"Из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво..." Эти пушкинские строки пришли мне на память более десяти лет назад, когда я проехал по тверским соснякам и ельниками, ледяным озерам и топям и увидел строительство атомной станции в Удомле, которую хотел описать в романе, сделать ее метафорой нашего советского, рвущегося в будущее государства...

Отрывок из романа.

"Станция открывалась ему в своих ежедневных, набираемых малыми долями превращениях. Черно-коричневая, сумрачная, склепанная и сваренная, переполненная холодными железными глыбами, в кучах мусора, в какофонии визгов, ударов и скрежетов, станция была уже начерно собрана. Была громадным рукотворным изделием, воплотившим свой изначальный замысел. Еще несколько месяцев, проведенных в ударах и скрежетах, и она преобразится в окончательное, до последнего шва и стыка единство. Наденет драгоценные, бело-серебряные ризы, многоцветные сияющие оболочки, и бессмысленная разноголосица звуков превратится в стройный могучий хор бессчетных подшипников, заключенных в сталь водопадов, жаркого дыхания пара.

Станция была его детищем, была им любима. В краткие минуты, когда оставался один среди непомерного пространства машинного зала, и косые лучи били из железного неба, он ощущал величие совершаемых здесь усилий, красоту людского труда и замысла. И его собственная, нескончаемая, черновая работа получала высшее, в величии и красоте, воплощение.

Он чувствовал себя неуставшим, свежим, ведающим. Сквозь хаос и неразбериху дней предвидел неизбежный, поминутно приближаемый миг, когда реактор в свой легированный нержавеющий корпус примет стержни урана, операторы у огромного пульта, среди бессчетных миганий и вспышек, нажмут осторожно на клавиши. И начнется мерное, рассчитанное на годы горение, таинственное, скрытое от глаз превращение земных веществ и энергий, уловленных людскими руками. Бестелесный поток электричества польется по проложенным в небе руслам, от мачты к мачте, от одной вершины к другой. Непрерывные, струящиеся над землей синусоиды оденут опоры в прозрачное сияние корон, в непрерывные стеклянные трески стрекозиных трепещущих крыльев. Среди предстоящих дней он предчувствовал этот долгожданный, единственный — день пуска. "Моя станция!" — думал он, шагая вдоль машинного зала.

Подымая глаза вверх, вдоль ржавой трубы водовода, к высоким туманным пролетам с шатрами дымного солнца, он увидел птицу, живую, залетевшую в металлический грохот. Она носилась под сводами, натыкалась повсюду на острый металл, обдуваемая жаром и свистом. Ошалело металась, ослепшая, оглохшая, ударялась о стену огня. Врывалась в сварку, озаряясь ртутным свечением. Влетала в облако пара, обожженная, теряла цвет. Падала вниз и снова взмывала, тянулась к туманным лучам. В нее били и стреляли из сотен стволов, окружали разящей картечью. Она дымилась, роняла перья. Искала путь обратно, к чистому небу, к дождям, дубравам и гнездам. Но не было пути обратно. Кругом была колючая сталь. Навстречу ей мощно и грозно катилась балка крана, гудел, рокотал мегафон. Птица была уловлена. Ее поймают, умертвят, напылят на раскрытые крылья тончайшую пудру металла, приварят к арматуре. И она, недвижная, жестяная, украсит плафон в диспетчерском зале. Станет сверкать и искриться среди огней индикаторов..."

...И вот, спустя много лет, когда уже случился Чернобыль, распалась наша Родина — Советский Союз, хаос, кровь и беда прокатились по городам и весям России, рухнула индустрия, канула идеология, изменился тип человека, я вновь посетил Удомлю. Словно вернулся из дальнего Космоса, и теперь беседую с директором Калинской атомной станции Станиславом Ивановичем Антиповым, тайно надеясь отыскать подтверждение своим потаенным надеждам, упованием на возрождение Родины.

Александр ПРОХАНОВ. Станислав Иванович, мне было интересно и важно оказаться здесь, в Удомле, через десять лет и опять увидеть мощь атомной станции, красавец-город. Услышать голоса инженеров, философию атомщиков. Оказаться не на политических баррикадах, не на митингах и протестных шествиях, но среди ровного мощного гула великолепных машин, мерцающих пультов, под стальным рукотворным небом, из которого льются лучи рукотворного солнца. Этот мир, описанный мною в давнишнем романе, захватил, взволновал меня. Но было больно рядом с двумя работающими, великолепными блоками-"миллионниками" увидеть Третий, недостроенный. Темное сумрачное железо, вмороженное в снега и льды. Горы бетона с ледяными сквозняками и вьюгой. Блок напоминал какого-то древнего палеонтологического гиганта, погибшего в геологической катастрофе на стыке эпох. Великаншу, беременную, но не сумевшую разродиться, с мертвым младенцем во чреве. Ковчег, который не успели достроить к началу Всемирного потопа. Я почувствовал, что присутствие этого Третьего недостроенного блока является болью для станции. Что первые робкие признаки оживления стройки порождают в людях огромные ожидания и надежды, почти религиозные. Что это за чувство? Что связывают люди с возможностью пуска Третьего, "миллионного"? блока, остановленного великой социальной катастрофой?

Станислав АНТИПОВ. Александр Андреевич, вы угадали это ожидание, которое, пожалуй, можно сравнить с ожиданием Чуда. Возрождение стройки, остановленной на стадии восьмидесятипроцентной готовности, вернет нашему городу ощущение развития, рывка, которым всегда жила атомная энергетика. Это не просто новые рабочие места, куда бы устремился резерв нашей рабочей силы. Не просто оживление города, где еще много недостроенных объектов, неосуществленных градостроительных замыслов. Это не только загрузка множества заводов, начиная от гигантов, строящих реакторы, кончая электронными "кабэ", создающими новые методы автоматической защиты. И даже не только мощная прибавка электроэнергии в общероссийский энергетический котел. Здесь нечто больше. Надежда на возрождение России. На завершение этого унылого периода смуты и деградации, которому конца не видно, и в котором тонут людские идеалы и устремления. Люди истосковались по созиданию, по осмысленной коллективной работе, на благо всей страны, всего народа. Теперь, когда на Третьем блоке опять появились сварщики, замерцали огоньки, запахло жженным металлом, у людей появилась надежда. Но вот парадокс: страна, государство, ожидая этот блок, надеясь в условиях энергетических нехваток на прибавку энергии, почти ничего не дает нам для строительства. Казна пуста, и мы вынуждены сами по крохам собирать средства и направлять их в дело. Наши электролинии идут на Череповец, на металлургический комбинат, который преуспевает, развивается и требует все больше энергии. Череповец был бы готов вложить часть своей прибыли в нашу станцию, стимулировать пуск Третьего блока. Но при переходной нынешней экономике это невозможно. Нет таких экономических и финансовых механизмов. Мы, нуждаясь друг в друге, разделены неодолимой стеной. Мы, атомная станция, атомная отрасль — социалистический гигант, построенный методом ударных комсомольских строек, как часть огромного, в масштабах страны, завода. Но такого общесоюзного завода больше нет. Кругом рынок, другая среда, другая атмосфера. Мы, созданные, как огромная рыба, плавающая в океане, оказались в иной стихии. Океана больше нет, кругом суша. Нам нужны легкие, чтобы потреблять кислород, а мы все еще дышим жабрами.

А.П. На недавней встрече с вашим министром Адамовым мы обсуждали идею модернизации отрасли. Министр исходил из того, что только реформирование атомной энергетики способно вписать ее в рыночную стихию, устранить ее неподвижность, недостаточность. К его идеям общественное мнение относится двойственно, настороженно. "Левые", народно-патриотические силы подозревают его в желании разрушить еще одну госмонополию, сделать ее лакомой добычей олигархических групп, направить ее потенциал на обогащение не казны, не народного хозяйства, а ловких дельцов, научившихся "уводить" за границу несметные богатства России. Не меньшей критике Адамов подвергается со стороны "либералов"-чубайсовцев, которые винят его в увлечении централизмом. Как вы на атомной станции, среди ее повседневных нужд, из турбинных и реакторных залов, оцениваете эту реформу? Какие связываете с ней надежды и опасения?

С.А. Одно из главных направлений этой адамовской реформы — создание так называемой государственной "генерирующей компании", которая аккумулирует в себе средства, собранные со всех атомных станций. Те небольшие прибыли, которыми мы располагаем, собираются в один центр и направляются на завершение блоков высокой степени готовности. Эти блоки, подобные нашему Третьему, надо достраивать немедленно, ибо начинают гнить трубопроводы, рассыпаются коллективы монтажников и наладчиков, испаряется драгоценный, накопленный за десятилетия опыт. И такие средства уже накоплены. Собрано больше

3 миллиардов рублей, которые "Минатом" направил на пуск Первого блока Ростовской АЭС. Этот блок, как мы надеемся, будет пущен через несколько недель. Это и есть долгожданный рывок, первый эффект модернизации. Вслед за этим планируется сконцентрировать усилия на нашей станции, запустить наш Третий. Для этого накоплено около двух миллиардов рублей. Если это произойдет и начнут работать новые "миллионники" — критики реформы поумолкнут. Это и будет критерием ее эффективности. Есть и другие части реформы, связанные с "урановым проектом", продажей на мировом рынке наших огромных, незадействованных запасов сырья, с переводом его из боевой фракции в топливную. Этот коммерческий проект должен дополнить уже упомянутый. Увеличить приток средств на достройку незавершенных блоков, на программы по усилению безопасности действующих станций. Повторяю, критерием реформы станут запущенные или незапущенные блоки.

А.П. Я уже упомянул, что главный вклад в демонизацию Адамова внесли либеральные газеты, симпатизирующие Чубайсу. В чем конфликт Адамова и Чубайса? Минатома и РАО ЕЭС? Здесь соперничают человеческие гордыни, или корпоративные интересы или государственные философии?

С.А. Пожалуй, у этого конфликта есть несколько оснований. Большинство электростанций РАО АЭС — это акционерные общества. Атомные станции — государственные предприятия. Поэтому они, если можно так выразиться, под разными углами, с разными скоростями вписываются в рынок электроэнергии. Имеют неравные условия на этом рынке. Чубайс, стремясь монополизировать энергетический рынок, овладеть всеми энергопередающими сетями, диктует тарифы. На наш взгляд, несправедливо диктует, вдвое завышая цену за произведенную электроэнергию для подведомственных ему тепловых станций. Мы, соседи с Конаковской станцией, остро ощущаем это неравенство. Производимая ею энергия оплачивается благодаря установкам Чубайса, вдвое выше, чем наша. Отсюда у них и зарплата выше, и доходов больше. Казалось бы, одинаковая энергия на рынке энергии стоит по-разному. Если угодно, Чубайс — это директор рынка, а мы, атомные станции, покупаем у него лотки, продавая товар по установленным, директорским ценам. Мы стараемся вырваться из-под диктата, создаем мощную "генерирующую компанию", которая станет выступать на рынке энергии как коллективный продавец, с большей способностью конкурировать, биться за интересы нашего ведомства. Мы заключаем с РАО ЕЭС соглашения об оплате нашей продукции, однако эти соглашения не соблюдаются, Чубайс постоянно их нарушает. В этом и состоит природа конфликта, который, выплескиваясь на страницы газет, приобретает острые, подчас уродливые формы.

А.П. Нет ли здесь некоей "атомной гордыни", которая побуждает вашего министра доминировать в энергетической политике страны, отводя тепловым электростанциям второстепенную, убывающую роль?

С.А. Видите ли, мы все еще живем в "послечернобыльскую эру", когда взрыв злосчастного Четвертого блока остановил авангардное развитие атомной энергетики. Тогда в обществе возник страх перед использованием ядерного топлива и возникла концепция "газовой паузы". Решили в топках тепловых станций сжигать газ в надежде, что за несколько "газовых" лет будет найден какой-нибудь новый, безопасный источник энергии. Но этого не произошло. Мы спалили несметное количество углеводородов. Сегодня, когда стоимость газа на внешнем рынке в шесть раз превышает стоимость на внутреннем, есть резон продавать газ за рубеж, не сжигая его на теплостанциях. На вырученные деньги можно развивать атомные станции, сберегающие невосполнимые углеводороды земли. За эти "послечернобыльские" годы мы резко увеличили безопасность атомных станций. Имеем замечательную атомную отрасль, которую сохранили в эти смутные годы. Мы имеем производственный потенциал, кадры, опыт. Мы можем конкурировать в атомной энергетике с Америкой и Европой. Повторяю, есть глубокий экономический смысл в стратегии постепенного замещения тепловых станций атомными. И это, разумеется, не вопрос "ядерной гордыни" министра Адамова.

Отрывок из романа

"Ночью, когда город спал и притихли хрипы и рокоты стройки, на разьезд по путям, среди красных и синих огней, прошел осторожный состав. Остановились в тупике длинные белые вагоны. По насыпи, хрустя щебнем, пробежали солдаты, тускло светя автоматами. Бригада дорожников, направляя лучи фонарей на колеса и сцепки, прошла в хвост состава. Медленно, без свистков, постукивая на стрелках, подкатил маневренный тепловоз. Схватил хвостовой вагон, отломил от состава, повлек по плавной дуге в сторону станции.

Белый вагон, призрачно вспыхивая под прожекторами, словно брусок льда, двигался вдоль котлованов, свайных полей, застывших самосвалов и кранов. Железнодорожник с красным флажком бежал перед тепловозом по шпалам, оглядывал стыки, пропускал вагон под тяжелые своды станции.

Прожекторы освещали вагон, и он в своей белизне, окруженный угрюмым бетоном, казался мраморным, драгоценным. У охранников, попадавших в лучи, вспыхивала вороненая сталь.

Стена вагона раздвинулась, гидравлика выдавила платформу. В отсеках, как серебряный столовый набор, лежали стержни урана, длинные, тонкие, в металлических оболочках, переливались в лучах. И на каждом, как капельки крови, краснела маркировка.

Тихо, беззвучно соскользнули вниз стальные струны подъемника. Крюк мерцал, как блесна. Цеплялся за стержень, поддевал за кольцо. Тонкая блестящая рыбина, вздрагивая, уходила ввысь. И казалось, с нее отекают и падают капли голубоватого света.

Погрузка закончилась, погасла в высоте белизна, потухли прожекторы. Без свистов, слабо похрустывая на стыках, тепловоз увлек лишенный начинки вагон. И станция, начиненная топливом, готовая к пуску, темнела, как сырая гора, бросая в моросящее небо, в черную озерную воду, в соседние поля туманное ртутное зарево..."

А.П. Станислав Иванович, вы сказали о "послечернобыльской эре". Впервые о чернобыльской аварии я узнал, находясь в Удомле, на вашей станции. По закрытой связи сюда поступила информация о ЧП. Его масштаб еще не осознавался. Помню, как среди таящих апрельских снегов покидал Удомлю, как весело мы катили в машине с друзьями-энергетиками. Но уже через десять дней я оказался на месте аварии. Подымался на вертолете над зловонным ядовитым кратером. Погружался с шахтерами под аварийный реактор. В респираторе и бахилах участвовал в "очистке" Третьего блока. И вот снова здесь, в Удомле, я слышу о Чернобыле. О закрытии станции. Премьер Касьянов летит на Украину, участвует в церемонии закрытия, а ваш министр Адамов делает заявление о том, что остановка станции — чисто политическое решение. Под ним нет экономической и экологической базы. Что имел в виду ваш министр, вступая в скрытое рискованное противоречие с премьер-министром?

С.А. Адамов — ученый, специалист по реакторам. Работал в институте, где создавали реакторы РБМК, те, что стояли в Чернобыле, а также до сего дня успешно работают на многих наших станциях. Запад, требуя от Украины закрытия Чернобыльской АЭС, называя стоящий там РБМК "реактором чернобыльского типа", тем самым демонизирует наши действующие аппараты. Приглашает и нас последовать их примеру. Но о чем думает Украина? Ее энергетика и так почти упала. У них есть две недостроенные атомные станции в Ровно и в Хмельницке, огромный дефицит газа и нефти. В их энергетических сетях частота уже опустилась до недозволительно низкого уровня, после которого происходит коллапс энергетики. Вы сегодня видели, как на диспетчерском пульте падает до 49 герц частота наших станций, когда мы подключаемся к Украине, не даем ей упасть. Кучма надеется на американские вложения в развитие своей энергетики, но пока не получил ни цента. Украина все больше поворачивается в сторону России. Это, на мой взгляд, основа для будущего соединения на экономической основе в обход всем надуманным националистическим аргументам.

А.П. Мы коснулись безопасности атомных станций. Эта тема выглядит угрожающей на фоне "проблемы-2003", когда нам пророчат массовый выход из строя всей российской техносферы, изношенной до предела в условиях "рыночной эксплуатации", когда из этой техносферы только брали и черпали, но не питали ее, не возобновляли изношенные машины и оборудование. Одно дело — авария канализации в каком-нибудь городке. Другое дело — авария АЭС. Не сулит ли нам 2003 год новые Чернобыли? Как вы в Удомле готовитесь встретить этот "конец света"?

С.А. Естественно, "проблема 2003" — это государственная проблема, проблема больших денег, больших вложений, и мы одни, своими силами, ее не решим. Наша станция сравнительно молодая, у нас есть запас времени, но традиционная энергетика уже выработала свой ресурс наполовину. Наша атомная отрасль зарождалась в 60-е годы, и теперь, через сорок лет, мы сталкиваемся с изношенностью основных фондов. Поэтому наше стремление ввести новые блоки, восполнить изношенные, наша реформа, о которой мы говорили вначале, продиктована в том числе и "проблемой-2003". Мы не должны допустить уменьшение работающих блоков до уровня, когда в сетях наступит катастрофическое понижение частоты, случится "частотный развал системы". Если же, не дай Бог, это случится, то наши станции автоматически отключатся от общих, аварийных сетей, перейдут на режим самоподдержания, законсервируются. Как на затонувшем "Курске", когда погибла лодка, но реактор автоматически вырубился, законсервировался, спрятался в собственном коконе. Но об этом не хочется думать. Мы делаем все, чтобы решить "проблему-2003", не допустить технологического "конца света".

А. П. Вокруг атомных станций сложились устойчивые мифы, страхи, мании. К их числу можно отнести угрозу ядерного терроризма, угрозу захвата станции чеченскими боевиками, которые методом ядерного шантажа намерены продиктовать федеральной власти свои условия. Наши АЭС работают в России, где идет война, и ведется она тотальными методами. Чем отличается захват Буденновска от возможного захвата Удомли? Чем отличается взрыв Чернобыля от уничтоженного до основания Грозного? Как Калининская АЭС защищена от террористов Басаева?

С.А. Такую опасность мы остро ощутили, когда чеченские террористы открыто заявили о подготовке атаки. Тогда в Удомлю были введены спецподразделения, началось усиленное укрепление периметра станции, оснащение его спецсредствами. Цеха, проходные снабжены средствами физической защиты. Выделены жизненно важные зоны, которые охраняются с особой бдительностью. Подразделения внутренних войск круглосуточно несут боевое дежурство на станции. Особая роль у агентурно-розыскных подразделений ФСБ. Город наш маленький, но и в нем есть заметная диаспора чеченцев. Они такие же, как и все, граждане России, пользуются всеми правами. Занимаются бизнесом, торговлей. Но при этом находятся под тщательным наблюдением. Однажды к нам пришла закрытая телеграмма, что будто бы существует намерение террористов подъехать к Удомле на железнодорожном составе и обстрелять станцию из ракет, с переносных установок. На каждый такой сигнал мы чутко реагируем. Надо сказать, что реакторы нашего типа помещены в такие защитные бетонные кожухи, которые могут выдержать прямой удар упавшего самолета, не говоря уже о взрыве переносной ракеты. Угроза ядерного терроризма — это реальность наших дней. Поэтому на АЭС можно увидеть много людей в военной форме, увидеть бетонные капониры, узнать, что спецслужбы несут здесь неусыпное дежурство.

А.П. Что меня поразило в этот мой приезд на станцию, так это обилие здесь иностранцев. Инженеры, экологи, экономисты, социальные психологи. Множество совместных программ по технической безопасности, семинары, коллеквиумы. Прежде появление иностранца на атомном объекте было невозможно. Не обусловлено ли это "вторжение" желанием Запада установить контроль над российской атомной энергетикой?

С.А. После Чернобыля мы перестали быть "закрытыми". Наше министерство сделало ставку на "открытость". Происходит живой и творческий обмен идеями, проектами. Это не контроль над нашей энергетикой, это живое профессиональное общение, какое установилось и в других сферах, — в медицине, физике, биологии. В этом общении мы можем сравнить наш и их уровни и убедиться, что наш вовсе не ниже, а во многих отношениях и выше. Секретов в атомной энергетике нет. Есть состязание потенциалов, которое проявляется в конкуренции на мировом рынке энергии и технологии. И здесь Запад ведет себя жестко, непримиримо. У нас были иллюзии, что мы получим от них деньги на пуск нашего Третьего блока. Но там выдвинули условия, по которым деньги дают, если Россия закроет все реакторы "чернобыльского типа" РБМК и реакторы ВВР первого поколения, то есть если мы добровольно обескровим нашу энергетику. Это нас не устраивает.

Наш мощный, с советских времен накопленный потенциал мы двигаем на мировой рынок. Добиваемся строительства в Китае шести энергетических блоков. Получаем заказ в Индии. Помогаем Ирану строить станцию в Бушере. Политики Запада используют множество рычагов давления, включая прямой шантаж, как это было в случае с Ираном, дабы вытеснить нас с мировых рынков. Но мы действуем, исходя из национальных интересов России, что не исключает дружеских отношений между энергетиками всех стран. Вы правы, здесь, в Удомле, вы можете наблюдать профессиональное мировое братство энергетиков.

А.П. А что происходит в городе, за пределами станции? Политические страсти, культурные увлечения, митинги, забастовки, рок-фестивали?

С.А. Ничего этого нет. Политически народ выглядит индифферентным. Устал от политики, от лидеров, от телевизионной трескотни, которая годами подменяет дело, правду, искреннее чувство. В городе есть коммунисты, жириновцы, баркашовцы, но все очень слабо проявлены. Нет так называемых "демократов", сторонников Явлинского или Немцова. Активны баптисты, но с помощью станции в Удомле возводится каменный православный храм. Ощущаем рост наркомании — и стараемся завершить строительство Дома Культуры, который, быть может, отвлечет молодежь от пороков. И что я должен заметить. У нас были очень трудные времена, когда месяцами не выдавали зарплату, люди роптали. Но ни разу намека не было на какие-то массовые выступления, забастовки. Работали даром, "за идею", слишком хорошо понимая, что атомная станция — не место для забастовок. По психологии мы — государственники, державники. Быть может, этим и объясняется наша выдержка, которая со стороны кажется политической апатией.

А.П. После общения с людьми у меня возникло одно странное ощущение. Действительно, сегодняшние атомщики более раскованы, чем раньше. Более "светские", если так можно выразиться, свободны и легки в суждениях. Но что-то в них исчезло. Ощущение сверхзадачи, быть может. Чувство, что они — на переднем крае общественного развития, что они самые важные, лучшие, героические. Какой-то очень значительный ломоть самосознания у них отломили. И чувствуется тайная печаль, даже боль, недостаточность.

С.А. Может быть, вы правы, Александр Андреевич. Атомная энергетика всегда была локомотивом развития. А теперь этот локомотив отцепили, развитие кончилось. Что должен чувствовать машинист остывшего, остановившегося тепловоза? Но замеченная вами печаль — это свойство не одних энергетиков. Так же чувствуют себя военные, космонавты, дипломаты. То есть все те, кто связывает свою жизнь и работу с понятием "Великая держава". Этот кризис идеологии и государственной психологии сказывается и на атомных энергетиках. Кто сейчас "герой" общества? Кому хочет подражать молодежь? Адвокат, который зарабатывает бешеные деньги в бесконечных сутяжничествах. Топ-модель, которая мелькает обнаженными телесами на лакированных обложках журналов. Эстрадный юморист, готовый высмеять все самое святое или трагическое. А истинные герои нации, будь то десантники, положившие голову в Чечне, или подводники, отплывающие из своих нищенских квартир на боевое дежурство в океан, остаются в тени. Но так, я полагаю, вечно продолжаться не может. Когда Россия найдет в себе волю к возрождению, сбросит с себя всякую муть и труху и рванется в ХХI век, нагоняя упущенное, мы, атомщики, вернем себе авангардное мироощущение. Вновь оседлаем русского атомного коня.

Отрывок из романа.

"Состоялся пуск станции. На пульте диспетчера, у выгнутой мерцавшей стены с бессчетными циферблатами, кнопками, в разноцветном мелькании ламп, собрались операторы. Нервные, тревожные, чуткие, касались клавиш, включали системы, приводили в движение множество больших и малых машин, зажигали на пульте гроздья огней. Станция оживала, шевелилась, вращала валы, крутила колеса. Энергия проникала в ее угрюмую плоть, безжизненные холодные массы начинали дышать и пульсировать. Люди у пульта, как массажисты, массировали ее пальцами, втирали в нее тепло, вталкивали жизнь, вдували душу. Она оживала во всех своих элементах, расправляла онемелые члены.

Возникали сбои. То один, то другой агрегат включался неточно. На пульте вспыхивало табло тревоги, истошно сигналил звонок. Станция отключалась, ее покидала жизнь. Операторы, как врачи, прослушивали ее и простукивали. Находили в громадном тулове малую помеху, неточное сопряжение сустава, не успевший замкнуться крохотный лепесток. Снова включались машины,

Громада шевелила своими стальными телесами, двигала железные мускулы.

Сердцевина реактора накалялась. Незримый бестелесный пламень разгорался, насыщая могучим огнем чрево станции. Сквозь накаленное лоно проносились потоки воды, клокочущие реки кипятка, шумящие струи пара. И уже изливалось вовне невесомое, бесплотно-чистое, как дух, электричество. Струилось в медные жилы, переливалось из чаши в чашу, вычерпывалось из черного колодца станции. Над полями и топями неслось к далеким городам, омывало усталую страну, ее огромное утомленное тело, продлевало ей жизнь..."

Тверская область. Удомля. Калининская АС

u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

Напишите нам

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]