Николай Коньков

11 марта 2002 4 0

11(434)

Date: 12-03-2002

СТРАТЕГИЯ РАЗРУШЕНИЯ (Почему Кремлю не нужна “большая Россия”)

Одним из следствий позорных Беловежских соглашений 1991 года, которые подвели "легитимную" базу под разрушение Советского Союза, стало разрушение и "большой", исторической России. Нынешняя Российская Федерация, при всей ее территориальной протяженности от Калининграда до Владивостока — это уже Россия "малая". Нынешний геополитический "формат" нашей страны в принципе не обеспечивает ее существования и развития по целому спектру позиций: от сырьевой до военно-стратегической.

Поэтому любая дальнейшая утрата территорий: хоть Чечни, хоть Калининграда, хоть Курил,— приведет к неизбежному распаду России на ряд квазигосударственных образований, более удобных для эксплуатации со стороны так называемого транснационального капитала. В этом отношении ситуация сегодня более чем катастрофическая — как во времена знаменитого сталинского приказа № 227 от 28 июля 1942 года "Ни шагу назад!" И отступать, действительно, больше некуда. Выбор таков. Или идеология "большой России" сохранится и найдет для себя соответствующие государственно-политические формы, опосредовав со временем и еврейские "олигархические империи", и национально-суверенные "субъекты Федерации". Или она окончательно уйдет с так называемого "постсоветского пространства", открыв здесь новую эпоху раздробленности — уже не феодальной, а колониальной.

Между тем властные структуры Российской Федерации, судя по их действиям, при Путине — точно так же, как при Ельцине,— считают данную проблему "несуществующей", предпочитая замазывать убойную экономическую статистику и уверять, что пребывание американских войск в Грузии столь же нормально, как и в Средней Азии. Отсюда — поразительная вялость Кремля, когда дело касается любых вопросов интеграции "постсоветского" пространства, что еще раз наглядно продемонстрировала встреча глав СНГ в Казахстане. Ни явное движение официальной Астаны в сторону Москвы, ни явная возможность решить с Кучмой ряд экономических моментов, объединяющих Украину с Россией,— использованы не были. Иными словами, "беловежский синдром" по-прежнему господствует в политике нашей "правящей элиты".

Синдром этот связан в первую очередь с желанием "хоть тушкой, хоть чучелом", но интегрироваться в "цивилизованный мир". Не исключено, что "сладкая" судьба нобелевского лауреата и миллиардера Горбачева снится по ночам нынешним обитателям Кремля.

"Уникальность ситуации, сложившейся впервые после второй мировой войны состоит в том, что в настоящее время никакая страна мира уже не может противостоять США",— пишет Washington Post. Те же мысли озвучивает и нынешний глава Пентагона Дональд Рамсфельд: "После второй мировой войны мир изменился как с точки зрения существовавшей тогда системы отношений, так и с точки зрения институциональной". Иными словами, в оценке произошедших в мире перемен американцы "пляшут" от Ялты и Потсдама. А в нынешней России полным-полно желающих "предать забвению" или даже "выбросить" из отечественной истории советский период. Останавливаться подробнее на причинах подобной социально-психологической патологии здесь не имеет смысла — это отдельная тема. Речь идет о другом — о системе ценностей, позволяющей делать определенные выводы из событий и принимать на их основе адекватные решения.

Выводы из разрушения СССР не сделаны до сих пор. Более того, даже через десять лет сам этот акт его ведущие участники пытаются представить чем-то формальным и даже полезным. "8 декабря 1991 года вопрос о сохранении союза уже не решался. В составе союза оставались только РСФСР и Казахстан — две республики из пятнадцати. 8 декабря было выписано свидетельство о смерти. Три президента, собравшиеся в Беловежской Пуще, выполнили прискорбную роль врача, который выписал родственникам справку о том, что один из их близких умер" (Сергей Шахрай). "Советский Союз распался прежде всего по вине тех, кто в начале века его антизаконно создавал. И по вине тех, кто потом этот режим тоталитарного государства, развивающегося в немыслимом перекосе, десятилетиями поддерживал" (Геннадий Бурбулис). Иными словами, гибель СССР — дело рук Николая Островского и Алексея Стаханова, победителей Гитлера и покорителей космоса... Как видите, я не сгущал краски, говоря о серьезной социально-психологической патологии.

Задолго до пресловутых "вечных вопросов русской интеллигенции" "Что делать?" и "Кто виноват?" — вопросов, по сути, неточных, вторичных и ложных, выражающих полное отсутствие субъектности и целеполагания — древние римляне к любому делу подходили с другой меркой: "Qui prodest?" А уж кто виноват и что делать — после установления, кому все происшедшее выгодно, решалось автоматически. Для того, чтобы понять, кому на самом деле было выгодно уничтожение СССР, сегодня уже не нужно быть семи пядей во лбу. Все очевидно до неприличия. Но определенные моменты следует все же обозначить.

Дело в том, что уничтожение СССР велось поэтапно. Первый, идеологический этап (1986-1989 гг.) был связан с отказом от марксистско-ленинской идеологии под флагом "нового мышления" и "общечеловеческих ценностей". Он завершился уничтожением СЭВ и Организации Варшавского Договора — "внешнего пояса безопасности" Советского Союза. Второй, политический этап (1989-1991 гг.) был связан с разрушением КПСС как "руководящей и направляющей силы советского общества", обеспечивавшей политическое единство государства. Беловежье знаменовало собой завершение этого этапа. После чего разрушение СССР окончательно переместилось в сферу экономическую, в сферу так называемых "либерально-рыночных реформ" и "приватизации" (включая сюда и героический всплеск 1993 года).

Отсюда понятно стремление Запада всячески помешать развитию самостоятельных интеграционных процессов на "постсоветском пространстве", включая Союз России с Беларусью. Отсюда понятен и восторг "западников" по поводу американского военно-политического внедрения в Среднюю Азию и на Кавказ. Отсюда понятно и истинное лицо путинского Кремля, который "сам обманываться рад" своими якобы союзническими отношениями с бушевским Белым Домом.

21 декабря 1991 года под Заявлением о создании СНГ появились подписи полномочных представителей еще восьми республик СССР, в том числе — всех среднеазиатских: Казахстана, Узбекистана, Туркмении, Таджикистана и Киргизии. Все они до последнего хотели сохранить союзные отношения (только пересмотрев их в свою пользу), однако, наткнувшись на явное нежелание Ельцина "по закону" делиться захваченным им российским ресурсом, быстро были вынуждены принять условия "победителя путчистов".

Тем более, Борис Николаевич не скрывал, что готов дать среднеазиатским президентам, а в недавнем прошлом — "первым секретарям" полную власть на "их" территории. "Берите суверенитета, сколько проглотите" — эта формула безукоризненно срабатывала не только внутри Российской Федерации. К тому же "новая Россия" весьма "великодушно" взяла на себя внешние долги и внешние активы СССР — практика многомиллиардных горбачевских займов пришлась весьма по вкусу доморощенным "демократам". В этой связи достаточно вспомнить силаевскую попытку "конвертации" 150 млрд. рублей или гайдаровские заклинания о кредите в 24 млрд. долларов, который один только может спасти страну от полной разрухи и голода.

Иными словами, цветные металлы и нефть Казахстана, хлопок Узбекистана, газ Туркмении, алюминий и уран Таджикистана были своеобразной платой местным элитам за разрушение единого политического и экономического пространства СССР, за развал отечественной обрабатывающей промышленности с высвобождением сырья и стратегических запасов для нужд Запада. Впрочем, самостоятельное использование свалившегося на них богатства национально-политическим элитам Средней Азии — впрочем, и "новой России" тоже — оказалось абсолютно не по плечу. В этом плане их действия преимущественно свелись к захвату собственности с последующей перепродажей ее западным или оффшорным "инвесторам". При этом вырученные доллары отправлялись на хранение во все те же западные банки, что позволяло среднеазиатским элитам рассчитывать в перспективе на статус своеобразных "политических рантье".

Подобное "предложение, от которого нельзя отказаться" было тем более кстати, что уже в брежневские времена контроль Центра за происходящим в республиках значительно ослабел — и на поверхность политической жизни, особенно в Средней Азии, начал выходить не национализм (нации не сформировались) и даже не религиозный фундаментализм, а весьма типичный для традиционного общества клановый трайбализм. Который, как оказалось, на практике очень хорошо уживался с декларируемой приверженностью коммунистическим идеалам и передовой теории марксизма-ленинизма.

И если, например, в Казахстане "разделение труда" между жузами во многом сохранилось и после уничтожения СССР, то в Таджикистане дело дошло до полномасштабной гражданской войны между "вовчиками" и "юрчиками", как называли в просторечии кланы соответственно гармцев, среди которых получили распространение идеи, близкие ваххабизму, и кулябцев. Не менее показательна в этой связи свадьба дочери Нурсултана Назарбаева с сыном Аскара Акаева, словно бы сошедшая со страниц учебника истории как иллюстрация к понятию "династического брака".

Впрочем, нельзя сказать, что советский период вообще прошел бесследно для этносов Средней Азии. В социально-психологическом плане противоречие между традиционными обычаями и официальной коммунистической идеологией привело к своего рода "двоеверию". Вот весьма характерная история про одного узбекского члена КПСС, управлявшего крупным продторгом. На вопрос, как ему удается совмещать партийность с многоженством, этот уважаемый человек якобы ответил, что не существует таких советских законов, по которым ему нельзя развестись и жениться на другой женщине. В то же время нет и таких законов, по которым он должен после развода обязательно выгонять прежнюю жену из своего дома. Казалось бы, ничего особенного — бытовой эпизод, "картинка нравов", но в этом эпизоде, в этой картинке, словно в капле воды, можно разглядеть очень многое.

Ведь после фактического отказа руководства СССР от коммунистической идеологии ситуация "бытового двоеверия" в республиках Средней Азии моментально трансформировалась в ситуацию "идеологического вакуума" — поскольку компартия еще оставалась правящей. Именно на этот период приходятся волнения в Алма-Ате, связанные с заменой на посту первого секретаря республиканского ЦК казаха Д.Кунаева русским Г.Колбиным. При этом трайбалистские предпочтения оказались по факту уже гораздо сильнее принадлежности и того и другого к одной (и вроде бы единой) политической организации, проповедующей "пролетарский интернационализм".

Менее заметным, но не менее важным следствием "идеологического вакуума", оказалась вставшая перед местной гуманитарной интеллигенцией, созданной за годы Советской власти, необходимость найти иную, чем коммунистическая, систему ценностей. Ведь всем сколько-нибудь последовательно мыслящим людям было понятно, что "новое мышление" и "социализм с человеческим лицом" — это кампания, и сколько-нибудь долго эти принципы не продержатся. И с середины 80-х годов зачастили в еще советскую Среднюю Азию.

Тут были и турки с их концепциями пантюркизма и "Великого Турана", и саудиды с их "чисто исламским социализмом", впоследствии более известным под именем ваххабизма, и разного рода "правозащитники" из Европы и Америки, и протестантские бизнесмены с проповедниками модели "открытого общества". Все они "наводили мосты", разведывали и оценивали обстановку в этом регионе. Судя по всему, именно сделанные, в этот период выводы и легли в основу реализованного Ельциным резкого отказа Российской Федерации от союзных отношений со среднеазиатскими республиками под флагом "незачем больше кормить черных!" — при одновременном сохранении тех или иных форм скрытой дотации их в качестве "новых независимых государств". Только таким путем можно было — да и то не сразу, постепенно — добиться выхода Средней Азии из-под контроля России, с тем, чтобы и Средняя Азия, и сама Россия начали кормить по-настоящему "белых" (а еще точнее — "золотых").

В первые годы "суверенитета" идейно-политическая экспансия западного глобализма осуществлялась в основном через этнически и религиозно близкие турецкие и саудовские каналы, а экономическая — с помощью так называемой "бухарской мафии", куда входили в основном сефарды, исповедующие хасидскую версию иудаизма. Именно они, действовавшие и через Россию, и через оффшорные безналоговые "оазисы", постепенно установили контроль практически над всей экономикой среднеазиатских государств: цветной и черной металлургией, энергетикой, химией, наркотрафиком из Афганистана и т.д. Имена братьев Усмановых, братьев Черных, Льва Леваева уже давно на слуху в высших кругах мирового бизнеса.

Правда, совсем уж триумфальным их шествие назвать трудно. В Таджикистане и Казахстане серьезную конкуренцию эмиссарам Запада составил Китай, а в Туркмении — Иран. Дополнительное напряжение ситуации в регионе создавали взаимные территориальные претензии, межэтнические и межконфессиональные столкновения, хотя и не переросшие в открытую долгосрочную войну, но порой чрезвычайно острые, как, например, рейд узбекских исламистов против Киргизии или мятеж узбекского полковника Худойбердыева в Таджикистане.

Постсоветская Средняя Азия за 90-е годы превратилась, по сути, в "горячую точку" мировых масштабов. Достаточно сказать, что внутренний национальный доход на душу населения в Таджикистане составляет менее 300 долларов в год, причем больше трети этой суммы, по мнению экспертов МВФ, составили доходы от торговли наркотиками. И это — в стране, обладающей богатейшими энергетическими и минерально-сырьевыми ресурсами?! Но в ходе инспирированной извне гражданской войны ВВП Таджикистана снизился почти вчетверо, до 1 млрд. долл., а внешний долг оказался почти вдвое больше этой цифры.

В сходной ситуации находится Киргизия, оценки задолженности которой колеблются от 1,2 млрд. долл. (92,8% от ВВП), согласно официальным источникам до почти 2 млрд. долл. по мнению оппозиции. Внешний долг Казахстана по итогам 2000 года составил 1,818 млрд. долл. Если верить расчетам биржевых аналитиков, то в 2001 году наблюдался беспрецедентно резкий рост этой задолженности: каждый день — на 639,1 млн. тенге, или на 3,9 млн. долл. (в час — на 162,5 тыс. долл.). Всего же по состоянию на 24:00 часов 4 ноября 2001 года сумма госдолга только в виде ГЦБ достигла 320,6 млрд. тенге (более 2,1 млрд. долларов), из них 93% приходятся на долю министерства финансов республики. При официальном размере внутреннего валового продукта Казахстана порядка 16 млрд. долл. это составит 13% ВВП. С 1998 года практически недоступной стала информация по внешнему долгу Узбекистана, которую можно лишь рассчитать по ряду косвенных данных. Поскольку те же эксперты МВФ определили его величину в 29% от ВВП, составившего в 2001 году, по разным оценкам, от 9 до 11,3 млрд. долл., то долг Ташкента составит 2,6-3,2 млрд. долл. С этой величиной хорошо коррелирует и сумма узбекских долгов России, оглашенная в ходе майской (2001 года) встречи В.Путина с И.Каримовым,— 611 млн. долл.

На этом печальном фоне особняком стоит Туркмения, благодаря экспорту газа не только не имеющая долгов, но и выступающая в роли кредитора других постсоветских государств на сумму порядка 250 млн. долл. Характерно, что именно те республики Средней Азии, которые не пошли по пути полной приватизации госсобственности, а именно Туркмения и Узбекистан, испытали наименьший экономический спад. В случае Узбекистана это было связано еще и с государственной политикой привлечения иностранных инвестиций, причем особую активность здесь проявил почему-то капитал стран Юго-Восточной Азии, видимо, привлеченный емким российским рынком и возможностью воспользоваться таможенными преференциями в рамках СНГ. Во всяком случае, микроавтобусы и легковушки южнокорейской фирмы "Дэу", собранные в Узбекистане, резво бегают по российским дорогам, особенно в крупных городах.

Впрочем, понятно, что растущая социально-экономическая нестабильность в Средней Азии заставляла местные элиты искать политические решения экономических проблем. Особую активность здесь также проявил Узбекистан, явно склонявшийся к "турецкой" модели развития и всячески демонстрировавший свои проамериканские настроения — отчасти, возможно, и вследствие региональной конкуренции за лидерство с Казахстаном, где росло влияние Китая и были традиционно сильны позиции России. Так, Узбекистан был единственной среднеазиатской республикой, которая вошла в блок ГУАМ (Грузия—Украина—Азербайджан—Молдова), созданный еще в 1992 году и отличавшийся антироссийской направленностью. Соответственно, изменилось и название этого блока, впрочем, по-прежнему подозрительно созвучное имени острова Гуам, являющегося американским владением — ГУУАМ. Узбекистан выступал и ключевым участником проекта "Великого Шелкового Пути", согласно которому российский (и отчасти казахский) Транссиб вытеснялся бы с рынка трансконтинентальных перевозок второй транспортной магистралью, пролегающей намного южнее.

В 1999-2001 годах, когда опасность исламского экстремизма, воплощенная в афганских талибах и "Исламском движении Узбекистана" стала весьма ощутимой для официального Ташкента, он сделал движение в сторону Китая и России, присоединившись к Шанхайскому соглашению и фактически свернув свое участие в ГУУАМ. Однако резкий "антиталибский" поворот США после событий 11 сентября 2001 года позволил И.Каримову вернуться на круги своя. Уже в начале октября была согласована возможность использования военных баз на территории Узбекистана подразделениями армии США, причем не особо скрывалась даже "цена вопроса" — в качестве "американской помощи" узбекское руководство намерено получить от Вашингтона порядка 8 млрд. долл., что позволяло не только расплатиться с долгами, но и в значительной мере модернизировать экономику республики. Иными словами, Узбекистан явно предложил себя Соединенным Штатам в качестве стратегического военно-политического партнера в регионе — своеобразного "среднеазиатского Израиля", или, что еще вернее, "среднеазиатской Турции". Тем более, что, как с гордостью заявил узбекский премьер-министр, еще в 1995 году республика добилась энергетической независимости от России, а в 1998 году — зерновой. И предложение это, судя по всему, было как раз таким, какое давно ждали за океаном.

В этой связи следует отметить, что интересы нынешнего Узбекситана достаточно жестко пересекаются с интересами других стран региона, не исключая и Афганистан, где проживает значительное узбекское меньшинство. И амбиции Ташкента, умело поддерживаемые и подогреваемые американской стороной, могут стать дополнительным источником дестабилизации обстановки в Средней и Центральной Азии уже за ближайшие 5-7 лет, необходимые для качественного перевооружения узбекской армии. Тем самым установление здесь "четырехвекторного" (с прицелом одновременно на Китай, Россию, Индию, Иран) военно-политического присутствия США объективно противоречит не только российским национальным интересам как экономическим, так и политическим,— оно противоречит также национальным интересам ряда других государств. А чем в этих условиях является если не полное молчание, то тихое блеяние наших кремлевских ягнят — глупостью или предательством — покажет дальнейшее развитие событий.

Николай КОНЬКОВ