Марина Алексинская
2 октября 2014 0
Культура
В Русском музее открыта персональная выставка Валентина Сидорова
Фронда петербуржцев, ценителей Брукнера и завсегдатаев лож Мариинского театра, неприятие всего расписного-матрёшечного, пряничного, иначе говоря, московского, дрогнула 3 сентября 2014 года. Русский музей представил выставку. "Тихая моя родина" - выставка Валентина Сидорова, народного художника СССР. В названии - камерность, потрескивание дров в печи, убаюкивание кота Васьки. За дворцовыми окнами Русского музея - солнце, как купол Казанского собора, серебро паутин в Летнем саду, облитые золотом дворцы. Часа за два до вернисажа художник еще раз прошелся по залам корпуса Бенуа, не скрывая волнений. Подумал ли о том, что, вот, и его работам, как драгоценным винам, пришёл свой черед? Или вспомнил послевоенный 48-й, когда он, студент ленинградской Академии живописи, разгребая завалы чердака Русского музея, вдруг наткнулся на сверток, засыпанный ветошью и щепками. Очистил, развернул. А перед ним - серафим Врубеля, что с тех пор так и является достоянием Русского музея. Валентин Сидоров, лауреат государственных премий, почетный член академий, не обойден лаврами признаний, но что скажет Петербург сегодня?..
Фойе Русского музея. Церемония открытия выставки. Публики собралось - яблоку упасть негде. Посланцы первопрестольной, критики, искусствоведы, гостья из Китая, что специально прилетела в Петербург. "Такого столпотворения в Мариинском не было, когда сам Гергиев открывал Новую сцену?! - перешептывались петербуржцы, как будто бы не узнавая самих себя в привычных стенах музея. - И ведь Сидоров не такое медийное имя, как Глазунов, скажем".
Валентин Сидоров. Художник из сословия почвенников, последний, как принято говорить, поэт русской деревни. В его мастерской с окнами в небо, что в самом центре Москвы, на Чистых прудах, за дубовым столом с самоваром собирались такие гранды, такие поэты русской деревни: Валентин Распутин, Георгий Свиридов. "Во всём, что пишете, чувствуйте Родину", - обронил однажды фразу Леонид Леонов, а Валентин Сидоров её запомнил. Дело было в Подоле, Тверской губернии, где Валентин Сидоров достраивал дом-мастерскую. Леонид Леонов по пути из Новгорода в Москву заехал в гости к художнику. Поднялись на второй этаж, вид - поля и леса без конца и без края, и такая тишина вокруг, что звучит разве что в музыке Свиридова "Тихая моя родина" - и вбирает в себя пейзажи и образы Подола, "Метель" Свиридова и напутствие Леонида Леоноваа. "Художник ярко выраженного национального характера, - вердикт искусствоведов. - Мастер "одухотворенного пейзажа".
Художников, что пишут русскую деревню, русскую природу, - несть числа. И, безусловно, в том есть своя высокая правда. Но почему-то выбор памяти - избы Степанова, сарафаны Малявина, "Золотая осень" Левитана. Что за мистическая связь между художником и натурой? Что за магия холста, как отклик на который - радость приятия непостижимо родного и какая-то щемящая грусть?
Живопись Валентина Сидорова - радость приятия непостижимо родного и какая-то щемящая грусть. В 50-х-80-х годах художник выхватил из индустриального, с нарастающим, как снежный ком, темпом урбанизации СССР мир русской деревни, казалось бы, в настоящее, а оказалось. в будущее. Ибо "Березовый ветер" - не только картина Валентина Сидорова. "Березовый ветер" - метафора нашей русской жизни. И эта русская жизнь, сколько бы ни причитали сегодня об исчезновении русской деревни, - вечна, как вечен ветер берез. А это значит, всё еще будет. Как на картинах Валентина Сидорова: "Сирень. Открытое окно", "Колокол. Тишина", "Теплая земля" Или почти так.
Динамика кисти Валентина Сидорова - порывы ветра, дожди, брызги луж. Палитра - лазурь, зелень клейкой листвы, хрусталь февральской капели. И еще свет! Светом пронизаны полотна Валентина Сидорова, как рушники красной нитью. И как в каждом стежке рушника запечатан символ, так что ни картина Валентина Сидорова - то знак. Цикл картин - лоскутное одеяло знаков; иманация тепла ("На теплой земле") и зыбкости.
Зыбкость - впечатление моей первой встречи с живописью Валентина Сидорова. И уж не знаю, причина ли тому: мираж "Деревни" Бунина? Вдруг долетевшее из призрака-детства эхо рассказов о ночевках в стогу, полянах, красных от земляники, цветении папоротника в ночь на Ивана Купалы? И так уютно оказалось в мастерской художника, как на картине "Бабушкины сказки". Вечер, вспыхивают и угасают угольки в печи, бросая на пол таинственные тени, волшебство "Синих сумерек" за окном. Как в сказке.
Валентин Сидоров - мастер рассказа не только в живописных полотнах. Валентин Сидоров - писатель, автор повести "Гори, гори ясно", зарисовки красоты русского крестьянского бытия. Бытия и быта. Эту повесть я прочитала запоем. Споткнулась разве что на первом предложении. "Бабушка качала зыбку." - неточно цитирую сейчас. И я несколько раз возвращалась к прочтению этой самой "зыбки", ибо значение слова оказалось для меня, увы, совершенно утраченным. И как странно. Именно в этой самой "зыбке" - понимаю теперь - в ощущении неустойчивости, - твердь Валентина Сидорова. Из "зыбки" - мир русской деревни Валентина Сидорова. Из русской деревни - мир русского искусства. "Живопись Валентина Сидорова - это радость жизни", - трактуют искусствоведы Италии. Китай издаёт альбом за альбомом и постигает по картинам Валентина Сидорова душу и образы России.
"Тихая моя родина" Валентина Сидорова. Здесь нет могучих в грозности своей просторов льда, луга не ощетинились мехом, суровых и отважных героев тоже нет. "Тихая моя родина" Валентина Сидорова. Интонация, чем-то созвучная интонации грёз Борисова-Мусатова, только преломленной сквозь призму ХХ века.
С Валентином Сидоровым мы прошлись по залам корпуса Бенуа Русского музея незадолго до вернисажа. В воздухе пространств еще только сгущался гром победы, поздравлений, восторгов зрителей, приветствия друзей. Мы переходили из зала в зал, от картины к картине. Валентин Сидоров поделился рассказом о том, как впервые ощутил себя художником. Стихотворение из "Родной речи" читала бабушка, а рядом со стихотворением на странице была репродукция "На пашне. Весна" Венецианова "И этот Венецианов сразил меня на всю жизнь. Он открыл для меня красоту мира. И как-то я всё пытался потом эту красоту мира передать".
"Дуют ветры". Остановились перед этюдом. "Бабушка зимним лунным вечером одна осталась, - продолжал рассказ свой художник. - Топит маленькую печку, одна сидит за столом. Сколько было людей за этим столом! Теперь одна осталась, и размышления А золу в печи перебирает французской саблей".
"Французской саблей?!" - переспрашиваю не без удивления.
В Коровино, родной деревне Валентина Сидорова, жива была такая история. 1812 год, француз отступал, и недобитый отряд французов прямо с лошадьми зашел в церковь. Холодно было, зима. И деревенские мужики сговорились: как только первые петухи пропоют, так все, со всех окрестных деревень, должны собраться. Петух пропел, мужики собрались и положили французов. Мороз был сильный, слегка прикопали их топором, и так они лежали, несчастные французы. Эту историю Валентин Михайлович услышал в детстве, и, будучи неисправимым романтиком, организовал мальчишек на раскопки. "В одном месте копнули - не нашли, в другом месте копнули - не нашли. В третьем копнули - пуговицу нашли какую-то. Ещё копнули, ещё и стали попадаться какие-то пряжки, а потом - сабля! Саблю вытащили, лопухом её так обтёрли, что она заблестела. Потом ещё стали копаться - вторую саблю вытащили. Только под вечер возвращались домой, играли по дороге. Кто-то подбросил вверх пряжку, другой её саблей попытался подхватить, а сзади я оказался, и мне - хлоп! саблей по лбу. Кровища была - жуть какая! Бегом в деревню, у всех переполох. Целое лето я с перевязанной головой был".
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.
Время шло и шло Зураб Церетели распорядился: на Бородинской панораме будет открыта выставка предметов, связанных с Отечественной войной 1812 года. Перед одной из витрин выставки Валентин Сидоров так и ахнул. Под стеклом лежало наполеоновское оружие и среди него - сабля! Обидчица-сабля! "Точно такая же сабля - сабля унтер-офицера, что мне нанесла удар. А бабушка много лет шевелила угольки в лежанке этой саблей, пока куда-то она у нас не пропала". Время шло и шло Валентин Сидоров вручал во Франции, в Париже, золотую Пушкинскую медаль мадам Бруно, сподвижнице де Голля, которая помогала с выставками русским художникам. Мероприятие было организовано в посольстве России, и вдруг в беседе Валентин Сидоров вспомнил про эту самую "встречу" с французской саблей. Мадам Бруно изрекла тогда следующее:
"У меня есть предложение: обратиться в правительство Франции, чтобы правительство Франции установило Валентину Михайловичу пособие за повреждение оружием Франции".
"Посмеялись, конечно, - заключил не без улыбки свой рассказ Валентин Сидоров. - Так вот и была поставлена точка в истории с раскопками в Коровино. А бабушка осталась у меня на этюде. Русская старуха одна осталась в избе сидит на табуретке, ковыряет угольки в погасшей печке французской саблей".
Фото Виктора Новикова