Лес без деревьев

Фёдор Гиренок

современная русская философия Кант антропология Общество

присутствие себя по отношению к себе

Никогда человек не знал себя так плохо, как знает он себя сегодня, ибо сегодня знания о человеке скрывают от нас человека. Почему? Потому что они помещают человека в горизонт сущего, в котором существование человека отсылает к существованию вещей. Учёные почему-то полагают, что отношение человека к самому себе невозможно, что это фикция, психологическая иллюзия, обман зрения. Но присутствие человека по отношению к самому себе не иллюзия, а суть дела, способ, которым человек утверждает своё существование в мире. Это присутствие отсылает человека не к вещи, а к воображению, ибо оно, а не что-то другое, создаёт, как говорит Кант, "… некоторое общение нас с самими собой". Общение нас с самими собой создают образы, которые создают экран отражения действий человека и никак не связаны с реальным миром.

Где происходит это общение с нашей самостью? Во внутреннем чувстве. Мы — явление внутреннего чувства, то есть мы не явление для внешнего чувства. Мы не вещи. Мы невидимы для внешнего наблюдения. Мы есть не что иное, как наши собственные, между собой не связанные галлюцинации, которые самим своим существованием указывают на то, чего нет.

Можем ли мы рассматривать содержание внутреннего чувства по аналогии с внешними чувствами? Конечно, можем, если решим, что внутреннее время, время галлюцинаций и время вещей аналогичны. Если допустим, что это одно и то же время. Даже Кант делал такие допущения. Даже он колебался в решении вопроса о том, что делает человека человеком. В результате ему приходилось отказываться от продуктивного воображения. А отказать воображению в создании новых образов — значит отказать человеку в праве на существование, отличное от животного существования.

Чего боялся Кант?

Кант боялся, что воображение человека возьмёт верх над рассудком, над здравым смыслом, и тогда окажется, что человек изначально болен неким неистовством, что им правит не память, а воображение, не логика, а случай. Иными словами, кто помнит, тот не воображает, а кто воображает, тот не помнит.

Антропологические идеи Канта следует прочитывать зеркально. А это значит, что поиски чистого разума приводят на самом деле к чистому безумию, к воображению, которое управляет человеком. Если признать, что образы человека порождены воображением, а не внешними чувствами, то необходимо нужно будет признать также и то, что человек — это не вещь, а чистая галлюцинация. Конечно, внешние чувства порождают в нас многие представления. Но не все. Если бы они определяли все образы, то человек был бы абсолютно невозможен. А поскольку они определяют не все образы, постольку появляется возможность для воздействия человека на самого себя. Возникает вопрос, а кто же порождает остальные образы? Почему в нас всегда есть так называемые свободные образы?

Вот как Кант выражает эту мысль. Он пишет в "Антропологии…": "Воображение богаче представлениями и порождает их больше, чем внешнее чувство". В этом высказывании Канта является ключевым слово "больше". "Больше" означает, что у человека есть образы, которые учреждаются до опыта воображением. Они существуют как действия, источник которого не принадлежит к внешней реальности и не порождается внешними чувствами. Эти образы избыточны. Избыточность этих образов реализуется в искусстве и творчестве вообще. Пока они существуют, существует искусство. И есть творчество. Из этой кантовской мысли следует также, что человек есть, прежде всего, художник, действие которого развёртывается сначала в априорном поле образа, а затем уже в пространстве вещи. Тогда как современное искусство реализуется сразу же в пространстве вещи. И тем самым показывает дефицит связей с продуктивным воображением априори.

Фантазии

Воображение создает образы непроизвольно, ибо никакой воли ещё нет. Поэтому образы естественны, а не субъективны. Кант страшится непроизвольности воображения. Благодаря воображению человек может принять сон за явь, небытие за бытие. Внутреннее воздействие может пересилить силу внешнего, и человек может стать непроизвольной игрушкой своих образов. Кант этого боится и называет непроизвольность фантазией. Фантазию, которая согласована с понятиями, Кант называет гениальностью. Гений оригинал. Он не подражает. Он первоначально изображает предмет. Но что делать с той фантазией, которая не согласована с понятиями? Если её убрать, то вместе с ней исчезнет согласование и исчезнут гении. Если её оставить, то нужно принять безумие человеческого существования как плату за существование гениев.

Бытие

После Парменида принято было считать, что бытие есть, а небытия нет. Кант также полагает, что ничто не возникает из ничего. У того, что есть, должен быть исток в том, что существует или существовало. Но существует ли несогласованная с понятиями фантазия? Не является ли фантазия неким ничто, несуществованием? Можно ли творить, грезить, заглядывая только в бытие? Или фантазии заставляют нас прибегать к помощи ничто, у которого нет прошлого и которое не нуждается в памяти? Гении существуют, априорное воображение продуктивно, а вопрос о бытии не имеет никакого значения. Существует ли вещь или не существует — к понятию вещи это ничего не прибавляет и ничего не отнимает. Существует ли зерно, которое клюет курица, или не существует — на поведении курицы это никак не сказывается. У неё нет воображения, которое бы позволило ей вырваться из гнёта правил.

Четырёхугольник

Кантовский "четырёхугольник" состоит из следующих вопросов: 1. Что я могу знать? 2. Что я должен делать? 3. На что я могу надеяться? 4. Что есть человек? Все эти вопросы онтологически попытался переосмыслить Хайдеггер. Пришло время для того, чтобы попытаться их переосмыслить антропологически.

Начинать, видимо, стоит с последнего вопроса. Этот вопрос становится яснее, если мы скажем: что же есть человек, если он соотносится с самим собой и никогда не совпадает с собой? Так, на мой взгляд, звучит этот кантовский вопрос сегодня. Каков же ответ? Человек есть путник, заблудившийся, как в тёмном лесу, в мире своих грёз, одной из которых является грёза реальности.

Из прояснённого четвёртого вопроса следует иное прочтение первого вопроса: что я, грезящий, могу знать? Каков ответ на этот вопрос? Конечно, ничего я не могу знать, кроме того, что из пригрезившегося мне удалось объективировать. Только грезящий человек обладает способностью быть посредством своих представлений причиной реальности предметов этих представлений. Кто грезит, тот не знает. Кто знает, тот не грезит.

Под влиянием первого второй вопрос звучит теперь так: что я, не имеющий сущности, должен делать? Что мне делать, если я не марионетка Бога и не автомат природы? Если я марионетка, то у меня нет собственных видений, и для меня не может существовать проблема должного. Если я автомат природы, то мои действия уже определены. Что мне делать, если я свободен? Как мне жить, если мир учреждается моим произволом? Я могу жить только так, как живут люди, то есть пытаться постоянно следовать одному и тому же. Ибо быть субъектом — значит идти по прямой, прочерчиваемой в мире грёз и хаоса.

Наконец, третий вопрос, под влиянием первых двух звучит так: на что я, одинокий, вправе надеяться? Что меня, грезящего наяву, не подведёт, не обманет? Во что мне верить, если я замкнут в себе самом? Как мне избежать самообмана? Я вправе надеяться только на то, что размыкает моё одиночество, оставляя меня свободным. А размыкается моё одиночество Богом в моём трансцендентальном воображении.

Произвол

Предмет — субъективное произведение, если в его основе лежит произвол воображения. Человек — субъект благодаря субъективности. Поскольку в мире стало мало субъективности, ему не хватает произвола воображения, постольку субъект в нём исчезает.

Илл. Полина Болотова. "Медуза Горгона".