Анна Серафимова

9 мая 2013 1

Общество

Радищев был бы, пожалуй, удивлён. Воскликнул бы: "Эх, дороги!" Разнесло-то, дескать, как! Это по сути так бы он воскликнул. А по стилю - музыка, а не речь человеческая! Мне и не стилизовать. А послушайте первоисточник: "Ты плачешь, произнося прости; но воспомни о возвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицом солнца. Блажен возрыдавший, надеяйся на утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании. Существо его усугубляется, веселия множатся, и спокойствие упреждает нахмуренность грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения".

Удивился бы Радищев, впрочем, не особенно. Ему бы объяснили, что он не в своём XVIII веке, а уже, слава Богу, в XXI, машина времени позволила ему совершить путешествие и по столетиям. И с тех пор, как он путешествовал из Петербурга в Москву (а сейчас двигается тем же путём), прошло больше двухсот лет. Да, за время большого пути дороги могли разнести.

Да, милостивые государи,- согласился бы русский мыслитель, - могло дороги побить. Но чтобы так! И всё-таки удивился бы. Ведь: "Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но - на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою" Государь проехал. А там

Неравнодушный к бедам отечества гражданин, Радищев бы изрёк, мол, поремонтировать-то хоть раз надо было, ребята, за двести-то лет. Грунта навалить, утрамбовать. В прошлый раз я проехал. Хоть трясло и мотало, но проехал. А на этот - сомневаюсь, что доеду. Ямы бы хоть завалить, разровнять грунт.

Что он понимает! Романтик. Грунта ему навези да притопчи. Уже и тогда поговаривали, что беды России - дураки и дороги. А ныне главные дураки по дорогам не ездят. Они самолётами летают. Слава Богу, там туалеты появились, которых не было ни в поездах, ни в самолётах в советские времена.

Тоже ведь беда. Сел в самолёт, а тем паче в поезд до Владивостока (да даже из Петербурга в Москву) и тут- медвежья болезнь. И что делать? Кто виноват?

Стыд и срам тому медведю, кто нас такими ужасами ужасает! Он всем своим единомышленникам медвежью услугу оказал. А вот я думаю, что и в ельцинские времена были проблемы с туалетами в самолётах. Помните, как пришлось отдуваться Борису Николаевичу? На шасси. При всём честном народе! Тому самому Борису Николаевичу, дочь которого Татьяна со своим семейством ныне - гражданка Австрии. Поближе к гитлеровской вотчине. Фашистов, расправляющихся с русским народом, уничтожающих его темпами 2 миллиона в год, тянет на те земли.

Что-то тема какая актуальная для меньшей половины великого целого! То вокзальный клозет инспектирует, есть ли гумага и прочие демократические приобретения. Помнится, с Сердюковым попиарились они на фоне армейских кабинок. Вон и Сванидзе главным преступлением советской власти перед человечеством объявлял отсутствие туалетной бумаги, и на "Суде времени" гневно бросал в лицо Кургиняну, дескать, не можете не признать, что утёрлись мы только при демократии!

Утёрлись, конечно. Да так, что, мама, не горюй! И сейчас любой свободный россиянин - держатель бумаг: кто ценных: акций и банкнот. Но и на мелочь можно себе позволить - туалетных бумаг. У кого на что демократии хватает, тот в таких бумагах свои состояния и держит! Кто к каким общечеловеческим ценностям подпущен! Каждому - своё! Нестареющий лозунг. Раньше что? Уравниловка. А теперь и бумаги у каждого - по Сеньке!

Что там психологи относительно такого пристрастия к коммунальным завоеваниям говорят? Не заболевание ли это какое? Клозетомания какая-нибудь?

И разве не о наших днях Радищев пишет? "Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.

- Бог в помощь, - сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. - Бог в помощь, - повторил я.

- Спасибо, барин, - говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.

- Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?

- Нет, барин, я прямым крестом крещусь, - сказал он, показывая мне сложенные три перста. - А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.

- Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?

- В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша

- Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?

- Не одни праздники, и ночь наша.

- Так ли ты работаешь на господина своего?

- Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут".

И уж не свободные ли россияне на машине времени в XVIII век пожаловали? Когда сто рук - для одного рта работают по шести дней в неделю?