АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ

Друзья! Приветствую вас в газете "Завтра", где мы, помолившись и робея, собираем "круглый стол", посвященный учению Николая Федоровича Федорова. Среди приглашенных — люди, посвятившие этому учению все свои жизненные силы. Сегодня нам с вами предстоит ответить на вопрос: насколько актуально это учение для современной России, в какой степени подготовлены к нему общество и наука.

Для начала попытаюсь очень кратко и даже вульгарно изложить суть федоровского учения. Философия Федорова — так, как ее понимают миряне — в общем сводится к следующему. Смерть является основополагающей проблемой человеческого бытия и миросознания. Смерть, если она окончательна, превращает в абсурд все человеческие деяния и представления. Поэтому смерть, так или иначе, присутствует во всех религиозных учениях, во всех философских школах. Смерть как ее преодоление, исключение, избежание. В одних учениях и религиях — это метемпсихоз, в других — вечное исчезновение и возрождение, в третьих — воскрешение из мертвых после Второго пришествия. Федоров, будучи русским человеком, христианином, исповедующим живое православие, полагал, не отрицая при этом всю православную эсхатологию, что воскрешение из мертвых возможно и что Христос, в своем желании преодолеть всеобщую смерть, создать “новое небо и новую землю”, Новый Иерусалим, полагается в своих усилиях на человечество. Именно человечество должно свершить огромный акт преодоления смерти. Одно из будущих поколений, "сыны", достигнув единения, преодолев все пагубы мира и овладев всеми тонкостями наук, может совершить огромное вселенское, коллективное деяние, при котором восстанут из праха предшествующие поколения, "отцы". Такая всечеловеческая, вселенская и при этом по масштабам своим исключительно русская задача поставлена Федоровым.

Создавая костяк, вульгаризированный образ федоровского учения, я умышленно сейчас опустил колоссальное количество нюансов, слагающих его. Не останавливаясь на них, я бы хотел, чтобы мы исследовали актуальность федоровского учения. Оно вспыхнуло очень ярко в последней трети XIX столетия, оплодотворило массу исследователей XX века, а потом ушло под спуд, потому что появились другие задачи, из грядущего воссиял Рай другого цвета. Теперь, когда Россия потеряла представления о Красном Рае и мучительно пытается осмыслить представления о Рае горнем, вечном, идеи Федорова, как мне кажется, опять возвращаются в русское миросознание.

В какой степени федоровское учение могло бы стать тем грандиозным проектом, той сверхзадачей, той национальной идеей, которой чает сегодняшняя Россия?

СВЕТЛАНА СЕМЕНОВА, главный научный сотрудник Института мировой литературы

Александр Проханов точно и просто изложил суть федоровского учения. Как известно, русский мыслитель обращался одновременно ко всем: ученым и неученым, верующим и неверующим, и его учение может быть изложено как на языке религиозного сознания, так и в светских представлениях, в научных терминах. "Последний враг истребится — смерть" — звучит сокровенное христианское обетование, и для Федорова смертность нынешнего несовершенного, грешного человека, болезненно, трагически переживаемая каждым из нас, — интеграл зла. Смерть — глубочайшая причина зла в человеческой природе. Именно она отравляет глубины психики, волю тонкими ядами отчаяния и нигилизма, вызова и демонизма. И борьба с ней может стать единственно действенным принципом всеобщего объединения землян, поголовно смертных. Все остальные принципы объединения — частичны, объединяют кого-то (регион, класс и т. д.), чтобы противостоять кому-то.

Федоровское учение светит детской, в евангельском смысле ("будьте как дети"), простотой. Человек, созданный по образу и подобию Божьему, может и должен стать орудием осуществления Его воли. Через кого еще Бог может действовать в мире, как не через Свое вершинное творение? А основная воля Бога — воля метафизическая. Он смерти не создал ("имущий державу смерти" — не Бог, а Его главный антагонист — сатана), желает спасения всем, Сын Божий явился на землю даровать людям "глаголы вечной жизни". Федоровское "всеобщее дело" основывается на краеугольном камне основных заповедей Христа, и среди них важнейшей: "Верующий в Меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и больше сих сотворит". А делами Своими Христос называл как раз те чудеса, которые обнимали весь круг власти благого, спасающего духа над послегрехопадной природой: утишение бурь, исцеление болезней и увечий, воскрешение умерших... Христовы чудеса, т. е. избавление мира от его хаотических, смертоносных начал, поставлялись Им Самим как своего рода задание ("и больше сих сотворит") будущему облагодатствованному человечеству, вставшему на пути Божии. У Федорова речь идет об активном христианстве, о богочеловечестве как сотрудничестве Бога и человека в деле спасения, в осуществлении Христовых обетований в их полном объеме. Это и преображение природы, самого человека, и претворенное восстановление всех когда-либо живших, и уподобление деятельной, творческой природе Бога, и вечное творчество в безбрежной Божьей вселенной.

Прежде чем понять может ли учение "всеобщего дела" стать магистральной идеей России, надо выяснить: соответствует оно благу или нет? И если да, то есть ли в нем реалистическая, отвечающая законам эволюции и нравственной природы человека основа. Последний вопрос особенно важен как раз для массы "неверующих", агностиков, людей естественно-научного сознания.

Так вот, еще в середине прошлого века была доказана одна удивительная закономерность эволюции живых существ, названная "цефализацией" ("головизацией"): постоянное, в полярном векторе (то есть без возвращения вспять) усложнение нервной системы, рост головного мозга. Такой неотменимый факт, "эмпирический факт", по определению Вернадского, указывает как бы на некую внутреннюю программу эволюции, влекущую ее создания ко все более сложным, все более разумным формам. Человек — пока венец цефализации, но на нем эта глубинная закономерность не может остановиться, более того, по убеждению Федорова, призвана стать сознательной. Речь идет о новом, активно-творческом, этапе эволюции, когда человек должен взять ее штурвал в свои руки и вести ее в том направлении, которое диктуется самим эволюционным законом все большего роста духа в лоне материи, наиболее глубоким нравственным чувством, религиозным императивом.

Весь вопрос упирается в то, что называется фундаментальным выбором человечества. Сейчас он как раз принципиально антиэволюционный: остановить процесс восхождения человека и мира к высшей природе, заклиниться в нынешнем несовершенном, смертном, противоречиво-кризисном естестве, по возможности ублажая себя на краткое время живота "мануфактурными игрушками", комфортом, разного рода развлечениями-отвлечениями. Вот они ценности общества потребления, к тому же предполагающие неизбежную селекцию стран, народов, слоев, отдельных индивидуумов (на всех, увы, благ и сластей в ассортименте не хватает!).

Но быть смертным и при этом осознавать свою смертность, то есть неизбывный трагизм бытия, это такой дикий, казалось бы, невозможный для продолжения существования парадокс, что если человек и человечество будут в нем оставаться, то они так или иначе, в более-менее длительной перспективе придут к самоуничтожению. И по телу современного мира уже идут трупные пятна будущего самоистребительного вырождения, будущего конца, того, который обозначен в Апокалипсисе как следствие негативного варианта развития, противобожеского выбора.

На мой взгляд, Россия с ее устремленностью к последним временам и срокам, к свету незакатному "мужицкого рая", града Китежа, с ее неистребимой душевной логикой, обозначенной русскими религиозными мыслителями как "или всё, или ничего", находясь сегодня почти на дне национального отчаяния, искушаясь "ничто", как раз может взметнуться к этому"всё". Надо сказать, что в совсем недавней истории такое "всё" России померещилось в коммунистической идее. Но, увы, это был идеал дефектный, дробный, по выражению последователя Федорова 1920-1930-х годов Николая Сетницкого. Онтологический ущерб этого идеала был точно зафиксирован теми же религиозными философами: рай на земле со смертным человеком невозможен, не говоря уже о тех неправых, по сути, "сатанинских" средствах осуществления предполагаемого социального блага, которые не могли не отравить, не исказить самого этого блага. Конечно, остается уже лишь риторический вопрос: мог ли бы со временем, в мирной эволюции, не обрушься советская империя, русский социализм и радикально очиститься от атеизма и вобрать в себя метафизические задачи, поставленные в активном христианстве Федорова? Ведь были в советском строе созданы ценные и редкие в новой истории формальные предпосылки идеократии для возможного наполнения ее расширенным, цельным идеалом. И уж никакого "всё" не видит и не чувствует ныне российский народ в раздражающе-рекламном мираже общества потребления. Он уже на собственной шкуре вкусил неизбежную "изнанку" рынка и капитализма, манипулятивной "демократии" и "свободы", начиная осознавать, что их "лицо" улыбается далеко не всем, и то со своими гримасами.

И мне кажется, что федоровское учение как новая национальная идея для потерянной, стоящей на перепутье России, как преодоление во всеобщем деле национального, классового, сословного раскола, как одоление ошибок коммунистической идеи и неприятие ценностей общества потребления, — федоровское учение имеет шансы превратиться в магистральное направление развития русской цивилизации.

Но надо ли спешить с декларациями и призывами? Сколько их сейчас безуспешно сотрясает российский воздух! Для восприятия такой идеи, как федоровская, необходим определенный уровень сознания, который еще надо готовить. (А "синяки и шишки", что набьет себе Россия и весь мир на широких путях погибели, тоже из научающих отрицательно-положительных факторов.) Федоров говорил, что апостолов-миссионеров общего дела должно быть столько, сколько существует профессий, сословий и состояний, и труд научения предстоит немалый.

ГЕННАДИЙ КОСАРЕВ, военный инженер

Философия общего дела Федорова предполагает всеобщность, воссоединенность людей. Для того, чтобы люди могли соединиться, нужны принципы подобного соединения, единомыслия. Можно согнать людей в одну кучу батальонами и танками. А можно, обнаружив при всей сложности и многообразности человечества, те внутренние коды, что присутствуют в каждом из нас, с помощью их научно организовать людей во всемирную творческую, созидающую артель.

АЛЕКСАНДР БАЛАКИРЕВ, старший научный сотрудник Лаборатории музееведения Государственного Центрального музея современной истории

Мы говорим о возможной роли учения Федорова в выработке национальной идеи для России, но осознаем ли в полной мере, насколько федоровская мысль уже является плотью и кровью русской культуры, самой русской истории?

Во-первых, "внехрамовую литургию" Федорова нельзя воспринимать как нечто неожиданное. Она знаменует глубинную тенденцию самой человеческой культуры. Исследования подтверждают тезис Флоренского о происхождении культуры из культа, об изначальном единстве действия и священнодействия. Культура всегда сопротивлялась чрезмерному разрастанию порождаемой ею материальной цивилизации и связанному с ней частно-экономическому интересу: это грозило рассыпанием социума. В древних праздниках-мистериях люди символически восстанавливали божественный космический порядок: связь живых и мертвых, связь людей с Богом, Космосом и, наконец, связь между собой, — тот порядок, который нарушался вследствие их своекорыстия и разобщения. Так или иначе, данная культура находила ответ на вызов цивилизации, материальная деятельность, ее цели приводились на некоторое время в соответствие с целями конечными, сакральными.

Христианство говорит о противоположности земного и небесного порядка, об Абсолютном Божественном совершенстве, но вместе с тем и о возможности и обязанности человека и человечества вслед за Христом преодолеть этот разрыв. О Земном Граде как подножии Града Небесного, о Церкви как небесно-земном союзе, о соработничестве человека и Бога в достижении Царствия Божьего. В этом — предназначение христианского Царства. Здесь человеческая миропреобразующая активность, знание, техника, производство, цивилизация и культура участвуют в богочеловеческом процессе. Эти тенденции прямо предшествуют идеям Федорова, да он и сам это неоднократно подчеркивал. Как и то, что эта линия, заметная в христианском мышлении и мироощущении, не была проведена последовательно ни в одной церкви, ни в одной христианской империи, включая и наш Третий Рим. Господствовала символическая храмовая литургия и пассивное ожидание Божьего суда. Такие воззрения не могли противостоять вызванной тем же христианством эмансипации человеческой личности, расширяющейся миропреобразовательной активности человека. На Западе произошла полная секуляризация культуры. Возникло расширенное производство. "Экономический рост" сразу обнаружил свою оборотную, негативную, сторону — она лишь по-новому высвечивается в каждую конкретную эпоху. Это — усиление социальной атомизации, разрушение нравственных норм, распад личности, рост обезличивания, экономического, социального и культурного порабощения, межцивилизационных конфликтов, новых и новых глобальных проблем. Рецепты спасения в рамках той же секулярной парадигмы никогда не достигали результата. Только грандиозная метаисторическая трансцендентная цель может быть сомасштабна новым силам, вызванным цивилизацией.

Призыв Федорова к "общему делу" и стал достойным ответом на вопрос о цели этого расширенного производства, новым современным ответом культуры на вызов цивилизации. Он вновь, уже в рациональную, индустриальную эпоху, замыкает цивилизацию новой мистерией, "внехрамовой литургией", соединяет уже на качественно новом уровне действие и священнодействие.

Естественно, что только в недрах общества определенного типа — в недрах христианской империи с ее эсхатологической устремленностью — и мог родиться такой ответ. Удерживание цивилизации в подчинении высшим целям, разворачивание ее к ним есть способ существования христианской империи. И если макроэкономически Россия — это периферия мировой цивилизации, то в религиозном и культурном смысле, наоборот, сама "мировая цивилизация" есть не более чем болезненно разросшаяся периферия христианской империи, часть, возомнившая себя Целым. Отсюда не просто центральная, а именно центрирующая, собирающая, синтезирующая роль России в мировой культуре и истории во второй половине XIX-XX вв.

Собственно, новую историю страны XIX-XX вв. можно вполне описать как переживание внутри христианской империи разрыва цивилизации и Смысла и выдвижение ряда утопий как ученых, так и "низовых", которые силятся устранить этот разрыв. По сути, вся светская культура России середины XIX-XX веков, включая естествознание, страдая от разрыва с народом и его ценностями, была устремлена к некоему смысловому центру, к великому синтезу, объединяющему веру и знание, труд и культуру, мысль и дело, город и деревню, "ученых и неученых". Федоров лишь яснее всех выразил потребность и конечную цель такого синтеза.

Наивно было бы ожидать, что историческая Православная Церковь и традиционная самодержавная государственность сразу же окажутся способны принять эту мысль. Она слишком грандиозна, а разрыв был нетерпим для религиозного по существу русского сознания. Цепь кризисов начала века ускорила развязку. Дальнейшая социальная и духовная история страны выглядит как ряд мучительных попыток практического осуществления такого разворота цивилизации к конечному идеалу. Федоров и здесь помогает узреть скрытый смысл происходящего. На федоровские обертоны красной утопии с разных сторон указывали многие наблюдатели. Идеи победы над смертью и даже идеи воскрешения были не чужды мечтателям и революционерам первой трети XX века. Причем выглядят эти идеи не столько как заимствованные у Федорова, сколько как наиболее последовательные выводы из их собственного хилиастического, "активно-апокалиптического" мироощущения.

Принимая во внимание все негативное, что по праву можно сказать о советском обществе, спросим себя, а за счет чего происходило преодоление этих темных сторон? Ведь общество прошло за 70 лет большой путь, сильно изменилось и имело огромные достижения, дающиеся только духовной силой. Какова же духовная природа его развития?

У Федорова важно подчеркнуть новое качество христианской веры — активное христианство. Подумайте, насколько большую свободу предлагает и большую ответственность налагает на человека личное участие в строительстве Царствия Божьего, требующее души, разума, воли, поисковой, конструктивно-проективной деятельности, чем только ожидание личного спасения в награду за соблюдение этических норм и участие в жизни церковного прихода. Мотивы активного христианства как созидания Царствия Божьего можно усмотреть и в других социальных макропроектах того времени. Возникло, по сути, новое, проективно-собирающее, эсхатологическое по сути, но светское по форме мировоззрение, составляющее мотивационную основу русской науки и социальной мысли. Но — вопреки Федорову — утверждение Божьего дела вне храма обычно сопровождалось в них отрицанием храмовой приходской жизни, а часто и религии, и направление этой активности могло быть весьма различным, включая и разрушительную апокалиптику. На это накладывалась неумолимая жестокая логика революции, гражданской войны и постреволюционной стабилизации, логика самодвижения огромных человеческих масс, гениально описанная А. Зиновьевым ("коммунальность").

Но преодоление наиболее темных и уродливых черт нового общества предпринимали люди с тем же примерно духовным багажом, что и его создатели. Здесь "ворожил" прежний комплекс духовных проектов. Не имеет ли смысл предположить, что в процессе "социального конструирования", точнее, отладки нового общества в ходе решения бесконечной череды проблем, оказались по необходимости востребованы именно созидательные стороны утопий, наиболее близкие активному христианству? Только официальный атеизм и догматизм партии, с элементами сознательного смыслового вредительства, блокировали выход общества к осознанию собственной духовной природы.

Собственно, и сейчас нет иного пути вперед. Предстоит достроить платформу активного христианства как светского мировоззрения, а значит, найти созвучные новой эпохе грани в неисчерпаемой идее "общего дела".

АНАСТАСИЯ ГАЧЕВА, хранитель Музея-библиотеки Н. Ф. Федорова

Была затронута чрезвычайно важная тема — о принципах объединения человечества и о том, насколько сейчас могут быть востребованы в связи с поиском этих принципов федоровские идеалы. Учение всеобщего дела вырастает из всей русской культуры, а в ней вопрос о целях и ориентирах развития, о смысле истории, о воплотимости идеала действительно стержневой. Ответ на него искали Хомяков и братья Аксаковы, Тютчев и Достоевский, Лев Толстой и Владимир Соловьев...

Русская религиозная философия XIX-начала XX веков утверждала историю как совокупную творческую работу спасения, как "восьмой день творения", подготовку условий для воцарения в мире нового, совершенного порядка бытия — Царствия Божия. Она стремилась к оправданию истории и оправданию человека. Ведь трагический опыт XX века, когда разверзлись такие сокрушающие бездны коллективного и индивидуального зла, казалось, вообще обессмыслил всякое историческое, социальное деяние. Недаром так сильны сейчас апокалиптические настроения — все как будто свидетельствует о "последних временах": и разобщенность, и вражда, и нравственная разнузданность, и насилие, и экологические катастрофы (как бы возмущения самой природы против безответственной и неразумной деятельности человечества).

Но именно Федоров, глубокий и проницательный критик ложных путей истории, сумел дать альтернативу "страшному суду", выдвинув идею условности апокалиптических пророчеств. Да, судный конец неминуем, если мы будем упорствовать на ложном пути, пребывая в нынешнем неоязыческом, несовершеннолетнем выборе, увлекая к погибели и окружающий мир, и самих себя. Если же народы земли одумаются, прекратят взаимные распри, встанут на путь всеобщего, Божьего делания, то история получит иной, жизнеутверждающий, жизнеподательный смысл. И вместо катастрофы нас ждет свет преображения.

В последнее десятилетие мы живем под колоссальным прессингом западной, американской системы ценностей, не задумываясь о ее тупиковости, не видя коренных изъянов "атомарной" цивилизации, построенной на принципе прагматизма, на идеалах потребления и комфорта. Не забудем, что внешний лоск, мишурная красота фасадов, равно как и понятия здоровой конкуренции, расталкивания локтями, лозунги типа "кто не успел, тот опоздал", которые сегодня столь агрессивно насаждаются в нашем обществе, никогда не имели важного значения в русском мировоззрении. Здесь были другие заповеди — заповеди милосердия и сострадания ко всем униженным и убогим, сирым и неуспешным. Здесь рождались иные образы межчеловеческих, общественных отношений — вспомнить хотя бы идею христианской политики, выдвигавшуюся Иваном Аксаковым и Тютчевым, Достоевским и Владимиром Соловьевым. Политики, построенной на религиозно-нравственных, евангельских началах, ведущей к "братству людей, к всепримирению народов", по пророческому слову Достоевского. Русская культура никогда не жаловала индивидуализм, всегда чаяла соборности, видя в ней высшую, идеальную форму связи людей. В соборном целом личность не обособляется, не отъединяется от других, но и не топится в массе. Она пребывает в родственном, питаемом любовью единстве со всеми, в труде братского всеслужения, и в этом всеслужении наиболее полно раскрывает себя. Такой идеальный принцип устройства социума Федоров называл бытием "по типу Троицы" и вывел замечательную формулу истинного бытия: "Жить нужно не для себя и не для других, а со всеми и для всех".

Кстати, идеал соборности вовсе не был для России плодом отвлеченного умствования, он вызревал во всей ее истории, пробивался в укладе народной жизни, вспомним русскую "общину", "мир", вспомним столь распространенные в деревне обычаи добровольной, безвозмездной помочи, вспомним, наконец, строительство обыденных (однодневных) храмов, столь распространенное в Древней Руси. Представьте себе, в годины страшных испытаний — войн, эпидемий, голода — собирались люди и за один день строили храм. Как вы думаете, возможна была бы такая работа при отсутствии согласия, единодушного порыва, взаимной поддержки и любви друг к другу? Нет, тут сердца поистине бились в унисон, спаянные общей верой и общим делом. И когда мы вспоминаем энтузиазм первых пятилеток, энтузиазм строителей нового мира, которые не щадили себя и чувствовали локоть товарища, то понимаем, что и в коллективизме советской эпохи выплеснулось все то же чаяние соборности — только явилась она здесь в редуцированном, секулярном, если хотите, падшем виде, без понимания того, что полнота единства, влекущая за собой полноту осуществления идеала, возможна лишь при условии совершенствования самого человека: и духовно-нравственного, и физического.

Так что ответ на вопрос: актуально ли сегодня федоровское учение для России, представляется мне на самом деле очень простым — оно актуально и всегда было актуальным, поскольку выражало собой глубинные, фундаментальные основы и чаяния русского духа. В федоровском учении о всеобщем спасении, о творческой работе по построению Царствия Божьего как раз и дан ответ на вопрос, что же это за высшая и сокровенная русская идея, которую России суждено раскрыть миру и человечеству.

Не забудем и то, что Федоров явился родоначальником целого направления философии и науки XX века, — русского космизма, активно-эволюционной, ноосферной мысли. Достаточно вспомнить космические идеи Циолковского, концепцию биосферы и ноосферы Владимира Вернадского, труды основателя гелиобиологии Александра Чижевского, достижения космонавтики и космобиологии, ювенологии и иммортологии; труды мыслителей религиозно-философского ренессанса (Бердяев, Булгаков, Флоренский и др.), творчество Платонова и Заболоцкого, Маяковского и Пастернака, Горького и Пришвина, Клюева и Хлебникова, на которых "Философия общего дела" Федорова оказала глубокое и серьезное воздействие. В трудах представителей философии космизма обрисованы контуры общепланетарного мировоззрения, которое поистине является "мировоззрением третьего тысячелетия", и хочется верить, что ему принадлежит будущее.

ЮРИЙ ПОГРЕБИНСКИЙ, культурный центр "Синтез" имени Федорова

Произошло то, чего я больше всего боялся: уход нашего разговора в академическое русло. Этот академизм продолжается уже двадцать лет, и, на мой взгляд, практической пользы от него мало. Академизм должен сопровождаться расширением, пропагандой идей Федорова.

Есть три основополагающих момента, без решения которых мы не можем обойтись. Первое: является ли учение Федорова национальной идеей России. Если нет, то нам нечего здесь делать. Второе: если это учение не ниспослано свыше, то грош ему цена. Третий момент: если первое и второе принято, то лишь тогда можно приступить к практической стороне вопроса.

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ

Я хочу резко актуализировать разговор, и со времен Достоевского и славянофилов перейти к дню сегодняшнему. В газете "Завтра" была проведена грандиозная синтетическая работа, которая объединила красных и белых, не дала разгореться страшной вражде, помешала попыткам рассечь веру народа на Красный рай и на Белый Рай. Мы пытались, и не безуспешно, соединить и положить в одну братскую могилу красные кости и белые кости. Мы занимались кладбищем. Нас упрекают: вы — ретрограды, люди прошлого, не хотите встать в авангард, идти вперед. Но мы занимались авангардом и грядущим в той степени, в какой мы занимались прошлым, кладбищем. Мы стараемся сохранить — это федоровский завет! — весь русский некрополь: и Архангельский собор царей и князей, и Красную площадь с Кремлевской стеной, в которой покоятся комиссары, красные маршалы, Гагарин. Мы не даем перессориться костям — для того, чтобы они были воскрешены не в распре, а в единении. Это сделано только что, в современной России, а не во времена Достоевского или Бердяева.

С другой стороны, посмотрим. Потонул "Курск", лучшая русская субмарина с блестящими людьми, которые, оставляя голодных жен на берегу, шли на рыцарский подвиг в своем подводном монастыре. И общество русское соединилось вокруг этой братской могилы, этого подводного некрополя. Оно вытаскивает подводников, оно хочет оживить погибший "Курск". Россия тянется к своим могилам, к праху, Россия не верит в смерть своих героев, Россия сопротивляется собственному умиранию, о котором так много говорили последние годы.

Или вспомним движение по захоронению воинов Великой Отечественной, в котором участвует зеленая молодежь, пешком проходившая всю Россию: ищут кости, хоронят, молятся, хранят фетиши, пули, значки. Это все федоровские деяния. Или Евгений Родионов, которому голову отрезали за отказ отречься от веры, — общество объединяется вокруг этого святомученика, не дает пропасть памяти о нем. И так же, как русского парня Родионова, в лоно святых примут и советских героев: Матросова, Космодемьянскую, Гастелло, Карбышева, Гагарина. Они были некрещеными, но их крестила кровь на поле брани. Это опять соединение мертвых, это наша копилка, наше богатство. И все это — федоровское духовное дело, которое и мы, и вся Россия творит сегодня интуитивно, даже подчас не ведая о фигуре и учении Федорова.

Я хочу, чтобы коллеги высказались, в какой степени сегодняшняя российская научная элита и российское общество, осознанно или интуитивно, уже сегодня делает федоровское общее дело.

БОРИС РЕЖАБЕК, председатель северо-кавказского межрегионального отделения Международного экологического фонда

Идеи Николая Фёдорова уже дали свои первые плоды в XX веке — ведь именно благодаря им Россия первой из всех стран мира вырвалась в Космос. Но в полной мере его идеи, соединённые с идеями Владимира Вернадского о Ноосфере, должны быть востребованы в наступившем тысячелетии.

Сегодня уже можно, несмотря на все исторические коллизии и угрозы, говорить о начале формирования единого человеческого братства, о чём Федоров и Вернадский говорили как о необходимом и неизбежном этапе истории. Рост национального самосознания отнюдь не мешает этому процессу. Различие народов и культур является основой устойчивости грядущей Ноосферы, в которой должно осуществиться "цветущее разнообразие" человечества, так же как разнообразие видов живых существ — основа устойчивости биосферы.

Первым "общим делом" человечества, по мысли Федорова, должно стать объединение усилий человечества в преодолении действия "разрушительных стихий" или, как говорят сегодня экологи, "глобальных экологических катастроф". Это уже начинают осознавать сегодня многие, хотя экологические страшилки вроде кислотных дождей, озонных дыр и парникового эффекта, запускаемые прессой в массовое сознание, пока что служат больше разогреву экологической истерики и ловле долларовых рыбок в мутной воде "нового экологического сознания", чем реальному объединению усилий экологов, бизнесменов и политиков в "общем деле".

Идея Федорова об использовании армии в деле решения экологических проблем остра и злободневна. Хотелось бы, чтобы Федорова внимательно прочитали сотрудники МЧС и начали формирование такой армии с умеющим мыслить генштабом — тогда можно было бы заранее предвидеть давно предсказанный рост осадков в Центральной полосе России и Европы и паводки, причиняющие ущерб на миллиарды рублей. Сегодня уже существуют разработки, позволяющие предвидеть климатические катастрофы, такие, например, как Эль Ниньо, тайфуны, цунами, причиняющие общепланетный ущерб в сотни миллиардов долларов, и формировать воздействия, способные предупредить катастрофу. Эта работа начинается, но пока что человечество предпочитает тратить деньги на всякую ерунду. Например, только на гольф, по данным Линдона Ларуша, не говоря уже о наркотиках и вооружении, тратится около 75 миллиардов долларов в год.

Самое большое непонимание вызывает главная идея Федорова — мысль о воскрешении умерших силами человечества, вооруженного точным знанием и глубокой верой. Эта идея вызывает судороги у проповедников неомальтузианства, к числу которых относится и бывший министр экологии В. И. Данилов-Данильян, подсчитавший вместе с коллегами, что Земной шар якобы в состоянии прокормить не более 1 миллиарда человек. Она вызывает удивление у людей, привыкших к тому, что смерть является "естественным делом", и настороженное отношение у верующих христиан, привыкших думать, что в деле воскрешения участие человеческих усилий не обязательно, а иногда даже полагающих, что после того, как "земля и все дела на ней сгорят" люди, — будут существовать в каких-то "энергетических оболочках", чуть ли не "астральных телах", что уж для истинно верующего христианина и вовсе недопустимо.

Между тем, на участие человека в деле воскрешения недвусмысленно указано в Библии, в 37-й главе книги Иезекииля, а преклонение перед смертью как непобедимым божеством было заклеймлено продолжателями дела Федорова Александром Горским и Николаем Сетницким точным и хлёстким термином "смертобожничество".

Пусть не говорят, что Федоров избирает путь, противный истинному христианству, и не инкриминируют ему мысли о дикой попытке воскрешения человечества со всеми его грехами, явно к бессмертию не способного. Пусть лучше задумаются те, кто хотел бы, опираясь на науку, длить свою жизнь в грехе до бесконечности, — возможно ли это, даже если наука даст им такие средства? Ведь те энергии, которыми питается грешник, дают лишь временное, пусть даже экстатическое, наполнение жизни, искусственное возбуждение, будь то алкоголь, наркотики, блудный секс или садизм. Итог питания этими энергиями слишком хорошо известен, чтобы об этом распространяться. Весь же опыт людей, старавшихся жить во Христе, как мирян, так и монахов, направлен именно на обретение способности к бессмертной жизни через уничтожение греха не только в поступках, но даже в помыслах.

Мы, повторяя Символ Веры, говорим: "чаю воскресения мертвых и жизни будущего века", верим в истину этого обетования и знаем, что право на эту жизнь может дать человечеству только покаяние. Именно фёдоровское "печалование об иге католическом, о протестантской розни, о нашем бездействии" и призыв к соединению братьев в Общем Деле — реальное, а не только декларативное начало этой перемены.

СЕРГЕЙ ПЕТРОВ, советник Центра управления полётами (г. Королёв), руководитель проекта "Система бессрочного хранения информации"

Мне бы хотелось обратить внимание на практические аспекты применения ряда идей Фёдорова. Сделаю это на примере проекта "Система бессрочного хранения информации", концептуальной платформой которого является русский космизм. Осознание всей глубины проблем, стоящих в области хранения информации, обобщение опыта Православной церкви по сохранению памяти о своих членах, появление фотографии и звукозаписи привели Федорова к концепции тотальной консервации памяти всеми доступными средствами. При этом единственный глубокий смысл собирания мертвых вещей заключается в том, чтобы за ними видеть, по ним воссоздавать их авторов.

Развитие вычислительной техники, освоение космоса, совершенствование ядерного щита привели к постановке задачи создания российской системы бессрочного хранения цифровой информации. Эта система должна быть способна противостоять любым природным и антропогенным катастрофам, информация в ней не может быть изменена никакими авторитарными или демократическими решениями. Такая постановка является социально закономерной именно для нашей страны — слишком велики информационные потери в смутах, войнах, революциях, реформах.

Отмечу некоторые особенности системы бессрочного хранения, непосредственно связанные с идеями Фёдорова. Прежде всего — это всеобщность и взаимность. Система, задуманная и реализуемая на данном этапе как национальная, неизбежно должна стать глобальной. Безопасность системы в значительной мере связана с взаимным внесением в нее имён отцов церкви и отцов знания, восточными западных и западными восточных.

Затем — это поминальность. Информационную платформу системы составляют индивидуализированные данные о предках. Потом — конверсионность. Реализация системы опирается на опыт оборонных отраслей, для её защиты необходимо использовать воинские формирования, информационное обеспечение связано с использованием опыта спецслужб по концентрации, систематизации и анализу информации. Наконец, это активность. В отличие от традиционных систем постоянного хранения, в которых источником развития служит исключительно находящаяся в них информация, рассматриваемая система сама является фактором развития, содержит мощный контур мониторинга и прогнозирования, противодействует земным и космическим угрозам.

В целом представляется, что система бессрочного хранения информации является адекватной русской социально-технической утопией. Создание системы возможно только при взаимодействии государства, общества и Церкви при широком межгосударственном и межконфессиональном сотрудничестве. Реализация системы позволит занять России уникальную нишу на рынке хранения цифровой информации.

ВЛАДИМИР НОВИКОВ, аспирант МГТУ им. Н. Э. Баумана

Сегодня многие идеи русских космистов, связанные с преобразованием и освоением окружающей среды, уже реализованы наукой на практике. Однако при этом почти без изменений осталась внутренняя природа человека. Овладение стихийными, слепыми силами внутри себя является, по мнению Федорова, необходимым условием обретения нового, бессмертного, космического статуса бытия. Для осуществления этой трансформации человеку необходимо прежде всего понять цель собственной жизни. И тогда, по словам Федорова, "сама собой уничтожится вся путаница, вся бессмыслица современной жизни"… Как показал исторический опыт, какие бы цели ни ставил перед собой человек, его жизнь не изменяется "сама собой", для этого необходимо реализовывать определенные социальные практики.

Эффективная трансформация психики человека возможна в условиях адаптации к определенной среде обитания, в которой уже реализованы эти принципы. В качестве пространства для создания такой среды может быть использован Интернет. Я и мои единомышленники предлагаем рассматривать Интернет как потенциальную среду для формирования новой социально-культурной практики, в частности основанной на идеях русских космистов.

Развивая эту мысль, мы выдвигаем следующую гипотезу: Интернет и будущие компьютерные технологии могут стать материализацией, воплощением принципа единобытия. Сегодня мир становится единым не только в философских умозрениях или во внутреннем мире мистика, который переживает это единство экстатически. Благодаря современным информационным технологиям мир становится единым буквально и физически, это единство становится все более очевидным.

Определим, насколько наше предположение соответствует действительности. Каковы отличительные особенности мира с большей проявленностью Единства, о котором грезили космисты, и могут ли они быть реализованы в Интернете? Во-первых, в "экономическом" устройстве библейского будущего века присутствует ярко выраженный утопический элемент. У пророка Исаии сказано о будущем утопическом веке: "...даже и вы, у которых нет серебра, идите, покупайте и ешьте; покупайте без серебра и платы..." Для этого чаемого уклада характерно равенство и вытекающее из равенства изобилие, избыточность, не скованная ограничениями материального мира. Так вот, большая часть информации и услуг, доступных в Интернете, бесплатна. Это совершенно не характерно для обычной, "материальной" экономики. И это связано с тем, что знание становится основным общественным продуктом. Даниел Белл так определял особенность знания как продукта: "даже будучи проданным, оно остается также и у своего производителя, знание представляет собой "коллективное благо", поскольку по своему характеру с момента создания оно становится доступно всем". Кстати, это качество знания всегда подчеркивал и Федоров.

Во-вторых, в противоположность объектам материального мира, оцифрованные виртуальные объекты, составляющие основу Интернета, не меняются, не ухудшаются со временем. То есть они, в определенном смысле, бессмертны. Бессмертие, нетленность — это свойство иного мира. Преодоление смерти — центральная тема философии Федорова. В пользу возможного реконструирования прошлого говорит и такая особенность информации в целом, как восстановимость. И вот вопрос: восстановима ли информация о человеке? Если информация в принципе восстановима и человеческое бытие сводимо к этой самой информации, то бессмертие становится возможным. Есть основания полагать, что Интернет потенциально может быть средой для создания иного, более "высокого" уровня бытия, где иерархия бытия определяется степенью проявленности Единства, то есть Реальности (или Бога). Создание такого утопического пространства в "реале" сразу невозможно — это подтверждается многовековой историей человечества.

Такое понимание Интернета не означает, что он может выступить в качестве замены существующей действительности. Интернет скорее должен выступать в качестве дополнения, промежуточного этапа в направлении дальнейшего совершенствования окружающего мира. Можно сказать, что теперь, с появлением Интернета, гениальные прозрения русских космистов обретают второе дыхание. Необходимо вернуться к этим идеям на новом этапе, переосмыслить и использовать их с учетом новых возможностей, возникающих благодаря стремительному развитию информационных технологий.

АЛЕКСАНДР ХАЛЯВКИН, ученый секретарь московского отделения Геронтологического общества РАН

На мой взгляд, идеи Федорова должны быть близки каждому мыслящему человеку. Особенно в наше неспокойное время, когда мир, испытывая системный кризис, находится в полосе глобальных перестроек. При этом в наличии имеется довольно мало концепций, объединяющих все человечество, кроме жалкого и довольно абстрактного — "выжить". На этом фоне философия общего дела Федорова, выдающегося мыслителя и визионера, на мой взгляд, выглядит яркой путеводной звездой.

Как представитель естественных наук слегка коснусь только проблемы достижения контроля над старением. Несведущему человеку, как, впрочем, и некоторым узким специалистам, полный контроль над старением представляется невозможным. Однако это не так. Непредвзятый анализ совокупности данных, накопленных наукой к настоящему времени, позволил говорить об этой проблеме как о реальном научном проекте.

Вот мнение только двух выдающихся геронтологов современности. Б. Стелер заявляет о том, что "в самих клетках и многоклеточных организмах не заключено ничего такого, что препятствовало бы их превращению в вечно фунционирующие самообновляющиеся системы". А В. Фролькис утверждает, что "возрастные изменения клетки — не причина, а скорее следствие старения организма, поэтому усилия геронтологов-эволюционистов прежде всего следует направить на выяснение принципиального вопроса: почему стареет организм, состоящий из потенциально "бессмертных" клеток".

Среди причин, препятствующих распространению правильного понимания проблемы, упомяну только сложившиеся стереотипы и фактическое отсутствие социального заказа. Анализ показывает, что проект радикального замедления старения так же реален, как в свое время были реальны атомный и космический проекты, и потребует гораздо меньших временных, материальных, интеллектуальных и других ресурсов. А его реализация способна облегчить целый ряд общечеловеческих и народнохозяйственных проблем, касающихся охраны здоровья, экономики воспроизводства трудовых ресурсов, предотвращения катастрофы демографического постарения населения и т.д.

Но до реализации проекта крайне необходимо тщательно предусмотреть все глобальные последствия и создать оптимальные сценарии будущего мира, в который органично вписался бы долгоживущий человек, полностью реализующий свой биологический потенциал.

МАРИЯ РОЛИК, специальный консультант Международной Ассоциации работников образования за мир во всем мире при ООН и ЮНЕСКО

Говоря о Федорове-мыслителе, не следует забывать, что он был еще и замечательным педагогом и библиотекарем: почти пятнадцать лет проработал учителем истории и географии, а затем четверть века, с 1874 по 1898 годы, в библиотеке Румянцевского музея (это нынешняя Российская Государственная библиотека). И многие его идеи и проекты в области воспитания и образования в наши дни оказываются актуальны как никогда. Я имею в виду прежде всего идею библиотечного самообразования, которое Федоров считал более плодотворным, чем привычное университетское. Ведь в процессе самообучения человек не пассивно воспринимает уже готовую, "пережеванную" информацию, а активно добывает знание, становясь как бы его сотворцом. Философ мечтал превратить библиотеки в настоящие центры самообразования, привлекая в них в качестве консультантов специалистов из разных областей науки и культуры, которые могли бы руководить учащимися, ориентируя их в выборе круга чтения, в его изучении и осмыслении.

Мы знаем, какое ныне катастрофическое положение с образованием, как стремительно переходят наши вузы на платную основу, как ширится пропасть между обычными и так называемыми элитными школами... А сколько детей — беженцев, беспризорных, ребят из неблагополучных семей — вообще остаются за пределами даже начальной школы! Разрыв между "учеными" и "неучеными", о губительности которого столько писал Федоров, неуклонно растет. И преодолеть его можно, на мой взгляд, путем создания общественно-государственной системы всеобщего высшего образования и самообразования на базе библиотек. Да, именно библиотеки в наши дни должны стать подлинными центрами самообразования, открыв возможность людям пополнять и совершенствовать свои знания, а желающим — получать второе образование. Библиотечное самообразование в будущем — это путь ко всеобщему высшему образованию в России.

Концепция и программа системы библиотечного самообразования уже разработана. Имеется и конкретный опыт работы на базе библиотек Москвы. Кроме того, создана и апробирована на базе 15 детских и юношеских центров "Экополис, культура, здоровье" в Москве и регионах новая модель непрерывного воспитания и образования, начиная с семьи и завершая высшей школой ("от младенчества до студенчества"), — образования интегрального, направленного на формирование целостной творческой личности, способной к проектированию и самореализации, сознательно и ответственно относящейся к миру, природе, людям. Мы вступаем в новое тысячелетие, и от нас самих зависит, останемся ли мы, как писал Федоров, в "вечном несовершеннолетии", или осознаем свой долг — как разумных, чувствующих существ — перед нашей планетой, перед нашими предками, перед нашими потомками, и будем строить, творить ноосферу, а не подтачивать, не разрушать ее.

Чтобы мои — и федоровские — слова о преимуществах самообразования не были голословными, приведу один конкретный пример. В 1875 г. в библиотеке Румянцевского музея Федоров познакомился с юным Костей Циолковским, будущим родоначальником теоретической космонавтики, и стал его помощником и наставником в деле самообразования. Годы самостоятельного ученья в библиотеке дали Циолковскому очень много, а о Федорове он потом говорил, что философ-библиотекарь своим руководством, своими беседами, разъяснениями, консультациями заменил ему университетских профессоров. Ну а о плодах, которые принесла человечеству деятельность автодидакта Циолковского, надеюсь, напоминать нет надобности.

СВЕТЛАНА СЕМЕНОВА

Человек — воскреситель по самой своей природе: он тащит на себе целый скарб памяти, как ни одно другое живое существо: открывает музеи и библиотеки, передает из поколения в поколение достигнутые знания, навыки, умения, формулы, записывает голос, создает фото-, киноизображения, достигает уже голографической иллюзии живой жизни — одним словом, стремится воссоздать, воскресить минувшее хотя бы в форме подобий и образов. Воскрешение — закон нравственной природы человека. Федоров лишь ясно ставит задачу следующего этапа: превратить воскрешение из только художественно мнимого, типового, мысленного в действительное и личностное.

Когда-то наука была служанкой богословия; сейчас же стала, по слову Федорова, "рабой фабрики и торга". Без рефлекса высшей цели в недрах познания, исследования, практического приложения наука рискует превратиться в распоясавшегося демона, который не знает, куда его занесет — в рай или ад.

Ныне наука развивается больше как техника. Федоров считал это, в конечном итоге, тупиковым путем развития, ведь техническое совершенствование — это не более чем созидание протезов к человеческим органам. Вы видите плохо, двигаетесь еле-еле, не летаете, соображаете медленно — и тогда придумываете себе очки, микроскопы, телескопы, автомобили, самолеты, компьютеры... Сегодняшняя цивилизация — это протезная цивилизация, и человек становится все слабее, изнеженнее по мере исхищрения его технических помощников. Орудийное развитие, по пути которого мы пошли, произвело колоссальный разрыв между субъектом, нами, и объектом — окружающим миром, на который мы воздействуем механизмами и машинами.

Федоров видел истинный путь в прогрессе, так сказать, органическом — начатки его мы можем представить себе, например, по йоге. Дух должен научиться управлять материей, бессознательными физиологическими процессами. В мечте Федорова человек обретает способность сам видеть далеко и глубоко, летать, как птица, трансформировать свой организм в зависимости от среды, в которой он находится...

В этом нет ничего сверхъестественного. Мы все смотрим фильмы о живой природе и не перестаем удивляться ее творящей "лаборатории", ее метаморфозам. Природе нужно — и у ее тварей меняется окраска, трансформируется орган или вырастает новый... Человек, по Федорову, должен разбудить в себе заснувшие творческие, телопостроительные силы, доступные природе на путях инстинкта, развить их, сделать сознательно регулируемыми, научиться естественному "тканетворению", "органосозиданию" ("наше тело будет нашим делом"). Так же, как обрести новые способы автотрофного питания — по типу растений, строящих свои ткани из солнечного света и элементарных веществ среды (позднее идею автотрофности научно обоснует Вернадский).

"Свой подвиг ты свершила прежде тела, безумная душа" — ставил горестный диагноз человеку еще Баратынский. Дух, душа ушли так далеко в своем углублении и совершенствовании, а тело как вышло когда-то из рук природы и шока грехопадения, таким и осталось: подверженное всем напастям, дряхлению и ранней смерти. Федоров говорил, что наше нравственное деяние будет заключаться в том, чтобы заниматься телом, подтягивать его до уровня высших прозрений и чаяний нашей души и духа. Поэтому очень важны биологические, медицинские науки, синтез всех знаний вокруг науки о жизни и человеке.

Открытие генома человека, клонирование — это очень интересные вещи, которые могут быть осмыслены в федоровской перспективе. На чем основано клонирование? Одна клетка уже содержит полный набор нашей генетической информации. В свое время святитель Григорий Нисский, обосновывая возможность воскрешения, утверждал, что душа отмечает своей неизгладимой печатью каждую клеточку человека, даже ушедшего в посмертное рассеяние. Вспомним странно-умилительный, может быть, вещий порыв любящего человека что-то сохранить от умершего любимого, хоть волосок в кулончике... Из этого волоска, как из любой другой найденной частички умершего, по идее, можно сотворить целого человека, вернуть того, кого унесло время. Впрочем, в случае клонирования речь идет разве что о создании чего-то вроде однояйцового близнеца. Воскрешение такой многоуровневой реальности, какой является человек, требует прежде всего возвращения его "я", носителя самосознания, его души. И тут особенно интересна выдвинутая белорусским ученым Манеевым теория биопсиполя как неэнтропийной, неуничтожимой, сохраняющейся и после смерти невещественной субстанции человека, того, что люди всегда называли душой. Вероятно, в будущем можно будет объединить работы по клонированию и по обнаружению этих биопсиполей, так чтобы клонирование биологического двойника умершего человека сопровождалось наделением его возвращенной "душой". Главное — необходимо, как считал Федоров, чтобы смерть и посмертное состояние стали предметом изучения и опыта.

Наука тычется в разные стороны, у нее еще нет высшего религиозно-преобразовательного задания. Как и вся современная цивилизация, она работает в основном в саморазрушительном, тупиковом векторе. Когда ей будет дана достойная ее сверхзадача, наука сотворит чудеса не меньшие, чем сейчас в технике, куда уходит пока вся мощь человеческой изобретательности, выдумки, интеллекта, души. Но для этого нужен социальный заказ, финансирование, нужно четкое понимание обществом и государством необходимости этой новой всеобщей науки, работающей буквально на благо каждой личности, живущей, жившей и какой еще только жить.

В преодолении, для начала, видового барьера человеческой жизни, срок которой не выходит пока за пределы 70-100 лет, видятся грандиозные преимущества, не только экономические, но прежде всего нравственные и метафизические, создания для начала долгоживущего человека, срок жизни которого выходит за видовой барьер в 70-90 лет. Нынешние поколения сменяются в лихорадочно-учащенном ритме: только к зрелым годам обретает человек истинное понимание и оценку вещей, как его уже вскоре убирает смерть — и он уступает место детям и внукам, которые часто начинают идеализировать то, что уже отбросили их родители, и вновь повторять старые ошибки и блуждания. Отсюда — топтание на месте, откатывание назад, отсутствие большого нравственного прогресса в человечестве. Долгожительство, нестарение, как выражается наш коллега, известный биолог Александр Халявкин, уже вполне достижимые для современной науки (при условии соответствующего фундаментального выбора и социального заказа), явятся результатом раскрытия механизмов старения и смерти, их сознательной регуляции.

АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ

Я полагаю, что наш "круглый стол" удался. Здесь собрались и высказались глубинные специалисты по Федорову, посвятившие его учению всю свою жизнь. Это значит, по крайней мере, то, что сегодня, спустя сотню с лишним лет, идеи Федорова живы, свеча не погасла. Смысл этого первого "круглого стола" в том, что мы, как сумели, вбросили в общественное сознание задачу пристальнее вглядеться в федоровское учение, напомнили о нем современникам.

В заключение я хочу рассказать вам один эпизод из моей жизни. Вам он может показаться кощунственным, даже отвратительным, а для меня он был знаковым. Я учился в 204-й школе Москвы, которая находится на Сущевском валу. Напротив нее — Миусское кладбище. Прежде это кладбище было огромным, оно примыкало к монастырю. Сейчас на его месте раскинут Зуевский парк. Дерева этого парка — это все кладбищенские насаждения.

Когда мы были школьниками, мы участвовали в озеленении этого парка. Приезжали машины, бульдозеры, вскрывали склепы. Из них доставали чиновников, статских советников, в мундирах, с орденами, с золотыми коронками, и все это затем куда-то развозилось, закапывалось — тогда к костям относились очень небрежно. И вот однажды мы строили футбольное поле на пустыре у парка, копали ямы для штанг. И наткнулись на могилу. Нас было человек тридцать пацанов, молодых кобельков, восьмой-девятый класс. Мы разрыли это место и вытащили оттуда прах и череп. И я помню, как мы играли в футбол этим черепом. Потом пришла пионервожатая, и мы зарыли прах с черепом обратно. По сути, мы совершили акт кощунства: мы играли трупом в футбол; это было даже не язычество, а высшее проявление атеизма.

Спустя много лет я узнал, что Федоров был похоронен на этом кладбище. Я посмотрел топографию этой могилы, и она оказалась где-то в том месте, где мы строили футбольное поле. И я до сих пор с ужасом думаю, что я мог играть в футбол черепом Федорова! Может быть, я буду наказан за это. А может быть, наоборот, понимание этого странного и страшного мистического парадокса и движет меня по Земле, заставляет преодолевать энтропию в нашем народе, в нашей стране, заставляет поддерживать гаснущее, оживлять мертвое.

Я хочу, чтобы наш очень скромный "круглый стол" был первым памятником на безвестной могиле Федорова. И как знать, может быть, вторую нашу встречу мы проведем в Зуевском парке, под теми деревами. Может быть, присутствие молекул Федорова, той воды, что источилась из его тела и стала листьями деревьев, той его костной муки, что, возможно, перешла в наши кости, подвигнет нас к более метафизическому осмыслению нашего бытия и наших задач.

[guestbook _new_gstb]

u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

Напишите нам

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]