Степан Липгарт , Андрей Фефелов

архитектура Большой стиль Культура Общество

о смыслах русской архитектуры

"ЗАВТРА". Степан Владиславович, существует огромная, очень важная тема — архитектура 30-х годов. В своё время я высказал в статье "Комета сталинизма" мысль о том, что сталинский стиль в архитектуре возник как некая проекция крестьянской утопии… Ведь именно в 30-е годы были распечатаны энергии русского крестьянства, когда крестьяне ринулись в науку, производство, в городской социум. Они принесли свой архитектурный идеал — русские сказочные терема и ампирные стройные особняки, которые воплотились в семь сталинских знаменитых московских высоток. Но это мой взгляд. Интересно было бы узнать, как вы, архитектор, смотрите на это явление.

Степан ЛИПГАРТ. Ваше представление очень интересно. Ведь советская культура, которая сложилась к 40-50-м годам, идёт изнутри, от народа. Кстати, этим она отличается от последующих культурных явлений нашей истории

Сталинская культура в целом — образ высотного здания, социалистический реализм в живописи и в литературе — это абсолютно традиционалистское, погружённое в себя культурное явление. И, безусловно, архаизм и фундаментализм — в этом была её сила. Слабость же заключалась в том, что она была абсолютно закрыта. 

"ЗАВТРА". Исчезла динамика?

Степан ЛИПГАРТ. Да. Возвращаясь к вашему первому вопросу о 30-х годах. Ранее вы смоделировали некое представление людей, для которых создавалась эта утопия. Я же всегда в своих исследованиях смотрю на всё изнутри. Первое, что важно понять, — это то, что вообще искусство 30-х годов — переход от одной эпохи к другой. Это зона динамики.

"ЗАВТРА". И в этом — её феномен.

Степан ЛИПГАРТ. Да. Многоликий, многообразный феномен. Наиболее полно этот переход смог выразить Владимир Паперный в своей известной книге "Культура Два", где он предлагает модель двух культур. Первая культура — это авангард, стремительный, движущийся…

"ЗАВТРА". "Горизонтальный".

Степан ЛИПГАРТ. Вторая культура — феномен сталинской культуры, где не горизонтальность, а вертикальность, где не холод, а тепло. Здесь можно выстроить целый ряд бинарных конструкций-образов. Например, связка империи и революции. Как известно, история циклична. В русской истории эти циклы носят очень резкий характер. От прорыва к закостеневанию и наоборот мы двигаемся срывами и катастрофами. Зачастую эти срывы отбрасывают страну назад. Всё это отражено в культуре России. Традиционная русская архитектура рассказывает нам о таком порыве, она пронзает небеса, она стремится в космос. В то же время существует классицистическая культура — культура ордера, культура монументальности — это Петербург с его ансамблями, организованными пространствами.

В 30-е годы за счёт высокого уровня русской культуре удалось очень ярко выразить синтез двух начал — революционного и имперского. Универсальным примером является история проектирования Дворца Советов. 

"ЗАВТРА". Напомню читателям: на месте Храма Христа Спасителя был спроектирован некий идеосистемный грандиозный проект — Дворец Советов.

Степан ЛИПГАРТ. Для воплощения этой идеи был объявлен международный конкурс, в котором приняли участие такие мастодонты, как Корбюзье, Гропиус, Мендельсон… Победивший проект Бориса Иофана изначально не был мировым столпом, тем, во что он позже превратился. Сталин, конечно же, следил за динамикой проектирования, за тем, что происходило. Документальных свидетельств этому нет, но ему приписываются различные пожелания, которые, конечно, повлияли на облик здания.

"ЗАВТРА". Следуя Генплану Москвы 1935 года, Дворец Советов должен был стать смысловым центром. Генплан, по сути дела, ориентировался на Рим и римский масштаб, на римскую стать преобразования всего города. Всё это создавалось на фоне исторически закономерного закостеневания, отвердевания политических процессов. Картину этого процесса прекрасно передаёт образ огнедышащей и живой лавы, которая стремительно начинает отвердевать, и возникают потрясающие объёмы, очень странные и парадоксальные.

Степан ЛИПГАРТ. Да, победил стремительный и динамичный проект. Он был характерен для творчества Иофана. Да, он постепенно стал приобретать черты орденности, утяжеляться. Но даже к своему концу он всё равно сохранил некий динамизм начала 30-х. Может быть, отчасти поэтому он стал неактуален в послевоенном стабильном обществе и культуре, которая говорила о вековечности. Образ Дворца Советов перешёл в московские высотные здания, совершенно преобразившись в некий храмовый образ.

"ЗАВТРА". Да, кстати говоря, мастерская Дома Советов была тем мощнейшим архитектурным институтом, в недрах которого возникли лаборатории, которые позволили нам возвести и эти семь высоток, и многие другие строения.

Степан ЛИПГАРТ. Конечно. Причём это касается не только архитектуры, но и техники, и мебели. Это был очень серьёзный прорыв. А ведь те люди, которые работали, которые создавали образ Дворца Советов и эту школу, они во многом из ещё дореволюционного поколения…

"ЗАВТРА". Академики императорской России?

Степан ЛИПГАРТ. Да. Русское академическое искусство к началу ХХ века было на пике мастерства, там была целая плеяда имён. Можно назвать несколько: Фомин, Щуко, Жолтовский, Щусев. За ними — десятки. Именно они были призваны создать новую архитектуру. В академической архитектуре, видимо, тогда накопилось множество энергий, которые не имели выхода, не могли иметь выхода во времена империи, поскольку не были востребованы. Ведь архитектура — не живопись. Она требует и заказчика, и техники, и строителя.

"ЗАВТРА". Возвращаясь к бинарности: империя и революция. Мы традиционно восходим к древнему Риму, ветхому Риму, именно там царил синтез империи и революции, там было вечное движение. Эта римская динамика определяла историю всей цивилизации. Мы в этом смысле, видимо, как древние римляне: нас не устраивает разбрызгивание, растекание. Нас не устраивает абсолютное окостенение и затвердевание. Нам близок этакий кумулятивный эффект, когда мы не растекаемся в миллионы брызг и не взрываемся, как фейерверк, а представляем собой некий пылающий сгусток.

Степан ЛИПГАРТ. Кстати, аллегорией переходных 30-х может быть синтез машины и храма.

"ЗАВТРА". Проза Платонова наиболее ярко отражает дух того времени — обожествление машины, поклонение паровозу.

Степан ЛИПГАРТ. Весь мир был этим беременен. Всем известна формула Ле Корбюзье: "Дом — машина для жилья". Его фраза абсолютно отражает представление художников-пророков того времени о том, каким должно быть общество, какой должна быть земля, каким должен быть человек. Отсюда возникли и тоталитарные общества как машины всеобщего счастья…

"ЗАВТРА". Да, восхождение этой утопии мы помним. Помним её расцвет. Помним и скорбное разочарование человечества…

Степан ЛИПГАРТ. Разочарование наступило во время Второй мировой войны…

"ЗАВТРА". …когда машина стала машиной массового убийства. Мы поклонялись этой машине, и она стала нас всех убивать и крушить.

Степан ЛИПГАРТ. Да, сразу вспомнилось творчество Александра Дейнеки, его упоение металлом, в любовных лазоревых, серебристых, голубых тонах в небесах летит самолёт. Стальная птица. Поэзия.

Или станция Маяковская — это тоже поэма о стали. Сам создатель Душкин называл её "станция Сталь". Естественно, когда эта сталь пролилась убивающим, разящим градом с небес, стало понятно, что машина способна уничтожать миллионы за какое-то короткое время. Сталь перестала быть любовью. Я вспоминаю другую картину Дейнеки — "Сбитый ас", там металл уже совсем другой. Он чёрный, гибельный, пугающий, страшный.

"ЗАВТРА". Та страшная рельсина, которая торчит в земле? Да, это, конечно, потрясающая трансформация. С победой возникает послевоенный мир, который уже стремится к некоему интиму, к орнаментальности, к мистичности, к деревянности.

Степан ЛИПГАРТ . У Щусева есть ряд работ, связанных с Новым Иерусалимом. Он занимался восстановлением города Истры после войны. Что это за работы? Это порушенные храмы, и это неожиданное обращение к дореволюционным глубоко укоренённым образам храма. Начинает торжествовать русский храм! Наибольшее звучание достигается в здании гостиницы "Ленинградская", которая плоть от плоти, порождение той школы и того представления.

 "ЗАВТРА". Там есть фрагменты Новодевичьего монастыря, нарышкинского барокко.

Степан ЛИПГАРТ. Нарышкинское барокко — это тоже переходная фаза в русском искусстве XVII века. Оно возникло перед Петровскими реформами.

"ЗАВТРА". Да, европейский ренессанс пророс через эти виноградные ветви.

Самое яркое сравнение откроется, если мы прогуляемся по двум станциям московского метрополитена: гениальной станции Маяковской с арками из нержавеющей стали и станции Комсомольской Кольцевой. Комсомольская — это Щусевский проект, храмовый проект, древнерусский. Там висят плоские плафоны, созданные Кориным. На них вся русская история с хоругвями, с изображением Спасителя и двуглавыми орлами, которые вставлены в кирасы суворовских орнаментов, головных уборов суворовского времени…

Хотелось бы вспомнить ещё одно измерение: открытость вовне и укоренённость. 

Степан ЛИПГАРТ. Вы имеете в виду интернациональное и национальное? Если мы говорим о революции, её первоначальных смыслах, то речь шла о всемирной революции, открытой. Поэтому и страна, и её искусство были открыты всему миру. Стиль авангардный конструктивизм ни в коем случае себя не противопоставлял тому, что происходило в Европе, техника шла в основном из США. Наши люди ездили в Америку, наблюдали её культуру. Тот же Щуко, Олтаржевский, создатель "Украины", были в США в длительных командировках. Они знали изнутри этот вопрос. Но это не умаляет никоим образом те смыслы, которыми наделена эта архитектура. Советские дома того времени абсолютно отличны от тех зданий. В том числе и по градостроительной роли. Для нас градостроительная роль высотного здания сходна с храмом. Вспомним МГУ. Это единственное, наверное, здание, которое видно лучше всего с самолёта. Когда летишь над Москвой, видишь Кремль, "Сити" и МГУ. В капиталистическом городе небоскрёбы возникали из-за высокой стоимости земли. Абсолютно другая роль. Постепенно эта интернациональная небоязнь привносить и в то же время включать в себя чужие элементы превратилась в претензию на общемировое влияние. Третий Интернационал — это организация, которая работала по всему миру. Имела и агентов, и влияние, и Дворец Советов — маяк для всего человечества. Главный идеолог социалистического государства указывает путь всему миру. Это здание не было построено и было бы неуместно в национальной закрытой парадигме 50-х годов. Говоря о национализме, вспоминаю интересную книгу "Мастера архитектуры об архитектуре". Есть издание 50-х годов, где Жолтовский говорит о том, что у современной Европы нам больше нечему учиться.

"ЗАВТРА". Кстати говоря, я напомню, что в цокольные этажи университета встроены огромные гигантские изразцы, древнерусские по своей модели.

Степан ЛИПГАРТ. Допетровский стиль. Он оказался и по смыслу пригоден, и по виду универсален. Он ложился на новые масштабы. Вот вы назвали Комсомольскую кольцевую, а я вспомнил Арбатскую. Она из той же серии.

"ЗАВТРА". Одна из самых красивых, сахарная станция.

Есть расхожее выражение, что архитектура — это застывшая музыка. Но мы говорили сегодня о том, что архитектура — это застывшая идеология. Конечно, этот разговор будет интересен многим людям, которые интересуются идеологией, доктриной. Сейчас Россия тоже находится в состоянии изменения. Бинарность, вернее, синтез является сейчас важнейшим условием нашего и выживания, и, главное, движения вперёд. Условием нашей победы. 

Степан ЛИПГАРТ. Да, безусловно. В настоящее время, мне кажется, в общем дискурсе культура занимает очень слабое, недостойное место. В русской культуре столько смыслов, столько мощи, силы, что мы обязаны это увидеть и актуализировать. 

"ЗАВТРА". У меня есть ощущение, что скоро эта плёнка, странный туманец развеется, и мы увидим по-прежнему сияющее, по-прежнему восходящее сокровище нашей культуры и нашей истории. 

Беседовал Андрей ФЕФЕЛОВ