ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Александр Проханов

Александр Проханов

ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Отрывок из нового романа "Политолог"

ПОЕЗД, НА КОТОРОМ ДОБИРАЛСЯ СТРИЖАЙЛО, прибыл во Владикавказ ранним утром, когда далекие горы еще розовели в заре, и на них лежали чудесные синие тени, — то ли горный снег, то ли последний сумрак ночи. Привокзальная площадь напоминала восточный базар — многолюдье, смуглые черноволосые женщины с сочными губами и лиловыми, навыкат глазами, усатые, с синей щетиной мужчины, запах вянущих цветов, перезрелых, отекающих соком фруктов, лотки, музыка, лубочные изображения Святого Георгия, карусель машин, и над всем — высокий перламутровый отблеск, какой бывает на морской раковине. Стрижайло взял такси, — "жигуленок" с продавленными сидениями и огромным тяжелым возницей, едва помещавшемся в тесной машине.

— Где-то я вас видал, — тут же заметил тучный, плохо побритый шофер, ловко крутя баранку. — Вы не племянник Тагира Кучкарова? Очень похожи. Куда вас в Беслане?

— Мне в школу, к началу занятий.

— В Первую школу? Во Вторую? Я Первую школу в Беслане кончал, — таксист, исполненный утреннего благодушия, непременно хотел обнаружить хоть какую-нибудь общность с пассажиром, справедливо полагая, что все люди на земле связаны близким или дальним родством, или хоть раз где-нибудь да встречались.

Беслан оказался сразу в окрестностях Владикавказа, — чистый, зеленый, умытый, с влажными тротуарами, по которым двигалось много нарядных людей, — молодые женщины, дети, с букетами цветов, с ранцами и портфелями. Все были воодушевлены, выходили из подъездов, вовлекались в общее, в одну сторону, движение. Из окна автомобиля Стрижайло увидел надпись на стене дома: "Улица Коминтерна", что соответствовало примете, сообщенной Человеком — Рыбой. Испуганно дрогнуло сердце. Пророчество начинало сбываться. Такси остановилось перед школой, чей двухэтажный фасад желтел среди деревьев. На площадке было пестро от букетов, снующих школьников, звучали бравурная музыка, пронзительный, усиленный мегафоном голос.

— Я эту школу кончал в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году, — произнес таксист, принимая деньги, любовно оглядывая невзрачный, чуть подновленный фасад.

Стрижайло, робея, страшась немедленного осуществления пророчества, прошел за ограду на просторную площадку, где готовилась праздничная церемония. Густая толпа родителей окружала площадку, оставляя свободное место, на которое матери выпускали "первоклашек", — совсем еще маленьких мальчиков и девочек. Выпуская материнские руки, те пугались, растерянно топтались, но их тут же подхватывали более старшие, вели, выстраивали в ряды. Ученики роились, перебегали с места на место, шалили. Создавали подобие шеренг, которые тут же рассыпались, что вызывало неудовольствие властной немолодой женщины с мегафоном, командующей построением.

Это трогательное и бестолковое скопище, обилие букетов, нарядных костюмчиков, красивых платьев вдруг успокоило Стрижайло. Здесь, на школьном дворе, происходило извечное, вмененное всему живому действо, — обучение новых, вступавших в жизнь поколений. Передача заветов, приемов и правил жизни, которые стараниями педагогов переносились из рода в род, из века в век, поддерживая существование племени и народа. Он вдруг вспомнил себя, — свое первое появление во дворе московской кирпичной школы, куда привела его бабушка. Свое волнение, пугливое нетерпение, бабушкино торжественное, полное гордости и умиления лицо. Это воспоминание окончательно развеяло сумеречный страх, безумное ожидание. Слава Богу, все оказалось надуманным, угроза — мнимой, и его скоропалительная поездка на юг в душном поезде с полубессонным бредом искупалась сейчас видом милых шаловливых детей, исполненных торжества родителей, желтоватым, очень простым, без прикрас, фасадом школы, деревьев, длинной пристройки с высокими окнами, где, видимо, размещался бассейн или спортивный зал.

Он дождется, когда выстроятся, наконец, ряды, возрастая от крошечных, с большими головами, "первоклашек", до "десятиклассников", почти уже юношей и девушек, исполненных свежего, пленительного обаяния. Прозвучит приветственная речь директрисы, властной матроны с мегафоном. Побегут "первоклашки" дарить учителям свои букеты. Резко и призывно раздастся звонок, увлекая детей в широко распахнутые двери школы. Матери и отцы, иные с грудными детьми, бабушки и дедушки, помолодевшие и упоенные, станут покидать школьный двор. А он отправится в какой-нибудь ресторанчик, в кавказскую харчевню все с тем же лубочным Святым Георгием на стене. Съест шипящее, смуглое мясо, запивая красным вином. И мир вокруг покажется осенним натюрмортом, — золотисто-фиолетовым, как спелая дыня, лежащая рядом с гроздью винограда.

Успокоенный, он рассеянно и умиленно рассматривал людей, их ярко выраженный расовый облик. Словно во всех этих женщинах, мужчинах и детях был отпечаток единого лика, — их праотца. С большими глазами, черным блеском волос, смугло-румяной кожей, с величественной статью прекрасный наездник доскакал до кавказских гор, поразил копьем кольчатого змея и остался здесь жить, дав потомство породистых красивых людей.

Он переводил взор с лица на лицо и вдруг увидел рядом худого сутулого старика в черной широкополой шляпе. На пиджаке у него пестрела орденская колодка, худая шея высовывалась из просторного ворота плохо разглаженный рубашки, впалые щеки светились мелкой седой щетиной. Стрижайло замер, как замирают, услышав гул высокой, начинавшей сходить лавины. Этот старец был явлен на подбородке Потрошкова, как смутное изображение замышляемого злодеяния. Сверхчеловеческий разум злодея обладал способностью заглядывать в будущее. Выхватывал из него еще несуществующие образы.

Стрижайло вел по толпе глазами и вдруг увидел молодую пышную женщину в тесном сиреневом платье, под которым высоко вздымалась грудь с проступавшими сосками и выпуклый живот с углублением пупка. Черные волосы женщины стягивала усыпанная блестками косынка, а в петлице красовался искусственный розовый цветок мальвы с темными тычинками. Это был второй знак беды, упомянутый Человеком-Рыбой в его сомнамбулическом повествовании. Гул сходящей лавины приближался. Воздух начинал дрожать и вибрировать. На солнце легла мутная тень.

Стрижайло вел глаза, обреченно догадываясь, что через секунду увидит. Маленький мальчик в брючках, в пиджачке, в трогательном галстучке, с трудом держал непомерно большой портфель, на котором была приклеена аппликация, — ярко-желтый утенок с раскрытым клювом и смешными выпученными глазами. Знаки беды были собраны, выстроены в последовательность, в которой стремительно осуществлялось будущее. Обессилев, с остановившимся сердцем, он чувствовал неотвратимую неизбежность событий.

На школьный двор, вынырнув из-за угла, вломился тяжелый грузовик, крытый тентом. Уродливо, как в гримасе, вывернул колеса. Двери кабины раскрылись, выскочили трое, все в камуфляже, черных масках с прорезями, в которых бешено блестели глаза. Размахивая автоматами, побежали в разные углы двора. Из-под тента выпрыгивали люди, пятнистые, как тритоны. Упруго ударяли ногами в землю, стреляли в воздух, издавая визги.

"Случилось... Роковое, смертельное..." — отрешенно подумал Стрижайло, чувствуя, как косо сместился мир, срезанный невидимой бритвой. Ввергаясь в слепую неизбежность, он бессильно оцепенел.

НАЛЕТЧИКИ МЧАЛИСЬ ПО ДВОРУ, ОХВАТЫВАЯ КОЛЬЦОМ, били поверх голов очередями: — Б..! Суки е..! В башку стрелять будем!... Наваливались на людей, пинали детей ногами, били прикладами. Гнали к открытым дверям школы. И уже раздавался нечеловеческий женский вопль, подымался детский плач, неслись визги. Ряды школьников поломались, их сметало к школе, в дверях была давка. Девочку в разорванном платье вытаскивали из-под ног. Женщина с грудным младенцем упала на землю, ее подымали, волокли за собой. Очереди били поверх голов, расшибали стекла первого этажа, оставляли на штукатурке рыхлые дыры.

— Педерасты е..! — перед Стрижайло вырос камуфлированный стрелок, — ноги расставлены, в черной маске — белки, наполненные розовой кровью, один рукав пуст, в другой — автомат дрожащим стволом вверх, рассылает пульсирующий грохот. Воздух, разрываемый пулями, ударял в лицо Стрижайло. Эти тугие пощечины повергли в ужас. Он согнулся, закрыл затылок ладонями, побежал, гонимый очередями, мешаясь с другими людьми, — с их визгом, воем, растерзанной одеждой, обезумившими лицами. Дети падали, взрослые их подхватывали, вносили в растворенные двери, заполняя высокое пространство спортивного зала, в окна которого светило чистое спокойное солнце.

Стрижайло оказался в зале, стиснутый многолюдьем. Толпа, набившаяся в помещение, бурлила, вскипала, толкалась о стены. Люди все прибывали, закупоривали двери, вламывались в зал, подгоняемые криками и стрельбой. Толпа была жаркой, сильной, насыщена инстинктами, — страхом, материнством, животной жаждой жить, яростным ропотом и стенанием. Казалось, она очнется от первого ужаса, расширится, проломит стены и разбежится, наполняя воздух криками гнева, воплями поруганной плоти. Стрижайло был готов метнуться обратно, уповая на силу и крепость ног, стремительность бега, на удачу, которая сопутствовала ему всю жизнь и не могла оставить в этом кавказском городке, куда привела его фантастическая, невыполнимая мысль, — помешать роковому свершению, дьявольскому необоримому замыслу. Он стал пробираться к окну, но его не пускали. Было тесно от разгоряченных женских и детских тел, которые источали душные запахи страха.

В зал, расталкивая толпу, втиснулся террорист, заорал, стараясь перекричать истошные вопли. Поднял автомат, выпуская в потолок длинную очередь. Стихло. Кое-где попискивали малые дети.

— Всем сукам — к стенам!... Середку очистить!... — орал сквозь маску губастый рот, наркотически блестели белки, — Буду пузо дырявить! — он косноязычно кричал, шагая в толпе, распахивая ее на две стороны. Шел широко, ударяя кулаком в попадавшихся людей, долбя в потолок, рассыпая медные блестки.

Толпа, ахнув, распалась. Освободила пустое пространство, крашенные доски пола, по которым шагал террорист. Притиснулась к стенам с высокими окнами. Стрижайло хотел укрыться среди стенаюших тел, стать незаметным, заслониться от свирепой пальбы, от безумных наркотических глаз. Чувствовал, как иссякает энергия толпы, как подчиняется она жестоким приказам. Перестает быть толпой, распадаясь на множество отдельных, страшащихся жизней, среди которых была и его, Стрижайло.

В двери вбегали террористы с тюками и сумками. Кинули у входа, стали распаковывать. Извлекали завернутые в полиэтилен свертки, связки проводов, коробки. Все это тянули, раскатывали, пробрасывали по залу провода, ловко вставляли их в пакеты и ящики. Шло минирование зала. Люди ошалело, завороженно смотрели, как их окружают взрывчаткой, укрощают их истерику, порыв к свободе, возможность протеста и бунта. Взрывчатка оказывалась в самой гуще детей, среди портфелей, пиджачков, девичьих блузок. От нее отступали, пятились. Толпа притискивалась к стенам, сдавливалась, ограниченная вьющимися на полу красными, зелеными, серыми проводами, свертками полиэтилена, сквозь который желтела похожая на замазку взрывчатка.

— На пол!... Сесть!... — командовал все тот же истерический боевик. Схватил за ворот мужчину, рванул вниз, усадив на пол. Надавил ладонью на стриженную макушку мальчика, вдавил в пол, — Крысы, на пол!... — вел стволом по головам, и толпа опускалась, бессильно опадала, как огромное изнемогающее животное, которому подрезали поджилки.

В торцах зала на стенах висели две баскетбольные корзины. К ним боевики старались подвесить взрывчатку. Забрасывали провода, промахивались, нервничали, снова забрасывали. Выбрали из толпы нескольких подростков. Понукая автоматами, погнали к корзинам. Те словно обрадовались поручению. Осчастливленные доверием, подхватили двое одного, подняли вверх, и тот ловко закрепил в корзине упаковку с зарядом. Стрижайло отметил, с каким прилежанием действуют подростки, как хочется им услужить захватчикам, добиться их благодарности, этой услугой отвоевать себе жизнь и свободу.

Стрижайло сидел на полу, окруженный народом. Две девушки — старшеклассницы тесно прижались одна к другой, напоминая двух испуганных, темноглазых козочек. Молодая мать, выставив из-под юбки разбитое в кровь колено, прижимала к груди голову сына. Закрывала ладонью его лицо, спасая от ужасных зрелищ. Сквозь пальцы с обручальным кольцом затравленно мерцали детские, полные слез глаза. Повсюду были ошеломленные, с дрожащими губами лица, — вздохи, сдавленные стоны, невнятный ропот. В разных местах зала вдруг начинали плакать дети. Вопль обрывался, мать прерывала крик поцелуем.

Теперь, когда казавшееся невозможным случилось, и нависшая лавина сошла, перемолов и изувечив это солнечное сентябрьское утро, и он оказался внутри невозможной, неправдоподобной реальности, сулившей нарастание ужаса, и завершающий, неизбежный кошмар, — Стрижайло старался умерить охватившую его панику. Пытался обрести равновесие, способность наблюдать и оценивать.

Захватчиков было два или три десятка. Налет был совершен с приемами волчьей стаи, нападающей на бестолковое стадо, когда хищники, воздействуя страхом и рыком, направляют стадо в загон, где оно, стиснутое и напуганное, оказывается в полной власти захватчиков. В зале действовал десяток боевиков. Другие мелькали за окнами, занимая оборону снаружи. Третьи сновали в школе, иногда появлялись во внутренних дверях спортивного зала, опять исчезали, перетаскивали тяжелые тюки. Взрывчатку устанавливали не наугад, а так, словно заранее знали планировку зала, — вдоль стен, под подоконниками, на баскетбольных корзинах, на подвесном металлическом тросике, от корзины к корзине, вдоль всего потолка. Взрыв, если он случится, произойдет по всему периметру зала, обрушит стены и кровлю, растерзает все скопившееся множество. Мысль, что незащищенная плоть, мягкотелые женщины и хрупкие дети будут разорваны огнем и железом, вновь повергла Стрижайло в панику, приблизила обморок.

Тот, кто расслоил зал надвое, и в ком играло жаркое бешенство, пошел через головы сидящих, наступая бутсами на руки и ноги, вызывая крики боли. Приблизился к окну и ударом ствола разбил стекло, осыпая осколки на сидящих.

— Зачем? — спросил сидящий старик, тот самый, кого первым углядел в толпе Стрижайло, уже без шляпы, со стриженной седой головой, с колодками, ядовито пестревшими на пиджаке. — Зачем бить? Ремонт был.

— Заткнись, кобель старый!... Мы тебя не замочим, а твои замочат!.. Газом потравят, как Гитлер жидов!... Тебя, мудак старый, от газа спасаю!... — он шел от окна к окну, ногами расшвыривая мешавших детей. Ударял в стекло, водил стволом, звеня осколками, осыпая острые клинья на детские головы. Стрижайло видел, как мальчик схватился рукой за щеку, из-под ладони обильно текла кровь.

Снаружи стреляли. Боевики, окружавшие школу, вели беспорядочный огонь. Рассылали очереди по окрестным дворам, вдоль улицы, обстреливали железнодорожную насыпь, по которой медленно проходил состав, и машинист тепловоза с удивлением смотрел из кабины.

Все было продумано и просчитано. Обнаруживало план. Говорило о замысле, который родился не у этих подвижных, организованных, слаженно действующих исполнителей, а в чьей-то другой голове. Прозорливая, беспощадная, холодная, она управляла не этим захватом, а громадными пластами событий, о которых не ведали люди в лягушачьей униформе. Стрижайло узнавал эту голову с холодными глазами, бледным, чуть влажным лбом, тяжелым подбородком, наполненным разноцветной слизью. Ему казалось, Потрошков наблюдает за всем по незримому световоду, отсчитывает по хронометру время.

В зале появился однорукий боевик с приколотым рукавом. Медленно шел вдоль сидящих, останавливался, тыкал стволом автомата:

— Ты!.. Ты!..Ты!.. — указывал на мужчин, приглашая встать и выйти, — Ты!.. — он ткнул в Стрижайло, задержав на нем выпуклые, словно выдавленные из прорезей глаза. — Ты кто? Осетин? Русский? — спросил он.

— Зачем захватили людей? — спросил Стрижайло.

— Вы не люди, вы крысы. Людей в Чечне убивают, такие, как вы, крысы. Чего сидишь, выходи!..

Осторожно переступая через сидящих, стараясь на задеть провода, Стрижайло вышел на пустое место. Вместе с ним поднялось восемь мужчин, растерянных, понурых, стыдящихся своей беспомощности и пугливости.

— Туда, — однорукий указал на внутреннюю дверь. — Принести столы, стулья, разный шультуль-мультуль. Заложить окна. Бойницы оставить. Будем ваших ментов мочить! — и погнал их из зала.

ПОКИНУВ ЗАЛ, ОНИ ОКАЗАЛИСЬ НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ ШКОЛЫ, в длинном коридоре с рядом дверей, за которыми размещались классы. Из дверей то и дело появлялись тритоньи мундиры, боевики тянули провода, тащили свертки, продолжали минировать здание. Дверь в "учительскую" была приоткрыта. За столом, в полуобороте, сидел человек без маски, с круглой лобастой головой, крепким носом, холодными насупленными глазами. На его руках красовались щегольские кожаные перчатки без пальцев. На столе, стволом в разбитое окно, лежала снайперская винтовка. Боевик брал ее, прицеливался в окуляр, гладил спусковой крючок и, не сделав выстрела, возвращал винтовку на стол. Рядом стояли две женщины, обе в черном, с занавешенными лицами. Над пелериной, прикрывавшей нос и рот, виднелись глаза, длинные, блистающие, наполненные слезным блеском. У обоих в руках были пистолеты, белые холеные пальцы с маникюром сжимали вороненую сталь. Их талии уродливо охватывали пояса с набитыми карманами, из которых торчали провода, и казалось, — это их внутренности, цветные жилки вен и артерий, бандажи и катеторы. Красота и свежесть молодых глаз и уродство бандажей создавали впечатление патологии, которую болезненно отметил Стрижайло. Женщины что-то страстно и гневно говорили боевику за столом, видимо, по-вайнахски. Указывали пистолетами в сторону спортивного зала. Боевик хмуро слушал, иногда резко огрызался. Брал винтовку, целился и снова откладывал.

— Бабы детей жалеют. Наших детей не жалели, — однорукий конвоир растворил дверь в класс. — Крысы, работать!.. — толкнул стволом мужчину в белом костюме, в сиреневой рубашке и цыплячьего цвета галстуке. Еще недавно, собираясь на праздник, тот выглядел франтом. Теперь же костюм был замызган, волосы спутаны, на щеке виделась царапина. Они вошли в класс, примериваясь к тому, что бы могло послужить материалом для баррикад.

Класс был приготовлен к занятием, стены покрашены, на окнах цветы, аккуратные ряды учебных столов и стульев. На стенах, застекленные, в рамках, висели портреты писателей, — Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов. Хрестоматийные, знакомые лица воспринимались Стрижайло не как создатели великих творений, а как напоминание о школе, об уроках литературы, о преподавателе, похожем на разночинца, с костлявыми пальцами в фиолетовых чернилах. И в этот сентиментальный мир ворвалась свирепая, сокрушительная сила, испепеляя тонкие переживания и наивные чувства, делая портреты неуместными и нелепыми.

— Берем, — обратился к Стрижайло мужчина в белом костюме, хватаясь за край стола. — Бежать надо. Все равно всех убьют.

Стрижайло ухватился с другого конца. Пятясь, потянул стол из класса. Миную учительскую, где все еще спорили о чем-то женщины и боевик в перчатках, внесли стол в спортивный зал. Держа навесу, над головами сидящих, водрузили на подоконник, заслоняя плоскостью часть проема.

— Бежать надо, — повторил мужчина в белом, всматриваясь в окно. На дворе было пусто. Из-за угла соседнего дома выглядывали какие-то люди. Боевики из окон школы посылали короткие очереди, заставляя наблюдателей прятаться.

Другие мужчины затаскивали столы, сооружали баррикады в окнах, закладывая проемы книгами, которых было в изобилии в застекленных шкафах. Стрижайло прочитал на обложке — Новиков-Прибой, "Цусима". И опять болезненно изумился несоответствию двух миров, один из которых, беззащитный и утлый, был пронзен другим, остервенелым и жутким.

В зале, среди разместившихся на полу людей, сквозь детские плачи начинали раздаваться нежные курлыканья, переливы, музыкальные перезвоны. Это наигрывали свои мелодии мобильные телефоны. Видно, весть о захвате школы уже разнеслась по городу, и встревоженные жители искали своих близких. Женщина в сиреневой косынке извлекла из сумочки звонивший телефон, ткнула в клавишу, запричитала:

— Ой, Рима, это я, Лариса!.. Такой ужас!.. Нас захватили!... Не знаю, кто захватил!.. Гошечка рядом со мной!.. — она гладила по голове черноволосого бледного мальчика. — Да сделайте же вы что-нибудь!..

К ней подскочил боевик, вырвал телефон, швырнул на пол:

— Пулю в башку захотела, сука? Щенку твоему руку отрежу! — мальчик отшатнулся, беззвучно заплакал, дрожа губами. Слезы его ярили захватчика. — Заткнись, щенок! — больно ударил мальчика по уху, тот упал на грудь женщины, а она заслонила его своим полным локтем. — Всем слушать! — кричал боевик, воздев автомат. — У кого мобильники, кидайте на чистый пол!.. Даю пять минут!.. У кого найду мобильник, расстрел на месте! — пустил в потолок очередь, осыпая прах.

Из сидящей толпы полетели мобильные телефоны. Падали, скользили по полу. Боевик ногой подталкивал их в кучу. Их было много, маленьких, темных, напоминавших морские раковины. Перламутровые, глазированные, в кожаных чехольчиках, они продолжали звенеть, озарялись голубоватыми вспышками. Стрижайло вытащил свой мобильник, кинул в общую груду. Боевик подскочил к телефонам и стал их давить каблуками. Телефоны хрустели, как раздавленные ракушки, в каждой из которых погибал моллюск, излетала малая загубленная жизнь.

Боевик, давивший телефоны, давал выход кипящему бешенству, природой которого была опасность, возможная скорая смерть, абсолютная власть над толпой, раздражавшей его своими жалостливыми, скулящими звуками. Мальчик, которого он ударил, продолжал беззвучно плакать, бледный, жалкий, причиняя боевику страдание видом своей худой синеватой шеи. Его хотелось раздавить, как мобильную безделушку, чтобы треснули хрящики шеи и исчез источник раздражения.

— Заткнись! — боевик выдохнул из маски душную ненависть. — Заткнись, говорю! — вытянул сильную руку, приставил тяжелый ствол автомата к трясущейся голове ребенка. Рука дрожала, готовая нажать на спуск. Через зал, скользящим шагом, словно чернокрылая птица, кинулась к нему опоясанная взрывчаткой женщина. Приставила к его виску пистолет. Что-то визгливо выкрикнула. Так они стояли секунду, — боевик приставил автомат к детской голове, женщина, сверкая длинными злыми глазами, уперла пистолет в черную маску боевика. Тот отвел автомат, плюнул. Пошел прочь, невнятно ругаясь. Женщина качала головой, шла вдоль рядов, вглядываясь в детей, издавая странный звук тоскующей птицы. Казалось, ее лоно, опоясанное пластидом, жалобно откликалось на страданье детей.

Понукаемые безруким, Стрижайло и другие мужчины продолжали перетаскивать мебель для строительства баррикад. Вместе с франтом в белом наряде протащили ношу мимо учительской, где женщины продолжали что-то шумно втолковывать снайперу, бранились и спорили. Другие носильщики застряли в дверях, пытаясь протиснуть неудобный стол. Когда Стрижайло с напарником уже были в зале, в коридоре грохнули два взрыва. Тугая волна пролетела сквозь дверь, толкнула в грудь. Стрижайло выпустил стол, больно ударивший в ногу. Выглянул в коридор. Там висела пепельно-розоватая дымка, — гарь взрывчатки и кровавая роса. На стене были две огромные красные кляксы с прилипшей жижей. Красная слизь была на полу, потолке, разбрызгалась по всему коридору. Валялись обрывки мокрых черных одежд, женская туфля, в которой кровянела оторванная стопа. Бесформенные, словно попавшие под поезд, лежали груды костей и мяса. Пахло мясными рядами, где навалена парная говядина. В дверях учительской стоял снайпер. Руки в обрезанных перчатках сжимали крохотный пульт, которым он подорвал "шахидок". Тут же корчились на полу раненые носильщики. Один из них, усатый осетин, жалобно выл, поддерживая перебитую руку. Другой, одутловатый и лысый, лежал навзничь, мелко трясся, изо рта текла кровь.

— Чего вылупился, б.., — произнес снайпер беззлобно и тихо. — Хочешь, тебя подорву? — на его лобастом, в горном загаре лице блуждала улыбка блаженства. Стрижайло отпрянул обратно в зал, подсел к другим на пол.

Подумал, — прошло достаточно времени, чтобы о захвате узнали в городе. Уже бьют тревогу в милиции. Подтягивают солдат. Выезжают "бэтээры", неся на борту спецназ. Уже создан штаб, где генералы планируют штурм. Полетели шифровки в Москву, телефонные звонки Президенту. В новостных программах радио и телевидения появились сообщения о теракте, сбивчивые версии, подсчет террористов, заложников. Скоро к школе подтянутся боевые отряды, прогрохочут танки, раздастся рокочущий вопль мегафона, начнутся переговоры. И, быть может, удастся убедить террористов освободить детей, оставить в заложниках взрослых, и библейская бойня не состоится.

Так думал он, вслушиваясь в редкие очереди, которыми захватчики отгоняли зевак. Не было танков. Не было "альфы" в титановых шлемах. Не было мегафонов. "Силовики", которыми управлял Потрошков, и захватчики, совершившие налет по его указанию, были на равных. Встроены в план Потрошкова, получали команды из единой, непревзойденной в кошмарных замыслах головы, — готовили убийство детей.

Становилось жарко. Солнце широкими косыми потоками проливалось в зал, светило на сидящих людей, медленно перемещалось по детским головам, словно выжигало их. Дети просили пить. Матери накрывали детские головы носовыми платками, косынками. Обращались к захватчикам за разрешением пойти в туалет и напоить детей. В ответ раздавался рык, вытягивался в сторону просившей вороненый ствол автомата.

БОЕВИКИ НЕПРЕРЫВНО ПЕРЕМЕЩАЛИСЬ ПО ШКОЛЕ, устанавливали минные ловушки, обустраивали амбразуры у окон, переносили амуницию и взрывчатку. Взмокли, поснимали черные, обтягивающие головы маски, некоторые совлекли камуфлированные куртки, оставшись в майках. Стрижайло их мог рассмотреть. Это были молодые мужчины, сухощавые и подвижные, с наметанными взглядами и движениями спецов, умевших обращаться с оружием и зарядами. Действовали так, словно школа была им знакома. Все их действия были расписаны, подчинены продуманной схеме. Каждый имел свое место, свою работу. Их расовый тип отличался от черноволосых, сочных, волооких осетин. Они были худы, длиннолицы, рыжеватой масти, некоторые почти белесы, почти славянского вида. Изъяснялись между собой на непонятном горском наречии, к заложникам обращались по-русски, с характерным кавказским косноязычием. Они были ингуши или чеченцы, и у всех было похожее выражение лиц, — деятельное, озабоченное, направленное мимо страдающих заложников, к какой-то, им одним понятой цели, к которой они стремились, не желая видеть в заложников подобных им людей, а лишь необходимый и обременительный материал, который служит достижению цели. Так погонщики обращаются с коровьим стадом, направляя животных на бойню, уже не жалея, не скупясь на удары и окрики, торопя на заклание.

Стрижайло сидел на горячем свету, окруженный изнывающими от солнца детьми. Некоторые обморочно раскрыли рты, другие погрузились в сонную неподвижность, третьи вздрагивали, удерживая всхлипы. Тонко светился металлический тросик, пропущенный через весь зал, от одной баскетбольной корзины к другой. На равных расстояниях на тросике весели кульки, соединенные проводами. Повода опутывали заряды, подвешенные к корзинам, спускались вдоль стен к полу, змеились у плинтусов под окнами, среди сидящей толпы. Сходились все в одно место, где на стуле, один, восседал боевик, бритый наголо, носатый, с рыжей бородкой. Держал толстокожий ботинок на педали, напоминавшей автомобильный насос. Это был взрыватель, — нажатием башмака приводилась в действие вся система зарядов, способных превратить пространство зала в огненный ад.

Стрижайло услышал, как внутри школы прозвучали выстрелы. Сначала одиночные, затем очереди, и снова несколько одиночных. Появился боевик, которого Стрижайло окрестил "Однорукий". Без маски, с короткой, боксерской стрижкой, с лицом, на котором была смещена ось симметрии. Нос съехал на сторону, губа наплыла на губу, наискось проходил уродливый шрам. Следы одного большого ранения, унесшего руку, исказившего лицо, поселившего в злых зеленых глазах неисчезающую подозрительность и тревогу.

— Давай ко мне! — приказал он Стрижайло, подымая его с полу. — Слышь, двигай сюда! — отыскал он в толпе осетина в белом костюме. Погнал обоих из зала, толкая в спину стволом.

В школьном коридоре все так же стоял запах парного мяса, кровянели на стенах кляксы, прилипла слизь. Но останки женщин были убраны. В углу, накрытая брезентом, высилась груда, из-под грубой ткани на пол вытекал черный, густеющий ручей.

Дверь в учительскую была открыта. "Снайпер", — так окрестил Стрижайло боевика в учительской, — без куртки, в армейской зеленой майке, стоял и разговаривал по мобильнику.

— На х… мне ваш мэр — передаст!... Пусть сюда явятся два педераста Дзасохов и Зязиков, мы им в глаза посмотрим. Мы, б.., не шутки шутим. Через сорок минут пусть оба педераста прибудут. И никакого, б.., штурма, — здесь будет атомный взрыв! — захлопнул створку телефона, удовлетворенно улыбнулся. Стрижайло заметил на столе, где лежала винтовка, рядом с букетом цветов, — маленький пульт с кнопкой, — тот, которым были взорваны женщины.

— Давай, козлы, шевелись, — "Однорукий" указывал автоматом на дверь, ведущую в класс. У порога лежали два осетина, которых накрыла взрывная волна. Усатый, с перебитой рукой, и лысый, одутловатый, с окровавленным ртом. Оба были мертвы. Во лбах чернели пулевые отверстия, под затылками блестели лужи, красные, как компот. В классной комнате у стены, завалившись, лежали другие четыре носильщики. По стене была прочерчена дырчатая бахрома от пуль. Стекали мазки крови. Из застекленных рам воодушевленно, вдохновенно смотрели — Пушкин с бакенбардами, Толстой с патриархальной бородой, Чехов пенсне и галстуке-бабочке, Достоевский с запавшими висками. Они не замечали происшедшего, были погружены в "разумное, доброе, вечное", ради чего их принесли в этот солнечный класс. И это усиливало ужас случившегося, перемещало его в область помешательства.

— Зачем убили? — спросил конвоира осетин в белом.

— Любопытный, да? Федералы должны узнать, что мы не в нарды играть приехали. Наши женщины уже в раю с Аллахом. А ваши мужики с дохлыми крысами на помойке. Тащите их на второй этаж и выкидывайте на х… из окон.

Окна первого этажа были зарешечены, и тела можно было выкинуть лишь чрез окна второго этажа, свободные от решеток.

Стрижайло наклонился над молодым красивым мужчиной, у которого в приоткрытых губах сиял золотой зуб. Ухватил за мускулистую волосатую руку с часами, продолжавшими идти уже двадцать минут, после того как их хозяин умер. Рука была теплой, эластичной в плече. Но когда Стрижайло потянул, голова стала откидываться, из-под спины обильно полилась кровь, так что Стрижайло едва успел отскочить, чтобы ручей не запачкал туфлю.

— Не так, — произнес напарник. — Станем, как мясники, — он осмотрел свой белый костюм, представляя белую ткань, залитую кровью, — Надо дверь снять с петель. Будут носилки.

Вдвоем, не без усилий, они сняли с петель дверь, на которой была табличка "4-А класс". Положили на пол рядом с убитыми. Переволокли мужчину с золотой фиксой, так что спина его закрыла табличку. Конвоир с любопытством наблюдал за ними, не мешал, не понукал. Видно, ему было интересно, сумеют ли они перенести тела, не испачкавшись кровью.

— Берись! — сказал напарник. Он впереди, Стрижайло сзади, — подняли тяжелую ношу, держась за углы, понесли. Убитый чуть колыхался при движении. Из него на дверь продолжала натекать кровь. Пролилась на пол, оставляя дорожку капель.

Ступая по лестнице, Стрижайло приподнимал свой край носилок, чтобы тело не соскользнуло. Боялся, что накопившаяся под спиной кровь разом хлынет на него.

На втором этаже они внесли убитого в класс, — точное подобие первого. Лишь на стенах висели портреты знаменитых ученых, — Ломоносов с кудряшками, Мичурин в мягкой шляпе, Павлов в маленьких очках, Курчатов с холеной бородой. Все они многозначительно, едва ли ни с одобрением, смотрели как появляются визитеры, — опускают дверь с мертвецом на ученический стол, открывают окно.

СО ВТОРОГО ЭТАЖА БЫЛ ВИДЕН ПУСТОЙ ШКОЛЬНЫЙ ДВОР, на котором лежали оброненные букеты. Железнодорожная насыпь с зелеными касками солдат, осторожно выглядывающих. Улица, по которой на огромной скорости промчался военный "джип". Какие-то гражданские, возбужденные люди, вооруженные, перебегавшие, представлявшие собой отличную мишень.

Стрижайло стоял у окна, вдыхая горячий воздух, не прячась, напоказ, ожидая, что из-за насыпи ударит короткая вспышка, и прилетевшая пуля погасит этот слепящий свет, сухое поблескивание двора с букетами, все пережитое в эти несколько ужасающих часов, избавит от неминуемого, предстоящего кошмара, в который, как в воронку, всасывается вся его яркая, неистовая, не имеющая объяснения жизнь.

— Что выставился, козел! — окрикнул его "Однорукий". — Давай, вали жмурика!

С напарником Стрижало приподняли со стола дверь, положили одним концом на подоконник. Двинули из окна. Приподняли другой край. Мертвец мягко соскользнул, шлепнулся о землю, издав резиновый звук. Дверь была пустой. На ней открылась табличка "4-А класс", розовая и мокрая. По наклону, на улицу продолжали сбегать две резвые красные струйки.

— Они нас тоже убьют, — произнес осетин, когда они спускались на первый этаж. — Или бежать сейчас, или они нас кончат.

То же самое они проделали со вторым убитым, маленьким, коротконогим толстячком, у которого из-под рубахи выглядывая волосатый живот с пупком, а на расстегнутой груди висела нетолстая золотая цепь. Внесли на второй этаж. Стрижайло заметил, что люди в отдалении наблюдают за ним, указывают руками.

Второй мертвец упал вслед за первым, издав похожий, гуттаперчевый звук. Теперь они лежали у стены, один на другом, в нелепых позах. Стрижайло, вместо страха и отвращения, испытал недоумение, — еще два дня назад он был в своей великолепной квартире, наливал себе в толстый стакан золотистый виски, ставил в проигрыватель диск с любимым Скарлатти. Фортепьяно в сочетании с легким опьянением вызывала световые галлюцинации, — бег солнца по воде. А теперь он — член похоронной команды, и у стоящего рядом с ним осетина на белом пиджаке пятно брусничного цвета.

-— Надо прыгать. Не высоко. На мужиков приземлимся нормально. Иначе кончат обоих, — произнес осетин, когда они спускались по лестнице и конвоир приотстал.

Они перенесли еще троих, вываливая их в окно, как кули. Люди снаружи ждали их появления. Кто-то смотрел в бинокль, — Стрижайло заметил две колючие белые вспышки.

Когда, уставшие, они подымали наверх последнего мертвеца, лысого, сначала контуженного, а потом добитого боевиками, осетин сказал:

— Ты как хочешь, я буду прыгать. Может, и не убьют. А здесь и так замочат.

Стрижайло подумал, что напарник прав. Второй этаж был весьма высок, но падение могла смягчить гора мертвецов. А там, виляя, уклоняясь от выстрелов, можно кинуться за угол, взобраться на насыпь, укрыться среди солдат, которые станут стрелять, прикрывая беглецов. Но что-то мешало решиться. Тот огромный, наполненный детьми и женщинами зал, от которого исходила таинственная гравитация боли. Он не мог ее одолеть, был ею затянут, — уже тогда, когда торопился по вечерней Москве на поезд полный предчувствий. Ехал в вагоне среди лесов и равнин, приближаясь к загадочной зоне. Катил на такси, вовлекаемый в незримый поток, рассматривая южные домики. Бежал по двору, сметаемый стрельбой и криками. Всасывался в зал, мешаясь с безумной толпой. Эта гравитация боли не пускала его, принуждала остаться. Он не ответил осетину.

Они поднялись на второй этаж. Под одобрительными взорами знаменитых ученых затащили на подоконник край двери, где торчали ноги в заостренных туфлях и сиреневых нелепых носках. Конвоир отвлекся, — прислонил к стене автомат, что-то доставал из кармана единственной рукой. Дверь наклонилась, сбрасывая вниз рыхлое тело. И следом на подоконник вскочил осетин, мелькнули обтянутые белыми штанами ягодицы, и он провалился вниз. Было слышно, как что-то хлюпнуло. Не подходя близко, Стрижайло видел, как бегущий появился на пустом дворе, пересекал его прытким бегом. Однорукий схватил автомат, оттолкнул Стрижайло, стал бить с руки вслед беглецу, подымая вокруг солнечные фонтанчики пыли. Промахивался. Белый костюм мелькнул на зеленой насыпи и исчез. Несколько выстрелов прозвучало издалека, пули проверещали высоко над крышей.

-— Бежать хотел, крыса! — охранник приставил горячий ствол автомата к горлу Стрижайло. Рваные губы его тряслись, шрам наполнился свекольно-фиолетовым цветом. — С пулей в башке побежишь!

— Оставь его, — раздался голос в дверях. Там стоял "Снайпер", в перчатках, спокойный, ироничный. — Один сбежал, хорошо. Пусть федералам расскажет, сколько у нас их баб и щенков. А то уже врать начинают. Говорят по телевизору — сто тридцать шесть заложников. А тысячу не хотите, собаки?

"Однорукий" убрал автомат. Матерясь, отвел Стрижайло в зал, пихнул в скопление заложников.

Он снова сидел в толпе, среди непрерывного шевеления, плачей и возгласов, окруженный множеством голов, на которые лилось одуряющее, жгучее солнце. Было ощущение, что он оказался среди библейского племени, которое изгнали с насиженных мест, ввергнули в пустыню, где оно изнемогает от жажды и пекла. Опустилось, обессиленное, на бархан, в ожидании мучительной смерти. Еще возникало ощущение перрона, во время войны и нашествия, где множество беженцев, обездоленных детей и женщин, ждут эшелон, не веря, что он придет, обреченно всматриваясь в накаленную до блеска колею.

Боевики менялись у амбразур, поправляли непрочные баррикады. Менялся и тот, кто контролировал все, соединенные проводами заряды, держал стопу на педали взрывателя. Лысого, с бугристой головой и толстым затылком, сменил щуплый, почти юнец, с бегающим взглядом и рыжеватыми усиками.

Заложники страдали от жажды, от невозможности пойти в туалет. Женщины упрашивали конвоиров позволить им встать и выйти, показывали на плачущих детей. Их грубо обрывали, грозили автоматом, некоторых, пытавшихся встать, толкали на место ногой. Наконец, "Снайпер", выглядевший главным начальником, распорядился отводить заложников небольшими группами в глухую, без окон, раздевалку, где им позволялось под присмотром конвоиров совершать мучительное действо. Когда туда, наконец, был отведен Стрижайло, все уже было залито мочой, покрыто испражнениями. Было невозможно дышать. Женщины, с которыми его отвели в раздевалку, не глядя на Стрижайло, приседали, громко журчали и булькали. Возвращались в зал, оставляя на полу мокрые следы.

В груде мобильников, на которых потоптался конвоир, время от времени начинал звонить уцелевший телефон. К нему тотчас подбегал террорист, давил башмаком, добивал подранка. Гасил голубоватое зеркальце, огоньки светящихся кнопок. Стрижайло показалось, что он слышит свой телефон, — несколько фраз сентиментальной неаполитанской мелодии. Кто-то разыскивал его в мироздании. Конвоир, в пятнистых брюках, в рубахе с мокрыми подмышками, подошел и ударом каблука оборвал этот неопознанный зов.

Ближе к вечеру, когда солнце исчезло и небо закрыла туча, на дворе перед спортивным залом загудел мегафон. Лающие, рокочущие звуки катились в душном воздухе, проникали в зал, создавая неразборчивое эхо. Это было неожиданно. Было свидетельством того, что снаружи о них знают и думают, ищут с ними связь, желают помочь.

Стрижайло в металлическом рокоте различал отдельные фразы:

— Доставить гуманитарную помощь... Детей и женщин... Питьевую воду и продовольствие... Хорошо известный доктор Рашаль...

В зал пришел "Снайпер", держа возле уха мобильник. Не высовываясь, не подходя к окну, выглядывал во двор, слушал вибрирующие звуки.

— Какого х… ты прислал матюгальник? — услышал Стрижайло, — Я тебе сказал, никаких переговоров с педерастами. На х… мне этот жид из Москвы? Давай Дзасохова и Зязикова. Они что, перебздели? Предупреждаю, здесь будет гора трупов! — отключил телефон. Смотрел на заложников блуждающими, незлыми глазами, словно любовался доставшимся ему богатством.

Мегафон умолк. Непрерывное голошение в зале не позволяло слышать звуки снаружи. Лишь иногда гудел автомобильный двигатель, или слышался стук проходящего по насыпи поезда, или звенел пролетавший в стороне самолет.

Он увидел, как террорист извлек из кармана штанов легкий, из зеленого шелка, платок. Расстелил на свободном пространстве, под металлическим тросиком с висящей бомбой. Положил автомат. Опустился на колени и стал совершать намаз, — застывал, заслоняя ладонями лицо. Стремительно падал вниз, касаясь платка лбом. Замирал в благоговейном поклоне. Вновь распрямлялся, закрыв глаза. Что-то беззвучно шептал, заслоняя лицо ладонями. В толпе молились заложницы. Снимали с груди ладанки и серебряные крестики. Целовали, воздевая мокрые от слез глаза. Возносили молитвы, принуждая молиться детей. Стрижайло казалось, что на небесах существуют два разных бога. Один в чалме, в бархатном зеленом халате, величественный, как Верховный муфтий. Другой — в золоченой митре, белобородый, в сияющей ризе, как патриарх. К обоим возносятся молитвы. Боги выслушивают их, степенно обдумывают. Обращаются один к другому. О чем-то благожелательно переговариваются. Космос поделен между божествами, и каждый управляет своим участком, — дарил избавления, обрушивает гнев. Ведет переговоры с соседним богом, достигая компромисса, стараясь не допускать между собою конфликта.

ИЗНЫВАЯ ОТ ЖАЖДЫ, ОБЕССИЛИВ ОТ ГНЕТУЩИХ ПЕРЕЖИВАНИЙ, Стрижайло осматривал сидящих рядом людей. Молодой мужчина с синеватой щетиной тоскливо водил глазами, прижимал к себе двух детей, мальчика и девочку. Обнимая их худенькие плечи, чувствуя свою вину и беспомощность, а те доверчиво и страстно жались к отцу. Прямая в спине, худая женщина, по виду, учительница, собрала вокруг себя старшеклассниц и что-то им тихо нашептывала. Девушки сбросили от жары блузки и платья, остались в трусах и лифчиках, были похожи на пляжных красоток, и одна из них слегка улыбалась. Крупная, пышная женщина с заплаканным лицом обнажила смуглую грудь и кормила младенца, придерживая двумя пальцами смуглый сосок.

Внезапно, поодаль, Стрижайло углядел маленького мальчика. Тот расстегнул пиджачок, сдвинул на сторону аккуратный маленький галстук, старался поймать дующие из разбитого окна ветерки. Рядом лежал большой портфель, и на нем желтела аппликация, — смешной утенок с раскрытым клювом. Это был тот самый мальчик, который странно был явлен ему в Москве, как предвестник несчастья. Другой таинственный знак, — старик с наградными колодками, — где-то немощно лежал, невидный в густой толпе. Женщину с искусственной мальвой он не заметил среди заложников.

Стрижайло и мальчик встретились глазами. Его поразило детское лицо, — бледное, нежное, с приподнятыми изумленно бровями и большим чистым лбом, оно выражало недоумение. Словно он не понимал, кому понадобилось причинять ему страдание. Где дорогие и милые люди, которые еще недавно окружали его нежностью и любовью, снаряжали торжественно в школу, повязывали, словно взрослому, галстук, укладывали в кожаный, пахнущий вкусно портфель нарядные книжки, целовали, горделиво вели по улице. Теперь этих милых людей не было рядом. Все ужасало и мучило, пугало непосильными для детского разума страхами.

Стрижайло вдруг показалось, что мальчик похож на него, — того, наивного, болезненно — робкого, кого любила и лелеяла бабушка и кого запечатлела детская фотография. Стена их дома на Палихе, бабушка с обожающим, чудным лицом, и худенький мальчик, испуганный и напряженный.

Стрижайло издалека улыбнулся мальчику. Тот благодарно улыбнулся в ответ. Они обменялись молчаливыми улыбками, установили между собой немую близость. Стрижайло не мог понять, он ли своей улыбкой утешает и поддерживает мальчика, или тот, улыбнувшись, возвращает Стрижайло стойкость и надежду на избавление.

Быстро темнело. Туча, застлавшая небо, была окрашена снизу оранжевой зарей, от которой стены зала приобрели медные отсветы. Множество людей, притулившихся на полу, полуобнаженных, с распущенными волосами, казались первохристианами, которых гонители поместили в сердцевину медного быка, — уже было сложено кострище, медь начинала накаляться. Металлический трос с зарядами, баскетбольные корзины с укрепленными бомбами отливали жестокой краснотой, не меркнущей в сумерках.

Люди, изведенные за день, томимые жаждой, ложились на пол, прижимали к себе детей. Казалось, в темноте укладывается и горестно вздыхает огромное измученное существо, быть может, корова в последнюю ночь перед бойней. Стрижайло смотрел, как расплываются в сумерках мутно-белые лица, чувствовал вокруг себя множество теплых, полуобнаженных тел, от которых исходили волны тревоги. Где-то близко, положив под голову портфельчик, прилег мальчик, мысль о котором рождала в Стрижайло болезненную нежность и сострадание.

Боевики затихли у бойниц. Сквозь приоткрытую дверь слышались их голоса, светился огонек сигареты.

Он лежал на полу, засунув под голову локоть, и разум его, потрясенный дневными переживаниями, получил, наконец, возможность объять происшедшее в целом. Обнаружить в жестоком хаосе скрытую логику. Логика заключалась в том, что это он, Стрижайло, был повинен в случившемся. Его неуемный темперамент, необузданное творчество, гениальная страсть к аттракционам и мистификациям запустили кромешный план. Казавшийся вначале политическим спектаклем, план превратился в финале в языческую гекатомбу, жертвоприношение жестокому богу, чудовищный религиозный акт. С того далекого дня, когда в гольфклубе "Морской конек" он встретился с Потрошковым и получил от него лестное предложение, он шаг за шагом продвигался в анфиладе расширявшихся проектов и замыслов. Включал в них все новые идеи, испепелял репутации и судьбы, достигал ошеломляющих результатов. Разгром компартии Дышлова и близких ему соратников. Свержение Маковского и разорение его "нефтяной империи". Лукавый обман Верхарна с его последующим убийством. Грандиозный аттракцион думских выборов, похожих на карусель, где верхом на жирафах, верблюдах и жабах мчались по кругу кумиры и герои толпы, падая поочередно в грязную жижу, и он, Стрижайло, хохотал при каждом падении. Президентские выборы — смесь крови и патоки, в которых мазали себя карикатурные лидеры на потеху публике, и жуткий пожар Манежа, в отблесках которого обреченно ступал по брусчатке маленький человечек. Все это мчалось, расширялось, захватывало все новые пласты и объемы. Пока ни превратилось в обезумившую толпу детей и женщин, среди которых бежал он сам, подгоняемый пулями, помраченный творец и художник.

Вслед за первым открытием его посетило второе. Все, что творилось в зале, задумано "духами тьмы" исключительно для того, чтобы вернуть свою власть над ним. Изгнанные из души божественным старцем, застигнутые врасплох ангелами света, они опомнились и возжелали вернуться. Чудовищный змей, изошедший из него и канувший в озере, не пропал бесследно, а вновь явился. Протиснул в зал глянцевитое могучее туловище. Стремился в обитель, откуда был изгнан, — в его, Стрижайло, душу. Боевики несли в себе все признаки "духов", — та же злая энергичность, дружная согласованность во зле, преуспевание в причинении боли. Иногда вместо лиц у них обнаруживались заостренные, мохнатые мордочки с чернильными выпуклыми глазами, под камуфляжем угадывалась бархатистая шерсть, руки, сжимавшие автоматы, превращались в косматые лапки с костяными загнутыми коготками. Их предводитель "Снайпер" был типичный нетопырь, что многие годы провел в душе Стрижайло, в области между горлом и грудной клеткой, и покинул обжитое место с диким визгом ошпаренной твари. Змей опоясал спортивный зал удушающим кольцом, которое совпадало со жгутами проводов, натянутым тросиком, обернутыми в целлофан взрывными устройствами. Мускулистое туловище и чешуйчатый хвост пролегли среди несчастных детей и женщин, костяная узколобая голова с рубиновыми глазками почти смыкалась со зловонным хвостом. Между ними оставался зазор — небольшое пространство внутри педали-взрывателя, на который наступила стопа террориста. Захват заложников, мучение тысячи людей были поводом для "духов" вновь вселиться в Стрижайло. Вернуть утерянное могущество. Превратить Стрижайло в орудие сатанинского творчества.

Так думал он, лежа на полу, слыша снаружи высокие, глухие раскаты приближавшейся грозы. Было темно и душно. Где-то рядом, среди скопившихся тел, ребенок жалобно произнес:

— Мамочка, пить...

И в ответ — шепчущий, дрожащий голос:

— Потерпи, Ларисочка, утром будет водичка...

Его вдруг посетила ослепительная догадка. Все, происходящее вокруг, — мнимость, оптический обман. Наваждение, когда волнуемые слои атмосферы преломляют световые лучи и возникает оптика странных видений, несуществующих миражей. Точно так же потревоженное сознание преломляет исчезнувшее прошлое, привносит его в настоящее, наполняя библейскими сновидениями, античными образами. Все это не более, чем странная линза, искривляющая время. Разум успокоится, линза растает, и пугающая мнимость сменится привычной реальностью. Он очнется в своем уютном доме, где задремал на диване, глаза увидят красивый, полный книг шкаф, китайскую вазу с аистами, бронзовую танцовщицу из буддийского храма, картину художника Дубоссарского, напоминающую громадный лубок, и он станет вспоминать загадочное, посетившее его сновидение.

У самого лица протопал башмак террориста. Щека ощутила вибрацию пола, а ноздри уловили зловонье потной ноги. Мнимой была надежда на мнимость. Реальной была адская, им самим сконструированная реальность.

Эта реальность была грандиозна. Соизмерима с моментом происхождения жизни. С переходом от растений к животным. С выходом рыб на сушу. С исчезновением динозавров. С возникновением из приматов человека. Жизнь, видоизменяясь, достигла пограничной черты, за которой начинался качественно новый период. "Перекодирование" мира, о котором говорил Потрошков, завершало то человечество, к которому принадлежала "Илиада", Евангелие, открытие Колумбом Америки, победа над фашизмом, выход Гагарина в Космос. Все это оставалось в прошлом. На смену устаревшему, архаическому человечеству являлось новое, порывающее с категорией "человечности". Задуманное избиение было направлено в матку "человечности", где соединялись мать и дитя, человеческий род и любовь, познание и благо, вера и богооткровение. Готовое совершиться имело целью разорвать пуповину, связывающую человека с Христом. Оторвать человека от категорий добра и ввергнуть в новое, без Христа, бытие, основы которого уже созданы в секретной лаборатории Потрошкова. Этот отказ от "человечности", разрыв пуповины, предполагавший кровавый ужас, совершался в присутствии Стрижайло, благодаря его деянием, почти что его руками.

Эта мысль была непосильна, как непосильна мысль о бесконечности Вселенной. Однако она повлекла за собой иную, вдохновенную. Смысл его появления здесь — в том, чтобы не дать совершиться "перекодированию". Среди предстоящего ужаса и пролития крови не утратить "человечности". Защитить в себе Христа. Не Христос в своем безграничном могуществе защитит его от безумного мира. А он защитит Христа, поместив в свое сердце в момент, когда кругом будет литься кровь, и жестокие воины станут искать среди изрезанных трупов святого младенца. Не найдут в глубине его любящего верного сердца.

Это открытие было восхитительным. Возвращало всю полноту смысла. Делало его героем, чей удел — божественный подвиг, который и должен стать искуплением всех былых грехов. Дивный старец спас его душу, не оговаривая это спасение никакой благодарностью. Но благодарностью за спасение станет героический подвиг, — спасение Христа, сбережение спасенного Христом человечества.

С этой ошеломляющей мыслью, объяснявшей весь ход мировой истории, Стрижайло уснул.

Проснулся от грохота, треска. В окне полыхали молнии. Туча вспыхивала косматыми синими клубами. Дул резкий, мокрый ветер. Во время вспышек окно блестело множеством водяных струй. До лица долетали брызги. Люди проснулись, подымали головы, хватали пересохшими губами влажные сквозняки. Напоминали огромное лежбище моржей, где самки, окруженные детенышами, подымали тревожно головы. Ливень перехлестывал подоконник, мочил пол. От окна в зал натекал плоский ручей, который во время молний дергался ртутью. Люди подползали к ручью, жадно припадали губами. Вода быстро таяла. Так у водопоя скапливаются изнывающие от жажды животные, хватают языками драгоценную влагу. Ручей приблизился к Стрижайло. Мальчик, лежащий рядом, проснулся, потянулся к воде. Стрижайло уступил ему место. Мальчик подполз к ручью, припал маленькими губами к плоской, растекавшейся воде и стал пить. Стрижайло испытывал к нему отцовскую нежность, мучительную любовь. Смотрел, как он пьет.

ПРОСНУЛСЯ В ВООДУШЕВЛЕНИИ, ИСПОЛНЕННЫЙ МЕССИАНСТВА. За окном с осколками выбитого стекла было солнечно, с утра начинало припекать. От ночного ливня не осталось следа. Водяной ручей на полу был выпит. Люди вокруг, искавшие следы ночной влаги, напоминали животных на краю высохшего водоема. Его мессианство заключалось в сбережении "человечности", как признака, позволяющего людям называться людьми. Посвященный в мистическую тайну "перекодирования" истории, он один мог взять на себя миссию спасителя, — не поддаться ужасному параличу и не позволить другим впасть в безвольную духовную немочь. Окружавшие его люди были племенем, идущим по безводной пустыне, а он был их пастырь, ведущий соплеменников в обетованную землю. Так думал он о себе, испытывая мучительную жажду, стараясь телесную муку одуховторить сознанием подвига.

Толпа, изнемогая, шевелилась, издавала непрерывный тягучий стон. Стрижайло чувствовал, как томится и мучается жизнь, как испаряется из нее драгоценная влага, как иссыхают тела, становясь тоньше и немочней. Носы у людей заострились, губы обесцветились и покрылись серой коростой. Глаза лихорадочно блестели. И повсюду слышалось: "Пи — и — и — ить". Этот звук напоминал тоскливый крик птицы, у которой разорили гнездо. Было невыносимо ощущать страдание стольких людей, медленную гибель детей и женщин.

По залу расхаживал молодой боевик, коротко стриженный, с рыжеватой челкой и зелеными насмешливыми глазами. Держал наперевес тяжелый автомат. К нему протягивались умоляющие руки, и очередная мать просила:

— Разреши сходить в умывальник... Ребенок погибнет...

Тот улыбался, не злобно, а скорее приветливо отвечал:

— Пусть подыхает.

Мальчик, которого Стрижайло ночью поил из ручья, смотрел черными вопрошающими глазами. Уверовал в то, что избавление может прийти от большого, незнакомого человека, уступившего ему место у водопоя.

— Как тебя зовут? — спросил Стрижайло мальчика.

— Руслан.

Имя прозвучало, как из чудесной пушкинской сказки, вызвав у Стрижайло нежность и обожание. И он вдруг сладостно, с прозрением блаженного, подумал, что это его сын.

Явился из "иной жизни", где когда-то они были вместе, окруженные картинами рая, от которых осталась память неясного восхитительного сновидения. Он не мог объяснить, где и каким был этот неправдоподобный рай, как черноглазый мальчик перенесся из одного времени в другое, как оказался в этом удручающем скоплении несчастных. Но был убежден, что это его сын, его появление неслучайно, означает, что здесь, в заминированном зале, сойдутся, наконец, две жизни, — "та" и "эта". Осторожно, с благоговением протянул руку. Погладил мальчика по блестящим волосам. Тот благодарно, радостно поднял на него маленькое, истомленное лицо.

НА ВТОРЫЕ СУТКИ ПЛЕНА ЗАЛОЖНИКИ БЫЛИ ОБЕЗВОЖЕНЫ, все реже подымались с мест и уходили в темную раздевалку, откуда начинало тянуть теплым смрадом. Но те, кто забирал детей и скрывался в импровизированном туалете, возвращались оттуда с пластиковыми бутылками, в которых желтела жидкость. Сначала Стрижайло удивился, откуда в бутылках напиток, но потом, с болезненным изумлением, догадался, что это моча. Бутылку пускали по рукам, измученные жаждой дети пили, словно это была прохладная фанта. Не хотели расставаться с бутылкой, и тогда приходилось ее отбирать у ребенка, и он начинал плакать.

Стрижайло догадывался, что вокруг захваченной школы стянуты войска, создано оцепление, ведутся хитросплетения переговоров, бушует истерика на радио и телевидении. Множество возбужденных, эксцентричных политиков стремятся сюда, чтобы перед телекамерами и солдатскими цепями продемонстрировать свою жертвенность, народолюбие, беззаветное служение людям. И среди этих истерических воплей и отталкивающих безумств свершается задуманный Потрошковым план, требующий того, чтобы этих безумств было больше, истерика нарастала, а захваченные в плен дети и женщины испытывали все больше мучений.

К полудню, когда жара стала невыносимой и многие, почти раздетые, прижимались к полу, обморочно дышали открытыми ртами, словно рыбы в иссыхающем пруду, — за окнами вновь зарокотал мегафон.

— Груз гуманитарной помощи... Вода и детское питание... Международных организаций... Пропустить на территорию школы...

На эти металлические звуки, доносящиеся из чрева железного робота, вышел "Снайпер". В руке его был мобильник:

— Убери "матюгальник", понял?.. Раздолбаю из гранатомета... Если пошлешь этих московских пидеров, уложу их прямо на дворе... Ты знаешь мое требование — ко мне Президента России... Пусть берет президентский самолет и п...рит сюда... В противном случае, к вечеру перестреляю половину заложников... Не надо им никакой воды и питания... Они объявили сухую голодовку и требуют приезда Президента...

Он захлопнул шкатулочку телефона и насмешливо оглядел лежбище страдающих людей. И это не была насмешка садиста, а ирония профессионала, превосходящего в своем мастерстве растерянных дилетантов.

Стрижайло чувствовал, как высыхает его тело, как испаряются бесчисленные частицы влаги, и от умерших клеток остаются сухие оболочки. Каждая клетка, умирая, источала корпускулу страдания. Казалось, высыхают глаза, спекаются внутренности, истлевают легкие, из обугленного рта вырывается синий огонь, и скоро он превратится в плоский, обтянутый кожей скелет, один из тех, что оставляет за собой бредущее по барханам племя. Но чем невыносимей была плотская мука, тем восторженней становился дух. Словно жар порождал просветленный бред, в котором сияло посетившее его ночью прозрение. Он — пастырь, разделяет со своим народом мученическую судьбу. В глубине любящего сердца прячет Христа — не выдает мучителям, спасает Спасителя, сберегает его от второго распятия.

В этом просветленном бреду становилось несомненным, что рядом с ним находится сын, чудесным образом перенесенный из "иной жизни" в "эту". С этим чудесным перенесением кончилась двойственность его бытия, две их жизни встретились на перепутье истории, вместе, отец и сын, совершают вселенский подвиг.

Осторожно, чтобы не спугнуть это похожее на молитву знание, он обратился к мальчику:

— Пить хочется, правда?

— Да, — кивнул мальчик, облизав пересохшие губы, и на его тонкой шее страдальчески вздулась синяя жилка.

— Сейчас бы к нашему ручью пойти, под гору. Там вода чистая, сладкая, прозрачная. Каждый камушек виден.

— К какому ручью? — спросил мальчик, подымая большие, черные, окруженные длинными ресницами глаза.

— Или к колодцу. Помнишь, как пошли ночью, достали ведро, а оно полно звезд? Вода в ведре чуть колышется, звезды плещутся, а мы любуемся. Мама сказала: нельзя пить студеную воду, горло заболит. А я сказал: если со звездами пить, не заболит. Мы выпили, и не заболело. Ты помнишь?

— Не помню. — Мальчик серьезно смотрел на него, и эти вопрошающие темные глаза казались прекрасными, ненаглядными и родными.

— А как мы летом шли по лугу, и он был весь в цветах, и когда подходили к кусту, — такой чудесный куст, весь перевит вьюнками, — из него вылетел коростель. Большой, красный, ноги висят, крылья хлопают суматошно, и ты закричал: "Птица!.. Птица!.." Помнишь?

Мальчик внимательно вглядывался — не в лицо Стрижайло, а в тот летний сказочный луг, по которому, окруженные бабочками, шмелями, сладкой пыльцой, шли три любящих друг друга человека, смотрели, как летит над травами красная, с коричневыми крыльями птица, падает в далекие цветы.

— Помню, — сказал мальчик, и глаза его слабо дрогнули, словно увидели восхитительный мир, куда уводил его из этого страшного зала большой, светловолосый человек, уступивший ему ночью драгоценный глоток воды.

— Вот и вспомнил, и слава Богу! — восхитился Стрижайло. — А помнишь, как мы взяли дровяные санки, я посадил вас с мамой и тянул по мокрому снегу? Все блестело, сочилось, под полозьями бежала вода, а мама слепила мокрый снежок и кинула мне в спину?

— Помню, — кивнул мальчик.

— Мы снова туда вернемся. Санки старые, я их подправлю, и мы с тобой поедем в лес за дровами, и я покажу тебе барсучью нору.

— Это где? — спросил мальчик, и казалось, на его бледном худеньком личике слабо процвел румянец.

Стрижайло испытал к нему такую отцовскую нежность, береженье, благодарность за избавление от свирепой безысходности мира, что захотелось прижать сына к груди и опять оказаться в райском краю, где было им так хорошо.

— А помнишь, наша береза морозным утром, словно ослепительная хрустальная люстра, и мы стояли под ней, и нам на лицо осыпалась прозрачная сияющая роса? — говорил он, окружая сына той божественной красотой, которая одна способна спасти обезумивший, готовый погибнуть мир. — Наше поле в сверкающих метелях, по которому шли на красных охотничьих лыжах, пересекая заячьи и лисьи следы, и ты подцепил ладонями наст, показал мне отпечаток лисьей стопы, лежащий у тебя на ладонях... И то лесное болото, в котором живет седой задумчивый лось, и когда мы осенью в моросящем дожде подошли к болоту, из него навстречу вышли лось и золотистый тонконогий лосенок... И та чудесная просека, зимой заваленная снегом, с тяжелыми обледенелыми елями, а летом вся в цветах, то в желтых, то в белых, то в синих. Каждый раз, когда мы появлялись на просеке, над нами пролетала бирюзовая сойка, окруженная розоватым сиянием... Деревенская бабка, по прозвищу "Девятый дьявол", с виду похожая на Бабу Ягу, а на деле смешливая, добрая. Поманила тебя и угостила домашним пирогом с яблоками, который тебе очень понравился...

— Пирог был с урюком, — сказал мальчик, — и с абрикосами.

— Да, да, с абрикосами, — согласился Стрижайло, ликуя от того, что память сына была острей, чем у него, удерживала множество забытых подробностей. — А помнишь, как ночью пришли к реке и спустили на нее выточенную из полена ладью, на которой горели три свечи, — ты, мама и я? Ладья медленно плыла по течению, скрывалась за поворотом, где слабо светился воздух, и оттуда взлетела проснувшаяся дикая утка?.. А помнишь наш Новый год, когда ты был совсем еще маленький. Мама сказала, что сейчас придет Дед Мороз, принесет подарки. Мы вышли на дорогу встречать деда Мороза. Небо было волшебным, со множеством лун и светил, оранжевых, зеленых и синих. Над дорогой стояла высокая, с серебристым хвостом звезда. Казалось, она плывет, и под этой звездой по дороге шел Дед Мороз — с посохом, с развеянной бородой, с сумой за плечами, опоясанный радужным ремешком. Нес тебе волшебный подарок... Помнишь, сын?

— Помню, — ответил мальчик и положил ему голову на грудь. Так они и сидели, обнявшись.

Стрижайло вернулся из своего сладостного забытья, услышав топот ботинок. Боевики выбегали в зал, становились у выхода с автоматами наготове. Стрелки у бойниц оживились, высматривали сектор обстрела. Снаружи воздух наполнился железной вибрацией, в которой стали возникать неразборчивые слова, словно их с трудом и неполностью произносили металлические губы:

— Обеспечить безопасность... В ответ на ваши требования... Бывший Президент Ингушетии... Обеспечить неприкосновенность...

В ЗАЛ ИЗ ПОМЕЩЕНИЯ ШКОЛЫ ПРИШЕЛ "СНАЙПЕР", вновь зачехленный в камуфлированный мундир, подтянутый, чисто выбритый. Вслушивался в металлические вибрации, казался взволнованным и воодушевленным. Стрижайло видел, как распахнулась дверь, ведущая на школьный двор, и в зале появился статный, в легком светлом костюме человек. Смуглое, твердое лицо украшали темные, с проседью усы. Лицо было знакомо. Потратив мгновение, Стрижайло узнал в нем Руслана Аушева, недавнего президента Ингушетии, чей военный подвиг в Афганистане был отмечен Звездой Героя Советского Союза, и чья нескрываемая солидарность с Дудаевым снискала ему стойкую неприязнь в Кремле. Оказавшись в зале, стиснутый боевиками с автоматами, увидев обширное пространство, заполненное полулежащими, измученными людьми, он растерянно остановился. Некоторое время топтался, словно колебался, не повернуть ли ему обратно, к растворенным наружу дверям, покинуть это гиблое место. Его глаза встретились с глазами "Снайпера". Оба пошли навстречу друг другу, обнялись сильным мужским объятием. Усы Аушева, когда он целовался со "Снайпером", появлялись то с одной, то с другой стороны от его головы.

Они были совсем близко от Стрижайло. Тот видел грубые, солдатские бутсы боевика и изящный дорогие туфли президента. Камуфлированный, перетянутые ремнями мундир террориста и элегантный, модный костюм Аушева. Они были противоположны друг другу, но их соединяли необъяснимая близость, потаенное родство, неявная симпатия, что делало их встречу сложной смесью противоборства и солидарности, вражды и братства.

Они что-то говорили друг другу на вайнахском. Аушев сокрушался, огорченно мотал головой. "Снайпер" на чем-то настаивал, не грубо, но с почтением, что не мешало ему оставаться непреклонным.

— Как ты мог в это влипнуть? — произнес Аушев по-русски, и было видно, что он искренне огорчен, хотя и понимает, что укоризна его опоздала. — Они использовали тебя. Будут показывать всем твой труп, а сами останутся в тени.

— Аллах все видит, кто на свету, а кто в тени. Мы с тобой не боялись смерти.

— Напиши своей рукой, что я должен им передать, и постарайся сберечь детей. Мы с тобой не святые, но с бабами и с детьми никогда не сражались.

— Пойдем, я напишу этим крысам послание...

Они удалились в школу, сопровождаемые боевиками, которые теснились в дверях, держа автоматы стволами вверх.

Стрижайло понимал, что этот визит — лишь один из множества эпизодов, случающихся ежеминутно вокруг захваченной школы. Не меняет общего хода дел, который, по замыслу беспощадного демиурга, ведет к кошмарной развязке. И его, Стрижайло, воля и вера, его духовный подвиг будут востребованы в заключительный ужасный момент, где ему предстоит спасти не только этих изнывающих детей и женщин, но и все человечество. Отдельные эпизоды, не влияющие на конечный итог, не интересовали его. Не интересовали страсти политиков, ложь журналистов, беспомощность силовиков, кликушество соглядатаев. Он больше не был политологом. Освободился навсегда от болезни извращенного разума, азарта развратного игрока, порочной страсти художника. Он был блаженный, духовидец, мученик, выбранный небом для вселенского подвига.

Через некоторое время Аушев и "Снайпер" вернулись в зал. Аушев держал в руке исписанный лист, бегло, на ходу, читал.

— Пусть ко мне не суются, — "Снайпер" говорил раздраженно. — Не нужны ни жиды, ни японки, ни московские придурки. Пусть явится сюда Президент. Если мужик, а не тухлая рыба, пусть обменяет себя на детей и женщин.

— Думаю, он не явится. Ты наивен. Я жалею, что ты в это ввязался.

— Аллаху виднее, — мрачно ответил "Снайпер".

— Позволь мне увести с собой пару десятков людей, — Аушев повернулся к толпе, наблюдавшей множеством затравленных глаз.

— Возьми десяток, — "Снайпер" усмехнулся, будто сочувствовал слабости мужественного человека. — Десять человек — встать, на выход!

Стал тыкать наугад в сидящих людей, нетерпеливо их подгоняя. Те быстро подымались, торопились выбраться из толпы, отделиться от пленных, размежеваться с ними, оторваться от страдающего скопища. Женщины, дети, подростки, совсем малютка на неустойчивых кривых ножках. "Снайпер" отсчитал десяток, а люди продолжали вставать, стремились на пустое пространство зала, цеплялись за тех, кому повезло.

— Назад!.. Сука, назад!.. Пристрелю!.. — "Снайпер" отталкивал, бил, кричал. Схватил за плечи хрупкую девочку, которая вцепилась в синюю юбку женщины и истошно визжала.

— Моя дочь!.. Умоляю!.. Богом прошу, отпусти!.. — женщина упала на колени.

"Снайпер" плюнул, перестал трясти худые девичьи плечи. Обратился к Аушеву:

— Бери одиннадцать. Нам оставшихся хватит.

Смотрели один на другого. Что-то дернулось в лице боевика, какая-то больная нервная жилка. Шагнул к Аушеву. Обнялись, как обнимаются последний раз в жизни. Аушев статной походкой военного направился к выходу. За ним послушно, словно купленные на невольничьем рынке рабыни, засеменили заложники. Девочка, перебирая босыми ступнями, не отпускала синюю материнскую юбку.

После этого в зале наступила дурная обморочность. Солнце сквозь окна зажигало на полу длинные квадраты, на которых, как на раскаленных листах, поджаривались люди. Почти не слышалось плача, умолкли стоны. Обезвоженные тела выделяли тихие яды, умерщвляющие снотворные, действие которых приводило к галлюцинациям и снам наяву. Стрижайло знал, что не спит, видел рядом с собой притихшего сына, но одновременно с явью глаза его созерцали галлюцинацию. Ему казалось, что перед ним блестящий алюминиевый диск, покатый к краям. В центре, расставив ноги, стоит Ельцин, а вокруг, удерживаясь за полы его пиджака, боясь соскользнуть с диска, разместились Дышлов, Семиженов, Грибков, Карантинов, "мисс КПРФ" Баранкина, партийные секретари Забурелов и Хохотун, "красный банкир" Крес. Диск вращается, как в аттракционе, сбрасывает наездников, а они цепляются что есть мочи за неподвижного Ельцина, у которого странно, словно у рычащего медведя, перекошен рот. Еще ему виделась большая улитка, несущая на горбе спиралевидную раковину, сквозь которую нежно просвечивает розовое, влажное тело. Улитка ползет по беломраморной коринфской колонне на фоне ослепительной средиземноморской лазури. Рожки у улитки завершаются золотыми ядрышками, дивно переливающимися, и он знает, что это не улитка, а Иоан Богослов на Патмосе, за несколько минут до Откровения.

Его привели в чувство голоса боевиков, засевших у амбразуры. В них слышались раздражение и злость. Видно, на вторые сутки у захватчиков стали сдавать нервы.

— Надо поторопить "федералов", — говорил один, полураздетый, с мускулистыми руками, в зеленой косынке. — Каждый час мочить десять баб и щенков. Нас на измор берут.

— Хочешь стрелять, стреляй, — успокаивал его другой, чьи рыжеватые усы потемнели от пота. — Вон куры на дворе ходят. Тренируйся на курах.

Тот, что был в косынке, прицелился, чуть поводил автоматом, выстрелил. Раздалось истошное кудахтанье раненой птицы, которое оборвалось после второго выстрела.

— Сними на "видак", деньги получишь, — насмешливо сказал усатый.

— Щенков замочить с десяток и выкинуть "федералам". Тогда поторопятся, — зло отозвался напарник в зеленой косынке.

Время измерялось огромными солнечными часами, перемещавшими огненные квадраты по стенам зала. Лежа в слепящем свете, на раскаленной сковороде, Стрижайло ощущал течение времени, как длинный мучительный ручей, истекавший из обезвоженного тела, над которым вяло колыхались видения иссыхающей памяти.

В зале появились два боевика, похожие на братьев, — оба горбоносые, с короткими толстыми шеями, накачанными мускулами на голых руках. "Лифчики" с "магазинами" были надеты на блестящее от пота тело. В автоматах торчали двойные "рожки", перемотанные синей изолентой. Они подошли к молодому охраннику, что-то тихо сказали. Тот радостно замотал стриженой головой, его зеленые смеющиеся глаза обратились на лежащих людей. Все трое медленно двинулись, разглядывая заложников, и над их головами паутинкой лучился металлический тросик с подвеской зарядов.

Остановились, стали на кого-то показывать, манить рукой:

— Давай, вставай, выходи!.. Да не ты, не тебе говорят!.. Ты вставай, дура!..

Из лежащего скопища поднялась женщина. Переступая босыми ногами через головы, вышла на пустое пространство. Стрижайло узнал в ней женщину с мальвой, которая была неясно явлена на дисплее Потрошкова, а потом оказалась на школьном дворе, среди нарядных учеников и родителей. С момента захвата Стрижайло искал ее среди пленных, связывая с ней какую-то невнятную надежду, какую-то возможность, способную изменить роковой ход событий и принести избавление. Старик с наградной колодкой и мальчик с желтым утенком были в зале, а женщина с мальвой отсутствовала. И это создавало ощущение неполноты, незавершенности в системе обозначенных символов. Оставляло зазор в последовательности событий, куда могло вильнуть время, не подчинившись злой логике Потрошкова, и тогда сатанинской замысел рухнет.

Теперь женщина обнаружилась. Стояла перед боевиками, босоногая, все в том же сиреневом платье, помятом, с темными от пота подмышками, с влажными пятнами под пышной, с выпуклыми сосками грудью, с туго обтянутым животом, на котором виднелась выемка пупка. У плеча красовалась розовая матерчатая мальва с темными тычинками. Волосы были отброшены на спину, схвачены сзади прозрачной бисерной лентой.

— Куда? Зачем? — спросила женщина.

— Тебе повезло, — косноязычно объяснял боевик. — Командир сказал, пойдешь на свободу. Бумагу понесешь.

Стрижайло видел, как вспыхнуло радостью лицо женщины. Как воодушевилась она, стала оправлять помятое платье, прихорашивалась, оглаживала плечи, укрепляла на плече матерчатый цветок. Искала и не находила зеркала. Не оглядывалась туда, где только что сидела среди обреченных людей.

— Давай, давай, губки еще накрась, — похлопал ее по спине боевик. Молодой, зеленоглазый малый весело захихикал. Стрижайло не верил удаче. Женщина обнаружилась, как третий, завершающий символ, как недостающая сторона треугольника, создавая устойчивую фигуру, способную устоять перед жестокой логикой замысла, изменить ход событий, принести избавление. Радуясь, веря в невероятную удачу, смотрел, как боевики уводят женщину в школу, где в учительской за письменным столом сидел лобатый захватчики, писал на бумаге послание, предназначенное для "федералов".

Казалось, время слегка изменило свое направление. Отклонилось от натянутого тросика, образуя с ним острый угол, выбирая иной вектор. Зазор, отделявший голову змея от чешуйчатого хвоста, увеличился. Педаль, на которую наступила нога боевика, расширилась, прогал между контактами взрывателя стал больше.

Стрижайло лежал в забытье. Ему представлялась босоногая женщина в сиреневом платье, усыпанном мальвами, розами, лилиями, с черными распущенными волосами, в которые вплетены виноградные лозы. Величаво ступает по прохладным травам, перебредает ручьи, как "Весна" Боттичелли. И за ней шествует ликующие спасенные толпы, несут на руках младенцев, уходят в чудесную голубоватую дымку.

ОЧНУЛСЯ ЧЕРЕЗ ЧАС ИЛИ ДВА, когда квадраты солнца сместились, и он оказался в горячей душной тени. Дверь, ведущая в школу, растворилась. В нее втолкнули женщину. Она сделала несколько шатких шагов и остановилась. Сиреневое платье висело клочьями. Вывалилась белая, в кровавых ссадинах и засосах грудь. Голые плечи были в малиновых отпечатках, оставленных жадными пальцами. Губы вздулись, искусанные и разбитые. Лицо было расплющено ударами. Волосы путаными космами валились на спину и грудь. Она поддерживала драное платье, и на сиреневой бахроме, упавшей почти до пола, розовел изжеванный цветок мальвы. Казалось, на ногах у нее надеты красные чулки, — из-под платья по коленям и икрам сочилась живая кровь. Шатаясь, как пьяная, описывая кренделя, она двинулась к своему месту в толпе. Дотянула и упала, скрылась среди голов и тел. И там, где она упала, раздались женские причитания и вопли.

Стрижайло замер в тоске. Спасение было мнимым. Изнасилованная женщина с мальвой сулила не избавление, а неизбежную гибель.

К вечеру, когда солнце ушло, и в воздухе повисла рыжая, горчичная духота, и зал напоминал огромный лазарет, где тихие стоны сливались в изнурительный, волнообразный звук, и над головами то там, то здесь возникала пластиковая бутылка с мочой, передавалась из рук в руки, — в зал ворвались разъяренные боевики. Стали пинать людей, били наотмашь, выкрикивая:

— Суки, кричите!... Орите, б… е..! Чтобы вас услыхали ваши кабели!... А ну, орите громче!...

Толпа заголосила, сдавленно запричитала.

— Громче, суки!... Пусть вас в Москве услышат!... Ваш е… Президент пусть услышит!.. — боевики вбегали в толпу, раздавали удары ногами. Вой усилился, переходил в визги боли и ужаса.

— Громче, суки!... Визжите, будто вас в ж… е..! — боевики направляли стволы автоматов над головами сидящих, выпускали долбящие очереди. Выстрелы мешались с ревом и воплем обезумивших женщин, детей, которым казалось, что их начинают расстреливать. Некоторые пытались подняться, но их кулаками забивали обратно вниз. Зал ревел, сотрясался от тысячи криков. Жуткий ор раздвигал потолок и стены. Казалось, энергия ужаса подорвет заряды, и всех поглотит гигантский взрыв.

Стрижайло, окруженный вопящими детьми, видел у стволов бледные трепещущие пузыри, проблески гильз. Кричал со всеми, захлебываясь спазмой, раздирая глотку нечеловеческим, хлещущим наружу страхом. Обнимал обомлевшего сына, прятал его голову у себя на груди, с единственной истерической мыслью, — подставить себя под ревущие автоматы, заслонить от терзающих пуль его хрупкое тело.

Боевики отступили, испугавшись звериного воя, который издавала страшащаяся плоть, не желавшая умирать.

Постепенно крики стали слабеть. Превращались в хрипы и стоны. Люди сникали, лишенные сил. Голошенья сменялись заунывным, жалобным плачем, в котором была покорность судьбе. Толпа всхлипывала, шевелилась, наполняя духоту запахами ужаса, зловонными выделениями желез, набухших от предсмертного страха.

Среди утихших людей одна девочка продолжала биться, издавая кошачьи визги. Сучила босыми ногами, терла друг о друга колени, выгибала гибкую спину, хватала воздух скрюченными пальцами. Ее лицо исказила уродливая гримаса. Губы выталкивали желтую пену. Глаза затмили голубоватые бельма. Звук, который из нее исходил, был смесью завываний и визгов, какие раздаются в дремучих лесах, и сиплого мужицкого хрипа, какой издает разъяренный пьяница. Как рессору, ее сгибала невыносимая боль, в крике было нечеловеческое страдание.

Молодой боевик, глядя на ее судорогу, заражался этой эпилептической энергией.

— Кончай визжать!.. — навис над девочкой, готовый ударить ногой. — Кончай блеваться!..

Ее страдания были заразительны, передавались охраннику, порождая ответное страдание. Его зеленые глаза болезненно выпучились, в них трепетало бешенство. Губы открылись, словно из них вот-вот хлынет пузырящаяся желтая жижа. — Сучка, заткнись, пристрелю!

Он приставил ствол к ее полуобнаженной девичьей груди, дрожащей от храпа. Был готов нажать на спуск.

Стрижайло чувствовал, что охваченный помрачением боевик, обезумивший за два дня пребывания среди неимоверных людских страданий, готов надавить крючок, пресечь перетекающий в него поток сумасшествия. Вскочил, подымаемый необъяснимым возбуждением. Встал перед боевиком, отодвинув ногой нацеленный ствол.

— Ты опомнись, брат!.. Ты — человек!.. Тебя мать родила!.. У тебя есть сестра, невеста!.. Ты в Бога веруешь!.. Ты — не злодей, я вижу!.. У тебя глаза человечьи!.. Сделай добро сейчас, тебя Бог потом наградит!.. — он торопился говорить. Хотел своим возбуждение отвлечь разъяренного террориста от девушки, обратить его гнев на себя.

Боевик зверски смотрел. Приставил к его горлу прохладный ствол. Дуло упиралось в кадык, в бурлящую вену, туда, где клокотали несвязные, умоляющие слова.

— Ты — Божий человек!.. Твою душу вижу!.. Ты добрый!.. Тебя мать родила!.. Хочешь, убей меня!..

Глаза боевика безумно блуждали. Очередь готова была разорвать кипящую вену, перерубить клокочущее горло. Потом в глазах его мелькнуло осмысленное выражение, словно он очнулся от наркотического сна. Выдохнул тяжело. Опустил автомат. Побрел прочь.

Девочку на полу удерживали женщины, вытирали тряпицей бегущую пену.

Ночь не принесла прохлады, а лишь залепила глаза синей глиной, словно на лицо еще при жизни наложили посмертную маску. Стрижайло в темноте нащупал голову сына.

— А мы уедем, куда ты говорил? — тихо спросил мальчик. — Дед Мороз даст мне мороженое и водички?

Стрижайло поцеловал сына. Опустился рядом с ним на пол. Видел, как слабо теплится его близкое лицо. Забылся тревожным сном.

Ему снились загадочные планеты, и на них — белесые скалы, вершины которых ярко серебрились, а у подножия лежала густая тень. Щербины озаренных кратеров и темные впадины мертвых морей. В черно-белых, как негатив, видениях начинали проступать цвета. Какие-то колеблемые ярко — багровые волосы, выступавшие из синих расщелин. Вдруг сжимались в тугие пучки, темня от накопившихся соков, и вновь распадались на зыбкие вялые космы цвета брусники. На камнях ярко желтели огромные цветы с едкими жгучими лепестками, как громадные подсолнухи. Если наступить на них ногой, они тут же сжимались, стискивали ногу, принимались жадно сосать. Высились стройные, совершенной формы кристаллы с блестящими гранями, в которых переливались яркие спектры. Было очевидно, что кристаллы живые, перемена цветов означает мыслительный процесс, от которого в спящем разуме возникало болезненное напряжение. Он знал, что оказался в той части отравленной Вселенной, где обитали демонические силы Космоса, рождались "духи зла". С далеких ядовитых планет мчались к земле, вторгались в земное пространство, вселялись в людей, порождая многообразные формы зла. Он старался их удержать, окружал землю защитной, непроницаемой для зла оболочкой. Окутывал ее светящейся атмосферой своей нежности и любви. И в этом бестелесном покрове застревали отточенные гарпуны, гибли пришельцы иных миров. Но при этом он чувствовал, что в его распростертое тело впилось множество заостренных наконечников.

Просыпался, подымал голову, оглядывая зал. Люди казались валунами причудливой формы. Если приглядеться, то угадывались каменные изваяния, изготовленные в какой-то загадочной мастерской, где неведомые камнетесы вырубали гранитных идолов. Их не успели поднять и поставить в капище, и они остались лежать на земле.

РЯДОМ ПОСЛЫШАЛСЯ ЖЕНСКИЙ СМЕХ, ВНАЧАЛЕ ТИХИЙ, потом все громче. Перерос в истерический хохот, захлебываясь, перетекая в клекот. Медленно стих — женщина во сне потеряла рассудок, узрела чудовищные карикатуры, и пока они корчились в ее потрясенном сознании, она хохотала. Среди спящих вдруг поднялась туманная фигура. Неразличимая в темноте, легкая, танцующая, была похожа на светлое привидение. Переступала через лежащих, приближаясь к Стрижайло. Стройная девочка в белой рубахе с серебристыми, светящимися ногами, плыла над толпой, как призрак лунного света. Проплыла совсем близко. Стрижайло рассмотрел ее бледное красивое лицо, плотно закрытые веки. Ее танец во сне был пугающим и пленительным. В ней жили потусторонние силы, позволявшие двигаться, не касаясь земли. Покружила по залу в лунатическом балете на глазах недремлющих боевиков. Вернулась на место и легла, исчезнув среди спящих подруг.

Стрижайло видел, как одиноко, подобно истукану, сидит бритоголовый боевик. Не смыкая глаз, держит на педали башмак. Зазор под его каблуком слабо светился синеватой плазмой, будто каблук был выточен из урана и из него исходила радиация.

Стрижайло оглядел лежащих в забытье заложников, которым снились сочные дожди, прохладные водопады, чудесные фонтаны, прозрачные, полные воды сосуды, в которых преломлялась холодная радуга. Лег и снова уснул.

И привиделась ему бабушка с ее милым, обожающим лицом, когда приближалась к его детской кровати, где он приходил в себя после изнурительной, с бредом и жаром, ангины. Несла пиалу, полную вкусной, прохладной сладости, — компот из сушеных яблок и слив, изюма и кураги. Он припадал губами к фарфоровому краю, пил и не мог напиться чудодейственный целительный отвар. Бабушкино лицо превращалось в лицо его милой Маши — легчайшее свечение на переносице между золотистых бровей. Маша стоит у лесного ручья. Почерпнула в пригоршни ледяную воду. Ее ладони розовые, с нежными разводами линий, как на крыле бабочки. Сквозь пальцы летят солнечные капли, и он пьет из ее ладоней божественную, сладкую воду. Жена исчезала в светлом тумане. Вместо нее приближалась женщина неземной красоты, в бирюзовой накидке такого небесного света, словно на плечах у нее были два крыла лесной сойки. Тихо улыбалась, протягивала цветок мальвы, в котором до краев переливалась чистейшая влага. Он испытывал благоговение, дивный восторг, благодарно припадал губами к цветку и пил драгоценный напиток. Женщина превратилась в сойку. Вспорхнула, блеснув лазурью. Полетела над елями, где горели смоляные багряные шишки. Они с Машей оттолкнулись красными лыжами от белых снегов и полетели за сойкой в восхитительную синюю даль.

Он проснулся с ощущением ясности и прозорливости. Воздух был прозрачен, с легчайшей голубизной, какая присутствует в оптических прицелах и в окулярах прецизионных фотокамер. Его рот был каменный зев печи, откуда летело дрожащее пламя. Но в глазах была ясность, будто на них наложили волшебные линзы, позволявшие видеть не только то, что располагалось вокруг, но и за стеной зала, по ту сторону двора и насыпи, в ближних и дальних кварталах. Его ясновидение позволяло озирать обширное пространство вокруг, будто он вышел из собственного тела и поднялся в высоту, подобно шару-зонду.

С высоты он видел школу с пристройкой зала и квадратным пустым двором, на котором валялись засохшие букеты цветов и убитая курица с распростертыми крыльями. Под окнами школы лежали убитые люди, те, кого он два дня назад вываливал из окна. У толстячка в расстегнутой рубахе, на голой груди блестела золотая цепь. У другого под черными усами рот был раскрыт и виднелись зубы. Все они, пролежавшие на жаре в нелепых, разбросанных позах, увеличились в размерах, распухли, казались надувными, и на их лицах, как металлические капли, застыли мухи. За изгородью школы, за кустами и деревьями, у соседних домов было много солдат, — как бусины, рассыпались по окрестным дворам их каски. Тут же притаились ребристые бронетранспортеры, скопились небольшие группы "спецназа" в шлемах и бронежилетах. Цепь милиционеров в отдалении удерживала толпу, которая давила, выгибала цепь. Немолодая женщина истошно кричала, колотила кулаками в бронежилет не пускавшего ее милиционера. За насыпью с пустой, тускло блестевшей колеей стояли два танка. Их двигатели работали, выбрасывая сизую гарь, на травяном дерне виднелись содранные гусеницами борозды. Чуть дальше, в соседних кварталах, наблюдалось повышенное движение гражданских машин. Подъезжали и уезжали иномарки с "мигалками", из них выходили и вновь скрывались в салонах военные и гражданские, не решались приблизиться к толпе, к оцеплению, школе. Тут же, укрывшись в соседних дворах, скопилось множество машин "скорой помощи", краснели бруски пожарных машин. А дальше, в округе, мирно зеленели сады, во двориках сочно пестрели клумбы, мчалось вдаль голубое шоссе, полное автомобилей, с соседнего аэродрома взлетал белый лайнер. По мере удаления от школы ощущение тревоги рассеивалось. И совсем исчезало там, где великолепно, в солнечной дымке, голубые, с прозрачными льдами, тянулись горы. Своими вершинами, тенями, озаренными пиками говорили о какой-то иной, присутствующей в мироздании истине, иной, недоступной людям задаче.

Все это видел Стрижайло, сидя у стены, в переполненном зале, глядя, как истощенная женщина заталкивает сухой сосок в спекшиеся губы младенца, как пожилой мужчина обморочно лежит, открывая воздуху костлявую, в седых волосах грудь, как сын, положив под голову портфельчик с желтым утенком, смотрит немигающими иконописными глазами.

Снаружи стал потрескивать воздух, словно его сдирали металлическим скребком. В металлизированном пространстве зазвучал мегафон, отчетливо, разборчиво, направляя в окна вырезанные из жести слова:

— Находящимся в школе!.. Разрешите вывезти трупы!.. Направляем к вам грузовик с открытым кузовом и двух бойцов МЧС!.. Без оружия!.. Не стреляйте!.. Разрешите вывезти трупы!..

Это обращение касалось засевших у амбразур стрелков, а также тех, кто лежал под окнами и именовался "трупами" и в ком почему-то была нужда у окружавших школу военных. Апелляция к "трупам" была лишь формой прикрытия, позволявшей приступить к реализации плана. За два удушающих дня план дозрел, как дозревает на солнце зеленый помидор, превращаясь в алый, наполненный брызжущими соками плод. Так думал Стрижайло, вслушиваясь в мегафон, откуда летели жестяные слова и буквы, вырезанные ножницами из кровельного листа.

На звук мегафона в зал вошли "Снайпер" и "Однорукий".

— Может, дать пару очередей, чтоб заткнулись? — "Однорукий" повернул к окну большое ухо, заросшее рыжими волосками. — Тянут время, собаки.

— Пусть забирают, — ответил "Снайпер", который выглядел утомленно. — От трупов вонь идет, дышать нечем. Есть начинаешь, мухи летят прямо в рот. Пусть забирают. Время на нас работает.

— Я бы им нашу "муху" послал. Пусть им в рот влетит, — недовольно произнес "Однорукий".

"Снайпер" достал "мобильник", потыкал торчащим из перчатки пальцем. Произнес:

— Забирайте трупы... Грузовик подавайте задом... Водитель и еще человек... Будете дурить, расстреляю двадцать заложников... Устанете трупы возить...

"Снайпер" ушел, а "Однорукий" недовольно качал головой, безжалостно смотрел на издыхающее безвольное стадо.

Стрижайло жадно слушал. Прозорливость не покидала его. Казалось, исстрадавшееся тело избавилось от излишней плоти, и среди обычных органов чувств, подавленных страданиями, отрылось еще одно чувство. Прежде неведомое, оно позволяло видеть невидимое, угадывать среди множества зрелищ и звуков упрятанную в них сердцевину, которую не замечали обычные чувства, отвлекаемые на второстепенные раздражители.

ОН ВИДЕЛ ШУМНЫХ, ПЕРЕБЕГАВШИХ У ОЦЕПЛЕНИЯ МУЖЧИН, невоенных, в обыденной одежде, вооруженных охотничьими ружьями, которые возбужденно и бестолково кричали, привлекая к себе внимание боевиков. Видел двух женщин, прорвавшихся сквозь милицейскую цепь, — устремились на школьный двор, за ними погнались милиционеры в бронежилетах, схватили за руки, поволокли обратно, что вызвало у боевиков скептические смешки. Видел, как по улице ошалело промчался, попадая в поле огня, военный джип, водитель не справился с управлением, саданул деревянный забор, от которого полетели доски. И на это боевики у бойниц отреагировали смешками и плевками на пол. Но среди этой бестолковой суеты, множества выставленных напоказ зрелищ он, своим теменным всевидящим оком, заметил, как в слуховом окне соседнего дома возникла тень. Если ее увеличить, усилить разрешающую способность оптики, выделить из множества изображений ее единственную, то, как в фильме Антаниони "Блоу — ап", можно разглядеть сферический шлем "спецназовца", притороченный к шлему прибор ночного видения, слабую стеклянную вспышку снайперского прицела и легкий матовый луч, скользнувший по вороненому стволу. Снайпер незаметно от всех обосновался в глубине слухового окна, осторожно выцеливал неизвестную цель, и Стрижайло, пользуясь даром ясновидения, стремился эту цель обнаружить.

Он сидел спиной к стене, лицом к переполненному залу, но теменное око позволяло видеть происходящее на школьном дворе. Туда медленно, пятясь, выбрасывая дымки гари, въезжал грузовик. Борта кузова были отброшены. В кузове, расставив ноги, стоял пожилой лысоватый мужчина в камуфлированной, мешком сидящей форме. Приподнял руки с большими рабочими ладонями, показывая, что они пусты, при нем нет оружия. На досках кузова лежали брезентовые носилки. Было видно, что мужчина боится. Второй человек, тоже немолодой, сидел за баранкой, осторожно вкатывал машину во двор, на открытое место, где десятки автоматов и гранатометов могли превратить его в факел.

Стрижайло досадовал на эту помеху, отвлекавшую его чувствительный, ясновидящий орган от главного объекта. Снайпер в слуховом окне был невидим для обычного глаза. Но теменное око различало твердое, над поднятым козырьком шлема, лицо, прищуренный глаз с воздетой, как у тетерева, бровью. Другой глаз был прижат к прицелу. Стрижайло стремился провести геометрический луч сквозь стеклянную трубку, вдоль ствола, в солнечное пространство двора, к той точке, в которую луч вонзался.

Грузовик пятился, колыхал опущенными бортами. Мужчина в кузове, сохраняя равновесие, держался за крышку кабины. Второй высовывал из кабины голову, оглядывался на школу, соображая, как лучше ему приблизиться к фасаду, где лежали убитые заложники.

Стрижайло вел геометрический луч из зрачка снайпера. Сквозь стеклянный прицел. Вдоль вороненого ствола. В слуховой проем. Через солнечное пространство двора. Луч достигал спортивного зала, сквозь разбитое окно проникал внутрь и косо, под небольшим углом, касался баскетбольной корзины. Вонзался в подвешенную взрывчатку, в прямоугольный, обмотанный полиэтиленом кулек, от которого тянулись провода, — вниз, к восседавшему на стуле бритоголовому боевику, и вдоль стального тросика с другими подвешанными зарядами.

Луч, прочерченный Стрижайло от снайпера к баскетбольной корзине, не исчезал. Продолжал светиться в пространстве. Казалось, в том месте, где линия прочерчивала воздух, начинали накаляться крохотные частицы, вскипали беспокойные молекулы воздуха. Они были красного цвета, словно кровяные тельца. На всем протяжении луча трепетали, сталкивались, будто это был тончайший сосудик, в котором пульсировали кровяные клетки.

Грузовик приблизился, неловко наехал на куст. Водитель подал вперед, чтобы еще раз повторить маневр. Стоящий в кузове человек нервничал, подвинул ногой лежащие носилки.

Стрижайло смотрел на луч, переполненный кровяными тельцами. Вслушивался в близкое, за стеной пространство двора, и в другое, огромное, захватывающее далекие горы, высокое синее небо, безвоздушный черный Космос с бриллиантовыми звездами, все бесконечное Мироздание. Слышал, как проходит в мироздании трещина, словно отламывается огромный кусок сотворенного Богом мира, шатко качается, готов обвалиться. И эта начавшаяся оползень мира, данная ему в ощущении, была столь грандиозна, что парализовала его. Сидел, окаменев, упираясь ладонями в пол, слушая тектонический разлом Вселенной.

— Находящимся в школе!.. — голосом робота заговорил мегафон. — Просьбе не стрелять!.. Дайте убрать трупы!.. Работники МЧС без оружия!...

И как бывает в горах, когда слабый звук голоса приводит к сходу лавины, так металлический речитатив мегафона породил сползания гигантских массивов Вселенной. Они начали отрываться от основ, нарушая физические и божественные законы, стали рушиться.

Стрижайло увидел, как в глубине чердака, из дула винтовки вырвалась струя раскаленного газа. Раскрылась в желто-голубое соцветие. В цветке образовался фиолетовый кратер. Из него проклюнулась пуля — латунное, буравящее воздух острие несло на заостренном конце ярко-красную капельку плазмы. Все это было явлено в замедленном времени, ибо гибнущее пространство Вселенной останавливало время, позволяя отчетливо наблюдать его отдельные кванты.

Пуля выходила из чердачного сумрака, озарялась солнцем, становилась золотой. Ее вращение порождало вокруг крохотные голубые вихри, за ней клубился турбулентный след растревоженного пространства. И пока она озарялась солнцем, Стрижайло увидел Рим: фонтан "Треви", каменных, позеленевших от сырости богов океана, фантастических рыбин, морских чудовищ. Все они изрыгали шумящие водопады. Вода в фонтане рябила, сквозь рябь блестело множество белых монеток. Какой-то юноша опустил в фонтан руку, норовил подцепить монетку.

Пуля летела над школьным двором, позолоченная, как церковный купол, совершенная по форме и свинцовая по содержанию. От нее расходился дрожащий клин, словно пуля сбрасывала изящное покрывало. Пролетала над букетом осенних золотых шаров, которые засохли и осыпали часть пожухлых лепесток. И пока летела над букетом, Стрижайло увидел Париж: остров Сите с готикой собора, каменных уродцев на кровле, розетку разноцветного витража. Сена текла мутная, коричневая. Под парапетом набережной на волнах качался брошенный в реку журнал. На развороте голая женщина колыхалась в волне и казалась живой.

Пуля преодолевала ту часть двора, где лежала убитая курица, окруженная ворохом рассыпанных перьев. Голова птицы была свернута на бок. Мертвый глаз мерцал, как ягода черной смородины. Гребень пламенел на серой земле. Стрижайло увидел Лондон: зеленый газон Гайд-Парка, черный масляный блеск памятника Веллингтону. Мимо обнаженного героя с коротким мечом следовали степенные всадники, мужчина и женщина, в одинаковых синих картузах. У мужчины во всю щеку багровело родимое пятно.

Пуля летела мимо грузовика, который остановился у школы. Работник в камуфляже спрыгнул из кузова, тянул за собой носилки, пугливо, с брезгливостью, оглядывался на мертвецов. Стрижайло видел Мадрид: тесную, окруженную дворцами площадь, чугунный отсвет брусчатки, конную статую короля Альфонса. У постамента девушка в белом платье улыбалась, придерживала раздуваемую ветром фату. Юноша в черном костюме самозабвенно фотографировал невесту.

Пуля подлетала к спортивному залу, проникала в оконный проем, выпадала из солнца, обретая цвет накаленной латуни. В оболочке с термическими радугами кипела капля свинца, оставляя за пулей шлейф свинцовых паров. Стрижайло видел Нью-Йорк: тенистые, уходящие ввысь небоскребы, слюдяными плоскостями отражавшие небо. В коричневом воздухе, среди бензиновых лиловых паров, в витрине ювелирного магазина сверкали бриллианты. Тощий хасид с куделями у висков, в широкополой шляпе наклонился к витрине, разглядывал бриллианты.

Пуля летела в зале, приближаясь к баскетбольной корзине. Пользуясь залипшим, почти неподвижным временем, слыша, как, сметая галактики, сходит лавина Вселенной, Стрижайло потянул к себе оцепенелого, сонного сына. Сунул себе за спину, закрыл собой, слыша слабый изумленный стон.

Пуля вонзилась в заряд, вырвала из обертки куски целлофана. Стала погружаться в вязкую, как замазка, взрывчатку. Лавина сошла, возвращая времени сумасшедший стремительный бег.

ОН ПОЧУВСТВОВАЛ ОДНОВРЕМЕННЫЕ ТУГИЕ УДАРЫ гигантской боксерской перчатки, бившей в левую и правую скулы, в лоб, поддых, под разными углами в живот. Эти тупые удары плющили лицо, разрывали внутренние органы, сотрясали мозг. Перед тем, как исчезнуть, моментальным взором увидел бегущую цепь взрывов, — от баскетбольной корзины, вдоль стального троса, по периметру зала, вдоль окон и стен. Красные, расширяющиеся шары, охваченные туманом, выгибали стены, подымали кровлю. По всему пространству, как на батуте, взлетали, перевертывались, парили в нелепых позах люди. Глаза запомнили младенца в белой рубашке, раскрывшего крохотные пухлые ручки, словно летящий амур на плафоне особняка, и бритого боевика с оскаленным ртом и выпученными глазами, взлетающего ногами вверх. Было множество других фантастических зрелищ, запечатленных зрачками, проскользнувших в глубину подсознания, где они смешались с реликтовой памятью о Всемирном потопе и падении Тунгусского метеорита. Он потерял сознание.

Беспамятство продолжалось секунды. Очнулся, расклеивая глаза. Все было в красном цвете, словно смотрел сквозь красные очки. Кругом горело, обваливалось, падали искореженные фермы, шевелились раздавленные тела. Люди ползли, мычали, ошалело трясли головами. Были похожи на неподвижные брошенные куклы, на обугленные, с содранными одеждами манекены.

Близко от него слепо и молча ползла женщина. У нее были оторваны ступни. Торчали белые кости, хлестала кровь, тянулся липкий горячий след. Из-под рухнувшей фермы виднелось несколько детских тел, неподвижных, пропустивших сквозь себя острую арматуру. Обгорелое железо было окружено нежной плотью, обрывками легкой ткани. Другие тела были грудами навалены друг на друга, и эти груды содрогались, оседали, из-под них пытались выбраться окровавленные, иссеченные осколками люди, бессвязно стонали. Он увидел, что рядом лежит оторванная голая рука, и пыльцы с почернелыми ногтями слабо сгибаются и разгибаются. Тут же находился ребенок, без головы, голые плечи, со странным изяществом приподнятая рука, остаток хрупкой шеи, — напоминал разбитую фарфоровую статуэтку. В зале вихрями носились желтая гарь, химическое зловонье, запах парного мяса. Посреди зала, охваченный дымом, в тлеющей куртке стоял боевик, шатался. За ногу его ухватился мальчик, вцепился в камуфляж, как собачонка, и оба они колыхались в дыму.

Стрижайло тупо водил глазами, не испытывая эмоций. Его сотрясенный мозг не мог связать случившееся в целостную картину, которая распадалась на множество красных лоскутьев, драных ломтей, зазубренных осколков. Почувствовал, как что-то шевелится у него за спиной. И острая, пробуждающая мысль: его сын спасен, уцелел среди ужасного взрыва. Он, Стрижайло, закрыл собой хрупкое тело сына, которое силится выбраться из-под придавившей его тяжести. С этой озаренной мыслью вновь потерял сознание.

Когда снова пришел в себя, кругом все визжало, верещало, выло. Среди огней и дымов метались дикие тени, раздавались звериные хрипы, истерические вопли. Стучали тяжелые автоматные очереди. В зал снаружи влетали жгучие трассеры, разбивались о стены, выносились в противоположные окна. Люди выскакивали из проломов наружу. Легкие, как козы, гибкие, как кошки. Ныряли в окна, словно там была глубокая вода. Заскакивали на подоконники, будто легкие прыгуны, и исчезали в солнечном дыму. Другие ползли к окнам, не в силах подняться. Тянули руки, а их обгоняли, через них перепрыгивали, иногда наступали, отталкиваясь от немощных спин. Там, куда выпрыгивали испуганные проворные юноши и стремительные визжащие девушки, слышались удалявшийся крик раненных зайцев, непрерывное голошение, грохот очередей.

Стрижайло озирался, прижимая сына к груди, заслонял рукой его темную блестящую голову. Не давал смотреть на обезображенные тела, на ползущих изувеченных раненных. Боевики, те, что остались живы, стреляли наружу из полуразрушенных бойниц, что-то орали друг другу. Из школьного здания слышались очереди, грохотали короткие взрывы. Стрижайло улавливал среди канонады краткие паузы. Когда очередная волна стрельбы взбухла и пошла на убыль, подхватил сына, подтащил к развороченному окну. Вспрыгнул на подоконник, с силой вознес сына к себе, вместе выпрыгнули на школьный двор. Поднял легкое тело мальчика, прижал к груди, помчался неловкими большими скачками, вжимая голову, стремясь пересечь пустоту двора.

За спиной удалялось горящее, рыкающее здание, из которого мчались пули, резали проблесками воздух, дымно чертили землю. Стрижайло обгонял рыхлую, с трясущейся грудью женщину, в спину которой вонзилась пуля, вылетела из живота, как красный воробей, и женщина рухнула. Навстречу бежали бойцы в сферических шлемах, милиционеры в бронежилетах и касках, мужчины в гражданской одежде, вооруженные дробовиками. Стрижало видел, как бегущий впереди юноша наткнулся на удар картечи, остановился, мотая руками, опрокинулся навзничь, и его голый живот бурлил фонтанчиками крови. Стрижайло бежал среди встречного ливня пуль, отыскивая пустоты, проныривая в них с драгоценной ношей. Под ногами мелькнула убитая курица, жухлый букет цветов. Он перепрыгнул черед длинноногую, недвижно лежащую девочку. Добежал до угла, откуда выносилась группа солдат, вслепую грохоча автоматами. Уклонился от этого жуткого смерча. Заслонился углом кирпичного дома, куда впилась пуля, окруженная красной пыльцой. Попал в чьи-то объятия, которые затащили его за безопасный выступ стены, подхватили мальчика, повлекли их все дальше от пронизанного пулями двора, на улицу, где двигался транспортер. За его кормой, синхронно переступая на носках, как в каком-то жутком балете, двигался "спецназ", — шлемы, доспехи, полусогнутые упругие ноги, поднятые стволы. Стрижайло поразил вид этой гибкой сороконожки, и он в третий раз потерял сознание.

ЯВЬ, В КОТОРУЮ ОН ВЕРНУЛСЯ, была представлена все той же улицей, на которую вкатывали воспаленные, с фиолетовыми мигалками кареты "скорой помощи". Санитары выхватывали носилки, клали на них полуголых обожженных и покалеченных детей. Накладывали скороспело повязки, втыкали шприцы, подвешивали капельницы. Загружали носилки в машины, и те, истошно воя, мчались среди палисадников и низких домов.

Толпа мужчин и женщин, молодых, пожилых, клубилась, порываясь кинуться туда, где грохотало, свистело, слышались визги. Родителей не пускали военные, оттесняли от угла. Оттуда по одному, группами выбегали дети, босоногие, в растерзанной одежде, — иные в мелких порезах, других, обессиленных, выносили на руках ополченцы и милиционеры, сами обезумившие, с потрясенными лицами. Опускали ношу на траву. Родители голосили, искали своих детей, наполняли воздух непрерывным стенающим звуком: " О — о — а — а — у — у — ы — ы !". Старуха с растрепанными волосами металась среди носилок, не находила внука, рвала седые космы.

Огибая скопище, стараясь не задеть людей гремящей сталью, двигался зеленый танк, покачивая пушкой. Другой танк выехал из-за насыпи и уже посылал в школу скрежещущие удары.

К Стрижайло, сидящему на земле, санитары подтащили носилки. Медсестра наклонилась:

— Ложитесь... Пожалуйста... Вам надо в больницу...

— Где мальчик? — спросил Стрижайло, глядя на свои окровавленные руки.

— Вы весь в порезах... Разрешите, я выну стекло...

Действуя пинцетом, сестра вытаскивала из лица Стрижайло мелкие стекла. Это причиняло короткую режущую боль.

— В больнице вам сделают перевязку.

— Мне не надо в больницу. Где мальчик?

Поднялся, отошел от носилок. Его не стали преследовать. В носилки сразу же опустили бездыханную девушку, чья шея была вытянута, как у птицы, которой свернули голову.

Стрижайло медленно приходил в себя. По-прежнему в его оглушенной голове стоял гул. Уши, как горячим воском, были залеплены воплями. В глазницы затолкали кровавые тампоны. Но в раздавленном, полубезумном сознании присутствовала задача — "осмыслить". Эта установка цепляла и стягивала кромки изуродованного разума, собирала его из осколков, воссоздавала целостность мира.

Во-первых, он больше не волновался за мальчика. Тот был жив и спасен. Скорее всего, его отыскали и увели счастливые родители, а "образ сына" был спасительной и благословенной фантазией, которая помогла не сойти с ума, спасла жизнь чужому ребенку.

Во-вторых, причиной побоища стал выстрел неизвестного снайпера, засевшего на чердаке, меткой пулей разбившего заряд в баскетбольной корзине. Переговоры, на которых настаивали захватчики, с самого начала были обречены на провал. В стане "федералов" существовали силы, заинтересованные в кровавом штурме, в "избиении младенцев"

В-третьих, был реализован метафизический план Потрошкова, состоялась бойня детей, осуществилось ритуальное пролитие детской крови, окропивший новый период русской истории, после чего Россия станет именоваться — "Россия, детской кровью умытая".

В-четвертых, в нем, в Стрижайло, пропущенном через ад, в его контуженной голове и потрясенном духе, сохранилась "человечность", не произошло "перекодирование" мира. Он уцелел, как "человек христианский", — вначале совершил ужасный грех, затем пережил раскаяние, и, наконец, принес искупление. Теперь, в продолжение искупления, ему надлежало поведать миру ужасную тайну, которой он обладал. Вскрыть сатанинский замысел, который ему открылся.

Он смотрел сквозь проемы домов, как подымается дым, похожий на торжествующий черный дух, которому принесена кровавая жертва. Школа была алтарем, где остывали тела убитых, засыхала на стенах кровь. Но он был жив, в рассудке, сохранен божественной силой для духовного подвига, который готовился совершить.

Он брел по улице Коминтерна, среди оцепления, прорвавшихся к школе жителей, фиолетовых вспышек, близкой автоматной и орудийной стрельбы. Ему попался телерепортер, который с плеча вел телекамерой, снимая панораму растревоженной улицы. Был строен, облачен в журналистский жилет со множеством карманов, из которых торчали блокноты, кассеты, запасные аккумуляторы. Выглядел эффектно, с той небрежной элегантностью, которая отличает профессионалов в моменты наивысшего напряжения.

— Простите, — обратился к нему Стрижайло, — вы из какой компании?

— НТВ, — ответил репортер, рассматривая иссеченное осколками лицо Стрижайло.

— Мне это подходит. Хочу сделать сенсационное заявление.

— Секунду... Снимаю... — репортер навел объектив, слегка присел, придвигаясь вплотную. Стрижайло стал говорить:

— Я, Стрижайло Михаил Львович, политолог, специалист по предвыборным технологиям и политическому "пиару", волею роковых обстоятельств оказался в Беслане, в школе № 1, где, по моим прогнозам, должен был состояться невиданный по жестокости террористический акт. Его замыслил, подготовил и реализовал с помощью чеченских и ингушских боевиков шеф ФСБ Потрошков в целях нанесения непоправимой травмы человеческим представлениям о добре, христианской этике, общечеловеческой морали. По замыслу Потрошкова, такое травмированное человечество, с разрушенным комплексом "человечности", будет готово принять любую форму правления, в том числе и "биологический фашизм", к которому готовит Россию Потрошков. В Москве, в районе Химок, там, где расположены крупные супермаркеты, находится подземная биоинженерная лаборатория, в которой создается биологический материал для будущего человечества. Уже выведена путем генного скрещивания будущая элита России, которая в ближайшее время выйдет на свет и сменит прогнившую элиту наших дней. Уже взращивается верховный правитель, конституционный монарх, в виде сферы, обладающий сверхинтеллектом. Возведение на престол "царя-шара" произойдет одновременно с низложением нынешнего, законно избранного, но абсолютно никчемного Президента Ва-Ва. Регентом молодого царя станет, разумеется, Потрошков. Я, Стрижайло Михаил Львович, находясь в полном рассудке, прошедший через ад Беслана, готов подтвердить вышеизложенное перед любым трибуналом, в стенах Государственной думы, в Священном Синоде или в Европарламенте. Готов дать показания Генпрокуратуре или самому Господу Богу на Страшном суде. Теперь же я отправляюсь в Москву, чтобы оповестить общественность о совершенном злодеянии.

Стрижайло поклонился репортеру, получив взамен сочувствующую улыбку и заверение о немедленной передаче в Москву сенсационной телезаписи.

Он миновал несколько улиц, удаляясь от побоища, и нашел, наконец, колонку. Пустил шумную, сверкающую струю, погрузил в нее черствые губы и пил, жадно, страстно, обливая водой грудь, вымокая, переполняясь холодной сладостью, от которой в глазах возникала студеная синева, остывали раны, иссохшее тело наливалось силой и свежестью.

Утолив казавшуюся неутолимой жажду, опьянев от воды, он отправился в ту часть города, где можно было поймать машину и уехать в аэропорт.

 

ПОСЛЕПУТИНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ

Станислав Белковский

В ИНС подготовлен проект новой российской Конституции. Он сочетает в себе то, что еще недавно казалось несоединимым: почти "монархические" полномочия президента и правительство парламентского большинства, восстановление федерализма и легальное закрепление прав России на территорию бывшего СССР. О том, почему и кому нужен новый Основной Закон страны, рассказывает учредитель Института национальной стратегии Станислав Белковский.

"ЗАВТРА". Станислав Александрович, уже несколько лет идут разговоры о том, что Кремль хочет изменить действующую Конституцию, чтобы дать возможность Владимиру Путину баллотироваться на третий срок. И вдруг возникает ваш проект. Есть ли здесь какая-либо взаимосвязь? Администрация президента России действительно ломает голову над тем, как бы пролонгировать пребывание в Кремле Владимира Путина. Особенно хотят третьего срока самый доверенный путинский помощник Игорь Сечин и несколько близких к нему бизнесменов. Многие кремлевские чиновники видят едва ли не главный смысл своего существования в том, чтобы обосновать продление путинских полномочий. Прорабатываются варианты и с парламентской республикой, в которой незаменимый Владимир Владимирович будет премьером, и с топорной поправкой к статье нынешней Конституции о максимальном времени сидения одного дорогого россиянина в президентском кресле.

Станислав БЕЛКОВСКИЙ.

Но все эти усилия, увы, обречены на провал. Поскольку третьего срока для Путина не хочет один очень влиятельный кремлевский персонаж — сам Путин. Бремя власти оказалось для него слишком тяжелым. В глубине души он прекрасно понимает, что шапка Мономаха, наспех прилаженная на его лысеющую голову Абрамовичем и семьей Ельцина, оказалась не по Сеньке. И как только родственники экс-президента набьют карманы выручкой от продажи "Сибнефти", а сам второй президент бережно вынесет из тлеющей России крупный пакет акций "Газпрома" и 5-6 миллиардов долларов "живых" денег, пребывание в Кремле потеряет для ВВП всякий смысл. А спасать Сечина и Ко ценой собственного душевного здоровья и спокойствия Путин не будет.

Что же касается нашего проекта, разработанного группой экспертов Института национальной стратегии под руководством Михаила Ремизова, то он ориентирован, во-первых, не на нынешний Кремль, а на политическую элиту завтрашнего дня. На тех, кто сможет взять на себя ответственность за страну после ухода ельцинопутинской корпорации от власти. С принятия Конституции должен начаться процесс формирования нового государства.

"ЗАВТРА". Многие эксперты сегодня утверждают, что никакой новой элиты в стране нет и не предвидится, и потому нынешнее поколение политиков будет у власти вечно. И даже если Путин уйдет, на смену ему придёт человек его команды. Понадобится ли кому-нибудь тогда ваш проект Конституции? В администрации президента уже звучат имена потенциальных "преемников": от полпреда в Южном федеральном округе Дмитрия Козака и красноярского губернатора Александра Хлопонина до спикера Совета Федерации Сергея Миронова и даже генерального прокурора Владимира Устинова. Не сомневаюсь, что любой из членов путинской команды способен устойчиво "сидеть на трубе" и успешно делить нефтяные доходы. Вот только решать подлинные проблемы страны — от депопуляции до развала армии — эти люди не смогут. Хотя бы потому, что им органически чужды национальная и социальная ответственность. И я не уверен, что в 2008 году престол, оставленный Путиным, покажется этим людям столь уж привлекательным. В конце концов, денег они все уже заработали, деньги эти на Западе, а рисковать, связывая судьбу с распадающейся, ненавидящей их Россией…

С.Б.

Я твердо убежден: если России суждено выжить и сохраниться в истории, нынешнее поколение правителей уйдет со сцены очень скоро, через 2-3 года. Никакое безвременье не может длиться вечно. Если же человек системы "козак", неуклонно проваливающий все, за что, берется, станет президентом, то значит, наш цивилизационный проект действительно исчерпан. А это означает неизбежность самой что ни на есть банальной исторической катастрофы.

"ЗАВТРА". Что вы имеете в виду под новым государством, которое должно возникнуть на месте сегодняшней России? Новое государство — это и будет Россия. А не бесформенный большой обломок Советского Союза, в котором случайно застряли застигнутые неожиданным крушением империи 150 миллионов человек. Государство, основная цель и смысл существования которого — возрождение и защита нашей уникальной цивилизации.

С.Б.

Нынешняя Конституция — Основной закон безвременья, он написан для страны, которой будто бы никогда не существовало в истории и, соответственно, довольно скоро не будет. Для страны — правопреемника фиктивной РСФСР (а не реальной исторической Российской Империи), которая обречена в скором времени растаять, раствориться в надгосударственных структурах, представляющих другие, якобы единственно возможные и жизнеспособные цивилизации. Вот она и растворяется — все, что мы сейчас наблюдаем, об этом свидетельствует. Правящая элита РФ живет как бы вне истории: они исповедуют не только принцип "после нас — хоть потоп", но и веру в то, что до их прихода к власти всё, чем жили страна и её народ, не имеет значения. Для политической элиты, сформировавшейся в 1990-е годы, Россия — не объект служения, а площадка, на которой делаются деньги, спасаемые от Божьего и человеческого суда уже вне, за пределами этой самой Российской Федерации.

Следующее политическое поколение должно прийти и сказать: это наша страна, мы ее построим, и у нас есть проект, как это сделать. Россия — наше историческое предприятие, а у каждого предприятия есть устав. Создание предприятия всегда начинается с принятия устава и подписания учредительного договора. По-другому не бывает.

"ЗАВТРА". Почему, по-вашему, новый исторический проект нельзя реализовать в условиях нынешней Конституции РФ? Потому что эта Конституция безнациональна, она не привязана к месту, она не может отвечать целям настоящего национального строительства. В нынешнем Основном законе можно заменить слово "Россия" на "Бурунди" или "Гайана", и никакой существенной разницы не будет.

С.Б.

Кроме того, никакая эволюция сущности под названием "постсоветская РФ" невозможна. Нужен учредительный процесс, который приведёт к созданию государства — с одной стороны, качественно нового по отношению к ельцинопутинской переходной модели, с другой — исторически преемственной по отношению к Российской Империи и СССР. Если перекрытия дома поражены грибком, дом спасти нельзя — надо построить новый. Учредительное собрание и новая Конституция должны обозначать начало строительства.

"ЗАВТРА". Нынешняя Конституция подразумевает сильную президентскую власть. Такая модель власти традиционна для России. Вы же предлагаете почти парламентскую республику… Верховная власть в России сильна своим сакральным характером и непогрешимостью. Поэтому президент не должен заниматься экономикой, вмешиваться в бизнес, месить грязь. Он должен быть символом государства, гарантом единства нации и моральным лидером. И суетиться на своем особо ответственном посту он тоже не должен. Поэтому мы и предлагаем установить срок президентских полномочий — 7 лет, не ограничивать никак количество сроков пребывания одного лица на президентском посту, но, вместе с тем, передать все вопросы социально-экономической политики правительству, формируемому Государственной Думой. В парламенте будут кипеть политические страсти, президент же должен стоять над ними, по сути, над разделением властей как таковым. Подобная позиция усиливает президента как общенационального лидера, а отнюдь не ослабляет. Президент становится почти конституционным монархом, и с точки зрения России, мы считаем, это хорошо и правильно.

С.Б.

"ЗАВТРА". В вашем проекте предполагается реабилитация федерализма. Не приведет ли это к распаду "вертикали власти", едва-едва слепленной из ельцинского хаоса Владимиром Путиным? Я считал и считаю, что путинская "вертикаль власти" — фантом и блеф. В каждом звене этой вертикали сидит чиновник, который умеет только одно — воровать. Никакой идеи служения государству у него нет, и потому отвечать за результаты своих действий он не собирается. В этом смысле пресловутая "вертикаль" похожа на классического гаишника: когда пробка или авария — его днем с огнем не сыщешь, зато ночью, когда никакой угрозы безопасности дорожного движения нет, он стоит и занимается поборами с водителей.

С.Б.

Федерализм хорош тем, что он перераспределяет политическую ответственность. Да, при Ельцине губернаторы были сильны и гораздо менее зависимы от Москвы, чем сегодня. Но зато они выступали демпфером между народом и Кремлем и, таким образом, способствовали укреплению страны. Ибо сами были заинтересованы в укреплении единого государства, дававшего им немалые возможности. Федерализм полностью отвечает идеологии "цветущей сложности", без которой реализация нового российского национального проекта невозможна.

Сегодня же губернатор может воровать в прежних масштабах — если, конечно, делится со своим кремлевским куратором — но при этом он полностью безответственен. Если что, все вопросы — к Кремлю, к московскому начальству. Давайте вспомним, что было в начале года, во время протестов против монетизации льгот? Неужели Путин думает, что "шестёрки", брошенные им на раздел всевозможных финансовых потоков в регионах, смогут ответить на вызовы, которые уже стоят перед Россией?

"ЗАВТРА". Вы фактически предлагаете придать Православию статус государственной религии. Запад этого не поймёт… О государственной религии в нашем проекте Конституции речи нет. Любая религиозная конфессия должна быть отделена от государства. Но мы считаем, что Русская Православная Церковь абсолютно незаменима как моральный лидер и механизм национальной мобилизации, без которой реализация нового проекта "Россия" просто невозможна. Поэтому особая роль Православия в истории и судьбе России должны быть прямо обозначены в Основном законе страны.

С.Б.

"ЗАВТРА". Ельцинская Конституция — священная корова российских либералов. Вы не думаете, что Кремль сможет объединить вокруг себя либеральные круги именно идеей защиты действующего Основного Закона? Я согласен с либералами только в одном: передача власти от Путина к лидеру следующего поколения должна происходить в рамках нынешней Конституции. Но дальше начинается реализация нового национального проекта, и требуется учредительный процесс, оформляющий его старт.

С.Б.

Что же касается отношений Кремля с либералами, то я и сейчас не вижу между ними серьезных идеологических противоречий. Борьба идет за доступ к кормушке, а не за тот или иной вектор развития страны. Поскольку идеи развития как таковой ни у Путина, ни в лагере, считающемся либеральным, просто нет. Недавно один видный либеральный публицист опубликовал статью-манифест, в которой прямо сказал: бездарный подполковник Путин достался нам благою волей Провидения, и только нынешний президент защищает горстку избранных, имущих, обласканных 1990-ми годами, от быдла, именуемого русским народом. Что ж, искренность — это всегда хорошо. Смысл режима Путина передан точно. И чем скорее этот режим закончится, тем больше вероятность, что российская цивилизация все-таки не исчезнет.

"ЗАВТРА". Спасибо и вам, Станислав Александрович, за откровенную беседу.

 

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ШИРИНКА

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ШИРИНКА

Александр Синцов

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ШИРИНКА

Спущенные чулки у женщины и расстегнутая ширинка у мужчины — первый признак старости. Не требовалось особенного внимания, чтобы углядеть раздвоенную молнию на брюках Касьянова: в телерепортаже с одного светского раута в последние дни его премьерства оператор несколько раз сосредотачивал на ней и "крупняк" и "общак". Конечно, Касьянов и тогда был далеко не старик. Даже не потерял еще выправку ефрейтора кремлевского полка. И его расстегнутая ширинка скорее свидетельствовала о нокдауне после известия о скорой отставке.

Потом, будто бы от стыда за такую публичную неопрятность, он надолго скрылся с глаз людских. О нем удивительно быстро забыли. Странным было его возвращение в политическую тусовку. Объявился он через год основателем какой-то заграничной консалтинговой конторы, бравшей процент со сделок за консультации по экономике России. Можно сказать, торговал секретами государственной важности, полученными на посту премьера. Парадокс. Отставного лейтенанта какой-нибудь автомобильной роты не выпустят за границу как причастного к военной тайне. А отставному премьер-министру путь открыт. Почему? Скорее всего, потому, что предполагается на таком посту следование элементарному кодексу чести. И в самом деле, трудно представить, чтобы, к примеру, Тони Блэр презентовал в Москве фирму, рассказывающую о тонкостях устройства британской экономики. Это хлеб деятелей вроде Абрамовича. Их, олигархов, стиль.

Примкнув после отставки к этому славному цеху кузнецов капитала, объявив себя на Западе главным спецом по России, вторым Бжезинским, Касьянов не замедлил и вторично обнаружить свою сущность, опять оказавшись на людях с ширинкой, расстегнутой теперь в виде метафоры, когда всплыла история о его авантюрной многоходовке с приобретением государственной дачи по соседству с Солженицыным.

Сам себя в своей конторе проконсультировал и сам провернул эту сделку псевдоаренды, приватизировав госсобственность. Продемонстрировал перед будущими клиентами свои возможности, намерения и в общем-то силу. Потому что сразу после этого пробного удара потенциал угрозы касьяновской политической интервенции почуяли отечественные олигархи и, говоря блатным языком, заложили его с потрохами. Донесли Кремлю. Раскрутили компромат. Публично выпороли за дачу. И если бы Кремль был заинтересован в окончательном исчезновении Касьянова с политического горизонта, тут бы ему и конец пришел. Либо загнали его в угол эмиграции, как Гуся и Березу, либо пустили по дорожке, проторенной Ходорковским. Но в преддверии 2008 года в ответ на жесткую критику Западом "антидемократического" курса Путина, Кремлю потребовался "лидер новых правых". Ибо Немцов, Хакамада, Чубайс со всей своей компанией оказались решительно отторгнуты избирателями. Блудный сын Касьянов был взят под защиту. Стали думать в Кремле, как бы "отмазать" шалунишку. И кремлевский консалтинг по реабилитации бывшего премьера сработал не менее хитроумно, чем касьяновский. Кремлевские умники злополучную эту дачу в Троице-Лыково, спасая своего будущего ставленника правого либерального фронта, придумали просто снести под тем предлогом, что якобы она, дача, была построена с нарушением закона об охране природы. Нет дачи — нет проблемы.

Таким манером к президентским выборам, глядишь, черного кобеля и отмоют добела. А он по правилам игры для обозначения "независимости" будет время от времени облаивать чистильщиков.

Первый "гав" уже прозвучал со страниц только что вышедшей книги британского Центра политики "План действий для России". В ней Касьянов на четырех страницах вступления изложил по сути свою предвыборную программу.

"Моя главная цель — возвратить страну к демократическому курсу".

"Россия должна восстановить нормальные отношения с ЕС и США".

"По крайней мере один центральный телеканал должен быть передан в частные руки, чтобы у российских граждан была возможность высказывать мнение, альтернативное кремлевскому".

"Подавляющее большинство недавних политических изменений должно быть полностью отменено, включая назначение губернаторов"...

В программе нет ни одного пункта, актуального для сегодняшней России. С ученической тщательностью переписаны все требования Запада к нам. С такой программой Касьянов, естественно, становится рупором Запада, "своим человеком". Миллионы долларов из различных "фондом развития демократии", считай, у него в кармане. Всяческая поддержка, защита, прикрытие, гарантии — тоже. Короче, у Касьянова будет все , кроме победы на выборах, где ему, скорее всего, не преодолеть и пятипроцентного барьера, о который споткнулись еще "старые либералы".

 

ОДИН В ОДИН

ОДИН В ОДИН

Николай Коньков

Николай Коньков

ОДИН В ОДИН

"Друг Владимир" снова собирается в гости к "другу Герхарду". 8 сентября, ровно за 10 дней до внеочередных выборов в бундестаг, российский президент нанесет официальный визит в Берлин. И приедет он туда не с пустыми руками. Путин заявил, что поддержит расширение Совета Безопасности ООН и кандидатуру Германии в качестве его нового постоянного члена. Насчет других кандидатур из числа так называемой "четверки" (Япония, Индия, Бразилия) нынешний "хозяин Кремля" благоразумно умолчал.

Однако тем самым он дал понять, что существовавшее на протяжении последних 60 лет устройство мира, именуемое еще ялтинско-потсдамской системой, может быть разрушено не только де-факто, но и де-юре, что Россия к этому готова и стремится выстраивать новую систему межгосударственных отношений, в которой "братство по оружию" времен Второй мировой войны не имеет никакого значения, а разницы между бывшими союзниками и противниками, между победителями и побежденными 1945 года, не проводится уже ни в чем и нигде.

Такая путинская новелла, разумеется, может при желании рассматриваться как очередное предательство памяти Великой Победы, вознесшей Советский Союз (и Российскую Федерацию как его правопреемницу) на вершины мировой политики. А может — как попытка дистанцироваться от опеки Соединенных Штатов, создать новую трансконтинентальную ось "Берлин-Москва-Пекин". Недавние российско-китайские военные маневры, на которых отрабатывалось применение против "международных террористов" чуть ли не ракетно-ядерного оружия, немыслимая ранее задержка в аэропорту Перми двух влиятельнейших американских конгрессменов Ричарда Лугара и Барака Обамы, теперь вот демонстративная поддержка Шредера "в трудную минуту" его противостояния с Ангелой Меркель, — всё это, казалось бы, говорит в пользу данной версии.

Но девизом правления Владимира Владимировича, как известно, с самого начала стал вопрос "Who is Mr. Putin?", а его способность демонстрировать движение сразу в двух прямо противоположных направлениях откровенно поражает. К тому же, не стоит забывать "киевский опыт", когда "кандидат Кремля" Виктор Янукович оказался странным образом забыт и брошен на произвол "оранжевого" Майдана. Поэтому совсем не исключен вариант, при котором путинская поддержка социал-демократа Шредера окажется в конечном счете такой же "медвежьей услугой", а плодами сдачи особого геополитического статуса России воспользуется вовсе не "друг Герхард", а "подруга Ангела", откровенно выступающая за восстановление "атлантического партнерства" Германии с Соединенными Штатами. И тем самым Путин окажет огромную услугу Вашингтону, который давно стремится "нейтрализовать" даже принципиальную угрозу со стороны ООН своему "глобальному лидерству", под которым понимается право творить любой произвол, как это было продемонстрировано за последние годы в Югославии и в Ираке. Мол, "хотели как лучше, а получилось как всегда". Кстати, автор этого бессмертного изречения, Виктор Черномырдин, до того как стать российским послом в Киеве, был одной из главных фигур в процессе сближения "Газпрома" с германским RuhrGas. Так что число опасных аналогий в описанном выше сюжете явно превышает любой "порог случайности". Ну, разве что самому подполковнику КГБ Путину в советское время на Украине поработать не довелось. А так — всё один в один.

 

НОСТАЛЬГИЯ ПО ГКЧП

НОСТАЛЬГИЯ ПО ГКЧП

Павел Былевский

Павел Былевский

НОСТАЛЬГИЯ ПО ГКЧП

Люди оценивают прошлое через призму сегодняшнего дня. Иногда современная жизнь служит дымовой завесой, миражным маревом, которая чудовищно искажает былые события. Иногда, наоборот, становится понятным и очевидно ясным то, что прежде существовало лишь в виде неясного намёка. Накануне очередной годовщины трагических событий августа 1991 года целый ряд организаций провели социологические замеры общественного мнения относительно ГКЧП. "Ромир-мониторинг" и "Левада-центр", ВЦИОМ и фонд "Общественное мнение", компания "Башкирова и партнёры" и радиостанция "Эхо Москвы" в прямом эфире программы "Рикошет" опрашивали россиян: было поражение ГКЧП благом или злом для страны и её граждан.

Результаты опросов превзошли все ожидания: был зафиксирован стремительный рост симпатий россиян к тем, кто безна-дёжно попытались остановить распад СССР. Впервые после тех событий восемнадцать процентов россиян ответили, что встали бы в ряды сторонников ГКЧП, и всего только тринадцать заявили, что поддержали бы Ельцина. Таким образом, по сравнению с прошлым годом число приверженцев СССР, даже в донельзя изгаженном горбачёвскими реформами виде, увеличилось на 5%. Среди специфической, в значительной степени антикоммунистической и антисоветской аудитории "Эха Москвы" — и то оказалось 40% симпатизантов ГКЧП!

Представим себе, что "вотум доверия" ГКЧП провели бы не только среди россиян, но и на всём "большом советском пространстве". Можно ли сомневаться, что результаты опросов в Ка-захстане, странах Средней Азии, Закавказья и даже в Молдавии и Прибалтике дали бы ещё более удивительные цифры оправдания ГКЧП? Можно смело предположить, что при вынесении на референдум по всем бывшим странам СССР вопроса о восстановлении великой советской державы в наши дни число проголосовавших "за" превысило бы то большинство, что высказалось за сохранение Советского Союза пятнадцать лет назад.

Новый интерес к "путчу" вызван тем, что история "новой России" входит на новом витке спирали развития в ситуацию, формально похожую на ту, что сложилась в СССР к лету 1991 года. Рыночные реформы во второй раз подвели страну к последней черте, за которой провидцы уже видят распад государства на национальные территории и бесконечные междоусобные конфликты. Полтора десятилетия назад борьба в высших эшелонах власти шла между оголтелыми рыночниками-демократами и обессилевшими "советскими государственниками". Сегодня расклад сил внешне похож на тот: "либерал-реформаторы" продолжают убийственные для народа и страны реформы, а "силовики" укрепляют "вертикаль власти", апеллируя к угрозе расчленения России.

Искажают или проясняют истину августа 1991 года современные реалии? Похожесть политической ситуации открывает двоякие шансы. Очевидно, что народ вдосталь нахлебался прелестей рыночных реформ и реставрации бандитского капитализма. Экономика в застое, гражданские свободы резко сокращаются, чиновничество и толстосумы наглеют всё больше день ото дня, ограбленный и бесправный народ тихо вымирает… Растущие симпатии к ГКЧП, которые зафиксировали несколько независимых опросов, пока только знак наступающего прозрения. Массовые антисоветизм и антикоммунизм сошли на нет. Всё советское не только реабилитируется в массовом сознании, но и входит в моду.

Однако тенденции "реабилитации советского", на которые указывают растущие симпатии к ГКЧП, могут использоваться как оппозицией для обострения политической ситуации, так и "верхами" для нестандартного выхода из того тупика, в который они завели страну. Если сегодня под величественную мелодию Гимна СССР поднимают власовскую тряпку государственного триколора, то почему бы кремлёвским политтехнологам не разработать сценарий "второго издания" ГКЧП? Власти немало поднаторели в "как бы" советской и "как бы" патриотической демагогии, которыми прикрывают либерально-рыночные реформы, и ожидать тут можно всего.

Кандидата в Президенты России Владимира Путина успешно представили российскому избирателю "Штирлицем". Так почему бы не выдать за "ГКЧП-2" государственный переворот, с помощью которого Владимиру Путину дадут новый президентский срок, продлят полномочия, навяжут стране Преемника или совершать ещё какую-нибудь подобную гадость? И не нужно сильно напрягать фантазию, чтобы представить себе, как это будет выглядеть. Как сказал Остап Бендер Паниковскому и Шуре Балаганову: замысел не нов, да и исполнение будут убогое, но, впрочем, попробуйте…

Итак, Президент России Владимир Путин уезжает куда-нибудь отдыхать так, что до него не дозвонишься, дав напутствие в духе Михаила Горбачёва: пробуйте, если всё выйдет — поддержу, а провалитесь — всех сдам, суки. Затем происходит какое-нибудь новое чрезвычайное происшествие федерального масштаба и с международным резонансом. Новый "Курск", новый "Норд-Ост" или что-нибудь нестандартное вроде взрыва террористами атомного реактора в каком-нибудь мегаполисе. Все на новое шоу "ГКЧП-2", такого вы ещё не видели! Фрадков, Сечин, Медведев, Сурков, Миронов, Грызлов и Слиска обращаются к народу с проникновенным словом. Если Сергей Михалков в очередной раз с лёгкостью переписал слова Гимна СССР, почему бы не модернизировать те слова, которые произнесли полтора десятка лет назад "последние советские государственники"?

"Соотечественники! Граждане России! В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Политика либеральных реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и подъёма вэвэпэ в два раза, в силу ряда причин зашла в тупик. Незащищённость граждан перед угрозой международного терроризма подрывает наши позиции в мире. Кое-где послышались реваншистские нотки, выдвигаются требования о пересмотре наших границ, раздаются даже голоса о расчленении России и о возможности установления международной опеки над отдельными объектами и районами страны. Государственный комитет по чрезвычайному положению в России полностью отдает себе отчет в глубине по-разившего нашу страну кризиса. Он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выведению государства и общества из кризиса…"

Если "вертикаль власти" укрепляли отменой выборов губернаторов после Беслана, то почему с порога отрицать такой поворот событий? Если коммунисты и патриоты не смогут преодолеть раскол, аккумулировать массовую энергию протеста и роста просоветских настроений, то кто помешает кремлёвским демагогам использовать ситуацию в своих интересах? Свящённый долг оппозиции — предотвратить исполнение комбинаций "кремлёвских мудрецов", превратить попытку ремикса "ГКЧП-2" в очередной "недоворот". Необходимо самим воспользоваться революционной ситуацией, чтобы переломить ситуацию в стране в интересах трудового народа.

 

МОМЕНТ — И В МОРЕ!

МОМЕНТ — И В МОРЕ!

Андрей Фефелов

Андрей Фефелов

МОМЕНТ — И В МОРЕ!

Никто не помешает нам посмотреть на последние события в секторе Газа как на человеческую, политическую и национальную драму евреев Израиля.

Но прежде чем лить слезы, наблюдая за насильственной эвакуацией еврейских поселенцев, которая осуществляется израильскими властями в рамках "плана по одностороннему отделению Израиля от Палестины", следует сделать ряд существенных оговорок.

Первое. Евреи пришли на земли Газы явочным порядком и нисколько не стеснялись в действиях по отношению к коренному арабскому населению. Тяжелый бульдозер, стирающий сейчас с лица земли дома израильских поселенцев, предыдущие десятилетия трудился над уничтожением палестинских жилищ, освобождая "жизненное пространство" для "избранного народа".

Второе. Мировые СМИ трактуют выезд 8000 еврейских поселенцев как общечеловеческую трагедию, в то время как исход сотен тысяч сербов из Косово преподносился ими как необходимый и даже желательный процесс. Налицо двойные стандарты — соответственно, полностью доверять транслируемой нам из Израиля "картинке" — не стоит.

Третье. Интересы "мирового жандарма", США, и Израиля в первый раз круто не совпали, но это не означает, что односторонняя уступка арабам, сделанная Шароном под нажимом Буша, совершается без каких-либо гарантий со стороны последнего. Возможно, "акт доброй воли" должен прикрывать истинное положение дел, при котором большая часть палестинских земель по-прежнему останется под пятой израильтянина.

Конечно, большинство ныне выдворяемых из Газы поселенцев вряд ли являются убежденными сионистами. Не идея "Великого Израиля", но приграничная, полная опасности, жизнь сделала их непримиримыми противниками договоренностей с арабами. Но теперь, когда правительство предложило им съехать в более спокойное место, обещало при этом от 150 до 450 тысяч долларов компенсации (которая может быть существенно урезана в случае неповиновения), большинство, не задумываясь, согласилось на эти условия.

Однако те, кто ни в каком случае не желал покидать свои насиженные места, получили мощную поддержку со стороны израильского общества вообще и правых партий в частности. В сектор Газа потянулись автобусы с партийными активистами и идейно заряженной молодежью. Требования поселенцев выплатить им достойные компенсации и предоставить хорошее жилье очень скоро сменились антиправительственными лозунгами, уличными выступлениями с агрессивной националистической риторикой. Всё это быстро вылилось в столкновения демонстрантов с полицией, а в выселяемых поселках — в драки и массовые беспорядки. В эдакую "оранжевую революцию" по-еврейски…

Принудительная эвакуация жителей Кафар-Дарома — прекрасный тому пример. Люди забаррикадировались в синагоге, которую израильским подразделениям пришлось брать штурмом. Оборонявшаяся сторона закидывала военных бутылками, лила на их головы краску и кислоту. При этом пострадало более 100 израильских военнослужащих и несколько десятков протестующих. Сейчас военное командование Израиля объявило сектор Газа закрытой военной зоной, и въезд туда лицам, не проживающим на этих территориях, строго запрещен.

Следует отметить, что вышеописанные события весьма болезненно сказываются на атмосфере в израильском обществе, подрывают национальное сознание израильтян. Ситуация, когда "еврей изгоняет еврея", ломает миф об особой сплоченности и консолидированности еврейской нации. Жесткие меры израильской армии, направленные против поселенцев, которые не желают подчиняться распоряжениям правительства, уже назвали "самохолокостом".

Но существеннее другое. То, что довлеет над конкретным политическим моментом, над борьбой правых и левых в Израиле, над задумками вашингтонских стратегов и над самосознанием евреев как таковых.

Трагедия в том, что противники выселения субъективно совершенно правы. Сама логика возникновения и существования государства Израиль не предполагает никаких уступок и "шагов назад". Единственный путь выживания еврейского островка в океане арабского востока — это путь беспрерывной, агрессивной, изнурительной и безнадежной, в конечном счете, войны и экспансии.

Идея размежевания с палестинцами, "окукливания" Израиля родилась в Вашингтоне. Строительство пресловутой стены, призванной разделить враждующие народы, — это фиктивный, иллюзорный выход из многолетнего кризиса.

Американский фантаст Гарри Гаррисон написал когда-то роман "Неукротимая планета", в котором поселенцы с Земли беспрерывно сражаются с агрессивной средой захваченной, но непокоренной ими планеты. Строят вокруг себя пресловутый Периметр. Чем это для них закончилось, можно прочитать в книге. Что же касается судьбы Израиля, то здесь трудно делать какие-либо долгосрочные прогнозы.

"Сегодня Газа, завтра Иерусалим!"— так кричали бойцы ХАМАСа, празднующие уход оккупантов с палестинских земель. И это не просто слова. Противостоящий всему гигантскому арабскому (исламскому) миру Израиль без специальной "накачки" (внешней и внутренней) имеет весьма малые шансы сохраниться в будущем как самостоятельная государственно-территориальная единица.

Весьма любопытна экзотическая идея создания на Западном берегу реки Иордан еще одного еврейского государства — Иудеи. Эта сепаратистская по духу мысль родилась среди правых диссидентов как ответ на предательскую, по их мнению, политику Тель-Авива. Однако, если отрешиться от внутриполитических дрязг, то можно представить следующую картинку: на Западном берегу создается некое буферное образование, устроенное абсолютно по другим принципам, нежели сам Израиль, специально "заточенное" под союз с палестинцами. Впрочем, на фоне жестокой реальности подобный план выглядит утопией.

Другой момент, на который хотелось бы обратить внимание читателя, — это отношения Израиля и США. Многолетнее патронирование еврейского государства со стороны Штатов наводило на мысль о том, что "хвост крутит собакой", что политика Вашингтона в силу неких таинственных причин всецело направлена на обслуживание интересов Израиля. Последние события ставят под сомнение подобную точку зрения. Долгие годы противостояния двух сверхдержав Израиль выполнял роль геополитического форпоста США на Ближнем Востоке. Но времена изменились, и заинтересованность в Израиле заокеанского дядюшки заметно ослабла. Теперь для США спонсировать в этом регионе исключительно Израиль не имеет никакого смысла. Политика гипердержавы в однополюсном мире предполагает новый подход к проблеме взаимоотношения арабов и евреев в Палестине. Не исключено, что прагматичные дяди и тети в Белом доме, если понадобится, с потрохами сдадут "израильских братьев". И никакое еврейское лобби на Капитолийском холме не поможет.

Следует понимать, что выселение евреев из Газы — это весьма локальный и ограниченный по масштабу процесс. Тем более он не свидетельствует о желании и готовности Израиля покинуть все оккупированные территории. Но вдруг, действительно, это начало некоего нового серьезного этапа? Ведь прецедент создан. И как знать, возможно, весь мир станет свидетелем великого Исхода евреев из Палестины.

Весь мир будет свидетелем, а принимающих стран будет не так уж много. Россия находится, что называется, в "первой тройке" претендентов на эту роль.

Такая нехитрая цепочка рассуждений дает ключ к объяснению странного на первый взгляд феномена: многие русские патриоты плакали, наблюдая по телевизору сцены шумного и скандального выселения евреев из сектора Газа.

 

СТАЛИН И МАО ВИДЕЛИ Б НАС!..

СТАЛИН И МАО ВИДЕЛИ Б НАС!..

Влад Смоленцев

Влад Смоленцев

СТАЛИН И МАО ВИДЕЛИ Б НАС!..

Закончившиеся российско-китайские учения "Мирная миссия-2005" спровоцировали нешуточный переполох в Дальневосточном регионе. За военными играми России и Китая внимательно и хмуро наблюдали Япония, обе Кореи, США и Тайвань.

С российской стороны в учениях приняли участие корабли Тихоокеанского флота: противолодочный корабль "Маршал Шапошников" и ракетный эсминец "Бурный", вертолеты КА-27 и самолет дальнего радиолокационного обнаружения А-50 , 11 самолетов (Су-24, Су-27, Ил-76, Ил-78, Ту-95, Ту-22), а также подразделения ВДВ и морской пехоты. Всего к учениям с российской стороны было привлечено до 1800 солдат и офицеров.

Сценарий учений, если отбросить шелуху условностей и дипломатических пояснений, никак не напоминает оборонительный. Основным элементом учения явилась высадка морского и воздушного десанта на подготовленное к обороне побережье. В ходе этой высадки были задействованы все самые современные вооружения — от ударов с воздуха, до изоляции морского района от ВМС "противника".

При этом вокруг Китая достаточно побережий, которые в перспективе могут оказаться плацдармами для высадки частей и соединений НОАК.

Конечно, самым перспективным и возможным плацдармом такой высадки может явиться побережье Тайваня, чьё существование как независимого государства не признаётся Китаем вот уже более 50 лет. Но пока этот сценарий является больше гипотетическим, чем реальным. Сил и возможностей у КНР для такой военной операции пока явно недостаточно. Кроме того, высадка в Тайване будет фактически означать войну с США как главным гарантом территориальной целостности Тайваня. К тому же, участие России в такой операции, хотя и признающей суверенитет Китая над Тайванем, но выступающей за мирное решение этого вопроса, представляется почти невероятным.

Второй перспективной целью учений аналитики дружно назвали высадку на Корейском полуострове. Поводом для совместной операции здесь может стать дестабилизация обстановки в регионе как между двумя Кореями, так и внутри КНДР. Совместное вмешательство России и Китая в этом случае выглядит вполне объяснимым. Но сегодняшняя ситуация на полуострове не выглядит слишком уж тревожной и требующей вмешательства. Отношения между двумя Кореями постепенно налаживаются, нет и причин для беспокойства за ситуацию в КНДР.

Третьей и, возможно, основной целью совместных учений стала демонстрация Россией и Китаем готовности действовать совместно. Причём не от глухой обороны, а наступательно. Демонстрация эта была адресована прежде всего США, и Америка вполне адекватно уяснила смысл этого послания. Сдержанные комментарии американцев — лучшее тому подтверждение. Оказавшись перед таким вызовом, США не могут себе позволить скоропалительных действий и судорожной реакции.

Для Китая это не просто демонстрация его усиливающейся мощи как одинокой "сверхдержавы", которой все эти десятилетия был Китай, но очевидное стремление заявить себя как лидера целого регионального союза, стремящегося продемонстрировать своих влиятельных и мощных союзников.

Цели России куда более многогранны и спорны. Прошедшие учения, безусловно, подчеркнули двусмысленность положения самой России. С одной стороны, Россия все последние годы усердно демонстрировала свою готовность "дружить" с Америкой до потери пульса, и ради этой "дружбы" совершила огромное количество всяческих односторонних уступок и прочих "милых глупостей", обошедшихся стране в огромные траты суверенитета, авторитета и влияния. С другой стороны, такая показная военно-стратегическая союзническая верность Китаю, который рассматривается США как основной противник в первой половине XXI века, не может не осложнить взаимоотношения с Америкой. Что это? Действительно серьёзный разворот во внешней политике России или же некие геополитические пасьянсы? Скорее, всё же второе. Россия сегодня не может себе позволить оказаться в ряду безусловных противников США. Это чревато очень большими проблемами как в экономике, которая сегодня прочно привязана к американскому финансовому "пулу", так и во внутриполитическом раскладе. Ещё слишком влиятельны в российском истеблишменте проамериканские силы. Воевать на всех фронтах сразу Путин, конечно, не решится.

Тогда что означают прошедшие учения?

С одной стороны, это демонстративный знак США того, что Россия уже утомилась стоять в роли бедной родственницы перед закрытыми дверями "европейской семьи", куда Россию, несмотря на все её уступки и потуги, пока никто не пускает дальше ворот. Более того, она достаточно демонстративно "изолируется" от Европы жесткими границами, военными базами и всякого рода антироссийскими оборонительными союзами.

США не могут не отдавать себе отчёт в том, что в существующем мировом раскладе сил их устраивает только та Россия, которая настроена как минимум нейтрально к Америке и НАТО. И совершенно не устраивает какой-либо перспективный союз Китая и России, который делает фактически предрешённым грядущее противостояние США и Китая, не в пользу Америки.

Но готовы ли американцы сегодня изменить своё отношение к России? Думается, что нет.

Пока США не добьются эффективного разоружения России, демонтажа её военно-стратегического и военно-промышленного потенциала, давление на неё не уменьшится. И начавшееся демонстративное сближение с Китаем, скорее всего, только подстегнёт усилия американцев в этом направлении. Если в ближайшее время США не добьются от России пересмотра её внешнеполитических приоритетов, то с большой степенью вероятности можно прогнозировать усиление давления на Путина через поддержку оппозиционных ему сил и партий, а также через проамериканское лобби в его администрации и правительстве.

Но перед тем как США перейдут к прямому давлению, можно ожидать неких закулисных переговоров, в ходе которых американцы способны сделать ряд личных "предложений", от которых Путину будет тяжело отказаться. Например, США могут выразить готовность начать вести речь от третьем сроке пребывания Путина в президентском кресле, что ранее категорически ими отвергалось.

Возможно, именно эта "коррекция" позиции американцев и является основной и скрытой целью прошедших учений. Учения закончились, но эхо их канонады ещё долго будет гулять по мировым политическим закоулкам…

 

ТРУБА ДЖАБРАИЛА

ТРУБА ДЖАБРАИЛА

Денис Тукмаков

Денис Тукмаков

ТРУБА ДЖАБРАИЛА

Казань справила свое тысячелетие. Праздник был обставлен с такой пышностью, обрамлен такими деталями, что хватило бы на блокбастер от Михалкова. От глаз проницательного наблюдателя не могли укрыться с десяток знаковых моментов, которые долго еще будут истолковываться в разном ключе придворными политологами и оппозиционными конспирологами.

Запомнят, к примеру, как все праздничные ночи расцвеченная словно игрушечный замок из Диснейленда, затмевающая "неказистый" православный собор, светилась от счастья гигантская мечеть Кул-Шариф, чья архитектура нарочно приближена к образу стамбульской Айя-Софии. Кто-то наверняка отметил про себя новое значение Казани как "собирателя земель", как места, где был заложен новый межгосударственный союз России, Белоруссии и Казахстана — словно именно от Татарии сегодня расходится кругами воля к постепенному возвращению русского государственного тела в границы Советского Союза. Другие надолго запомнили необычайно пышные поздравления в адрес города-юбиляра — среди них выделялся текст генсека ООН, в котором Казань была названа "центром мировой цивилизации". Питерцы наверняка еще долго будут припоминать казанцам, как надменно те отказались от дара города на Неве — памятника Петру Великому, предпочтя ему изваяние "певца Евразии" Льва Гумилева. Кто-то разглядел в новой Петербургской улице, выстроенной к празднику всей Россией, недоброе предзнаменование, вспомнив, как точно так же весь Союз отстраивал "в подарок" кварталы Ташкента, Душанбе, Алма-Аты — где нынче те кварталы? У многих отложится в памяти, как по-хозяйски вел себя среди гостей Минтимер Шаймиев, сколь растерянно выглядели лидеры стран Содружества, впервые лет за двадцать спустившиеся в метро, и как паясничал президент Путин, читая перед казанской общественностью речь на татарском и, рисуясь, бросал в зал: "Я еще и не так умею!".

Об этом будут вспоминать. Но как бы ни трактовались эти казусы, они свидетельствуют об одном — о том великом ренессансе, что испытывает нынче татарский народ, словно он желает опровергнуть Гумилевскую теорию этногенеза, согласно которой век пассионарности даруется этносу лишь один раз в его не столь уж и длинной истории. Пока Россия скукоживается, пока русский народ медленно теряет свое влияние на просторах континента, разбуженного походными песнями сепаратистов, мусульманская Татария справляет пир.

Как следует относиться к этому? Ужасаться ли тому, как вырастает на глазах посреди русских земель, вдоль русской реки новоиспеченный субъект государственности? Радоваться ли, предрекая появление новых "скифов", новых "азиатов", которые, смешаясь с русскими, создадут новый "евразийский" сверхэтнос, что сметет Европу в XXI веке? Или, быть может, не придавать этому значения, считая казанский праздник лишь очередным президентским пиаром, во время которого важному субъекту Федерации бросили вкусную кость под грохот салюта?

Кажется, более правильным является следующее понимание роли татарского фактора в судьбе России. Ось Россия-Казань-мусульманский мир — это важнейший "цивилизационный тоннель", по которому в обе стороны могут закачиваться грандиозные потоки информации, методик, проектов и пиара, слагающих геополитическое влияние одной цивилизации на другую: русская и исламская реки сходятся под Волгой. Сам по себе тоннель этот не хорош и не плох, это лишь инструмент; и видя, как сегодня возвышается Казань, можно лишь радоваться качественному улучшению такого инструмента влияния. Весь вопрос в том, кто лучше, кто адекватнее сможет на нем сыграть.

Было время, когда Советский Союз через Среднюю Азию и Кавказ осуществлял геополитическую экспансию в мусульманский мир. Ресурсы, которые закачивались в среднеазиатские республики, в их элиты, в их инфраструктуру, рано или поздно откликались просоветским переворотом в одной из государств Ближнего Востока, резким ростом числа изучающих русский язык арабов, неожиданным сближением с той или иной страной Магриба, выгодным военным контрактом, активизацией антиамериканских настроений, найденным компромиссом в нефтяной политике, очередной политической уступкой в пользу Советского Союза…

С тех пор Россия практически утратила подобное умение — влиять на международную обстановку через внутренние факторы. И уже долгое время происходит обратный процесс — мусульманский и тюркский мир транслирует в Россию через "цивилизационную трубу" собственные представления о мире, и исламские республики России выступают агентами этой встречной экспансии. И вот уже Россия, четыреста лет до этого прожившая в ритме славяно-тюркской культуры, в симбиозе православия и ислама, содрогается от взрывной экспансии ваххабитов, переламывается пополам вдоль сепаратистского "разлома" Кавказ-Уфа-Казань, глядит с ужасом в восточные лица миллионов флибустьеров, заполонивших рынки и казино. И нынешний праздник — который во времена оные был бы отыгран как мощнейший вброс просоветского исламо-тюркского элемента в пропагандистские сферы Ближнего Востока, нынче выглядит как очередной "парад суверенитета", принимать который в спешном порядке примчался лично Путин.

"Цивилизационный тоннель" не запрёшь — не форточка. Захламить его дешевым пиаром, показными празднествами и подачками из бюджета тоже не удастся — в итоге прорвёт так, что затопит всё вокруг. Нужно заново учиться его использовать, иначе мы все взлетим на воздух.

 

ТАШКЕНТ: БЕЗ КОЛЕБАНИЙ

ТАШКЕНТ: БЕЗ КОЛЕБАНИЙ

Музаффар Захидов

ТАШКЕНТ: БЕЗ КОЛЕБАНИЙ

1 сентября нынешнего года в четырнадцатый раз отмечается День независимости Узбекистана. Очевидно, что эта важная дата в истории страны — вполне подходящий повод для того, чтобы оглянуться назад и подвести хотя бы некоторые итоги пройденного пути и также наметить планы на будущее. Чем живет сегодня узбекское общество? Что было наиболее значительного и знаменательного за время, истекшее с сентября прошлого года? С этими и некоторыми другими вопросами корреспондент "Завтра" обратился к видному политологу, д-ру Музаффару Захидову.

Музаффар ЗАХИДОВ. Прежде всего мне хотелось бы напомнить, что у нас в декабре прошли парламентские выборы, ставшие заметной вехой на пути дальнейшей демократизации государства. Впервые в нашей истории был сформирован двухпалатный парламент, состоящий из Законодательной палаты и Сената. Реформа Олий Мажлиса (парламента) осуществлялась на основе принятых ранее ряда конституционных законов.

Будет нелишне, вероятно, немного рассказать об обеих палатах парламента. Законодательная палата формируется непосредственно гражданами по итогам выборов. Право выдвижения кандидатов отныне принадлежит политическим партиям, инициативным группам. Официально закреплена 30-процентная квота для женщин при выдвижении политическими партиями кандидатов в депутаты; исполнительные органы государственной власти лишены права выдвигать кандидатов в депутаты.

Верхняя палата (Сенат) состоит из равного количества представителей от каждого административно-территориального образования нашей страны. 16 членов Сената назначаются президентом из числа наиболее авторитетных граждан, имеющих как большой опыт, так и особые заслуги перед страной. Сенат рассматривает все проекты законов, утвержденные Законодательной палатой. Кроме того, Сенату отошла часть важнейших полномочий главы государства, в частности, по назначению и утверждению некоторых руководителей государственных структур и дипломатических представителей Узбекистана за рубежом.

Создание двухпалатного парламента позволило повысить роль законодательной власти и усилить контроль за исполнением принятых парламентом законов.

Декабрьские выборы состоялись на многопартийной основе. Это повышает, бесспорно, влияние и роль пяти зарегистрированных в Узбекистане политических партий. Расширение их участия в законотворческом процессе создает более широкие возможности для выражения многообразия мнений. При подготовке и проведении выборов были впервые применены новые для нашей страны избирательные технологии: проводились публичные дебаты кандидатов, были созданы равные условия для изложения своих предвыборных программ; за каждое место в нижней палате боролись 4-5 кандидатов.

"ЗАВТРА". По понятным причинам, которые можно и не называть, в России вызывает большой интерес направленность внешней политики Узбекистана. В чем заключалась основная активность вашей страны на мировой арене за последний год?

М. 3. Вопреки тому, что с упорством, поистине заслуживающим лучшего применения, твердят наши враги и недоброжелатели, неуклонно продолжает расти авторитет нашей страны во всем мире.

Участие в деятельности Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) явилось одним из важных направлений внешней политики Узбекистана. Правительство республики уделяло большое внимание вопросам расширения связей с государствами — членами этой организации в сфере безопасности, торговли и экономики.

Активность в рамках ШОС открыла новые возможности для экономического сотрудничества Узбекистана с другими странами. В частности, укрепление сотрудничества с такими государствами, как Россия и Китай, оказывает позитивное влияние на дальнейшее расширение связей с Европой и Юго-Восточной Азией.

Использование же в рамках ШОС экономического потенциала ее участников, их возможностей в сфере транспортных коммуникаций и инвестиций благоприятно скажется на Узбекистане.

Июльское заседание Шанхайской организации сотрудничества в Астане убедительно продемонстрировало ее возросший авторитет и эффективность. Сейчас не только политики, но и рядовые граждане осознают, что ШОС становится действенным инструментом международного сотрудничества, реальным фактором обеспечения безопасности и стабильности, борьбы с самыми опасными угрозами и вызовами современности, такими, как международный терроризм, сепаратизм и экстремизм, наркопроизводство и наркотрафик.

Рост авторитета ШОС и ее дальнейшие перспективы весьма наглядно обрисовал президент Узбекистана И. А. Каримов, который отметил, что если взглянуть на географическую, а еще лучше — на геополитическую карту мира — и одним цветом обозначить те страны, которые сегодня входят в состав ШОС, то можно зримо представить себе нынешний потенциал ШОС.

Президент Каримов в своем выступлении на последнем саммите Шанхайской организации сотрудничества заявил, что не могут не вызывать серьезной тревоги факты, когда идет процесс смыкания различных террористических, экстремистских и сепаратистских сил. Конечная цель всех этих усилий — создать в регионе ситуацию так называемой "управляемой дестабилизации", подорвать общественно-политическую стабильность, навязать свою модель развития.

Саммит ШОС в Астане продемонстрировал возросшие возможности этой организации, представляющей сегодня половину населения планеты, ее решимость усилить борьбу с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, являющимися ныне главными угрозами для государств всего мира.

"ЗАВТРА". Трудно припомнить, чтобы мировые СМИ когда-либо так много писали и говорили об Узбекистане, как в связи с недавними трагическими событиями в Андижане. Узбекские власти обвиняли в "чудовищных преступлениях против человечности" и многом другом столь же страшно звучащим, "несовместимым с представлениями о демократии и современном обществе". Что вы можете сказать в связи с такого рода обвинениями?

М. 3. События в Андижане стали серьезным испытанием для народа Узбекистана на прочность воли и решимость двигаться по избранному пути построения светского, демократического государства. Не будет преувеличением сказать, что организаторы этой провокационной акции жестокостью и цинизмом потрясли всех честных людей планеты. Узбекский народ не поддался лжи и лицемерным призывам тех, кто пытался сбросить всю страну в пучину бессмысленного кровопролития и заработать на этом себе политический капитал.

Майские беспорядки в Андижане еще раз продемонстрировали, что радикальные силы для достижения своих далеко идущих целей без размышлений пускают в ход не только "силу убеждения" и "мирную" идеологию. Вооруженные нападения на целый ряд городских объектов, захват оружия, заложников, зданий местной администрации, убийства сотрудников правоохранительных органов и мирных граждан никак нельзя назвать "ненасильственными методами борьбы". Но коварство и ненависть преступников разбились в Андижане о твердость государственной власти, мужество офицеров и солдат, выдержку и мудрость миллионов простых граждан.

На фоне твердой поддержки большинством государств мира решительных действий узбекского правительства по защите конституционного строя, жизни и безопасности людей диссонансом звучали громкие заявления политиков ряда западных стран, представителей некоторых организаций о необходимости проведения международного расследования в Андижане. Они, мягко говоря, выходили за рамки элементарной логики и даже "закулисной дипломатии". Причина разглагольствований многих западных СМИ о

нарушениях прав человека кроется в политике "двойных стандартов", в корыстных и эгоистических интересах некоторых государств в нашем регионе.

Руководство Узбекистана решительно отвергло попытки политического шантажа, проводимое сейчас расследование представит убедительные доказательства истинных целей организаторов преступной акции в Андижане. Несомненно, что в мае была сорвана попытка увести страну с пути светского, демократического и независимого развития, избранного узбекским народом 14 лет назад.

К вышесказанному считаю нужным добавить, что недавние указы президента "Об отмене смертной казни в Республике Узбекистан" и "О передаче судам права выдачи санкций на заключение под стражу" непосредственно направлены на укрепление авторитета судебной власти как важнейшей гарантии эффективной защиты прав человека, обеспечению подлинной независимости судов, усилению их роли в построении демократического правового государства, сильного гражданского общества.

Либерализация законодательства и создание новых эффективных правовых механизмов усиливает авторитет судебной власти и позволяет гарантировать соблюдение основополагающих гражданских прав и свобод.

"ЗАВТРА". После того как узбекские власти потребовали, чтобы американцы вывели свой воинский контингент с базы в Ханабаде, высказывалось предположение, что Ташкент пошел на этот шаг как бы исключительно в отместку Вашингтону за то, что США оказывали политическое давление на руководство Узбекистана в связи с событиями в Андижане. Так ли это на самом деле?

М. 3. Подобное представление не что иное, как сознательная попытка извратить события и поставить их "с ног на голову".

Так, в частности, решения об ограничении полетов ВВС США принимались начиная с середины 2004 года, то есть задолго до андижанских волнений. Поэтому нелепо искать какую-то связь между тем, что произошло в мае 2005 года и требованием о выводу американского контингента.

Не надо быть крупным аналитиком, чтобы понять, что подписанное еще 7 октября 2001 года соглашение о передаче в пользование американцам аэродрома Ханабад для проведения поисково-спасательных и гуманитарных операций в период осуществления боевых действий на территории Афганистана практически исчерпало себя.

Соглашение в соответствии с его статьей 18 заключалось сроком на 1 год, но продолжало оставаться в силе, пока одна из сторон (Узбекистан или США) не прекратит его действие письменным уведомлением за 180 дней по дипломатическим каналам.

Как известно, по заявлениям официальных лиц Соединенных Штатов, активная фаза военных действий в Афганистане завершилась еще в 2002 году.

Кроме того, стоит заметить, что узбекская сторона неоднократно ранее обращалась к руководству американского госдепартамента и Пентагона с просьбой рассмотреть и разрешить вопросы, связанные со статусом аэродрома Ханабад, имея в виду, что его использование ВВС США связано с завершением военной кампании в Афганистане.

В действительности Узбекистан обращался к главам вышеназванных ведомств более шести раз. И начались эти обращения еще в конце 2002 года, опять-таки задолго до событий в Андижанской области. Однако надо признать, что американская сторона под различными предлогами уклонялась от решения данного вопроса.

Поэтому всякие попытки навязать общественному мнению версию о политической подоплеке решения узбекского правительства о выводе американского контингента надо рассматривать как не что иное, как стремление нагнетать напряженность в узбекско-американские отношения, искусственно увязывая это решение с Андижаном.

Узбекистан и впредь продолжит свое активное участие в международной антитеррористической коалиции, а также сотрудничество как с США, так и с Россией в борьбе с международным терроризмом, радикальным экстремизмом, наркотрафиком и другими угрозами миру и безопасности.

Беседу вёл Владимир Петров

 

СТУДЕНТЫ В РОССИИ ВСЕГДА БЫЛИ СИЛОЙ!

СТУДЕНТЫ В РОССИИ ВСЕГДА БЫЛИ СИЛОЙ!

Олег Денисов:

СТУДЕНТЫ В РОССИИ ВСЕГДА БЫЛИ СИЛОЙ!

Беседа с руководителем студенческого профсоюза РАПОС, депутатом Госдумы от партии "Родина"

"ЗАВТРА". Олег Иванович! В течение всего года оппозиционные политики и аналитики предвещали нам насыщенную осень. Говорили примерно так: январская монетизация льгот — это ужасно, миллионы людей вышли на улицы, но это были еще цветочки. А вот осенью, когда грянет, наконец, реформа образования, когда это затронет более активный слой населения — студентов — власти мало не покажется!" Нам предрекают волнения молодежи по отношению к реформе образования, говорят о насильственном уничтожении той системы образования, которая сохраняется у нас со времен Союза, и вот теперь должна быть, по замыслам Кудрина-Грефа, кардинально пересмотрена. Могли бы вы прокомментировать, что же именно нас ожидает осенью?

Олег ДЕНИСОВ. Реформа образования не завершилась, она идет перманентно. И на сегодняшний день тенденция на общий уход государства из системы образования, введение тотального, на всех уровнях, платного образования сохраняется и растет. Используются различного рода фокусы: правительство говорит нам о "снижении нагрузки на бедных школьников", о "введении факультативов" (за деньги), о "наборе альтернативных дисциплин", — все это дымовая завеса, прикрывающая главное направление этой псевдореформ.

Характерный пример: каждый год накануне 1 сентября возникает тема сокращения малокомплектных школ. По оценкам министра образования, более пяти тысяч школ в России имеют комплектность менее 10 человек. С одной стороны, понятна экономическая подоплека такого сокращения: надо оптимизировать затраты, учебную нагрузку учителей. Это логично. Но с другой стороны, при наших российских пространствах эта проблема переходит из экономической плоскости в геополитическую. Мы знаем, что школа в деревне — это один из элементов, который позволяет ей выжить. Это центр, который удерживает население и дает надежду на будущее. Соответственно ликвидация этих школ, приведение к оптимизированному финансовому механизму, чтобы, условно говоря, вместо пяти школ в пяти селах создать одну школу, а учеников свозить туда со всего района, — расходится с основной линией выстраивания государства: "Россия для россиян". У меня ощущение, что правительство для кого-то расчищает территорию России, ведь сокращение малокомплектных школ, по сути, приводит к обезлюдиванию страны.

"ЗАВТРА". При этом школы будут финансироваться, исходя из общего количества учеников школы. И если это количество снижается год от года (людей ведь в России становится всё меньше), то и финансирование снижается. Но дисциплины-то не сократишь, учителей не повыгоняешь, и получается, что с деньгами становится все сложнее.

О. Д. Вопрос о подушевом финансировании, в который упирается проблема выживания малокомплектных школ, поднимается ежегодно. Слава богу, "реформаторы" при этом натыкаются на такую стену возмущения, что больше вопрос этот не педалируют — до следующего года. С технической точки зрения подушевое финансирование — это, действительно, один из критериев, который может определять экономическую эффективность инвестиций государства в систему образования. Но не для нашей страны, не для наших геополитических особенностей. Закрывая школу в селе Круглое, мы, по сути, ликвидируем это село. Через 2-3 года там не будет молодежи, а еще лет через пять это село исчезнет с карты, а потом и с лица земли.

"ЗАВТРА". Чем грозит перевод части предметов на факультатив? Только ли тем, что родители вынуждены будут платить за часть предметов? Или еще и тем, что фактически сегодня на факультатив переведут рисования и пение, а завтра — физику и математику, и страна останется без фундаментальных ученых?

О. Д. Идет спекуляция на самом святом, что есть у человека, — на детях. Мы все связываем надежду на будущее, свое душевное состояние со своими детьми, мы, естественно, напрягаемся из последних сил, чтобы дать детям шанс, надежду получить качественное образование. Но ведь по официальной статистике, у нас треть населения находится за чертой бедности, и президент призывает бороться с бедностью. А вводя этот механизм, мы, по сути, дела приумножаем бедность, уменьшая и без того небольшие шансы для детей из малообеспеченных семей, убиваем их надежду на достойную жизнь. Министр образования говорит, что с введением платных факультативов государство попытается легализовать те денежные потоки, что уже есть в школе. Но эти потоки есть в крупных городах, в столичных центрах. Зачеркивать за счет этой борьбы надежду для трети населения России не только негуманно, но и преступно.

"ЗАВТРА". Продолжая тему реформы школьного образования — уже давно существует такая спорна вещь, как единый госэкзамен, который сдают выпускники. Насколько он вписывается в проводимую реформу образования?

О. Д. Нельзя рассматривать ЕГЭ отдельно от системы подушевого финансирования. Потому что ЕГЭ напрямую связана с ГИФО (государственными именными финансовыми обязательствами), ведь от результатов тестирования выпускник получает ГИФО на ту или иную сумму. Про ГИФО реформаторы сейчас стараются говорить все меньше и меньше, так как это тоже элемент введения тотального платного образования во всех вузах страны. Все знают, что сумма, которую получает выпускник, заведомо меньше государственного обеспечения, которое необходимо на то, чтобы дать этому выпускнику образование. То есть дельту человек все равно должен доплачивать из собственного кармана. А раз так, то главный аргумент реформаторов в пользу ЕГЭ: "он дает всем равные стартовые возможности при поступлении в вузы" -не выдерживает элементарной критики. Давно известно, что в России существует имущественный ценз на образование. Не может человек и провинции с низким уровнем доходов отправить своего гениального ребенка учиться в Москву: ведь последнему нужно еще и поддерживать прожиточный минимум плюс билеты, плюс одежда и т. д.

Еще один момент связан с самой идеей тестирования, когда человек отвечает на заданные вопросы, выбирая один из вариантов. Это пример сужения мышления по сравнению с общим пониманием предмета, что, безусловно, ведет к ухудшению подготовки выпускника, суживанию его кругозора. Для российской системы образования, которая во всем мире знаменита своей фундаментальностью, общим подходом к решению частных задач… это серьезный ущерб.

"ЗАВТРА". Сегодня многих студентов больше всего волнует история с закрытием военных кафедр в вузах…

О. Д. Это очень тревожный аспект, и я не понимаю, какими соображениями вызвана такая активность Министерства обороны. Оставим за скобками тот известный факт, что военные кафедры — это элемент патриотического воспитания молодого человека. Не может парень, получивший высшее образование и претендующий на командные высоты в бизнесе или государственном управлении, не иметь представления об армии — именно это представление и дают военные кафедры. Это и дополнительная специальность, которую дает выпускнику возможность легче адаптироваться к системе рынка труда — об этом тоже можно не упоминать. Но давайте переведем проблему в плоскость, понятную реформаторам: экономическая эффективность военных кафедр выше, чем специализированных учебных заведений. Известно, что до 70% от содержания высших военных училищ уходит на содержание фонда и коммуникаций, и только 30% идет на содержание преподавателей и подготовку курсантов. А военные кафедры уже находятся на балансе вузов, и в экономическом плане подготовка военного специалиста в вузе гораздо менее затратная.

Наконец, сама идея отправки выпускников вузов служить в армию совершенно не проработана. Хорошо, если выпускник пошел по своей специальности — от этого выиграет и армия, и сам молодой человек. Но это совершенно ничем не гарантировано. Служить же не по основной специальности — это все равно, что с золотыми гвоздями строить сортир в деревне. От этого теряет государство, уже затратившее деньги на подготовку специалиста. Будет разрушена карьера молодого человека, который, как правило, на 3-4 курсе подыскивает себе место последующей работы. И главное, произойдет деквалификация специалиста: ведь во многих сферах науки даже годовой отрыв от потока знаний означает серьезный урон.

По закрытию военных кафедр решение должно принять правительство. Но Министерство обороны, не дожидаясь этого решения, уже отправило в вузы предписание не принимать в этом году новых студентов на военные кафедры. На ровном месте создается проблемы, которые провоцирует активность как студентов, так и преподавателей, остающихся без работы. Так проблему комплектования Вооруженных Сил не решают.

"ЗАВТРА". Кстати, о проблемах на ровном месте… Этим летом, кажется, правительство вдруг обратило взоры на традиционный студенческий отдых?..

О. Д. Это вообще была очень странная ситуация. В июле месяце Министерство финансов за подписью госпожи Голиковой отправило письмо в Казначейство, которое парализовало кампанию летнего отдыха и выздоровления студентов. Мы вышли, конечно, из этой ситуации, в течение недели Агентство по образованию очень активно работало с Минфином. Ситуацию каким-то образом выправили, не решив ее до конца.

Все это связано с тем, что в 122-м законе из статьи о выделении бюджетных средств на социальную программу студентов была исключена строка о санаторно-курортном лечении и отдыхе. Причем мы подготовили законопроект, который восстанавливал бы это право, отправили в правительство и получили дивный по своему цинизму ответ вице-премьера Жукова о том, что санаторно-курортное лечение не входит в сферу компетентности образовательных учреждений и поэтому студентам лечение не положено. То есть фонд социального страхования не распространятся на студентов, они остались в вакууме, они оказались ненужными государству. И если студент попадает в ситуацию, требующую медицинского вмешательства, он оказывается брошен.

Я надеюсь, что осенью, вместе с фракцией мы будем вносить законопроект в Госдуму — даже несмотря на такое отрицательное заключение правительства. Посудите сами. Вузы в течение мая-июня заключали договора — например, на организацию спортивного лагеря для своих студентов. Провели открытый тендер в соответствии с законом. Провели подготовку, оплатили 30% аванса. А потом в июле им запрещают перечислять остальные 70% средств. И вот едет студент в лагерь в Крым, купив билеты в оба конца, приезжает, а ему говорят: ваш вуз не выполнил свои финансовые обязательства, до свидания.

Это ситуация, которая могла бы быть, если бы мы не вмешались. В течение недели, 1 августа, Минфин дезавуировал свое письмо. Это тоже показатель того, что ситуация накаляется во многом такими вот непрофессиональными действиями правительства. И если говорить, условно говоря, о революционной ситуации в государстве, то штаб по ее подготовке находится в "Белом доме". Это вызывает множество вопросов.

"ЗАВТРА". Одна из самых больших опасностей реформы образования — приватизация вузов. Она заключается даже не в том, что студенты вынуждены будут платить за обучение, а в том, что новые хозяева смогут перепрофилировать свои вузы, и по всей стране будут закрываться "ненужные" и "нерентабельные" технологические учебные заведения. Реально ли это?

О. Д. Это может произойти в любой момент, потому что вся законодательная база для этого создана. В том числе и в пресловутом законе №122: мы не представляем себе в полной мере те последствия, которые он еще вызовет в обществе.

И понятно, почему сфера образования привлекает такое повышенное внимание. Исторически вузы расположены в центре городов. Это самые лакомые куски с точки зрения собственности. В течение последних 15 лет эта сфера не была подвергнута приватизации — еще никто не наложил лапу на эту госсобственность. Это касается и науки.

"ЗАВТРА". То есть выделят два десятка вузов, на которые распространится вето на приватизацию вроде МГУ, а остальные будут распроданы?..

О. Д. Так, в лоб, это происходить не будет. Будет изменение формы собственности — с государственного учреждения на ГАНО (государственная автономная независимая организация), где подразумевается участие третьих лиц в системе управления. Приватизация произойдет через систему акционирования, ваучеров не будет.

"ЗАВТРА". Эта распродажа, видимо, даже не предполагает какую-то защиту от прихода иностранных собственников? И возможна ситуация, когда иностранное лицо приходит и разоряет уникальный вуз?

О. Д. Верно, никакой защиты от такого поворота дел нет. Да и будь там формальная защита — она легко обходится.

"ЗАВТРА". Допустим все это рано или поздно случается. Студенты начинают роптать, собираются в курилках. Чего от них ждать? Пойдут ли они громить ректораты, устроят ли палаточные лагеря, проведут ли митинги у военкоматов? Во что это может вылиться?

О. Д. Предвидеть развитие ситуации тяжело. От тех же пенсионеров студенты отличаются своей мобильностью, компактностью своей социальной группы, обостренным чувством справедливости… Действия студенческой молодежи непредсказуемы. И если нет силы, которая направляет их, то ситуация легко может выйти из-под контроля, что никому не принесет ничего хорошего. Есть, однако, студенческие профсоюзы. Чем они занимаются? Профсоюз студентов — это социальный механизм, который позволяет скорректировать интересы студентов и администрации вуза и добиться решения проблемы. Побить стекло в администрации проблемы не составляет. Побили — и что дальше? Решать же нужно!

В Южной Корее студенты могут бузить, используют активные формы протеста, но только в рамках университета. А во Франции это выплеснулось на улицу и закончилось отставкой кабинета министров. Как будет у нас, пока не скажет никто. Можно говорить и так: студенты выйдут и снесут всех. Для того, чтобы не разрушить все общество, безусловно, нужна такая организационная сила, как профсоюз. Это мое глубокое убеждение, основанное на практике работы в студенческих профсоюзах и организации акций протеста, которые происходили по всей России, но не приводили к летальному исходу.

Другой силы я не вижу. Да, есть администрация вуза — но она воспринимается студентами как "хозяин", как представитель государства — государства, которое сегодня делает все, чтобы спровоцировать студентов на выступление.

"ЗАВТРА". Представим конкретную ситуацию: вуз оказался приватизирован, новый собственник на глаза ликвидирует половину кафедр, а другую половину переводит на платное образование. Студенты протестуют. И вот приходят ребята из профсоюза и говорят: мы вам поможем, мы все умеем и знаем…

О. Д. Студенческие профсоюзы могут выступить переговорщиками. Они могут и умеют организовывать протестное движение, приведя его к нормальной логике переговоров: сформулировать свою позицию, свои требования, условия для ведения переговоров. Это и есть наша профессиональная работа. Мы знаем алгоритмы решения проблемы.

"ЗАВТРА". Попробуем перевести вопрос в политическую плоскость. Мы наблюдаем затишье среди политических "слонов" — политических партий. Дума на каникулах, никаких особых катаклизмов пока нет. При этом резко активизировались молодежные политические группировки самого разного толка. Мы видим стремительное наращивание потенциала "Наших", которые проводят гигантоманские акции и пиарятся всеми, кому ни лень. Мы видим, как они пытаются аккумулировать молодежную и, прежде всего студенческую энергии. С другой стороны, мы наблюдаем сверхактивность среди "оранжевых", которые тоже обращаются вовсе не к "гопоте", а к умненьким ребятам, которым доступен Интернет, которые ощущают воздействие информационных технологий. С противоположной стороны леворадикальные партии тоже всегда старались ориентироваться на студенческую аудиторию, и пример с 39-ю подсудимыми нацболами показателен: все они — студенты престижнейших столичных вузов. Скажите, что делает партия "Родина" на этом направлении?

О. Д. Вы верно обрисовали ситуацию. Мы видим, что все без исключения — и власть, и оппозиция, и радикальные, и умеренные, — все сделали вывод из "оранжевых" революций на постсоветском пространстве, в которых молодые люди играли очень активную роль. Молодежь, тем более студенты — это рабочее тело любого общегосударственного социального катаклизма.

Если партия "Родина" ограничится только своим молодежным движением "Союз молодежи "За Родину!", только привлечением ребят к ее акциям, — это будет неправильным. Это будет потеря темпа партии "Родина" как в своё время самой молодой партии не только в России, но и в Европе. Партия должна не бояться идти в молодежный коллектив и привлекать молодежь к серьезной политической работе в партии и через партию — в обществе.

"ЗАВТРА". То есть наличие молодежной организации при серьезной политической партии — это доказательство того, что каналы мобильности этой партии закупорены, и молодым партийцам не оставляют иного выбора, кроме как состоять в таких "пионерах", не подпуская их к серьезной партийной работе?

О. Д. Молодежь опасаются во "взрослых" партиях как конкурентного фактора — это я подтверждаю. Поэтому важно, чтобы "Родина" шла в аудитории, чтобы внутри партии было как можно больше молодых, энергичных и талантливых людей.

"ЗАВТРА". Чтобы молодежь шла в партию, участвовала в выборах, шла в законодательные собрания, а не просто устраивала хэппенинги на улице?

О. Д. Есть важный элемент: молодежь очень четко отслеживает ситуацию "ты начальник — я дурак", "ты старший, а я младший". И если в партии отношения равноправные, уважительно партнерские — то у молодежи крылья вырастают, она и днем и ночью готова работать. Этот фактор уважительного партнерства очень серьезен.

"ЗАВТРА". Хорошо, молодой человек привлекается к серьезной работе, выстраивает партийную карьеру, идет на выборы, вырастает до политика общероссийского уровня. И что? Вот он становится депутатом "Родины", получая вместе с соратниками свои 25-30%. И что они собираются делать в Думе и заксобраниях, в окружении большинства единороссов? Разве это не тупиковый путь? Не лучше ли зайти с другой стороны, посмотреть на уличный потенциал студентов: не правильно ли овладевать уличными, майданными технологиями? Не боитесь ли вы просто потерять улицу, отдать ее на откуп "оранжевым" и "Нашим"?

О. Д. Любые технологии требуют ресурсного обеспечения, и это далеко не всегда деньги, но и, например, доступ к информресурсам. Мы не можем сравниться с тем пиаром, который получают "Наши". Мы не можем конкурировать в ресурсах с партией власти. Соответственно, реализовывать такие технологии мы не можем. Да, организовывать уличные мероприятия необходимо. Но станет ли это решающим фактором в борьбе за молодежь? Я думаю, что нет, не станет. Только выстроив равноправный диалог с молодыми людьми, идущими в политику, можно их реально увлечь в свою орбиту. А не затыкать ими уличные щели. Если к молодежи относиться достойно — это моментально становится известно. Это работает лучше, чем телевизор.

Да, можно отмобилизовать 200 человек на митинг — уже есть конторы, которые специализируются на этом: цена с носа такая-то, время такое-то, и люди выходят. Для меня этот путь неприемлем. Мы, студенческие профсоюзы, всегда работали по-другому: люди выходили на улицу искренне, четко понимая, какую цель они преследуют, ради каких интересов борются и какие дивиденды будут иметь от нашей акции студенты — даже те, что не вышли сегодня на улицу.

"ЗАВТРА". Какие мероприятия готовите вы на осень?

О. Д. Мы 3 сентября проводим правление Российской ассоциации профсоюзных организаций студентов, где примем план действия до конца этого года. Мысли есть.

Интервью брал Денис Тукмаков

 

ВРЕЗ

ВРЕЗ

Дмитрий Аграновский

Дмитрий Аграновский

ВРЕЗ

"...и назначить наказание в виде лишения свободы…" В тюрьмах сидят все — хулиганы и ветераны, студенты и диссиденты, омоновцы и "лимоновцы", доктора и профессора. "закон, что дышло", "чистосердечное признание отягчает наказание", "Зэка Васильев и Петров зэка". Тюремная культура в России всегда была одним из главных факторов, формировавших культуру общую. В 90-е годы прошлого столетия эту культура стала доминирующей. Немного найдется в стране людей, которые не знали бы, что такое "беспредел" и что ситуацию можно "разрулить" не только по Закону, но и "по понятиям".

Так случается иногда, что человек виноват и должен нести ответственность (я не говорю пока об осуждении невинных, каковых случаев тоже более, чем достаточно). Но почему он должен быть наказан не только лишением самого дорогого — свободы, но и почти всех прав, чести и достоинства? Почему, по какому праву, на время заключения, фактически, перестает быть гражданином и становиться зэком?

Ничто так не определяет уровень цивилизованности государства, как отношение к попавшим в его руки гражданам. Всем, наверное, знакомы такие кадры — сотрудники милиции в камуфляже и масках задержали каких-нибудь наркоторговцев или просто митингующих граждан, выстроили их вдоль стены и бьют почем зря. А почему, спрашивается? За что и по какому праву? Они же не сопротивляются. Они уже в руках Закона и дальше все должно идти законным порядком.

Унизительное и бесчеловечное обращение начинается с первой минуты задержания. Когда я первый раз писал жалобу в Европейский Суд по правам человека, более опытные в этих вопросах юристы иронизировали: "пиши про бесчеловечное и унижающее достоинство человека отношение. С точки зрения Европы условия содержания в любой российской тюрьме бесчеловечные и унижающие достоинство!"

Государство ведет себя по отношению к заключенным не как совокупность порядочных людей, а как такой же, только более сильный бандит. Ни до совершения преступления ни после отбывания наказания гражданин государству не нужен и не интересен. Наверное, еще и поэтому так велик процент рецидива среди освободившихся.

В последнее время сообщество зэков начало стремительно пополняться молодыми политзаключенными, новыми диссидентами. Глубоко укоренившееся в российском начальстве мнение, что вся смута от смутьянов, диктует ему, начальству, самый простой способ разговора с подопечными гражданами — сажать.

Тюрьма ломает. Но часто бывает, что тюрьма закаляет. Человек, попавший туда верующим, выходит укрепленным в вере, человек с убеждениями, попавший туда, выходит еще более убежденным, человек злой выходит крайне озлобленным (последний случай, увы, встречается чаще всего). Из случайно попавшихся воришек выходят рецидивисты, из романтиков-идеалистов — убежденные большевики.

Зло порождает зло. "Не верь, не бойся, не проси!" — универсальная формула "крутизны" нынешнего времени, пришедшая из тюремного мира. Этой формулой так любят бравировать сильные мира сего. А ведь именно способность человека поверить ближнему, побояться не только кнута или удара сапогом, но и чего-то Высшего, попросить, а не просто вырвать у слабого — вот что отличает человека от животного. Поверь человеку! Побойся Бога! Попроси искренне!

Поверь! Побойся! Попроси!

 

ПОСТОЯТЬ НА ЭШАФОТЕ

 |

Сергей Загатин

ПОСТОЯТЬ НА ЭШАФОТЕ...

Народ, не любя власть, всякую жертву этой власти любит и ей сострадает. Примеряет на себя тюремный халат и опорки, вспоминая, кто из близкой или дальней родни уже посидел в тюрьме, а кто еще мыкает тюремное горе. Народ своей безошибочной интуицией понимает, что власть, сажая человека в тюрьму, лишает человека дарованной ему Богом "свободы воли", совершает богопротивное дело, посягает на Бога, и узник становится для народа жертвой богоборческой власти.

Мы, живущие на свободе, пользующиеся божественным даром свободы, страшно виноваты перед теми, кто заточен. Молим у них прощение за несовершенство мира, который мы не в силах улучшить, облагородить, умилостивить. Протягиваем сквозь решетки руки, стремясь пожать руки узников, столь нуждающиеся в нашем пожатии.

Заключенный, покуда вне тюрьмы грабит, калечит, отнимает жизнь, - он мучитель. Но как только попадает в тюрьму - он мученик, и мука эта непосильна. Приговоренный к смерти торопит исполнение казни, сходит с ума, рыдает от раскаяния. Народное сознание превращает разбойника Кудеяра в "старца святого Питирима". На кресте, рядом со Спасителем, был распят Разбойник Благоразумный, день которого празднует православная церковь. Великий Есенин писал: "Все они убийцы или воры, так судил им рок. Полюбил я грустные их взоры с впадинами щек".

Для всех московских журналистов, пишущих на околосудебные и процессуальные темы, лето положительно удалось. Кроме скандального процесса сорока "декабристов" НБП, ставшего основным судебным событием лета, последние две недели принесли нам новый суд по делу многострадальной Александры Иванниковой и неожиданное и резкое обострение противостояния между российской исполнительной властью и опальными олигархами.

Симптоматично то, что ещё недавно это противостояние выглядело со стороны всего лишь обычным клубком взаимных публичных претензий сторон, процессуального безобразия, правозащитного неистовства и всеподавляющего телефонного права, одним словом - обычными в наше время играми сильных мира сего вокруг крупного куска собственности.

И если статью Михаила Ходорковского о неизбежности "левого поворота", неоднократные предложения общественности о выдвижении его кандидатуры на разные депутатские должности - вплоть до Государственной думы, перевод в более населённую камеру и отказ в продлении срока ознакомления с протоколом судебного заседания ещё как-то можно уложить в вышеизложенную "игровую" схему, то некоторые события последних двух недель, по моему скромному мнению, перевели данное противостояние в другую плоскость - туда, где любые возможные игры уже кончились, туда, где в экзистенциальном абсолюте сталкиваются Система и Личность, туда, где дела и поступки обеих сторон становятся непостижимыми для рядового обывателя в силу своей иррациональности.

Первый ход, как всегда, остался за властью - отправив больного Платона Лебедева в карцер "в связи с отказом от прогулок" (причина просто бредовая - подобной формулировки при оформлении документов на водворение подсудимого в ШИЗО - то есть в штрафной изолятор, карцер, - просто не существует), власти совершили совершенно абсурдное деяние, пусть у него и есть определённая мотивация - одним из важнейших этапов кассационного обжалования является принесение подсудимым замечаний на протокол судебного заседания; это процессуальное действие направлено на то, чтобы свести возможность ошибочного толкования или злоумышленных исправлений в протоколе судебного заседания к минимуму. Важность этого действа объясняется тем, что именно на текст протокола судебного заседания опирается любое решение кассационной инстанции. Так что у власти есть прямой резон помешать Ходорковскому и Лебедеву ознакомиться с данным протоколом в полном объёме. Платон Лебедев в своём заявлении от 25 августа описывает эту ситуацию прямым текстом: "Мое ходатайство от 15 августа о том, чтобы мне представили в изолятор полную заверенную копию протокола, до настоящего времени не рассмотрено, при этом Мещанский суд ограничил меня с ознакомлением даже своей "фальшивки" до 25 августа.

18 августа опубликовано мое поручение адвокатам, в котором, в частности, указаны факты циничной фальсификации обвинением и судом обстоятельств дела. В этот же день 18 августа вечером меня незаконно помещают в карцер.

Только 22 августа вечером в 20.00 мне в карцер доставляют 15 томов "фальшивки". — Ходатайство моих адвокатов о предоставлении мне в связи с этим дополнительного времени Мещанским судом было немедленно - 23 августа - отклонено. Комментарий к этому с учетом ранее мною сказанного, полагаю, излишен".

На следующий день, после того прошла новость о том, что Платон Лебедев водворён в карцер, я отправился к СИЗО-1, по своим путям-дорожкам, известным каждому зеку, (а я бывший зэк - и никуда от этого факта не деться), проведать, что думают обо всём этом спектакле арестанты, и, может быть, узнать какие-нибудь подробности, которые заботливо не афиширует директор ФСИН Юрий Калинин. Впрочем, я его не виню - у него работа такая, мягко скажем - не очень благодарная.

Тюремные пути-дорожки - вещь не быстрая, но, признаться результаты меня ошеломили - кроме того, что мне сообщили, что "Платона закрыли ни за что, на ровном месте, чтобы ознакомку сорвать", мои корреспонденты, желающие остаться неизвестными, сообщили мне, что "а Ходор из-за кореша своего на сухую голодовку упал, заяву не стал писать - на принцип попёр". Я тут же кинулся на сайт Ходорковский.Ру - эх, совсем немного не успел с сенсацией! (Тут я, разумеется, улыбаюсь).

Тюрьма - это особое место. Можно сказать, что это единственное место, где в силу специфики общение между людьми идёт непрерывно, 24 часа в сутки.

Шила в мешке не утаишь - любая информация распространяется по "централу" достаточно быстро, а кроме того, в отличие от многих "вольных" СМИ, тюремная молва отличается взвешенностью и достоверностью - ибо говоруну-пустобрёху в тюрьме очень легко потерять и репутацию, и здоровье. Поэтому я доверяю информации, полученной из таких источников - и другим советую.

Разумеется, с точки зрения любого "порядочного арестанта" Ходор "совершил поступок", то, что он не стал писать заявления на голодовку, ещё больше говорит в его пользу. (Кстати, Юрий Калинин не врал, когда говорил, что никто не голодает - для него любое незадокументированное действие просто не существует. Скоро мы наверное докатимся до того, что бунты в колониях будут считаться ФСИН произошедшими только в том случае, если зеки сперва подадут начальству соответствующее заявление). С моей точки зрения, то есть с точки зрения человека, имеющего опыт протестных голодовок, - это, разумеется, поступок, после которого лично я готов по-другому взглянуть на личность МБХ. Сухая голодовка в течение 7 дней - это не поза и не пиар, это ощутимый удар по здоровью, по почкам и сердцу, это общий токсикоз, это очень и очень тяжело - особенно в камере с 15 людьми, которые едят и пьют. Это однозначно мужской поступок, иррациональный и непонятный среднему обывателю, который судорожно пытается просчитать - где тут выгода?

Те - особенно журналисты, - кто отказывает Михаилу Ходорковскому в праве сделать выводы из пережитого им за последние несколько лет, на мой взгляд, фатально заблуждаются. История полна примеров, когда человек, хлебнувши горюшка, соприкоснувшись с реальной жизнью народа, начинает задумываться над теми вещами, о существовании которых и не подозревал, растёт над собой во всех смыслах - и радикально меняется внутренне. Порой достаточно 40 минут постоять на эшафоте, с мешком на голове, в ожидании собственной казни, что бы измениться навсегда и получить гениальные прозрения на 50 лет вперёд. Или же Фёдор Михайлович Достоевский уже не авторитет для пишущей и читающей публики? Тогда могу назвать сотню-другую фамилий из прошлого века, начну с Зиновьева и Солженицына. Продолжать?

Но ни в коем не предлагаю жёстко проводить подобные параллели. Михаил Борисович - разумеется, не Дед Мороз, и не старик Хоттабыч, и, разумеется - никто не забыт, и ничто не забыто. Но сегодня я очень надеюсь, что лицезрею процесс переплавки в тюремном тигеле гордыни Олигарха в гордость Человека. Не знаю, до каких пределов изменится МБХ, но то, что он уже никогда не будет прежним - это точно.

 

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

Ольга Стрельцова

Ольга Стрельцова

«ГДЕ ЗДЕСЬ БУТЫРКА?»

Слово "тюрьма" люди стараются не употреблять: те, у кого ничто с этим заведением не связано, суеверно боятся "накликать", а для кого это не просто слово, а вошедшая в жизнь реальность, лишний раз не хотят напоминать себе и другим об этой действительности, и когда я спросила у прохожей: "Где здесь Бутырка?", — она перекрестилась: "Тьфу-тьфу! Не знаю".

Но от беды не всем удается отплеваться. Тюремный сиделец — беда и боль всей семьи, она затрагивает каждого ее члена, и жизнь родни делится на периоды "до" и горькое настоящее. Однако люди, столкнувшиеся с этой реальностью, приведшей их в хлопотах о близких, лишенных свободы, в накопители для приема передач, к комнатам свиданий, деловиты и сосредоточены. Не пахнет корвалолом, нет слез, истерик. Задача родных сейчас — позаботиться по мере сил о попавших за решетку. В данный момент, например, главная забота — передача. Сделать ее можно, придя рано утром, записавшись в очередь, которая движется очень медленно: прием ведется до обеда, и если не подойдет твоя — надо будет приходить в другой день, тоже рабочий для тебя. Ведь сидящие в тюрьмах, как правило, здоровые мужчины работоспособного возраста — кормильцы. Ныне многие попали в неволю именно потому, что желали обеспечить семью, но способами, которые входят в противоречие с законом. Да и ставшее притчей во языцех наше законодательство не отрегулировано, и позволяет правосудию вести себя вполне "по-басманному", оперируя законом как известным дышлом.

А сейчас вот кормилец не только не может обеспечить семью, но и сам нуждается в помощи. Вот 75-летняя мама одного из заключенных. Она успела, придя в семь, к 12 часам оформить передачу, которая обошлась ей в 2,5 тысяч рублей. Поддерживает в тюрьме холостого сына она, а пенсия не позволяет и самой полноценно питаться. Попал по 115-й статье — подрался, вступившись за друга. "Ну а что, я должна сказать, что за друга не надо вступаться? Говорю: правильно сделал. Сама так его воспитала, два образования дала, и моя это вина, получается, что сидит".

Контингент тюрем — в основном молодые люди, а среди посетителей — преимущественно женщины пожилого и среднего возраста — матери. Сижу на лавке рядом с одной такой, ноги под чулками у нее перемотаны бинтами. Она разговорила девочку — подростка, принесшую передачу брату. Мама на работе, поэтому сидеть здесь часами не может, а у девочки каникулы. Она уже на правах старожила подсказывает новичкам, что и как. Брат сидит за наркотики, но незаслуженно: ему подкинули, заставили взять вину на себя. Отца у семьи нет. "Как нет? Умер?"— недоумевает женщина, у которой сын сидит по этой же статье и тоже незаслуженно: ("Обыскали — нашли пакетик. Откуда, чего? В тюрьму — вот и весь разговор.") "Нет, не умер — не было никогда", — девочка говорит спокойно, но ей явно неудобно, она отвечает тихо. Собеседница продолжает недоумевать. "Как же не было? Как бы ты тогда родилась? Был какой-то? Не знаешь, кто?" Почему ей так важно это обстоятельство, непонятно. Девочка односложно, но отвечает на все вопросы: и у брата отца нет, но тот, правда, один раз видел папашу, да толку от такого папаши никакого. С братом дружны. Он до отсидки работал, все нормально, а теперь мама одна, на двух работах, и ей даже не отпроситься — передачи носит сестра. Девочка выглядит, как маленькая старушка — с совершенно безжизненным взглядом.

Собственно, это относится ко всем здешним посетительницам: и у молодых, и старых — потухшие глаза, через которые просто вопиет внутренняя боль. При этом, повторюсь, женщины сосредоточены и деловиты — сидеть и попросту печалиться они не могут себе позволить: на их плечи, и без того в наши времена выдерживающие немалые нагрузки, легла эта беда со своими выматывающими силы, нервы, душу заботами.

Женщина в бинтах и сочувствует, и откровенничает: "Да, все деньги тюрьма-то из карманов вытянет. Я по инвалидности давно на пенсии, а как сын попал сюда, работать пошла, — его голодным не оставишь. Машину продали, когда еще следствие было. И чем дальше, тем больше денег давай. Попал в тюрьму — готовь суму".

В таких местах, как в банях, все равны: одинаково обреченно ждут, не лезут, не бравируют крутостью. Пытается без очереди пролезть какой-то цыган, овечкой уверяющий, что он тут, условно говоря, стоял. Женщины спокойно ему на это: "Давай-давай, думаешь, первый такой умный? На базар иди лохов ловить".

Присутствующие вообще-то не склонны к общению, но с готовностью подсказывают, что и как заполнять, когда лучше приходить, одалживают ручку, помогают перевязать пакет, подержать сумку, сидящие молодые уступают место пожилым. Во внешнем проявлении люди здесь корректнее, вежливее и предупредительнее, чем в других присутственных местах. Немногословны, не крикливы. Какая-то особа, как со стенда "Их разыскивает милиция", начала склоку. Назревал скандал. Соседка по лавке философично призывает включившихся в перебранку: "Успокойтесь. Если сюда попали — надо терпеть". Возвращаясь к прерванному разговору, пересказывает девочке свой сон, считает вещим, но не знает, к чему. Та в свою очередь делится, что видела дома паука. Размышляют совместно, к чему сон, к чему паук. Предположения разные, примет не знают ни та, ни другая, но обстоятельно строят версии. Наверное, такие жизненные обстоятельства склоняют к суеверию и фатализму.

Вдруг в голосе женщины, помимо обреченности и усталости, появляются теплота и гордость: "Фотографии вчера его перебирала. Такой всегда хороший, заботливый, послушный, ласковый был. В форме пионерской — хоть в кино про школу снимай!". Она как бы посильно иллюстрирует свои слова о том, что сын — хороший человек и сидит зря.

От окошка, где принимают передачи, выкрикивают очередную фамилию, женщина вскочила, ковыляет к окошку, громко крича: "Здесь, здесь! Иду! Иду!" Почти в панике, что может пройти очередь, тогда сегодня не удастся передать, придется приехать завтра. А что такое снова ехать, если в тюрьме сидят люди из разных регионов, в том числе, как вот она, из Подмосковья? Поэтому когда дождавшегося своей очереди заворачивают (неправильно записано "10 блоков сигарет, а надо — 10 пачек"), у людей самая настоящая паника.

В углу помещения огромная куча мусора — это тара от продуктов и товаров, которые разрешены для передачи, но должны передаваться без упаковки, вроссыпь и так далее. Вывешенные на этот счет правила строги. Многие именно поэтому предпочитают отовариваться в тюремном магазине. Он, собственно, виртуален: вывешен список ассортимента, цена, ты заполняешь специальный бланк, добыть который можно лишь рано утром, внести туда, что хочешь передать, заплатить, и человек получит. К примеру, в тюрьме "Матросская тишина" вы можете заказать в камеру "Президента" в качестве сыра, есть в тюрьме и "Парламент" (сигаретный), а поскольку заточенному в этих стенах Михаилу Ходорковскому инициативная группа предложила баллотироваться в депутаты, то вполне вероятно, что скоро здесь будет иметь место быть часть настоящего, а не табачного парламента. Это в какой-то мере и будет "Русский стиль", которым тоже бойко торгуют в "Матросской тишине".

Глядя на присутствующих, и Ломброзо не определил бы, что их родные — преступники. И такое ощущение, что люди, идя сюда, специально тщательно приводят себя в порядок, чтобы видом своим демонстрировать то, в чем каждый из них уверен: они — порядочные люди, и случившееся с родными — недоразумение, ошибка.

Я здесь — чужая, и не только сама чувствую это, но и просители. Вроде никому ни до кого нет дела, но то и дело на тебя поглядывают и, видимо, понимают, что твое печальное лицо — не состояние скорби, подобной их, а нечто другое. Как я сразу вычислила молодых парней, оказавшихся адвокатами, но совсем не того вида, к которому нас приучили СМИ, освещающие только процессы людей, способных оплатить солидную юридическую помощь. По виду эти двое, стоявшие во дворике, не отличались от пришедших к братьям, друзьям. Но внутренне они не были зажаты болью. И это было очень заметно! Я сострадала присутствующим и их родным, но я не страдала их горем!

Есть ли в других языках слово сострадание? В чем истоки этого чувства, свойственного нам? Почему самого страшного убийцу жалеет народ, как только он оказался в тюрьме? Почему, заслышав кандальный звон, жители окрестных деревень выносили бредущим "забубенным головушкам" лучшие куски, молились на прощение души? Почему ты тащишь из дома, как когда-то моя соседка, папиросу деда, кусок хлеба? А папироса и кусок — последние в доме. И протягиваешь их через ограждение пленному немцу, занятому на восстановлении разрушенных им же объектов. А вчера еще бросал в него камнями за погибшего на войне отца. Это он, кому ты притащил кусок своего хлеба, тебя сиротил. И ты его ненавидел. Когда он был немецким солдатом и шел в своей ненавистной фашисткой форме в колонне. А когда он стал заключенным, жалеешь его, отделяешь от своего убитого отца.

Попав за решетку, заключенный в сознании людей отделен тюремной стеной от своего преступления и жертв, он сейчас — просто страдающий человек.

В крохотный тюремный дворик совсем не попадают солнечные лучи. В сумрачном замкнутом пространстве — погруженные в невеселые мысли люди. А вид из этого темного колодца — на шумную, освещенную ярким светом прощающегося с летом солнца. И хочется туда, к свету и людям, идущим по своим делам. Слава Богу, ты тоже можешь свободно уйти отсюда и влиться в толпу.

Но, побывав здесь, уже чувствуешь сопричастность и даже солидарность с попавшими в беду людьми, их родными.

 

ИЗ-ЗА ЖЕЛЕЗНОГО ЗАНАВЕСА

ИЗ-ЗА ЖЕЛЕЗНОГО ЗАНАВЕСА

ИЗ-ЗА ЖЕЛЕЗНОГО ЗАНАВЕСА

Непонятные и необоснованные задержания россиян, освобожденных полтора года назад из американского концентрационного лагеря в Гуантанамо, продолжаются.

18 августа в 7 часов утра в московскую квартиру, где проживает "гуантанамовец" Айрат Вахитов, ворвались сотрудники Хамовнического ОВД г. Москвы. Заявив, что явились для проверки паспортного режима и наличия регистрации в Москве, они посадили его в машину и увезли в ОВД Хамовники.

Там его документами никто интересоваться не стал, проверка оказалась беседой с офицером отдела ФСБ по борьбе с терроризмом Московского региона Магомедом Ахметовым. Сотрудник ФСБ заявил, что проверка документов придумана исключительно как повод для неофициальной беседы, цель которой составить впечатление, представляет ли Вахитов интерес для его ведомства.

После трехчасового общения Вахитов был освобожден. Судя по всему, Вахитов, открыто проживающий в Москве, занимающийся правозащитной деятельностью и сотрудничающий с рядом газет в качестве журналиста, не произвел на представителя спецслужб впечатление человека, связанного с террористическими организациями. Однако Магомед Ахметов не рекомендовал ему возвращаться в Татарстан, намекнув, что общение с его татарскими коллегами может закончиться для Вахитова не столь безобидно.

Напомним, что неделю назад Айрата Вахитова уже пытались арестовать в городе Набережные Челны представители местного ФСБ и МВД, при этом никаких юридических документов, делающих арест законным, у них не было.

16 августа другой бывший узник Гуантанамо Расул Кудаев был задержан у себя дома в городе Нальчик, также при полном отсутствии обоснований для ареста. Спустя пять часов, после вмешательства журналистов он был освобожден, официальное объяснение Кабардино-Балкарских правоохранительных органов свелось к тому, что они перепутали Кудаева с кем-то другим.

А 27 августа Вахитов и Рустам Ахмяров были увезены сотрудниками МВД в неизвестном направлении. Сотрудники 60-го отдела милиции города Москвы, а также не назвавшие себя люди, представляющие неназванные силовые структуры, вошли в квартиру Гейдара Джемаля в Мансуровском переулке, где находились Вахитов и Ахмяров, и задержали их без предъявления ордера на арест либо повестки. В настоящее время судьба двух гуантанамовцев остается неизвестной.

В четверг, 25 августа в Тверском суде было оглашено обвинительное заключение по делу двух активистов Национал-большевистской партии, вывесивших антиправительственный плакат на гостинице "Россия" в мае этого года.

Евгений Логовской и Ольга Кудрина обвиняются в хулиганских действиях, совершенных организованной группой (ст. 213, ч.2 УК РФ), а также умышленном уничтожении чужого имущества (ст. 167, ч.2 УК РФ). Напомним, что 4 мая Кудрина и Логовский провели акцию протеста на гостинице "Россия": они вывесили на фасаде транспарант с надписью "Путин, уйди сам!" и с помощью альпинистского снаряжения закрепились рядом с транспарантом. Кроме эпизода по гостинице "Россия" Ольга Кудрина обвиняется и в участии в акции в Минздраве, прошедшей летом прошлого года. По аналогичному обвинению уже были осуждены на сроки от 2,5 до 3 лет семеро национал-большевиков.

Логовской и Кудрина своей вины не признали.

В настоящее время в судебном заседании объявлен перерыв до 8 сентября в связи с неявкой свидетелей. Фигуранты дела находятся под подпиской о невыезде.

17 августа в Люблинском суде началось повторное рассмотрение дела Александры Иванниковой. Дело рассматривает судья Ольга Захарова. Люблинская прокуратура не отказалась от обвинения.

На заседании прокурор заявила ходатайство о рассмотрении дела в закрытом судебном заседании, так как рассмотрение уголовного дела "может привести к разглашению сведений об интимных сторонах жизни участников уголовного судопроизводства либо сведений, унижающих их честь и достоинство". Адвокат Иванниковой против удовлетворения ходатайства возражал, сама Иванникова оставила вопрос на усмотрение суда, группа Багдасаряна, то поддерживала ходатайство, то оставляла на усмотрение суда. Судья ходатайство удовлетворила.

В начале XX века среди европейских стран Россия занимала одно из первых мест по уровню преступности и одно из последних по относительному количеству заключенных.

В начале двадцать первого века уровень преступности в России в несколько раз ниже, чем в развитых странах; по количеству заключенных на сто тысяч населения мы уступаем только США.

За сто лет количество убийств (на сто тысяч населения) увеличилось менее чем в два раза. Это один из наиболее благополучных показателей в мире. Количество заключенных выросло за это время в 13 раз.

Средний срок наказания в виде лишения свободы в конце XIX века составлял около 2 месяцев, ныне - более 4 лет.

По данным Центра содействия реформе уголовного правосудия на 1 июля 2005 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы (УИС) содержится 797,4 тыс. человек. Или 570 на 100 тыс. населения. В 765 исправительных колониях (ИК) 621 тыс. человек.

В 198 следственных изоляторах, 8 тюрьмах и 118 помещениях, функционирующих в режиме следственных изоляторов и тюрем - 161,8 тыс. человек. Из них: несовершеннолетних (оценка) - 10.5 тыс.

В 62 воспитательных колониях 14,5 тыс. несовершеннолетних.

Общее кол-во (включая СИЗО) несовершеннолетних (оценка) - 25 тысяч.

Общее кол-во женщин (включая СИЗО) - 48.6 тысяч.

При женских колониях имеется 11 домов ребенка, в которых проживает 535 детей.

Общее кол-во (включая СИЗО) тюремных младенцев (оценка) - 700.

В состав УИС входят также 2346 уголовно-исполнительных инспекции. В инспекциях состоят на учете 590 тыс. человек, осужденных к наказаниям не связанным с лишением свободы.

 

АПОСТРОФ

АПОСТРОФ

Илья Шишкин

Илья Шишкин

АПОСТРОФ

Джон Сибрук. "Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг Культуры". — М.: Ad Marginem, 2005, 304 с., 5000 экз. (Серия "Спутник")

"К девяностым годам идея, что высокая культура является некоей высшей реальностью, а люди, которые ее создают, — высшими существами, была отправлена на помойку".

Слово/понЯтие "культура", как известно, всегда вызывало и вызывает массу всевозможных недоразумений. Нацист и интеллектуал Геббельс, услышав слово "культура", истерично хватался за пистолет. Американская художница Барбара Крюгер говорила, что когда я слышу слово "культура", я берусь за кошелек. Слово "маркетинг" подобных затруднений не вызывает. Маркетинг — при всех его тонкостях и технологиях в посткапиталистической экономике — означает фактически одно: убедить покупателей в привлекательности того или иного товара, который мог бы понравиться "целевой" группе покупателей, тем самым увеличив его сбыт. Связи между культурой и маркетингом, их взаимодействию на культурном рынке и посвящается впервые вышедшая в 2000 году книга американца Джона Сибрука.

Постоянный сотрудник и журналист легендарного американского журнала "Нью-Йоркер" в жанре занимательной культурологии, перенося постмодернистские идеи на многочисленные факты из истории журнала "Нью-Йоркер" и американскую современную поп-культуру, описывает догму исчезновения культурных оппозиций между "высоким" и "низким", "элитарным" и "коммерческим", "качественным" и "количественным" — или, по-американски говоря, между highbrow и lowbrow, т.е. "высокой культурой аристократии" и "коммерческой культурой масс".

Сибрук опирается в основном на историю легендарного интеллектуального журнала "Нью-Йоркер", который с конца 70-х годов прошлого века стал приносить все меньше прибыли, а к началу 90-х годов оказался почти нерентабельным. Проблема у журнала была в том, что он с трудом уже мог конкурировать с таблоидами и глянцами, пишущими на модные поп-культурные темы, в том время, когда старый "Нью-Йоркер" больше ориентировался на образованную, либеральную аудиторию и репрезентировал "элитарную высокую культуру, состоявшую из традиционных видов искусства аристократии — живопись, музыка, театр, балет и литература". Это вынудило его владельцев заменить в 1992 году главного редактора журнала Роберта Готлиба (пытавшегося найти компромисс с массовой культурой и публиковавшего интеллектуальные материалы на такие темы, как голливудские звезды, "культура" Майами-Бич) Тиной Браун, бывшей главным редактором сверхуспешного таблоида Vanity Fair. С приходом нового редактора популярная культура становится частью редакторской политики: "Браун олицетворяла собой приход в "Нью-Йоркер" культуры ноубрау". Старые различия между высокой и коммерческой культурой при Тине Браун, по свидетельству Сибрука, были уничтожены, "и на их месте возникла иерархия "модности".

С 1992 года начинается период постепенной коммерциализации материалов "Нью-Йоркера". Культурная идентичность старого журнала — его торговая марка — оказались слишком архаичными, чтобы стать конкурентоспособными на культурном рынке, на котором теперь доминировало только то, что хорошо продается, то есть массовый продукт. Маркетинг стал определять культурную политику, а то, что не могло выступить объектом выгодных рыночных инвестиций, фактически исчезало или переходило в маргинальную культурную зону. Культурные арбитры прошлого, в том числе и авторы "Нью-Йоркера", которые решали, что "хорошо" и "плохо" для образованной и либеральной американской публики, уступили место популярным хит-парадам, всевозможным социологическим опросам, системам типа Gallup Media, информационно-аналитическим центрам и "психографии" — псевдонауке, "которая должна была помочь культурной индустрии принимать решения о моделях одежды, финальных сценах фильмов и о том, какие видеоклипы показывать".

Еженедельный журнал "среднеинтеллектуального" уровня, который на протяжении своей истории (первый номер вышел 21 февраля 1925 года), по словам Уильяма Шона, бывшего главным редактором журнала с 1951 по 1987, "никогда не публиковал ничего с коммерческой целью или для того, чтобы создать сенсацию, заработать скандальную репутацию, стать популярными или модными, успешными". Сегодня такая позиция звучит по меньшей мере наивно.

Сибрук, став в 1993 году постоянным автором "Нью-Йоркера", по его собственным словам, стал свидетелем "мощного тектонического сдвига", окончанием определенного периода в культурной жизни и началом новой культурной парадигмы — от аристократической иерархии "высокого" и "низкого" к масс-культурной модели ноубрау. Впрочем, как считает Сибрук, аристократическая культура подверглась сокрушительному удару еще в 1962, когда американский поп-артист Энди Уорхол выставил в галерее "Стейбл" рисунки суповых консервов и банок c кока-колой.

Место старой американской культурной иерархии, по Сибруку, сегодня занимает новая модель культуры — ноубрау — не высокая (hignbrow) и не низкая (lowbrow), и даже не средняя (middlebrow) культура. Культура ноубрау "существует вообще вне старой иерархии вкуса". В этой "культуре" единственным показателем качества становится принцип "модности" и популярности, а главным источником статуса объявляется коммерческий успех. Ноубрау — место, где разницы между маркетингом и культурой не существует, где они сливаются воедино.

Кроме этого, старая культурная иерархия, по словам Сибрука, несла в себе классовый принцип разделения американского общества, переводила культуру в социальный статус: "Слова highbrow (высокобровый) и lowbrow (низкобровый) — это чисто американское изобретение, направленное на чисто американскую цель: трансформировать культуру в класс". И далее: "В США иерархические разделения в культуре были единственным способом открыто говорить о классовой принадлежности" ... "Разница между элитарной и коммерческой культурой должна была обеспечить "качественные" различия". Качественные различия (Сибрук приводит в пример "Реквием" Моцарта и песню "Lithium" "Нирваны") логично и неизбежно перетекают в различия в социальном статусе. То есть поклонники Моцарта "естественным образом" (sic!) располагаются выше в социальной иерархии, чем поклонники Курта Кобейна...

Сам Джон Сибрук, выходец из аристократической семьи и выпускник Принстонского университета, выступает, видимо, на стороне "высокой" культуры. Но в городе Нью-Йорке, где он живет, его повсюду окружает культура ноубрау, от которой невозможно ни скрыться, ни даже дистанцироваться. В результате культурная идентичность оказывается не классовым понятием, а рыночным. В конечном итоге Джон Сибрук становится преданным "фанатом" поп-музыки ("Nirvana", "Chemical Brothers", гангста-рэп) и пишет в "Нью-Йоркер" по заказу Тины Браун статьи на модные и актуальные темы — многие из которых, в несколько видоизмененном виде, кстати, были включены в эту книгу.

Короче говоря, перед нами сборник статьей, нехитрая компиляция в стиле самой культуры ноубрау. И надо сказать, что от этого книга не становится менее актуальной для нашей нынешней культурной ситуации. Стоит особенно отметить историю журнала "Нью-Йоркер" на рубеже 80-90-х годов. Как сохранить редакционную независимость при диктатуре рынка и тотального контроля глобальных медиа-империй (вроде Viacom), не забывая при этом, что рынок — это всего лишь рынок? Как вообще возможна независимость внутри корпоративного культурного производства? Как возможна независимость от рыночной конъюнктуры? Сибрук не дает ответы на эти вопросы, он лишь ставит диагноз современной культуре, регистрирует симптомы тех изменений, которые произошли в области культуры за последние десятилетия.

Маркетинг или культура? Основная мысль Сибрука на удивление проста и понятна: "Культура маркетинга, маркетинг культуры. В чем здесь различие? Раньше можно было сказать: "Вот это — культура, а это — маркетинг". По крайней мере, мне так кажется. Культура шла первой. Культурой был способ испечь яблочный пирог с крошкой, потому что так его пекла твоя бабушка. Потом шел маркетинг — рецепт бабушкиного яблочного пирога с крошкой от Марты Стюарт. Маркетинг пытался эксплуатировать культуру в коммерческих целях. Культура была спонтанным энтузиазмом, гением индивида или целого народа. Маркетинг пытался манипулировать этим гением — продавать культуру ее же носителям".

 

ТАК!

ТАК!

Андрей Смирнов

Культура

"Выучила фильм наизусть. Джоли красавица, а Питт... Отлично сыграли!"

"Сильный, тонкий юмор!!! Мне очень понравился момент, Питт пригласил жену на танец (он так нежно сжал ей руку). Лёгкий, негрузящий фильм для семейного просмотра".

"Фильм не возможно смотреть ибо там Джоли, фу мерзость, с такими губами (негры отдыхают), ей на панели работать…".

"Офигенный. Я в восторге...".

"Фильм просто выстрел! Вот как должны жить молодые пары! Хорошие актёры + прекрасный сюжет = классный фильм! Молодцы ребята".

"За неделю посмотрела 2 раза. Фильм — СУПЕР!!! Играют два моих любимых актер Питт и Джоли, что тут можно ещё ожидать?!"

О Чем эти неравнодушные отзывы? О голливудском блокбастере "Мистер и Миссис Смит", главные роли в котором сыграли Брэд Питт и Анджелина Джоли. Сюжет фильма довольно прост. В центре — молодая семейная пара, живущие вместе несколько лет и переживающие кризис взаимоотношений. Потерян былой драйв влюбленности.

Супруги — типичные клерки, Джон увлекается гольфом и садоводством, Джейн любит фарфоровый чайник и плюшевого мишку…

На деле каждый из них является наёмным убийцей конкурирующих спецслужб и не подозревает о подлинном занятии своей второй половины.

Катализатором действа послужат новые задания. Супруги должны ликвидировать друг друга. Первоначальный шок проходит, и Джон и Джейн начинают друг на друга охоту по всем канонам жанра. С увлечением разносят собственное жилище, подкладывают бомбы, гоняют на авто. Массовый восторг при просмотре у публики вызвала сцена, где муженек с женушкой метелят друг друга почем зря.

Выяснение отношений заканчивается объединением усилий против заказчиков. Тут уж с великолепным тандемом не могут справиться роты спецназа. Финал несколько затуманен, но, похоже, наши герои отойдут от дел и будут наслаждаться обществом друг друга. В процессе разборок к ним вернулись прежние чувства.

Режиссер Дуг Лайман ("Идентификация Борна") смешал два излюбленных голливудских жанра — боевик и любовную историю и напичкал картину комедийными эпизодами.

Хотя, на мой вкус, особого юмора в фильме нет. Но "народу" понравилось. По старинной технологии интерес к фильму еще до премьеры подогрели слухами о романе между исполнителями главной роли.

Джон Смит для Америки вроде Ивана Иванова для России. Надо понимать, что мораль фильма в том, что каждый скромный американский клерк — потенциальный Рэмбо? Или то, что надо повнимательней следить за любимым человеком? Но тему супруги-шпионки давно закрыла группа "ДК" в шедевре про "Монтану Сидорову".

Философ Валерий Подорога как-то на лекции приводил изумительный факт из американской жизни. Американцы вывели сорт помидора под аппарат, разъезжающий по оранжерее и срывающий плоды. (Чтобы машинка максимально "удобно" и быстро хватала помидоры). Выглядит этот, "лучший в мире", американский помидор великолепно, но есть его невозможно — ни вкуса, ни витаминов.

Вот "Мистер и миссис Смит" и есть такой помидор из супермаркета.

То, что в России выросло целое поколение поклонников данного продукта весьма показательно. Достаточно, например, хоть одним глазком взглянуть на персонажей модных реалити-шоу. Беда — не в мате и засосах на камеру. На экране собственной персоной Его Величество Потребитель. Он здесь, он среди нас, он ширит свои ряды.

Для России это страшнее, чем плохая экономика и никудышная политика.

И уничтожение московского Музея кино — своеобразный вклад нашей культурной "партии власти" в этот процесс. Не имея возможности сравнить, "дорогие россияне" будут уверены, что наше лучшее кино — это "гамбиты" и "цирюльники", а мировое — разнообразные "смиты" и "звездные войны".

А в Выставочном зале "Новый манеж", что в Георгиевском переулке, проходит выставка "Куликовская битва в изобразительном искусстве", посвященная 625-й годовщине знаменитой битвы. Организаторами выступили правительство Москвы и Свято-Данилов монастырь Русской Православной Церкви.

На выставке экспонируются иконы, картины и другие предметы из собраний Государственной Третьяковской галереи, Ярославского и Ростовского художественных музеев, Государственного архива древних актов и частных собраний. Из святынь Данилова монастыря представлены ковчег с частицей мощей святого благоверного князя Александра Невского и Донская икона Божией Матери работы художника и иконописца Владимира Комаровского.

Но на фоне грандиозного празднования тысячелетия Казани "Куликовская битва в изобразительном искусстве" выглядит скромным всхлипом. То ли устроители побоялись "обидеть" татарскую общественность, то ли денег, как обычно, было мало, но выглядит выставка, посвященная важнейшему событию русской и российской истории довольно жалко. Даже вывески, сообщающей о мероприятии, на входе нет.

Так и живем.

 

ПАМЯТИ ИЕРЕЯ ОЛЕГА СТРОЕВА

ПАМЯТИ ИЕРЕЯ ОЛЕГА СТРОЕВА

ПАМЯТИ ИЕРЕЯ ОЛЕГА СТРОЕВА

Ушел от нас замечательный человек отец Олег Строев. Он преставился прямо в алтаре храма во время праздничной Божественной литургии на Преображение Господне. Поисповедовал русских людей, причастил, вошел с чашею со Святыми Дарами в алтарь, поцеловал престол и испустил дух. Так, на Преображение Господне преобразилась его чистая душа. Мало кто, братья и сестры, сподобляется такой смерти. На один из самых светлых своих праздников Господь взял пастыря своего в селения горние. Как праведника, как простеца, как святого.

А в жизни о. Олег Строев, именно благодаря своей простоте и доброте, так и притягивал к себе людей. Всегда и везде. И на бесконечных наших Крестных ходах, точнее, одном бесконечном Крестном ходе, совершаемом хоругвеносцами во имя Святого Царя Мученика Николая II Александровича почти непрерывно последние десять лет. Вот так было и в Сербии и Черногории, куда о. Олег ездил с нами в 2002 году. Он как-то удивительно быстро и легко сходился с людьми. Сербы его полюбили сразу. Однажды на всенародном Сербском празднике народной песни в Гуче мы были свидетелями такой сцены. Стоит о. Олег, окруженный сербской молодежью, и что-то им говорит, а они все слушают его и улыбаются. А один молодой человек после благословения взял его за руку и так держал, все повторяя: "Русский батюшка! Русский батюшка! В-а-истину Русский!" — делая акцент на этом русском "а", которое так умиляет сербов.

Но, несмотря на свою простоту и какую-то детскую наивность, о. Олег был настоящим воином. И даже героем. Он постоянно ездил в Чечню. Причем так, неофициально, безо всякого предупреждения и охраны. Садился на свою "девятку" с двумя казаками, и на Терек, потом в Чечню, и там по всем дорогам, по всем дислокациям наших войск. И везде служил, крестил, исповедовал, причащал. Но не только. Еще как бывший десантник принимал участие в учениях, стрелял и прыгал с парашютом. И везде произносил удивительные по теплоте речи об Отечестве. О любви к Родине и нашей с вами Русской Армии. На груди же кроме золотого священнического креста носил награду Союза хоругвеносцев, даваемую только на третий год безупречной службы Православию и Отечеству — черный эмалевый Крест с барельефом Царя Николая II в центре. Орден Государя Императора Николая II Александровича. И никогда его не снимал, и гордился этим. И везде, где бы он ни был, говорил, что в России скоро будет Царь. Что Царь скоро будет явлен Народу Русскому и всем другим верноподданным народам. Что он придет и восстановит могущественную Православную Российскую Империю во главе с Царем из богоданной династии Романовых. Что будет созван Земский собор, и на него соберется множество народов. И тогда Бог даст нам Царя. Великого умом и сильного волей. И он спасет, вдохновит и возродит Россию! Причем это о. Олег мог говорить и казахскому пограничнику на российско-казахстанской границе, и русским солдатам-десантникам в горах Чечни, и монахам-сербам в горном монастыре Острог в Черногории. И все ему сразу верили, и все сразу готовы были идти за ним. Куда угодно. И на церковную службу, и на крещение, и в бой, и на крестный ход, и на жизнь, и на смерть.

Мы, члены Союза православных хоругвеносцев и Союза православных братств, только удивлялись, откуда у этого простеца с такими добрыми лучащимися глазами такая духовная сила воздействия на людей. А сила эта была в его задушевности, в его любви к людям, к лошадкам, ко всему живому на земле Сила эта была не от мира сего, а от Небес и от Бога, отдавшего жизнь за всех нас. Так же, подражая Христу, всего себя отдавал о. Олег Строев. И на Преображение Господне, в пятничный день, в который распяли Спасителя, — он отдал себя до конца, до последнего вздоха, причащая Русских людей Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа.

Царствия тебе Небесного, батюшка наш, отец Олег. Там, у престола Господня, помолись за Русских и за Россию!

От имени хоругвеносцев и братчиков —

Леонид Симонович-Никшич, глава Союза православных хоругвеносцев, председатель Союза православных братств

 

ДРЕВНЯЯ КНИГА ДЛЯ НОВОЙ РОССИИ

ДРЕВНЯЯ КНИГА ДЛЯ НОВОЙ РОССИИ

ДРЕВНЯЯ КНИГА ДЛЯ НОВОЙ РОССИИ

В издательстве Удмуртского государственного университета вышла уникальная книга — "Путятина минея". Трудно переоценить это событие. Особенно для лингвистов, историков культуры и любителей древней книжности. Сейчас, когда серьезная литература, к сожалению, обделена вниманием издателей и книготорговцев, выходит в свет книга, в которую вложен титанический труд ее создателей и авторов. Удивительно и приятно, что такая работа была проведена в провинциальном университете силами, по сути, одного специалиста-филолога, доктора наук Виктора Аркадьевича БАРАНОВА, рассказавшего об истории замысла издания и работе над ним.

Идея издания книги долго вынашивалась. Есть в мире вещи, непреходящая ценность которых бесспорна. К ним относятся памятники культуры, среди которых особое место занимают древние рукописи. От XI века сохранилось всего 12 полных кодексов, созданных на Руси. Среди них "Остромирово Евангелие" 1056-1057 гг., "Изборники Святослава" 1073 г. и 1076 г., "Архангельское Евангелие" 1092 г., три служебные минеи 1095-1097 гг. Несколько рукописей не имеют записи о годе создания, но отнесены учеными к XI веку. Это "Пандекты Антиоха", "Синайский патерик" и другие. Некоторые тексты дошли в отрывках от одного до нескольких листов.

С середины XIX века специалистам известна рукопись богослужебной книги под названием "Путятина минея". В названии — имя писца, переписавшего ее с южнославянского оригинала. Она всегда привлекала внимание филологов яркими новгородскими особенностями в языке, несомненной архаичностью почерка, набора и состава чтении. Но издать ее никто не брался. Одна из причин — некоторые филологи ставили под сомнение древность рукописи. Первым, кто сказал о "Путятиной минее" как о древнейшем русском письменном памятнике, был профессор Виталий Марков, указавший: язык текста настолько архаичен, что можно утверждать — рукопись переписана не позже середины XI века в Новгороде, можно говорить, что она старше "Остромирова Евангелия".

Изданная книга в первую очередь ориентирована на исследователей-филологов, специалистов по русскому языку, богословов, т.е. на людей, чья научная работа направлена на изучение языка, в частности, языка древних славянских памятников. Книга может заинтересовать и более широкий круг читателей, например, любителей славянской книжности, русской истории, истории православия и христианства в целом, потому что она представляет собой перевод одной из греческих христианских книг — служебной минеи на май, сборника греческих поэтических текстов.

Издание замечено специалистами, кругом потенциальных читателей, появились отзывы, готовятся рецензии российских и зарубежных специалистов в области славянской письменности и языка. Приходит много обращений с просьбой прокомментировать какие-то особенности издания как печатного, так и электронного (см. http://io.udsu.ru/ptm/). "Путятина минея" награждена дипломом ассоциации книгоиздателей России, стала лауреатом конкурса "Лучшая книга 2004 года".

Я очень благодарен группе программистов Удмуртского университета, выполнявших техническую работу по созданию базы данных этой рукописи. Это Алексей Миронов, Андрей Вотинцев и некоторые другие.

В книге два автора — В.М. Марков и я. Виталий Михайлович явился идейным вдохновителем работы, ему принадлежит замысел издания, он написал некоторые разделы этой книги, в частности, лингвистический комментарий. Остальное сделано мной.

Я учился в Удмуртском государственном университете, со студенческих лет интересовался лингвистикой, и мои кандидатская и докторская работы посвящены проблемам истории русского языка, диалектологии, фонетике, морфологии. Получил я очень хорошую научную подготовку, потому что в те годы, когда учился, в УдГУ существовала известная в славистике научная школа, которой руководил и руководит до сих пор Виталий Марков, видный славист, филолог, специалист в области истории русского языка и древней славянской книжности. Сейчас в России наука едва ли может быть разделена на столичную и провинциальную: центральные библиотеки доступны, общение ученых активно происходит как в рамках конференций, так и в рамках личных контактов.

Сегодня на филологическом факультете работает много учеников В.М. Маркова. Это и его прежние студенты и аспиранты, и те, кто работал на его кафедре. Сейчас многие преподаватели филфака в той или иной мере продолжают традиции, которые заложил В.М. Марков. Если говорить непосредственно о научной школе В.М. Маркова в области истории языка, словообразования, лексикологии, грамматики, можно назвать фамилии Э. Марковой, Т. Фоминой, М. Булдаковой, С. Никифоровой и других. Они продолжают исследования в тех направлениях, которыми сильна Марковская школа. Эта школа развивается и в Казанском университете.

Недавно участвовал в научной конференции, проходившей в Лондоне. Она была посвящена сохранению культурного наследия народов, живущих в Европе, и была организована институтом археологии и лично Джеймсом Хеймсли. Эта конференция традиционная, она проходит ежегодно в нескольких городах Европы. Основная тема конференции — современные средства сохранения, представления и исследования культурного наследия в самом широком смысле: это архитектура, живопись, музыка, кинематография, археология и т.д. Большая часть сообщений, докладов, презентаций, отчетов обычно посвящена результатам компьютерных разработок в той или иной научной области и обсуждению итогов фундаментальных исследований. Например, рассматриваются методы изучения архитектурных комплексов с помощью компьютерных программ и результаты таких исследований, компьютерные музейные экспозиции и возможность привлечения с их помощью посетителей в музей. Круг участников довольно широк — это ученые почти всех европейских стран. Наш коллективный доклад, подготовленный с коллегами из моей группы, вызвал интерес, мы получили предложения о сотрудничестве. Более того, как показала конференция, направление, которое мы развиваем, было признано перспективным и значимым для сохранения, исследования и популяризации рукописного наследия народов Европы. Кстати, не так много коллективов в Европе, которые совмещают исследование древних или средневековых письменных памятников и разработку специальных компьютерных технологий для этого.

Известно, что уровень развития общества складывается из нескольких составляющих. И одной из важнейших является гуманитарная составляющая, в которую входит и знание родного языка в широком смысле. Мне кажется, что экономический подъем России, нации невозможен без подъема культурного уровня народа.

Я не смешиваю такие вещи, как нежелание молодежи говорить сегодня так, как хотело бы старшее поколение, и незнание этой молодежью классической художественной литературы. Какая-то часть общества использует языковые средства общения, которые приняты в этих кругах. Это ни в коей мере не говорит об ущербности молодежи, не говорит о том, что язык погибает. Я бы в данном случае говорил о том, что члены каждой группы — молодежные коллективы или, например, сельские жители — общаются на том языке, который помогает им точно понимать и принимать друг друга. Но в то же время государство через школу, через вузы, через средства массовой информации должно прикладывать значительно большее усилий, чтобы эти группы имели образцы и другого языка, того языка, которым русская культура гордится, чтобы эти образцы были им доступны и привлекательны для них.

Постоянно звучащий тезис о том, что русский язык погибает, не точен. Язык развивается по своим законам. То, что нам сегодня не нравится, завтра может исчезнуть, а может превратиться в необходимый компонент общения, языковой культуры, письменного языка, такие процессы нам демонстрируют и XIX век, и XX век. Другое дело, что в настоящее время контроль над образовательным процессом в гуманитарной сфере со стороны государства явно ослаблен, и современная школа не получает той поддержки преподавания литературы, родного языка, которую она должна получать. Более того, сокращается количество часов по литературе, что недопустимо, не должно быть резкого уклона в сторону естественнонаучного знания.

В каждой стране свои традиции отношения в родному языку. Есть опыт Франции, есть и опыт Чехии, где на протяжении более ста пятидесяти лет представления, как язык должен развиваться, формируются и государством, и группами населения. В Чехии существует определенное пуританство в области языка: долгое время язык охранялся от заимствований сначала немецкого языка, потом английского. Хорошо это или плохо, вопрос для обсуждения. Так есть. Но при любой языковой политике мы должны поддержать то хорошее, что в русском литературном языке появляется. С другой стороны, плохо контролируется реклама, которая, безусловно, активно воздействует на формирование языковых представлений молодежи. Но языковой контроль над ней возможен и необходим.

Нужно гибко регулировать ситуацию: с одной стороны, поддерживать лучшие образцы, с другой — целенаправленно вытеснять с официального уровня то, что относится к нелитературным формам речи. Такую политику государство должно вести. В какой форме — это решать каждому государству, специалистам и политикам. Во Франции это делают на уровне принятого закона, в Чехии — на уровне соглашения людей, которые занимаются изучением языка, образованием, преподаванием.

Литература является средством художественного отражения и познания мира, отношений людей, человека и природы… Но всегда — это художественное видение. И видеть в литературе только возможные образцы, которым может следовать человек в своей жизни, это, на мой взгляд, довольно прямолинейный взгляд. Но в то же время литература показывает те глубинные отношения человека и мира, которые молодежи еще предстоит постичь. Главное, что художественная литература не пропагандирует насилие, зло, унижение человека человеком. В основе любого классического произведения — добро и постижение общечеловеческих идеалов. И вот это заложить в молодом человеке, конечно же, необходимо. Во многом сегодняшняя молодежь лучше подготовлена к современной жизни, чем люди среднего и старшего поколения. Но она была бы еще лучше подготовлена, если бы в своей жизни руководствовалась идеалами добра, которые никогда не исчезнут в человеческом обществе. Поэтому мой ответ на вопрос, сокращать или не сокращать часы литературы и русского языка в школе, — конечно, нет.

Другое дело, как это совместить с теми практическими целями, которые ставит современная школа. Может, школе просто не завышать планку, которую она ныне перед собой ставит: любыми средствами подготовить выпускника к поступлению в ВУЗ. А это в первую очередь — сверхсложные программы. Порой в школе дают четверть и более университетского курса по той или иной профилирующей дисциплине. А в ВУЗе все это заново нужно изучать, а во многом часто и иначе. На первом этапе развития молодого человека, на школьном этапе, важнее заложить основы общей культуры, гуманитарной культуры, научить видеть в другом человеке тоже человека, а не средство для достижения своих целей или не помеху для них. А это как раз и устраняется сейчас из школы. И какие еще дисциплины, кроме гуманитарных, помогут молодому человеку получить эту основу видения ценности жизни и видения значимости другого человека, любого человека?

Подготовила Екатерина ГЛУШИК