Белые ночи неразрывно связаны в нашем сознании с Петербургом-Ленинградом. Выше к северу в межень лета солнце не заходит совсем, ниже к югу — обычная, хотя и короткая летняя ночь. В северной же столице мы воочию ощущаем это наваждение, это томление без видимого разрешения, это невыразимо долго длящееся рождение нового дня, эту белую холодную печальную ночь, когда полусвет и полутьма, восход и закат — все единовременно, все застыло, все в забытьи, все грезит.

Увидеть звезды в белую ночь мудрено. И тем не менее, это возможно. В Петербурге начиная с 1993 года в июне ежегодно проводится Международный фестиваль искусств "Звезды белых ночей", художественным руководителем которого является Валерий Гергиев, главный дирижер Мариинского театра, чьи спектакли, оперные и балетные, традиционно составляют основную часть программы фестиваля. На "Белые ночи" также, по традиции, приглашаются известные всему миру музыканты как наши, так и зарубежные. В этом году это — Пласидо Доминго, Юрий Темирканов, Юрий Башмет. В программе фестиваля — семь (!) премьер Мариинского театра этого сезона: оперы Верди — "Макбет", "Отелло", "Бал-маскарад", Пуччини "Богема", Вагнера "Валькирия", Римского-Корсакова "Сказание о невидимом граде Китеже" и балет Петра Чайковского "Щелкунчик" в постановке Михаила Шемякина. В концертном исполнении прозвучали "Турандот" Пуччини, "Травиата" Верди, "Путешествие в Реймс" Россини и две оперы, принадлежащие Императорскому двору и никогда ранее за пределами России не играемые, — "Цефал и Прокрис" Арайя, "Клеопатра" Чимароза. Представлены также имевшие успех у публики оперные и балетные постановки Мариинского театра прошлых лет, концерты симфонической музыки и Академии молодых певцов, гала-концерт артистов Большого театра. Из этого перечня ясно видно, что "Белые ночи" — фестиваль классической музыки во всем разнообразии жанров, хотя основной акцент приходится на театральные постановки опер и балетов. Это и составляет главную прелесть фестиваля, заслуга организации которого всецело принадлежит Валерию Гергиеву. Любое мероприятие подобного масштаба в наше время некоммерческим быть не может, а потому не обойтись и без потерь: подстройка под вкусы и желания тех, кто "платит и заказывает музыку", неминуема. Главное, чтобы эти потери не искажали мыслей и чувств исполняемых произведений, не снижали резко их духовный заряд, не превращали исполняемую музыку в "музычку". А вот этого в ряде новых постановок, к сожалению, избежать не удалось.

"Сказание о невидимом граде Китеже" Римского-Корсакова, первая из представленных на фестивале оперных премьер, своей постановкой вызывает столько недоуменных вопросов, что ловишь себя на мысли: "Неужели это — одна из самых глубоких и зрелых опер Римского-Корсакова, занимающая исключительное место не только в его творчестве, но и в оперной музыке вообще?" Неужели слышимое и видимое на сцене поставлено по либретто Владимира Ивановича Бельского, в создании которого принимал участие и автор музыки, по убеждениям и стилю жизни — один из самых русских композиторов, натура поистине высокая и благородная, которого близкие звали профессор "Искренность"? Неужели то, что открывается на сцене в первом акте: огромный белый муляж умывальника с соском и такой же огромный кувшин среди вытянутых вверх, плоских, грязно-коричневых фанер — это и есть "пустыня", нетронутые леса и перелески Верхового Заволжья XIII века, полные шумной тишины — щебета птиц, шелеста листвы, шепота легкого ветерка, так мастерски изображенных Римским-Корсаковом в музыкальном вступлении "Похвала пустыне"? "Ах ты, лес, мой лес, пустыня прекрасная" — запевает Феврония (Ольга Сергеева). Не насмешки ли ради над этим ликующим прославлением природы один из зверей, прирученных Февронией, медведь ли, тур ли, одет в куцее пальтишко, из рукавов которого на шнурках свисают варежки? Подобных вопросов к режиссеру и художнику-постановщику Дмитрию Чернякову возникает множество, на протяжении всех 4-х действий и 6-ти картин оперы. И трудно отделаться от мысли, что все это — злая издевка над самыми святыми для нас чувствами, над душой народной, запечатленной в преданиях о Великом граде Китеже, скрывшемся от нечестивых Батыевых полчищ в озере Светлый Яр. "Не допустил Господь басурманского поругания над святыней христианскою". А вот постановщик допускает. Чем, как не глумлением над Русью, и тогдашней, и сегодняшней, отдает сцена в Малом Китеже, где идет торговля: бабы в юбках выше колен с ручными тележками ("челноки"?) куда-то что-то перевозят, мужики таскают взад и вперед пустые деревянные ящики, а горький пьяница Гришка Кутерьма вполне по-современному тискает разбитную на вид буфетчицу? Почему в Великом Китеже хор одет в костюмы уже совсем другого, дворянского, времени, где дамы — в длинных белых платьях с кринолинами, мужи — в сюртуках и цилиндрах? Неужели такими примитивными приемами хотят внушить мысль: Малый Китеж поделом разграблен татарами — там грешный темный простой народ, Китеж же Великий — белый, чистый, "благородный", его молитвы могут быть услышаны, он и достоин преображения.

"Сказание о невидимом граде Китеже" — опера-легенда, которая изобразила "народные русские воззрения на возвышенные стороны человеческого сознания". В ней отражены самые святые для русского народа чувства: любовь к Родине и вера, самопожертвование и мужество в борьбе с захватчиками. Но в новой постановке даже знаменитая симфоническая картина "Сеча при Керженце", рисующая героизм китежан в последней смертной битве, не захватывает слушателей. Без соответствующего настроя, который такая постановка создать не могла, и музыке "Сечи" не достало драматизма: в теме набега жестокость и механическая неотвратимость татарской конницы казались излишне громкими и декларативными. Невнятным оказался и основной спор о добре и зле двух идейных антагонистов оперы — девы Февронии и Гришки Кутерьмы. И Кутерьма (Василий Горшков) — далеко не тот трагический персонаж, каким он мыслился авторам, скорее, он похож на сегодняшнего испитого бомжа. И Феврония — совсем не та гармоничная и светлая натура, какая встает перед нами из народных преданий и возвышенно-лирической музыки оперы. Да и о какой гармонии можно говорить, если более трети оперного времени Феврония по милости постановщика проводит в лежачем положении: либо волочится по сцене ползком, либо ее влекут на санках (?!) две странного вида женщины, призванные изображать райских птиц Сирина и Алконоста. Лишь князь Юрий Всеволодович (Геннадий Беззубенков), хотя его костюм 50-х годов только что прошедшего столетия и вызвал, мягко говоря, недоумение, суровой красотой исполняемых монологов и мудрой человечностью поведения не нарушил темы. Не сомневаюсь, что бескомпромиссный Николай Андреевич Римский-Корсаков, доведись ему увидеть такую постановку своей самой высокоэтической оперы, поступил бы точно так же, как и сто лет тому назад после истории с "Садко": "Я решил оставить дирекцию (Мариинского театра. — Е.А.) в покое и никогда более не тревожить ее предложением своих опер".

"Богема" Пуччини, показанная на фестивале сразу вслед за "Китежем", цельностью постановки, художественного оформления, оркестрового и вокального исполнения, наконец, прекрасной драматической игрой великолепного ансамбля молодых солистов оперы оказалась счастливой противоположностью предыдущему спектаклю. На ее представлении наслаждались слух, зрение, разум, чувства. Режиссер-постановщик Иан Джадж и художник-постановщик Тим Гудчайлд (Великобритания), проникшись мироощущением обитателей мансард Латинского квартала Парижа второй половины XIX столетия, — молодых поэтов, художников, музыкантов, с их поисками своего пути в жизни и искусстве, с их подчас сумбурными чувствами и желаниями, — не захотели, как это теперь модно, осовременивать постановку оперы. Они доверились автору оперы Джакомо Пуччини, который, опираясь на впечатления своей молодости, на пороге сорокалетия создал трагически-светлое сочинение о "богеме", ее нравах, характерах, чувствах. И оказалось, что показанные в таком ключе чаяния и надежды молодых людей свободных профессий нисколько не устарели, они близки и понятны нам сегодняшним. Похожие чувства оказались созвучны и великолепной пятерке молодых солистов, лауреатов Международных конкурсов, занятых в спектакле, — Татьяна Павловская (Мими), Анна Нетребко (Мюзетта), Евгений Акимов (Рудольф), Евгений Уланов (Марсель), Владимир Самсонов (Шонар). Их игра на сцене, несмотря на условность оперного жанра, была в чем-то сродни детской игре в "понарошку", когда ее участники на время ощущают себя в воображаемом мире более уютно и радостно, чем в настоящей жизни. Хороши все солисты этого ансамбля, но особенно — за чистый, подвижный, с теплыми обертонами голос, драматическую игру, темперамент, артистическую внешность — хочется выделить Анну Нетребко. Созданные ею в театре роли позволяют надеяться, что при удачном стечении обстоятельств она сможет вырасти в мировую певицу, примадонну оперы. В заключение нельзя не сказать о превосходной работе дирижера оркестра, Джанандреа Нозеда (Италия), главного приглашенного дирижера Мариинского театра. Основной чертой его как театрального дирижера является бережное отношение к исполняемой музыке и к поющим солистам. Он не грешит пристрастием к внешним эффектам, а его интерпретации опер отличает большой такт и вкус, желание возможно более точно раскрыть те мысли и чувства, которые вложил в них композитор.

Из балетов, показанных на фестивале, остановлюсь лишь на "Баядерке" Людвига Минкуса в хореографии Мариуса Петипа да на одноактном балете Дмитрия Шостаковича "Барышня и хулиган" по киносценарию Маяковского. Балетная труппа Мариинского театра сейчас, как и всегда, сильна. Ее главное достоинство — высочайший уровень солистов, а из самых ярких звезд — Игорь Зеленский и блистательная Ульяна Лопаткина.

Мариинский театр сейчас на подъеме. Он — один их лучших музыкальных театров мира. Нынешний фестиваль "Звезды белых ночей" убедительно это продемонстрировал. И тем обиднее досадные проколы, особенно в части постановок опер, как это с грустью приходится констатировать на примере таких шедевров, как "Дон Жуан" Моцарта и "Сказание о невидимом граде Китеже" Римского-Корсакова. Конечно, от неудач в искусстве никто не застрахован. Но если постоянно помнить о синице в руках и забывать о журавле в небе, то настоящих высот вряд ли достигнешь. Наверное, настало время притушить заботы о дальнейшей популяризации театра (его известность и так очень широка), поиске спонсоров, коммерциализации деятельности. Пора перестать упиваться количеством новых постановок. Пора подумать о вечном: о духовности искусства, его высоком предназначении.

Елена АНТОНОВА

[guestbook _new_gstb]

u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

Напишите нам

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]