Анна Серафимова

25 ноября 2002 0

48(471)

Date: 26-11-2002

Author: Анна Серафимова

ЧЕЛНОЧНИЦЫ

Обогнув гору баулов, перегородивших перрон и практически блокировавших подходы к вагону, изловчившись, пробираюсь в тамбур, заваленный той же поклажей. Не без сноровки, перепрыгивая через сумки, увертываясь от грозящих того и гляди свалиться мешков, водруженных наверх, пробираюсь к своему месту. Со времен работы в студенческом отряде проводников предпочитаю плацкартные вагоны, не сковывающие пространством 1,5 на 1,5 с неизвестными и не всегда приятными людьми. И если раньше в первую очередь раскупались купейные билеты, стоившие чуть дороже плацкартных и бывшие по карману всем путешествующим, то сейчас, наоборот: плацкартные исчезают в день поступления в продажу, раскупаемые фирмами, перепродающими их "челнокам", в окружении которых я и еду со своей скромной сумочкой, которой едва нашлось место под столом.

Поражаюсь ловкости и муравьиной силе челночниц: маленькие, казалось бы, тщедушные, они таскают и мечут на третьи полки тюки, раз в несколько больше себя. Примета времени: мужчины не предлагают свою помощь "дамам" при размещении багажа и даже отказывают на просьбы со словами: "Грузчика найми, я надрываться из-за твоих доходов не собираюсь". Челночницы разных возрастов и конфигураций удивительно, как-то клонированно похожи друг на друга: суетливые движения, отрывистая речь, обильно сдабриваемая матом.

Наконец, все разместились, переругавшись на ходу ("Я тебе, …, говорила, что кофты-стрейч буду брать. Какого … ты их тоже напокупала? Торговые точки рядом, будем как инкубаторские со шмотьем сидеть". "Ты мне… не указывай! Поори еще! Я тебя так отделаю, не на точке будешь сидеть, а в больнице лежать"). Обменявшись подобными любезностями, как ни в чем не бывало расходятся по своим местам и приступают к трапезе. (Еще одна примета времени: попутчики не угощают друг друга снедью, а едят всяк свое).

Все разговоры поначалу только о купленном-проданном товаре, выручке за прошлую ездку и перспективах нынешнего навара. Затем раскрасневшиеся после выпитой по ходу еды водочки женщины начинают делиться сокровенным.

— Меня мой так любит, так любит!— закатив глаза, сообщает не однажды, видимо, слышанное товарками, худенькая, маленькая, остроносенькая, похожая на крысу челночница.— Говорит, если изменишь, сначала тебя убью, а потом и себя убью. Вот как меня любит! Сейчас приеду, девчонки, а дома завтрак на столе. Всегда меня так встречает. Позавтракаем, он меня отвезет на рынок, вечером встретит.

— Да, да, твой тебя очень любит,— подтверждают две другие.— И меня мой любит сильно,— не дает остаться в одиночестве "любимой жене" женщина постарше.— Пять лет живем, а он страсти нисколько не растерял: как… так и… по-прежнему.

— Да, да, твой тебя любит. Он нам говорит, когда за тобой на рынок приезжает: "Где моя любимая женушка?".

"Любимая женушка" расплывается в довольной улыбке.

— И мой меня, девчонки, любит,— вступает в "клуб любимых жен" со своим вкладом самая старшая.— У вас детей пока нет, а нас и дети связывают. Наши ровесники поразводились давно, а мы хорошо живем.

Подвыпившие женщины, перебивая и почти не слушая друг друга, ведают о силе любви к ним мужей.

Поначалу пожалевшая в душе бедных челночниц, потерявших женское обличие под тяжестью своих тюков, я порадовалась тому, что они чьи-то любимые жены, хотя недоумевала, что любящие мужья отпускают на такую тяжелую работу обожаемых супружниц. Но по отдельным фразам, репликам, к неописуемому удивлению, поняла, что мужья всех троих не работают. Единственное, чем занимаются, — транспортируют любимых на рынки-вокзалы, не замещают жен на торговых точках даже во время поездок тех за товаром.

— Мой говорит, что торговля — не мужское дело. Я согласна. Да и на рынке одни бабы торгуют — еще споется с кем-нибудь. Зачем мне из-за денег мужа терять?

Так рассуждают все трое. Когда одна ушла в туалет, двое начали язвить.

— Конечно, боится потерять. Кто на него, дармоеда, еще работать будет? Боится, что среди торговок кого-нибудь найдет. Да он давно уже нашел. С Зинкой рыжей гуляет. Я же не дура, мать свою попросила за моим присматривать. А у матери подруга в доме напротив живет, вот она на вахте с утра и сторожит, что мой без меня делает. Нет, мать говорит, точно не гуляет. А Риткиного мужа с Зинкой рыжей выследила. Помнишь, Ритка платье потеряла? Купила 20, а оказалось 19? Так Риткин муж его Зинке подарил, сама ее в нем видела.

Когда вернулась Ритка, разговор пошел на другую тему, но удалившаяся по надобности очередная товарка, дала возможность оставшимся позлословить на свой счет.

— Жалко Маринку, ревнует дармоеда своего, уговорила свою мать за ним следить. Та ей говорит, что он не гуляет. Конечно! Не дура же она на себя доносить. Она, мать-то, сама с зятем кувыркается. У меня же напротив Маринки тетка живет. Говорит, что Маринка только на рынок или в Москву за товаром, а мать уж тут как тут. И так кричит! Тетка говорит, что и подслушивать под дверью не надо — так под зятем криком исходит. Ни стыда, ни совести...

Воссоединившись после походов в туалет, три товарки вновь продолжили приятный им разговор о любви к ним мужей, перспективах выручки… Все довольны бьющими баклуши мужьями, работой "со свободным графиком" (при этом все поделились, что 5 лет не были в отпуске). Детная довольна тем, что дети уже выросли и не мешают работе, бездетные довольны отсутствием детей по той же причине.

Женщины, потерявшие всякую женственность, содержащие паразитирующих мужей, не дающие себе отдыха, не рожающие, чтобы не терять доходную работу. А захотят родить, то едва ли смогут после надсады с исполинскими тюками и простуд на рынке, словно рабыни на галерах привязанные к своим торговым точкам, спивающиеся, согреваясь от холода, обмывая ходки за товаром, довольны жизнью. Блажен, кто верует. Например, в то, что живет хорошо. Но каким будет неизбежное прозрение у надсадившихся, не родивших, спившихся челночниц? Дай Бог, чтобы оно не было слишком поздним.