Александр Проханов

20 марта 2014 1

Культура Общество Армия

Юрию Васильевичу Бондареву - 90. Судьба направила его на самую кромешную, самую страшную, самую мистическую войну, которая когда-либо приходила на землю. Она направила его в кровь, в беду, в преисподнюю - для того, чтобы он вкусил грозный опыт. Она берегла его на этой войне, когда рядом гибли тысячи его сверстников. Она выхватывала его из-под осколков, из-под танковых атак, щадила среди болезней и морозов. Чтобы потом, пережив эту войну, он поделился с миром добытым опытом.

И он поделился этим опытом, создав величайшее направление советской литературы, именуемое военной прозой. Явление уникальное, явление волшебное, грозное и мужественное, быть может, соизмеримое с такими памятниками нашей великой литературы, как "Слово о полку Игореве".

Военная проза - это рассказ о войне, о народе и о государстве. Бондарев - государственный художник. Очень редко художник становится символом государства. Бондарев стал такой же эмблемой Советского Союза, как Днепрогэс, как танк Т-34, как космический корабль "Союз". Он заседал во многих президиумах, на многих съездах, он был окружён государственной лаской, его осыпали наградами. Я видел, как мечтали оказаться рядом с ним директора гигантских заводов, командующие округами, как им важно было постоять рядом с ним, пожать его руку, как они наливались от этого прикосновения силой и светом.

Но вот солнце Бондарева, воссиявшее в 50-х, 60-х, 70-х годах, стало меркнуть, потому что на это солнце надвинулась тень горбачёвской перестройки. Эта тень надвинулась не только на Бондарева, она надвинулась на государство - на Советский Союз. Сколько представителей культуры соблазнились, искусились на этого льстеца с родимым пятном на лбу! Пошли к нему, стали целовать его руки и ноги, стали витиями перестройки. И среди множества писателей только Бондарев на XIХ партийной конференции мужественным стальным голосом, глядя в лицо Горбачёву, сказал: вы подняли в воздух самолёт, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка. Ещё он сказал: вы зажигаете фонарь над пропастью.

Его страшные пророчества сбывались. После трагедии ГКЧП, когда победили либералы и демократы, Москва была наполнена ужасными энергиями и смертью. Все нетопыри, долгоносики, все ведьмы и черти сорвались с каких-то старых московских колоколен и летали над Москвой, выклёвывая глаза у военных, у представителей госбезопасности, у партийцев, у патриотов. И когда все бежали прочь, исклёванные этими ведьмами и нетопырями, русские писатели собрались в своём дворце на Комсомольском проспекте, 13. Это был их дом, их храм, их штаб.

Там мы забаррикадировались, замкнулись. Мы построили из диванов, стульев, столов баррикады, мы закрыли окна, вывешивали на стены военные приказы, в которых отслеживалось поведение врага. Враг двигался в то время по Москве ликующими толпами, проклиная СССР, проклиная всех, кто противодействовал горбачёвскому тлетворному влиянию. Мы ждали атаки на наш дом. Ждали, когда придут жестокие победители и начнут взламывать двери. Бондарев был среди нас в эту ночь. Мы пели песни, читали стихи, пили водку, молились, обнимались, клялись в братстве. И Бондарев был нашим командармом, нашим генералиссимусом. Одно его присутствие в эту ночь вселяло в нас веру и успокоение.

Потом, когда пришла страшная беда девяностых годов и чудовище девяносто первого года победило, оно предложило Бондареву награду. Ельцин хотел собрать вокруг себя всё лучшее, что уцелело после этой страшной катастрофы, создать свой двор - из придворных художников и писателей. И он наградил Бондарева орденом. Бондарев не принял награды из рук того, кто разрушил его государство, кто уничтожил его великую армию, кто предал Сталинград, Москву, предал знамя победы над Берлином. Он отверг эту награду.

И наступили годы тьмы, сумерек. Юрий Васильевич замкнулся в своей усадьбе, в своём творческом кабинете, ушёл от публичных выступлений, от съездов и трибун, и только ночами выходил в свой сад, смотрел на звёздное небо. Смотрел, как он сказал, на звезду, похожую на раздавленный алмаз. Этим раздавленным алмазом была великая страна, великая победа, была чудесная мечта человечества, которую он не предал.

Он скуп на похвалы, но иногда нас, молодых тогда писателей, он хвалил. И высшей похвалой в его устах было: но ведь ты - солдат. Потому что сам он был солдатом. Для него Жуков был солдатом, для него вся блистательная плеяда маршалов была плеядой солдат. И над этой плеядой солдат для него возвышался лишь один воитель - генералиссимус Сталин.

Бондарев выстоял. Тьма медленно и неуклонно рассеивается. Поднимается заря. Русские люди вновь сбрасывают с себя страшное иго, вновь соединяются, вновь звучит их голос, вновь звучит наша русская музыка. Вновь мы идём в наш весенний поход.

Произошло чудо. Крым нежданно возник из тёмной ночи. Ничто не предвещало его, и он возник как светоч, как светило. Но это чудо, ниспосланное судьбой, пришло к нам только потому, что наши люди строили для этого ковчега причал. Старики, которые не выносили этой страшной поры и умирали, офицеры, которые искали крючок, чтобы повеситься, не рождённые младенцы, которых мы миллионами не досчитались в эти страшные годы, - всё это были солдаты, потому что они не хотели жить под этим игом. Они отрицали этот строй, отрицали его дьявольскую победу, они сражались. И они были той пристанью, к которой причалил Крым. И среди тех, кто строил этот причал, был Бондарев. У него на груди - орден Нахимова, который преподнёс ему референдум.

В этот день, дорогой Юрий Васильевич, мы поздравляем тебя и говорим: "С днём рождения, солдат"!