«28 панфиловцев» — фильм‑сенсация

Юрий Юрьев

фильм из плеяды новейшего русского кино, приходящего на смену печально известному «новому русскому»

В нашем человеческом мире, наряду с простой, обыденной жизнью есть тонкие сферы, которые таинственным образом направляют наш путь. Это мистика истории, её непостижимая логика; мистика имён и стоящая за ними логика Божественного замысла. Фамилия генерала Панфилова — говорящая фамилия, обладающая двумя греческими корнями — "пан" и "фил", что в сочетании означает "вселюбовь". Панфиловцы — это, по сути, ученики Ивана Васильевича Панфилова, несущие подвиг всемирной, всеобщей любви. Этот фильм о них, об их вере и любви к Родине. Уже стала общим местом удручающая беспомощность современного отечественного кинематографа в изображении войны, батальных сцен и военного быта вообще. Абсолютное большинство этих разрекламированных кинолент, несмотря на затраченные средства, в сравнении со старым советским кино свидетельствуют, как правило, лишь о кинематографическом провале. Фильм "28 панфиловцев" вызывает потрясение. Хочется посмотреть основные знаковые советские ленты про войну ещё раз. Когда-то они явились для нас, мальчишек 70-80-х, дорогой в жизнь. "Аты-баты шли солдаты", "Горячий снег", "Они сражались за Родину" — сравнение именно с этими лентами позволяет говорить о "Панфиловцах" как о новом качественном шаге отечественного военного кино. Фильм даёт нам, зрителям, понять то, что мы сами сильно изменились, из нас ушла былая внутренняя наивность, лиричность, упрощённая схематичность представления о вещах заведомо сложных. Мы стали трезвее, строже и требовательнее к подаваемой нам правде. Внимание авторов фильма к военным деталям от петлиц до тактики боя и вместе с тем некоторая обезличенность главных героев — это не ошибка режиссёра, а способ не дать талантливому актёру перетянуть внимание зрителя на характер героя и тем самым отвлечь от реалий войны.

Голливуд как "глобальная стройка иллюзий" привёл нас к нравственному отупению и жажде новых эффектов. Вырабатываемые им технические приёмы свели актёрскую работу на нет. Авторы "Панфиловцев" Ким Дружинин и Андрей Шальопа подковали и эту американскую блоху. Умаляя характерность актёров, они помогают нам погрузиться в короткую жизнь русского пехотинца в противотанковом бою. Советский кинематограф оставил нам образы отдельных ярких героев. И этот героизм стал главной мифологемой победы, затмив многое и важное. В Перестройку бывшие красные пропагандисты объявили героев дураками и сумасшедшими и пустили под откос всю историю войны, а с ней и страну. В "Панфиловцах" же показано, как, собственно, наши деды справлялись с врагом. Увидев в деталях бой пехотного подразделения, понимаешь, что мы эту войну не просто перетерпели, не просто взяли числом и мужеством, а мы ещё и передумали врага, мы оказались по организации выше самой лучшей военной машины в истории человечества, которая, кстати, в этом фильме именно такой и показана. Немцы обезличены. Это машина смерти, катящаяся по холодным подмосковным полям и перелескам.

В фильме прикровенно присутствует религиозность. У Шукшина в "Калине красной" есть знаменитый горестный монолог на фоне полуразрушенной церкви, где вид церкви является одновременно и ответом вопиющей к Богу героине. Здесь же перед боем комбат произносит речь, а за его спиной храм, порушенная врагами святыня Отечества, которая не укоряет, а визуально свидетельствует: "С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся".

В речи комбата нет ничего, что называется партполитработой. Верующий пехотинец в окопе тихо читает молитву Кресту. А на немецких танках крестов не видно. Хотя бронебойщик-казах, засадив тяжёлую пулю в смотровую щель танка, кричит: "Прикрылись крестами!". Эти нюансы, абсолютно естественные для людей, служивших в великой Советской Армии, особенно в боевых условиях, стали нестерпимыми для новой волны патриотов — былых демократов, которых трясёт при малейшем упоминании о православии и Боге. Чувствуя угрозу "атеистическому патриотизму", они окрестили фильм новоделом. Отсутствие в фильме ярких образов, наподобие тех, что вывел в своей последней киноленте Василий Макарович Шукшин (а он положил жизнь на этом труде о войне), вовсе не означает утрату нашей зрительской симпатии и сочувствия к героям. А ведь это часто наблюдается в работе современных мэтров. Вспомним расстрел артиллерией колонны русской армии в "Турецком гамбите" или избиение немцами гарнизона "Брестской крепости" в одноимённой ленте. Снято так, что, кажется, оператор с режиссёром на пару упиваются массовыми убийствами наших солдат, которые, окровавленные, мечутся по экрану, как бессмысленное стадо.

У Шальопы и Дружинина другая правда войны. Слаженная, чёткая работа подразделения, бьющегося с превосходящим качественно и количественно противником: сосредоточенность бронебойщиков, напряжённость стрелка, вжимающегося в землю, взгляд погребённого на дне окопа под танком солдата, рука которого откапывает связку гранат, глаз контуженного артиллериста, выцеливающий танк через спасённый на груди прицел сорокапятки. Всё это снято невероятно красиво, начинаешь любить этих неизвестных тебе ребят. Отснят даже свет, исходящий из глаз сражающихся бойцов. Ветеран первой Чеченской войны, разведчик Алексей Ефентьев, вспоминая своих солдат, произнёс некогда примерно такие слова: "Собрали со всей страны, кого придётся, замешали тут, и получились алмазы. Мужество, доблесть, самопожертвование. Каждый человек — драгоценность". Слова очень точные. Воинская доблесть, как и святость, имея надмирное начало, именно сияет. Вот это самое сияние доблести удалось передать авторам фильма, и это дорогого стоит. Полностью отсутствуют в фильме пафосные предсмертные длинные речи, которые были в советских фильмах, когда бой как бы замирал вокруг умирающего бойца. Свою фразу "Москва за нами" Клочков говорит в окопах между делом — так, как, вероятно, она и была сказана. Любопытны иносказания и многомерность солдатских диалогов. Рассказ солдата о деревенской бабке и "басурманах", стоящих на защите её села, вызывает реминисценцию стихотворения-пророчества Блока о том, что Россия оборотилась к объединённой Гитлером Европе чингисхановой Азией. Идут в темноте колонны солдат. Бойцы пересказывают сюжеты без названия — "Семи самураев", снятых Акирой Куросавой в 1954 году, затем "Великолепной семёрки", снятой в 1960 году, потом переходят на историю "300 спартанцев" и заключают: "Брехня!". Это, похоже, небольшой привет дутой героике Голливуда от авторов фильма. Тому самому Голливуду, что ввалился к нам своими стандартами и клише, своей чуждой нам мифологией. Под мощным натиском голливудских стереотипов наша режиссура стала штамповать "новое русское кино", скроенное на языке чуждой нам культуры. Оно создаётся не для нашего зрителя, но зато даёт надежду на получение "Оскара" или "Льва". Надежду, впрочем, весьма наивную.

"Панфиловцы" в этом смысле говорят с нами на нашем языке. В поставленных перед собой задачах и способах их выполнения создатели фильма твёрдо придерживаются приёмов и понятийной основы лучшего в отечественном военном кинематографе — от Шукшина до Шахназарова. Великолепны звук и музыка Михаила Костылева. Оператор фильма Никита Рождественский, тонкий художник, так показал наши неказистые в эту пору года подмосковные перелески, тёплый свет окон деревенских изб, что хочется действительно стоять за эту землю насмерть. Всё сделано с большой любовью. Фильм выдержан в советской эстетике войны: нет кровищи, разрываемых пулями тел. Поэтому смотреть его могут все. В титрах создатели фильма обозначают себя как ленинградцы. И дело тут, конечно, не в Ленине. Скорее, это возвращение известного стране знака качества.