В молодости, более 200 дней в году, я находился на сборах во всех уголках нашей необъятной Родины, называемой Советским Союзом. И вот сейчас всплывают картины прошлого, которые связаны с едой! И почему-то чаще и отчётливее всего вспоминаются мне именно те случаи, когда я отказывался от возможности хорошо поесть. Пренебрегал этим – брезговал!

На сборах в Туркмении перед чемпионатом СССР местный тренер Измаил (забыл фамилию) устраивал для нас «той» – обильное пиршество в честь прибывших сборников страны. Мы, тренеры, сидели в глубине комнаты на коврах и пестрых подушках – жевали фрукты, тянули зеленый чай. Измаил, очень гостеприимный хозяин, всё говорил: «Сейчас чай пьём, потом лепёшки будем кушать – с мёдом, с маслом, с кислым молоком. Потом пилав. Вай, какой пилав!»

Помню, у всех текли слюнки, а хозяин всё подмигивал, улыбался, складывал щепотью пальцы, подносил и к губам и причмокивал. Звучно и сладострастно.

– Такого пилава (так он называл плов) вы ещё не пробовали, клянусь бородой пророка. Чуешь, как пахнет? Варится… Скоро готов будет… Нюхай пожалуйста!

После этих прибауток все уже были готовы проглотить этот плов с тарелкой. Когда внесли действительно изумительно пахнущее варево, и хозяин по традиции стал руками (кстати, не особенно чистыми) запихивать мне, как почетному гостю, рис в глотку, у меня начались рвотные позывы, покатились слезы из глаз. Пришлось выйти во двор – отдышаться.

И где только не доводилось бывать Михал Михалычу!

Потом воротился в дом – на этот раз я прошёл через заднюю дверь. И случайно попал на женскую половину. Посторонним мужчинам входить сюда запрещено – на сей счёт у мусульман имеются строгие правила (и по-моему, вполне справедливые). Мне уже говорили об этом, и потому я, смутясь, поспешил уйти.

Но, уходя, я всё же успел осмотреться – обшарил взглядом сокровенную обитель. Тут было жарко и надымлено. Гремела посуда, мельтешили женские фигуры. А в углу, возле печки, помещалась сухая горбоносая старуха (должно быть, мать или старшая жена Измаила).

Она сидела, привалившись к стене, широко и бесстыдно раздвинув ноги. Юбка ее была заворочена; из-под краешка нижней нечистой рубахи виднелись тощие, сморщенные, перевитые синими жилками ляжки. Старуха выгребла из квашни комок густого вязкого теста и… с размаху шлепнула им о ляжку. Старательно размяла его там. Разгладила пятерней. И затем, изготовив лепешку, ловко швырнула её на раскаленную шипящую сковороду.

Я содрогнулся. Вот так кухня! Под юбкой готовят… Каким же, в таком случае, должен быть их хвалёный пилав? Долго ещё потом меня преследовал этот тошнотворный образ старухи…

* * *

Ещё интересная встреча, связанная с едой, была в Чечне (ещё в советское время). В сборной у меня тренировался хороший боксёр Рамзат Джабраилов. В один из выходных дней он пригласил меня в свой родной аул – это было небольшое селение, зажатое в тесном ущелье.

Его отец щедро угощал меня вином и мясом. На столе, загромождая его, дымилась молодая баранина, лежали хинкали (род кавказских пельменей), смачно лоснились куски ноздреватого, тающего курдючного сала. Хозяин дома пожирал это сало, заедая его ломтиками баранины – мясо как бы заменяло ему хлеб! Белёсый, смешанный с потом жир пузырился на его губах, стекал по подбородку и прямо так застывал. Вообще я сало люблю есть, тонко нарезанным, из морозильника, с горчичкой и с чёрным хлебом. А здесь, глядя на него, я почувствовал вдруг тяжёлую дурноту. Стало тошно и нехорошо, и я не смог прикоснуться к еде.

* * *

Помню, как был я в гостях у своего товарища, с которым мы вместе учились в Омске. После окончания института он получил распределение в Мордовию, в г. Саранск, где женился и стал возглавлять спорткомитет. Славка Михайлов пригласил к себе на обед, познакомить с женой.

Помнится, я сидел тогда за столом, накрытым к обеду. Хозяйка – разбитная, плотная, со свекольным румянцем на скулах – поставила передо мной тарелку огнедышащих щей. Придвинула солонку и хлеб. Потом спросила услужливо:

– Может, почесночить?

– Это как? – не понял я.

– Ну, чесночку сыпануть, а? У нас некоторые любят…

– Сыпани, милая – согласился я, – сыпани. Я тоже люблю острое!

Всё произошло мгновенно. Очистив головку чеснока, она разгрызла её, пожевала, шумно выплюнула в ладонь. И деловито «почесночила» мои щи – «сыпанула» туда всю горсть. Я торопливо полез из-за стола – хватаясь за щеку, ссылаясь на зубную боль. Благо, что пришёл мой друг, который выходил за пивом. Он всё понял, и мы этот инцидент запили пивом и водкой. Ну а обед был испорчен вконец, я мысленно матерился, кляня хозяйку и эти её дурацкие щи…

А что, в сущности, произошло? Она ведь старалась, как могла – хотела угодить, проявила любезность. «Почесночила» от всей души! Любезность эта, если вдуматься, мало чем отличается от среднеазиатской. От той, когда хозяин кормит гостя из собственных рук…

* * *

В какие только края не забрасывала меня судьба! И всюду я сталкивался со странностями местных обычаев и кухни. На северо-востоке они, кстати сказать, ещё более экзотичны, чем на юге.

У камчадалов и якутов, например, первым лакомством считается рыбий и тюлений жир. Желая оказать гостю особый почёт, они жарко протапливают помещение. Настолько жарко, что приходится поневоле снимать одежду… Гость, таким образом, как бы чувствует себя в бане. В бане, насквозь пропитанной смердом рыбьего жира.

Когда я приехал работать в Магадан, то, будучи на Чукотке, видел, как многие жители с удовольствием пьют молоко, смешанное со свежей оленьей кровью. Напиток этот – помимо всего прочего – необычайно красив. Вероятно, отсюда и возникло известное народное выражение: «Кровь с молоком!»

…Ну а вообще, во многих экзотических странах, где мне удалось побывать, меня угощали весьма затейливыми блюдами. Были и черепахи, и лягушки, и варёные собачьи головы. Были трепанги – особые морские черви, живущие в прибрежной тине. Были различные слизняки. А также – деликатесы, приготовленные на змеином сале. И все это я разглядывал, трогал руками. И отказывался от обильной еды с вежливой, фарфоровой, китайской улыбкой…