16 сентября 2002 0

“БУРАН” — ЭТО ПОБЕДА СССР (С Игорем Петровичем ВОЛКОМ, Заслуженным летчиком-испытателем СССР, летчиком-космонавтом СССР, Героем Советского Союза беседует наш корреспондент)

"ЗАВТРА". После уничтожения станции "Мир" общество осознало серьезность потери и вновь вспомнило о космосе. В освоении космоса у нас славное прошлое и неопределенное будущее. Хотелось бы от вас, главного испытателя космического корабля "Буран", узнать — как это было. Этот год омрачен трагедией на Байконуре, погибли люди, разбит обвалившейся крышей единственный летавший в космос "Буран". По этому поводу в печати высказывались разные мнения. Игорь Петрович, вы прочитали статью в "Новой газете". Что вы скажете о ней?

И.П.ВОЛК. Статья в "Новой газете", написана не просто дилетантом, но человеком, который напрочь потерял всякое чувство юмора и совести. Во-первых, сплошная ложь, никаких десяти "Буранов" не было и не создавалось. Каждый очередной экземпляр этого корабля был под контролем Центрального комитета и Политбюро, буквально там разрешались вопросы, когда делать следующий. Было запланировано сделать 5 экземпляров для космических полетов, сделали два, остальные так и не построили. Автор статьи заявлял, что "Бураны" готовились для войн. Ничего подобного. Никаких военных программ не ставилось вообще. Другое дело, мне это в принципе тоже не нравилось, что задач как таковых перед "Бураном" не ставилось. До полета "Шаттла" 12 апреля 1981 года, честно говоря, мало кто у нас верил, что американцы смогут сделать этот аппарат. И как раз этот полет дал очень сильное ускорение, чтобы мы серьезно занялись созданием своего корабля. Толбоев очень далек был тогда и далек сейчас от обсуждаемых в статье вопросов.

Что же относительно программы "Буран", то с моей точки зрения, такой ее конец во многом был предопределен началом. Для меня было очень странным, когда очень солидные и серьезные люди, обладающие степенями и знаниями, спорили, как назвать его: космический самолет или космический корабль. К сожалению, победил "космический корабль", а это значит, уровень требований к самой технике был опущен ниже того, что был заложен в авиационной промышленности. И это сказывалось в процессе проведения летных испытаний. В авиации самолет проходит огромное количество испытаний, часов налета, прежде чем будет допущен к эксплуатации. В космонавтике же каждый полет — испытательный. Второй, с моей точки зрения, была абсолютно большая ошибка, что победила версия полностью автоматической системы управления корабля. На это решение наш министр авиационной промышленности в сердцах сказал на общем совещании: "Подчиняюсь решению, которое принято. Сделаю вам корпус, привезу его на Ми-10 и поставлю на клумбу Миусской площади, а дальше, что хотите с ним, то и делайте" (На Миусской площади находилось Министерство общего машиностроения — ред. ). До сих пор, честно говоря, мы не имеем ни одной экспертной системы высокого уровня, которая бы решала интеллектуальные задачи на технике такого высокого уровня. А именно они необходимы для управления космическим самолетом. Их отсутствие и привело к тому, что произошло с программой "Буран".

"ЗАВТРА". Этот аппарат сильно опередил свое время?

И.В. В чем состоит для меня величие этого проекта? В том, что фактически не имея никаких научно-исследовательских работ, никаких заделов по этому направлению, промышленность и люди сразу приступили к опытно-конструкторским работам и достигли очень высокого уровня. Все это и является показателем того потенциала, который был заложен в самих людях и в той системе, которая создавала этот проект. Другое дело, что мы не смогли принять правильное решение вовремя, чтобы делать систему управления наиболее упрощенной и многие интеллектуальные задачи возложить на специально подготовленные экипажи. Но это не наша вина. Принимают решения на более высоком уровне, наша задача — только исполнять. И, к счастью, люди исполнили это достаточно квалифицированно и профессионально.

"ЗАВТРА". Да, сама посадка произошла с такой точностью и в таких погодных условиях, когда американские "Шаттлы" не могут садиться.

И.В. Дело не в одной посадке. Суть заключается в том, что документами по космической технике предусматривалось сделать два успешных пуска, после которых, по идее, я должен был в третьем полете садиться в кресло и выполнять полет уже в составе экипажа. А что такое — два успешных пуска? Должна быть полностью выполнена программа абсолютной проверки работоспособности всех систем корабля. Естественно, это предусматривало трехсуточный полет, где должны были проверить все системы корабля. Невозможно было в то время обеспечить работоспособность всех систем с теми возможностями вычислительной техники, которые мы на тот момент имели.

"ЗАВТРА". Кто же препятствовал дальнейшему развитию программы?

И.В. Строго говоря, она до сих пор не закрыта. Юридически она существует, а практически никакой деятельности нет. Фактически ее, конечно, закрыла система, она была закрыта еще при Горбачеве. Наши высокие руководители, которые делали эту систему и отвечали за нее, понимали, что достигли максимума. Были затрачены колоссальные деньги. Мало того, после полета огромное количество работавших по программе "Буран" получили награды. Так уж у нас система устроена, а дальше было нужно отвечать за сделанную работу. Которая, строго говоря, до конца не была доделана. Поэтому, по определению, ее нужно было закрыть, что, собственно, и было сделано. Для доведения ее до ума, требовались средства, сопоставимые с уже затраченными. Фактически делалась ракета, на которую можно было поставить любой груз. "Буран" был лишь составной частью этой номенклатуры грузов. Поэтому никто серьезно многоразовой космической системой не занимался.

"ЗАВТРА". Насколько велико было влияние программы "Буран" на общество?

И.В. Любая программа такого высокого уровня, независимо от желания руководителей или исполнителей этой программы, в любом случае влияет на общество, ведь задействованы были тысячи коллективов. Я еще раз говорю: мы впервые с нуля сделали полностью цифровую систему управления такого уровня. Естественно, это в любом случае подвигло задействованные в программе коллективы на исследования, на изучение тех проблем, которых раньше не было. Ведь до этого у нас были в основном аналоговые системы, а после и "Союзы" перешли на цифровые системы, это большой толчок развития цифровых систем и особенно системы управления. Я профессиональный летчик-испытатель, и меня космос, как профессионала, интересовал с точки зрения "бурановской". Программа "Буран" была очень закрытой, и общество о ней практически ничего не знало. А для тех коллективов, которые включились,— естественно, это была совершенно новая проблема, постановка принципиально иной задачи. Напряжение было такого уровня, что люди даже не выдерживали, многих из них уже нет в живых. Но они же работали с радостью! Сейчас мы как-то живем, что-то запускаем.

Потеря станции "Мир", с моей точки зрения,— большая ошибка. И ссылка на то, что ее содержать дорого, некорректна, поскольку это раньше или позже нам обойдется намного дороже. Я знаю, что в Думе образовалось думское объединение "Авиация и космонавтика", возглавил его Геннадий Иванович Райков. И у него два хороших заместителя. Я так понимаю, что сама по себе проблема дошла до такого уровня, что созрели наши законодатели. По докладу Райкова, я понял, что Владимир Владимирович Путин уделил этой проблеме внимание и сказал, чтобы ни в коем случае не экономили на аэрокосмической отрасли. Если это не декларация, а реальность, и будет делаться, то есть хотя бы позитивная надежда, что мы наконец-то возьмемся по новой. А взяться кому — есть.

"ЗАВТРА". Актуальна ли сейчас такая задача, как полет на Марс?

И.В. Я бы считал, что нам важнее полет не на Марс, а на Луну. Там достаточно много таких ископаемых, которые нужны на Земле. Я слышал, тонна доставленного оттуда материала может обеспечить нашу энергетику лет на 50, если не на 100.

"ЗАВТРА". Что пожелаете нашей газете?

И.В. Я с удовольствием читаю газету "Завтра", там многое описано без прикрас, как на самом деле, что, собственно, и надо знать людям. Чтобы сегодня общество не засыпало, такая газета нужна.