Иван Калиничев

15 апреля 2003 0

Общество

 

-Да не любил Александр Сергеевич деревню. Для него это так, экзотика, а мы здесь живем. Поэтому и не люблю я Пушкина, - сказав это, дядя Дима лихо затушил "Приму" ярослаславской расфасовки и стал натягивать на ноги резиновые сапоги. - Ты знаешь, все у вас там, в Москвах всяких, не по-настоящему. Вот здесь - это "да". Здесь настоящая жизнь! Эх, городские! К нам в Лютово детишек возить надо, Рассею показывать. Не ту, что в телевизоре.

Лютово - это небольшой поселок под Ярославлем (слово "деревня"- считается оскорбительным и не употребляется сельчанами всуе под страхом смертной казни). Несмотря на суровое название, народ в Лютове спокойный и работящий. К городским относятся осторожно, даже порой пугающе флегматично. Мол, у нас такого добра пуд и тележка, еще на них заглядываться! В поселке и по сей день функционирует колхоз им. Ф. Э. Дзержинского, где и трудятся большинство жителей. Да как трудятся! После посещения Лютова становится как-то не по себе, взирая на ежедневные репортажи о беспробудном деревенском пьянстве, распутице и тунеядстве.

- Да не грязно у нас, - уверяет меня дядя Дима. - Просто у нас все, как в жизни, - то хорошее, то плохое. Не знаешь, что тебя за поворотом ждет. Так и с лужами. То неглубокая попадется, а порой и увязнуть по колено можно. Но не я. Я даже спьяну не запачкаюсь, потому как знаю, что да как. Сколько уже здесь живу, все лужи как свои пять пальцев знаю. На то она и деревня: ежели свой, не увязнешь, а чужой, тогда уж как Бог велит.

Я, конечно, не идеализирую российскую глубинку, есть здесь и свои негативные стороны. Но разве виноват в этом простой русский крестьянин? Старая техника, маленькие зарплаты, а ведь жив-то курилка! Будто шавку, бросают крестьянина головою об пол, топчут начищенным чиновничьим ботинком, а он живет. И как здесь не жить, когда вокруг такое! Живет и детишек воспитывает, на будущее планы строит. Правда, детский садик временно не работает по случаю карантина. В Лютове гепатит.

- А у нас и самогонку-то не гонют, - убеждает меня все тот же дядя Дима, - раньше-то Нинка гнала, у нее она, как слеза, двойной перегонки. А сейчас прекратила... Да хрен с ней, с самогонкой, пошли я лучше тебе ферму покажу!

Напичканный ложными стереотипами, что коровник - это прежде всего грязь и антисанитария, приправленные обильными выделениями мата и ревом рогатой скотины, я, озираясь по сторонам, приоткрыл дверь. Но то, что я увидел, пробило в моем мировосприятии солидную брешь, через которую вытекли весь пафос и снобизм городского жителя. Внутри было тепло и чисто. Хотя мат, конечно...

- А как здесь иначе, - уверяет меня бригадир Анна Голенкова, - вот сам посуди. Я одна, а этих оболтусов-мужиков целая рота, да и доярки еще те... Надо же с ними со всеми как-то говорить. Это же не ясли, где каждому мальцу соску отдельно в рот пихать надо. Дай-ка лучше сигарету.

Закурив, Аня пожала плечами.

- То ли курю, то ли радио слушаю, - съязвила она, подозрительно разглядывая мою сигарету.

Это еще одна особенность Лютова, где, помимо классического ярославского "оканья", в бытовой речи употребляется немыслимое количество поговорок и словесных оборотов. Они органично вплетаются в общий диалоговый рисунок, наполняя его поистине глубоким смыслом, и придают определенный колорит. "Народная мудрость" для Лютова - не просто красивое словосочетание, а поэзия, воплощенная в жизнь.

Когда мы, тужась, изучаем "верши" англоязычного сленга, и московские бабушки в метро многозначительно произносят режущее ухо "вау!", когда наши подростки, не справляясь с жесткой атакой МТV, начинают забывать родной язык, в Лютове люди говорят по-русски. Их словесные обороты впитываются с молоком матери, а их употребление возведено в ранг повседневности. Поэтому-то и посмеивались надо мной селяне, когда я, как мальчишка, радовался, глядя, как распухает от накопившегося материала моя записная книжка.

Дядя Дима лукаво смотрит на меня, когда я пытаюсь доказать ему, насколько важно сейчас сохранить русский язык в его целостности и многообразии.

- Тебе бы вставить три пера и был бы ты жар-птицей, - вздыхает он и, сплюнув на землю желтой никотиновой слюной, добавляет. - И где же ты спишь, что тебя до сих пор не украли?

Дядя Дима слывет в Лютове этаким самородком, в былые времена работал в отделе пропаганды в колхозе, теперь вот на пенсии, что, впрочем, не мешает ему трудиться на ферме.

- А что поделаешь, пенсия полторы тысячи, а у меня жена, внуки. Огород вот имеется, так что от скуки не помрешь. Есть ради чего жить. А то, что государство забыло о нас, это обидно. Вот во что колхозы превратили, смотреть противно. Вот говорят: фермерство, фермерство. Господи, да на Руси испокон веков общиной жили! Русский человек он ведь что? Он добродушный, не злой. Порой за свою добродушность и платится. Вот, положим, лет семь назад к нам в Лютово беженцы с Кавказа понаехали. Ну, приехали, живите, мы всех рады принять. А они кредитов понабрали да льгот всяких - и через пару месяцев назад смылись в родные края. Так мы же к ним всей душой, а они? Вот сосед у меня был, чеченец Аслан. Вроде хороший такой парень, семейный, работал, скотину кой-какую разводил. А потом хозяйство свое расширил, начал работников нанимать, сам уже не справлялся. Так нет, чтоб по-людски, он с ними, как с батраками. Ходит этаким барином, указания дает, оскорбляет, девок наших щупает. А года два назад съехал, взял ссуду в банке - и ищи его теперь как ветра в поле, а всех коров своих под нож пустил. Нет чтобы колхозу продать. Не по-людски это, не по-людски...

Сегодня дядя Дима был на редкость разговорчив и живо беседовал на различные темы, в каждой из которых, будь то политика или животноводство, он считал себя докой. Поведение его было вполне оправданно, сегодня давали зарплату. Как школьница на первом свидании, он нервно смотрел на стрелки часов, лениво бороздящих простор циферблата, ожидая искомого.

После зарплаты народ уверенным шагом потянулся к магазинам. В Лютове их два. Коммерческий и сельпо. Народ, несмотря на дороговизну, предпочитает отовариваться в первом, где, по и их словам, "и товар посвежее" и "выбор побольше".

- У нас и магазины особенные, - не без гордости заявляет дядя Дима. - Вот у вас, в Москве, что на прилавке, то и в продаже.

- Ну

- Антилопа гну, в Африке водится, знаем. А у нас, вон, к примеру, портвейн "Кавказ", он стоит, и ценник на нем повешен, а в продаже нету. Почему, спросишь? А вдруг ревизия какая нагрянет, ассортимент проверять станет. То-то же.... Другой мир, сынок. У нас и девки лучше, работящие, румяные. А у вас на всю Москву одна девственница, и та Новодворская. Так что перебирайся к нам, у нас и женишься, у меня и девчонка на примете есть. Устрою на ферму или на пилораму, работать будешь. А там квартиру ведомственную дадут, детишки пойдут. В общем, не пропадешь.

Воодушевленный подобными перспективами, я долго не мог заснуть, рисуя в голове сочные картины грядущей моей жизни в Лютове, лишь дядя Дима, храпящий по соседству, и неизбежность моего скорого отъезда рассеивали призрачную пелену моих мечтаний.

Уезжал я из Лютова под вечер. Дядя Дима проводил меня до моста.

- Дальше ты уж сам, поди, запомнил дорогу. Вот тебе гостинец, жена передала, - при этом он извлек из сумки литровую банку соленых груздей. - Грибы нынче не уродились, это из старых запасов.

Я замешкался.

- Да неудобно как-то

- Бери, - срезал меня дядя Дима, и окинув взглядом окрестный лес, произнес - Эх, хорошая ведь страна, да только не тем досталась.