Арестован Лимонов. Где-то на Алтае. Что-то с оружием. Или с нелегальным переходом границы. Или с боевыми отрядами. Препровожден в "Лефортово". В наручниках. Стараюсь представить его небольшую изящную руку — в стальном браслете. Казалось, только что мы виделись в Доме литераторов, на вечере "Последние лидеры ХХ века", к коим, по мнению устроителей, он принадлежит. Он был сосредоточен, напряжен, говорил, что ему предстоит поездка за Урал. Быть может, его мучило предчувствие ареста. Арест витал над ним, делал круги, снижался и, наконец, сложив крылья, упал на голову. Его должны были арестовать, ибо лидер партии, члены которой наполняют казематы Украины, Казахстана, Прибалтики, лидер самой радикальной, протестной партии, посылающей своих членов на штурм жестоких режимов, не может долго находиться на свободе, витийствовать в литературных кафе, дефилировать на безопасных митингах, участие в которых для плюшевых оппозиционеров стало поводом выпить водки...

Я печатал Лимонова в "Дне" — его изящные парижские тексты, напоминавшие черненое серебро на именном оружии. Его книги были непрерывным репортажем о себе самом. Опасность такого рода прозы заключается в том, что автор с каждой книгой ищет все более острые коллизии, в которые помещает себя, чтобы потом описать. Нет более острых коллизий, чем революция и война. Нет более достоверного сюжета, чем рассказ о собственной смерти.

Антисоветчик и диссидент, бежавший от огромного красного муляжа, в который превращался Советский Союз, он поместил себя сначала в камнедробилку Манхэттена, перемоловшую его диссидентские кости, а потом в клоаку Парижа, научившего ненавидеть буржуазные ценности ненавистью экзистенциального художника. Никто не придумал лучшего антибуржуазного символа, чем русский оружейник Калашников. С этим символом, у которого было слегка потерто цевье и изрядно истрепан ремень, Лимонов настойчиво занимался литературой в Боснии, Приднестровье, Абхазии. Потом мы сидели с ним в замерзающем Доме Советов, глядя в туманное окно, как окончательно погружается Красная Атлантида, и те, кто завтра будет расстрелян из крупнокалиберных пулеметов и танков, грелись у костров и играли на гитарах.

Я подозреваю, что поначалу политикой он стал заниматься из литературных побуждений. Для того, чтобы ощутить новую роль, а затем описать ее в бесчисленных, драгоценных для художника проявлениях. Но, похоже, модель, которая ему позировала и была его полным тождеством, вышла из-под контроля. Молодые и прекрасные люди, уверовавшие в него, оказались выше литературных персонажей. Имитаторы-патриоты, чье оружие — папье-маше, внушали отвращение и открывали широкую вакансию. Власть была настолько живописно-чудовищна и инфернальна, что борьба с ней превращалась в религиозную войну. Предательство было всеобъемлющим, и если ты художник, и если русский, и если в тебе есть брезгливость, и если ты блудный сын Советского Союза, вернувшийся к родному порогу в момент, когда этот порог уже переступила нога отцеубийцы, ты не можешь не стать революционером. Не можешь не надеть черную кожанку национал-большевика и не выбросить на башне рижского Тауэра красный флаг революции.

Национал-большевистская партия — орден, исповедующий религию бунта, жертвенности, преданность левой идее, от которой отступились утомленные красным цветом респектабельные клерки, предлагающие народу зеленый арбуз коллаборационизма. В этих условиях, когда гемоглобин революции уступил место хлорофиллу соглашательства, — лимон должен был покраснеть. Была создана организация, где мерилом преданности делу должна была быть готовность сесть за это дело в тюрьму. Прежде чем стать монахом, полагается послушничество. Прежде чем принять постриг национал-большевика, полагается сесть в тюрьму. Это особая кадровая политика партии, исключающая попутчиков.

Теперь в тюрьме ты, Лимонов. Эзра Паунд сидел в тюрьме. Достоевский сидел в тюрьме. Шекспир сидел в тюрьме. Радищев сидел в тюрьме. Павел Васильев сидел в тюрьме. Толстой мечтал о тюрьме, а когда догадался, что в ней сидит, совершил неудачный побег.

Я думаю о тебе, Лимонов. Горжусь нашей дружбой. Горжусь тем, что твои тексты появляются в "Завтра". Горжусь тем, что твои нацболы в час тревоги приходят ко мне. Уставшему и поникшему может показаться, что мировой океан контролирует 6-й американский флот, а околоземное пространство контролирует Хьюстон, а Казахстан контролирует Назарбаев, а Украину — Кучма, а "Лефортово " контролирует ФСБ. Но мы-то с тобой знаем, что это иллюзия. Стоит припасть ухом к стене тюремной камеры — и ты услышишь гул Мирового восстания. Может, так и назовешь свою новую книгу?

[guestbook _new_gstb]

u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

Напишите нам

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]