О, что это был за финал!
После таких матчей не бывает ночей, но только яростный оглушительный закат в полнеба, чтобы в свете петард, иллюминаций и салюта болельщики неистовствовали и сокрушались, еще и еще переживая в единстве уличных послематчевых шествий ликование или горе за свою команду, за свою страну.
После таких матчей не остается виновников поражения или фаворитов судьбы, отдельные личности не значат более ничего, в тот вечер сражались на поле не люди, а противоположные исповедания футбола, две супертактики, два государства.
После таких матчей нелепо спорить о везении, судейских ошибках и добавленных минутах, потому что исход финала решается уже не людьми, а тем великим духом, который определяет наши пути: он либо есть в команде, либо его нет. Неспособный удержать счет на последней минуте финала не достоин выиграть его.
После таких матчей хочется плакать оттого, что ты не француз... или не итальянец, все равно: страсти и тех, и других одинаково достигали Бога в своей чистоте и величии.
В финале сражались две воплощенные гениальности, лучшие против сильных, и победили сильные. Всегда побеждают только сильные. Сегодня играть в футбол лучше, чем это делали итальянцы, невозможно. Но французы не играли в футбол — они бились в него, они умирали в нем, они спасали матч и выиграли его на последней добавленной минуте основного времени. Если бы победили итальянцы, это было бы слишком правильно, математически точно, закономерно, скучно. Победили же французы — и это было фантастически неправдоподобно, что значит: божественно.
Финал не имел права закончиться со счетом 1:0 — это удел посредственных игр, в которых логику игры диктует целесообразность, и результат на табло более важен, чем царящее на поле. Этот финал плевать хотел на результат: он должен был стать ответом на вопрос, что будет с футболом дальше. Победа французов обещает ему великое будущее: ими доказана теорема, что класс и тактическая безупречность не значат ни черта, когда наталкиваются на готовность драться до конца, не верить секундной стрелке, желать умереть на поле в момент финального свистка, потому что жить дальше после таких матчей уже не имеет смысла. Второго июля в Роттердаме хаос случайностей, замен и жажды к победе победил космическую безупречность тактики и мастерства — значит футбол не закончился. Ему еще есть, что сказать нам.
Противоположности финалистов смыкались лишь на трибунах — их цвет был синим, их единый вопль отчаянной радости и единения с игрой витал над игрой. Космополитичная сборная Франции, в составе которой треть темнокожих и ни одного коренного француза, одолела мононациональную команду Италии, чьи игроки не признают чужих чемпионатов. Наверное, это тоже знак, маячащий перед глазами уже третий год, начиная с мирового финала и блистательной победы французов над Бразилией. Легионы, составленные из варваров, оказывается, тоже могут биться хорошо. Любовь к Родине, которая есть основа и средоточие выступления спортсменов за сборную, оказывается, не обязательно зиждется на чистоте крови и многолетних традициях. Есть что-то более важное. Это может быть порыв и кураж, подъем, энергия, дух этногенеза в спорте, когда отщепенцы и аутсайдеры, дети эмигрантов с нищих окраин становятся национальными героями и истинными детьми отечества. Такие и побеждают, потому что им ничего не остается, у них ничего больше нет, кроме победы.
На этом чемпионате действительно сражались не спортивные команды, а нации. Суть подобных игрищ — двадцать два игрока плюс тренер представляют весь свой народ; несколько десятков миллионов человек соглашаются на месяц отпустить судьбу своей страны на волю случая и мастерства горстки людей в форме с гербами у сердца, отождествить свою участь с людьми, играющими в мяч. Словно ацтекская игра в мяч до смерти, словно шахматная партия двух королей на холме, от которого зависит исход сражения их войск у подножия, этот чемпионат Европы стал состязанием ...
Чтобы понять это, достаточно окунуться в пять минут до начала каждого матча — когда исполняются гимны. Столь же честно и чисто государственные гимны звучат лишь в дни военных побед и поражений — больше никогда. То, как пели свой гимн англичане и вместе с ними две английские трети стадиона в Шарлеруа перед матчем с Германией, лучше всего доказало, что на этот поединок они поставили престиж государства. Про тот матч — отдельная история. Англия могла проиграть все остальное (как и случилось), но только не этот матч с немцами. Истерия на Британских островах по поводу спортивной игры имела аналог разве что во времена Советского Союза и идеологических баталий. Германии припоминали все, вплоть до Гитлера и бомбардировок Ковентри; ненависть к немцам на момент начала матча была уже метафизической; высадку английских фанатов в Бельгии сравнивали с операцией в Нормандии, а сам матч — с блистательной победой англичан при Ватерлоо. Игра была отвратительной, сражение было грандиозным, Англия выиграла у Германии 1:0, впервые за 34 года, в такой игре мяч мог забить только капитан команды, для которого этот чемпионат — последний, и Ширер в одночасье превратился из национального героя уже в легенду. Но сражение еще продолжалось, английские фанаты превратили бельгийский городок в зону войсковых действий, 900 самых рьяных из них были после этого высланы из страны, но на высшем, мистическом уровне их поведение оправданно: война есть война.
Иной пример — команда Югославии. Ненавидимая всеми в Европе нация может гордиться своей сборной: после ее игры отношение к сербам наверняка изменится. Югославы сполна проявили в игре свой народный дух: в трех групповых битвах они сражались дерзко, безжалостно и без оглядки, и если уж выигрывали, то сполна, а если проигрывались — то в пух и прах. Их матчи со словенцами, испанцами и голландцами — из области невероятного: такого просто не бывает, чтобы можно было отквитать три гола вдесятером за двенадцать минут или пропустить два решающих мяча на последней минуте матча, или развалиться со счетом 1:6 в заслуженном четвертьфинале.
Через месяц мы забудем подробности матчей, тактических схем, индивидуального мастерства игроков, но еще очень долго будем повторять: "немцы сдулись", "турки прыгнули выше головы", "чехам не повезло", "датчане опозорились", "португальцы показали класс", "норвежцев не жалко", не различая одиннадцать конкретных человек на поле и целые нации, стоящие за ними.
Раньше на время игр боевые действия стихали, потому что они были не нужны: их задачи уже решались путем спорта. Весь прошедший месяц в Европе шла третья мировая война всех против всех, и результаты ее непременно скажутся на будущем континента.
А на другом уровне минувший чемпионат — это красота личного счастья и личных трагедий конкретных футболистов, отдельных моментов и сцен. Они неисчерпаемы, ради них мы и смотрим футбол. Прошло лишь три дня после финала, а в памяти игры сохраняются лишь в виде разрозненных картин, на которых так или иначе проявлено торжество или падение человеческого духа. Это свойство сопричастия: герои и антигерои матчей становятся одинаковы дороги нам, и чем дальше, тем незаметнее различия между ними. Триумф победителей и горе побежденным не разделяются, дополняют друг друга, они немыслимы поодиночке.
Сопричастие переполненных стадионов было бесконечным. Болельщики на трибунах сами по себе — источник страстей и катарсиса. Точно так же, как расщеплять ядро, научатся когда-нибудь извлекать энергию из человеческих страстей; футбольная чаша станет тогда главнейшим реактором этого процесса. Телевизор, с другой стороны, дает то, чего лишены вовлеченные в матч фанаты, — красоту футбола крупным планом, на замедленном повторе. На стадионе можно лицезреть эпическую драму баталии, по телевизору мы видим каждую слезинку ее участников.
Кто не запомнил слезы Ширера от проигрыша в его последнем матче за сборную против Румынии из-за пенальти на предпоследней минуте? Где еще отыскать выражение лица Рауля, похоронившего надежды Испании в матче с Португалией? Как описать трагедию семнадцатилетнего югослава Кежмана, вышедшего на замену и удаленного через сорок секунд после этого? Кто вправе критиковать ярость португальца Фигу, ушедшего с поля после назначения пенальти в их ворота в добавочное время, в сезон охоты "внезапной смерти"? Кто мог знать в момент, когда голландец Клюйверт уже победно вскинул руки перед вторым пенальти в полуфинале, что последует дальше? Можно ли объяснить, почему тренер французов Лемерр после окончательного свистка в финале, казалось, сошел с ума, стоял недвижимо, без лица, не реагируя ни на что вокруг, пытаясь осмыслить происшедшее?
Это сливки футбола как игры. Разбирая его содержание, можно углубляться до бесконечности, восхищаясь каждым новым постигнутым пластом. Красота случая и технического мастерства. Красота тактических построений, незаметных на первый взгляд, когда одиннадцать человек полтора часа действуют геометрически выверенно. Красота индивидуальных единоборств, когда установка на игру "Неста должен остановить Клюйверта" созвучна боевому приказу, когда невыразительная игра лидера одной команды складывается из фантастических усилий пяти-шести соперников. Красота гневного капитанского взора. Красота вратарского вопля, неслышного ему самому, тонущего в океане ора пятидесяти тысяч болельщиков. Красота превозмогания физической боли. Красота каждого взмаха руки, толчка ноги, поворота корпуса, наклона головы.
Нам, российским болельщикам, повезло: весь чемпионат мы были честны и искренни, потому что не болели по-настоящему, когда надо рвать, когда есть свои и чужие, когда правда может быть только на нашей стороне. Россия на чемпионат не пробилась, и оттого наши переживания просто так, ради чужих игроков и чужих сборных были переживаниями за красоту футбола вообще, и в этом мы были, возможно, выше других.
Скоро отборочные матчи чемпионата мира. Россия будет играть. И будет побеждать. Потому что мы любим футбол, черт возьми! Потому что мы так давно не побеждали. Потому что, если мы не будем сильными, нам тогда вообще незачем быть.
мнение читателя
укажите тему