Давайте всё же вернёмся к истории, с которой я начал повествование в этой книге.

Итак, в октябре 1979 года после Кубка мира, который проходил в Нью-Йорке, я вернулся в Донецк и через некоторое время «нарвался» на приглашение в региональное управление КГБ.

Надо сказать, что в советское время Кремль «слушал» всех и везде. Его «ушами» в «Конторе глубокого бурения» были сексоты (секретные сотрудники). Артисты и творческая интеллигенция, спортсмены и дипломатические работники, вообще все, кто по каким-либо причинам выезжал за рубеж, сразу же попадали под пристальный взгляд «недремлющего ока партии большевиков».

За моральным обликом наших боксёров приглядывал специалист из ДСО «КГБ СССР». Им был полковник комитета государственной безопасности Глеб Борисович Толстиков – кстати, мастер спорта по боксу, чемпион Союза 1954 года, судья всесоюзной категории. Прекрасный человек, с ним у команды были очень доверительные отношения. За всё время я не помню, чтобы кого-то после заграничных командировок вызывали в комитет. А вот в стране, как оказалось, за нами наблюдали, что называется, «вели».

«Кремль слушал» всё. И уж если он «слышал», то с работой или же с выступлениями в сборной страны можно было прощаться и возможно навсегда. Спортсмена или тренера не вызывали для профилактических бесед, их просто не включали в списки на соревнования, проходившие за границей, либо не открывали визы. Никто, никогда и ничего никому не объяснял.

Именно так поступили с прекрасным боксёром, заслуженным мастером спорта СССР, чемпионом Европы Владиславом Засыпко. После его ночных прогулок по Лас-Вегасу с ним никто не беседовал, его никуда не вызывали, он просто стал не выездным. По прошествии какого-то времени мне удалось вызвать Влада на откровенный разговор, и я спросил его, почему тогда в Америке он так поступил. Как оказалось, причиной его «загула» было то, что в Лас-Вегасе он встречался со своей девушкой, которая в те годы эмигрировала из СССР вместе со своими родителями. А нам не сказал, так как понимал, что мы его не отпустим, опасаясь того, что он не вернётся. Я не знаю, как в дальнейшем сложились их отношения, но точно знаю, что отношения со спортом вообще и с боксом в частности у Засыпко закончились.

Почти по той же причине под пристальным присмотром комитета государственной безопасности находился и прекрасный боксёр из Львова, двукратный чемпион Союза, победитель Спартакиады народов СССР Юрий Тхоровский. Его девушка в начале семидесятых годов также выехала с семьёй на постоянное место жительства тогда ещё в Федеративную республику Германия. Чуть позже туда же уехал и родной брат Юрия. Они переписывались, о чём, естественно, знали контролирующие ситуацию органы.

В 1975 году Тхоровский стал чемпионом Советского Союза и должен был поехать на чемпионат Европы, который проходил в Польше, но, увы… На континентальный чемпионат поехал уфимец Валерий Лимасов. Надо отдать должное, что выступил Валера достойно – стал победителем в полусреднем весе. А Юре никто и ничего не объяснял. Львовянин по-прежнему упорно тренировался и в 1976 году вновь стал чемпионом страны, но чемпионат Европы проводился один раз в два года, и в 1977 году в немецкий город Галле поехал чемпион СССР того года, представитель фрунзенского «Буревестника» В. Гришковец.

Тхоровский был воспитанником львовских тренеров М. Луцика и А. Стратилатова, а последние несколько лет тренировался у меня. Он сумел получить «моральную компенсацию» за то, что был не выездной. На большом ринге Юра с блеском обыгрывал тех бойцов, которые в составе сборной страны выезжали на чемпионаты Европы, мира и Олимпийские игры. Закончив свои выступления, Юрий в начале 90-х уехал к своему брату в Германию.

Конечно же, были и более банальные причины, из-за которых хорошие боксёры становились не выездными и вылетали из сборной. Яркий пример тому – спортивная биография прекрасного боксёра из Чебоксар Валерия Львова, динамовца, капитана Внутренних войск. Он каким-то образом умудрился с чемпионата мира привезти полный портфель эротических, а у нас их тогда считали порно, журналов. Реакция на такую «шалость» по тем временам была очень жёсткой. Львова убрали из сборной и исключили из комсомола.

Ещё один боксёр из Новосибирска Василий Кудряшов был выведен из состава сборной за… пьянство. Сказать, что был он заядлым выпивохой, нельзя. Скорее, Василий был вообще непьющим. Но то, что случилось с ним на Кубе в состоянии алкогольного опьянения, безусловно, негативно повлияло на его спортивную карьеру.

Справедливости ради надо сказать, что Кудряшов вообще-то был боксёром заурядным. Один раз став чемпионом СССР, он больше не показал никаких результатов, а в совокупности с происшествием на Кубе его спортивная судьба была предрешена. А случилось следующее.

После очередной матчевой встречи СССР-Куба вся наша команда, в составе которой в тот год был и Василий Кудряшов, была приглашена на приём к брату и заместителю Фиделя Раулю Кастро. Торжественная встреча и фуршет проводился в шикарных апартаментах, где был большой аквариум с океаническими рыбами и небольшой бассейн-загончик, в котором плавала огромная морская черепаха и несколько крокодилов.

Нас предупредили, чтобы мы были осторожны. А для пущей острастки рассказывали даже случай, как один посетитель решил покатать на спине черепахи свою дочь, но, потеряв бдительность, не заметил, как крокодил подплыл к черепахе и в какие-то считанные секунды сожрал девочку.

Напуганные страшной историей, мы старались близко к загончику не подходить, но вот Кудряшовв… Приняв немного на грудь, и, как в последствии выяснилось, сам не помня того, каким-то образом он оказался в загончике с крокодилами. Увидев, как светятся глазки хищников, Василий выдернул какой-то кол и стал гонять рептилий. Охрана, которая ни слова не понимала по-русски, схватила буяна. Так подвыпивший «укротитель» крокодилов остался на острове Свободы.

Мы обнаружили пропажу боксёра уже в аэропорту и не могли задержать рейс. Рассказав об этом представителю нашего посольства и кубинским товарищам, мы улетели на Родину.

В это же самое время задержанный Василий, до выяснения всех обстоятельств, был отправлен на вырубку сахарного тростника. И неизвестно, сколько бы ему там пришлось махать мачете, если бы не приезд на плантации Фиделя Кастро.

Кудряшова, видимо, воодушевило неожиданное появление кубинского начальства. Он схватил мачете и за один раз выполнил недельную норму. Кубинцы обалдели от увиденного! Никогда ранее они не думали, что белый человек может так работать. Василия «как музейный экспонат» стали возить и показывать по всей Кубе, приводя в пример местным аборигенам и рассказывая, как надо трудиться. Таким вот образом гулял наш Вася целую неделю, пока не дождался следующего рейса на Москву.

Милая неурядица, не правда ли? Но то были другие времена и другие нравы.

* * *

Пребывая под эмоциональным грузом эшелона нахлынувших воспоминаний и не очень приятных размышлений, я провёл почти бессонную ночь. На утро, как поётся в известной песне, «…побрился, и галстук новый я надел…» и с мыслями «будь, что будет», выдвинулся по указанному адресу. На пороге не вызывающего симпатии учреждения, мысленно перекрестившись и призвав на помощь всех Богов, я вошёл в здание. Как оказалось, там меня уже ждали. Дежурный провёл меня в кабинет какого-то начальника и учтиво прикрыл за мной двери. Так я впервые оказался в «застенках» КГБ.

Мне стало немного не по себе. Я был наслышан о том, что из этого учреждения либо выходят уже никем, либо отправляются в сторону Магадана, но уже по этапу. Ни одна из этих перспектив меня не устраивала. Не видя в себе государственного преступника, я, овладев своими чувствами и натянув на лицо дежурную улыбку, поздоровался с человеком, который сидел в глубине кабинета за широким дубовым столом, а над его головой с портрета пронизывающим взглядом смотрел на меня «железный» Феликс Дзержинский. Такая вот нелицеприятная картинка предстала перед моими глазами.

Кивнув головой на моё приветствие и жестом пригласив присесть, чекист поправил свои роговые очки и с отработанной за долгие годы деликатностью стал расспрашивать о работе, делах в семье, здоровье моей жены и дочерей. Я не выдержал таких оперативных заездов и напрямую спросил: – Извините, мне, конечно, льстит ваш интерес к моей личной жизни, но, судя по вашим вопросам, Вы неплохо о ней осведомлены, а моя персона, я думаю, интересует вас совсем по другому поводу.

– Вы правы, – сказал кэгэбэшник и продолжил. – Михаил Михайлович, вы совсем недавно выступали перед студентами техникума физической культуры…

Я вспомнил, как по прибытию с Кубка мира руководство техникума действительно попросило меня рассказать об этой поездке и о выступлении наших боксёров студентам, и я с большим удовольствием согласился. На встрече я поведал присутствующим про Всемирный торговый центр – близнецах-небоскрёбах (тех самых, которые были разрушены в результате ужасного террористического акта 11 сентября 2001 года), про стальные бордюры, про шикарные автомобили. Не забыл, конечно, о негритянских нищих районах и о том, как там эксплуатируют человека. То есть рассказал то, что действительно видел. И вот сейчас всё то, о чём я говорил, вменялось мне в вину…

– Михаил Михайлович, – вскинул на меня свой взгляд человек в роговых очках. – Вам, наверное, надоело за границу ездить? – и, не услышав моих возражений, продолжил. – Мы думали, вы знаете, о чём и как надо рассказывать, а вы восхваляете американский образ жизни. Понятно, если бы так выступали колхозница или рабочий. Но вы – воспитатель, педагог, идеолог и позволяете себе такое! Если вы не знаете, как надо выступать и о чём рассказывать, приходите, мы вас научим.

Пока он это говорил, я мысленно уже успел проститься и со сборной, и со всем тем, что с ней было связано, но как только он закончил, у меня как-то непроизвольно вырвалось:

– Благодарю за предложение. Я всё понял. В следующий раз именно так и поступлю, а за случившуюся оплошность прошу простить.

– Ну, если вы всё поняли, тогда, пожалуйста, – и серый человек с натянутой улыбкой на лице вежливо указал мне на дверь.

Я не стал расшаркиваться, а наоборот, очень быстро ретировался. Выскочив на улицу, я поблагодарил в душе Господа и зарёкся, что больше никогда ни на каких встречах выступать не буду. Долгие годы я не изменял данному себе обещанию и только с распадом Советского Союза, когда «Кремль перестал слушать», я могу позволить себе публичные выступления.