29 декабря 2016 0 что делать, когда мы не понимаем, что нужно делать?

Моё сообщение состоит из двух частей. В первой части я пытаюсь понять особенности устройства России и делаю вывод о том, что лучше ничего не делать, чем что-либо делать наобум. Во второй части рассуждаю об истории и прихожу к выводу, что она всё-таки закончилась и началась эпоха принципиальной неопределённости.

I. Первая часть

1. Когда мы не знаем, что делать, а делать что-то надо, нужно обратить внимание на детей и тех, кто с ними работает. Почему? Потому что дети могут научиться говорить, не научившись думать. Приведу два примера.

Один — из истории гражданской войны в России. Мой дед, георгиевский кавалер Иван Жердев, во время гражданской войны три раза сам со своими детьми смог построить дом, потому что их три раза сжигали то белые, то красные. Он научил детей быть самостоятельными.

Другой пример — из истории гражданской войны на Украине. У меня в Киеве живёт одна знакомая семья. В ней есть отец, мать и сын. У папы и мамы университетское образование. Мама закончила МГУ. У их сына украинское образование. Сейчас ему далеко за 30. Он поклонник Бандеры. Борец за независимость Украины от России. Сын терроризирует отца и мать. Отец сбежал от сына в Крым и принял гражданство России. Сын называет отца сепаратистом. Мать осталась с сыном в Киеве. Она мало-помалу начала принимать его взгляды. Приехав однажды в Москву, она удивилась, что мы не умираем с голоду. И позвонила сыну. Сын пообещал посадить её на карантин за то, что она поверила русской пропаганде.

На Украине сформировано целое поколение молодых людей, которые не имеют с нами ничего общего. У них другой Ярослав и другой Владимир. Они не читали Булгакова и не поют военные песни. Мы ментально не похожи. Они могут уверять нас, что при немцах украинским крестьянам было спокойно работать и наслаждаться плодами своего труда. Для нас это безумие. Возможно, они создадут национальное государство. Они, видимо, знают, что надо делать. Но вряд ли они понимают сделанное.

2. Для того, чтобы наши дети не сажали нас на карантин, нам нужно научить их строить вокруг себя барьеры. Зачем? Затем, чтобы быть умными. Чтобы ничто не смогло проникнуть в наших детей, не спрашивая на то их разрешения. Как строить эти барьеры? Очень просто. Нужно приучить детей к чтению русских сказок, а затем приобщить их к русской литературе и просмотру фильмов, в том числе мультипликационных, из классического репертуара. И слушать радио "Орфей". В завершение приобщить детей к философии. Давно уже нужно выкинуть из системы образования нелюбимый мною предмет под названием "обществознание". И немедленно ввести в образование философию. Начинать можно с сочинений Г.П.Федотова, а заканчивать — Камю или Ортега-и-Гассетом. Философия научит наших детей говорить от своего имени и уклоняться от пустых разговоров на языке другого.

3. Если мы не понимаем, что делать, значит, у нас проблемы с культурой. Что такое культура? Это то, что в нас понимает за нас. Если она есть, мы не спрашиваем каждый день, просыпаясь, что нам делать. Есть вещи, которые за нас уже решила наша культура, и нам не надо всякий раз заново что-то придумывать. Например, мы православные. Но это значит, что, как говорит Н.Ростова, религия — не личное дело каждого.

4. Если мы не понимаем, что делать, это значит, что у нас проблемы с элитой. Вернее, это знак того, что её нет. У нас нет политиков и депутатов, у нас есть, как говорил Данилевский, шуты гороховые. У нас нет министров. Ведь министр в России — это империалист. А не тот, кто однажды прочитал журнал "Финансы и кредит" и стал магистром. Нельзя быть членом правительства, не проштудировав "Россию и Европу" Данилевского, не читая Стебута и Чаянова с Кондратьевым. Депутат не тот, кто выгодно примкнул к партии и съездил в командировку в Америку. А тот, кто изучал "Письма о русской культуре" Федотова и наладил своё дело. Мы смотрим на наше правительство, и нам не до смеха. Мы смотрим на бизнесменов и говорим про себя: воры.

Для того чтобы у нас появилась элита, нам нужно решить вопрос о собственности. Пока мы верим Прудону, который сказал, что собственность — это кража, никто нас не убедит, что у нас есть элита. Нам не сможет помочь ни пятый, ни шестой технологический уклад, если мы точно будем знать, что политика — это всегда ложь и демагогия. Элиту выбирают не на выборах. Её растят. Наша нынешняя элита абсолютно нелегитимна. Пока мы думаем, что все из правящего класса должны отвечать за содеянное, за разорение России, элита не может быть элитой.

5. Если мы не понимаем, что нам нужно делать, это значит, что у нас проблемы с учёными и особенно с философами. Вы думаете, что в журнале "Вопросы философии" кипят страсти, бушуют дискуссии? Нет, вы ошибаетесь. Там болото, тина и лягушки квакают. Там заняты историей мысли, там всё ещё читают и перечитывают Маркса и Спинозу с Гегелем. Наши философские журналы не знают, что им делать. Они нас всё ещё просвещают в делах континентальной и аналитической философии. Хотя решение вопроса о просвещении давно уже решено в мифе Платона о пещере и, конечно, в рассуждениях Канта. Эти журналы не учат думать, они учат говорить на языке другого и предназначены исключительно для расширения кругозора посредственных преподавателей. Им нужна фактура и объективность. Нам нужны концепты.

6. Если мы не понимаем, что делать, это значит, что у нас проблемы с обществом. Это значит, что у нас его нет. Для того чтобы было общество, нужен самообман, разрыв между тем, что мы чувствуем и тем, что мы говорим. Никто из нас не хочет себя обманывать. Поэтому у нас нет социальных групп с ясно выраженной позицией, с чёткими взглядами. У нас нет социальных институтов, на которые мы могли бы полагаться. У нас есть аморфное общество, множество непоименованных других. Для того чтобы у нас возникло общество, нам нужно не объединяться под какими-то выдуманными титулами, а нужно структурироваться. "Россиянин" нас не структурирует. Это всего лишь пустышка для чиновников. Я — русский и никогда не буду россиянином. Но я знаю обрусевших немцев и люблю их.

Что значит структурировать общество? Это значит отделить человека от места, которое он занимает. Структура — это место, а не человек, который его занимает. И связь между местами, а не антропология их качеств. Где есть структуры, там есть и социальные машины. Но там уже не будет ручного управления.

7. Если мы не понимаем, что экономика — это не финансы, это значит, что у нас нет ни того, ни другого. Экономика нам нужна не для того, чтобы продавать нефть за границу, а для того, чтобы у нас были рабочие места. А финансы нам нужны не для того, чтобы считать, кто и сколько украл из бюджета, и не для того, чтобы обменивать рубли на доллары, а для того, чтобы у нас в стране были условия для обмена, чтобы вообще был возможен обмен между людьми. Конечно, придёт время, когда производство не будет нуждаться в людях, а люди — в производстве. И тогда мы займёмся практиками дословного. Сегодня наши финансы — это согласованная с Западом галлюцинация. А наша экономика — это бред, согласованный производителями сырья с его потребителями.

II. Пояснения к первой части

История

Исторический взгляд на вещи предполагает, что все мы находимся внутри того, что когда-то началось и когда-то должно закончиться. Нам казалось, что всё имеет своё время. Всё конечно. И мы конечны. И поэтому слово "понимать" означало для нас одно: идти в ногу со временем. Но иногда нужно идти не в ногу со временем. И нужно понимать, когда это следует делать.

До недавних пор в России понимали, что нужно делать. В результате мы стали очень большими с богатыми природными ресурсами.

Однако вечное возвращение к одному и тому же заставило нас отказаться от времени. Вернее, заставило признать в нём плодотворную иллюзию. И теперь, когда мы говорим о времени, всем нам нужно иметь в виду, что мы говорим об искривлённом пространстве.

История всё-таки закончилась. И теперь то, что мы можем начать делать, не будет иметь шансов на успех, не сможет завершиться, закончиться. То, что не может завершиться, не может иметь начала.

Особенность существования нас, русских, состоит в том, что мы научились переживать развязку конца, не испытав радости завязывающего начала. Мы никогда не были при рождении смысла, но мы всегда были на похоронах события. Мы и сейчас хороним Европу, хороним Россию 1917 года, как похоронили до этого Ренессанс, гуманизм и социализм. И вот теперь мы хороним похороны, то есть самих себя. Что же нам делать, когда мы не понимаем, что нужно делать? Видимо, полагаться на авось.

Авось…

Европейского человека воспитала агора. Местом же мысли и чувств русского человека была не агора, а церковь. Наша философия — не когитальная философия. Наша философия — философия "авось". Что это значит? Это значит, как удачно разъяснил в своё время Ключевский, что мы мыслим так же, как ходим. А ходим мы не по прямой, а окольными путями, по тропинкам и просёлкам. Поэтому у нас не гнозис, не знание, а фронесис. То, что способно направлять человека вне связи с его рассуждениями. Так складывались наши практики дословного, наш авось.

Мудрость души

Дословность требует не метафизики, а контакта, прикосновения к вещи самой по себе. Мы не любим посредников. Нам нужно то, что греки называли мудростью души. По словам Ксенофонта, Сократ вселял в своих последователей прежде всего мудрость, а лишь затем умение говорить и действовать. Ибо те, кто умеет говорить, не имея мудрости, наиболее несправедливы и наиболее способны творить зло. Особенно опасны сегодня политики, философы и финансисты, ибо их ум редко связан с душой. Они умеют анализировать, но, как правило, не умеют синтезировать.

России не нужна интеллигенция, не нужна развязность её ума. Ибо она и погубила всех нас. И продолжает губить. России нужна новая элита. Нужен ум, связанный с душой. Нам нужны практики дословного.

Конец истории

Россия своей кентаврической природой забросила нас на "концы" истории. Конец истории — это не часть истории, а разрыв с нею. И вот на этих "концах" прямая истории пророка Даниила вновь свернулась в кольцо. Она взвешена и найдена очень лёгкой, ибо в ней не оказалось точек, называемых раем и адом. Без них история исчезает, и вместо неё проступает не знающий истории космос.

Космос

Христиане когда-то освободили нас от объятий мира, вынув человека из космоса и отдав его Богу. Человек был поднят над миром. Мир опустел и стал называться природой. Вернуть человека на место попытался русский космизм. Но в природе уже не было места для человека и его души. И тогда русские философы стали сооружать особую сферу, в которой должна была разместиться наша душа. Флоренский назвал её пневматосферой. Вернадский — ноосферой. Европейские философы и, прежде всего, Ницше решили вернуть человека природе, дав ему новое имя — "сверхчеловек". Нам не нужны сверхлюди. Нам нужны святые, гении и порядочные люди.

Не от мира сего

Пустой природой мы заплатили за возможность существования человека не от мира сего, за наше несовпадение с явлениями природы. Когда-то греки подчинили человека и его богов идее целого, космоса. Мы не греки. Мы христиане. Мы покинули этот космос, оставили нашу землю и пошли за Спасителем. Конечно, христианская культура погасила в нас чувство радости от земной жизни. Мы потеряли интерес к миру фактического. Наука, пользуясь случаем, превратила пустую природу в бесконечную плоскость, сделав человека одномерным.

Гуманизм

Пока у нас была мысль о Боге, мы могли поднять себя над собой и удержать себя на этой высоте. Но что человек может сделать, если у него нет Бога? Если мы сами его убили, если он не родился в наших душах? Только падать в низость низкого и обсуждать проблемы секса с роботами. Гуманизм убил в нас человека. Чем лучше создавали мы общество, тем хуже становились сами. Теперь машины могут думать вместо нас. Но пока мы грезим и у нас есть сознание, мы будем делать то, что никакие машины никогда не смогут сделать: воображать и воображаемое соединять с реальностью.