Гибель красных богов

Михаил Кильдяшов

1 июня 2017 0

о романе Александра Проханова «Последний солдат империи» (Москва, Ад Маргинем, 2003, Москва, Книжный Клуб Книговек, 2010)

То ли сон, то ли миф, то ли древняя летопись. Восстали на твердь земную воды многие: океаны и моря великие, реки могучие, ручьи быстрые, дожди нескончаемые. Равнины и горы затоплены, творения рук человеческих разрушены — и целый материк, будто с мельничным жерновом, в пучину уходит. И ковчега уже не построить, и домов родных с места не сдвинуть. Только весть о себе послать можно — в сторону неведомую, людям незнаемым. Весть о том, что жил между трёх океанов народ-богатырь, одной рукой касался песков знойных, другой — шапки ледяной. Недра земные разведывал, небосвод на плечах держал. Мысль рождал спасительную, в слово облекал сладкозвучное.

Голубя белого с письмом в полёт отпустили, бабочке алую буквицу на крыльях начертали, посланца в дальний путь снарядили. Пошёл он по водам потопа, сохранил пророчество о том, что однажды красным солнцем из синих вод восстанет огромный материк — неумирающая империя.

"Последний солдат империи" — один из главных романов Александра Проханова. Этим романом о событиях августа 1991 года и жизнь, и творчество автора делятся на "до" и "после". Этим романом подводится черта под могучей советской техносферой, которая обещала не только материи, но и духу прорыв в бесконечный Космос. В этом романе заглушается трансляция красных смыслов во все части света, когда революция мыслилась высшим проявлением земной справедливости. В этом романе оправдываются дурные предчувствия о том, что империя однажды взорвётся, как атомная станция, и радиация после аварии саранчой Апокалипсиса распространится во все пределы.

После катастрофы 1991 года многие, чьё слово было рождено красной державой, впали в мучительный летаргический сон. Певцы патриархальной деревни и великих советских строек, солдаты и офицеры литературного полка Победы либо нашли продолжение своему слову в публицистике и интервью, либо вовсе замолчали, будто все живые образы остались в прошлом, ушли в небытие вместе с советской Атлантидой. Проханову же предстояло не только описать, осмыслить катастрофу, но и преодолеть её: пройти период осквернения святынь и танцев смерти. Тогда Родина была уже не мегамашиной, не заводом-исполином, а торпедированной подводной лодкой, вместе с которой Проханов пошёл на дно, чтобы потом изо всех сил оттолкнуться от этого дна и вытащить за собой из пучины ещё живое тело страны.

Главный герой "Последнего солдата империи" разведчик Белосельцев, побывавший во всех частях света, переведён с оперативной на аналитическую работу. Наблюдая за социальной ситуацией в СССР, он пишет статьи о трагедии централизма, когда отказ от стройной вертикали власти ведёт к отпадению имперских окраин и полному развалу страны, когда отсутствие единой партийной философии, бытийной идеи обрекает труд, служение, творчество на профанацию, демобилизует народ, лишает его мечты и горизонта.

Белосельцев пишет монографию об "организационном оружии" врага, лицом к лицу с которым не раз сталкивался в горячих точках холодной войны. Белосельцев изучил его логику, тактику, методологию. Идеологическое, социальное, психологическое оружие страшнее атомной бомбы. Оно, словно дудочка Нильса, способно завести в омут или столкнуть в пропасть. Белосельцев разгадал это оружие, раздобыл его чертежи, понял, как обратить его против врага. Научная работа Белосельцева должна стать упреждающим ударом, от которого извечный оппонент уже никогда не оправится. Только бы успеть сделать последние наблюдения, успеть дописать последние страницы, пока враг не пошёл в решающее наступление.

Погрузившись в работу, Белосельцев оказывается в эпицентре борьбы двух президентов — Первого и Второго, Меченного и Истукана. Разведчику становится известно, что в гуще этой борьбы зреет план госпереворота. Угроза может исходить от одной из двух групп: либо от демократов, питаемых англосаксами и управляемых неким Демиургом, либо от консерваторов-государственников, противостоящих из своей "Золочёной гостиной" перестроечным преобразованиям. Белосельцев получает задание внедриться в обе группы, в каждой найти лидера, распознать настроения и цели и спрогнозировать возможные действия.

От круга демократов на Белосельцева сами выходят психологи, социологи, правозащитники, предприниматели, телевизионщики и представители "Rand Corporation" — американской "корпорации разрушения". Все они так или иначе говорят о тупиковости советской цивилизации, об истощении красных идей, о неминуемом крахе империи и пытаются переманить Белосельцева на свою сторону, искушая тридцатью серебренниками и властью над всеми царствами.

По приглашению демократов Белосельцев посещает несколько мероприятий, где булгаковским Воландом каждый раз возникает возможный Демиург. Его появление сопровождается неким тайнодейством, которое выходит за границы сознания. Белосельцеву открывается ужасающий демократический сюрреализм. Художник-перформанист на глазах у публики режет свинью с надписью "СССР" на боку. На одном из светских приемов демократы вскрывают своё нутро, раскалывают черепные коробки и являют примитивные механизмы, подобные Брудастому-Органчику Салтыкова-Щедрина. Так советская техносфера вырождается в абсурдный трансгуманизм. Но, собравшись воедино, ржавые механизмы превращаются в чашу смерти с мором и палящим солнцем, с кровавыми морями и реками: "Белосельцеву было страшно смотреть. Он чувствовал слепую беспощадную мощь этих сконструированных существ, что двигались по его любимой земле, покрывая её чешуёй, сжирая и выстригая деревни и рощи, города и космодромы, храмы и заводы, оставляя за собой мёртвое измельчённое вещество, над которым колыхался терпкий кровавый пар".

В секретных цехах демократов перекодируют советские символы: к красному флагу пришивают синюю и белую полосы, в духе постмодернистского дописывания в романы "Как закалялась сталь", "Тихий Дон", "Молодая гвардия" вкрапляют несколько абзацев — и герои становятся лгунами, предателями и извращенцами. Победителей и тружеников: Гастелло, Матросова, Космодемьянскую, Стаханова — превращают в пораженцев и марионеток. Таинственный маг выворачивает себя наизнанку и сшивает все органы: "Внутреннее стало Внешним, а Внешнее погрузилось вовнутрь. Мир был вывернут наизнанку, обнаружил сокровенную сущность. Теперь в нём действовали обратные законы, он стал Антимиром. И в этом вывернутом, переименованном мире действовало иное божество, управлял иной царь". Не приходится ничего разрушать, нужно только подставить к истине кривое зеркало и выдать искажённое отражение за подлинный образ.

Во время прямого эфира на телестудии прославленный советский маршал, герой 1945 года выставляется маразматиком. После каждого вопроса ведущего на гостя через особый режиссёрский пульт насылают то инсульт, то инфаркт, и волевой, бравый боец оказывается не в силах связать и двух слов. Следом за этим в эфире появляется одурманенная рок-группа, вызывающая своим психоделическим действом "вибрацию мира": "От этих вибраций крошился бетон подземелий и шахт, превращались в труху боеголовки, начинали плавиться танки. По кремлёвским башням бежали трещины, останавливались куранты, выпадали рубиновые пластины из звёзд". На фоне немощного маршала рок-группа подобна молодому вину, разрывающему ветхие мехи. Только никому пока не ведомо, что это вино очень скоро обратится в большую кровь.

На торжественном банкете Академик, ставший правозащитником, помутившись рассудком, принимает Белосельцева за священника и исповедуется ему, говорит, что на одном из полигонов страны во чреве ещё не взорванной горы сокрыт Болт Мира. Когда его повернут, сместится земная ось и историческое время уйдёт в иное русло, отхлынет от красного континента.

Таково "оргоружие" в действии: противник не будет посылать через океан свои армии. Жители "империи зла" сами станут стрелять друг в друга, пойдут на самозаклание, стоит только отвернуть их взоры от неба, назвать победу поражением, купить у них первородство за чечевичную похлебку. И тогда жуки-трупоеды уже вопьются в ещё живое тело, изглодают его до остова. Подрывники лишь заложат под ампирную высотку бомбу замедленного действия, чтобы, одурманенный ходом потаённого часового механизма, народ сам повернул ручку взрывателя. "Оргоружие" — это инструмент хладнокровного гинеколога, который, делая аборт, тщательно выскребает из лона жизнь, чтобы настоящее стало бесплодным и не породило будущего.

Но босхианские картины ещё впереди: трупоеды насытятся позже, превратятся в огромных мерзких жаб, змей и крыс, которые, вновь оголодав, станут пожирать друг друга. А пока это, скорее, Гойя — "Сон разума рождает чудовищ". В этом сне единый ансамбль народов распадается, каждый уходит своей тропой, на которой уже оставлена танковая колея. И надо пробудиться, растормошить уснувший разум, противопоставить каждому вурдалаку былинного богатыря, каждой нечестии — святыню.

С государственниками — министрами, технократами и военными — Белосельцев отправляется в командировки на полигоны и атомные станции. Боевая машина "Полководец" может из любой точки земли руководить действиями огромной советской армии, одолевать любого противника. Но после удачных испытаний на глазах у военных из ветхого сарая вырывается конь блед, будто красного коня с полотна Петрова-Водкина долго держали во тьме, избивали и морили голодом, отворяли ему пульсирующую вену и пускали горячую кровь. И вот конь собрал последние силы и вырвался из заточения конем Апокалипсиса, стал ломать печати на заветной книге.

Атомная станция посреди азиатской пустыни работает настолько отлаженно, что кажется, будто столичные трупные яды не коснутся окраин и благодаря этому империя устоит. Здесь в согласии и ладе живут разные народы. Здесь возросли пассионарии, которые вскоре дадут стране новых лидеров. Но в городе археологи провели раскопки и потревожили павших воинов Чингисхана. Ночью Белосельцев в ещё одном сне разума видит, как горожане организуют оборону от войска, восставшего из могилы, от всадников по имени Смерть. От адской ордынской поступи по красному континенту вдоль Казахстана и Средней Азии пошла трещина.

На Байконуре Белосельцев наблюдает испытание "Бурана". Кажется, в этой чудесной машине возродилась советская техносфера, ожила извечная русская мечта о небе: "Нацеленность, устремлённость в небо, придавали изделию божественный смысл. Порыв, который ощущался в ракете, имел религиозное содержание. Был угоден Богу. Был ему адресован. Был Богом, который поручил человечеству этот полёт. Делал своё божественное дело руками людей. Белый гигантский столп, похожий на колокольню Ивана Великого, содержал в себе богочеловеческий смысл". "Буран" подобен библейскому голубю, который должен принести на землю благую весть, свидетельство о Рае. "Буран" отрывает Советский Союз от земли, преображает его в вечной лазури. "Буран" способен выпрямить земную ось, которую вот-вот изогнёт Болт Мира. "Буран" способен погасить "вибрацию мира". Но облетевшая вокруг земного шара машина не приносит ветвь райской оливы. В утомлённом теле "Бурана" Белосельцев обнаруживает мерзких тараканов — сон разума породил новых чудовищ.

Каждый образ техносферы, брошенный на подавление "оргоружия", получает трещины, которые старательно будут разъедать паразиты, чтобы в эти проёмы из Советского Союза излетели красные боги. Они "были хранителями красной державы, её мистическими ангелами, таинственными опекунами. Сберегали её среди войн и напастей. Вдохновляли на великие деяния. Побуждали к запредельной мечте. Укрепляли в мистической вере. Теперь эти духи оставляли площадь, покидали страну, которая перестала быть местом их гнездовий. Летели в иные миры, на иные планеты, чтобы там опуститься красной стаей, стать духами иного мироздания". В цивилизации, выродившейся в сюрреализм, абсурд и бутафорию, этим богам уже негде вить гнезда.

Советская цивилизация так и не реализовала "сталинский план преобразования природы", согласно которому нужно было высадить не только лесополосы для предотвращения эрозии почвы, но и взрастить новые смыслы, чтобы остановить разрушение цивилизации, сомкнуть земное и небесное, оживить мёртвую материю, преодолеть энтропию.

Советский Союз сошёл с этого пути, стал двигаться по инерции, позволил обладателям "оргоружия" выбивать из-под себя опору за опорой и начал сползать в небытие, как тающий ледник. Вслед за вылетевшими из Кремлёвской стены красными птицами с торпедированного корабля стали изгонять памятники эпохи: революционеров, писателей, учёных. Одного из них продели в стальную петлю, когда "оргоружие" столкнуло красных и белых богов. На опустевший лубянский постамент забрался безумный человек из ницшеанской "Весёлой науки" и в исступлении стал витийствовать: "Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли всё сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим ещё шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? И боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами, — кто смоет с нас эту кровь?".

Белосельцев оказался под перекрёстным огнем политических сил, увяз в паутине интриг между двумя президентами и ГКЧП, образованным государственниками. Начальник Белосельцева Чекист использовал его как дезинформатора враждующих сторон, как катализатор демонтажа страны. В итоге ГКЧП не смогли ни сохранить власть для Меченого, ни отобрать её у Истукана. Пришедший к власти главный демократ уже приготовился кормить республики суверенитетом.

Белосельцев был обманут. Спецоперацию "Ливанский кедр", якобы когда-то разработанную Андроповым, он, по приказу Чекиста, реализовывал как спасение страны, как один из ключевых пунктов "Сталинского плана преобразования природы". Из этого мифического кедра нужно было вырубить спасительный ковчег на время потопа. Целебное масло древа должно было очистить от струпьев тело Родины. Но спецоперация, напротив, стала изощрённым средством уничтожения СССР.

Чекист призывает Белосельцева не отчаиваться, говоря, что всё закономерно, что произошла всего лишь смена мифа и место красных богов неминуемо займут другие. Миф из эпохи в эпоху упрощается, сбрасывает с себя метафоры, утрачивает национальные образы, перестаёт воплощаться в мессианском народе, становится всё более универсальным, глобальным, безликим. Демократический миф, вытеснивший красный миф, провозгласил утопическую свободу от государства. Но и он в основе своей уже демонтирован: "Сейчас созревает миф о едином человечестве, единой мировой культуре, единой мировой религии. Он уже предложен народам, во многом принят, предстаёт в ослепительном виде современной техногенной культуры, глобальной экономики, теории управления миром. Это управление осуществляется из Манхэттена, откуда несутся по всей планете могучие управляющие сигналы. И люди им повинуются, верят в то, что наступает долгожданное единство и вселенское братство — торжество человечности. Деньги как великая абстракция превращают мир в игру чисел, историю — в ритм, человека — в знак, соизмеримый с машиной, камнем, электроном, галактикой". Эта цивилизация денег не будет иметь ни образов, ни символов, она приведёт человечество к краю бытия. Но сегодняшний человек ещё живет мифом, облекает в оболочки мифа ядро истины. И только немногим дано в пору смены мифов на доли секунды увидеть истину. Красные боги умерли, потому что мы их убили, потому что энтропия неизбежна — вот что донёс до Белосельцева лукавый шёпот Демиурга, принявшего обличие Чекиста.

Вавилонская башня демократии возведена. Демократическая грибница распространилась, и губчатая материя лезет отовсюду: из всех канализационных труб, из всех нечистых уст, из кабинетов, покинутых арестованными гэкачепистами.

Многие философы говорили о рождении, взрослении, старении и неотвратимой смерти цивилизаций, предрекали конец истории. Но Россия вечна: "Есть сокровенная идея, которая собрала воедино державу. И вновь соберёт, ибо эта идея никуда не исчезла. Великие реки всё так же текут в великие океаны. Всё тот же орнамент звёзд сияет над нашей Евразией. И народы, однажды узнав друг друга, уже вовек не расстанутся". Россия — хранительница истины, райская бабочка, за которой Белосельцев гонялся по всему миру. А она здесь, распростёрлась между трёх океанов. Лежит теперь, как на распялке, и безумный энтомолог раздирает её цветистые крылья.

Но бабочка оживает, вырывается из рук мучителя, садится на ладонь Ангела в красном хитоне. Этот Ангел является Белосельцеву и, заглушая лукавый шёпот Демиурга, произносит: "Ты — последний солдат империи. Ты и есть — носитель красного смысла. Ты — Первая конная армия. Ты — ДнепроГЭС. Ты — штурмовая группа Рейхстага. Ты — Гастелло, пикирующий в подбитой машине. Ты — Матросов, закрывающий грудью дот. Ты — Гагарин, взлетающий в Космос. Ты — пехотинец, хлебороб и рабочий. Тебе нести красную империю в сердце. И пока ты жив, она не умрёт. А она не умрёт, значит, ты будешь вечен".

Как Аника-воин, Белосельцев перепрыгивает косу смерти и в этом прыжке ломает её — уничтожает главное "оргоружие". Последний солдат империи идёт в свой красный парад, как последний боец полка, спасающий красное знамя, обернув его вокруг себя. И следом, в общем строю идут солдаты парадов 1941 и 1945 годов. Значит, красные боги никуда не исчезли, они ждут заветного часа, ждут новых обличий. Их поступь подобна поступи по воде. Красный град Китеж всплывает. Близится рассвет.