В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ всероссийской суши и жарыни ко мне по пути в родные вятские края с заездом к Пушкину в Михайловское нагрянули на машине друзья из Свердловска — "профессор лесных наук", как зовёт его моя жена, Юрий Владимирович Лебедев, на самом деле — доктор технических наук, отец восьми сынов и дочерей да ещё и дед четырех внуков — а?! — его милая жена Таня, их двухлетний сын Володя, сестра Нина Владимировна и племянник Саша. За широким добрым застольем разговор шёл и о том, и о сём, и о всяком. И в числе прочего я почему-то упомянул, что ещё двенадцатилетним мальчишкой побывал на Куликовом поле. Дело в том, что деревня Рыльское на Непрядве, где я жил у деда, беспартийного председателя колхоза им. Марата, всего в 12 верстах от Поля. Ну, как не сходить! И мы, четверо друзей, однажды потопали. Бывал я там и гораздо позже — летом 1978 года с ныне покойным поэтом Игорем Грудевым, с которым мы поехали навестить наших дочек-второклашек в пионерском лагере в Поленове. Тогда мы с ним посетили с ночёвкой и Рыльское. Выслушав меня, мои гости вдруг подхватили: "Давайте съездим! Были два раза? Бог троицу любит!" Что можно возразить? Тем более, что приближалась 630-я годовщина знаменитой битвы. Я согласился, напомнив только, что ведь это 350 верст. Моим друзьям всё было нипочём. На своей машине они делают за день и 1200.

     И уехали гости по своему намеченному маршруту. Из Михайловского звонили мне: не дрогнул ли? не передумал ли? Я стоял твердо. И вот 25 августа в семь утра, как раз в тот день, когда рать Дмитрия Донского, из множества уделов сошедшаяся в Коломне, переправлялась около Каширы через Оку, Лебедевы заехали за мной, и мы двинули. За рулём сидел другой племянник — Андрей, молодой надёжный товарищ. Погода была перемежная — то дождь, то солнце. Но, Боже мой, какая ширь и красота разворачивались за стеклом машины! Я словно впервые всё это видел. После отшумевших всероссийских пожаров нельзя было не обратить внимания на лесополосы, насаженные ещё в 50-60-е годы. Но бросалось в глаза и другое. Двухлетнему Вовочке больше всего была интересна, конечно, всякая живность по пути. И мать всю дорогу указывала ему: "Посмотри, вон гуси, вон лошадь, вон овцы!.."

     Юному Лебедеву на всём пути до Куликова поля удалось увидеть три-четыре коровы, три-четыре лошади, десятка два овец и гусей... Мы ехали там, где прошел иной, гораздо более опустошительный пожар, чем тот, что прошумел только что. Он полыхает на нашей земле уже двадцать лет...

     На Поле приехали в первом часу пополудни. Светило солнце. Здесь, слава Богу, всё было в порядке: и само Поле не застроено, не перепахано, и столп, поставленный в 1848 году на Красном холме как памятник Дмитрию Донскому, и храм Сергия Радонежского с семью куполами, из коих два — как шлемы ратников битвы. Он построен в 1913-1918 годы по замыслу гениального Александра Викторовича Щусева, впоследствии создателя Мавзолея, Казанского вокзала, гостиницы Москва, академика и четырехкратного лауреата Сталинской премии. К слову сказать, освящение храма состоялось в 1918 году, то бишь уже при Советской власти.

      Андрей удивился, почему памятник князю Дмитрию стоит на месте, где была ставка Мамая, где стоял его шатёр? Я сказал: "Да это же как красное знамя над рейхстагом, как советский воин в Трептов-парке — попрание вражеской силы именно там, где она стояла". И вспомнилось, что когда союзники учинили 7 мая подписание капитуляции немцев во французском городе Реймсе, Сталин сказал: "Никаких Реймсов! Немцы должны подписать капитуляцию на своей земле, — там, откуда они выползли и развязали войну — в Берлине". Так и было сделано, а процедура в Реймсе была объявлена предварительной, ну, как бы генеральной репетицией.

     Я не буду здесь рассказывать о самой битве, об этом много есть книг, ограничусь советом почитать прекрасно написанную, богато иллюстрированную и отлично изданную монографию когда-то красноармейца, а ныне протоиерея и члена Союза писателей Александра Николаевича Соколова "Святой благоверный великий князь Дмитрий Иванович Донской и Куликовская битва", недавно вышедшую в нижегородском издательстве "Кварц" к нынешней 630 годовщине битвы. Я купил её там, на Поле. Не повторяя известное, я лишь обращу внимание читателей на некоторые цифры, имена и обстоятельства, содержащиеся в книге А.Н.Соколова.

     В своём знаменитом цикле "На Поле Куликовом" (1908) Блок писал:

      Мы, сам-друг, над степью в полночь стали;

      Не вернуться, не взглянуть назад.

      За Непрядвой лебеди кричали

      И опять, опять они кричат...

     Я недоумевал: куда не вернуться? почему не взглянуть назад? Оказывается, дело вот в чём. На Куликовом поле сошлись в смертной битве не две многотысячные толпы в кольчугах и латах с мечами, копьями да бердышами, а два чётко организованных и умело выстроенных перед битвой войска. С нашей стороны — Сторожевой полк, за ним — Передовой полк, за ним — Большой полк под командованием самого князя Дмитрия Ивановича, на одной линии с ним — Полк правой руки, Полк левой руки, за ними — резерв, а в некотором отдалении от Полка левой руки в дубовой роще — Засадный полк, которым командовали князья Владимир Андреевич, Дмитрий Михайлович, Боброк-Волынский. Внезапная яростная атака Засадного полка на прорвавшихся и уже торжествовавших победу ордынцев и решила исход битвы.

     А накануне в придонской деревне Черново состоялся военный совет. Сейчас кто-то спросил: это не там ли в ноябре 2007 года в доме-интернате для инвалидов был пожар и погибло 34 человека? Нет, говорю, это в городке Чернь. А той деревни уже и следа нет, как и множества других деревень Тульской области и всей России.

     Вопрос на совете стоял один: переходить Дон и Непрядву навстречу ордынцам, или встретить более многочисленного врага на левом берегу? Ведь вроде бы выигрышно стоять за водной преградой, которую противник должен преодолеть. Спорили жарко. Были сторонники и того, и другого решения. А ведь около Одоева, верстах в 35, стояли войска Ягайло Литовского и Олега Рязанского, которые должны были соединиться с Мамаем. Решающее слово рек великий князь: "За Дон!". Ибо он ставил цель не просто дать отпор, а разгромить угнетателя. Ночью, это был канун Рождества Богородицы, рать перешла на правый берег, выстроилась и сказала себе словами Блока: "Не вернуться, не взглянуть назад". Даже не взглянуть! Жизнь или смерть. Победа или гибель. Отступать некуда. Потому и летопись-то была названа "Задонщина".

     Был, конечно, совет и в шатре Мамая, на котором он, как пишет А.Соколов, сказал, что "идёт по древним следам Батыя истребить Русь. Перебьём рабов строптивых! Да будут пеплом грады их, веси и церкви христианские!"

     С нашей стороны было 150-200 тысяч воинов, а ордынцев, по общему признанию историков,— много больше, называют и 300 тысяч. Ведь с Мамаем были и турки, даже и генуэзцы из Крыма, и буртаны — кавказские иудеи. Казалось бы, что им за дело в таких далёких краях. И вот, однако...

     ДАЙ РУКУ, КНЯЗЬ!

     Мы, сам-друг, над степью в полночь стали.

     Не вернуться, не взглянуть назад...

     Александр Блок. «На поле Куликовом»

     Дорога эта мне давно знакома.

     И вот опять я в дедовском краю.

     Стою, как в юности, на Поле Куликовом

     Иль пригоршнями из Непрядвы пью.

     Какая ширь! Какой простор безмерный!

     Какая льётся благодать с небес!

     Дай длань твою, святой и благоверный,

     Творец великих воинских чудес.

     Россия! Русь! Сегодня слёзы вытри

     И у врага пощады не проси,

     Как не просил твой славный сын Димитрий,

     Послушник Сергия, игумна всей Руси.

     На правый берег Дона и Непрядвы

     В ночь Богородицы все рати перешли.

     Таков зачин был сталинградцев клятвы:

     — За Волгой ныне нет для нас земли!

     Знал ратник твой и знал красноармеец:

     Врагу его не сбить и не согнуть,

     И перед Родиной он права не имеет

     Назад ни возвратиться, ни взглянуть.

     Могуча, князь, была твоя десница,

     И наша армия тогда была сильна.

     Но — вечный бой! Покой нам только снится.

     Сегодня вновь победа нам нужна.

     Несколько строк из "Задонщины": "Так Господь Бог помиловал князей Русских — великого князя Дмитрия Ивановича (только ранен был тяжко) и брата его князя Владимира Андреевича (Засадный полк) меж Доном и Днепром на поле Куликовом, на речке Непрядве. И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом и с остальными воеводами на костях на поле Куликовом, на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было смотреть: лежат христиане убитые, словно сенные стога у Дона великого, а Дон-река три дня кровью текла. И сказал князь Дмитрий Иванович: "Сосчитайте, братья, сколько у нас воевод нет и сколько молодых ратников полегло". И сосчитали братья... Как пишет А.Соколов, головы свои сложили 108 тысяч наших прапрадедов. Это на 25 тысяч больше, чем при взятии Берлина в мае 1945 года.

     И представьте себе, имена 190 участников битвы дошли до нашего времени из шестивековой с лишним дали и приведены в книге. Есть даже две женщины: Дарья Иоанновна Федорова, княжна Ростовская, что сражалась под именем княжича Дмитрия, и Феодора Ивановна, тоже княжна Ростовская. Трое из участников битвы причислены к лику святых: сам князь Дмитрий Донской, схимонах Александр Пересвет из обители Сергия Радонежского, зачинатель битвы, павший в поединке с ордынцем Челубеем, тоже павшем замертво, и Андрей Ослябя, брат Пересвета и такой же схимонах из той же обители, сражавшийся и павший в Передовом полку.

     А ныне церковь наша, награждая таких милостивцев земли русской, как Гусинский, приветствуя святейшими устами по случаю даже полуюбилея таких печальников наших, как электрический чайник Чубайс, не находит возможным почтить память ни одного участника битв под Москвой или Сталинградом, под Курском или Кенигсбергом, Будапештом или Берлином. Да просто и ни одного имени не смеет назвать. Мало того, ещё и внушают нам по телевидению с амвона, что фашистское нашествие-то было справедливым наказанием советскому народу, как и гибель "Курска", и убитые дети Беслана, и авария на Саяно-Шушенской ГЭС, и пожары этого лета... И еще несколько слов князя Дмитрия Ивановича из "Задонщины": "Простите меня, братья, и благословите в этом веке и в будущих. Пойдём, брат Владимир Андреевич, в свою Залесскую землю к славному граду Москве и сядем, брат, на своём княжении, а чести мы, брат, добыли и славного имени".

      И ОЧЕНЬ меня всегда волновало и печалило то, что последовало за этим. И пошли братья в славный град и сели на своём княжении, а всего через два года после великой победы нагрянула орда хана Тохтамыша и захватила град Москву, и обратила его в руины и пепел, и увела неисчислимые толпы невольников. Как же это могло произойти?

     Некоторые историки умалчивают о том. Так, Б.Г.Пашков пишет: "Москва была взята в осаду татарами, и на четвертый день они хитростью взяли её, всё уничтожили" (Русь. Россия. Российская империя. М.1994. с.136). Какой хитростью? Молчок. Или вот В.И.Буганов: "Несмотря на героизм защитников, ордынцы с помощью обмана захватили Москву". На войне хитрость и обман — обычное дело. Но что же именно было тогда. И такая ли уж большая хитрость?

     Олег Рязанский указал Тохтамышу удобные броды на Оке. А когда пал Серпухов, князь Дмитрий Иванович отбыл в Кострому собирать войско. За ним и митрополит Киприан. А что было собирать? А.Соколов пишет с горечью: "Оскудела Русская земля отважными князьями, искусными воеводами, стойкими воинами. Большинство их осталось на Куликовом поле. А хуже всего, что между князьями вновь начались ссоры и пререкания".

     Трудно сказать, разумно ли поступил князь, оставив столицу. С одной стороны, ведь Александр Первый тоже не был в Москве, когда на неё шёл Наполеон, а Кутузов и вовсе сдал её на разгром и сожжение. Но, с другой, ведь за Дмитрием последовал не только митрополит, а потянулись ещё и знатные да богатые. Это возмутило москвичей, решивших защищать город. Они ударили в набат, собрались на вече и решили вооружаться и не выпускать никого из столицы. Пытавшихся выехать закидывали камнями и отбирали имущество. Ах, как это похоже на памятные октябрьские дни 41-года!.. Именно так было на шоссе Энтузиастов, ведущем на восток из столицы. А тогда, между прочим, великий князь всея Руси Иосиф Виссарионович стольный град не покинул, а издал мужественный приказ: "Сим объявляется, что с 20 октября 1941 года в городе Москве вводится осадное положение ..."

     И в те далёкие августовские дни город стал спешно готовиться к обороне. Дело возглавил молодой князь Остей, внук великого правителя Литвы Ольгерда и сын Андрея Ольгердовича Полоцкого, героя Куликовской битвы. За короткий срок город хорошо подготовили к защите. День за днем ордынцы штурмовали его, но под градом стрел, камней, кипящей воды и смолы — всё тщетно! Тогда-то отчаявшийся Тохтамыш и пошел на хитрость. Он возгласил москвичам: "Даёшь ускорение! Больше социализма! Нет зон, закрытых для критики! Вперёд, Россия! Удвоим ВВП!"

     Нашлись два братца — суздальские князья Василий и Семён, тогдашние Познер да Сванидзе, которых послал хан в Кремль. Они божились, крест целовали, на партбилетах КПСС клялись: "Верьте хану! Ничего не бойтесь! Он добра Руси хочет. Азия нам поможет..." И что же? "Увы, им поверили! — пишет А.Соколов, — в покинутой князьями, лучшими боярами и митрополитом Москве не осталось ни крупных полководцев, ни достойных дипломатов. Не искушенные в коварстве москвичи во главе с отважным, но недалёким Остеем дали себя обмануть".

     В одном пункте позволю себе не согласиться: как так неискушенные в коварстве? Это после почти двух-то веков ига?.. О, Русь моя!.. И что последовало? Продолжу цитату: "В тот же день 26 августа около пополудня открылись городские ворота. Из Кремля вышла торжественная процессия. Впереди шёл князь Остей. За ним следовало духовенство во главе с настоятелями монастырей и протопопами кремлёвских соборов, неся иконы, кресты и хоругви. Тут же были оставшиеся в Москве бояре, купцы, весь цвет города с богатыми дарами хану. Но как только процессия отошла от Фроловских ворот (ныне ворота Спасской башни. — В.Б.), татары схватили Остея и убили. Затем напали на Крестный ход. Изрубив священников, чернецов, игуменов — всех, кто вышел из города, ордынцы ворвались в Кремль... Началась бойня. Не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. По словам летописца, в городе воцарились "рыдания и вопль мног, и слёзы, и крик неутешаемый, и стенания многие, беда нестерпимая, нужда ужасная, страх и ужас, и трепет, и дрожание, и срам, и насмешки над христианами от татар". То есть всё то, что ныне мы видим и слышим не в Москве только, а по всей Руси, за исключением маршрутов, по которым путешествуют и шествуют Путин и Медведев. Единственное отличие состоит в том, что у Тохтамыша не было телевидения и газет для глумления над христианами.

     Или кто сомневается? Тогда ещё одна цитата: "Сибнефть" была приобретена Абрамовичем на залоговом аукционе за 100 миллионов долларов. А потом государство, продавшее лакомый кусок общенародной собственности за бесценок, выкупает ёй по цене в 130 раз дороже!" Это не из "Задонщины", это не летописец Пимен, а советский академик Олег Тимофеевич Богомолов, член КПСС с 1950 года. О чем он сказал, как не о немыслимо богатом преступном даре кремлёвских князей хану Тохтамышу? Если одного этого примерчика об иге кому-то мало, то пусть хотя бы посмотрят по телевидению передачи, в которых не красуются Путин и Медведев.

     Так что ж, бесполезна была победа на Поле Куликовом? О нет! Это же первая такого масштаба победа. Весть о ней дошла даже до немецких земель. Прав Вадим Кожинов: "В 1237 году на Русь обрушилась концентрированная мощь всей Азии". Как в 1941-м — концентрированная мощь почти всей Европы. И по своему значению Куликово поле можно поставить в один ряд со Сталинградом. Народ и его войска обрели веру в себя и увидели: врага можно бить! его можно изгнать! Другое дело, что в первом случае в силу множества причин потребовалось ещё сто лет до того дня, когда Иван Третий порвал басму хана Ахмата и уже навсегда выставил из Кремля его послов, а во втором врага вышибли с Советской земли, и всего через два с небольшим года он подписал басму под названием "Безоговорочная капитуляция".

      МЫ ПОЕХАЛИ в моё родное Рыльское. Это было недалеко. В памяти всплывали, казалось бы, давно забытые названия соседних или недалёких деревень: Ростово, Набережное, Малёвка, Крамское, Чудновка, Грачевка, Крючок, Запхаевка... Происхождение некоторых названий мне когда-то объяснил рыльский краевед Александр Васильевич Казанский. Он рассказал, что у царя Алексея Михайловича были земли по Сейму в районе Рыльска, что в нынешней Курской области, и Кром. Они были сильно перенаселены, и царь немалую часть своих крепостных, среди которых были и мои предки-однофамильцы, переправил на Непрядву и в верховья Дона. Так возникли моё Рыльское и соседняя деревня Крамское. Выходит, деревенькам-то не менее 350 лет. К слову сказать, Александр Васильевич, царство ему небесное, по ревизским сказкам Тульского областного архива составил мне мою родословную по отцу и возвел её к Степану Феопентовичу Бушину, жившему в 1703 -1752 годы, т.е. во времена Петра и Екатерины…

     Подъезжаем к Рыльскому. Вот на окраине церковь. Это новостройка, и она мне не понравилась, какая-то приземистая, чужая. На её месте стояла стройная красавица ХVIII века. Её зимой 1941 года разрушили немцы. После второго или третьего курса Литинститута летом мы приехали погостить в Рыльское с моим другом Евгением Винокуровым, впоследствии известным талантливым поэтом. И приходили сюда посмотреть на развалины. На одной сохранившейся стене сияли золотом имена земляков, погибших на японской войне. Мой дед тоже был на той войне, и однажды в амбаре я нашел среди разной деревенской утвари тесак, привезенный с сопок Маньчжурии, по которым и мне в августе 1945 довелось топать.

     У встретившейся женщины мы спросили, можно ли проехать дальше в Рыльское. Она сказала, что нет, надо вернуться и ехать через Михайловское, через совхоз по лесу, по-над правым берегом Непрядвы. Совхоз жив?! Оказывается, да! Я не удержался, спросил, есть ли еще в Рыльском мои однофамильцы (раньше-то их полдеревни было). "Бушины? Есть, есть..."

     Мы проехали весь путь, указанный нам, и уперлись в брод Непрядвы между Ростовом и Рыльским. Что делать? Вокруг — ни души. Кто поможет, если завязнем? Юрий Владимирович закатал свои профессорские штаны и пошел измерить брод. Какая радость, только по щиколотку. Сказалась летняя сушь. Андрей дал газу, и машина выскочила на левый рыльский берег. Тут нам опять встретилась женщина. Она не местная, из Москвы, купила здесь дом. Опять я не удержался и опять услышал такой же ответ об однофамильцах.

     Итак, "Вот моя деревня, вот мой дом родной..." Дома деда я не нашел и даже не мог точно определить место, где он стоял. Пустырь... А ведь ещё до войны была в деревне и больница с родильным отделением, где родились три моих двоюродных сестры, и школа-десятилетка, которую окончили мои сестры Клава и Тоня, живущие ныне в Минске. Есть только церковь да магазинчик-забегаловка с алкоголем сомнительного качества.

     Уже потом я прочитал в "Советской России" письмо, которое привел в своей статье мой давний друг Александр Васильевич Огнёв, замечательный писатель, фронтовик, командир пулемётной роты, живущий в Твери. Сестра Тоня писала ему в марте этого года из тверской деревни Ермолино, где была когда-то сотня домов: "Осталось совсем мало людей. 10 жилых домов в большинстве по одному человеку. Летом приезжают дачники. А скотины совсем нет. На всю деревню одна корова у Беловых... А участники войны все померли. В Хребтове не живёт никто, в Змееве — четыре человека, в Горшкове — пять, в родном нашем Красненьком — никого..." Именно в таких случаях русские люди говорят: как Мамай прошел... Мамай с партбилетом "Единой России".

     И необъяснимым образом всплыли у меня в памяти с юности запавшие там строки из "Дубровского" Пушкина: "Государь ты наш Владимир Андреевич, — я твоя старая нянька решаюсь тебе доложить о здоровье папенькином! Он очень плох... Приезжай ты к нам, соколик мой ясный. Мы тебе и лошадей вышлем в Песочное. Слышно, земский суд к нам едет отдать нас под начал Кирилу Петровичу Троекурову — потом что мы, дескать — ихние, а мы искони Ваши. Ты бы мог, живя в Петербурге, доложить о том царю-батюшке, а он бы не дал нас в обиду. Остаюсь твоя верная раба, нянька

      Орина Егоровна Бузырёва.

     У нас дожди идут вот ужо друга неделя и пастух Микола помер около петрова дня".

     Пастух... Значит, стадо было. И всё та же доверчивость, что в 1382 году, что в 1985-м. О, Русь...

     Но это потом, а тогда, 25 августа, меня порадовало уже одно то, что луг, огромный луг от деревни до самой Непрядвы, слава Богу, был почти в прежней красе. Вот только кустов татарника я на нем не заметил, того самого, с которого начинается "Хаджи-Мурат" туляка Толстого. На них всегда было много пчёл и шмелей. Помните?

     "Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь. Есть прелестный подбор цветов этого времени года... Я набрал большой букет цветов и шёл домой, когда заметил в канаве чудный малиновый в полном цвету репей того сорта, который у нас называют "татарином" и который старательно окашивают, а когда он нечаянно скошен, выкидывают из сена, чтобы не колоть на него рук..."

     На лугу все же примерно против того места, где стоял дедовский дом, мы устроили привал. Ах, какой лапшой, тут же на походной плитке сваренной, угостила нас красавица Таня!.. Ну да, по чарочке... А потом на этом самом лугу, столько раз протоптанном и избеганном моими босыми ногами, я долго лежал на спине и смотрел в небо. На восток бежали светлый облака, и высоко-высоко, почти под облаками туда и сюда, туда и сюда метались стайки стрижей. Кто знает, может быть, вот так же метались они в двенадцати верстах к востоку отсюда над Полем Куликовым 630 лет тому назад в день Рождества Богородицы и видели все ужасы битвы и великое торжество наших прапрадедов.

      P.S. В 11 часов ночи, вернувшись домой, я, конечно, сразу хотел поделиться впечатлениями от поездки, но жена была у дочери, занималась внуками. А утром я всё-таки пошел к давним соседям Мотяшевым. Дома была одна Лиля, а Игорь — в отъезде. Я рассказал ей вкратце о поездке и подарил магнитную пластинку с изображением Куликовского столпа. Она и слушала меня с интересом, и подарочку была очень рада. Но когда я вышел на улицу, то ударил себя по лбу — она же татарка! Но тут же и рассмеялся: ну и что? Мало ли какие дела творились на нашей земле 600-700 лет тому назад. И невольно стал вспоминать знакомых татар. И в детстве были приятели во дворе — татарские ребята (забыл имена), и на фронте были у нас в роте лейтенант Губайдуллин, и рядовой Хахибулла Зиятдинов, и у жены моей есть давняя подруга Галия Алимова, и шофер Раис, услугами которого мы давно и часто пользуемся... Вспомнил я и поэта Михаила Львова, татарина, писавшего на русском. И как!

      Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.

      Как стать железом — мало быть рудой.

      Ты должен переплавиться, разбиться

      И как руда — пожертвовать собой.

     Так вот, два с половиной века татарского ига — и никакой вражды, никакой даже неприязни к татарам, а самые дружеские отношения. А нам твердят: русский фашизм!..

     Да ведь надо ещё и помнить, что, как писал Н.М.Карамзин, в ХIII веке китайцы называли всех своих северных соседей татарами, и через довольно оживленные торговые связи этот этноним распространился повсеместно на завоевателей-монголов. На самом же деле, собственно татары постоянно враждовали с монголами и даже убили отца самого Чингисхана. В "Тайной истории монголов" устами Чингисхана сказано: "Мы сокрушим ненавистных врагов — татар, этих убийц дедов и отцов наших". И покорив татар, как и другие народы, монголы просто вербовали их в своё войско, как в наше время немцы вербовали французов, поляков, даже евреев. И татары составляли в монгольском войске большую часть (В.Л.Егоров. Золотая Орда перед Куликовской битвой. — М.: "Наука". 1980. с.175-176). Потому не монголы, а именно они, только и называются в нашей литературе от летописей до Блока:

      И, к земле склонившись головою,

      Говорит мне друг: " Остри свой меч,

      Чтоб не даром биться с татарвою,

      За святое дело в землю лечь!"

     И это не совсем точно. Как уже говорилось, много кто ещё там был...

     Новую книгу стихов В.Бушина "В прекрасном и яростном мире" можно приобрести в пункте распространения газеты по адресу "Комсомольский проспект, 13, а также — прислав заявку в редакцию.