Банщик и латынь

Евгений Маликов

Университет Дмитрия Пожарского и актуальный ответ на школьный вопрос

Преамбула

Случилось так, что с Университетом Дмитрия Пожарского я знаком чуть больше, чем он существует. Первое свидание с этим полигоном испытателей природы и разума мне назначил Алексей Савватеев, в то время кандидат экономических наук, основным местом службы которого была Российская экономическая школа. То место, где собирались будущие учёные нового типа, носило статус междисциплинарного семинара. Я получил приглашение поучаствовать в летних сборах. Принял его, но по ряду причин реализовать не смог. Зато теперь, в 2016 году, я встретил Алексея Владимировича уже в градусе доктора физмат. наук и в должности ректора Университета, созданного на основе того самого семинара, стремившегося уравновесить в образовании естественно-математическую и гуманитарную составляющие.

Да, друзья и коллеги, речь об Университете Дмитрия Пожарского, магистратура которого открыла дверь первым школярам-магистрантам числом почти в тридцать человек. Тщательно отобранных человек.

Мне всегда нравилась идея упомянутого семинара, мне здесь и сейчас нравится созданный университет: будучи сам преподавателем, отдавшим высшей школе немалое количество лет, я увидел в УДП некоторый выход для слегка заблудившегося в последнее время российского образования. Однако чтобы вы, дорогие коллеги, поняли, о чём речь, необходимо ответить на вопросы, задаёт которые себе далеко не каждый, кто должен бы делать это по службе.

Итак…

Что есть наука?

Широко известно т.н. "ленинское определение науки", сохранённое устным преданием, почерпнутое из утерянных ныне апокрифов: "Наука — это объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания и данная нам в публикациях".

Второе определение менее строго, менее формально, но не менее фундаментально, нежели первое: "Наука — это способ удовлетворения собственного любопытства за казённый счёт".

Третья дефиниция неформальна более чем полностью, но зато всеобъемлюща и всесильна, ибо верна: "Наука — это то, чем занимаются учёные".

Первая формула даст нам гору журналов, которые делает научными тот факт, что каждая публикация в каждом из них рецензируется кем-то из учёных, доказавших свою состоятельность, т.е. опубликовавших ранее много статей и защитивших диссертацию — докторскую лучше, чем кандидатскую. Такая публикация становится признанной научным сообществом. В ряде случаев её можно проверить на истинность (верифицировать). Это верно в том случае, когда мы имеем дело с математикой, физикой, химией, биологией, а именно: в математике всё должно быть выводимо по формальным правилам, в остальных упомянутых случаях мы должны опираться на эксперимент. При этом последний должен быть воспроизводим. И обязан давать результаты, близкие опубликованным. А если эксперимента нет, как это принято в гуманитарных дисциплинах, мы должны доверять консолидированному мнению научного сообщества, формирующегося под воздействием авторитетов, то есть лиц, написавших более всего статей и диссертаций.

При наличии эксперимента, даже если это проверка теории вероятности с помощью монетки, хорошо бы эту монетку получить от государства или благотворительного фонда. Результат подбрасываний следует опубликовать. При несоблюдении одного из этих двух положений говорить о науке не стоит. Это праздное любопытство изнеженного дилетанта. Например, Генри Кавендиш, законный отпрыск лорда Чарльза Кавендиша, сына второго герцога Девоншира Вильяма Кавендиша, и леди Анны Грей, дочери первого герцога Кента Генри Грея, формально мог считаться учёным, ибо состоял членом Лондонского королевского общества, однако крупным учёным стал лишь после смерти, когда были опубликованы его работы. Денег на исследования Кавендиш не брал, своих науке тоже не оставил.

Поэтому, если пренебречь его членством в Королевском обществе, он занимался наукой третьего типа.

Общим требованием для науки является "добыча нового знания". Но мы-то понимаем, что это всего лишь побочный результат…

Что есть образование?

Образование, вопреки расхожему мнению, вовсе не производит новое знание. Оно учит его добывать и пользоваться инструментом для такой добычи, а также уметь данный инструмент модифицировать, если возникнет необходимость. Например, мы добываем грунт, а научный процесс есть бесконечное копание ям. Тогда образование должно дать не только навык обращения с лопатой, но и знание, какие принципы заложены в процесс функционирования системы человек-лопата, какого рода взаимодействие возникает между штыком и грунтом, что такое физические характеристики типа плотности и т.п. Зная это и многое другое, мы всегда сможем оценить, какая лопата применима, например, для асфальта и применима ли вообще, а также что делать, если использовать инструмент нельзя. Образование, таким образом, формирует целостную картину мира, а высшее образование учит решать не задачи вчерашнего дня (они решены), не актуальные задачи (они будут решены ещё до окончания учебы), не задачи завтрашнего дня (они ещё не сформулированы), а задачи вообще.

Что есть университетская наука?

Если коротко, то нонсенс с точки зрения современного человека, привыкшего под наукой рассматривать лишь то, что приносит практическую пользу в виде гаджетов. Однако так было не всегда. Университет в своём основании вовсе не ставил целей утилитарной пользы. В это трудно поверить, но классическое образование объединяло грамматику, риторику, правоведение, богословие, философию. Далеко не сразу стало ясно, что математика тоже принадлежит к числу классических дисциплин, а физика вошла в корпус университетских наук как натурфилософия. Собственно, физика и стала тем камнем преткновения, который университетской науке мешает.

Есть анекдот. Заседает Академия, и её президиум решает, какой из НИИ закрыть в связи с недостаточностью ассигнований. Встаёт математик: "Режем физиков: им и ускорители, и реакторы, и аэродинамические трубы нужны, а нам только бумага, карандаши, ластики". Вмешивается философ: "А нам даже ластики не нужны!"

Если признать, что миссия университета не только учить, но и добывать новые знания, то зачем тогда академические и отраслевые НИИ? Современная физика, например, затратна, в то время как математика, экономика, философия и прочие гуманитарные дисциплины денег требуют меньше, чем даже коллекционирование марок. Да, эти науки могут существовать в университете, и двигать их профессора могут даже порой не в ущерб педагогической деятельности…

Что есть институционализированная наука?

Наука должна искать средства. Любая. И лишь в том случае, когда человеческая деятельность подходит под формальные определения науки, которые я дал в начале статьи, она может рассчитывать на государственную или частную помощь. За наукой признают важность — учёного кормят. Не признают — выдавливают за границу. "Полезная наука" есть институционализированная наука. Она оплачивается.

Но и "бесполезная наука" нужна. Не всем это ясно, но лучшие из нас учат не нажимать на кнопки, а познавать Универсум во всей его сложности. Вот в этом, пожалуй, и состоит миссия Университета: в его попытке объять необъятное, объяснить вселенную. Полная картина мира не может разделять гуманитарное и позитивное знание — мы принимаем решения, опираясь на частную картину мира, и ориентироваться по этой карте мы сможем тем смелее, чем точнее она и подробнее.

Когда Михаил Викторович Поваляев, президент Русского фонда содействия образованию и науке и основатель Университета Дмитрия Пожарского, объявил целью своего университета воспитание учёного с "богатым внутренним миром", он всего лишь следовал прусской системе подготовки научных кадров, ещё недавно принятой повсеместно в Российской империи и, позже, в СССР. Ничего нового здесь нет. Новое в институциональном подходе. Тогда как прусская модель ориентирована на фигуру профессора, на его авторитет, на его ранг в государственной иерархии, модель Поваляева опирается на французскую, где все преподаватели равноправны. От ассистента до профессора. Физикам и математикам это принять легче, чем гуманитариям: если первокурсник опровергнет Ньютона, то прав будет он, а не Ньютон. Но и гуманитарии не безнадежны: Поваляев, например, историк.

Он смело вывел свой университет за пределы государственной вертикали, и мне, признаться, это нравится: я сторонник смешанного образования и сокращения роли государства в науке: научное сообщество само разберётся, кто истинный кандидат или доктор, а кто получил свой диплом в ларьке, лишь по формальным признакам соответствующем вузу или его диссертационному совету.

При этом многоукладность образования я тоже не отрицаю. Однако помню, что наука ищет не столько чины, сколько истину. Любить же истину учит как раз университет.

Что есть университет?

Конечно, не стены. А единственно и только профессорско-преподавательский состав плюс студенты, поскольку, поверьте на слово, профессора от студентов научаются большему, чем студенты от профессоров.

Для удовлетворения научного любопытства за чужой счёт университета хватает не всегда: во-первых, у вузов наблюдается элементарная нехватка средств, а во-вторых, "вольных учёных" ко многим областям знаний ни государство, ни корпорации не подпустят. Учёному хорошо быть госслужащим. Или военным, что не противоречит традициям родной "оборонки". То есть "невольником". Или не всё ему будет доступно.

Однако надо понимать, что именно в университете возникают те горизонтальные связи, которые позволяют позже перемещаться из "цивильной" области, например, в область военную. Правда, здесь государство и ВПК могут ставить барьеры, но это детали.

Человек, начинающий научную деятельность ещё в университете, перенимает связи своих профессоров, он легитимируется в мире науки, как в "мире своих".

Ему нет нужды писать резюме: условно говоря, в соседской сверхсекретной лаборатории работают его однокашник и еще "стопицот" друзей по "тыще" международных симпозиумов. Он не пропадёт. Связи его широки.

Что есть банщик?

Не все понимают, что известная фраза "Зачем банщику латынь?" означает вовсе не предельное выражение бессмысленности в рамках компетентностного обучения. Этот вопрос имеет ответ, если междисциплинарные связи — не пустой звук для нас. Человек поверхностный скажет: "Незачем банщику латынь". Образованный скажет: "Для профессионального общения и роста", ибо банщик по-латыни — balneator, а в обязанности раба-balneator’а входило умение "отворить кровь", поставить банки и пиявки, сделать массаж. В Риме и в Византии квалифицированный бальнеатор выполнял функции врача, следовательно, мог разуметь латынь для чтения профессиональной литературы и поддержания беседы с коллегами. Это всё к тому, что знания нужны, но небесполезны лишь тогда, когда укладываются в целостную картину мира.

Что есть университетская привилегия?

В истории с Университетом Дмитрия Пожарского мне нравится почти всё. Посудите сами: небольшое количество студентов, бесплатное обучение, но! Сам УДП не существует в качестве "отдельной боевой единицы": он — часть "сети", в которую входят еще Государственный академический университет гуманитарных наук (ГАУГН) и Центральный экономико-математический институт РАН. Это освобождает УДП от ряда весьма неприятных, но необходимых для институциональной легитимации моментов, как то: аккредитация, лицензирование…

Имея в виду американскую модель построения образования, мы могли бы сказать, что УДП играет роль колледжа при ГАУГН, когда бы не одно "но": Университет Дмитрия Пожарского не есть "профориентационная" ступень ГАУГН, он — самостоятельная величина, выпускающая специалистов уникального качества. Обусловлено это тем, что УДП сначала сам выбирает лучших по стране, а затем оплачивает места в ГАУГН для своих студентов из Русского фонда содействия образованию и науке. Обучение в УДП для магистра (а с будущего года обещают и бакалавриат) бесплатно. ГАУГН подтверждает качество рабочих программ не только разрешением на преподавание, но и своими дипломами для выпускников УДП.

Устойчива ли такая конструкция? К сожалению, нет. Конечно, никто не сможет разорвать профессиональные связи того же Алексея Савватеева, но прекратить финансировать вуз, который он возглавляет едва ли не honoris causa, может учредитель. Без ансамбля. Почему? Да именно потому, что институционально УДП никак не оформлен в качестве независимого учреждения. У него нет закрепленных навечно привилегий, прежде всего земли, на которой он "живёт", хотя уже сейчас на Селигере строится кампус УДП. Нет и попечительского совета, который поддерживает его не "за так", а "за кадры", но при этом имеет ограниченное влияние на учёный совет и не даёт возможности ни одному из попечителей "хлопнуть дверью".

Однако процесс институционализации подобных вузов — дело будущего. УДП здесь не первый, но, похоже, пока единственный вуз, которому позволяют "учить мудрости". Математика, экономика, классическая филология — вот то, что имеет он сейчас. Бумага, карандаш, ластик…

Итак, что есть наука?

Получается, что наука всё-таки есть горизонтальная конструкция, лишь пересекающая кое-где вертикальные постройки госаппарата, военно-промышленного комплекса, индустрии. Наука как организм зарождается в университете, а потом взрослеет и даёт плоды… где? Да где придётся, но все-таки на хорошо подготовленной почве скорее, чем на пустыре.

Начало ХХ века было ознаменовано бурной работой ряда физиков и химиков. Они печатались друг у друга в журналах, участвовали в одних и тех же конференциях, выпивали на одних и тех же банкетах. Нильс Бор занимался теорией в Дании, а позже в США. Энрико Ферми был чёрен от графита Манхэттенского проекта, Вернер Гейзенберг делал бомбу для Германии, Мария Склодовская-Кюри светилась на весь довоенный мир не только внутренней мыслью, её дочь Ирэн Кюри отдала своего мужа Фредерика Жолио Сопротивлению, хорошо, что не безвозвратно. Линия фронта разделила многих, но! Все они, теоретики и экспериментаторы, встречались и до, и после войны — как сказали бы мы сейчас, тусовались и просто жили. А потом выяснилось, что мимоходом создали новую физику. На сплошных горизонтальных связях.