Арчилу, и потом, — Левандовский замолчал, подирая слова, — и потом, скажу тебе честно, хоть я первое время и боялся себе в этом признаться, мне самому эта идея понравилась. Понравилась в профессиональном плане. Придумать и разыграть настоящую любовь не на сцене, а в жизни, поверь, об этом мечтает каждый режиссер. Я успокаивал себя тем, что никто не пострадает, что испытать любовь, это благо для человека, для любого человека. Нужно будет только грамотно и деликатно закончить этот спектакль. В этом главная проблема. В общем, я согласился. Не буду подробно рассказывать, как это было. Скажу только, что получилось не сразу, далеко не сразу. Мы пробовали разных актрис, разные ситуации. Дело затягивалось, но Арчил ни в какую не хотел отступать. В конце концов, сработала самая казалось бы мало обещающая из всех выбранных нами актрис. Не похожая ни на жен, ни на любовниц этого человека. Совсем другой типаж. Мы устроили им встречу за границей, во Франкфурте, где этот человек был в командировке. Она якобы заблудилась в аэропорту и опоздала на свой рейс. Все закрутилось, — Левандовский взмахнул рукой. — Эх, что рассказывать! Славная вышла постановка, и закончилось все более менее хорошо. Неожиданный отъезд, слезы, обещания. Главное, семью сохранили. Хотя сделать это было и непросто. В общем, пока этот человек был погружен в свои чувства и семейные разборки, Арчил успел устроить все свои дела, обезопасил бизнес. Цель была достигнута. Когда все закончилось, я неожиданно поймал себя на мысли, что мне очень интересно этим заниматься, гораздо интереснее, чем работать на сцене, ставить обычные спектакли. Это очень увлекало, затягивало, и это было так близко к тотальному театру. Гораздо ближе всего того, чем мне приходилось заниматься раньше. Но! Все закончилось. Нужно было возвращаться к своей повседневной работе. И тут опять появился Семашко. — Левандовский вздохнул. — Он сказал, что очень серьезных людей интересует информация о капитане Рыкове. Когда я об этом услышал, я подумал, что нас разыгрывают. Все мы помнили твои статьи в «Мире сенсаций». Все это было очень талантливо, весело, легко. Я читал с огромным удовольствием, однако ж, как и большинство людей, ни секунды не сомневался, что это все придумано, придумано тобой, и никакого капитана Рыкова не существует в действительности. Однако, Семашко был серьезен. Он сказал, что у заказчика есть совершенно достоверные подтверждения того, что капитан Рыков существует. И этот заказчик готов был заплатить сумасшедшие деньги за информацию о нем.

— И что же это за заказчик такой? — спросил Обиходов.

— Не знаю, — ответил Левандовский. — Честное слово, не имею понятия. Семашко всегда неохотно рассказывал о своих заказчиках, а тут и вообще напустил туману. Только обмолвился как-то раз, что общается не с самим заказчиком, а лишь с посредниками. Но деньги, которые они предлагали, действительно были очень большими. В общем, Семашко предложил взять в тебя «в разработку». Это у него так называется. Я, естественно, сразу отказался. Семашко сказал, если я выхожу из игры, он будет работать с тобой своими методами. Это меня напугало еще больше, потому что, Жорж, методы у него иезуитские. За то время, что я с ним плотно общался, я понял, он никакой не Робин Гуд и не Дон Кихот. Он хищник, коварный, умный и очень многоликий хищник. Я, конечно, сразу мог предупредить тебя, но… Испугался. Честно тебе скажу, просто струсил. Они бы мне этого не простили. А я не боец, я режиссер, понимаешь, Жорж?

— Ну и что было дальше? — усмехнулся Обиходов.

— Я им сразу сказал, не надо все так усложнять, давайте просто поговорим с Жоржем, он не будет врать. Но Семашко сказал нет. Мол, ты — творческий человек, журналист. Журналистам вообще верить никогда нельзя. И что заказчика ни за что не удастся убедить, что информация, полученная в простом разговоре, имеет какую-то ценность. У Семашко есть такая теория, когда человек смотрит в лицо смерти, он не может врать. В общем, он сказал, что тебя нужно как следует прижать. Он выдумал всю эту историю с убийством Арчила. Я лишь помогал разрабатывать кое-какие детали. Ну, и согласился сыграть одну из ролей.

— Но ведь это безумие! — воскликнул Обиходов.

— Да, безумие, — согласился Павел. — Может быть. Я и сам сначала не понимал и противился. Но когда начинаешь этим заниматься, в этом жить, начинаешь смотреть на вещи немножко по-другому. И потом, поверь, Жорж, я все тщательно рассчитал и проверил, шаг за шагом. Тебе ничего не угрожало. Это был розыгрыш. Просто розыгрыш. — Левандовский попробовал улыбнуться.

Обиходов был холоден.

— Ну, — сказал он, — и что дальше?

— Вот они и прислали меня сюда! — оживился Левандовский.

— Да кто «они», черт возьми! — в сердцах воскликнул Обиходов.

— Семашко и Арчил.

— Так все-таки тебя ко мне прислали?

— Ну, — замялся Левандовский. — Конечно, я бы и сам пришел. Пойми, мне действительно очень неудобно…

— Короче, — грубо отрезал Обиходов. — Зачем тебя прислали?

— Они хотят, чтобы ты помог найти Рыкова.

— Помог?! — воскликнул Обиходов. — После всего, что произошло?

— Арчил сказал, что готов хорошо заплатить, — торопливо вставил Левандовский.

Обиходов фыркнул. Презрительно, насколько это позволяла угнетенная похмельем мимика:

— Знаешь что, родной, — сказал он. — Я не желаю иметь с тобой никаких дел. А с твоими приятелями и подавно. Беги, докладывай им. Не появляйся здесь больше и не смей мне звонить!

Левандовский неподвижно сидел, закрыв ладонями лицо.

— Да, я жалок! — сказал он, наконец. — Я жалок. И понимаю это лучше тебя. Я хотел говорить совсем другие слова. Совсем другие! Я не прошу тебя верить мне. Знаю, что уже не имею на это права. Прошу только дай мне еще две минуты. Еще две минуты, выслушай меня. Пожалуйста!

Обиходов молчал. Воспользовавшись этим молчанием, Левандовский продолжил:

— Весь последний год я жил, как в тумане. Эта работа мне очень дорого обходится. Сначала она нравилась, доставляла огромное удовольствие, а теперь видно пришла пора платить по счетам. Придумывая иллюзорную жизнь для других, я сам выпал из реальности, перестал понимать, где я живу, а где играю, где нормальные люди, а где актеры. Я схожу с ума, Жорж. И это не слова, это уже почти диагноз. Можешь мне не верить, но единственная моя опора в реальном мире — это ты. Да, я не звонил тебе по полгода, не сильно стремился встречаться. Это так. Но вовсе не потому, что не хотел тебя видеть и слышать. Нет, Жорж. Я не хотел тебя впутывать, не хотел, чтобы ты знал о моих делах. Хотел, чтобы ты оставался вне игры, вне подозрений. Мне нужен был такой человек, хотя бы один, про которого, чтобы ни случилось, я мог сказать: «Он — настоящий». Знаешь, как средневековые заговорщики, одного человека из своего круга специально не посвящали ни в какие планы, чтобы, случись что, быть уверенными, что по крайней мере он один — не предатель. И он сможет найти настоящего предателя. Я письма тебе писал, Жорж. Серьезно! Как Ван Гог брату Тео. Завел на твое имя электронный почтовый ящик и отправлял тебе каждый день по несколько строчек. Это меня очень поддерживало какое-то время. Я думал, что в один прекрасный день, когда этот кошмар закончится, я приду к тебе, мы сядем на твоей кухне, как в былые времена, откроем бутылку водки, я расскажу тебе все, что со мной случилось. Мы вместе будем читать эти письма. Потом мне вдруг начало казаться, что за мной кто-то следит… В общем, я уничтожил этот ящик.

— Ты закончил наконец? — раздраженно поинтересовался Обиходов.

— Да, почти, — сказал Левандовский. — Хочу сказать тебе еще только одну вещь. Вчера я случайно услышал, как Семашко разговаривает по телефону с представителями заказчика. Кажется, у заказчика только что сорвалась крупная сделка. Человек, который должен был перевести куда-то какие-то деньги, неожиданно пропал и вроде как прислал эсэмэску с приветом от капитана Рыкова. Заказчик, естественно, в ярости. Требует от Семашко результатов. Мне кажется, Жорж, что капитан Рыков действительно существует. Или кто-то, кто скрывается под его именем. Может, он и не приходит к людям во сне и не наставляет их на путь истинный, как это ты описал в своей «Небесной милиции». Но он делает какие-то не менее удивительные вещи. А раз он ухитряется досаждать таким людям, как этот Семашковский заказчик, то может он не такой уж плохой человек. Если кто-то и должен его найти, так это ты, Жорж. Это твой долг. Потому что ты — автор. И между прочим, «Небесную милицию» до конца ты так и не дописал, ведь правда? А незаконченные произведения — штука коварная. Кто угодно может взяться довести историю до конца. Семашко с Арчилом готовы носом землю рыть, чтобы найти капитана, и, может быть, они его все-таки найдут. Даже скорее всего найдут, рано или поздно. Если ты останешься от всего этого в стороне, твоего персонажа ждут крупные неприятности. Жалко, если финал «Небесной милиции» будешь сочинять не ты, а Семашко, Арчил и их неведомый заказчик. Подумай над этим, Жорж. Вот теперь я все сказал.

Левандовский встал, достал из кармана ключи от квартиры Обиходова, положил их на столик рядом с кроватью, хотел еще что-то сказать, но, видно, передумал, только молча кивнул на прощанье и вышел.

 

12

За несколько минут до полудня на Манежной площади у полусферы, увенчанной Святым Георгием, начали собираться журналисты. Снимающая братия, фотографы и телеоператоры, деловито расчехляли камеры, разматывали шнуры, устанавливали штативы. Репортеры курили и обменивались дежурными шутками. Вокруг постепенно начинали скапливаться зеваки, сообразив, что намечается что-то интересное. Некоторые пытались расспрашивать журналистов, мол, объясните толком, чего ждем. Но те в ответ лишь пожимали плечами. Похоже, и сами не знали. Действительно, что можно снимать на Манежной в обычный полдень? Монументальную автомобильную пробку? Отары пожилых интуристов? Или, может, шныряющих по отдельности отечественных приезжих, которые прежде чем нырнуть в подземный торговый комплекс, захотели глотнуть несвежего воздуха?

Ровно в двенадцать часов несколько молодых людей, человек десять-пятнадцать, которые не спеша прогуливались тут же у Святого Георгия, и, на первый взгляд, не составляли единой группы, а, наоборот, вроде как даже подчеркнуто держались каждый сам по себе, вдруг разом, словно по команде достали маленькие пакетики с кормом «Педигри» и начали цокать языком, как обычно подзывают собак, и повторять призывно и ласково: «Моджо! Моджо! На! На!». Что интересно, никаких собак поблизости не было и не могло быть, за этим бдительно следили милиционеры. Все животные, которым положено было находиться на Манежной площади, стояли, лежали и сидели на своих местах в бронзовом зоопарке на бутафорской набережной. И зеваки, и журналисты мгновенно сообразили, вот оно! Началось! Беглым огнем защелкали фотокамеры. Переполошились милиционеры, настал их черед впадать в недоумение. С одной стороны налицо был явный непорядок, возмущение общественного спокойствия, с другой стороны, на ум как-то сразу не приходили статьи закона, указы или уложения, запрещавшие гражданам подзывать на улице собак. К тому же невидимых.

Обиходов понял, что настала пора действовать. Сейчас милиционеры опомнятся, начнут «принимать меры» и тогда плакал материал. Он решительно протиснулся сквозь кольцо зевак к ближайшему человеку с пакетиком корма, юнцу лет семнадцати в вязанной шапочке цветов ямайского флага.

— Ты Лукас? — спросил Обиходов.

— Нет, я — Боб, — с гордостью сообщил юнец.

— А который из вас Лукас?

— Не знаю, — сказал юнец. — Лично не знаком.

Чертыхнувшись, Обиходов подошел к следующему, с серьгой в ухе:

— Лукас?

— Нет.

— Вам Лукас нужен? — услышал Обиходов за спиной, обернулся и увидел молодого человека лет тридцати в очках, одетого в майку с изображением Чебурашки с автоматом Калашникова и надписью Che-burashka. — Это я.

— Я Георгий Обиходов из журнала «Мужской мир», — представился Обиходов. — Делаю материал о вашем… движении. Мы можем поговорить?

— Одну минутку, — Лукас посмотрел на часы и, обращаясь куда-то в сторону Святого Георгия с выражением произнес, — Моджо! Моджо! На! Фьють! Фьють! — Потом снова взглянул на часы, спрятал пакетик с кормом в карман. — Теперь можно, — сказал он.

Обиходов заметил, что одновременно с Лукасом все участники акции прекратили подзывать Моджо и спрятали пакетики. Некоторые тут же поспешили скрыться, а замешкавшиеся стали добычей других журналистов.

— Объясните, пожалуйста, что тут происходит, — сказал Обиходов.

Лукас элегантным движением поправил очки:

— Это называется «флэш моб», — торопливо начал он произносить явно много раз репетированный текст. — С английского переводится как «мгновенная толпа», некоторые называют это «смарт моб» или «умная толпа». Смысл в том, что в интернете на специальном сайте вывешивается призыв всем желающим собраться в определенное время в определенном месте для того, чтобы проделать определенное действие, желательно заведомо бессмысленное, например, на перроне Ленинградского вокзала в момент прибытия поезда встречать несуществующего пассажира или всем собраться и звонить по мобильному телефону по несуществующему номеру.

— А сейчас вы что делали? — спросил Обиходов.

— Мы звали Моджо. Это мой пес, ирландский сеттер.

— И где он?

— В Киеве, — ответил Лукас.

— Почему в Киеве? — удивился Обиходов.

— Потому что я там живу, — ответил Лукас. — Я приехал в Москву специально, чтобы провести эту акцию.

Обиходов на секунду задумался.

— Простите, но я все-таки не уловил, в чем смысл, — признался он. — Вы приехали в Москву специально для того, чтобы покормить пса, которого оставили в Киеве?

— Смысл акции в подчеркнутой бессмысленности, — с расстановкой произнес Лукас. — Это главное правило «флэш моб». Сотни и тысячи людей собираются вместе, чтобы сделать что-то подчеркнуто бессмысленное. Это акт нового искусства. В двадцать первом веке искусство станет в буквальном смысле социальным, его будут творить не отдельные художники, а все общество, социум. Это перевернет общественные законы, государство в его теперешнем виде утеряет власть и переродится. Тысячные толпы людей, которые мгновенно возникают то в одном, то в другом месте, могут творить не только искусство, но и революции. Государственные структуры будут не в силах на это влиять.

— Но сегодня здесь собралось всего человек десять, — заметил Обиходов. — Как они могут совершить революцию?

Лукас бросил на него быстрый неприязненный взгляд.

— Это одна из первых акций в России, — начал объяснять он. — Только начало. На Западе, в Лондоне, Париже и Нью-Йорке каждая «флэш-моб» собирает тысячи людей. Это уже реальная сила.

— А кто пришел сегодня на ваше мероприятие? Вы знаете этих людей?

— Не знаю, — сказал Лукас. — Люди, которые участвуют во «флэш-моб» не знают друг друга. Они просто прочли мое объявление в интернете, пришли сюда, ровно сто секунд делали то, что вы сами видели, и разошлись. Все. Никто ни с кем не знакомится. Это «флэш-моб», а не служба знакомств.

— Понятно, — сказал Обиходов. — Теперь последний вопрос. А как же Моджо? Пока вы здесь, в Москве, занимаетесь э… социальным искусством, кто же его кормит там, в Киеве?

Лукас бросил на Обиходова еще один неприязненный взгляд.

— О нем есть кому позаботиться, — сухо сказал он.

Спустя два часа Обиходов сидел на заседании редакционной коллегии и сосредоточенно рисовал в блокноте виселицу. В редакции произошло ЧП. Жена владельца издательства собираясь на отдых в Таиланд, случайно захватила из дома вместе с пачкой других журналов и «Мужской мир». В самолете, изнывая от шестнадцатичасового безделья, она его прочла. К несчастью, так совпало, что на острове Пхукет вместо тропического солнца ее ожидал тропический дождь, вдобавок гостиница, в которую она заселились, показалась ей недостаточно шикарной, то ли полотенца были недостаточно махровыми, то ли лотосы, которые по местной традиции плавали в унитазе, недостаточно свежими. В общем, свой отдых она начала с грандиозного скандала. Хорошенько разогревшись на гостиничных менеджерах и представителях турфирмы, она позвонила мужу в Москву, где была глубокая ночь, и сорок минут выговаривала ему, иногда прерываясь на рыдания и сморкания. Когда дело дошло до обвинений в безнадежно загубленных лучших годах жизни, муж позволил себе замечание, что он очень занят на работе и не в силах контролировать все детали организации ее отдыха. На что жена язвительно ответила, что если он считает своей работой издание такого отвратительного, пошлого, занудного и скучнейшего журналишки, как «Мужской мир», то он просто выживший из ума глупец, который вместо того, чтобы заниматься настоящим делом и собственной семьей кормит свору дармоедов и бездарностей. Ситуация осложнялась тем, что вышеозначенная жена была у издателя третьей по счету, а значит, самой влиятельной. Ведь как это часто бывает у таких людей, первая жена, та, которая была еще до обретения богатства, осталась уже в далеком прошлом, как бы даже и в другой жизни. Вторая жена, та что наскоро появилась сразу после обретения богатства, представляла собой что-то вроде обязательного аксессуара, который покупается в придачу к «шестисотому». Длинноногая блондинка с пышным бюстом, прилипшая во время загула в ночном клубе. Как звать запомнил только через неделю. Через полгода или год отсыпал немножко денег и напрочь забыл. А вот третья жена — она даже необязательно должна быть блондинкой — это уже серьезно, это не мимолетное увлечение и не прихоть, это долгосрочный проект, солидное капиталовложение, куда более важное, чем отдельно взятый журнал. Поэтому владелец издательства, едва закончив разговор с женой, тут же позвонил главному редактору «Мужского мира» Миронову.

На следующий день главный редактор появился на работе только к часу. Выглядел он так, словно его долго избивали резиновыми дубинками, не оставляющими на теле следов. Он срочно собрал редакционную коллегию и объявил, что ни одна живая душа не выскользнет из кабинета, пока они не придумают срочный план превращения журнала из «отвратительного, пошлого, занудного и скучнейшего» в «прекрасный, увлекательный и захватывающий».

Обсуждение не клеилось.

— Я вчера смотрел по телевизору передачу Гордона, — высказался обозреватель Паша Ведерников. — Там один ученый сказал, что со времен древних греков человека по-настоящему интересуют только две вещи — эрос и танатос, секс и смерть.

Ведерников был обозревателем широкого профиля. Он мог писать статьи на любые темы любого объема. Новое французское кино, межпланетные экспедиции, ирригация Узбекистана — все, что угодно. Как-то раз одна турфирма свозила издательскую жену на Сардинию, взамен они попросили написать и опубликовать в «Мужском мире» статью. Как всегда, сделать это нужно было очень срочно, поэтому Главный призвал Ведерникова. К утру статья была готова. Она начиналась словами: «Сардиния чем-то похожа на Байкал». Случайно увидев гранки, Обиходов поинтересовался у автора: «Паш, а ты был на Байкале?». «Не довелось» — честно ответил Ведерников. — «Все собираюсь, но как-то не складывается». «Ну, на Сардинии, ты, понятное дело, тоже не был, — продолжил рассуждать Обиходов. — Так почему же ты считаешь, что она похожа на Байкал?». «Ой, не морочь мне голову!» — отмахнулся Ведерников и побежал в бухгалтерию.

— Про смерть писать нельзя — сказала Олечка из рекламного отдела. — Это не понравится рекламодателям.

— Значит, остается только секс, — вздохнул Ведерников.

— Правильно, нужно давать больше секса, — поддержал Бойко, отвечающий за технические новинки.

— «Больше секса» — это пустые слова, — сказал Миронов. — Нужны конкретные идеи.

В кабинете повисло тягостное молчание.

Обиходов начал рисовать на виселице фигурку главного редактора.

— Как заставить женщину испытать оргазм, — предложил Ведерников.

— Было уже сто раз, — произнес кто-то.

— Ну и что, что было! — сказал Ведерников. — Какие-нибудь особенные способы. Предлагаю заголовок. «Сделай ее счастливой. 5 секретных способов быстрого достижения оргазма».

— И ты знаешь такие способы? — скептически подняла бровь редактор моды и стиля Настя Кроль.

— Где-то читал, уже не помню, — сказал Ведерников. — И потом причем здесь я? За эту тему у нас Обиходов отвечает.

Все посмотрели на Обиходова.

— Ты, друг мой, читал это в мартовском номере нашего журнала, — сказал со вздохом Обиходов.

— А я считаю, что нам не хватает актуальности, — сказала Настя. — Мы постоянно перемалываем одно и то же. Секс, крутые автомобили, алкоголь. Скучно, граждане! Писать нужно о модных вещах, модных людях, модных событиях. Вокруг столько всего происходит, а вы все со своим оргазмом носитесь.

— Это на наш оргазм, это ваш оргазм, — попытался сострить Бойко.

— Ну хватит! — оборвал его Миронов. — Настя права. Нам нужно становится модными и актуальными. Что у нас в текущем номере? Георгий, как твоя тема, об этих… как их… — главный редактор болезненно сморщился.

— Флэш моб? — уточнил Обиходов.

— Точно! Флэш моб! Будет материал?

— Не будет, — сказал Обиходов. — Чушь это все. Профанация.

— А я считаю, это очень хорошая тема, — вставила редактор моды. — На Западе это сейчас очень модно.

— Ты сама-то это видела когда-нибудь? — поинтересовался Обиходов. — Или может участвовала?

— Не видела и не участвовала, — сказала Настя. — Зато читала. По-моему, это очень интересно, когда тысячи незнакомых людей вдруг собираются в одном месте. Говорят, что они даже революцию так могут сделать.

— Сегодня на Манежной площади собралось от силы пятнадцать человек, — сказал Обиходов. — Какая там революция? Они собаку-то нормально покормить не могут.

— Какую еще собаку? — нахмурился Миронов.

— Лукаса. Это пес их главаря, Моджо. Они его сегодня кормили. Или, постойте, не так, — поправился Обиходов. — Главаря зовут Лукас, а пса — Моджо. Но это неважно. Главное, что Моджо так и остался голодным. Вот, собственно, и вся новость.

— Между прочим, Лукас — известный киевский художник, — снова вставила Настя, — очень модный и трендовый. Он устраивал акции в Берлине и Милане. Если хотите, чтобы наш журнал стал по-настоящему глянцевым, нужно писать об именно таких персоналиях.

— Этот твой Лукас — самовлюбленный извращенец, — спокойно произнес Обиходов. — Полное ничтожество.

— Вот видите, Владимир Петрович, — сказала Настя, обращаясь к главному редактору, — о какой моде и стиле может идти речь, если у нас работают такие люди? Лукас ему, видите ли, не нравится! Как же! Обиходов у нас сам звезда. Да только что- то не видно больше звездных материалов.

— Ну, ну…не нужно этого, — Миронов попытался разрядить накалявшуюся атмосферу. — Георгий, в самом деле, что ты так взъелся на этого Лукаса? Может, и вправду это хороший материал.

— Настя, скажи, пожалуйста, что ты ела сегодня на завтрак? — неожиданно спросил Обиходов.

— А тебе зачем? — удивилась редактор моды.

— Ну, скажи, это же не секрет, — настаивал Обиходов.

— Ну, допустим, свежевыжатый грейпфрутовый сок и кофе с тостом, — ответила Настя после некоторого колебания.

— А почему свежевыжатый?

— Потому что сок должен быть натуральным.

— Натуральным! — повторил Обиходов. — Вот именно! Ты, Настя, знаешь, что организм плохо переносит всякую синтетическую гадость. Заботишься о своем желудке, печени, о правильном обмене веществ. А как же мозг?! За что ты его так не любишь? Почему зашлаковываешь всякой дребеденью вроде этих Лукасов и флэш-мобов? Разве для тебя мозг не жизненно важный орган?

— Это демагогия! — воскликнула почему-то покрасневшая редактор моды. — Владимир Петрович! — обратилась она у главному редактору. — Почему я должна выслушивать оскорбления во время рабочего совещания?

— Какое же это оскорбление! — развел руками Обиходов. — Наоборот, это забота о товарище.

— Если ты уже не способен сделать нормальный материал, так и скажи, — продолжала возмущаться Настя. — Нечего оправдывать свою творческую импотенцию всякими теориями.

При слове «импотенция» Бойко игриво присвистнул.

— Спокойно! Давайте все успокоимся, — призвал Миронов. — Георгий, скажи, будет статья о флэш-мобах или нет?

— Не будет, — ответил Обиходов.

— Жаль, — вздохнул Миронов. — Что предлагаешь взамен?

— Ничего не предлагаю.

— Очень жаль, — повторил Миронов. — Я на тебя, честно говоря, очень рассчитывал.

Заседание редколлегии продолжалось еще почти три часа. Во спасение журнала было решено сделать большой материал о взаимосвязи моды и секса в современной жизни. Настя взяла на себя часть, связанную с модой, а Воропаев вызвался отвечать за секс. Обиходов, не принимая участия в обсуждении, рисовал в блокноте портрет человека в форме капитана милиции.

После заседания он подошел к главному редактору:

— Владимир Петрович, хочу взять отпуск за свой счет. По семейным обстоятельствам.

Миронов нахмурился:

— Ты понимаешь, какой момент мы сейчас переживаем? Каждая творческая единица на счету.

— Я понимаю, — сказал Обиходов. — Но боюсь, вряд ли могу быть вам полезным. Настя права. Творческая импотенция. Исписался.

 

13

На Земле живут почти шесть миллиардов человек. Это очень много. Если, предположим, вы в данную секунду лежите в кровати и читаете книгу, или читаете ее в вагоне метро, или на даче, сидя в плетенном кресле, десятки тысяч людей одновременно с вами будут делать то же самое. Более того, нескольким тысяч из них тоже будет между тридцатью и сорока, у нескольких сотен будут такие же как у вас темные волосы и карие глаза. Несколько десятков, перелистывая страницы, будут успевать подумать, чем в этот момент занимается сын. У пары человек так же, как у вас, будет легонько ныть спина, сигнализируя, что пора сменить позу. И, наконец, возможно, найдется на Земле один человек, который живет абсолютно вашей жизнью, но только где-нибудь Австралии. Теория вероятности это допускает. Как допустила она и тот факт, что в Москве в один из вечеров в конце августа одновременно произошли два очень похожих события. Сначала в квартирах двух совершенно не знакомых друг с другом женщин раздался телефонный звонок. Одну женщину звали Наталья, другую Елена, им обеим было по тридцать пять лет. И хоть внешне они были непохожи — Наталья брюнетка с короткой стрижкой, а Елена свои длинные светлорусые волосы завязывала в пучок — между ними было довольно много общего. Обе уже много лет как разведены, и обе называли это свое состояние независимостью, свободное от работы и детей время заполняли спортзалом, «умными» телесериалами и чтением дневников Бриджит Джонс. Обе в тот вечер находились в квартире одни. Дочь Натальи была на даче у бабушки, а дочь Елены уехала на все лето в молодежный лагерь. Обе одновременно подняли телефонные трубки и услышали незнакомый мужской голос.

— Добрый вечер, — услышала Наталья. — Могу я поговорить с Натальей?

— Это я, — ответила Наталья.

— Меня зовут Олег, — представился незнакомец. — Извините, пожалуйста, за беспокойство. Дело в том, мне очень нужно узнать кое-что о Романе. Романе Барсукове.

— О Романе? — удивилась Наталья. — А вы, простите, кто?

— Я его друг.

— Добрый вечер, меня зовут Георгий, — услышала в трубке Елена. — Извините, пожалуйста, за беспокойство, я хотел бы поговорить с вами о Глебе. Глебе Варфоломееве.

— О Варфоломееве? — удивилась Елена. — А вы кто?

— Я? Скажем так, я друг его друзей.

— И что же вас интересует? — одновременно спросили женщины.

— Понимаете, Наталья, это не совсем телефонный разговор, — сказал человек, назвавшийся Олегом. — Мы не могли бы встретиться с вами где-нибудь? Я нахожусь тут недалеко и мог бы прямо сейчас за вами заехать.

— Как?! — поразилась Наталья. — Прямо сейчас? Но уже ночь почти и вообще… Я никуда не поеду.

— Понимаете, Наталья, — снова сказал Олег. — Это очень важно. Роману угрожает большая опасность. Дело срочное.

— Видите ли, Елена, — сказал Георгий, — по телефону об этом говорить не совсем удобно. Может мы встретимся? Я тут недалеко, на Коломенской.

— Что, прямо сейчас?! — воскликнула Елена. — Нет. Прямо сейчас я не могу. Я занята, и вообще…

— Понимаете, Елена, — сказал Георгий. — Дело довольно срочное, и речь идет о вашей же безопасности.

Обе женщины ненадолго замолчали. Они были заняты одним и тем же, лихорадочно перебирали в мозгу все ранее слышанные истории о мошенниках, которые втирались в доверие, используя имена близких людей и якобы желая сообщить о них какую-то информацию или предостеречь о якобы угрожающей опасности. Совпадение было почти полным. Но с другой стороны… Мужские голоса в трубке казались вполне интеллигентными и довольно приятными. Да и что, в конце концов, можно было красть у одинокой женщины?

— Ну, хорошо, — сказала Елена.

— Хорошо, — сказала Наталья.

И очень скоро, едва только они успели поправить прическу и подкрасить губы, в двери их квартир раздался звонок.

— Еще раз прошу простить за беспокойство, — сказал Обиходов.

— Извините, за столь неожиданное вторжение, — сказал Семашко.

— Чай, кофе? — одновременно предложили Наталья и Елена.

Обиходов сказал: «Все равно», а Семашко попросил кофе. На разных концах огромного города одновременно зашипели две одинаковые черные кофеварки «Бош».

— Вы работаете вместе в Романом? — спросила Наталья.

— В каком-то смысле, — ответил Семашко. — Я познакомился с ним по работе, ну а дальше, мы, можно сказать, подружились и общались уже в неформальной обстановке.

— Я думала у него вообще нет друзей, — сказала Наталья. — Рома — очень замкнутый человек.

Семашко кивнул, выражая полное согласие.

— Вы сказали, с ним что-то случилось?

— Точно неизвестно, — сказал Семашко. — Это я и хочу выяснить. Дело в том, что Роман пропал. Исчез. Ни по одному телефону не отвечает, дома не появляется. Родственникам сказал, что ему надо срочно уехать. Но куда, не сказал. Вот я и решился прийти к вам. Может, вы что-нибудь знаете?

— Нет, — вздохнув, ответила Наталья. — К сожалению, не знаю.

Семашко тоже вздохнул:

— Мда, — произнес он. — Вот ведь история… А, если это не секрет, конечно, когда вы видели Рому последний раз?

— На прошлой неделе, — ответила Наталья. — Он заезжал ко мне в больницу ночью во время дежурства.

— А когда он заезжал, в какой день? — спросил Семашко.

— В среду, кажется.

— Вы не заметили ничего странного?

— Что вы имеете в виду? — не поняла Наталья.

— Ну, может, он вел себя как-то необычно, был очень взволнован? Или, может, он говорил, что собирается куда-то уехать?

Наталья задумалась, взяла со стола пачку сигарет.

— Вы курите? — спросила она у Семашко.

— Да, с вашего позволения, — Семашко достал из кармана свою пачку. Щелкнул зажигалкой и дал прикурить Наталье.

«Неприятный тип, — подумала Наталья, глядя, как Семашко закуривает. — Опасный. От такого, всего что угодно можно ожидать. Неужели у Романа были такие друзья?»

«Та еще штучка, — подумал Семашко. — Наверное, стерва порядочная. Хотя именно к таким и привязываются. Всю жизнь будет жилы из тебя тянуть. Похоже, Барсуков здесь крепко влип».

— Ничего странного я не заметила, — пожала плечами Наталья. — Рома иногда заезжал ко мне во время ночных дежурств. Просто так. Про отъезд ничего не говорил. Хотя… Он мог уехать не предупредив. Мог не звонить неделями. — Наталья грустно усмехнулась. — Сама удивляюсь, как я это терпела?

— Мда, узнаю Ромку, — сочувственно произнес Семашко. — Я тоже к этому долго не мог привыкнуть. Как так? Вчера еще были не разлей вода, а сегодня, как отрезало. Ни слуху, ни духу. — Он слегка покачал головой, будто вспомнил какой-то случай, о котором ему особенно тяжело рассказывать.

— Вы сказали, что ему угрожает опасность, — сказала Наталья. — Это как-то связано с его работой?

— В какой-то мере, — сказал Семашко. — Понимаете, Наталья, это мы с вами знаем все Ромкины чудачества и можем смотреть на них сквозь пальцы. Пропал? Ну, ничего, найдется. Не впервой. Но на этот раз он своим внезапным исчезновением подвел очень влиятельных людей. Речь идет о большой сумме денег. И они, эти люди, настроены крайне серьезно. Понимаете, что я имею в виду?

— Не совсем, — сказала Наталья. — Он что задолжал кому-нибудь? — с тревогой в голосе спросила она.

— Если бы задолжал! — воскликнул Семашко. — Это было бы слишком просто. Увы, тут все гораздо серьезней.

— И что же делать? — сказала Наталья.

— Сейчас главное выяснить, где он. Пока все проблемы еще можно решить, так сказать, малой кровью, но с каждым часом сделать это будет все труднее. Нужно только объяснить Роману, что сейчас не время для его закидонов. Момент больно неподходящий. Вот закончи дела, а потом пропадай, сколько душе угодно. Правильно я говорю?

В ответ Наталья только пожала плечами.

— Знаете, Наталья, — сказал Семашко, понизив голос. — У меня такое предчувствие, что Роман скоро даст о себе знать. Не мне, так вам. Кому-то из друзей. Давайте так договоримся. Я вам оставлю свой телефон, если Роман первой позвонит вам, вы сразу даете мне знать. Если он позвонит первому мне — я тут же сообщу вам.

— Хорошо, — сказала Наталья.

Семашко достал блокнот, вырвал листок и записал номер.

— Только, вот еще что, — сказал он. — Наверное, не стоит ему говорить, что я приходил к вам. Роман такой человек, ему это может не понравиться. Мы-то с вами понимаем, что то, что я к вам пришел — это всего лишь дружеская забота, а Ромка потом будет говорить, что я лезу в его личную жизнь. Он этого не любит, сами, наверное, прекрасно знаете.

— А кстати, как вы меня нашли? — Наталья вспомнила, что хотела задать этот вопрос еще в самом начале разговора.

— Ну, это совсем просто, — сказал Семашко. — Выдам вам еще одну маленькую тайну. Роман мне много о вас рассказывал. Да, да, не удивляйтесь, мужчины тоже любят иногда об этом поговорить. А дальше дело техники, — Семашко широко улыбнулся, — найти самого симпатичного анестезиолога в тринадцатой больнице — задача не такая уж сложная, а главное — приятная. Вы только извините ради Бога, что я вот так нагрянул к вам домой. Просто в больнице сказали, что вы дежурите только послезавтра, а ждать так долго я не мог.

— Ну, видите, я не очень-то вам и помогла, — сказала Наталья.

— Это как посмотреть, — сказал Семашко. — Если мы будем действовать с вами сообща, то думаю, в конце концов вытащим нашего героя из этой заварушки. Спасибо за кофе, — Семашко сунул сигареты обратно в карман и встал из-за стола. — Ах да, еще один вопрос! — вдруг вспомнил он. — Вам случайно не знакома фамилия Рыков?

— Рыков? — Наталья задумалась. — Вроде нет. А кто это?

— Да так, это еще один его приятель. Думаю, он может знать, где теперь искать Романа.

— Нет, точно не слышала, — уверенно сказала Наталья.

— Рыков? — переспросила Елена. — Ну конечно, слышала. Он был лучшим другом Глеба. Потом он погиб.

— Как погиб? При каких обстоятельствах? — спросил Обиходов.

— Это страшная история, — Елена заметно побледнела. — Нашли его машину, разбитую и полностью сгоревшую. А в ней он… Его опознали по зубам, — голос ее дрогнул.

— Он попал в аварию? — спросил Обиходов.

— Так сказали… Но Глеб не верил в это.

— А как считал Глеб?

— Глеб говорил, что его убили.

— Кто?

Елена пожала плечами, смахнув слезу.

Они сидели на маленькой очень чистой кухне, обставленной мебелью из ИКЕА. На холодильнике стояли несколько фотографий в рамках. Девочка в школьной форме. Пожилая пара, очевидно, родители. Сама Елена где-то на берегу моря. Еще какие-то старые черно-белые снимки. Мужчины на фото нет, отметил про себя Обиходов.

— А фамилия Барзеев вам что-нибудь говорит? — спросил он.

Елена задумалась:

— Что-то такое слышала. Кажется, это был бандит. Глеб рассказывал.

— Вы с ним не встречались?

— Нет, что вы! — воскликнула Елена. — Зачем же мне с ним встречаться?!

— Пожалуй, я должен объяснить кое-что, — сказал Обиходов. — В девяносто девятом году я работал в газете «Мир сенсаций», тогда к нам в редакцию пришло письмо от одного читателя, где рассказывалась довольно странная история. В этом письме упоминался капитан Рыков, Варфоломеев и даже вы.

— Вот как? — удивилась Елена.

— Вы ведь работаете библиотекарем?

— Сейчас уже нет. Но тогда действительно работала.

— На основе этого письма я тогда сделал серию материалов под названием «Небесная милиция». Может вы читали?

— Нет, — ответила Елена. — я эту газету не читала. Вы уж извините, — добавила она несколько смутившись.

— Да что вы, — махнул рукой Обиходов. — Правильно делали, что не читали. Просто странно все это. В этом письме было сказано, что вы устроились работать официанткой в ночной клуб, который принадлежал Барзееву.

— Официанткой?! В ночной клуб!? — улыбнулась Елена. — Ну это уже слишком!

— Не было такого? — растеряно произнес Обиходов.

— Конечно же, нет. Я работала в библиотеке, потом закончила бухгалтерские курсы и теперь работаю бухгалтером в одной торговой компании. В ночной клуб, надо же! — повторила она. — И вы что же, об этом написали в этой своей газете?

— Не совсем, — замялся Обиходов. — Только отчасти. Скажите, — поспешил он сменить тему, — а знаком вам был в то время молодой человек по имени Василий?

— Василий? — задумалась Елена. — А как его фамилия?

— Фамилию не знаю, — сказал Обиходов.

— Ну, вы знаете, так мне трудно вспомнить, — сказала Елена. — А что он делал, этот Василий?

— Он… — Обиходов кашлянул, подбирая слова. — Он видел сны. В частности, он видел во сне капитана Рыкова.

Елена внимательно посмотрела на Обиходова. Так смотрят на людей, которые внезапно обнаруживают признаки сумасшествия.

— Я понимаю, что это звучит несколько странно, — попробовал исправить положение Обиходов. — Но… если вы не знали Василия… значит, не знали.

После этой фразы он почувствовал себя еще более глупо.

— Значит, вы об этом писали в своей газете? — произнесла Елена с еле заметной улыбкой. — Как она, говорите, называется?

— «Мир сенсаций».

— «Мир сенсаций»! — повторила Елена. — Жалко, что я ее не читала.

— Поймите, Елена, — сказал Обиходов. — Мне самому это кажется полным бредом. И с самого начала казалось. Но почему- то именно сейчас, через столько лет, кое-какие факты начинают подтверждаться.

— Какие факты? — спросила Елена.

— Какие факты? — повторил Обиходов и подумал, что собственно и фактов-то никаких нет. — Ну, хотя бы то, — неуверенно произнес он, — что вы действительно существуете, и действительно работали в библиотеке.

— Да, — с улыбкой протянула Елена. — Это и в самом деле удивительный факт. Можно сказать, сенсация.

— Глупо все это, согласен, — кивнул Обиходов. — И Варфоломеева, значит, вы давно не видели?

— Давно, — вздохнула Елена. — Уж года три, наверное.

— И никаких вестей?

— Никаких, — Елена стала серьезной. — Он пил сильно. Когда напивался становился совершенно невыносимым. Глеб и сам это понимал. Понимал, что мучает меня и окружающих. В один прекрасный день пришел и сказал: «Ухожу, не ищите». И пропал. — На глазах Елены снова задрожали слезы. — Искали его, да все без толку.

Обиходов вздохнул.

— Извините меня, Елена, за то, что вот так заявился к вам. Действительно, глупо все вышло. Но я хочу вас предупредить. Может так получиться, что мой странный визит будет для вас не последним. К вам еще придут. Уже совсем другие люди. Они тоже будут вас расспрашивать и о Рыкове и о Варфоломееве. С этими людьми, которые придут, вам нужно быть очень осторожной. Они опасны.

Елена снова посмотрела на Обиходова с удивлением.

— Да понимаю, — поморщился Обиходов. — Вы думаете, что я опять несу чушь. Можете думать. Только давайте договоримся. Я оставлю вам свой телефон, если вы почувствуете, что в вашей жизни начали происходить какие-то странные вещи, или почувствуете опасность, или если просто вам понадобится помощь, любая помощь, позвоните мне. Хорошо?

— Хорошо, — пожала плечами Елена.

Обиходов достал из бумажника визитку.

— По рабочему телефону не звоните, на работе меня в ближайшее время не будет. Здесь есть мобильный и на всякий случай я запишу домашний. И прошу вас, Елена, — добавил Обиходов. — Отнеситесь серьезно к моим словам.

Обиходов вышел из подъезда и сел в машину. Двигатель не заводил, просто сидел, глядя в темноту прямо перед собой.

«Зачем я это делаю? — подумал он. — Зачем беспокою людей, выставляю себя сумасшедшим? Недоделанное дело, неоконченная книга… Бред! Капитан Рыков мертв. Барзеев, Варфоломеев, Барон — это все призраки, тени чьего-то безумия. Причем здесь я? Дудкин, Людочка, Коля… Иван Заморокин…»

Обиходов в который раз уже за последние дни начал вспоминать порядком подзабытые события пятилетней давности и вдруг подумал, что это было чертовски хорошее время. Славное время. Он препирался со старым чудилой Дудкиным, орал на Колю, стонал от наивности Людочки, сначала боялся, а потом не боялся и даже жалел Ивана. И был счастлив. Он жил настоящей жизнью. Чувствовал себя сильным, умным, нужным. В конце концов, он спас жизнь человеку! И даже не одному. Двоим, а то и троим. Ему удалось даже на какое-то время вернуть себе расположение любимой женщины. На какое-то время… На какое-то недолгое время… Все прошло, рассосалось, разошлось, как круги по воде. Теперь он опять занимается мелкой поденщиной, слушает бредни всяких Лукасов, тискает девушек на подземных стоянках. И вдруг сигнал, оттуда, из того счастливого времени! Капитан Рыков! Он, может, жив! Обиходов! Ты опять сможешь стать сильным, умным и главное — нужным! Эх…

Обиходов усмехнулся, завел мотор и плавно тронул машину с места. Еще погруженный в свои мысли он рассеяно скользнул взглядом вдоль ряда припаркованных у дома автомобилей. И вдруг резко ударил по тормозам. В пяти метрах от подъезда стоял знакомый серо-голубой «шевроле импала». Обиходов выскочил из машины, в два прыжка подбежал к «шевроле». Внутри он увидел того, кого и рассчитывал увидеть — своего двоюродного брата. Обиходов рванул дверь на себя и с ненавистью зашипел:

— Ты что здесь делаешь?

Левандовский, явно не ожидавший такого напора, растерянно поднял руки.

— Ничего, — пролепетал он. — Тебя жду.

— Следишь за мной, сволочь?!

— Да что ты, Жорж?!

— Я предупреждал, чтобы ты мне больше на глаза не попадался, — Обиходов выставил вперед указательный палец, словно хотел пригвоздить Левандовского. — Предупреждал?

— Жорж… — начал было Левандовский.

— Еще раз тебя увижу, шкуру спущу! — Обиходов захлопнул дверь, да так, что раритетный экипаж задрожал всеми своими хромированными накладками.

— Жорж! — услышал он голос брата. — Жорж, ну что ты, как маленький! Ну, успокойся, давай поговорим!

— Не о чем мне с тобой разговаривать, — бросил через плечо Обиходов.

— Жорж, я улетаю к Дудкину.

Обиходов остановился.

Через минуту они сидели в машине.

— Ты следишь за мной? — спросил Обиходов.

— Не слежу, Жорж, говорю же, не слежу! — всплеснул руками Левандовский. — Просто я ждал тебя здесь.

— А откуда ты знал, что я здесь буду?

— Я знал, что ты не успокоишься, после этой истории… Ну, после этого дурацкого розыгрыша. Пару дней будешь приходить в себя. Потом начнешь звонить в исследовательский центр Дудкина, там тебе скажут, что Дудкин уже давно работает не в Москве, а во Франции, ты начнешь копать дальше, проверять всех персонажей, упомянутых в дудкинском письме. Ты ведь раньше считал, что оно выдумано от начал до конца, а теперь вдруг окажется, что и Барзеев и Денисенко на самом деле существовали, правда уже давно мертвы. Самой доступной окажется Елена Одинцова. Узнать телефон и адрес ведь проще простого. И вот ты здесь. Правда, Елена тебе мало чем помогла. Варфоломеев пропал бесследно. Рыкова она считает погибшим, а тебя после этой встречи — сумасшедшим.

— Ты был у нее?

— Нет, — Левандовский покачал головой. — Это было необязательно. Семашко и так все выяснил, без визитов. Она ничего не знает.

— Семашко… — Обиходов усмехнулся. — Это он тебя сюда послал?

— Нет, Жорж, я сам.

— Прекрати! — махнул рукой Обиходов.

— Можешь мне не верить, — волнуясь, произнес Левандовский. — Можешь не верить. Я просто хочу предупредить, если ты решишь действовать самостоятельно, без них, то знай, что они ждут от тебя именно этого. Они готовы к этому, и у Семашко уже наверняка есть план на этот случай. Я не знаю какой, но он есть. Не лезь против них, Жорж. Будь хитрее. Пусть они думают, что ты с ними, что ты согласился поиграть в эту игру. За деньги или просто… ради интереса. Лучше, конечно, за деньги, так им будет понятнее. Ты найдешь своего Рыкова, Жорж! Я тебе помогу. Я не с ними, я с тобой. Я с тобой, брат!

 

14

Самолет приземлился в аэропорту Марселя около девяти вечера. За стеклом иллюминатора в обрамлении огней летного поля разгорался южный фиолетово-пунцовый закат. Моря не было видно, но по каким-то неуловимым признакам чувствовалось его близкое присутствие.

— Ну, слава Богу, долетели! — выдохнул с облегчением Левандовский. — Давай по последней, за счастливое приземление.

— Может, хватит пока? — предложил Обиходов. Впрочем, не очень твердо.

— Что мне ее с собой таскать? — Левандовский достал откуда-то из-под кресла большую почти допитую бутылку виски.

При этом он неприязненно покосился на их соседа, пожилого сухопарого немца, занимавшего кресло у прохода. Из-за него весь полет из Франкфурта пить приходилось почти украдкой. Как только взлетели, Левандовский произнес:

— Боюсь летать.

И тут же разлил «за удачный взлет». Естественно, предложили немцу. Тот вместо того, чтобы с благодарностью согласиться или вежливо отказаться, гневно задвигал своим острым старческим кадыком и начал что-то возмущенно выговаривать. Обиходов различил только «нихт» и «флюг».

— Что это он? — удивился Левандовский.

— Говорит, что со своим нельзя, — перевел Обиходов. — Как в советской столовой.

— Нельзя так нельзя, — сказал Левандовский. — Чего он так разволновался-то?

— Это он жизни учит, — определил Обиходов. — Немца хлебом не корми, дай кого-нибудь жизни поучить.

— Обложили, гады, — Левандовский тревожно глянул на завешанный шторкой проход, откуда время от времени появлялись люфтганзовские стюардессы, занудные и строгие, как учительницы немецкого языка в средней школе.

После того, как выпили, Левандовский сразу же спрятал бутылку под кресло. Потом еще несколько раз на протяжении трехчасового полета приходилось доставать ее из-под кресла, убедившись, что поблизости нет стюардесс. В какой-то момент в душе возмущенного этой унизительной процедурой Левандовского зародились сомнения.

— Может, мы зря прячемся? — сказал он. — Может, фриц сказал, не «вообще нельзя», а ему нельзя. Может, у него язва?

— Язва? У него? — порядком захмелевший уже Обиходов в упор посмотрел на немца. — Вряд ли. И потом, посмотри вокруг. Никто не пьет. Боятся.

Левандовский вытянул шею и осмотрел салон.

— Ты прав, боятся, — сказал он. — Давай еще по одной.

Бережно поддерживая друг друга, они вошли в здание аэропорта. Несмотря на поздний час, вокруг было полно народу.

— Куда теперь? — Левандовский крепко вцепился в локоть Обиходова, словно боялся потеряться.

— Нас должны встречать, — произнес Обиходов, осматриваясь. — Ага! Вон там!

В стороне от плотной толпы вновь прибывших и встречающих, у самого выхода, он заметил высокого брюнета в черных очках с листом бумаги, на котором маркером было написано «Mr Obikhodoff». Одной рукой Обиходов подхватил чемодан, другой — Левандовского и уверенно направился к выходу. Брюнет смотрел на приближающуюся парочку, оставаясь при этом совершенно невозмутимым. Обиходов успел рассмотреть его лицо. Хищный нос с горбинкой, тяжелый выдающийся вперед подбородок, покрытый сизой щетиной. Обиходов невольно замедлил шаг.

— Бон суар! — радостно произнес Обиходов заранее подсмотренную в разговорнике фразу.

Физиономия брюнета осталась непроницаемой.

— Мсье Оби… кодофф? — произнес он в два приема неестественно сухим, будто треснутым голосом.

— Точно, это я, — сказал Обиходов, глупо улыбаясь собственному отражению в темных очках собеседника. — Можно просто Жорж. А это вот Павел. Поль, по-вашему, — Обиходов указал на Левандовского.

Левандовский испуганно кивнул:

— Здрасьте.

— Жан-Люк, — коротко отрекомендовался француз, развернулся и направился на выход, скупым, почти незаметным движением руки, приглашая следовать за ним.

— И нам тоже очень приятно, — сказал Обиходов, обращаясь к его широкой удаляющейся спине.

После душного самолета пряный марсельский воздух показался восхитительно вкусным, теплым и нежным, как свежая сдобная булочка. Обиходову нравилось это чувство первых минут на чужой земле, когда все кажется волнующим и интересным, не то что воздух, даже асфальт, даже дорожные знаки и обыкновенный фонари. Однако, прислушиваться к приятным ощущениям не было времени, приходилось поторапливаться, чтобы не потерять из виду этого странного Жан- Люка. Тот уже стоял у серого микроавтобуса. Молча открыл багажное отделение, молча сложил туда чемоданы и своим фирменным жестом, куцым, как хвост бульдога, пригласил Обиходова и Левандовского садиться.

— Сколько ехать до места? — спросил Обиходов. — Хау лонг, э… Эг Мор… коман… комбьен… — начал он перебирать известные ему иностранные слова, помогая себе жестами.

Жан-Люк молча показал три пальца.

— Три часа, — догадался Обиходов. — Понятно, спасибо.

Дверь микроавтобуса с грохотом захлопнулась.

Пока петляли по узким проездам Левандовский все время неотрывно смотрел в окно, будто старался запомнить дорогу. Когда выехали на большое шоссе, он отчетливо произнес:

— Не нравится мне все это.

— Не переживай, — постарался успокоить его Обиходов. — Скоро будем в этом самом Эг Море. Выспимся хорошенько. Все будет нормально.

— Нормально, — как эхо повторил Левандовский. — А ты знаешь, что значит Эг Мор на местном наречии?

— Нет.

— Мертвая вода! — со значением произнес Левандовский. — Это, по-твоему нормально?

— Кто тебе это сказал?

— Никто не сказал, сам только что в путеводителе вычитал.

— Ну и что? — спокойно протянул Обиходов. — Мало ли как что называется. В Новгородской губернии есть деревня Сучьи Ямки. Так что там, по-твоему, должно происходить?

— Эг Мор, Камарг, названия-то какие! — никак не мог успокоиться Левандовский. — Лангедок! Тут такое понамешано! Еретики, крестоносцы, цыгане, соляные болота, степи. Это, может быть, самое гиблое место в Европе!

— Брось! — махнул рукой Обиходов. — Путеводители надо было на трезвую голову читать.

— Ты посмотри на нашего шофера! — зашептал Левандовский. — Это же типичный цыган!

— Ну и что?! — усмехнулся Обиходов.

— Смотри, он нас завезет. Найдут потом лет через пятьдесят, в соляных болотах.

— Брось, — повторил Обиходов. — Успокойся.

— Предчувствие у меня, Жорж, понимаешь? — продолжал Левандовский. — Нехорошее предчувствие.

— Чуть перебрал в полете. Это бывает.

— Ничего я не перебрал! — обиженно повысил голос Левандовский. — У меня интуиция такая, что на пятерых цыганок хватит. И сейчас эта интуиция не просто говорит, орет мне, как сержант на плацу: «Мотать надо отсюда! Мотать пока целы!».

— Это мы всегда успеем, — заверил Обиходов.

— Ты мне ответь только на один вопрос, — продолжал наседать Левандовский. — Почему Дудкин выбрал именно это место? Какая тут логика? От того же самого Марселя, но только направо, Лазурный Берег. Чудесные края! Канны, Ницца, Монте- Карло! Я там три раза был и еще готов ездить хоть до бесконечности. Но почему мы повернули налево? Что он забыл в этих степях?

— Вот завтра утром сам у него и спросишь, — сказал Обиходов, зевая.

— Дожить бы только до этого утра, — мрачно произнес Левандовский.

Он еще продолжал что-то бормотать про себя, но Обиходов уже не слушал. Долгий перелет, плавное покачивание микроавтобуса и уютное мелькание редких огоньков за окном сделали свое дело. Обиходов задремал.

Проснулся он от легкого толчка. Они остановились на посыпанной гравием площадке, освещенной фонарем. Свет фонаря выхватывал из густой темноты край лужайки с цветником, чуть дальше виднелся небольшой домик, стены которого были такими белыми, что казалось сами светились в темноте. Левандовский, видно, тоже заснул, потому что сейчас он энергично протирал глаза и вертел головой по сторонам.

— Что, приехали? — спросил он.

Жан-Люк вышел из кабины и, ни слова не говоря, направился в белый домик.

— Куда это он? — спросил Левандовский.

— Понятия не имею, — ответил Обиходов.

— Может, сбежим пока не поздно?

Обиходов открыл дверь и вышел. С удовольствием размял затекшие от долгого сидения ноги и потянул спину. Со всех сторон из темноты доносился густой стрекот. Он совсем не походил вялую флегматичную возню родных кузнечиков, это был яростный страстный ор. Мириады невидимых маленьких созданий изо всех сил старались перекричать друг друга, чтобы сообщить миру свою, именно свою весть.

— Послушай-ка, цикады! — с восхищением произнес Обиходов.

— А мы что, приехали уже? — Левандовский осторожно высунулся из микроавтобуса. С момента прилета он почему-то начал изъясняться в основном вопросами. Даже не особенно требуя ответов на них.

Жан-Люк появился через пару минут. Он нес в руках два ключа с большими деревянными брелоками. Один ключ он молча вручил Обиходову, другой Левандовскому.

— А это зачем? — не удержался от вопроса Левандовский.

Жан-Люк открыл багажное отделение, предлагая забрать чемоданы, и пригласил последовать за ним по выложенной каменными плитками дорожке в темноту.

— Куда это мы? Что это? — слышал Обиходов за спиной голос Левандовского.

Они подошли к домику в средиземноморском стиле с белеными стенами, верандой и черепичной крышей. У дома было два входа, слабо освещенные изящными фонариками из кованного железа. На массивных деревянных дверях значились цифры 13 и 14. Обиходов посмотрел на свой ключ. Номер 14.

— Тринадцать! Я так и знал! — раздался трагический возглас Левандовского. — Все одно к одному.

— Давай поменяемся, — предложил Обиходов.

— Ты это серьезно? — спросил Левандовский.

— Конечно.

Левандовский посмотрел на безмолвного Жан-Люка, словно ждал от него подсказки, и сказал:

— Нет, видно придется мне пить эту чашу до дна.

— Как знаешь, — сказал Обиходов. Он тоже повернулся к Жан-Люку. — Ну, как говорится, мерси. Спасибо за все.

Жан-Люк молча кивнул и отправился восвояси.

— Заметь, он даже ночью не снимает темные очки, — прошептал ему в след Левандовский. — Жуткий персонаж, типичный убийца. Слушай, Жорж, ты правда согласен поменяться номерами?

— Говорю же, согласен. Что ты не успокоишься никак!

— Я просто не хотел, чтобы мы менялись при этом цыгане, — шепотом объяснил Левандовский.

— Ты думаешь, что ночью он придет душить именно тебя, а не меня? — так же шепотом спросил Обиходов.

Вопрос поставил Левандовского в тупик. Он думал несколько секунд, потом произнес:

— Ты прав. Не стоит меняться.

Обиходов вошел в номер и зажег свет. Обстановка была простая, уютная, нарочито деревенская. Большая кровать, плетенное кресло, темные деревянные балки под потолком, белые стены с заботливо сохраненными неровностями. На стене картинка с крестьянками в сабо на фоне подсолнухового поля. На столе ваза с фруктами и записка, листок дорогой рельефной бумаги с красиво отпечатанным на компьютере текстом. Слава Богу, на русском.

«Уважаемый господин Обиходов, — говорилось в послании. — Мы безмерно счастливы приветствовать Вас в научно-рекреационном центре „Камарг“. Надеемся, что Ваше пребывание здесь будет приятным и полезным. Со своей стороны мы постараемся сделать для этого все возможное.

Директор научно-рекреационного центра „Камарг“ Теодор Дудкин».

С наилучшими пожеланиями,

Обиходов усмехнулся, взял из вазы огромную сочную грушу и смачно надкусил ее. После душа он с наслаждением растянулся в огромной, почти бескрайней кровати. Постель пахла лавандой и свежескошенным сеном.

— Франция! — не удержался и вслух произнес Обиходов.

Он погрузился поглубже в подушки, но сон не шел. Голова гудела от перелета и переезда. Обиходов протянул руку и взял с ночного столика пачку рекламных буклетов. Большинство буклетов было на французском, так что Обиходову оставалось только рассматривать картинки и искать знакомые слова. Некоторые отдельные слова удавалось складывать в фразы.

«Камарг — уникальный природный парк в дельте Роны». «Более 400 видов птиц». «Большие колонии фламинго». «На фермах выращивают знаменитых камаргских быков». «Цветы соли» — какая-то особо выдающаяся соль, которую добывают на местных соляных озерах.

Среди прочих попался один буклетик на русском.

«Нравственное здоровье за двенадцать занятий. Революционный метод эффективной гармонизации личности» — прочел Обиходов. И дальше:

«Научно-рекреационный центр „Камарг“ предлагает комплексные программы по морально-нравственному оздоровлению: „Духовные ценности: методики обретения, сохранения и преумножения“, „Средства формируют цель: новые подходы к достижению успеха“. Специальное предложение для корпоративных клиентов „Высоконравственный коллектив — залог процветания компании“. Стоимость курса включает в себя четыре часа занятий в день, проживание на полном пансионе с трехразовым питанием, две экскурсии».

— Ай да, Дудкин! — усмехнулся Обиходов.

Шум в голове наконец-то поутих. Обиходов выключил свет и заснул, легко и безмятежно, как в детстве.

 

15

Солнечный свет лежал пятнами на столе среди кофейных чашек, тарелок и салфеток, как будто его тоже подали к завтраку. Утренний воздух, казалось, звенел от собственной чистоты и прозрачности. Летучие паутинки сверкали в нем, как хрустальные молнии.

— Рай, — умиленно сказал Левандовский, макая круассан в кофе. — Настоящий рай. Мы в раю, Жорж.

Обиходов кормил крошками воробьев, чистых, откормленных, будто бы породистых. Они даже чирикали как-то особенно, не скандально, как московские, а весело, почти мелодично. Впрочем, Обиходов не разделял их игривого настроения. После бутылки, выпитой в самолете, болела голова и ныла печень.

На дорожке среди розовых кустов появился человек в светлом льняном костюме свободного кроя и элегантной соломенной шляпе с цветной лентой. Присмотревшись, Обиходов в первое мгновение не поверил своим глазам. Это был Дудкин. Обиходов запомнил его неопрятным жалким стариком в нелепом одеянии Людочкиного дедушки. А тут, шляпа, белоснежная рубашка, легкая походка — виконт на утренней прогулке. Дудкин заметил изумление Обиходова и, очевидно, был очень доволен произведенным эффектом.

— Здравствуйте, гости дорогие! — произнес он нараспев еще за несколько шагов. — Добро пожаловать в наши пенаты!

Обиходов и Левандовский, как по команде, встали из-за стола.

— Очень рад вас видеть, Георгий! — демонстрируя необыкновенную сердечность, Дудкин обнял еще не пришедшего в себя от удивления Обиходова. — Очень рад!

— Я тоже, — только и смог вымолвить в ответ Обиходов, у которого к тому же перехватило дыхание от запаха дорогого парфюма, которым, как облаком, окутал его Дудкин.

— Ну а вы, надо полагать, Павел? — Дудкин устремил свой сияющий радостью взор на Левандовского. — Мне сказали, что вы театральный режиссер. Большая честь для нас! Очень, очень приятно!

Левандовский был явно смущен таким приемом, он тряс руку и повторял:

— Весьма рад, весьма рад.

— Не возражаете, если я к вам присоединюсь? — спросил Дудкин.

— Ну что вы! Окажите честь! — Обиходов перенял новую Дудкинскую манеру общения и помимо воли начал изъясняться куртуазными оборотами.

— Мари, ан кофэ сильвупле! — щелкнул пальцами Дудкин, обращаясь к официантке. В лучах солнца ярко блеснул перстень с бриллиантами на безымянном пальце его руки. — Ну-с, — сказал он, усаживаясь за столик. — Как долетели?

— Спасибо, хорошо, — сказал Обиходов. Он не переставал поражаться перемене, которая произошла с Дудкиным. С его лица куда-то подевалась не только клочковатая щетина, но и многочисленные старческие жилки, пятнышки, узелки и бородавки. Морщины разгладились и сложились в благородный рисунок. Кожа приобрела здоровый красно-бурый оттенок, наводящий на мысли о парусах и яхтах. Зубы сверкали белизной.

— Жан-Люк вас встретил? — поинтересовался Дудкин. — Без проблем?

— О! Совершенно никаких проблем, — произнес Обиходов, сам себе удивляясь, зачем он вставил это «О!».

— Жан-Люк немножко странный, вам не показалось? — сказал Дудкин, обращаясь к Левандовскому.

— Ну что вы! — Левандовский осекся. — Совершенно нормальный, такой… хм… спокойный.

— Павлу показалось, что он похож на цыгана, — вставил Обиходов.

— Вот как! — смеясь, воскликнул Дудкин, в то время как Левандовский сверлил Обиходова укоризненным взглядом. — Вот что значит человек искусства! Профессиональное чутье! Жан-Люк действительно цыган. Житан, как их здесь называют. Они в этих краях живут уже много-много веков. Сейчас уже, конечно же, никуда не кочуют. А весной и летом устраивают очень красочные праздники. Недалеко отсюда, в деревушке Сен-Мари-де-ля-Мэр. Жан-Люк — добрейший малый, он мне много в чем помогает. Но выглядит, согласитесь, зловеще!

— Есть немного, — сказал Обиходов.

— Это как театр! — Дудкин повернулся к Левандовскому. — Вы меня понимаете, Павел?

— О да! Конечно! — быстро согласился Левандовский.

— А как вы устроились? — заботливо спросил Дудкин. — Как вам ваши номера, достаточно комфортные? Может, что-то нужно еще?

— Чудесные номера! — воскликнул Левандовский. — Чудесно устроились! Волшебное место!

— А как вам, Георгий? — обратился Дудкин к Обиходову.

— В самом деле, все замечательно, — сказал Обиходов. — Мы вам очень благодарны, Теодор… Леопольдович, что вы так любезно согласились нас принять. Честно говоря, мы даже и не рассчитывали…

— Ну, что вы! Что вы! — замахал руками Дудкин. — Какие пустяки. Вы знаете, Георгий, на самом деле, это я вам благодарен.

— За что же? — удивился Обиходов.

Дудкин помедлил с ответом, размешивая ложечкой кофе.

— Я, признаться, часто вспоминаю ту историю, которая с нами приключилась тогда, пять лет назад. Вспоминаю с удовольствием. Хотя в этой истории были… разные моменты. Вы, наверное, тоже их помните. Забавная история, да… — Дудкин усмехнулся. — Честно говоря, я и сам собирался вас разыскать, но все, знаете, колебался. А когда получил от вас весточку, да еще с сообщением, что вы собираетесь приехать! Это уж был подарок судьбы!

— Да уж, — произнес несколько смущенный Обиходов, больше не найдя, что сказать.

— Не душно вам было ночью? Вы разобрались с кондиционером? — проложил расспросы Дудкин.

— Да разобрались, — сказал Обиходов. — Кстати, в номере мне попалась любопытная брошюрка. О вашем центре. Там было сказано что-то о… нравственности, какие-то программы необычные. Что это?

— Это как раз то, чем мы здесь занимаемся, — с улыбкой сообщил Дудкин. — Наш центр не просто необычный, он уникальный. Другого такого в мире нет.

— Так чем вы все-таки занимаетесь? — спросил Обиходов. — Если это не секрет, конечно.

— Какой уж тут секрет! — воскликнул Дудкин. — Напротив! С удовольствием все расскажу и покажу. Для вас, Георгий, как для журналиста, это будет весьма интересный материал. Если пожелаете, можете даже написать об этом. В рекламе я особо не нуждаюсь, но для любого честного бизнеса паблисити, как это называют американцы, лишним не бывает. Правильно я говорю? — Дудкин засмеялся.

Обиходов вежливо улыбнулся в ответ:

— Так вы что, на этом деньги зарабатываете?

— Совершенно верно! — сказал Дудкин. — Удивлены?

— Есть немного, — признался Обиходов. — Никогда не слышал, что на нравственности можно заработать. Как вам это удается?

— На самом деле, ничего удивительного, — продолжил Дудкин. — Ответьте мне на один простой вопрос. Чем определяется ценность той или иной вещи?

Обиходов напрягся, пытаясь вспомнить университетский курс экономики.

— Издержками и затратами… — произнес он почти наобум.

— Себестоимостью, — вставил Левандовский.

— Это не экономический вопрос, а житейский, — подсказал Дудкин. — Не нужно усложнять.

Обиходов пожал плечами.

— Не буду вас мучить, — сказал Дудкин. — Ценность вещи определяется ее редкостью. Относительной редкостью. Почему именно золото, а не, например, медь считается драгоценным металлом? Потому что золото — гораздо более редкий металл, чем медь. Платина — еще более редкий и потому более ценный. Почему картины Ван Гога стоят миллионы долларов?

— Потому что Ван Гог — гениальный художник, — ответил Левандовский.

— Правильно, — согласился Дудкин. — А сколько картин осталось после него? Несколько сотен. Причем абсолютное большинство из них никогда не будут выставлены на продажу, потому что принадлежат крупным музеям. На самом деле есть всего лишь несколько картин Ван Гога, возможно, десяток, которые когда-либо могут быть проданы. А если бы после гениального Ван Гога осталось несколько тысяч картин и каждую из них можно было бы купить? Стоили бы они миллионы?

— Пожалуй, нет, — подумав, сказал Левандовский.

— А какая связь между Ван Гогом и вашим предприятием? — спросил Обиходов.

— А такая, что я тоже имею дело с вещами очень ценными, в виду их чрезвычайной редкости в наши дни.

— Например?

— Например, щедрость. Или бескорыстие.

Обиходов чуть не поперхнулся кофе.

— Вы торгуете бескорыстием?

— Не торгую. Скорее, помогаю обрести. При помощи специальных разработанных мною методик.

— И люди платят за это деньги?

— Платят, — Дудкин самодовольно улыбнулся. — И немалые, прошу заметить. Среди моих клиентов, я их называю гостями, есть очень разные люди. Для одних — это действительно, что-то вроде причуды. Способ заткнуть за пояс соседа, лишняя возможность козырнуть собственной оригинальностью. Но таких меньшинство. Большинство моих гостей относится к обучению очень серьезно. Они пришли к необходимости нравственного совершенствования вполне сознательно, путем самостоятельных размышлений и наблюдений за жизнью.

— Это связано с религией! — догадался Обиходов.

— Ни в коем случае! — сказал Дудкин. — Никакой метафизики. Мы в своей работе не используем понятий Бога, греха, загробной жизни и тому подобного. Мы не отвергаем веру, не спорим с религиозными догматами. Просто мы предлагаем другие способы достижения цели. Используем другую систему координат, другой набор инструментов, другой язык. Мы говорим о нравственных категориях на самом понятном для бизнесменов языке ценностных отношений. Подлость стоит дешево, потому что распространена практически повсеместно, а великодушие, наоборот, стоит дорого, потому что встречается крайне редко. Великодушный и благородный человек в конце концов становится более сильным, счастливым и во всех отношениях богатым, чем подлый и жадный.

— Хотите сказать, что можете заставить бизнесменов стать щедрыми и великодушными?! — усомнился Обиходов.

— Нет, — спокойно ответил Дудкин. — Я никого не заставляю и даже не убеждаю. Ко мне приходят люди, которые уже сами это поняли, самостоятельно. Мне не задают вопрос: «Зачем это надо?», мне задают вопрос: «Как это сделать?». И я, в меру моих сил и возможностей, помогаю найти на этот вопрос ответ. Методика, которую я создал не имеет аналогов в мире. Просто потому, что, кажется, никто еще всерьез не ставил таких задач. Судите сами, существует много психологических систем, тренингов, которые готовят человека для быстрого достижения успеха в бизнесе, они учат быть агрессивным, напористым, где-то безжалостным. Учат добиваться своего практически любой ценой, подчинять своей воле других людей. А теперь представьте, что человек уже добился успеха, получил все, что хотел, заработал денег, которых хватит и ему, и детям. Конечно, многие на этом останавливаться не собираются, для них делание денег превращается в некий спорт, сумму на банковском счету они воспринимают как цифры на табло стадиона — чем больше, тем лучше. Но есть люди, и таких немало, которые говорят: «Стоп! Хватит! Пора начинать жить». И тут появляются проблемы, почти такие же, как у солдат, вернувшихся с войны, и неспособных вписаться в мирную жизнь. Агрессия, напористость, жесткость — этого больше не нужно, это мешает. Но как от этого избавиться? По идее каждый Дейл Карнеги и Рон Хаббард, которые своими книгами превращали людей в машины по зарабатыванию денег, должны были научить людей выходить из этого состояния, когда цель уже достигнута. Но они же этого не сделали. Вот и приходится нам здесь исправлять чужие недоработки.

— И много у вас клиентов? — спросил Обиходов.

— Достаточно, — сказал Дудкин. — Со временем становится все больше. Происходят какие-то совершенно неожиданные вещи. Изначально я рассчитывал на работу с индивидуалами, а последнее время ко мне все чащи поступают заявки от больших компаний, которые готовы присылать сюда своих сотрудников целыми отделами. Оказывается, есть целые отрасли, где быть добрым, отзывчивым и благожелательным, не просто хорошо, а экономически выгодно! А честность! Увы, сегодня — это практически исчезающее качество в бизнесе. А между тем, все компании хотели бы иметь в своем штате честных сотрудников.

— И вы можете сделать человека честным? — спросил Обиходов не без сарказма.

— Есть методики, — ответил Дудкин несколько уклончиво. — Мы проводим специальные занятия.

— И есть результат?

— Результатом является то, что в итоге клиент остается доволен, — сказал Дудкин. — Это же психология, дорогой Обиходов, а не выращивание кур. Вы знаете, существует масса тренингов «Как добиться успеха», «Как научиться продавать», «Как нравиться женщинам». Кто оценивал их результат, и как его оценивать? Сотрудники крупных корпораций осенью за счет компании едут куда-нибудь в Австрию на тренинг по еще более интенсивному зарабатыванию денег, а весной сюда, в Камарг, морально и нравственно совершенствоваться. В итоге получается гармония. Все счастливы.

— Это очень интересно! — сказал Левандовский, все это время он слушал Дудкина с большим вниманием. — А можно посмотреть, как проходят занятия?

— Конечно! — сказал Дудкин. — Правда, большинство наших занятий индивидуально и присутствие посторонних на них не желательно. Но мы проводим и групповые мероприятия. Одно из них как раз сейчас начнется в нашем Японском уголке. Если вы закончили с вашим завтраком, можно пойти и тихонько посмотреть. Заодно я покажу вам наш центр.

То, что называлось научно-рекреационным центром «Камарг» представляло собой обширную территорию в несколько гектаров. Со стороны дороги она была огорожена невысоким забором, сложенным из неотесанных камней. Посыпанная хрустящим гравием дорожка вела от ворот к большому одноэтажному дому. С одной стороны дома находилась служба размещения, а с другой ресторан с настоящим очагом посередине зала, оснащенным массивной медной вытяжкой, с тележными колесами, граблями и молотилками, живописно развешанными по стенам. Гости центра жили в отдельных домиках, окутанных цветущим плющом. Каждый дом имел собственный задний дворик, куда можно было выйти прямо из комнаты, с кусочком ухоженной лужайки, розовыми кустами и парой кресел под зонтиком. К этому прилагался вид, куда каким-то непостижимым образом не попадали соседние домики, а лишь деревья, кусты и бескрайние зеленые дали в просветах между ними. Бассейн с ослепительно голубой водой, лежаками и баром, а также теннисный корт были убраны с глаз долой, на задворки и спрятаны за непроницаемыми стенами кустарника. Местной гордостью был сад, занимающий две трети территории. Один из бывших владельцев этой земли много путешествовал по свету, из всех своих путешествий он привозил ростки деревьев и кустарников и высаживал в своем саду. Сад этот получился таким замечательным, что даже когда земля в округе резко подорожала и на каждой свободной пяди люди стремились устроить отель или по крайней мере кемпинг, никто не решился пустить сад под топор. В конце концов он превратился в местную достопримечательность и даже попал в путеводители. Сад назывался Английским, потому что при помощи многолетнего тщательного ухода удалось добиться ощущения легкой романтической запущенности. Земляные дорожки с аккуратными каменными бордюрчиками разбегались во все стороны, теряясь в густых зарослях. В глубине зарослей таилось немало сюрпризов. Один из них — развалины рыцарского замка. Точнее, развалинами это назвали для туристов, на самом деле замок был не достроен и рыцарским, вообще-то говоря, не был. Опять-таки, кто-то из прежних владельцев решил устроить в Английском саду ресторан в виде рыцарского замка, но не рассчитал финансовых возможностей и разорился, успев построить только стены с декоративными башенками. Дудкин сказал, что очень долго искал подходящее место для своего центра, но как только увидел сад и замок, сразу решил, что центр будет здесь, чего бы это не стоило.

— И вы что же, купили все это? — спросил Обиходов.

— Взял в аренду, — загадочно улыбаясь ответил Дудкин.

В дальнем конце сада ждал еще один сюрприз. На просторной лужайке с пригорком был устроен сад камней в японском духе.

— А вот это уже наша работа, — с гордостью заявил Дудкин. — Японский уголок.

Гладкие серые валуны, миниатюрные деревца, проплешины голой земли на фоне южнофранцузской природы смотрелись несколько диковато.

— А зачем здесь нужен Японский уголок? — не удержался от вопроса Обиходов.

— Это важная часть нашей программы, — сказал Дудкин. — Сейчас начнется занятие и сами все увидите.

Из зарослей вышла группа людей, человек восемь, мужчины и женщины, в шортах и майках, напоминавшие обычных туристов. Весело и непринужденно переговариваясь, они полукругом расселись среди камней на специально подстеленных ковриках. Разговоры смолкли. Люди сидели и смотрели на камни.

— Медитируют? — шепотом спросил Обиходов.

— Нет, — так же шепотом ответил Дудкин. — Они пробуют почувствовать себя маленькими.

— Как это?

— Японский сад камней так устроен, — пояснил Дудкин, — что позволяет человеку ощутить себя маленьким. Маленькие деревья, камни, песок. Нужно постараться стать частью этого… маленькой частью.

— А зачем? — спросил Обиходов.

— Есть такая теория, что главная проблема современного человека в том, что он чувствует себя слишком большим. Себя чувствует большим, а окружающий мир — маленьким. Нужно наоборот. Человек маленький, а мир — огромный. Это путь к гармонии. Японцы почему так долго живут?

— Рыбу едят.

— Не будьте наивным, при чем здесь рыба! Они чувствуют себя маленькими и исходя из этого строят свои отношения с миром. У них и процент психических заболеваний очень низкий. Честность и порядочность — просто феноменальные.

— Значит, если смотреть на камни, можно стать честным и порядочным?

— Можно почувствовать себя маленьким, — повторил Дудкин. — А за одно и менее циничным. Кстати, вам, Обиходов, это не помешало бы. Хотите попробовать?

— Спасибо, в другой раз.

— А я хочу, — неожиданно сказал Левандовский. — Можно?

— Конечно! — обрадовался Дудкин. — Творческим людям все надо испытать на себе. Пойдемте, я вас провожу.

Он мягко подхватил Левандовского под локоть и повел к камням. Там усадил на свободный коврик и, склонившись над его ухом, принялся что-то объяснять, подкрепляя слова экспрессивными жестами. Левандовский сосредоточенно слушал, стоя на коленях и смирно сложив руки, и лишь слегка кивал головой. Он походил на борца, которому тренер-сенсей дает последние инструкции перед схваткой.

— Только прошу не превратите моего брата в зомби, — сказал Обиходов, когда Дудкин вернулся.

— Вы все шутите, — Дудкин снял шляпу и отер платком пот со лба. — Поди уже и заголовок придумали, «Зомби из Камарга», что-нибудь в этом духе, да? В вашем «Мире сенсаций» такое любят.

— Я там уже давно не работаю, — сказал Обиходов. — И, поверьте, приехал сюда не за материалом.

— А за чем же? — простодушно спросил Дудкин.

— Я хотел бы поговорить с вами о капитане Рыкове, — сказал Обиходов. — Это не для печати, это лично для меня.

Дудкин на мгновенье замер. Потом медленно надел шляпу и спрятал платок в карман.

— И что же вас интересует? — спросил он.

— Все, — ответил Обиходов. — Как к вам попала информация о нем, какие еще люди с ним связаны.

На лице Дудкина появилась едва уловимая усмешка.

— Помнится, пять лет назад вас это не очень интересовало, — сказал он.

— Обстоятельства изменились, — сказал Обиходов.

— Что ж, — произнес Дудкин со вздохом. — Отчего ж не поговорить? Только не сейчас. Сейчас я немного занят. Давайте вечером. Я вам расскажу о капитане Рыкове, а вы мне расскажите о своих обстоятельствах. Договорились? — Дудкин слегка прищурившись посмотрел на Обиходова. Обиходов встретил этот взгляд. Он постарался поглубже заглянуть в глаза Дудкина, чтобы увидеть хотя бы там не напыщенного болвана, разыгрывающего из себя виконта, а прежнего эксперта — вздорного, чудаковатого, скандального, но в целом довольно милого и забавного старика. И ему показалось, что в этих глазах на долю секунды мелькнула знакомая искорка веселого безумия. Обиходов мысленно вздохнул с облегчением.

— Договорились, — ответил он.

— А сейчас, с вашего позволения, я поручу все дальнейшие заботы о вас нашей Анечке и за сим откланяюсь.

 

16

Анечка, девушка лет двадцати трех, очень походила на француженку. Не такую, какие на самом деле живут во Франции, а такую, какой ее представляют мужчины остального мира. А именно: прическа каре, ярко выраженная талия, тонкие лодыжки, яркие губы, не слишком развитая грудь, выражение лица слегка капризное. У Анечки все это было в наличии, вдобавок она слегка картавила, совсем чуть-чуть, что только добавляло ей шарма. Держалась она легко и непринужденно. Когда Дудкин представил ей Обиходова, она протянула ему руку для пожатия и сказала:

— Очень приятно.

А смеющиеся глаза ее в этот момент говорили:

«Я знаю, ты немедленно захочешь за мной приударить. Попробуй, но на многое не рассчитывай».

— Анечка, отвезет вас в Эг-Мор, — сказал Дудкин. — Посмотрите старый город, пообедаете. Павел к вам присоединится, когда закончит занятия. Его привезет Жан-Люк. Так что увидимся вечером, за ужином. — Дудкин многозначительно посмотрел на Обиходова, и элегантно отсалютовал коснувшись пальцами поля шляпы.

Через несколько минут Анечка и Обиходов уже катили по залитой солнечным светом дороге на маленьком легкомысленном «Ситроэне Саксо». Анечка вела машину, так же как и разговаривала, весело и непринужденно.

— Дудкин сказал, что вы знаменитый журналист, — сказала она.

— Это преувеличение, — хмыкнул Обиходов.

— Не скромничайте. Дудкин редко о ком-нибудь хорошо отзывается, а о вас он отзывался очень хорошо. Вы о нас будете писать?

— Вряд ли, — сказал Обиходов. — Я сейчас в отпуске.

— Значит, вы пишете книгу?

Обиходов рассмеялся:

— Почему вы так решили?

— Если знаменитый журналист говорит, что он в отпуске, значит, он пишет книгу.

— Удивительная проницательность, — заметил Обиходов. — Ну а чем здесь занимаетесь вы?

— Моя должность называется «координатор специальных проектов».

— И какие же проекты вы координируете?

— В данный момент везу вас на прогулку.

Дорога бежала мимо утопающих в цветах домов, мимо ферм с пасущимися в загонах лошадьми, мимо спрятанных за деревьями кемпингов, мимо придорожных ресторанчиков. Цвета были такими яркими, что предметы теряли свои очертания, границы размывались. «Вот откуда взялся импрессионизм, — подумал Обиходов. — Все дело в солнце… и в количестве выпитого накануне».

Впереди показались высокие крепостные стены, сложенные из серого камня.

— Вот и Эг-Мор, — сказала Анечка, она лихо зарулила на стоянку. — Приехали.

— Эг-Мор означает «мертвая вода»? — спросил Обиходов.

— О! Да вы у нас знаток древних языков! — воскликнула Анечка.

— Это не я, — скромно заметил Обиходов. — Это мой ученый брат вычитал в каком-то путеводителе.

— Все правильно, «мертвая вода».

— И откуда такое название? — Обиходов задрав голову посмотрел на крепостные башни, осаждаемые туристами.

— Может быть от соляных озер, которые здесь повсюду, — сказала Анечка. — А может из-за этой истории с крестовым походом.

— Какой истории?

— Ваш ученый брат разве вам не рассказал?

— Должно быть не успел.

— Ну тогда начинаем экскурсию, — Анечка сложила ладони у груди, как заправский экскурсовод. — Прямо перед вами вы видите крепость Эг-Мор. Здесь в тринадцатом веке, точнее в 1248 году французский король Людовик Девятый, по прозвищу Луи Святой, собрал верных рыцарей, чтобы отправиться в крестовый поход. В то время море подступало к самым стенам крепости. Рыцари планировали спокойно погрузиться здесь на корабли и плыть в Палестину, отвоевывать Иерусалим у неверных. Однако, когда уже все было готово, произошло невероятное событие. Море вдруг отступило на несколько километров. Это было дурным предзнаменованием. Рыцари зароптали, многие требовали отменить поход, но Луи Святой был непреклонен. Он приказал рыть канал, чтобы соединить крепость с морем. Канал существует до сих пор. Если вы посмотрите направо, вы его увидите.

— А зачем было рыть канал? — спросил Обиходов. — Можно было дойти до моря пешком и там погрузиться на корабли.

— Хм, — озадаченно произнесла Анечка. — Наверное, они не торопились. Тем более, что все равно все закончилось плохо. Когда армия прибыла на Святую Землю, испуганные сарацины тут же без всякого боя предложили вернуть Иерусалим христианам в обмен на то, что крестноносцы отправятся домой. Но Луи Святого это не устроило. Он же приехал сражаться! Поэтому он решил завоевать Каир. По пути в Египет большая часть крестоносцев умерла от болезней и голода. Обессиленных и изможденных рыцарей во главе с несчастным Луи сарацины захватили в плен. Самого Луи отпустили с тем, чтобы он привез выкуп за пленных рыцарей. Король выкупил своих товарищей за какие-то совершенно баснословные деньги. В общем, из всех крестовых походов этот, седьмой по счету, наверное был самым неудачным. Тем не менее Луи Святого здесь очень почитают. Считают храбрым и бескорыстным, настоящим рыцарем.

— Прекрасная история, — сказал Обиходов. — Очень поучительная.

— Пройдемте в крепость, — пригласила Анечка. — Справа вы видите башню, в которой в период религиозных войн держали в качестве заложниц пленных жен гугенотов. Несчастных женщин почти не кормили, внутрь не поступал дневной свет. Духота, спертый воздух. Зимой холод, летом чудовищная жара. Чтобы получить свободу бедняжкам всего-то было нужно отречься от своих мужей и своей веры. Но мужественные женщины терпели эти чудовищные лишения годами, умирали, но не предавали своих любимых.

— Тоже очень поучительная история, — признал Обиходов.

— Если хотите, можем зайти внутрь, там сейчас музей, — предложила Анечка.

— Это не обязательно, — сказал Обиходов, глядя на очередь томящихся перед входом туристов. — Вы и так все замечательно описали.

— Можно подняться наверх, на стену, полюбоваться чудесными видами.

Обиходов вновь замялся.

— Честно говоря, Анечка, я не совсем хорошо себя чувствую. У меня… обезвоживание организма. После перелета, — сказал он, сам подивившись сколько разных имен можно придумать для обыкновенного похмелья. — Хотелось бы выпить чего- нибудь прохладительного… например, вина.

— О, конечно! — радостно воскликнула Анечка. — Здесь прекрасное вино. Из долины Роны. Вы пробовали?

— Пока не имел такого счастья.

— Нужно обязательно попробовать! Внутри крепости есть одно симпатичное местечко, — Анечка решительно двинулась по узкой средневековой улице, мимо старинных домов, первые этажи которых были заняты сплошь сувенирными лавками. Майки, бейсболки, полотенца, кресты, жестяные рыцарские доспехи. В редких промежутках между развалов этого добра попадались кафе со столиками, вынесенными на улицу. За столиками, защищенными от солнца полотняными навесами, сидели счастливые люди, пили кто кофе, кто минеральную воду, а кто и вино, и беспечно разглядывали снующую по улице толпу.

Обиходов, окончательно прибитый жарой, с удовольствием бы плюхнулся на первый попавшийся свободный стул, главное, чтобы он стоял в тени, но Анечка шла все дальше и дальше. Они свернули с главной улицы. Здесь уже было мало магазинов и гораздо меньше народу. Дома были разноцветными, желтыми, розовыми, голубыми. Словно здесь снимали детское кино. В открытом окне рядом с горшком с геранью сидел кот.

— Обратите внимание на архитектуру, — сказала Анечка. — Очень интересное смешение стилей.

— Угу, — кивнул Обиходов. — А куда мы направляемся? Надеюсь, не в Палестину.

— Уже близко.

Они еще раз свернули за угол и оказались в тенистом дворике. Цветущий плющ вился по стенам и по натянутым наверху веревкам, образуя живой полупрозрачный полог. Прямо на брусчатке было расставлено несколько столиков. Журчал маленький декоративный фонтанчик. Обиходов едва сдержался, чтобы не припасть к нему.

— Есть места, нам повезло, — радостно сказала Анечка. — Правда здесь здорово?

— Супер! — только и смог произнести Обиходов.

Они наконец-то уселись.

— Жарко, — сказал Обиходов, отдуваясь.

— Это еще не жарко, — успокоила Анечка. — В июле и августе здесь гораздо жарче. Представляете, каково было бедным женам гугенотов сидеть в башне. Но я смотрю, история вас не очень интересует. Правда, Георгий?

— Не люблю достопримечательностей, — сознался Обиходов. — Все эти развалины, крепости, башни. Они везде одинаковые. И везде куча народу. Немцы, японцы, американцы. Фотографируют что-то без конца. Очереди. Дети. И обязательно жара.

Подошел улыбчивый официант со смазанными гелем волосами.

— Что будем пить? — спросила Анечка. — Белое или розовое?

— Мне все равно. Честно говоря, в вине не сильно разбираюсь. Но всегда хотел… В смысле, разобраться.

— Тогда начнем с белого, хорошо?

— Замечательный план! — сказал Обиходов, заметно воодушевившись. Особенно ему понравилось слово «начнем».

Анечка заговорила с официантом по-французски. При этом малый без конца улыбался и кокетливо гримасничал, словно девица. На французском Анечка говорила замечательно. Ее грассирующее «р» будто окунулось в родную стихию и весело резвилось, прыгая из слова в слово. Получалось даже довольно волнующе. «Сексуально» — отметил про себя Обиходов.

Официант принес бутылку белого вина.

— Шато грийе, вен де миллениом, эксклюзивеман, — торжественно объявил он, демонстрируя красивую этикетку.

— Супер! — не разобрав ни слова, на всякий случай восхитился Обиходов.

Официант ловко, со звонким хлопком открыл бутылку, налил немного в бокал и дал попробовать Анечке.

— Бон! — сказала Анечка, пригубив.

— Бон! — повторил официант, расплывшись с счастливой улыбке.

Он разлил вино в бокалы, учтиво поклонился и исчез.

Обиходов взял в руки отдающий приятной прохладой бокал.

— Теперь, когда все ритуалы соблюдены, могу я сказать тост?

— Теперь можете.

— За знакомство! — Обиходов поднял бокал.

— Замечательный тост! — поддержала Анечка.

Они чокнулись, глядя друг другу в глаза.

Вино оказалось с приятной кислинкой, очень уместной в такую жару. Свежее, легкое, веселое. «Как Анечка» — подумал Обиходов.

— Вы первый раз во Франции? — спросила Анечка.

— Нет, был в Париже. Пару раз.

— И как вам Париж?

Обиходов пожал плечами:

— Хороший город.

— Здесь совсем другая Франция, — сказала Анечка. — Вам понравится.

— А вы давно здесь? — спросил Обиходов.

— Полгода.

Неожиданно из ее сумочки раздался полифонический «Марш тореадоров» из оперы «Кармен». Анечка извинилась, порывшись в сумке, извлекла миниатюрный телефончик.

— Салют Жан-Люк! — только и смог разобрать Обиходов, а дальше снова бегло заскакало по французским словам забавное «р». Обиходов слушал ее речь, как музыку. Он потягивал вино и едва заметно улыбался.

— Это был Жан-Люк, — сообщила Анечка, закончив разговор. — Он говорит, что Павел пожелал остаться еще на одно занятие. Поэтому они немного задержатся.

— Вот как! — удивился Обиходов. — Уже охмурили! Быстро.

— Никто его не охмурял, — сказала Анечка. — Это самое обыкновенное занятие по корректировке позитивной рефлексии.

— Вы меня успокоили, — сказал Обиходов. — А кстати, какая у вас интересная музыка в телефоне! Вы любите оперу?

— Не оперу, корриду! — глаза Анечки сверкнули. — Обожаю! Кстати, поэтому я здесь и оказалась.

— Я думал, что коррида есть только в Испании.

— Нет, в южной Франции тоже. Я сама об этом узнала только в университете. Французское министерство культуры объявило конкурс среди студентов разных стран на лучшую работу по истории и культуре Франции. Я послала им свою работу о корриде и заняла первое место, представляете? Меня наградили трехмесячной стажировкой в Марсельском университете. Потом я случайно познакомилась с Дудкиным, он предложил мне работать у него. И вот я здесь!

— А как же университет?

— Взяла академический отпуск. Тем более, что диплом буду писать все равно о корриде. Так что можно сказать, что я сейчас собираю материалы. На самом деле тут столько всего, что может и на диссертацию хватить.

— Удивительно! — сказал Обиходов. — С виду вы, Анечка, вроде бы совсем не воинственная. И вдруг коррида! Это же страшное дело. Кровь, убийство…

— Вы когда-нибудь были на корриде?

— Нет, видел по телевизору. Мне кажется, что это немного нечестно. У быка практически нет шансов. Еще я слышал, что все дело в сублимации сексуальной энергии — мотадора, публики, и даже быка. По телевизору это, конечно, передать невозможно.

— Коррида — это не секс! — Анечка вспыхнула. — Коррида — это любовь! Матадор любит быка, это его лучший друг, самое близкое существо на земле.

Про «сублимацию» Обиходов ввернул из желания показаться умным, увидев Анечкино возмущение, понял, что сморозил глупость, и почувствовал себя неловко.

— Любит и поэтому убивает? Это не очень понятно, — растеряно признался он.

— Чтобы понять, корриду нужно хотя бы раз увидеть вживую, не по телевизору.

— Так покажите мне ее! — сказал Обиходов. — Мне почему-то кажется, что я тоже полюблю корриду. Я ее уже почти люблю.

Анечка смягчилась.

— Настоящая коррида, на испанский манер, проводится редко, раз или два в год. В Ниме и в Арле. А в этих краях существует местная разновидность, называется «курс камаргез». Вам это должно понравится, быки во время «курс камаргез» остаются целыми и невредимыми. Рискуют только люди.

— По крайней мере, так честнее, — сказал Обиходов. — А как это можно увидеть?

— Сегодня среда? — Анечка задумалась. — Как раз сегодня будет представление в Ле-Гро-дю-Руа. Это недалеко отсюда.

— Так поехали! — воскликнул Обиходов.

— А как же наша программа? Экскурсия по Эг-Мору и обед в ресторане.

— К черту программу! Быки важнее. Не мне вам это рассказывать, юная любительница корриды.

— А как же Павел? — Анечка еще колебалась.

— Если ему окончательно не заморочат голову на ваших тренингах, он будет только счастлив. Он любит такие вещи. Позвоните Жан-Люку, пусть приезжают прямо туда.

 

17

Арена в Ле-Гро-дю-Руа походила на Колизей в дачном варианте. Небольшая, уютная, но и не без помпезности. Туристов было мало, на трибунах сидели в основном местные. Французские пенсионеры, в кепках, рубашках-поло и безупречно отутюженных брюках, все как один похожие на Пабло Пикассо в старости, что-то обсуждали между собой, страстно жестикулируя. Обиходов и Анечка без труда нашли удобные места в тени. Как только они уселись, из громкоговорителя с легким шипением грянула музыка. Все тот же «Марш тореадоров». Невидимый диктор сделал объявление, от которого пенсионеры пришли в неописуемое возбуждение. Они с новой силой бросились что-то доказывать друг другу, жестикулируя уже не просто страстно, а яростно.

— Что случилось? — спросил Обиходов.

— Сейчас будет выступать знаменитый Мистраль, — сказала Анечка.

На песок арены выбежали человек десять крепких спортивных парней в белых брюках и рубашках. Публика приветствовала парней редкими одобрительными выкриками.

— Который из них Мистраль? — спросил Обиходов.

— Мистраль — это бык, — засмеялась Анечка. — Его пока нет. А это разетеры.

Снова заиграла музыка. Ворота в деревянном ограждении арены распахнулись, и из них резво выскочил черный бык с длинными рогами, увешанными разноцветными ленточками.

Публика взорвалась аплодисментами. Пожилые двойники Пикассо, наплевав на предостережения своих кардиологов и жен, дружно повскакивали с мест и принялись кричать, свистеть и топать ногами.

Бык принял овацию как должное. Он скульптурно застыл на секунду в центре арены, давая возможность публике насладиться своим великолепием. Затем грозно ударил копытом в землю, поднял столб песку, и направился к краю, поигрывая мощно перекатывающимися под лоснящейся шкурой мускулами.

Молодые люди в белом пришли в движение. Один из них выкрикнул:

— Мистраль! Эй, Мистраль! — и побежал наперерез быку.

Бык словно ждал этого, он мгновенно развернулся и, выставив рога в боевое положение, бросился на дерзкого выскочку. Для своей массы он обладал феноменальным ускорением. Молодой человек со всех ног припустил к забору, ограждавшему арену. Но бык был быстрее. Расстояние между беззащитной спиной в белой рубашке и грозными рогами стремительно сокращалось. Когда до забора оставалось метра два, а до рогов несколько буквально сантиметров, молодой человек с силой оттолкнулся от земли и взмыл вверх, следующее касание он сделал о край забора и, совершив невероятный обезьяний прыжок, повис на поручне первого ряда трибун. Не успевший затормозить бык с грохотом врезался рогами в забор.

Публика одобрительно зааплодировала.

— Ни хрена себе! — невольно вырвалось у Обиходова.

Тут же раздался новый крик:

— Эй, Мистраль! — навстречу быку бежал уже следующий безумец в белом.

Бык, взрыв песок, мгновенно бросился в атаку. История повторилась. Преследование, головокружительный прыжок в двух сантиметрах от смертоносных рогов, удар и треск забора, такой оглушительный, словно в него на полном ходу врезался грузовик. Бык на глазах наливался яростью, казалось, что он даже увеличился в размерах.

Следующий набег молодые люди предприняли вдвоем. Пока бык был увлечен преследованием одного, второй ухитрился приблизиться по касательной сбоку и сорвать у него с рогов одну из ленточек.

С трибун раздались одобрительные выкрики. Диктор что-то объявил по громкой трансляции.

— Что произошло? — спросил Обиходов.

— Разетер сорвал ленточку и заработал двадцать евро, — объяснила Анечка.

— Так рисковать за двадцать евро?! — удивился Обиходов.

— Дело не в деньгах. Это скорее традиция, каждая ленточка имеет свою цену. Кокарда, которая закреплена между рогов, это главный трофей, она стоит несколько сотен. Видите железные гребенки в руках у разетеров?

Обиходов присмотрелся. В руках молодые люди действительно держали что-то похожее на маленькие гребенки.

— Они называются кроше. Ими разетеры срывают ленточки. Кроше царапают быка до крови. От этого он становится еще злее.

— А бывает, что бык все-таки достает разетера?

— Бывает, но редко, — сказала Анечка. — В позапрошлом году бык неожиданно перепрыгнул вслед за разетером через забор и ранил его в живот. Обычно быки не прыгают. Это был уникальный случай. Тот летающий бык повредил себе ноги и стал знаменитостью, заработал почетную пожизненную пенсию.

— А разетер выжил?

— Выжил, хотя славы ему досталось не так много, как быку. Спросите любого из зрителей на трибунах, они моментально вспомнят, как звали того быка, а вот вспомнят ли имя разетера, сомневаюсь.

— Вот как?!

— Это курс камаргез. Здесь бык — главный герой. Местные шутят, что курс камаргез придумали быки, чтобы отомстить людям за испанскую корриду.

— Значит, все они болеют за быка? — Обиходов кивнул на пенсионеров.

— Конечно! Это же Мистраль, — сказала Анечка. — Сейчас он как следует разогреется и начнется настоящая битва. Тут все как на войне, есть и тактика и стратегия. Заметьте, разетеры подстраховывают друг друга. Кто-то всегда готов в нужный момент отвлечь внимание на себя.

Пока Анечка говорила, разетер сорвал еще одну ленточку. Аплодисментов не последовало, наоборот, публика недовольно загудела.

— Чего это они? — спросил Обиходов.

— Они считают, что резетеры слишком торопятся, — объяснила Анечка. — Мистраль еще не достаточно разогрелся. Нужно его побольше погонять.

По ходу схватки Обиходов стал различать отдельных разетеров. Сначала казалось, что все они одинаково быстрые, ловкие и храбрые, но скоро стало заметным, что кто-то был слишком суетливым и делал много лишних перемещений, кто-то чересчур осторожничал, а кто-то был не прочь сфилонить. Из всех особенно выделялись двое. Одного Обиходов про себя назвал Ветераном. Невысокий, крепко сбитый. Если всем остальным было в районе двадцати, то этому уже за тридцать. Ветеран не отличался скоростью, но при этом всегда ухитрялся оказываться в нужном месте в нужное время. Один раз бык выкинул неожиданный фортель, он вдруг бросился не на того разетера, который в данный момент провоцировал его на атаку, а на другого, который стоял в стороне и что-то поправлял в своей одежде. Ситуация возникла критическая, бык был на приличной скорости, а резетер стоял неподвижно, убежать он бы уже не успел. Ближе всех к быку в этот момент оказался, естественно, Ветеран. Он среагировал мгновенно. С криком бросился наперерез и сумел отвлечь быка на себя. Публика впервые с начала представления наградила дружными аплодисментами не Мистраля, а разетера. Однако, Ветеран лишь лениво отмахнулся. Он как старый солдат, просто выполнял свою работу, не забывая между делом вытаскивать из-под огня необстрелянных салаг.

Второго Обиходов назвал Пижоном. Стройный красавчик с лицом античного бога и с длинными развевающимися волосами. Этот любил рисковать. Если все остальные перелетали через забор в считанных сантиметрах от рогов Мистраля, у Пижона счет шел на миллиметры. Пару раз Обиходову казалось, что бык достал его, но целый и невредимый Пижон взмывал вверх, а повиснув на ограждении трибун, ухитрялся еще и послать воздушный поцелуй девицам из первых рядов. Кажется, что Пижона не особо интересовали и заветные ленточки на рогах. Иногда подбежав к быку вплотную, он просто издевательски похлопывал его по взмыленному боку. Мистраля это бесило больше, чем кровавые царапины от железных зубьев кроше. Он приходил в такую ярость, что казалось от его шкуры летели искры.

— Хорош, правда? — кивнул Обиходов Анечке, когда Пижон проделал очередной подобный трюк.

— Это-то? — Анечка скривила рот слегка пренебрежительно. — Быстрые ноги, но не хватает ума. Мистраль его уже раскусил.

— Что значит раскусил?

— Он научился усыплять его бдительность. Заметьте, иногда Мистраль делает вид, будто устал или успокоился. Он не обращает внимания на выпады и крики, становится вялым. Мистраль знает, что этому красавчику неинтересно возиться с вялым быком, он сразу начинает скучать и теряет бдительность. А Мистраль спокойно выбирает позицию поудобнее, потом в одну секунду взрывается и атакует. Парня спасает только изворотливость и то, что Мистраль не считает его равным соперником. А то давно бы уже посадил на рога.

— А кого же он считает равным соперником? Может этого? — Обиходов указал на Ветерана.

— Этот из всех самый лучший, — сказала Анечка. — Крепкий орешек.

— Мистраль его не раскусил?

— Раскусил, но его так просто не возьмешь. Он очень умный и опытный. Но при этом не такой быстрый. Поэтому Мистраль старается выманить его подальше от забора, на середину арены, чтобы был простор для разгона. Смотрите, вблизи забора он его почти не атакует, будто вообще не замечает. Всех гоняет, а этого не трогает. Потому что выманивает. А выманить его можно только прижав кого-нибудь из молодых. Этот обязательно кинется на помощь. То есть получается такая многоходовая комбинация, как в шахматах.

— Поразительно! — воскликнул Обиходов. — Как вы научились так хорошо в этом разбираться?

— Просто я видела уже очень много таких представлений, — сказала Анечка. — А еще у меня есть друзья, которые выращивают этих быков на ферме. Их называют гардьенами. Это такие местные камаргские ковбои. Они научили меня немножко понимать быков.

Обиходов посмотрел на Анечку с интересом. Симпатичные девушки редко удивляли его. В последнее время почти никогда. Они представлялись ему существами познанными, понятными и простыми. Вроде быков. А тут вдруг оказывается, что даже быки способны разбираться в людях и проворачивать многоходовые комбинации. А симпатичные девушки способны разбираться в быках… Тянуть дальше нить рассуждений Обиходов не стал. Он как-то сразу охладел к происходящему на арене, тем более, что там уже сорвали с рогов главный трофей — кокарду, и стал украдкой наблюдать за Анечкой. Делать это было несложно, потому что Анечка была слишком увлечена Мистралем. Обиходов видел, как в какие-то особо важные моменты вспыхивают ее глаза. Ее глаза имели такую особенность — вдруг вспыхивать, это он еще раньше заметил. Происходило это так: сначала шел взмах ресниц, плавный и стремительный одновременно, потом сама вспышка, как будто на хрустальный шар вдруг падал луч света и он вспыхивал сразу всеми цветами. У Анечки глаза были серо- голубыми. Но вспыхивали именно разными цветами. И голубым, и серым, и зеленым, и золотым. Разноцветные искорки превращались в радостную энергию, которая волнами расходилась во все стороны. Наверное, растаманы именно это и называют позитивными вибрациями. А иногда, волнуясь, Анечка прикусывала губу, довольно сильно, так что оставался белый след. Когда она хмурилась, на ее лбу, частично скрытом ровной челкой, появлялись маленькие трогательные складки. Обиходов даже задал себе вопрос, а смог бы он, Георгий Обиходов, вызвать в этой девушке такие сильные переживания? Или для этого обязательно нужно быть огромной горой жилистой говядины? За этими размышлениями он даже пропустил момент, когда на арене все закончилось. Мистраля выманили в загон. Снова грянул «Марш тореадоров». Публика встала с мест и аплодисментами приветствовала галантно раскланивающихся разетеров. Их белые рубашки были перепачканы грязью и кровью. Кровь была, похоже, все-таки бычья, от царапин гребенками. Разетеры устало улыбались, на их потных разгоряченных лицах было написано: «Слава Богу, на этот раз пронесло».

Пока арену готовили к выступлению следующего быка, Обиходов отлучился в туалет. Когда вернулся, застал Анечку немного озадаченной.

— Кажется, у нас проблемы, — сказала она. — Только что мне позвонил Жан-Люк. Павел куда-то пропал.

— Как пропал? — удивился Обиходов.

— Мы договорились, что они приедут сюда. Жан-Люк сказал, что когда они проезжали мимо рынка, Павел попросил остановить машину и вышел. Сказал, что на одну минуту. И пропал. Это было сорок минут назад.

— А зачем он выходил?

— Жан-Люк не знает. Он же не понимает по-русски, а Павел не говорит по-французски. Павел только жестами показал, что на одну минуту. И ушел.

— Может, он заблудился на рынке?

— Вообще-то, рыночек в Ле-Гро-дю-Руа небольшой. Заблудиться там невозможно.

Обиходов достал телефон и набрал номер. Телефон Павла оказался выключенным.

— Странно, — сказал Обиходов. — Вроде, когда прилетели, он его не выключал. Ну, что делать? Поехали искать.

 

18

Путь до рынка занял меньше пяти минут. Обиходов сразу заметил припаркованный микроавтобус и рядом знакомую фигуру в темных очках. Жан-Люк стоял невозмутимо сложив руки на груди. Кажется, что пропажа пассажира волновала его не больше, чем изменения газового состава атмосферы Сатурна.

Анечка вышла из машины и обменялась с Жан-Люком несколькими короткими фразами.

— Павел пошел на рынок, — перевела она Обиходову. — Жан-Люк не видел, чтобы он что-то покупал. Очень быстро затерялся между прилавками. Жан-Люк потом дважды прошел весь рынок, Павла там уже не было. На ближайших улочках тоже. Скажите, Георгий, а он был здоров?

— В каком смысле?

— Не было ли у него болезней, которые могли вызвать приступ?

Обиходов пожал плечами:

— По-моему, нет.

Жан-Люк произнес что-то по-французски.

— Жан-Люку показалось, что Павел нервничал, — перевела Анечка. — Он всю дорогу оглядывался назад. И вел себя немного странно. Был очень напряжен.

— Может, он в туалет хотел? — предположил Обиходов.

Анечка перевела. Жан-Люк отрицательно мотнул головой и произнес отрывистую фразу.

— Он говорит, — сказала Анечка, — что по дороге они останавливались на заправке. Там был туалет.

— Тогда не знаю, — сказал Обиходов. — Давайте искать. Пусть Жан-Люк остается около машины, а мы с вами, Анечка, сначала еще раз пройдемся по рынку, а потом будем прочесывать окрестности.

— Дакор, — сказал Жан-Люк, когда ему перевели план.

— Дакор, — повторил Обиходов.

Рынок был необыкновенно живописный. Ароматный и красочный. В отличие от восточного базара, он поражал не размахом, не обилием товаров, а изысканной штучностью. Каждый отдельный прилавок напоминал фламандский натюрморт со снедью, вроде тех, что выставлены в Эрмитаже, с законченной композицией, с продуманной цветовой гаммой. Каждый отдельно взятый артишок или клубнику хотелось сначала поразглядывать, потом взять в руки, понюхать и сказать: «Бон!» приветливому продавцу. В одном месте на пробу в маленькие пластиковые стаканчики разливали вино. Обиходов не удержался и попробовал. «Ну как?» — улыбкой спросил продавец, мужчина с пышными усами, одетый в заляпанный вином передник. Обидохов поднял в вверх большой палец.

— Дойчланд? — спросил продавец.

— Россия, — ответил Обиходов. — Рюс.

— О! Рюс! — восторженно воскликнул продавец и немедленно налил еще стаканчик.

Отказываться было неудобно. Обиходов выпил. Вино показалось немного кисловатым, но пришлось купить бутылку. Для поддержания престижа страны.

Однако же, Павла нигде не было. Рынок и в самом деле был небольшим, взрослому человеку потеряться на нем невозможно. В условленном месте Обиходов встретил Анечку.

— Никаких признаков, — сказал он.

Анечка бросила слегка иронический взгляд на бутылку в его руках. «Обезвоживание организма?» — прочлось в ее глазах.

— Может он на пляже? Это рядом, в двух кварталах отсюда, — сказала она.

Они вышли на городскую набережную. Обиходов впервые в жизни увидел Средиземное море. Оно оказалось коричневатым у берега и синевато-сизым вдалеке, с мелкими, как на подмосковном водохранилище, волнами. От пляжа, отгороженного от набережной декоративным заборчиком, тоже повеяло чем-то родным. Пухлые тетки, как выбросившиеся на сушу киты. Мамаши с детьми. Мороженное в ярких обертках. Европоп из динамиков. Детские крики и визг у кромки худосочного прибоя. Пляж хорошо просматривался в обе стороны. Павла нигде не было видно.

— Может, он решил искупаться и… — Анечка не закончила предложение. — В чем он был одет?

Обиходову пришлось напрячь память.

— Вроде бы в брюки и рубашку.

— Какого цвета?

— Кажется, светлые брюки, а рубашка… не помню. Кажется, тоже светлая.

— Вы идите направо, — скомандовала Анечка, — а я пойду налево. Смотрите, нет ли на берегу его одежды.

— Да не полез бы он купаться! Это как-то совсем уж глупо, — хотел возразить Обиходов, но тут же вспомнил, как сам однажды решил освежиться в Байкале после официального обеда с японской делегацией, на глазах у японского замминистра и его супруги. Без надлежащих купальных принадлежностей. Поэтому Обиходов не стал ничего говорить, и молча вступил на песок.

Обустроенный пляж закончился уже через пору сотен метров. Дальше был бетонный волнолом и илистый берег с камнями. Вне пределов пляжа никто не загорал. Обиходов хотел было поворачивать назад, но какое-то неясное предчувствие подсказало ему, что надо обойти волнолом и посмотреть за ним. Он обошел и почти не удивился, когда увидел Левандовского, сидевшего на земле, прислонившись спиной к волнолому.

Левандовский сидел неподвижно, обхватив колени руками, и глядя куда-то вдоль кромки берега. Обиходов подошел и сказал:

— Привет!

Левандовский вздрогнул от неожиданности.

— Не пугайся, это всего лишь я, — сказал Обиходов. — Между прочим, мы тебя обыскались.

— Да? — Левандовский будто бы удивился. — А я тут… — он долго не мог найти слово, потом вдруг встрепенулся — Ты один?

— Один, — ответил Обиходов.

Левандовский привстал и заглянул за волнолом.

— Ты видел его? — спросил он, понизив голос, испуганно глядя на Обиходова.

— Кого? — не понял Обиходов.

Левандовский снова сел и обхватил колени.

— Что случилось? — спросил Обиходов.

— Ничего, — быстро ответил Левандовский. — Ничего не случилось. Мне показалось… Просто показалось.

— Тогда пошли? — сказал Обиходов.

Левандовский заметил в руках у Обиходова бутылку.

— Это что, вино?

— Вино.

— Можно мне? — спросил он нерешительно.

Обиходов достал из кармана швейцарский армейский нож, который всегда носил с собой. В нем было больше десятка инструментов. Обиходов использовал только два — открывашку и штопор. Он вывернул пробку и протянул бутылку Левандовскому.

— Стакан не захватил. Извини.

— Ничего, — Левандовский взял бутылку и стал пить. Жадно, даже как-то истерично. Красное вино текло по подбородку и попадало на рубашку. Левандовский не обращал на это внимания.

Обиходов молча наблюдал. Когда в бутылке осталось меньше половины, Левандовский остановился и вытер рот ладонью. Он поднял голову и посмотрел на стоявшего над ним Обиходова пьяными слезящимися глазами. Хотел что-то сказать, но лишь икнул и протянул бутылку обратно. Обиходов взял бутылку, посмотрел на остатки вина, подумал, не тащить же это с собой, и тоже приложился. В это время он услышал за спиной знакомый голос:

— Что это вы тут делаете?

Он обернулся и, увидев Анечку, застыл с бутылкой, поднесенной ко рту.

— Что вы делаете? — снова спросила она.

Обиходов даже не сообразил, что ответить. Собственно, никакого другого ответа, кроме самого очевидного, не было. «Пьем» — сказал Обиходов, но только не вслух, а про себя.

— Павел, что с вами? — Анечка повернулась к Левандовскому.

Тот пьяно улыбнулся и произнес:

— Я в порядке.

— Он в порядке, — подтвердил Обиходов.

— Ну, знаете ли… — развела руками девушка.

На этот раз у нее не нашлось слов.

 

19

Вечером за ужином в ресторане Центра «Камарг» Обиходов и Левандовский сидели за одним столом с Дудкиным и Анечкой.

— Как вы себя чувствуете, Павел? — заботливо спросил Дудкин. Ему уже рассказали о произошедшем днем исчезновении.

— Хорошо, спасибо, — несколько смущенно ответил Левандовский. — Еще раз прошу извинить меня за то, что заставил вас волноваться, — он виновато посмотрел на Анечку.

— Не стоит извиняться, — сказала она. — Главное, что все хорошо закончилось.

Повисла пауза. Все обратились к выложенной на больших тарелках утиной грудке с зеленью и овощами.

— Как вам утка? — спросил Дудкин.

— Чудесно! — Левандовский обрадовался перемене темы. — Чудесная утка.

— А вам нравится, Георгий?

Обиходов кивнул.

— Шеф-повар у нас замечательный, — продолжил Дудкин. — Одно из наших самых удачный приобретений. Он из Ниццы, работал в ресторане, где всегда было много русских, поэтому прекрасно ориентируется в наших вкусах. Оцените соус. Он с клюквой. Очень хорошо сочетается с уткой и этим ронским сотерном. Вообще, я считаю, что хорошая кухня — важнейшее условие гармонизации личности.

Обиходов вспомнил суп-консоме из огурцов, которым потчевал его Дудкин пять лет назад и сказал:

— Безусловно.

Снова возникла пауза.

— А чем ваши подопечные занимаются по вечерам? — спросил Обиходов.

— У нас насыщенная программа занятий. Вечером людям необходимо отдыхать, тем более, что ужинаем мы по- французски, то есть очень долго. Но сегодня, — Дудкин сделал значительную паузу, — сегодня у нас предусмотрено ночное занятие. Оно довольно необычное, может даже показаться шокирующим. Называется эвокация. Георгий, вы как специалист по античной истории, наверное, знаете, что это такое.

— Эвокация? — Обиходов задумался. — Кажется, что-то медицинское.

Анечка прыснула от смеха.

— Не угадали, — произнес Дудкин серьезно. — Эвокация — это жертвоприношение чужим богам. Когда древние римляне собирались идти войной на другой народ, они приносили дары богам этого народа, чтобы задобрить их.

— И что же понимается под этими чужими богами? — спросил Обиходов.

— Все то, что мешает гармонизации личности, — уклончиво ответил Дудкин. — Лучше увидеть это своими глазами. Хотя, я вижу, что Павел выглядит сильно утомленным. Может сегодня вам лучше отдохнуть?

— Нет, что вы! — воскликнул Левандовский. — Я в порядке. С удовольствием посмотрю на эту… процедуру.

— А вот я что-то устала, — сказала Анечка, которая, пока шел разговор об эвокации, все время как-то загадочно улыбалась, Обиходову показалось, что саркастически. — Пожалуй, я пойду спать, — Анечка поднялась из-за стола. — Всем приятного вечера.

Обиходов и Левандовский разом привстали из-за стола. Анечка улыбнулась и сказала:

— До завтра.

— Итак, — сказал Дудкин, когда девушка ушла. — Теперь мы можем поговорить о нашем деле. От Павла, полагаю, у вас нет секретов? — спросил он у Обиходова.

— Абсолютно никаких, — сказал Обиходов. — Вообще-то ему это интересно даже больше, чем мне.

— Что интересно? — не понял Левандовский.

— Не что, а кто, — уточнил Обиходов. — Капитан Рыков.

— Капитан Рыков?! — Левандовский как-то странно изменился в лице.

— Ну да, — сказал Обиходов. — Мы ведь за этим сюда приехали? Чтобы выяснить у Теодора Лепольдовича, кто такой Рыков.

— Да, да, конечно, — спохватился Левандовский. — Кто такой Рыков…

Обиходов и Дудкин посмотрели на него озадаченно.

— Может, ты в самом деле спать пойдешь? — предложил Обиходов. — Отложим разговор до завтра. Это он после ваших занятий таким стал, — сказал он Дудкину.

— Я в порядке, говорю же вам! — воскликнул Левандовский. — Просто… голова чуть кружится. От смены климата, наверное. Занятия здесь совсем не при чем. Пожалуйста, не обращайте внимания, продолжайте.

— Ну, если вы абсолютно уверены… — произнес Дудкин.

Левандовский сделал жест, демонстрирующий абсолютную уверенность. Обиходов тоже кивнул.

— Я все-таки хотел бы знать, — продолжил Дудкин, — чем вызван ваш интерес к капитану Рыкову именно сейчас, ведь столько лет прошло…

Обиходов посмотрел на бледного Левандовского и понял, что излагать суть дела придется ему.

— Все очень просто, — сказал он. — У Павла есть знакомые, которые почему-то уверены, что капитан Рыков не умер, как было написано в том вашем письме в редакцию, а жив и вполне дееспособен.

— Он что, опять кому-то снится? — спросил Дудкин.

— Если бы! Проблема как раз в том, что все происходит наяву. Срываются какие-то сделки, пропадают деньги, даже люди пропадают. И всякий раз, когда это случается, оказывается, что к этому имеет отношение наш с вами герой, капитан Рыков.

— Они его видели? — поинтересовался Дудкин.

— Кто?

— Ну эти, ваши знакомые, видели Рыкова?

— Нет, конечно! Если бы увидели, думаю, нас с вами сейчас не о ком было бы разговаривать.

— Они бандиты? — Дудкин насторожился.

— Они бизнесмены, — спокойно ответил Обиходов.

Дудкин задумчиво провел пальцами по краю бокала с вином.

— Кажется, мне известно, где находится капитан Рыков, — произнес он.

Последовала многозначительная пауза. Обиходов и Левандовский замерли.

— Он перед вами, — сказал Дудкин.

За столом воцарилась тишина. Она продолжалась несколько долгих секунд. Первым опомнился Обиходов.

— В каком смысле? — спросил он.

— Капитан Рыков — это я, — заявил Дудкин. — То есть я, конечно, не капитан, и фамилия моя не Рыков, но я именно тот, кого разыскивают ваши знакомые.

Левандовский и Обиходов переглянулись. Оба выглядели одинаково обескуражено. Довольный произведенным эффектом Дудкин продолжил:

— Капитан Рыков — это образ, который я использую в своих индивидуальных занятиях с клиентами. При этом я сам частично отождествляюсь с этим образом. Для придания ему человеческих черт. Так проще, понимаете. Это такая методика. После окончания курса этот образ остается у человека в подсознании. То есть капитан Рыков начинает влиять на его мысли и дальнейшие поступки. В каком-то смысле, он является внутренним защитником и главным хранителем его пробуждающейся совести. Понимаете?

— Не совсем, — признался Левандовский.

— Подождите, — сказал Обиходов, — вы нас окончательно запутаете. Давайте по порядку. Настоящий капитан Рыков, тот который был действительно капитаном и носил фамилию Рыков, он же существовал на самом деле, так?

— Насколько мне известно, да, — ответил Дудкин.

— Откуда вы это знаете?

— От Василия. Он рассказал мне историю, которую я вам написал в письме. Василий утверждал, что все в этой истории — правда, и я ему, в общем-то, верю.

— А Василия вы откуда знали?

— Он снимал у меня комнату на улице Кедрова. В то время я был вынужден сдавать жилье. В силу стесненных обстоятельств. Правда, Василий был первым и последним моим жильцом. Да и снимал он недолго, всего три месяца. Очень порядочный молодой человек, аккуратный и вежливый. Хоть и без высшего образования, но интересующийся. Потом он уехал. Ну а через какое-то время я написал вам в редакцию это письмо. Помните, вы еще объявили конкурс.

— А где сейчас этот Василий? — спросил Обиходов.

— Не имею понятия, — сказал Дудкин. — От меня он переехал потому что нашел недорогую отдельную квартиру. У меня же была только комната. Он оставил тогда свой новый телефон, но он, конечно, уже куда-то затерялся. Ведь сколько лет уж прошло.

— И вы с ним больше не встречались?

— Нет, не встречался. Потом заварилась история, в которой мы с вами вместе участвовали. Благодаря этой истории я осознал свое истинное призвание в жизни. На седьмом десятке лет, заметьте. Такое не каждому дано. Вместе с партнерами я открыл исследовательский центр, сначала в Москве. Мы очень успешно отработали три года. А потом появился этот вот центр. «Камарг». Моя гордость.

— А капитан Рыков-то откуда опять взялся?! — воскликнул Обиходов.

— Это уже всецело благодаря вам, Георгий, — ответил Дудкин. — Вашей «Небесной милицией» вы прославили капитана Рыкова на весь свет. Образ получился как раз такой, какой нужно. В меру мистический и в то же время очень живой. Вот я и решил его использовать в своих занятиях. Мне показалось, что я имею на это право, я ведь тоже в какой-то мере участвовал в его создании. Надеюсь, вы не в претензии, Георгий?

— Какие претензии! — сказал Обиходов. — Наоборот, всегда рад помочь. Мне только не очень понятно, каким образом вы как капитан Рыков, находясь здесь, и занимаясь тем, чем вы тут занимаетесь, могли срывать какие-то сделки в Москве.

Дудкин развел руками с видом усталого волшебника.

— Конечно же, я понятия не имею, о каких сделках речь. Скорее всего, это сделал один из моих бывших клиентов. После занятий в моем центре у него произошла переоценка ценностей, и должно быть эти сделки не соответствовали его новым жизненным принципам. На подсознательном уровне об этом ему сообщил капитан Рыков, то есть его собственная совесть, принявшая мой облик.

— Потрясающе! — Обиходов откинулся на стуле и засмеялся. Он снова видел перед собой старого доброго эксперта, милого безумца, и едва сдерживался, чтобы не хлопнуть его по плечу или не стиснуть в объятиях, но нельзя, фамильярности эксперт и в прежние времена не любил. — Как все оказывается просто! Вам, уважаемый Теодор Леопольдович, с вашими возможностями нужно не в Камарге сидеть. Пора уже на государственный уровень выходить.

— Вы, кажется, опять иронизируете, Георгий, — произнес слегка покрасневший Дудкин. — А напрасно. Кто знает, может, наступит и такое время. После всего, что со мной произошло за последние годы, я твердо понял одну вещь — в жизни нет ничего невозможного.

— Это точно! — согласился Обиходов.

— Как видите, я открыл перед вами все карты, — сказал Дудкин. — Надеюсь, вы сможете убедить ваших знакомых, что я не бизнесмен, а ученый. Ученый не может мешать ничьим деловым интересам, у него есть только один интерес — постижение истины. Если у них еще останутся вопросы, пусть приезжают сюда, я им все покажу и расскажу, я буду разговаривать с ними открыто. Вы ведь знаете, Григорий, я умею разговаривать с такими людьми.

— Да, это я помню, — кивнул Обиходов.

— Ну, вот и хорошо! — сказал Дудкин. — Надеюсь, что смог удовлетворить ваше любопытство. Когда увидите сегодняшнюю эвокацию, поймете меня еще лучше.

— А что такое Соляная башня? — спросил неожиданно Левандовский.

— Соляная башня? — удивленно повторил Дудкин. — Понятия не имею. Соляной столп знаю. Это из Библии. А вот башня… — Дудкин помедлил. — Нет, — решительно сказал он, — не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Да, так, — неопределенно махнул рукой Левандовский. — Слышал, что здесь есть такая.

— Ах, вы в этом смысле! — воскликнул Дудкин. — Соляная башня! Ну, конечно же! Это местная достопримечательность. Где-то там, в степях. Туда туристов возят. Я ее, признаться, в глаза не видел. Вы у Анечки завтра спросите. Она вам точнее скажет.

— Хорошо, спасибо, — сказал Левандовский.

— Ну-с, приятно было поговорить, — Дудкин бросил на стол свою салфетку. — Вам еще предстоит десерт и кофе, а я с вашего позволения, откланяюсь. Есть еще кое-какие дела. Значит, увидимся на эвокации. Начало ровно в одиннадцать, но прийти лучше минут за пятнадцать. Приятного вечера. О, чуть не забыл! — Дудкин достал из внутреннего кармана пиджака два конверта. — Это ваши пригласительные. Без них не пустят. И прошу не опаздывать. До встречи!

Дудкин бодро встал из-за стола, надел шляпу и вышел из освещенного ресторана в темноту, где уже начинали просыпаться цикады.

— Ну что, миссия выполнена, — сказал Обиходов, проводив Дудкина взглядом. — Можешь докладывать своему начальству. Господин эксперт в своем репертуаре, бодр, полон идей и абсолютно безвреден. Что скажешь? — он повернулся к Левандовскому.

Тот сидел с таким выражением лица, словно у него болел зуб.

— Да что с тобой происходит, в конце концов?! — воскликнул Обиходов.

Левандовский молча достал из кармана рубашки сложенный листок бумаги и протянул Обиходову. Обиходов развернул его и прочел написанную от руки короткую фразу: «Завтра в 20:00 у Соляной башни. К.Р.».

— И что это значит? — спросил Обиходов.

— Я не знаю, — ответил Левандовский.

— «К.Р.» — уж не капитан ли это наш Рыков? — Обиходов усмехнулся. — Откуда у тебя эта бумажка?

Левандовский смотрел прямо перед собой невидящими глазами.

— Сегодня днем, — начал он, — когда мы ехали с Жан-Люком к вам, за нами следом ехала машина. Такая черная, кажется, «рено». В ней сидел один человек. Невысокий мужчина средних лет. Лица я не разглядел. Он следил за мной. Когда мы заезжали на заправку, он тоже заехал туда же. Я специально попросил Жан-Люка остановиться около рынка, чтобы проверить. Мужчина тоже остановился. Я вышел из машины и он вышел из машины. Я пошел по рынку и он пошел. Потом ко мне подбежал маленький мальчик, цыганенок или арабчонок, и протянул эту записку. После этого мужчина исчез.

— А ты спрятался за волноломом…

— Я боюсь, Жорж! — у Левандовского задрожали губы.

— Кого?

— Его, капитана Рыкова.

Обиходов вздохнул и покачал головой:

— Капитан Рыков мертв. Его посмертное воплощение мы только что видели. Оно пожелало нам приятного вечера и было настроено совсем не кровожадно.

— Ты не понимаешь, — Левандовский оглянулся по сторонам и понизил голос. — Этот Дудкин здесь совсем не при чем. Есть другой капитан Рыков. Я знаю. Теперь я точно знаю, что есть. Это началось незадолго до нашего отъезда сюда. Я почувствовал, что за мною кто-то следит. Повсюду, куда бы я не направлялся.

— Так, может быть, это Семашко, или кто-то из его людей?

— Нет, это совсем другое. Я чувствую… — Левандовский сделал беспомощный жест рукой, пытаясь подобрать нужное слово, — я чувствую присутствие какой-то силы, огромной, непонятной. Этому есть только одно объяснение.

— Какое же?

— Я — слабое звено, — Левандовский произнес это таким тоном будто делал страшное признание.

— Слабое звено, — повторил Обиходов. — Что ж, это, наверное, многое объясняет. Кажется, есть такая телепередача.

Левандовский продолжил, не заметив иронии:

— Я завис в пограничной зоне, между добром и злом. Я еще не преступник, но и честным человеком меня не назовешь. Так сложились обстоятельства. Обстоятельства… — Левандовский смолк, словно задумавшись о чем-то своем.

— Не совсем понимаю, — признался Обиходов.

— Кто видел капитана Рыкова после того, как его убили? — спросил Левандовский и сам же ответил. — Василий. Ты еще рассказывал про этого парнишку, Николая, который приходил к тебе в редакцию. А кто они, эти люди, Василий и Николай? Они такие же, как я. Зависшие между добром и злом. Хорошие люди, которые в силу разных обстоятельств и может быть слабости характера, вынуждены были заниматься дурными делами. Им нужен был капитан Рыков, чтобы вытащить их обратно, на сторону добра.

— Капитан Рыков тебе снится? — осторожно спросил Обиходов.

— Нет, — покачал головой Левандовский. — В последнее время я не вижу снов и вообще, почти не сплю. Но, наверное, спать и необязательно. Наверное, он действует не только в снах. Мы же ничего о нем не знаем.

— Тогда тем более не понятно, чего ты нервничаешь, — сказал Обиходов. — Капитан Рыков сам идет тебе на встречу. Информацию получишь из самых что ни на есть первых рук. Семашко с Арчилом будут просто счастливы.

— Причем здесь Семашко с Арчилом! — воскликнул Левандовский. — Это нужно мне. Я сам хочу разобраться.

Хорошо, хорошо! — успокоил его Обиходов. — Завтра мы с тобой съездим на эту Соляную башню, только узнаем, где она находится.

 

20

Позвонить или не позвонить? Часто случается, что простые вопросы оказываются самыми мучительными. Они не причиняют сильных страданий, но и покоя не дают. Как кусочек салата, застрявший между зубами. Обиходов расхаживал по комнате взад и вперед. От угла с креслом по дуге мимо кровати к двери и обратно. Проходя мимо мини-бара, вскрыл его, и принялся вдумчиво изучать содержимое (уже не в первый раз). При виде миниатюрных бутылочек с водкой, коньяком, виски, вином и ликерами, вспомнилось Дудкинское занятие в «японском саду камней». Обиходов извлек бутылочку «Белой лошади» и, рассматривая ее, попробовал почувствовать себя маленьким. Получилось не очень. Тогда Обиходов открыл бутылочку и сделал небольшой глоток. Замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Вместо ожидаемого чувства огромности окружающего мира, возникло желание немедленно добавить. Обиходов слил остатки виски в стакан и бросил кубик льда из морозильника. Закрыл мини-бар и сделал еще пару ходок туда и обратно по комнате. Наконец решился. Сел в кресло, снял трубку телефона и, не набирая номер, произнес:

— Добрый вечер, вы еще не спите? Хотел еще раз поблагодарить вас за чудесный день, который мы сегодня провели вместе… Нет, не так.

Обиходов прочистил горло и принял более непринужденную позу.

— Добрый вечер, Анечка! — сказал он в гудящую трубку. — Это Георгий. Вы еще не спите? Хотел сказать вам спасибо за… чудесный день, который мы… который мы… Нет, просто за сегодняшний день. Хотел сказать вам спасибо за сегодняшний день. Да. Не хотите ли выпить со мной немного?.. Нет. Не так. Может быть, выпьем по маленькой?… «По маленькой»… Идиот! Соберись, соберись! — Он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Снова открыл глаза и произнес: — Добрый вечер! Бла-бла-бла-бла… за сегодняшний день. Послушайте, Анечка, у меня есть одна неожиданная идея. Почему бы нам с вами не выпить?

Проговорив это, он решительно допил виски и набрал номер Анечки, который узнал у ночного дежурного в службе размещения. Пока шли длинные гудки он еще раз хорошенько прочистил горло. Наконец, в трубке раздался ее голос.

— Алло?

— Добрый вечер, Анечка! Это Георгий, — выпалил Обиходов.

— Добрый вечер, Георгий, — послышалось в ответ.

Она, конечно же, немного удивилась. Хотя меньше, чем ожидал Обиходов.

— Вы еще не спите?

— Почти сплю.

— Ради Бога, извините, я просто хотел сказать вам спасибо за сегодняшний день… За очень чудесный день.

— Ну что вы, Георгий, не стоит, — он почувствовал, как на другом конце провода она улыбнулась. — Мне тоже было приятно провести с вами время.

— Правда?

— Конечно, правда.

— А знаете, Анечка, мне пришла в голову одна неожиданная идея…

— Почему бы нам вместе не выпить? — продолжила Анечка за него.

У Обиходова от неожиданности перехватило дыхание.

— В смысле?.. — произнес он, заикаясь. — Как вы?.. Ну да… В общем-то… да.

— Нет, Георгий, — прервала его заикания Анечка. — Большое спасибо вам за приглашение, но, знаете, я уже в самом деле собралась спать. И потом, вы же сейчас должны идти на эвокацию.

— Да к черту эту эвокацию! — воскликнул Обиходов. — Мне и так все ясно.

— Это вы напрасно, — сказала Анечка. — Теодор Леопольдович расстроится, если вы не придете. Он вас так ждал.

— Хорошо, — смягчился Обиходов. — Я пойду на эвокацию. Обещаю. Только давайте сначала выпьем. По пятьдесят грамм. Чтобы крепче спалось. А?

Это «а?» повисло в телефонном эфире, как большой трепетно дрожащий мыльный пузырь, символ последней надежды. Анечка засмеялась.

— Еще раз спасибо, но я все-таки откажусь. — (пузырь лопнул) — Завтра у нас с вами поездка на море и экскурсия в заповедник. Это большая программа. Нужно как следует отдохнуть.

— Программа? — Перед Обиходовым снова забрезжил огонек надежды, теперь уже самой последней. — У меня вопрос как раз по поводу завтрашней программы. Вы знаете, где находится Соляная башня?

— Соляная башня? — удивленно повторила Анечка. — Знаю. К востоку отсюда на старой дороге.

— Туда сложно добраться?

— На машине совсем не сложно. Минут двадцать езды.

— Нам с Павлом нужно будет попасть туда завтра вечером, к десяти часам.

— Но вечером там темно, ничего не видно. К Соляной башне обычно едут, чтобы полюбоваться окрестностями.

— Мы не будем любоваться, нам нужно по делу.

— По делу? К Соляной башне? — Анечка удивилась еще больше.

— Я вам все расскажу, если вы согласитесь со мной выпить, — ввернул довольный собой Обиходов. — Обещаю интересную историю на ночь. Вы ведь любите интересные истории?

Анечка снова рассмеялась.

— А вы, оказывается, хитрец! Интересные истории я действительно люблю.

— Значит, жду вас около своего домика, на заднем дворе. Там, где сад.

Закончив разговор, Обиходов вскочил с кресла. Сгреб в охапку вещи, разбросанные по кровати, и сунул их в шкаф. Запнул поглубже под кровать резиновые тапочки, смел со стола разодранные пакетики с чипсами и печеньем. Затем через заднюю дверь вышел во дворик и внимательно осмотрел все вокруг, словно желая убедиться в порядке ли пейзаж. Тревожно глянул на окна соседнего номера, где остановился Левандовский. Окна едва светились, наверное, горел ночник. Не хватало, чтобы услышав голоса, Левандовский вышел из номера. Обиходову он сказал, что устал и пошел спать. Значит, должен спать. Обиходов пододвинул стоявшие во дворике два пластмассовые кресла поближе друг к другу. Сориентировал их так, чтобы было видно как можно больше звездного неба. Сел в одно из них и стал ждать.

Анечка появилась через пять минут. Она была одета по-домашнему, в джинсы, расшитые цветочками, и вязаный свитер.

— Вот и я, — улыбнулась она.

Обиходов вскочил и радостно засуетился.

— Присаживайтесь, пожалуйста! Вот сюда, — он пододвинул кресло. — Очень рад! Очень рад!

Анечка расположилась в кресле, подобрав под себя ноги и спрятав ладони в рукавах свитера.

— Что будете пить? — спросил Обиходов.

— Спасибо, ничего.

— Как ничего! Так не годится. Пока я вас ждал, у меня возник замечательный тост. Давайте, по чуть-чуть.

Анечка энергично замотала головой.

— Нет. Лучше просто минеральной воды.

— Айн момент, — Обиходов скрылся в комнате.

Через минуту он вернулся с двумя стаканами. В одном была вода со льдом, в другом — водка с ликером.

— Итак! — торжественно объявил он, пододвинув свое кресло вплотную к Аниному.

— Итак! — повторила Анечка, приготовившись слушать.

— Предлагаю выпить… — Обиходов сделал паузу. Дело в том, что про замечательный тост он соврал. Он сказал это только для того, чтобы уговорить Анечку выпить. Никакого тоста у него не возникло даже когда он ходил в комнату за выпивкой. В голову лезли одни банальности. За ночь. За звезды. За знакомство (за это, кажется, пили днем). Оставалось рассчитывать на внезапное озарение. — Предлагаю выпить… — повторил Обиходов.

— За что же? — спросила Анечка.

— За капитана Рыкова! — выпалил Обиходов и с облегчением перевел дух. — Благодаря этому человеку, с которым я даже не был знаком, я сижу сейчас здесь, на юге Франции, под потрясающим звездным небом, среди аромата роз и стрекота цикад, рядом с самой прекрасной девушкой на Земле.

— За капитана Рыкова? — повторила Анечка. — С удовольствием! — Они чокнулись. — Давно хотела узнать, что же это был за человек.

— Я, признаться, тоже, — сказал Обиходов, сделав глоток.

— Как? — удивилась Анечка. — Это же ваш герой! Вы о нем писали.

— Писал, — сказал Обиходов. — Что ж с того? А, кстати, вы читали?

— К сожалению, нет, — развела руками Анечка. — Я тогда училась, интересовалась совсем другими вещами. Мне Теодор Леопольдович рассказывал. Совсем немного.

— Аналогичная ситуация, — признался Обиходов. — Как говорят журналисты, у нас с вами одинаковые источники.

— Но вы же написали о нем почти роман!

— Допустим, не роман, а пару статеек, — уточнил Обиходов. — В бульварной газетенке. Пришлось напрячь фантазию. Гонорар ведь платят не за факты, а за количество строк.

— Ну, это вы на себя наговариваете, — сказала Анечка. — Теодор Леопольдович говорит, что статьи были очень хорошими. Он хранит их у себя. Теперь, после знакомства с вами, я их обязательно прочту.

— Это будет для меня высшей наградой, — произнес Обиходов со всей проникновенностью, на которую только был способен.

Их взгляды встретились. В ночной темноте людям проще смотреть в глаза друг другу. Глаза Анечки больше не казались насмешливыми, они не говорили «я знаю, что сейчас ты заговоришь про волшебство и попытаешься взять мою руку», напротив, в них промелькнула слабость, трогательная слабость, потребность в защите, в любви и нежности, все то, что и должно читаться в глазах девушки двадцать трех лет.

Анечка даже немного смутилась.

— Какая волшебная ночь, — сказал Обиходов почти шепотом. — Ты чувствуешь это волшебство?

— Какое волшебство? — спросила Анечка.

— Вот это, — Обиходов обвел руками звездное небо. — Вот это, — он указал на чернеющий невдалеке сад. — Вот это, — он коснулся бутона розы с куста.

Движение руки от неба и сада к бутону, а дальше к Анечкиной руке. Естественное продолжение жеста. Таков был план Обиходова. Но едва он коснулся ее руки, Анечка отодвинулась подальше.

— Я привыкла к этому, — сказала она. — К небу и всему остальному. Вы прилетели только вчера, и вам это кажется необычным.

— Неужели только вчера? — удивился Обиходов, чуть придвигаясь. — Кажется, что я здесь уже давно.

Анечка снова отодвинулась.

— Вы мне обещали рассказать историю.

— Историю? Ах, историю! — вспомнил Обиходов. — Ну, это даже не история, пока это просто один загадочный случай. Он произошел сегодня с моим братом Павлом.

— Так что же, наконец, произошло сегодня с Павлом?

— Только это секрет! — предупредил Обиходов.

— Обожаю секреты! — сверкнула глазами Анечка.

— Этот секрет не нужно обожать, достаточно его просто хранить. Обещаете?

— Обещаю, — кивнула Анечка.

Он заговорщически оглянулся по сторонам и поманил Анечку придвинуться ближе. Она не близко, но все-таки придвинулась. Обиходов наклонился к ее уху и пока он во всех подробностях рассказывал историю с цыганенком и запиской, с наслаждением вдыхал аромат ее духов.

— Вы думаете, что «К.Р.» означает «Капитан Рыков»? — шепотом спросила Анечка, когда он закончил.

— А кто же еще?

— Как интересно! — прошептала девушка. — И завтра вы поедете к Соляной башне?

— Конечно, только сначала вы должны объяснить, как туда добраться.

— А можно мне поехать с вами?

— Нет, — решительно сказал Обиходов. — Это может быть опасно.

— Пожалуйста! — Анечка в порыве дотронулась до руки Обиходова. Обиходов мягко перехватил ее ладонь и заключил между своих ладоней.

— Я не могу вами рисковать.

— Но вам же будет нужна машина!

— Позаимствуем у Дудкина микроавтобус.

— Так не честно! — Анечка вырвала руку.

— Хорошо! Хорошо! — Обиходов снова поймал ее руку. — Договорились.

— Значит, вы меня возьмете с собой?

— Возьму. Только знаете, Анечка, раз мы с вами затеяли вместе опасное дело, предлагаю перейти на ты.

— Предложение принимается, — согласно кивнула Анечка. — Давайте будем на ты. То есть давай будем на ты.

— Это надо закрепить традиционным ритуалом, — Обиходов поднял бокал. — На брудершафт!

— Это значит целоваться? — уточнила Анечка.

— Ну, грубо говоря, да, — ответил Обиходов. — Таковы традиции.

— А можно обойтись без традиций? Или тогда давайте лучше останемся на «вы».

— Можно и без традиций, — печально вздохнул Обиходов. — Но по крайней мере за успех завтрашнего мероприятия мы с тобой можем выпить?

— Давайте, то есть давай, — согласилась Анечка. — И я пойду. Уже поздно, а вам, то есть тебе, еще на эвокацию.

— Будь она неладна, — сквозь зубы произнес Обиходов.

 

21

Был уже первый час ночи, когда Обиходов вошел в освещенный лунным светом парк. Парк казался огромным. По странному закону, подмеченному еще в детстве, все размеры и расстояния в ночном лесу увеличиваются. Если днем дорога к Рыцарскому замку заняла бы никак не больше пяти минут, сейчас понадобилось почти четверть часа, прежде чем он вышел к чернеющим на фоне звездного неба развалинам. Обиходов был один, Левандовский идти на эвокацию категорически отказался, сказал, что хватит с него чертовщины.

Над недостроенной башенкой горел единственный фонарь. Обиходов направился на его слабый свет и оказался перед деревянной дверью с тяжелым железным кольцом вместо ручки. Он взялся за кольцо и легонько постучал. Дверь сразу же открылась. Первое, что увидел Обиходов, горящий факел, с неровным шипящим синевато-оранжевым пламенем. Факел держал в руках молодой человек в черном плаще до пят. От неожиданности Обиходов сделал шаг назад и, глупо улыбаясь, произнес:

— Бонжур.

— Добрый вечер, — сказал молодой человек по-русски. — Какой у вас номер?

— Какой номер? — не понял Обиходов.

Молодой человек приподнял факел и всмотрелся в его лицо.

— Вы в первый раз, — догадался он. — А приглашение у вас есть?

— Приглашение? Да, конечно, — Обиходов достал из кармана конверт.

Молодой человек вскрыл конверт, вынул листок плотной бумаги, осветил его факелом и торжественно произнес:

— Номер тринадцать. Господин Левандовский. Мы вас ждем.

— Да! То есть нет, — сказал Обиходов, суетливо начал шарить по карманам и достал второй конверт. — Моя фамилия Обиходов, вот мое приглашение, — он протянул конверт. — А это моего приятеля. Он не смог придти.

Молодой человек невозмутимо вскрыл второй конверт и произнес:

— Номер двенадцать. Господин Обиходов. Мы вас ждем.

И посторонился, приглашая Обиходова войти. Обиходов оказался в темном помещении, приторно пахнущем лавандой. Свет факела освещал пол, выложенный плиткой, неоштукатуренные кирпичные стены и едва достигал высокого сводчатого потолка.

— Следуйте, пожалуйста, за мной, — сказал человек в плаще и направился вверх по широкой лестнице.

Обиходов пошел следом. Шаркающий звук шагов многократно усиливался, отражаясь от еле видимых в темноте высоких сводов. К звуку шагов и потрескиванию факела примешивался еще один звук, плохо различимый, напоминавший человеческий голос, доносившийся как будто издалека. Обиходов, напрягая зрение, пытался разглядеть то, что его окружало. Молодой человек с факелом, поднявшись на один пролет лестницы, свернул в боковой проход. Обиходов не заметил в темноте выступавший угол и больно ударился плечом.

— Черт! — ругнулся сквозь зубы. — А свет нельзя включить?

— Света здесь нет, — невозмутимо ответил его провожатый.

Они остановились перед еще одной дверью.

— Вам нужно одеть вот это, — молодой человек протянул Обиходову сверток.

— Что это?

— Плащ.

Обиходов взял сверток.

— Слушай, командир, а что здесь вообще происходит? — спросил он доверительно.

— Эвокация, — коротко ответил «командир».

— Понятно, что эвокация, — сказал Обиходов. — А что это такое?

— Я не знаю, — молодой человек пожал плечами. — Я только провожаю гостей до этой двери. Всем объясняют, перед началом занятия, кто не хочет, может отказаться. Но вы опоздали к началу…

— И многие отказываются?

— По-моему, никто.

— Значит, оргия, — догадался Обиходов. — Эх, где наша не пропадала! — он натянул на себя плащ. — Больше ничего не положено? Маска там, что б как в кино.

— Нужно еще подписать вот это, — молодой человек протянул лист бумаги.

— Кровью? — спросил Обиходов.

— Зачем кровью? — не понял шутки юноша. — Вот ручка.

— А ну-ка, посвети! — в прыгающем свете факела Обиходов прочел:

«Я, (пробел), соглашаюсь участвовать в сеансе групповой терапии, называемом „обряд эвокации“ абсолютно добровольно и без малейшего принуждения. По окончании его обязуюсь не предъявлять никаких претензий в адрес исследовательского Центра „Камарг“.

Подпись.»

— Ну, точно — оргия, — решил Обиходов и размашисто подписал бумагу. — Что еще?

— Теперь тихонечко заходите, — сказал молодой человек. — Садитесь там прямо на пол и сидите. Запомните, ваш номер — двенадцать, — с этими словами он приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы Обиходов смог втиснуться в нее боком. — Желаю приятно провести время.

Лунный свет проникал в эту комнату через маленькое оконце под самым потолком. Проникал и рассеивался без следа, как единственная капля молока в чашке черного кофе. Обиходов стоял неподвижно, привыкая к темноте, через несколько секунд он смог уже различать силуэты, черные на черном. Несколько человек в плащах с капюшоном сидели на полу, образуя круг, в центре которого в старинном кресле с высокой спинкой восседал некто.

— Назови свой номер, незнакомец, — Обиходов узнал голос Дудкина, измененный готической акустикой.

— Номер… двенадцать, — ответил Обиходов.

— Приветствуем тебя, двенадцатый! — сказал Дудкин.

— Приветствуем тебя, двенадцатый! — хором повторили все присутствующие.

— Ея, ый-ый! — отразилось от сводов и воцарилась тишина.

Обиходов сообразил, что от него ждут, когда он усядется. Он подошел к кругу, сидящие потеснились и Обиходов опустился на приятно прохладный пол.

— Продолжай, шестой! — распорядился Дудкин.

— Я… я не могу не лгать, — раздался приглушенный мужской голос, слегка дрожащий от волнения. — Я лгу на работе коллегам. Просто так, бескорыстно. Сочиняю какие-то нелепые истории. Однажды, в разговоре соврал, что служил в армии. Очень глупо. Я даже на военных сборах ни разу не был. Меня можно было раскусить в два счета, а я продолжал врать и при этом понимал, что все понимают, что я вру. Или вот еще случай. Я приехал в Москву в командировку. Зимой. Вышел поздно вечером на Тверскую. Холод был собачий, ветер пронизывающий. Вокруг ни души. Смотрю, мне навстречу идет человек. В легком пальтишке, без шапки. Короче, иностранец, причем из какой-то южной страны. Видно, что замерз уже до последней возможности, вот-вот упадет. И этот иностранец схватил меня за рукав и бормочет: «Отель „Интурист“, отель „Интурист“». Понятно, что заблудился. А я Москву тогда еще плохо знал, и нет бы мне сказать, что мол, извини, брат, не знаю, где этот отель «Интурист», так я взял и махнул рукой куда-то налево, в сторону Тверского бульвара. Там, говорю. Туда идите. Он и пошел, почти побежал. Зачем я это сделал, до сих пор не пойму. Это ведь уже почти преступление. До сих пор перед глазами эта картина: промерзший пустынный город, метель метет и человек в легком пальто, которого я отправил в никуда. Может, он там упал где-нибудь на бульваре и замерз насмерть.

Акустика была такая, что невозможно было даже точно определить откуда доносился этот голос. То казалось, он совсем близко, то на другом конце комнаты.

— Я лгу жене, — продолжал незнакомец. — Очень много ей лгу. Когда-то у меня были… отношения, с одной женщиной. И тогда я лгал жене вдохновенно, с наслаждением. Это была феерическая ложь. Я придумывал невероятные вещи. Несуществующие командировки, встречи одноклассников, ночные авралы на работе. Один раз я даже специально подстроил автомобильную аварию. Небольшую, конечно. Без жертв. Но настоящую. Чтобы оправдать свой поздний приход домой. Я чувствовал себя резидентом иностранной разведки, который день и ночь находится на задании. Это такая увлекательная игра, которая сама по себе, может, даже приятнее, чем секс. Потом отношения с этой женщиной закончились. Я больше не изменяю жене. Но не могу ей не врать. Иногда гораздо проще сказать правду. Например, что в субботу собираюсь с друзьями пойти выпить пива. Что дурного в том, чтобы выпить пива с друзьями? Но эта правда кажется мне такой унылой, такой скучной. И жизнь моя кажется унылой и скучной. И я вру. Опять придумываю что-то. Хочу снова завести любовницу, чтобы был повод врать, чтобы я снова чувствовал себя резидентом иностранной разведки. Не знаю, почему так происходит. Может быть, страх перед разоблачением дает мне адреналин. Кто-то прыгает с парашютом, кто-то лезет в горы, а я лгу. Это мой экстремальный спорт. Мой наркотик.

Шестой замолчал. Некоторое время все собравшиеся слушали повисшую в воздухе тишину.

— Ты закончил, шестой? — спросил Дудкин.

— Да, закончил, — раздался печальный голос.

— Хорошо, — сказал Дудкин. — Так что же нам положить на алтарь? Какую конкретно жертву ты приносишь темным богам?

— А разве того, что я во всем этом признался недостаточно? — спросил шестой, несколько удивленно.

— Признаваться во лжи в полной темноте, когда ни единая душа не может тебя узнать, какая же это жертва?

— Что же я должен сделать?

— Сказать нам правду, какую-нибудь важную правду. Только истинное откровение способно искупить ложь.

— Откровение… — озадаченно повторил шестой. — Какое же откровение?

— Истинное, — подсказал Дудкин.

— Я…, - произнес шестой после паузы, — Я, наверное, дурной человек. Скучный, никчемный. Наверное, я неудачник…

— Не то, — сказал Дудкин. — Во-первых, это не так, никакой ты не неудачник. А во-вторых, ты не в церкви, любезный. Здесь так дела не делаются.

— Но что же тогда? — растерялся шестой. — Тогда я не знаю…

— Ладно, я тебе помогу, — смилостивился Дудкин. — Ты говоришь, что постоянно врешь жене, так?

— Так.

— Значит, у тебя должна быть от нее заначка. Небольшой счетик до востребования или пыльная коробочка из-под леденцов в гараже. Я прав? Есть?

«Браво, Дудкин! Браво!» — мысленно восхитился Обиходов.

— Есть, — упавшим голосом произнес шестой после довольно продолжительного молчания.

— Вот это я и называю важной и ценной правдой, — торжествующе сказал Дудкин. — И сколько там у тебя припасено?

— Немного, — замялся шестой.

— Немного — понятие крайне относительное, — заметил Дудкин. — Сколько конкретно? Только честно.

— Пара тысяч…

— Пара тысяч долларов, надо полагать. Значит, две тысячи долларов. Так?

— Две тысячи шестьсот шестьдесят, — уточнил шестой.

— Прекрасно! — воскликнул Дудкин. — А теперь посмотрим, насколько искренен ты был, рассказывая нам о своих нравственных проблемах. Мы ведь говорим здесь о жертвах. Не так ли? Так вот готов ли ты, шестой, перевести эти деньги на счет исследовательского центра «Камарг»? Готов ли ты таким образом подчеркнуть глубину и серьезность своих намерений встать на путь морального совершенствования? Готов ли ты такой ценой отречься от своей лжи?

Снова повисла долгая пауза.

— Могу перевести полторы тысячи, — сказал, наконец, шестой.

— Почему же только полторы? — насмешливо спросил Дудкин. — А остальные тысячу сто шестьдесят?

— Мне надо…

— Зачем?

— Для дочки, от первого брака. Жена не любит…

— Хорошо! — быстро прервал его Дудкин, должно быть, опасаясь, что излишняя мелодраматизация уведет в сторону от дела. — Полторы так полторы. Договорились! Кто следующий? Девятый!

— Я здесь, — новый голос оказался женским, немного грубоватым и резким, очевидно, что принадлежал он даме далеко не юной.

О том, чтобы разглядеть говорившую в такой темноте не могло быть и речи. Обиходов не смог даже определить, справа или слева доносился голос. Казалось, что он шел сверху.

— Что ты нам расскажешь, девятый? Какие темные страсти тебя обуревают?

— Ненавижу мужчин, — отчетливо произнесла дама.

После такого признания во тьме раздался глухой звук, словно все присутствующие одновременно не то вздохнули, не то усмехнулись.

— Они отняли у меня все, что было моего, — заявила дама. — Даже мой возраст. У самого вонючего бомжа есть возраст, а у меня возраста нет. То, что написано у меня в паспорте — чистая абстракция. Что-то вроде пекинского времени. Да я и сама уже абстракция. Моя бабушка в сорок лет выглядела красавицей. Нормальной сорокалетней красивой женщиной. Потом она была пятидесятилетней красавицей. Потом превратилась в шестидесятилетнюю милую женщину. Потом в добрую семидесятилетнюю бабушку. Я на нее была очень похожа. Была. Пять лет назад я сделала коррекцию носа и подбородка. В очень хорошей клинике. Если кто не знает, чтобы откорректировать нос, нужно раздробить переносицу. В буквальном смысле раздробить, молотком. В этой клинике нет ни одного зеркала или просто блестящего предмета. Чтобы пациенты сразу после операции не пугались своего лица, превращенного в огромный опухший синяк. У меня силиконовая грудь. Со второго раза получилось вполне неплохо. Во лбу у меня ботекс…

— Кхм… Простите, что? — переспросил Дудкин.

— Ботекс. Это синтетическая дрянь, которая убивает нервные окончания, — пояснила дама. — Если сделать инъекцию ботекса в лоб мимические мышцы перестают сокращаться, и морщины не появляются.

— Вот как! — произнес Дудкин.

— Я очень люблю эклеры, — продолжила дама. — Они такие, нежные, продолговатые… Ну, вы понимаете. Последний эклер я съела в одна тысяча девятьсот девяносто третьем году, двенадцатого ноября, в день развода со своим третьим мужем. С тех пор они мне только снятся. Почти каждую неделю. Я наизусть знаю, сколько калорий содержится в любом продукте — в сыре, в спарже, в салате латук. Нормальной еды для меня не существует. Для меня существуют только калории. Мой второй муж, Рейнхард, швейцарец, когда мы изредка приходили в ресторан всегда долго смотрел в меню и лихорадочно подсчитывал цены. Выбирал самое дешевое. Хотя, подлец, владел несколькими домами в Лозанне. Когда я прихожу в ресторан, каждый раз вспоминаю Рейнхарда, тоже долго смотрю в меню и лихорадочно подсчитываю. Только не деньги, а калории. Но если разобраться, какая разница? Рейнахрд боялся обеднеть от каждого заказанного бифштекса, а я боюсь от него потолстеть. Рейнхард боялся, что бедного его не будут любить, а я боюсь, что меня не будут любить толстую. А если разобраться, за что нас любить-то, что меня, что этого малохольного Рейнхарда. Богатые мы, или бедные, толстые или худые. За что нас любить?

Вопрос повис в воздухе.

— Мда, — подал голос Дудкин. — В целом, картина ясна. Спасибо, шестой… в смысле, девятый… кхм… девятая. Спасибо, девятая. Осталось решить, что мы, так сказать, кладем на алтарь темных сил.

— Я уже решила, — торжественно произнесла дама. — Я кладу на алтарь себя.

— Себя? — осторожно уточнил Дудкин.

В комнате раздался легкий сдавленный ропот.

— Себя! — повторила дама, повысив голос. — Свою силиконовую грудь, свою переделанный нос, свои бедра с недавно откачанным жиром. Пусть темные боги возьмут меня… Пусть они возьмут меня снова и снова, много раз.

Ропот усилился. «Ну вот, начинается» — подумал Обиходов.

— Спокойно! — произнес Дудкин. — Давайте все успокоимся. Это очень самоотверженный поступок, девятая. Очень… Нужно немного разрядить обстановку.

— Но я еще не все рассказала, — сказала дама.

— Мы обязательно вернемся еще к вашей теме, — сказал Дудкин. — Я уверен, всех собравшихся она очень заинтересовала. Мы обязательно вернемся чуть позже. А пока, одиннадцатый! Ваша очередь.

В воздухе повисла тишина.

— Что же вы молчите, одиннадцатый? Не таитесь, облегчите душу, — призвал Дудкин.

— Я хочу ее, — раздался негромкий голос.

— Кого ее? — не понял Дудкин.

— Ее, девятую, с силиконовым бюстом.

— Минуточку, — прервал Дудкин. — Давайте, все-таки, о ваших морально-этических проблемах…

— Это и есть проблема, — голос одиннадцатого стал еще тише. — Я хочу их всех. Ничего не могу с этим поделать.

— Так, понятно, — решительно сказал Дудкин. — К вам, одиннадцатый, мы вернемся позже. А пока, двенадцатый!

Обиходов даже вздрогнул от неожиданности.

— Двенадцатый! Вы здесь? — окликнул Дудкин. — Хочется послушать, что нам можете сообщать вы?

— Я? — произнес Обиходов несколько растерянно. — Да я, собственно, ничего не могу вам сообщить.

— Вот как? — удивился Дудкин. — Значит, получается, что вы ведете совершенно праведную жизнь? Вам абсолютно не в чем раскаиваться?

— Ну почему же праведную? — Обиходов быстро пришел в себя после первых секунд растерянности. — Жизнь моя, к сожалению, далеко не праведная. Но вы ведь сами сказали, уважаемый, мы не в церкви. Грехи мои скучны и обыденны, вряд ли они будут интересны для собравшихся.

— Немножко лжи, немножко похоти, немножко пьянства, немножко лени — всего понемножку, так? — сформулировал Дудкин.

— Ну, в общем, да, — согласился Обиходов.

— И при этом вы, кажется, вполне довольны собой.

— Ну почему же…

— Так расскажите нам! — воодушевился Дудкин.

— О чем?

— О том, чем вы недовольны в себе. Что собираетесь с этим делать?

— Ну, знаете ли! Я еще не настолько… — Обиходов хотел сказать «свихнулся», но подумал, что это может обидеть собравшихся здесь психов, и прикусил язык. Однако, Дудкин догадался, что он имеет в виду.

— Не настолько свихнулись? — угодливо подсказал бывший эксперт.

— Не настолько отчаялся, — попытался выкрутиться Обиходов.

— Вот как?! — усмехнулся Дудкин. — А между тем, у вас ситуация очень серьезная. Может быть, более серьезная, чем у всех здесь собравшихся. Что вы сделали со своей жизнью, двенадцатый? Вам выпало счастье родиться с умом и талантом, вам даны были силы и здоровье. И что вы сделали со всем этим? Ведь вы прожили уже немало лет. Что вы сделали? Молчите? Потому что вам нечего ответить. Потому что ваш ответ такой: «Ничего! Я ничего не сделал». Ведь так?

Обиходов не сразу нашелся, что ответить.

— Может, поговорите лучше с одиннадцатым или девятой, — предложил он. — Это всем интересно.

— Нет уж, давайте с вами, двенадцатый! — Дудкин был неумолим. — Долго ли вы еще собираетесь порхать по жизни? Без цели, без идей, без обязательств. Долго будете бегать от самого себя?

— Не понимаю, о чем вы, — сказал Обиходов.

— Прекрасно понимаете! — воскликнул Дудкин. — Попробуйте хоть раз быть честным по отношению к своей персоне. Хотя бы здесь, в темноте, где вас никто не видит.

«Да кто ты такой?!» — чуть было не выкрикнул Обиходов, но вовремя сумел взять себя в руки.

— И в какую же сумму вы оцениваете мои страшные грехи? — спросил он как можно язвительней. — Тысяча? Или, может, две? Сколько я должен положить на ваш алтарь, чтобы прекратить этот разговор?

— Нисколько, — раздался спокойный голос. — Тебе нечего положить, потому что у тебя ничего нет. Ничего, кроме ненаписанных книг, брошенных женщин, пустых мечтаний. А может быть, тебя самого нет?

— Ну, нет, так нет!

Обиходов резко встал с места и направился туда, где должна была быть дверь. По пути он наступил на полу своего плаща, потерял равновесие и с грохотом упал на пол.

— Черт! — вскрикнул он от боли и досады.

За спиной он услышал смешки, от чего разозлился еще больше.

— Где эта чертова дверь? — он уткнулся в стену и принялся ее ощупывать.

Наконец дверь нашлась. Обиходов выскочил из комнаты и едва не сбил своего прежнего провожатого, который сидел на табуретке и, светя себе фонариком, читал книжку в мягкой обложке.

— Уже уходите? — спросил молодой человек.

— Ухожу! — бросил Обиходов, переходя почти на бег.

— Одну минуточку! — молодой человек припустил следом.

— Чего еще? — Обиходов раздраженно обернулся.

— Плащ позвольте назад.

— Ах, это! — Обиходов резко стянул с себя плащ и швырнул в него.

— Благодарю покорно, — поймав плащ, молодой человек издевательски, как показалось Обиходову, поклонился.

 

22

Цикады злорадствовали. В их ехидном стрекоте отчетливо звучало: «Ну, что, уели тебя, герой? Получил по носу? Правда- то глаза режет!».

«Да какая там правда?! — мысленно оправдывался Обиходов, шагая по лесной тропинке. — Типичная дудкинская демагогия! И чего я так взбеленился! Глупо все получилось… Правильно сделал, что ушел, только надо было спокойнее… Встал, спокойно откланялся и молча вышел… Или надо было сказать что-нибудь напоследок этим придуркам, мол, желаю приятной групповухи, в смысле, группового морального совершенствования…».

«Давай, давай! — не унимались цикады. — Сочинение убийственных фраз, которых уже никогда не будет случая произнести — любимое занятие неудачников».

«Это я-то неудачник?! — возмутился Обиходов. — Ну нет!».

Тропинка сама привела его к домику, где жила Анечка (его он вычислил сразу после ужина, на всякий случай). Окна не горели. Обиходов оглянулся по сторонам, в соседних домиках тоже не было ни огонька. Обиходов бесшумно подошел к двери и прислушался. Внутри было тихо. Он постучался. Ни звука в ответ. Обиходов постучался настойчивей. За дверью что- то шевельнулось.

— Кто там? — раздался голос Анечки, сонный и встревоженный.

— Это я, Георгий, — полушепотом произнес Обиходов.

— Георгий? — кажется, ему впервые удалось ее удивить. — Что-нибудь случилось?

— Случилось, — ответил Обиходов.

За дверью раздались шаги, щелкнул замок. Дверь приоткрылась. Обиходов увидел Анечку, закутанную в одеяло, как в тунику. Она придерживала одеяло одной рукой, чтобы оно не свалилось.

— Что случилось, Георгий?

Обиходов с трудом отвел взгляд от ее обнаженных плеч.

— Можно мне войти?

Не дожидаясь ответа, он шагнул в комнату.

— Что вы делаете? — словно откуда-то издалека послышался Анечкин голос.

Но Обиходов уже и сам не знал, что он делает. Он крепко обнял девушку за талию и привлек к себе. За спиной захлопнулась дверь.

Темнота сомкнулась. Глупый, надоевший мир разом исчез. Растворился без следа в теплом пьянящем запахе молодого тела. Больше не нужно было ничего говорить, не нужно притворяться остроумным, блистательным, успешным, талантливым, неотразимым. Темнота отменила все слова.

— Пустите! — коротко взвизгнула Анечка, но Обиходов поймал ее губы своими губами. Она попыталась его оттолкнуть, выпустила собранное на своей груди одеяло, оно распахнулось и опало, как тяжелый занавес. Обиходов сквозь рубашку почувствовал ее наготу.

— Пусти… — Анечка на секунду освободила губы, но он снова перехватил их.

Обиходов хотел подхватить девушку на руки, не размыкая объятий, он слегка наклонился и сделал шаг вперед. Ноги запутались в упавшем одеяле, Обиходов споткнулся и потерял равновесие. «Опять?!» — мелькнуло в голове. Падая, он успел перевернуться так, чтобы принять удар об пол на себя, но рук не разжал и даже губ ее не отпустил, наоборот, он впился в них еще крепче, словно силой поцелуя рассчитывая удержаться от падения. Он не выпустил ее губ даже тогда, когда неловко упав на руку, застонал от резкой боли.

Через полчаса они лежали в постели. Обиходов курил, пуская дым в потолок. Нужно было что-то говорить. Теперь, когда все произошло, снова нужны были какие-то слова. Первой молчание нарушила Анечка.

— Рука не болит? — спросила она.

— Нет, уже не болит, — сказал Обиходов и, помолчав, добавил. — Кажется, мы лампу разбили.

— Пустяки, — сказала Анечка.

Еще помолчали.

— Тебе нужно уходить, — сказала Анечка.

— Хорошо, — согласился Обиходов.

 

23

Пахло навозом, сухой травой, нагретой солнцем кожей и полевыми цветами. Запах из детства, от каникул у бабушки в деревне, почти забытый. Жесткие сухие травинки и комья высохшей земли похрустывали под ногами при ходьбе. В воздухе звенели комары, ленивые и некровожадные, разморенные жарой. Ожидая Анечку, Обиходов решил прогуляться по красно- бурой тропинке за ограду фермы, туда, где блестела вода. Сильно заросший канал, разливался там в небольшое озерцо с травяными островками, больше похожее на болото. Анечка сказала, что туда прилетают фламинго. Но только не сейчас, а весной. Обиходову захотелось поближе увидеть место, куда пусть не сейчас, но все-таки прилетают фламинго. Вода в канале была рыжеватого цвета. Так и манила потрогать ее рукой. Обиходов с наслаждением запустил руку в воду, спугнув мелкую рыбешку и головастиков, которые сначала отпрянули, а потом, опомнившись, дружно кинулись обратно.

Впереди, справа и слева тянулась заросшая высокой травой степь с редкими зелеными рощицами. Даже не верится, что это Франция. Нижняя Волга какая-то. Кажется, вот-вот выплывет из-за излучины канала лодка-«казанка» с рыбачком в камуфляже, припозднившимся с проверкой выставленных на ночь сетей, а в поле сипло заурчит мотором старенький трактор «беларусь». Но не выплывет и не заурчит. Франция. Воздух другой, более прозрачный что ли, отчего краски кажутся ярче, и небо другое, высокое, глянцево голубое, как на открытке. И солнце гораздо более жесткое. Это солнце свело с ума Ван Гога и обратило в бегство его приятеля Гогена. Оба они жили совсем недалеко отсюда, в Арле. Левандовский предупреждал, что каждые десять минут нужно делать глоток воды, иначе солнечный удар гарантирован. Сам Левандовский на ферму не поехал. Опасаясь «человека из черного „рено“», он решил до вечера с территории Центра не выходить. Обиходов сделал глоток теплой воды из пластиковой бутылки. Еще немного плеснул себе на макушку. Со здешним солнцем и вправду шутить не стоило.

— Георгий! Георгий! — услышал он голос Анечки.

Она стояла у ограды фермы и махала ему рукой. Обиходов помахал в ответ и пошел к ней. Он заметил, что Анечка успела переодеться. На ней были широченные штаны из грубой ткани, ковбойские сапоги и ярко-красная рубашка. — Тебе очень идет этот наряд, — искренне восхитился Обиходов, когда подошел. — Настоящая амазонка!

— Женских седел в Камарге не признают, — улыбнулась Анечка. — Пойдем, я познакомлю тебя с Кристофом. Это хозяин фермы и мой большой друг.

— Ты здесь часто бываешь? — спросил Обиходов.

— Каждые выходные, даже чаще. Всегда, когда у меня есть несколько часов свободных я еду сюда. Ты ездишь верхом?

— Ну, пару раз пробовал, — ответил Обиходов. — В Сокольниках. В общей сложности проскакал метров триста. Если нужно объезжать мустангов, можете на меня рассчитывать.

— Мустангов здесь нет, — улыбнулась Анечка, — зато есть чудесные камаргские лошади. Они все белые. Это специальная порода. Правда, красавицы?

Обиходов посмотрел в сторону дощатого навеса, под которым стояли рядком десяток лошадей, холеных, откормленных, необычной светло-серой масти. Лошади меланхолично махали хвостами и с достоинством покачивали головами, словно негромко обсуждали между собой прибывших гостей.

В дальнем конце просторного двора, размером с футбольное поле, два молодых парня разводили костер из деревянных ящиков. Анечка помахала им рукой, парни заулыбались и помахали в ответ. Обиходов тоже помахал рукой.

— Зачем костер? — спросил он.

— Сейчас будут клеймить молодых бычков, — объяснила Анечка. — На ферме Кристофа выращивают быков. Лучшие из них будут потом участвовать в курс камаргез.

— А остальные станут зрителями? — пошутил Обиходов.

— Остальные станут знаменитой камаргской говядиной, — ответила Анечка. — Такой закон, — кто не герой, тот идет на мясо.

Рядом с приземистой постройкой из белого камня, напоминавшей авиационный ангар, росло большое дерево. В тени его расположилась колоритная группа людей. Мужчины и женщины, одетые так же, как Анечка, в широкие брюки, сапоги и цветастые рубахи.

Анечка по-французски представила им Обиходова: «Это мой друг Жорж, он из Москвы». Загорелые лица осветились белозубыми улыбками. «Салют, Жорж!».

— Это Кристоф, хозяин фермы, — сказала Анечка.

Обиходов пожал руку крупному лысому мужчине лет пятидесяти пяти. У Кристофа был вид вожака львиного прайда. В его ясных, небесно-голубых глазах чувствовалась огромная гипнотическая сила: если ты друг, будь спокоен, ты в безопасности, если враг — лучше тебе сразу исчезнуть, испариться.

— Это Гастон, младший брат Кристофа.

Обиходов пожал руку человеку похожему на слегка уменьшенную копию Кристофа, будто из уважения к старшему брату Гастон старался казаться чуть меньше, чем он есть на самом деле. В качестве компенсации за это Гастон получил от судьбы подарок — пусть не очень густую, но все-таки шевелюру, которую скрывал под кепкой.

— Это Робер, племянник. Это Жиль, еще племянник. Это Франсуа, тоже племянник.

После того, как Анечка представила всех мужчин, Обиходов незаметно перевел дух. Его правая рука совершенно занемела от медвежьих рукопожатий.

— А это дочери Кристофа — Амели, Сюзанна и Катрин.

На Обиходова, улыбаясь смотрели три деревенские девицы, крепкие, румяные, кровь с молоком. В присутствии папаши- льва Обиходов оставил безответными их игривые взгляды. Он галантно поцеловал ручки всем по очереди, чем вызвал добродушные усмешки мужчин.

Когда с церемонией знакомства было покончено, Кристоф что-то спросил у Анечки по-французски. Анечка в ответ отрицательно покачала головой.

— Он спросил, ездишь ли ты верхом, — перевела она.

Обиходов развел руками. Все посмотрели на него с сочувствием.

— Скажи, что я могу помочь разжигать костер.

— Ты правда это хочешь? — спросила Анечка.

— А чем же я могу еще помочь!?

— Вообще-то, это необязательно, ты — гость.

— Не хочу быть гостем, скажи им, что я буду отвечать за костер.

Анечка перевела.

— Э бьен, — коротко кивнул Кристоф.

Все собравшиеся продолжили обсуждение предстоящего клеймения. Обиходов невольно залюбовался этими людьми. В их речи, в их позах и жестах удивительно сочетались простота, непринужденность, достоинство и особый чисто французский шик. Яркие рубашки, щегольские шейные платки. Вместо, казалось бы, само собой напрашивающихся ковбойских шляп — кепки, которые будто говорили: не надо путать, здесь вам не «страна Марльборо», здесь страна «Житан» и «Голуаз». Разговаривали не по-южному спокойно, без восклицаний, без характерного махания руками. Львиный прайд буднично и деловито готовился к охоте, роли давно распределены, оставалось лишь уточнить некоторые детали.

Анечка объяснила Обиходову диспозицию:

— Сейчас мы погоним стадо. Гнать будем по частям, в несколько приемов. Молодых бычков будут вылавливать и подтаскивать к костру. Твоя задача поддерживать огонь и нагревать прутья с клеймами. Горячие клейма всегда должны быть наготове, под рукой.

— Не извольте беспокоиться — кивнул Обиходов.

Вся компания направилась к навесу, под которым стояли лошади. Мужчины и женщины с одинаковой легкостью взлетели в седла. Застоявшиеся лошади в предчувствии хорошей скачки устроили веселую топотню, крутились на месте и вставали на дыбы. Через минуту семейство Кристофа с гиканьем и свистом, поднимая клубы пыли, унеслось вдаль, в бескрайнюю степь, туда, где Обиходов только сейчас заметил чернеющее на горизонте огромное бычье стадо. Обиходов, не отрывая глаз, следил за Анечкой. Ее ярко-красная рубашка оказалась в самой гуще всадников. Несмотря на бешенный темп скачки, в седле Анечка держалась легко и весело, так же как водила машину, как разговаривала, как смеялась. Когда поднявшаяся пыль совершенно скрыла всадников из виду, Обиходов направился к костру. Хорошенько расшевелил угли, накидал в огонь досок от ящиков и аккуратно выложил над языками пламени три длинных металлических прута с клеймами в виде королевской лилии — скромным опознавательным знаком фермы Кристофа.

Через несколько минут вдали снова поднялось облако пыли. По направлению к ферме неслась кавалькада. Всадники гнали перед собой десяток быков. Приближаясь к ферме, люди стали лошадьми теснить молодых бычков, отделяя их от взрослых животных. Дальше в ход шли лассо. Запутавшийся бычок на полном скаку валился в пыль. Люди соскакивали с лошадей и тащили его, отчаянно упиравшегося к костру. У костра на обезумевшего от страха бедолагу наваливались сразу три-четыре человека. Кто держал голову, кто ноги, а один заносил над его бедром, покрытым черной жесткой щетиной, раскаленное докрасна клеймо. Решительный тычок. Шипение. Клуб белого дыма. Запах паленого мяса. Пронзительный вопль. По команде люди дружно расступались, и страдалец, смешно подбрасывая ноги, улепетывал вслед за стадом.

На подходе была уже следующая партия, и все повторялось. Лихие племянники Кристофа, войдя в раж, ловили бычков не веревкой, а прямо из седла на полном скаку хватали их за рога, спрыгивали с лошади и заваливали на землю.

Обиходов тоже вошел в раж. Он решил не ограничиваться лишь подачей шеста с клеймом, теперь он участвовал и в удержании бычка. Как человеку менее подготовленному, и одетому не по форме ему предоставляли держать не ноги, а голову.

— Ну, ну, успокойся, дурашка! — ласково шептал Обиходов в мохнатое ухо, обеими руками обнимая тяжелую голову и заглядывая в черные, огромные, наполненные ужасом, детские глаза. — Будет немножко больно. Ну и что? Это ерунда.

Бычок истово ревел молодым срывающимся фальцетом и яростно трепыхался.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — уговаривал Обиходов бычка и тут же кричал одному из племянников. — Ногу хватай! Ногу! Да я держу, ты ногу хватай!

Племянник кричал ему в ответ по-французски. Оба прекрасно понимали друг друга.

 

24

Бывает так, что вызывает, к примеру, человека его начальник и говорит какую-нибудь пустяковую фразу. Например, «Где отчет по продажам за прошлый месяц?». Человек отвечает привычно, что отчет будет в среду, а сам тем временем испытывает неясное ощущение, что все это уже с ним было, и начальник его уже когда-то так вызывал и вопрос этот, слово в слово, задавал. И дело даже не в вопросе. Странным образом совпадают самые ничтожные мелочи. Чашка кофе на столе, крошки печенья, работающий вентилятор, стопка бумаг. Больше того, человеку начинает казаться, что коль скоро все это уже было, он сможет предугадать, хотя бы за полсекунды, следующее действие. Он думает: «Сейчас начальник должен раздраженно передвинуть на столе письменный прибор». И действительно, начальник раздраженно двигает письменный прибор. Никакой мистики в этом нет. Просто небольшой сбой в передаче информации, неизбежный, увы, в любой сложной системе, будь то мозг или компьютер.

То, что видел сейчас перед собой Обиходов тоже напоминало дежа-вю. Но только особого рода.

Ветреный день на море. Мощные волны, накатывающие на пустынный пляж, мотающиеся в воздухе чайки, большой ярко-желтый зонт, воткнутый в песок, накренившийся под порывами ветра. Пляжная кафешка со стойкой, залепленной фотографиями из журналов. Пластиковое меню, придавленное камнем, чтобы не улетело. Песня «On the beach» Криса Ри из забитых песком стареньких хрипящих динамиков. Красивая девушка, выходящая из воды, с улыбкой поправляющая мокрые волосы.

Обиходов не видел этого раньше. По отдельности, разрозненными кусками было. Но так, чтобы все вместе — никогда. Но Обиходов точно знал, уже давно, быть может с ранней юности, что когда-нибудь он обязательно увидит и услышит вот это все, именно вот это, вплоть до мельчайших деталей, чтобы и волны, ветер, и пляж обязательно безлюдный, и красивая, очень красивая девушка, легко ступая по песку, идет к нему. Он знал, что обязательно это увидит. Когда-нибудь.

Анечка подошла, Обиходов подал ей полотенце. Она промокнула им лицо и волосы. Обиходов наблюдал за ее движениями сквозь солнцезащитные очки.

— Хорошо здесь, правда? — сказала она.

— Хорошо, — откликнулся Обиходов, а сам подумал: «Хорошо?! Всего лишь хорошо? Ясноглазая моя! Да не придумано еще таких слов, чтобы высказать, как это хорошо».

Анечка легла рядом с Обиходовым на припорошенное песком покрывало и вздохнула, легко и безмятежно, как ребенок. Обиходов почувствовал запах ее духов, смешанный с запахом моря и ветра. Он даже, будто невзначай, легонько коснулся ее кожи, мокрой и прохладной после купания. Они лежали молча, прищурив глаза на неяркое солнце, скрытое за перистыми облаками, слушая грохот волн, свист ветра и нервные крики чаек. Обиходов подумал, что если рай существует, наверное, организован он не так, как принято думать. Мириады праведников не толкутся в райских кущах, не поглощают нектар и амброзию под пение райских птиц. В конце концов, такая программа даже очень терпимому человеку надоест через месяц, не говоря уж о вечности. Рай должен быть устроен более персонально. Было бы справедливо, если бы человеку, заслужившему вечное блаженство, предлагалось выбрать из собственной жизни один день, самый лучший, чтобы проживать его раз за разом. Как в фильме «День сурка». Только в фильме герой Билла Мюррея этот день не выбирал, он в нем случайно застрял. Идея же Обиходова заключалась именно в том, чтобы самому выбрать свой день. И Обиходов вдруг подумал, что такой день в его жизни уже есть. Сегодняшний день (включая вторую половину прошедшей ночи). Совершенный, безукоризненно счастливый день. С утра была ферма, он познакомился с очаровательными людьми, Кристофом, и всем его семейством. Потом он, Обиходов, клеймил молодых бычков. Замечательное мужское занятие. Потом во дворе фермы, в тени большого дерева накрыли длинный стол и устроили пир с молодым вином, свежим сыром, зеленью и деликатесной камаргской говядиной. Обиходов произносил пышные кавказские тосты и пел русские песни, чем, кажется, совершенно очаровал женскую половину семейства Кристофа. Потом они с Анечкой поехали на море. Такими огромными порциями счастье должно отпускаться человеку только в детстве. Но оказалось, что не только. И ведь этот день еще не закончился.

Обиходов приподнялся на локте и повернулся к Анечке.

— Знаешь, если я тебе сейчас этого не скажу, никогда себе не прощу.

Анечка поднесла к глазам ладонь, чтобы разглядеть его лицо, и улыбнулась немного недоуменно.

— Я понял, что люблю тебя, — решительно выпалил Обиходов. — Это не шутка. Это очень-очень серьезно.

Анечка закрыла лицо ладонями и засмеялась.

— Можешь смеяться, — сказал Обиходов, совсем не обидевшись. — Можешь смеяться, сколько угодно.

— Извини, — сказала Анечка, она добросовестно пробовала подавить улыбку.

— Можешь даже не отвечать, — произнес Обиходов. — Я имею в виду прямо сейчас. Я понимаю, что это не просто. Мне это признание тоже далось не так-то просто. Я все-таки не мальчик. Мне уже много лет и с годами…, - Обиходов неожиданно так разволновался, что даже не смог быстро найти подходящего слова, чтобы закончить свою мысль.

— Я понимаю, — сказала Анечка, улыбаясь. — Спасибо тебе, Жорж, за эти чувства. Только…

— Что «только»?

— Только знаешь, я здесь не при чем.

— То есть как? — удивился Обиходов.

— Дело не во мне, — сказал Анечка. — Это не я вызываю в тебе это чувство, это… море, солнце, красивые виды, цветы, вино… Одним словом, Франция. Ты вернешься домой и все пройдет.

— При чем здесь вино?! — возмущенно воскликнул Обиходов. — При чем здесь Франция?!

— Не сердись, пожалуйста, — Анечка мягко дотронулась до его руки, как медсестра, успокаивающая больного. — Ты очень милый, Жорж, и ты мне правда очень нравишься. Поэтому я тебе и говорю все как есть. А не вру про несуществующего жениха… как всем остальным.

— Всем остальным?! — Обиходов отпрянул. — Каким остальным? Тебе что тут каждый день объясняются в любви?

— Не каждый день, — спокойно ответила Анечка. — Пойми, у меня работа такая. Я должна сопровождать важных гостей Дудкина. Большинство из них после всех прогулок и экскурсий примерно на третий день признаются мне в любви. Кажется, Дудкин специально так придумал, как часть терапии. Я никогда не принимаю это на свой счет.

— И что же… — Обиходов опешил. — У тебя со всеми так… как сегодня… ночью?..

Анечка вдруг изменилась в лице, она будто повзрослела мгновенно, или даже постарела.

— А ты сам как думаешь?

Обиходов ничего не думал. Пригвожденный ее взглядом, он застыл в неудобной позе, полусидя полулежа, абсолютно не зная, что ему делать и что говорить. Вскочить на ноги, разозлиться, рассмеяться, обратить все в шутку, извиниться, провалиться сквозь землю. Хотелось проделать все это одновременно, разом, но такие фокусы, увы, под силу далеко не всем.

— Пойду искупаюсь, — хмуро сказал Обиходов.

Ветер противно кололся песком, стараясь накидать его как можно больше в глаза и уши. Крис Ри, ресторанный лабух с гитарой, сделавший международную карьеру на трех аккордах, хрипел опостылевшую «Highway to hell». Дорога в ад. Очень кстати.

Плавал Обиходов долго. Он любил плавать в неспокойном море. На его вкус для хорошего морского купания волны обязательны. Полметра — минимум, а лучше метр или полтора. Но теперь волны раздражали его. Они напирали и толкались, как пассажиры в метро, а Обиходов сердито отпихивался в ответ. Волны мешали ему думать, они комкали и сбивали в кучу и без того нестройные мысли.

— Допрыгался, — злился Обиходов. — Поставили тебя в один ряд с жирдяями, которые наезжают сюда прикупить себе добродетели по корпоративным расценкам. А заодно при случае сварганить курортный романец. А чем ты, собственно, лучше?

Обиходову вспомнилась невидимая дама из аттракциона ночных откровений в рыцарском замке, ее крик души: «А за что нас любить?». Потом вспомнились слова Дудкина: «В тебе ничего нет, ни хорошего, ни плохого. Тебя вообще нет».

Отгоняя неприятные воспоминания, Обиходов нырнул под волну.

— Хватит себя точить, хватит! — подумал он, когда вынырнул. — Тоже мне лорд Байрон нашелся. Анечка еще слишком молода. Что она понимает? (Можно подумать, ты много понимаешь — раздался ехидный внутренний голос).

Обиходов перевернулся на спину.

— Эх, такой мог бы получиться день! — подумал он с сожалением. — Но ведь он еще не закончился. Остался еще наш дорогой капитан Рыков, таинственный К.Р. Кто кого ищет, он нас или мы его? Пора бы вам разобраться со своими персонажами, господин сочинитель. Может, хотя бы капитан Рыков окажется настоящим героем. Должен же быть в этой истории хотя бы один настоящий герой.

Он окунулся под воду последний раз и размашисто поплыл к берегу.

 

25

— Уже половина девятого. Скоро совсем стемнеет, — беспокойно произнес Левандовский. — Почему же он так опаздывает?

Ни у Обиходова, ни у Анечки не нашлось ответа на этот вопрос. Они сидели на теплых камнях рядом с заросшими кустарником руинами. Левандовскому целый день было не с кем поговорить, поэтому сейчас он болтал без умолку.

— Соляная башня, интересное название. Почему ее так назвали? Она из соли? — он поднял валявшийся камень и начал его ковырять.

— Она из камня, — сказала Анечка. — Так назвали потому что раньше в ней располагался таможенный пост. Здесь купцы платили пошлину за соль, которую вывозили из Камарга.

— Кто же ее разрушил? Контрабандисты?

— Может и контрабандисты, — ответила Анечка.

— Чудный народец обитал в этих краях! — воскликнул Левандовский. — Контрабандисты, цыгане, еретики и еще эти, дикие пастухи.

— Если вы о гардьенах, то это не дикие пастухи, а вольные пастухи, — поправила Анечка. — Если бы вы, Павел, поехали сегодня с нами на ферму, сами бы увидели, какие это замечательные люди. Правда, Георгий?

— Угу, — хмыкнул Обиходов.

— Чем же они так замечательны? — не унимался Левандовский.

— А тем, что никогда и никому не позволяли собой командовать, ни королям, ни герцогам, ни президентам. Всегда были свободны, как ветер.

— Свободны, как ветер, — усмехнулся Левандовский. — Разбойничали поди. Знаем мы этих вольных пастухов. Вот они-то скорее всего башню и разрушили.

— Откуда вы можете знать? — воскликнула Анечка. — Вы же их даже не видели.

— Зачем мне их видеть, — сказал Левандовский. — Я знаю жизнь.

На это Анечка не смогла ничего ответить. Или не захотела.

Некоторое время сидели молча. На западе медленно начинало разгораться закатное зарево. Окружающая природа, еще недавно вовсю стрекотавшая, жужжавшая и чирикавшая, дисциплинировано утихомирилась, как публика в оперном театре при первых звуках увертюры. Не утихомирился только Левандовский.

— Где же этот Рыков? — снова беспокойно спросил он. — Жорж, почему ты молчишь? Анечка, что вы с ним сделали? Почему он такой мрачный?

— Я с ним ничего не делала, — ответила Анечка.

— Так может он от того, такой мрачный, что вы с ним ничего не делали? — сострил Левандовский.

Иногда он бывал просто невыносим. Чтобы прервать поток этой трескотни Обиходов спросил:

— У тебя есть вода?

— В рюкзаке, — ответил Левандовский.

Обиходов потянул на себя рюкзак, раскрыл его, вынул бутылку воды. Среди мелких вещей внутри он заметил книжицу в мягкой обложке. Это был путеводитель по Провансу, тот самый, что Левандовский читал в самолете. Обиходов достал путеводитель и рассеянно начал листать его.

Левандовский втянул Анечку в новый спор.

— И все-таки, что вы ни говорите, здешним местам не достает шика, — заявил он. — Настоящая Франция просто обязана быть шикарной. В этом ее геополитическое предназначение. Возьмите, к примеру, долину Луары, или Атлантическое побережье, или даже Нормандию. Я не говорю уже о Каннах и Ницце. Вот она Франция! А здесь… Какие-то кустики, степи, даже этот закат, — он указал на полыхающее пунцовое великолепие на горизонте. — Как-то это слишком в лоб, слишком не по- французски. Такой закат скорее уместен где-нибудь в Кении или Танзании. На его фоне хорошо смотрятся жирафы и носороги. Но здесь же Франция! Где тонкость? Где изящество? Где игра нюансов?

— Даже закат вам не нравится! — воскликнула Анечка. — Разве можно быть таким брюзгой.

— Я знаю жизнь! — сварливо повторил Левандовский.

В этот момент Обиходов встал на ноги и держа раскрытый путеводитель перед собой на несколько шагов отступил назад.

— Что это с тобой, Жорж? — спросил Левандовский.

Обиходов еще какое-то время молча смотрел то на развалины, то в путеводитель, потом чуть слышно произнес:

— Это же не Соляная башня…

— Что?! — удивился Левандовский. — В каком смысле не Соляная?

Обиходов в упор посмотрел на Анечку.

— Что вы такое говорите? — она заметно побледнела и от волнения снова перешла на «вы».

— Вот Соляная башня! — Обиходов повернул книжицу и тыкнул пальцем в фотографию, на которой была изображена довольно хорошо сохранившаяся башня с целыми стенами, с зубцами наверху, напоминавшая шахматную ладью. — Вот Соляная башня! — повторил Обиходов.

Левандовский взял из его рук путеводитель и щурясь принялся разглядывать картинку.

— В самом деле, — сказал он. — Как же так? — Этот вопрос был адресован Анечке. Он протянул ей путеводитель, но Анечка не стала в него смотреть.

— Кажется, я перепутала, — тихо произнесла она.

— Как можно перепутать!? — воскликнул Обиходов. — Это, — он тыкнул пальцем в картинку. — И это! — он показал на заросшие развалины. — Как можно перепутать?!

Анечка не ответила.

— Постойте! — сказал Левандовский. — Так значит, капитан Рыков ждет нас у настоящей башни. Нужно скорее туда ехать! Уже девять часов! Давайте собираться, — он схватил свой рюкзак.

— Не нужно ехать, — неожиданно произнесла Анечка. — Никто вас там уже не ждет.

— То есть как? — застыл на месте Левандовский.

— Там уже никого нет, — сказала Анечка. Лицо ее стало жестким и недобрым.

— Ты говорил кому-нибудь о записке? — спросил Обиходов у брата.

— Нет, — ответил он, растерявшись. — Никому не говорил.

— Значит, ты сказала, — Обиходов посмотрел на Анечку. — Кому?

— Это не ваше дело, — твердо произнесла Анечка.

— Дудкину?

— Это не ваше дело, — повторила Анечка с вызовом. — Вы здесь туристы. Отдыхайте, любуйтесь закатом. Там без вас разберутся.

Обиходов сделал шаг вперед. В виски ударила вскипевшая от внезапного приступа ярости кровь.

— Ключи! — он протянул руку. — Ключи от машины!

— Не дам! — тихо сказала Анечка. Глядя на побелевшего Обиходова, она испугалась. — Жорж, не надо, прошу тебя.

— Ключи от машины! — повторил Обиходов.

Девушка молча протянула ключи.

— Что сидишь? — бросил он через плечо Левандовскому. — Пошли, быстро!

— Жорж! — услышал Обиходов за спиной голос Анечки, уже совсем другой, сломавшийся, почти плачущий. — Они убьют вас!

Он не обернулся. Левандовский быстро собрал свой рюкзак, и растерянно взглянув на Анечку, засеменил по осыпающемуся склону вслед за Обиходовым.

Маленький «саксо» летел по пустынному вечернему шоссе. Обиходов, утопив педаль газа в пол, выжимал из маломощного движка всю прыть, на какую тот был способен. «Саксо» комично ревел на высоких нотах, словно пытался воспроизвести рев гоночного болида, и мелко дрожал всеми своими деталями.

Левандовский в пассажирском кресле обложился картами и ежеминутно сверялся с путеводителем.

— Сейчас будет поворот направо на Е628, - объявил он. — Здесь должен быть указатель. Деревня называется Ле Оусеау… черт его разберешь, как это читается, короче, какая-то деревня.

— Ничего не понимаю, — произнес Обиходов.

— Я тоже не понимаю, — сказал Левандовский. — Дурацкий язык. Может быть, Ле Узоу…

— Да я не про деревню!

— А про что? А, ты об Анечке! — догадался Левандовский. — Да темная история. Темная. Кажется, она сказала: «Они убьют вас». Ты слышал? Честно говоря, это меня немного настораживает. Интересно, что она имела в виду? А?

Обиходов не ответил.

— И кто эти «они»? Дудкин и Жан-Люк?

— Вряд ли, — сказал Обиходов.

— Я тоже думаю, что вряд ли, — согласился Левандовский. — Хотя, ты знаешь, этот Жан-Люк мне сразу не понравился. Такой убить может. И даже, мне кажется, с радостью. Убьет и съест.

— Не говори ерунды, — сказал Обиходов. — Скорее всего, это твои друзья, Арчил и компания.

— Я тоже о них сначала подумал, — ответил Левандовский. — Но согласись, это как-то глупо. Они же нас сюда сами послали. Оплатили все дорожные расходы. Для чего? Чтобы убить?

— От этих всего можно ожидать, — буркнул Обиходов.

— Тут ты прав, спорить не буду, — согласился Левандовский. — И эта Анечка… Это вполне в духе Семашко. Он такие вещи любит. Если увидит симпатичную девушку, первым делом хочет ее того… завербовать.

Обиходов довольно громко скрежетнул зубами.

— Не пропусти поворот, — напомнил Левандовский.

«Саксо» не сбавляя скорости влетел в поворот, жалобно взвизгнув покрышками.

— Долго еще?

— Так, — Левандовский углубился в карты. — Сейчас проезжаем еще одну деревню, даже не пытаюсь прочесть название. Думаю еще километров пять. Вот смотри, указатель! Тур де сель! Это она!

Башня появилась неожиданно, словно выросла из-под земли. Обиходов резко сбросил газ и погасил фары. Маленький «ситроен» начал медленно подкрадываться к башне.

— Там машины! Видишь? — зашептал Левандовский. — И люди!

Обиходов и сам заметил темные силуэты трех машин и фигурки людей рядом с ними. Подъезжать ближе было уже небезопасно. Обиходов свернул на обочину и остановился.

— Они садятся в машины! — снова зашептал Левандовский.

Впереди включились фары, заработали двигатели и машины одна за другой тронулись с места.

— Уезжают. Что будем делать?

— Поедем за ними! — решил Обиходов.

Не включая фары, он вырулил на дорогу. Поравнявшись с башней, Обиходов остановился.

— Сиди здесь, я сейчас, — бросил он Левандовскому и выскочил из машины.

Соляная Башня стояла у дороги совершенно обособленно, как забытая кем-то шахматная фигура. Ни забора, ни ограждения, только привинченная к стене табличка, читать которую не было времени. Внутрь вел темный сводчатый проход. Обиходов осторожно вошел в него. Сделал несколько бесшумных шагов и остановился, прислушиваясь и принюхиваясь. В спертом воздухе еще остался запах недавнего человеческого присутствия — легкий аромат дорогих одеколонов и сигаретного дыма. Ни порохом, ни кровью не пахло.

— Алло! — осторожно позвал Обиходов. — Есть тут кто-нибудь?

Звук его голоса без остатка проглотила темнота. Он достал из кармана зажигалку. Крохотным синим огоньком осветил кусок пространства, окурки на полу, затоптанные обертки от конфет.

Обиходов быстро выбежал из башни и сел в машину. Красные огоньки загадочных автомобилей не успели пропасть из виду.

— Ну что там? — спросил Левандовский.

— Ничего, — Обиходов нажал на газ.

Со стороны, наверное, это смотрелось забавно. На пустынной дороге кавалькада из трех мощных машин, а за ней в полукилометре «саксо», крошечный преследователь с болтавшимся на ветровом стекле желтым плюшевым медвежонком.

— Куда они едут, как ты думаешь? — осторожно спросил Левандовский.

— Не знаю, — сказал Обиходов, не отрывая взгляд от красных фар впереди.

— Может, полицию вызвать? — предложил Левандовский.

— И что ты им скажешь?

— Объясним ситуацию…

— Ты даже название деревни на карте прочитать не можешь. Интересно, как ты им объяснишь ситуацию?

Левандовский замолчал на какое-то время, потом все-таки спросил.

— А что мы будем делать?

Действовать по обстоятельствам, — решительно ответил Обиходов.

 

26

Длинный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был накрыт на две персоны. За одним его концом сидел толстый человек в дорогом костюме и сосредоточенно поедал устрицы. Пухлыми розовыми пальцами он брал устрицу с большого блюда, декорированного водорослями, ракушками и прочими морскими аксессуарами. Внимательно ее разглядывал, потом быстро и ловко перерезал маленьким ножичком мышцу, крепившую слизистый комочек к шершавой раковине. Медленно, будто бы торжественно подносил устрицу ко рту и, томно закатив глаза, смачно всасывал содержимое раковины. Проделав это, он блаженно замирал на пару секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям, потом бережно брал за высокую ножку бокал с белым вином, делал маленький глоток, и снова замирал, закрыв глаза. На блестящей, словно отполированной лысине человека выступили маленькие капельки пота, но не от жары — благодаря кондиционеру, в комнате было довольно прохладно. Человек вспотел от удовольствия, как пылкий любовник в разгар страстного свидания. На отдельном блюде росла горка пустых раковин. Пламя свечей, украшавших стол, отражалось на их перламутровой изнанке. Со стен комнаты за происходящим с осуждением наблюдали суровые люди с темных от времени портретов. Человек, поедавший устрицы в их доме, не приходился им родственником. Ни вид его, ни манеры, ни тем более его спутники, с которыми он заявился в этот дом сегодня утром, не свидетельствовали о благородстве и утонченности его натуры. Дорогой костюм, галстук-бабочка, тяжелые перстни на пальцах, затейливая сервировка стола — господ с портретов этим не обманешь. На своем веку, точнее, — на своих веках — они немало повидали подобных субъектов и знали, что хамство, в какие наряды его ряди, все равно остается хамством.

Впрочем, в данную минуту никаких спутников в комнате не было. Пожиратель устриц был совершенно один, и второй прибор, накрытый на столе, оставался нетронутым. Расправившись, наверное, не меньше, чем с двумя дюжинами устриц, человек решил дать себе минутный отдых и тяжело откинулся на спинку стула. Нетрезвым мутным взором он скользнул по портретам и утробно рыгнул. Господа на портретах потемнели еще больше, но человек не мог этого заметить, потому что его отвлек телефонный звонок. Он тщательно вытер влажную пятерню салфеткой и достал из кармана телефон.

— Мда! — произнес он грозным внушительным голосом, каким обычно даже по пустяковым вопросам разговаривали по телефону большие советские начальники. — Привезли? Заводите!

Через минуту в комнату вошли трое. Два здоровяка в кожаных куртках придерживали под руки невысокого человека лет сорока пяти, самой обычной наружности, коренастого, круглолицего, с всклокоченными волосами цвета соломы. Нижняя губа у него была разбита и слегка припухла.

— Что такое? — нахмурился любитель устриц. — Я же сказал не бить!

— Да кто его бил! — огрызнулся один из здоровяков. — Так, задели слегка, чтоб не брыкался.

— Он был один?

— Один.

Человек за столом некоторое время внимательно и с любопытством разглядывал круглолицего.

— Так вот ты какой, капитан Рыков, — произнес он с усмешкой. — Ну, наконец-то мы с тобой свиделись.

— А ты, надо думать, Барон? — усмехнулся в ответ круглолицый.

— Он самый, — сказал Барон. — Кстати, я тут ужинаю. Не желаешь присоединиться?

— Не голоден, — сказал капитан.

— Ну, ну, — махнул рукой Барон. — Отказываться не вежливо. Я тебя столько ждал. Присаживайся. — Он указал на место в противоположном конце стола.

Капитан посмотрел на охранников, повел плечом, освобождаясь от их рук, и сел за стол.

— Сначала давай закусим устрицами, а потом подадут горячее, — предложил Барон.

— Сказал же, не голоден, — угрюмо повторил капитан.

— Выпей хотя бы вина. Налей ему вина, — кивнул Барон одному из громил.

Охранник взял бутылку и плеснул вина в бокал.

— Вижу, ты совсем не рад меня видеть, — произнес Барон. — Зачем же тогда так долго меня искал? Столько лет! Давай-ка выпьем за встречу!

Предложение Барона осталось без ответа.

— Не хочешь? Ну и ладно! — Барон сделал глоток вина. — Старею. Становлюсь сентиментальным. Мог бы сказать своим архаровцам, чтоб кончили тебя прямо там, у башни. Но видишь, какая штука, захотелось в глаза тебе посмотреть. Парой слов перекинуться.

Барон достал из кармана жестяную коробочку с тонкими сигарами. Не спеша закурил.

— Я ведь знал, что ты не успокоишься, — сказал он, выпуская дым. — Такие, как ты, не успокаиваются. Много мне крови попортил. Молодец! Люблю упорных. Но ты проиграл, Рыков. Проиграл. Потому что ты умный, а я умнее. Ну, признай, что это так!

Барон расплылся в самодовольной улыбке.

— Славная получилась охота. Можно было, конечно, все провернуть и в Москве. Но для нас с тобой это слишком просто, согласись? Мы ведь любим, чтобы все было красиво. Поэтому я и выбрал это место, для меня и для тебя. Я здесь поужинаю, а ты здесь умрешь.

Неожиданно за дверью комнаты раздался звон разбитого стекла, голоса и непонятный стук, словно на пол уронили мешок.

— Посмотри, что там, — кивнул Барон одному из охранников.

Тот вышел из комнаты и скоро вернулся, нехорошо ухмыляясь, он подошел к Барону и что-то нашептал ему на ухо.

— Вот как! — удивленно воскликнул Барон. — Ну давайте, ведите их сюда!

Охранник снова скрылся за дверью. Через минуту в комнату ввели Обиходова и Левандовского. Оба были в наручниках. Лицо Обиходова все в красных пятнах от свежих ударов, а у Левандовского из носа капала кровь.

— Эти-то как здесь оказались? — спросил Барон.

— Ехали за нами от самой башни, — сказал охранник. — Этот, — он кивнул на Обиходова, — еще ручонками размахивать пытался. Рембо хренов.

— Что за самодеятельность такая!? — Барон нахмурился. — Какого лешего вы здесь делали? С тобой вообще разговор будет особый, — он обратился к утирающему кровь Левандовскому, — тебе, родной, были даны четкие инструкции. О любой информации немедленно докладывать своему непосредственному начальству. Почему не доложил? Да и ты, сочинитель, хорош, — Барон повернулся к Обиходову. — Вместо того, чтобы делом заниматься, все по девочкам норовишь. Черт знает, что такое! Вот, Рыков, полюбуйся, с кем приходится работать.

«Рыков?!» — мелькнуло в голове у Обиходова. Он встретился взглядом с круглолицым и прочитал в его серых глазах глубочайшее презрение.

— Я ни на кого не работаю! — запальчиво воскликнул Обиходов. — А вас я вообще не знаю!

— Ох уж эти журналисты! — саркастически усмехнулся Барон. — Сначала эту шпану кормишь, поишь, ублажаешь, а потом у них хватает наглости заявлять, что они ни на кого не работают. — Барон покачал головой, якобы сокрушаясь. — А тебе меня и не положено знать. Тебе больше ничего не нужно знать. С горем пополам, ты свое дело сделал.

— Да кто это такой!? — вскричал Обиходов и повернулся к Левандовскому.

— Ну ты, не дергайся! — стоявший за спиной охранник, больно тыкнул его в бок.

— В самом деле, что ты дергаешься, Обиходов? — произнес Барон. — Бери пример со своего братца. Стоит себе тихонько, не жужжит, — он указал дымящейся сигарой на Левандовского, который выглядел совершенно раздавленным. — Знаешь, Рыков, я хотел тебе рассказать все за десертом, но раз ты отказался от ужина, я тебе… все равно расскажу. Кроме тебя ведь никто мою игру оценить не способен, а мне очень хочется, чтобы ее оценили. Наверное, это слабость моя старческая. Что делать? Ведь и у тебя, Рыков, есть слабости. Ведь так?

Рыков не ответил.

— Есть! — ухмыльнулся Барон. — А самая главная твоя слабость в том, что хлебом тебя не корми, дай человека переделать. Из плохого, в хорошего. Чуть завидишь какого-нибудь проворовавшегося по первому разу бухгалтера и ну его обхаживать, как дворовый кабель сбежавшую от хозяев сучку. Кхе! — Барон самодовольно крякнул и со вкусом затянулся сигарой. — Пару раз тебе это удавалось, спору нет. Меньше воровать от этого, конечно, люди не стали, но речь сейчас не об этом. Задумал я поймать тебя на этой твоей слабости. Подвернулся как раз подходящий кадр, не из бухгалтеров, правда, а из, так сказать, деятелей искусства. Но это оказалось даже к лучшему. Потому что душу свою бессмертную продают и те и другие, но у деятелей искусства это как-то более красиво выходит. Со вкусом, с истериками, со скандалом. Короче мимо никак не пройдешь. В общем, взяли мы этого режиссеришку гнилого… Знаешь, как на рыбалке. Живец должен быть слегка протухшим, чтобы вонь как можно дальше распространилась…

— Мерзавец! — внезапно раздался истошный крик.

Левандовский стремительно бросился на Барона, подняв над головой скованные наручниками руки, словно собирался зарубить его невидимой саблей. Но ему удалось сделать к столу только два шага. Охранник успел ловко подсечь его ноги, и Левандовский плашмя рухнул на пол. Охранник подскочил к нему и с оттяжкой пнул в бок. Обиходов увидел перед собой спину этого охранника и, даже не успев ничего подумать, рванулся вперед и что есть сил ударил его сцепленными руками по затылку. Боковым зрением он успел заметить, что второй охранник кинулся было на него, но капитан повис на плечах у громилы, обхватив локтем шею. Если бы у Обиходова получилось с первого удара вырубить охранника, пинавшего Левандовского, неизвестно, чем закончилась бы эта схватка. Может, им бы и удалось выиграть пару секунд, чтобы броситься в окно или забаррикадировать дверь. Но Обиходову не удалось, удар получился слишком слабым. Охранник мгновенно выпрямился и коротким хуком справа сбил Обиходова с ног. Еще одним ударом он нокаутировал сцепившегося с его приятелем капитана. Распахнулась дверь и в комнату вбежали еще два или три человека. Обиходов видел только их ноги. Его начали пинать. Он не успел прикрыть голову. Тяжелый ботинок мелькнул перед глазами, и наступила тьма. Обиходов был без сознания лишь несколько секунд, когда он очнулся, он услышал голос Барона. Зловещий голос, словно доносившийся с небес.

— Мне это надоело. Кончайте с ними. Отвезите всех троих обратно к башне. Сделайте так, будто они сами друг друга перестреляли…

Чьи-то руки подхватили Обиходова и потащили куда-то. Он пробовал сопротивляться. Тяжелый удар в затылок снова погрузил его во тьму.

Он словно заснул и увидел сон, как на заросшие высокой травой бескрайние луга Камарга падает снег. Белый пушистый снег. Декабрьский радостный снег с крупными снежинками, пахнущий елками и мандаринами, заполнил собой целый мир. Не было больше Камарга, не было Франции, не было страха и печали, был только снег. Обиходов ловил снежинки руками и ртом, совсем, как в детстве. А еще он увидел старую сосну, которая росла рядом с его школой. У нее был высокий прямой ствол и необычная разлапистая крона. Если посмотреть на нее, сощурив глаза, сосна походила на пальму. Класса до четвертого Обиходов свято верил, что эта пальма-сосна волшебная. Нужно обнять ее руками, прижаться щекой к ее смолистому шершавому стволу, прошептать желание и слушать, что в ответ прошепчут высокие ветви, что проскрипит звонкий ствол. Обиходов уже не помнил, сбылось ли хоть одно желание. Наверное, что-то сбылось. Он изредка тайком разговаривал с сосной и после четвертого класса, проблема была лишь в том, что взрослому ученику долго стоять в обнимку с деревом на школьном дворе было не очень удобно. Сейчас Обиходов был один, никто за ним не подглядывал, поэтому он крепко обнял сосну-пальму, прижался щекой к ее бурой коре с красными трещинками, вдохнул терпкий запах смолы и прошептал:

— Спаси меня, пожалуйста.

Уже рассвело, проснулись птицы, над полем висел молочный туман. Их вытолкали из машины, отвели за башню и приказали сесть на землю. Сил сопротивляться не было. Гудела голова, ныли скрученные скотчем руки. Левандовский, который всю дорогу всхлипывал и причитал, теперь успокоился. Люди Барона, их было пятеро, стояли в стороне и о чем-то негромко совещались между собой. Обиходов даже не пытался прислушиваться к тому, о чем они говорят. Наконец, двое бандитов отделились от группы и направились к ним. Обиходов видел их угрюмые сосредоточенные лица, видел, как их руки придерживают что-то спрятанное под куртками. Он посмотрел на капитана Рыкова.

— Неужели все кончится вот так? — задал он немой вопрос.

Капитан не ответил, он отвел глаза и стал смотреть вдаль. Обиходов заметил, как отрешенный, совершенно потусторонний взгляд капитана неожиданно сконцентрировался. Зрачки сузились, брови медленно поползли вверх. Обиходов повернул голову туда, куда был направлен взгляд капитана, и увидел странную картину. Со стороны небольшой рощицы, что находилась в полукилометре от башни, прямо на них в развернутом строю неслось два десятка всадников на белых лошадях. Это была лихая кавалерийская атака по всем правилам военного искусства. В былые годы таким атакам было положено происходить именно в рассветный час, когда пыль прибита росой, а мир так светел и чист, что и помирать не жалко. Всадники скакали плечом к плечу, во весь опор. Комья земли летели из-под копыт. Обиходов подумал, что это видение, и успел мысленно усмехнуться, как все-таки причудливо и бестолково устроено его воображение. Но в эту самую секунду до ушей его донесся топот, и он даже почувствовал дрожь земли. Обиходов узнал среди всадников Кристофа, Гастона, Робера, Жиля, Франсуа, их многочисленных родственников. Еще одна фигурка в ярко-красной рубахе показалась ему очень знакомой. У него защемило сердце. Анечка!

— А это что за хрень!? — раздался удивленный возглас охранника.

Всадники налетели, как вихрь. Мир смазался, выплеснулся из границ. Перед глазами Обиходова замелькали копыта, перекошенные лошадиные морды с пеной на губах, серые гривы, хвосты. Раскрасневшиеся от скачки лица. Крепкие загорелые руки, сжимающие поводья. Вороненые стволы охотничьих ружей. Резкие, как щелчки бича, гортанные возгласы. Пальма-сосна. Белый снег. И снова темнота.

— Жорж! Жорж, ты жив? — Обиходов почувствовал, как его щеки коснулась теплая мягкая ладонь. Он открыл глаза и увидел перед собой встревоженное лицо Анечки.

— У тебя кровь, — она вытерла платком ему лоб. — Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?

Мне хорошо, — сказал Обиходов, с трудом разлепив губы.

 

27

Почему финны так любят караоке? Вот где задачка для этнографов. Жаль, что главный специалист по выявлению таинственных связей между удаленными друг от друга народами Тур Хейердал так и не успел над этим задуматься. Он бы наверное решил, что древние варяги добрались и до Японии и порядком там наследили в этнографическом смысле. И вот теперь, через тысячу лет японский народ прислал привет в виде черных ящичков какаоке-установок, который немедленно нашел отклик в суровых душах белокурых и светлоглазых лесных жителей. Так разлученные в младенчестве братья узнают друг друга по одинаковым родимым пятнам на коленке. А может причина в чем-то другом. Как бы там ни было, в крошечном поселке Антолла, который трогательно прижался в каменистому берегу озера Саимаа, пение караоке в единственном на всю округу баре было любимым развлечением его жителей. К пению волей или не волей приобщались и туристы, путешествующие по бесконечному лабиринту озер Южной Финляндии. Они заходили в Антоллу на своих яхтах и катерах, чтобы переночевать ночь-другую, пополнить запасы еды и воды и плыть себе дальше. Да и как тут не приобщиться к пению! Если уж продолжать упражнения в сравнительной антропологии, то можно прийти к выводу, что в музыкальном отношении финны являются антиподами итальянцев. Длинные, как полярная ночь, грустные, как вой тундрового волка, самодеятельные финские баллады способны вогнать в тоску даже неодушевленные предметы, вроде машины для варки каппучино, которая в баре поселка Антолла шипела особенно протяжно и печально. Единственная возможность не слушать баллады — встать и спеть самому. Поэтому в Антолле пели все гости, и англичане, и немцы, и голландцы, и даже норвежцы, чьи песни, к слову, были еще тягомотней финских. Ничего не пел только русский гость. Он вообще вел себя немножко странно. Начать с того, что приплыл он сюда на дорогой моторной яхте английской постройки. На таких плавают на Лазурном берегу, или на худой конец во фьордах, но уж никак не по лесным озерам. А если уж и занесло тебя такого крутого каким-то ветром в такую дыру как Антолла, то задерживаться здесь надолго вроде как резона нет, а этот русский жил в поселке уже неделю и уплывать похоже не собирался. Словно ждал кого-то. Днем сидел безвылазно на своей яхте, а по вечерам приходил в бар, молча пил пиво и слушал баллады. И вот в один прекрасный вечер даже этот русский не выдержал. После того, как вдова Маарит Хильсконен спела двадцатиминутную песню о бедной девушке с лапландского хутора, которую никто не хотел брать замуж, русский встал, достал из кармана диск и молча протянул его бармену Вилли. Вилли, не сказав ни слова, вставил диск в аппарат. На экране телевизора появился сначала плотный лысоватый мужчина в кожаном пиджаке и с гитарой, потом возникла картинка с парусным кораблем посреди бушующего моря. Русский взял микрофон и запел. Сначала совсем тихо, а потом громче и уверенней. Собственно музыки почти никакой не было, лишь отрывистые гитарные аккорды и его голос, слегка дрожащий от волнения. Все, кто был в этот момент в баре, невольно притихли. Они, конечно, переслушали на своем веку много песен на самых разных языках, но почему-то всем показалось, что эта песня какая-то особенная. И не потому, что исполнитель был для караоке-певца слишком трезв и серьезен, и пел так, словно выполнял трудную и очень важную работу. Высокий гладкий лоб его покрылся маленькими капельками пота. Если бы жители и гости Антоллы понимали по-русски, то убедились бы, что слова в песне были в общем-то обыкновенные, про море. Море ждет, а мы совсем не там… И так далее. Наверное, у каждого народа, который имеет хотя бы километр береговой линии, есть такие песни. Но русский пел эту песню так, словно речь шла не о море и мечте, а о жизни и смерти. Поэтому когда он закончил, в баре раздались редкие хлопки и одобрительный посвист. Если сделать необходимую поправку на финский темперамент, это означало невиданную в здешних краях овацию. Все были так поглощены пением русского, что мало кто заметил, как в баре появился еще один человек, в дождевике и туристических ботинках. Он не стал проходить к стойке, остановился у входа. Потом хлопал вместе со всеми, а когда русский закончил петь, и вернулся на свое место, подошел к его столику.

— Хорошо поешь, Роман. Душевно, — сказал человек в дождевике.

Роман Барсуков, потянувшийся было к своему недопитому стакану пива, застыл от неожиданности. Он медленно поднял голову и пристально посмотрел на подошедшего.

— Мы знакомы? — произнес он, стараясь казаться спокойным.

Человек в дождевике усмехнулся.

— Ну, это как посмотреть, Роман. Я думал, что хорошо тебя изучил, а ты у нас, оказывается, еще и певец. Можно присесть?

Не дожидаясь разрешения, незнакомец снял дождевик и опустился на стул.

— Меня Олегом зовут. Олег Семашко.

Барсуков качнул головой.

— Очень приятно.

— И мне тоже очень приятно, — кивнул в ответ Семашко. — Надо бы выпить за знакомство. Как считаешь? Эй, уважаемая! — он подозвал официантку. — Ту водка, плиз.

— Я пить не буду, — сказал Барсуков.

— Почему? — удивился Семашко.

— Не хочу.

— Ну, обижаешь, — протянул Семашко. — Знаешь, сколько я тебя искал. Все здешние леса облазил, я уж не говорю про Москву и Питер. А ты со мной выпить не хочешь. Не по-людски.

— Тебя Барон прислал? — еле слышно спросил Барсуков.

— Какая разница, кто прислал? — сказал Семашко. — Главное, что я тебя нашел. Нашел, хитреца такого! — он засмеялся. — Ты ведь хитрец, да? Всех провел! Это ж надо было додуматься на яхте уплыть! Из Москвы!!! У Барона, понятное дело, собственного флота нет. Псы его по старинке работают, по аэропортам, да по вокзалам рыщут. А тут яхта! Совсем другие понятия.

Официантка принесла водку.

— Выпей, не кочевряжься, — сказал Семашко. — Эй, дамочка, — крикнул он вдогонку официантке. — Неси бутылку, чтоб зря не бегать. Батл ов водка.

Барсуков взял рюмку и решительно опрокинул ее в рот.

— Денег все равно нет, — прохрипел он, осипшим от водки голосом. — Поздно. Уплыли денежки.

— Это уже не моя забота, — махнул рукой Семашко. — Я тебя нашел — и баста. Мог сразу отзвониться, не сидеть, не пить тут с тобой. Но вот, понимаешь ты, вопросик у меня один к тебе имеется. Личный, если можно так выразиться. Не возражаешь?

— А с чего ты взял, что я вообще буду с тобой разговаривать? — Барсуков посмотрел на Семашко с вызовом. — Может, полицию вызвать?

Семашко прыснул от смеха.

— Какая полиция, Рома!? Ты тут сколько уже торчишь? Хоть одного полицейского видел? У них же преступности нет. Полиция сюда два дня из райцентра плыть будет. Зато, если я позвоню, через пять минут прибудет бригада. Спецподразделение. Сам знаешь какое. Так, что, Рома, забудь про полицию и усеки одну простую вещь. Ты тут с целыми зубами и здоровыми почками сидишь лишь до тех пор, пока мы с тобой разговоры за жизнь разговариваем. Понял? — голос Семашко стал злым и жестким.

Барсуков вытер со лба выступивший пот. Руки его едва заметно дрожали. На столе появилась заказанная бутылка водки.

— Выпей вот, — Семашко плеснул водки в стакан.

Барсуков послушно выпил.

— Ты от Лехи Гужвы узнал где я? — спросил он.

— От Лехи, — кивнул Семашко. — Но ты на него зла не держи. Он тебя не продавал. Он хороший парень, просто доверчивый слишком. Я его в Питере нашел. Он визу себе делал, чтоб сюда приехать. Как вы договаривались. Ну я сказал, что могу помочь…

— Понятно, — сказал Барсуков. — Но он… по крайней мере в порядке?

— Цел и невредим. Только без загранпаспорта. Ерунда. Со временем восстановит. Давай еще по одной, — Семашко разлил водку.

Молча выпили.

— Что ты хотел спросить? — сказал Барсуков.

Семашко достал сигареты и не спеша закурил. Предложил Барсукову.

— Не курю, — сказал Барсуков.

Семашко выпустил дым. Сплюнул табачную крошку.

— Скажи, ты капитана Рыкова видел? — спросил он наконец.

Барсуков усмехнулся.

— Вот его-то вам ни в жизнь не достать, — сказал он и посмотрел на Семашко с непонятно откуда возникшим чувством превосходства.

— Да я не о том сейчас, — поморщился Семашко. — Ты лично его видел?

— Видел, — сказал Барсуков.

— Выходит, он… жив? — осторожно спросил Семашко.

— Конечно, жив.

— Ну и как он… — Семашко сделал рукой неопределенный жест, — как он выглядит?

— Знаешь что, — возмутился Барсуков. — Я тебе не Леша Гужва! Может еще телефон продиктовать?

— Ладно, ладно! — мгновенно сдался Семашко. — Можешь не отвечать. Я не то хотел спросить. Я хотел спросить, какой он?

— Какой… — Барсуков пожал плечами. — Невысокий, крепкий. В общем, обыкновенный.

— И как же он такой обыкновенный тебя на такое дело раскрутил? — усомнился Семашко.

— Да никого он не раскручивал. Просто сказал: хватит тебе горбатиться на эту мразь. На вас то есть, — Барсуков посмотрел на Семашко с усмешкой. — Сказал, хватит бояться. Пора жить свою собственную жизнь, не чью-то чужую. Пора быть мужиком, в конце концов.

— И что, он сказал, а ты сделал. Так просто?

— А что тут сложного-то? Я ведь это и сам все давно понимал. Все! — громко повторил быстро захмелевший Барсуков. — Мне только смелости не хватало. Нужно было чтобы кто-то пришел и сказал. Вот он и пришел.

Барсуков замолчал. Семашко тоже молчал. Снова запела вдова Маарит.

— И куда ты собирался податься? — спросил наконец Семашко.

— К морю, — ответил Барсуков.

— Ах, ну да, — сказал Семашко. — Ты же у нас моряк. Даже в мореходке год проучился.

— А ты откуда знаешь?

— Говорю же, все про тебя знаю, — сказал Семашко. — Мне заплатили, чтобы я все узнал. И чтобы нашел тебя.

— Ну что ж, поздравляю, — мрачно произнес Барсуков. — Свои деньги ты отработал. Нашел меня.

Семашко покачал головой, потом старательно потушил сигарету и сказал:

— Не нашел.

— Что? — не понял Барсуков.

— Не нашел, — повторил Семашко. — Ты сейчас встанешь и быстро уйдешь отсюда. К яхте своей не возвращайся. Иди через лес. Держись вдоль берега, куда-нибудь обязательно выберешься. Не в поселок, так к дороге. Попроси чтобы тебя отвезли в полицию. Там скажешь отстал от группы. В общем, соврешь что-нибудь. Пусть тебя проводят до аэропорта и посадят на самолет. Любой самолет.

— Так ты меня… — Барсуков пристально посмотрел на Семашко.

— Вставай и уходи. Быстро!

Больше повторять не пришлось. Барсуков поднялся из-за стола, торопливо кивнул и вышел из бара, не оборачиваясь.

Семашко налил себе водки. Выпил. Закурил сигарету. Потом достал телефон и набрал номер.

— Его здесь нет, — сказал он в трубку. — Да, яхта здесь, а самого нет. — В поселке говорят, уехал три дня назад. — Куда неизвестно. — А я почем знаю? — сказал он раздраженно. — Да. — Нет. — Нет. — Будет сделано. — Пока.

Вдова Маарит Хильсконен наконец-то закончила петь.

 

28

Врачи определили у Обиходова сотрясение мозга. Плюс два поломанных бедра. И еще что-то, трудно переводимое с французского на русский, и поэтому, наверное, не очень серьезное. Он лежал весь в бинтах в чистенькой светлой палате госпиталя Святой Сары Саломейской. Название госпиталя было красиво вышито на салфетке, на которой стояла ваза со свежими цветами. Над изголовьем кровати Обиходова висело массивное распятие. Медсестры-монахини носили на головах старомодные чепчики, накрахмаленные до жестяной твердости. Сестры умели передвигаться совершенно бесшумно, словно ангелы, и бдительно следили, чтобы Обиходов не нарушал предписанный ему режим, а именно: полный покой, все естественные надобности только в утку, общение с посетителями не больше десяти минут в день. Последний пункт доставлял сестрам больше всего хлопот, потому что, как только Обиходов мало-мальски пришел в себя, к нему заявилась большая компания — Дудкин, Левандовский, Анечка, Кристоф, пара племянников и три дочери Кристофа. Монахини встали горой, пропускать такую компанию в палату они наотрез отказались. После долгих уговоров к больному допустили троих — Дудкина, Левандовского и Анечку, заставив их надеть белые халаты.

— С ума сойти! — восхищенно присвистнул Левандовский, увидев обстановку палаты. — Какое благолепие! Эх, зря я от госпитализации отказался. Мне, между прочим, тоже предлагали.

— Что вы глупости говорите! — цыкнул на него Дудкин. — Человеку плохо, а вы тут… Как вы, Георгий? — спросил он сочувственно.

— Спасибо, я в порядке! — Обиходов пытаясь приподняться.

— Лежите, не двигайтесь! — воскликнул Дудкин. — Вам нельзя двигаться!

— Здравствуй, Анечка! — Обиходов заметил, что Анечка выглядит смущенной. — Очень рад тебя видеть.

— Я тоже, — она улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь?

— Да говорю же, я в порядке! — бодро отрапортовал Обиходов. — Уже ничего не болит. Монахиням тут просто скучно, вот они меня и обложили. Лучше расскажите, что с Бароном?

— У! Там такая история! — воскликнул Левандовский. — Джеймс Бонд отдыхает! Оказывается, мы с тобой чуть не запороли операцию Интерпола. Они, оказывается, этого Барона давно уже пасли. И приехали в тот дом через десять минут, после того, как нас оттуда увезли.

— Хорош еще, что капитан успел подать им сигнал, — вставил Дудкин.

— У него был передатчик в пуговице. Представляешь? — тараторил Левандовский. — Я же говорю — Джеймс Бонд! Оказывается, мы чуть не испортили их план. Капитан знал, что к Соляной башне приедут люди Барона. Правда он думал, что это я доложу им о записке… — Левандовский запнулся и покосился на Анечку, — ну не важно. Короче, он знал, что они приедут и повезут его на встречу с Бароном. Капитан сказал интерполовцам, что выведет их на Барона, только тот не должен ничего заподозрить. Никакой слежки, никаких жучков и маячков. Он же знал, что его будут обыскивать. Тогда французы и дали ему эту пуговицу. Обыкновенная пуговица — вот такая, — Левандовский показал пуговицу на своих брюках, — может, чуть побольше. Внутри маленький передатчик. Только он не работает постоянно, иначе его бы засекли детектором при обыске. Он включается в нужный момент двойным нажатием и передает сигнал с течение всего одной минуты. Этого достаточно, чтобы его услышали, где нужно, и определили координаты. Представляешь, технология! Капитану нужно было продержаться у Барона всего полчаса, с момента активизации пуговицы. Столько времени спецназ добирался до места. Но тут появились мы… И чуть было все не испортили…

— Но все закончилось хорошо. Слава Богу! — снова встрял Дудкин.

— Да уж! — согласился Левандовский. — Барона взяли. Он даже десерт свой доесть не успел. Так что, все равно мы — молодцы! Нам теперь может, даже орден какой-нибудь дадут!

— Что вы так расшумелись! — сварливо заметил Дудкин. — Георгию нельзя волноваться!

— Да я и не волнуюсь, — улыбнулся Обиходов. — А где же Рыков?

Он заметил, как при этих его словах, все три его посетителя загадочно переглянулись.

— Что с ним? — встревожился Обиходов.

— С ним все нормально, он здоров! — быстро ответила Анечка.

— И где он?

— Он в полицейском комиссариате, — сказал Левандовский. — Заканчивает какие-то дела. Он придет к тебе, обязательно. Как только освободится.

Дверь в палату открылась, и в проеме показался сначала гигантский белый чепчик, а затем и сама монахиня. Она выразительно постучала пальцем по циферблату своих наручных часов.

— Все, все, закругляемся, — кивнул ей Левандовский.

— В самом деле, пора уходить, — сказал Дудкин. — Георгию нужно отдыхать. Мы вот тут, кое-что собрали, — он поставил на тумбочку плетенную соломенную корзинку. — Тут свежая клубника, немного сыра разного, зелень, колбаска, паштеты, всего по чуть-чуть. Побалуйте себя.

— Ну что вы, не стоило так беспокоиться, — смущенно произнес Обиходов.

— Какое же это беспокойство! — воскликнул Дудкин. — Для меня это честь! Хоть чем-то быть полезным такому человеку, такому герою! — голос его дрогнул. Он подошел к кровати и пожал двумя руками руку Обиходова. — Выздоравливайте!

— Давай, брат, выздоравливай, — Левандовский тоже подошел и пожал руку.

Анечка улыбнулась и молча кивнула. Обиходов кивнул ей в ответ.

Они вышли из палаты, Обиходов глубоко вздохнул и откинулся на подушки. У него закружилась голова, лоб покрылся липкой испариной. Неожиданно дверь снова открылась и на пороге возникла Анечка. Придерживая полы накинутого на плечи белого халата, она быстро подошла к кровати, наклонилась и поцеловала Обиходова в губы. Все произошло так неожиданно, что он даже не сразу понял, что это было. Анечка не сказала ни слова. Она исчезла так же стремительно, как и появилась. Остался только легкий свежий запах ее духов и вкус поцелуя на губах. Теперь Обиходов доподлинно знал, как пахнет счастье, и какой у него вкус.

 

29

Ближе к вечеру, когда за окном уже начало смеркаться, в дверь палаты постучались.

— Войдите! — сказал Обиходов.

Дверь открылась, и Обиходов увидел знакомое круглое лицо с непокорными взъерошенными волосами цвета соломы.

— Не спишь еще? — деликатно осведомился капитан.

Он вошел, осмотрел палату и сел на стул.

— Как самочувствие?

— В порядке, — ответил Обиходов.

— Досталось тебе, — капитан кивнул на бинты.

— Тебе тоже, — сказал Обиходов.

— Это точно, — капитан усмехнулся и потрогал залепленную бежевым пластырем бровь. — Если бы не девчонка, Аня эта, хана бы нам пришла. Молодец девчонка. Все правильно сделала.

— Да, все правильно, — согласился Обиходов.

— И ты тоже молодец, Георгий, — капитан улыбнулся.

— Да я что… — скромно возразил Обиходов. — Вот ты… — он осекся. — Прости, глупо, конечно, но я до сих пор не знаю, твоего имени. Все капитан Рыков, да капитан Рыков. А зовут-то тебя как?

Капитан чуть помедлил, сухо откашлялся в кулак и сказал:

— Глеб.

— Глеб! — радостно повторил Обиходов. — Очень приятно! — И тут же снова осекся. — Глеб? — он удивленно посмотрел на капитана.

— Ну да, Глеб, — сказал тот. — Глеб Варфоломеев.

В палате воцарилась звенящая тишина, какая может быть только в монастырских госпиталях.

— Как Глеб Варфоломеев? — дрогнувшим голосом произнес Обиходов.

— Вот так, Глеб Варфоломеев, — пожал плечами посетитель.

— А как же капитан Рыков?

— Да не волнуйся ты так, — сказал Варфоломеев. — Я все объясню, только это длинная история.

— Это ничего, — сказал Обиходов. — Времени полно.

Варфоломеев устроился на стуле поудобней и снова кашлянул в кулак.

— Короче, мы с Рыковым вместе служили. Друзьями, в общем, были. Еще в армии. Ну, знаешь, как бывает… Попали в одну часть, оба из Москвы, вроде как земляки. Часть была аховая, Забайкальский военный округ. Ты служил?

Обиходов кивнул.

— Ну, должен понимать, — продолжил Варфоломеев. — В общем, договорились держаться вместе. Что бы ни случилось. Там иначе нельзя было. Ну и за два года как братья друг другу стали. Потом, после армии, в органы пошли служить, по комсомольскому набору. Молодые были, говорю же, — Варфоломеев усмехнулся. — Потом, когда началась вся эта карусель… Ну, в начале девяностых… Жарко очень стало, в органах-то. Почище, чем в армии. Кто-то сразу ушел, кто-то скурвился. Рыков сказал: «Ерунда, прорвемся!». Ну, а я с ним, где он, там и я. Так и продолжали, спина к спине. — Варфоломеев вздохнул, по привычке достал из кармана пачку сигарет, но тут же спохватился. — Эх, в твоей богодельне-то курить нельзя…

— А ты в окошко, — предложил Обиходов.

— Думаешь, не засекут старухи? — усомнился Варфоломеев.

— Попробуй.

Варфоломеев, стараясь не шуметь, открыл окно, уселся на подоконник и закурил.

— В году девяноста третьем мы впервые услышали о Бароне, — продолжил он. — То-то и дело, что услышали, потому что ни в то время, ни после, никто его не видел. Все только слышали о нем. Половина всех наркотиков тогда в Москву попадало по каналам Барона. Мы брали курьеров, брали оптовиков, но на самого Барона выйти никак не могли. Любую свою операцию, даже самую пустяшную, он проводил минимум через трех посредников. Люди Барона денег нам предлагали много раз, только чтобы мы дали им спокойно работать. Рыков только смеялся. Мразь, говорил, ишь чего задумали, капитана Рыкова купить! Потом оказалось, что купили они наших начальников. Те сливали им информацию. А потом сдали и самого Рыкова, — Варфоломеев замолчал.

— Его убили? — тихо спросил Обиходов.

— Убили, — ответил Варфоломеев. — Машину его нашли сгоревшую. Ну и он внутри. Следов никаких. Дело открыли и быстро закрыли. Вот так-то, — Варфоломеев вздохнул. — Я тогда запил сильно. В общем, из органов меня турнули. От жены сам ушел, чтобы не мучить ее. Год почти бомжевал. А потом, знаешь, подумал, что же я, подлец, делаю? Как же я мог своего друга единственного так подвести! Почему я жив, эта гнида Барон жив, эти упыри продажные живы, а Рыков мертв? В общем, пришел потихоньку в себя. — Варфоломеев подкурил новую сигарету. — Знаешь, легко мне стало, когда цель появилась, как заново родился. А цель была простая. Исправить ошибочку: Рыков должен быть жив, а для Барона и упырей жизнь должна закончиться. Начал действовать постепенно, шаг за шагом. Упырей вскорости их же хозяева и порешили. Я совсем чуть-чуть поспособствовал. Ну, а с Бароном, конечно, пришлось повозиться. Для начала, я просто хотел дать ему понять, что ни хрена у него с капитаном не вышло, жив Рыков, и все дела. Кишка у него тонка против капитана Рыкова. Хотел, чтобы он сам в это поверил. День и ночь следил я за его людьми, вникал в его делишки. Кое-что понял в его системе, что у него там и как работает. Знаешь, когда ты в погонах, работать-то сложнее. Инструкции там, предписания, кодекс, опять-таки. А нет погон, нет инструкций — прижал кого надо как следует, он тебе столько всего выдаст, сколько всем отделом за три месяца не нароешь, если по инструкциям-то. Ну, и еще одну вещь я понял. На Барона и на таких, как он, тоже разные люди работают. Большей частью мразь, конечно. Но попадаются и нормальные мужики. Просто фишка так легла, что они оказались на той стороне. Мы с Рыковым тоже в органы-то, можно сказать, случайно попали. Да и сам видишь, как там все получилось. Короче, начал я у Барона людей его, которые нормальные, выдергивать потихоньку. При этом не забывал приветы ему от капитана Рыкова передавать. И Барон повелся. Нервничать начал. Тоже справки наводить. Как так? Какой капитан Рыков? Почему? Я знал, Барон начнет искать капитана и первым делом пришлет своих псов к Лене, супруге моей бывшей. Она хороший человек, святая женщина, я мизинца ее не стою. Я сказал ей, если придут и начнут спрашивать о капитане и обо мне, говори, ничего не знаешь, только сразу дай мне знать, что приходили. Ну, ты и пришел. — Варфоломеев усмехнулся. — Ты — нормальный мужик, это я и раньше знал, справки о тебе давно навел, еще когда ты в своей газетке писал о капитане. Я сразу понял, что через тебя, хоть ты и не в курсе, ниточка тянется к Барону. Последил немного за тобой, за братцем твоим, за его хозяевами. Понял, что вся ваша честная компания меня на Барона и выведет. Чуть-чуть, конечно, просчитался. Девчонку из виду упустил. Это я, конечно, дурак. Догадывался, что рядом со стариканом этим, Дудкиным, обязательно Барон своего человечка держит. Но ведь и Барон с ней крепко просчитался. Нормальная девчонка оказалась. Наш человек. Такая вот получилась история. Варфоломеев погасил сигарету. Обиходов молчал, что-то обдумывая.

— Заговорил я тебя совсем, — сказал Варфоломеев. — Тебе отдыхать надо. Да и у меня еще дела кое-какие.

— Подожди, — остановил его Обиходов. — А письмо в редакцию твоя работа?

— Какое письмо?

— Которое Дудкин прислал, про сны. Ты эту историю запустил?

— Ах это! — Варфоломеев махнул рукой. — Можешь считать, что я. Это случайно вышло.

— Что значит случайно?

— Да то и значит, случайно встретился я с парнишкой этим, Василием. Пиво я пил у Курского вокзала. Там знаешь, киоски раньше стояли вдоль Садового.

— На Трубе, что ли?

— Точно! На Трубе! — улыбнулся Варфоломеев. — Помнишь, значит? Славное было местечко! Короче, пиво я там пил за столиком. Ну, подошел Василий этот, встал рядышком. Слово за слово. Я тогда только с женой развелся. Поговорить с кем-нибудь хотелось. Ну, я ему про жену, а он мне про сны. Ему сны какие-то диковинные снились. А ему говорю, мне вот тоже постоянно сон снится. Один и тот же. Друг мой, капитан Рыков. Он мне действительно тогда почти каждую ночь снился. Да и теперь частенько. Честно тебе скажу, выпил я тогда порядочно. Не в форме был. Ну и конечно, лишнего наболтал. Это я потом за ум взялся, а тогда… стыдно вспоминать, — Варфоломеев вздохнул. — Ну, поговорили и разошлись. А Василий этот, оказывается, в то время у Дудкина квартировался. Это мы только сегодня выяснили, когда утром с Дудкиным беседовали. Он рассказал Дудкину. Кой-чего, конечно, от себя добавил. Дудкин тоже кой-чего добавил и отправил тебе. Видишь, все очень просто! — Варфоломеев улыбнулся.

— Очень просто, — задумчиво повторил Обиходов. — Только мне почему-то кажется, что это еще не конец.

Варфоломеев поднялся со стула, поправил на плечах белый халат.

— Тебе видней, друг. Ты главное выздоравливай!

Он кивнул головой и вышел прочь.