К социализму в гости

Галина Иванкина

20 июля 2017 0

о Музее Авангарда на Шаболовке

"…Как будто

пришёл

к социализму в гости…".

Владимир Маяковский

"Рассказ литейщика Ивана Козырева

о вселении в новую квартиру"

В конце 1990-х я бегала по Москве и фотографировала памятники рационализма-конструктивизма 1920-х. Ползли мерзкие слухи, что градоначальство планирует всё и вся рушить, а на месте "непонятных" да ещё и десятилетиями не ремонтируемых домов-коробок возводить стекло-железные чертоги для бизнеса, шопинга и шейпинга — с многоярусными подземными гаражами, аквапарками да бутиками. Так сказать, для обновлённых россиян, скинувших ярмо большевизма, тоталитаризма и прочих таких "-измов". Проверить достоверность слухов я не могла, а поэтому старалась хотя бы запечатлеть все эти дома-коммуны, фабрики-кухни, рабочие клубы. К счастью, жадная и волосатая "рука рынка" дотянулась не до всех шедевров русского авангарда и, надеюсь, их не коснётся даже пресловутая реновация. В 2016 году, несмотря на протесты общественности, была снесена уникальная АТС (автоматическая телефонная станция) на Покровском бульваре. Сооружение 1929 года, символизировавшее технологический прорыв молодой Страны Советов, тупо сравняли с почвой. Место — дорогое, а домик-то — невзрачный. Без колонн, балясин и лепнинки. Правда, не обошлось без полемики и скандала. Апологеты сноса подключили к делу топовых блогеров Живого Журнала, которые издавна славят-пиарят всё, что им оплачивает клиент (аналогия, думаю, понятна). Продажные борзописцы хором пели насчёт "никому не нужной развалюхи" и "безобразного прямоугольника в самом центре нашей дивной столицы". В комментариях, конечно, отмечались знатоки и любители искусств. Пытались воздействовать, спорить, увещевать. Но — как об стенку горох. Пустоголовые горе-блогеры только хамили и банили в ответ. Их понять легко — они рекламой пробавляются. Не ходить же на работу! Но, увы, большинство людей слабо разбираются в стилях и направлениях. Для них шедевры братьев Весниных, Мельникова, Ле Корбюзье — и впрямь "какие-то кубики с дырками". Жители конструктивистских построек часто не сознают, что обитают в исторически-ценном пространстве. Итак, в 1998 году я фотографировала Шаболовку — жилой массив конца 1920-х годов, расположившийся у подножия Шуховской башни. Подобных мест в Москве несколько: Дубровка, Дангауэровка, улица Усачёва, однако Шаболовка — особенная. Её возводили, исходя из принципа "дёшево и красиво". По заданию Моссовета. Учитывалось всё: и солнечная сторона, и высота пролётов, и даже "психологическое восприятие архитектурных масс". То есть человеку должно быть комфортно — не только телу, но и душе. "Во — ширина! / Высота — во! / Проветрена, освещена и согрета", — как писал Владимир Маяковский в своём стихотворении про литейщика Ивана Козырева и его новую квартиру. Однако моё подозрительное фотографирование привлекло внимание местных пьяниц, которые буквально "ползли" за мной на почтительном расстоянии и внимательно следили за движениями фотоаппарата. В каком направлении могли рассуждать сии "внуки литейщика Ивана Козырева", которые явно не понимали: что интересного-то? Что фотографировать? Ни тебе штучек с завитушками, ни тебе каменных львов у парадного подъезда!.. Вероятно, думали недоброе. Отслеживаю кого? Фиксирую движения в окне? Меня обуял ужас, и я сбежала — дворами. Благо, расположение домов в жилмассиве Шаболовка — довольно затейливое. О чём это говорит? Люди должны знать и гордиться. Помнить. Осознавать. Русский авангард — единственный в своём роде — ценится на Западе как образец прорывного искусства XX столетия. Наши конструктивисты и супрематисты считаются зачинателями всего современного дизайна. Просвещать и освещать — без этого, увы, никак. В противном случае Иванов, родства не помнящих, подведут под хитрую новацию-прокламацию, объявив дома "ненужным хламом времён тоталитарного кошмара". Граждане, знающие истинную цену своим жилищам, никогда не отдадут свой мир под слом.

На Шаболовке создан Музей Авангарда (Серпуховский вал, 24 стр.2), больше напоминающий многофункциональный комплекс: тут и выставки, и лекции, и концерты. Идея — рассказ об архитектуре 1920-1930-х годов на примере зданий района. Но дом — это не только стены. Важна повседневность, историческая материальность. Чем жили? О чём мечтали? Здесь можно отыскать и образцы дверных ручек, и ёлочные украшения, и пышные альбомы с фотографиями. Устроители сообщают: "Экспозиция будет существовать в формате "in progress" и постоянно пополняться. Кроме того, она станет площадкой для дискуссий, встреч, круглых столов, посвящённых будущему района и сохранению его материального и нематериального наследия". Краеведческий музей — это сложно и тонко. В позднем СССР о них всё больше рапортовали. На деле там царила оловянная скучища, а экспонаты состояли из двух разделов: "Наш край в первобытно-общинную эпоху" и "Наш край после Революции", а потому сразу после сомнительных черепков шли фотографии местного камвольного комбината. Нынче краеведение сделалось модным. Возникают всевозможные лекционные точки, музейно-просветительские центры, интеллектуальные площадки на базе галерей и библиотек. Нельзя не отметить, что в этой сфере у нас прогресс, а уютный Музей Авангарда — тому подтверждение.

На стенде — история дома-коммуны по улице Лестева, дом № 18. В постреволюционное время эталонным обиталищем признаётся дом-коммуна. Светлое будущее — для бойцов-коллективистов: "Жить единым человечьим общежитьем". Примусам и тухлой обывательщине — война! Всё — вместе. Всё — по команде. Комнаты — аккуратные отсеки для сна. Бодрствование — в спаянном содружестве. Прекрасна и сама формула: "жилые ячейки". Великий Ле Корбюзье говорил о доме, как о "машине для жилья". Коммуна — это не только ячейки, но и целый комплекс услуг ("общественный блок") — столовая, ясли, рабочий клуб с библиотекой, спортзал. А ещё — летний кинотеатр и солярий на крыше. Предполагалось, что человек должен ежесекундно развиваться, а сибаритский, жвачный отдых — удел отсталых элементов и жирных нэпманов. Пришёл с работы? Не дрыхни! Беги в спортзал, библиотеку, на лекцию или — загорать на крышу. Не лежать, как бревно, а делать упражнения. На экспозиции можно увидеть фотографии и даже видеосюжеты, посвящённые быту коммун. Перед нами — юные и резвые комсомольцы, бегущие то в душ, то в столовую, то — на работу. Ощущается ярая свежесть и новизна.

В действительности всё было много сложнее, хотя бы потому, что хомо-сапиенс по своей сути — разумный индивидуалист и проявляет коллективность исключительно в работе и решении глобальных задач. Вот ребята сдают зарплату в общий котёл. Нам показывают список — на что пойдёт каждый рубль. Энтузиазм — по сюжету. А по жизни? Маловероятно. Впоследствии от коммун ушли, отказались в пользу традиции, а "жил-ячейки" превратились в знакомые нам коммунальные квартиры — с культом салфеточек, матрасов и борщей. Нормально! Сами проекты домов-коммун (они же — "школы коммунизма") остались в прошлом, как светлый и наивный образец социальной утопии. В музее можно увидеть встроенную мебель тех ячеек: полки, вешалки, ванные шкафчики, холодильные отсеки. Их нельзя было ни передвинуть, ни убрать, ни перевезти на новое место. Возбранялось и загромождение "чуждыми" баулами, привезёнными, например, из деревни. Стерильность и ранжир. Вспоминается замятинская фантасмагория, не ставшая реальностью. Кстати, в том же видеосюжете явлены будни Донского крематория — первого "гигиенического огненного кладбища", как это называли рабкоры и спецкоры. В принципе, сожжение усопших не было славянам внове: в языческие лета всё так и происходило. Но пугает здоровый, бодрый цинизм, с которым тогда говорилось о трупосожжении. Кадры беспристрастной хроники: люди, оказывается, могут наблюдать, как сгорает их родственник или товарищ. Зачем?! Демонстрируют и сгоревшие останки — крупным планом. Оторопь. Ступор. Такое стало возможно только в 1920 х, когда вершиной всего объявили "естественный биологизм" и при этом транслировалось отношение к человеку как к… механизму. Отработал — пожалуйте на свалку. И никаких сантиментов.

Вот — иная эра и другой настрой. Имперские-тридцатые. Даниловский универмаг — многоярусный дворец, витрина Страны Советов. (В 1940-м году он получит статус "Московского показательного универмага по торговле улучшенным ассортиментом товаров по особым ценам"). Аскетизм — в прошлом. Более того — он враждебен и ложен. Эксперименты — в топку. Жить стало лучше и особенно — веселее. От чересчур светлого будущего — с обобществлённым бытом и казёнщиной — отрешились в пользу привычных форм. Даниловский универмаг выглядит роскошно: в его прихотливых, но уверенных линиях ощущается влияние буржуйского стиля ар деко. Изысканность и точность. На этом фоне представляются белокурые статные "венеры" в белых платьях со слегка завышенной талией и кавалеры в широкоплечих двубортных пиджаках с белыми же брюками. Изумительной чёткости полукруглая лестница — от неё веет солидностью. Меж тем, здание универмага — динамично. Оно своим фасадом вторгается в пространство и напоминает корабль, несущийся по волнам. Экспозиция рассказывает нам об истории проекта и сложностях возведения.

Среди экспонатов есть много занятных вещиц. Дизайнерский (как сказали бы теперь) дверной номерок 1920-х годов — специфический шрифт, придуманный Сергеем Чехониным. Узнаваемый стиль первой половины 1920-х: острый, колючий, бойкий и резкий. Буквы-цифры, напоминающие не то серпы, не то какие-то узкие листья. Имеются и типичные для краеведческих музеев предметы: довоенные куклы, сапоги-унты (знаковая обувь в эпоху увлечения Северным полюсом), печатные издания, записные книжки, зонтики, чашки и плошки. Циркуль-измеритель Владимира Шухова, с именем которого связана судьба квартала. Впрочем, как уже упоминалось, экспозиция — in progress, то есть обновляется, живёт, эволюционирует. Прошлое нельзя изменить, но можно узнать о нём больше. Если мы, конечно, не хотим утратить право на будущее. Все — на Шаболовку, в гости к Социализму!