Раньше меня нередко спрашивали, не родственница ли я знаменитой ткачихе-многостаночнице? В ответ я всегда отрицательно качала головой, говорила лишь, что один из сортов флоксов мой дед, селекционер Павел Гаганов назвал именем знаменитой ткачихи-многостаночницы.

     Я давно хотела съездить к Валентине Ивановне в Вышний Волочек, познакомиться с ней. И наша встреча состоялась несколько лет назад, когда я работала в газете "Россiя".

     В гостях у Валентины Ивановны, чье имя некогда гремело на всю страну, наряду с именами Гагарина и Стаханова, я бывала раза два или три. Вышний Волочек — маленькая промежуточная станция между Москвой и Петербургом, большинство поездов её пролетают без остановки, а те, что всё-таки останавливаются здесь на пару минут, прибывают в Волочек в пять утра. Не наездишься.

     Когда я заявила коллегам, что собираюсь в Волочек, к Валентине Гагановой, те всплеснули руками, — зачем?! Она — герой идеологии, канувшей в лету. О чем тут писать? Текст не опубликуют. В самом деле, подумала я, кому нынче интересны передовики социалистического производства? Тем более, и производства-то в нашей постиндустриальной державе уже никакого нет. Но в Волочек я поехала, и материал опубликовали.

     В нём не было даже оттенка жалости к моей однофамилице-героине: нельзя пкблично жалеть человека, чьё имя когда-то гремело на всю страну. Однако, сегодня, после смерти Валентины Ивановны, хочется сказать, что именно жалость я испытывала, видя, до какого убогого вида доведена квартира Героя Социалистического Труда. За что ни возьмись: кухня, ванная, коридор, — всё нуждалось в ремонте, а денег у Валентины Ивановны не было. Старенький холодильник — доверху, словно в ожидании голода или войны, забит дешевыми пельменями, варениками, кастрюлями с овсяной и гречневой кашей, вареной картошкой. Тут же, на холодильнике — початые пачки макарон, рожков, копеечного печенья. А возле холодильника, на линялом коврике, в полудреме с грустными глазами и облезшая до розовой кожи: то ли от болезни какой, то ли от кормежки макаронами, — дворняга, подобранная сердобольной Валентиной Ивановной где-то на улице.

     Сын Валентины Ивановны, Юрий, — милиционер, обитал в соседней комнате, доверху заваленной старенькой бытовой техникой, допотопными вещами советских времен. Откровенно рассказывал, что, может быть, у него сложится семья с женщиной, которую несколько месяцев назад бросил муж. Ворчал, что, конечно, немолодая женщина с детьми — не лучший вариант, но другие варианты что-то не сложились вовсе. Ворчал, что его мама, будучи депутатом Верховного Совета СССР, не смогла организовать квартиру — ни ему, ни себе в Москве. Даже в Вышнем Волочке — и то, одна жалкая "хрущевка" на всех. О том, что её сыну некуда будет привести молодую жену, героиня труда не думала. Она и сама-то дома почти не бывала. Её домом была ткацкая фабрика. А теперь вот и фабрики не стало, и маленькую квартиру в Вышнем Волочке именовать "домашним очагом" — как-то не с руки. Из другой комнаты выходил усталый и, видимо, не очень здоровый пенсионер. Приглаживал тонкую бородку, глядя в запыленное зеркало. Валентина Ивановна иронично называла его "дед". Всю жизнь проработал простым шофером на той же фабрике. Одним словом — ничего, даже отдаленно напоминающего о том, что это жилище принадлежит знаменитости, чье имя гремело на всю страну и служило образцом для подражания миллионов людей.

     Но сегодня её имя — уже и не пример, и не образ положительного героя. Когда Валентина Ивановна скончалась (случилось это 25 октября), то пресса и общество оказались в растерянности: как комментировать это событие? И надо ли? Вот когда ушёл из жизни премьер ельцинского правительства, (3 ноября) Виктор Черномырдин, на дела которого с трудом закрывала глаза и отечественная, и швейцарская прокуратура, об этом написали все газеты, сообщили все телеканалы и радиостанции мира. Потоком, от Гора до Горбачёва, пошли воспоминания и соболезнования. А про смерть Валентины Ивановны не появилось ни слова в федеральной российской прессе, не вышло ни одной статьи или телепрограммы, даже простенького репортажа. О том, что героини не стало, сухо, в трех строчках информсообщения-некролога сообщила местная газета, да по тверскому телевидению диктор "за кадром", на фоне портрета Валентины Ивановны зачитал краткую, секунд на пятнадцать, информацию, что она скончалась на 79-м году жизни. И всё.

     Стахановский опыт и советский энтузиазм в нашей стране недоразвитого капитализма не возродить — да никто и не призывает к этому. Работать на износ ради мифа, красивой картинки общества светлого будущего, и при этом — терять в настоящем? Жить мечтой об идеальном обществе, и при этом не создать своего собственного уютного очага? Да об этом писала еще революционная валькирия и красный дипломат Александра Коллонтай, в повести "Большая Любовь". Конфликт интересов феминистки Василины (в повести она чаще именуется мужским именем Вася), у которой на уме одна лишь "производительность труда" и менталитета "красного директора", из аристократов и "буржуев" Владимира, любящего домашний уют и сытный обед, очень хорошо в этой книге прописана.

     "— В чем виноват-то, Владимир?

     Молчит Владимир.

     — Неужто, не понимаешь? Не чувствуешь? В том, что против себя самого идешь? Пролетарству своему изменяешь?

     — Эх, Вася, Вася-Василина!

     Владимир от Васи отодвигается. Будто чем раздосадован. И сразу, точно разговор оборвать хочет, спрашивает:

     — А обед готов ли? Есть охота. С утра не перекусывал".

     Закономерным образом эта странная пара "лидеров" советского времени в конце повести расходится, и "буржуйский директор" Владимир находит себе ухоженную молодую жену, домохозяйку, а Василина остается одна, с грудным младенцем на руках, которого, как она надеется, воспитает коммуна — самой-то ей некогда. Все силы уходят на производство. Кстати, партийный лидер Василина тоже — ткачиха. Совпадение? Скорее, точно подмеченный образ героя того времени. Такова была правда советской жизни, метко отраженная на страницах повести Александрой Коллонтай, которая сама оказывалась как минимум, раза четыре замужем, но так и не обрела семейного "счастья до гроба". Да и сегодня такие типажи, как в повести А.Коллонтай, — стали совершенно непонятны нынешнему поколению. Почему они так жили? Ради чего? Во что верили?

     Конечно, огульно ругать героев прошлых дней, мол, служили они ложным ценностям, а потому не заслуживают внимания, было бы не правильно. Та же Валентина Гаганова, когда мы с ней общались, поделилась со мной секретом производственных успехов, и тем, как ей удалось вывести из отстающих в передовики производства четыре ткацких бригады. Сегодня это назвали бы грамотной логистикой, менеджментом, минимизацией издержек и рисков. Главный секрет производственного успеха, как рассказывала Валентина Ивановна, состоял в том, что ткацкая фабрика перестала простаивать из-за вынужденного ремонта и наладок оборудования. Простои станков, в отстающих бригадах случались довольно часто, и это можно было предотвратить, если с утра пораньше, перед началом смены, проверить узлы и ведущие детали станков, машинную смазку, шпульки, итп. Всю эту техническую, и по сути, мужскую, часть работы мастера-наладчика ткацких станков и брала на себя молодая Валентина, являющаяся на фабрику ни свет ни заря. Именно это, по ее словам, и обеспечивало в дальнейшем бесперебойную работу фабрики в течение ближайшей смены. А мужики такой нагрузки не выдерживали, какой там рабочий день в пять утра! Похмелиться бы бутылкой пива.

     Валентине же всё это было нипочем. Ведь её первая специальность была мужской. В селе, где она родилась, для школьников было единственное профтехучилище, где готовили на токаря-фрезеровщика. Не женское дело стоять у токарного станка, но деваться некуда. Валентина родилась в многодетной семье, отец погиб на фронте во время войны с Гитлером, а её мать надорвалась и стала полуинвалидом. При этом у Валентины были еще младшие братья и сестры, за которыми требовался глаз да глаз. Так что было не до жиру, не до звезд с небес, и Валентина пошла получать образование поближе к дому. Вот откуда в ней — способность разобраться в любом станке и наладить его не хуже мужика. А самое главное — мужской характер.

     О том, что женщинам с мужским характерам сложно найти место в обществе, и пример тому — изломанная жизнь той же революционной феминистки Александры Коллонтай, говорить не будем. Сейчас куда интереснее разобраться в вопросе, а каковы, собственно, примеры позитивных героев.

     Валентина Гаганова, Алексей Стаханов и другие передовики социалистического производства были героями эпохи, ушедшей в прошлое. Но что же и кто теперь — вместо них?

     У каждого времени, — свои герои. Во времена Лермонтова таким героем, скучающим интеллектуалом, "лишним человеком" был Печорин, во времена Пушкина — повеса Евгений Онегин. Каковы же герои дней нынешних? При всей их неоднозначности, и Печорин, и Онегин — герои, в которых хорошего и плохого, белого и чёрного намешано поровну. У героев же нашего нынешнего времени преобладают исключительно черные, негативные оттенки. Возьмем нынешнюю "топовую" литературу, рассказывающую нам об устройстве нынешнего мира. Минаев, Пелевин, Робски. Что это за герои? "Видеоты", "the Телки", бандиты-циники, банкиры-преступники, аферисты и проходимцы.

     Проблема позитивного героя — это проблема не только нынешней литературы, но и кинематографа. Режиссеры и сценаристы жалуются, что не о ком снимать фильмы. О бандитах вроде бы уже хватит — и без этих фильмов российское общество превращается в циничных мутантов, готовых агрессивно сожрать друг друга в борьбе за "кусок" денег. Но кто — вместо? Времена Штирлица канули в лету, сегодня на киноленты подобные "Семнадцати мгновений весны" молодежь не заманишь. А супермены фантастических кинолент, вроде "Обитаемого Острова", в изобилии идущих в наших кинотеатрах — пример, весьма далёкий от реальности, чему у них научиться, кроме как умению расстреливать врагов из лазерного пистолета? Исторические киноленты, снятые по книгам наших классиков, вроде бы заполняют идеологический вакуум. Увы, лишь "вроде бы"! Времена казака Тараса Бульбы и декабристов — это не наше время. И это герои — исторические, а не нынешние. А где же нынешние положительные герои? Какой у них характер, интеллект, воля, ценности? Мы не знаем…

     Кризис героя, как литературного, киношного, так и реального, проявляется одновременно и в журналистике. Четвертая власть встала на распутье, в раздумье, куда же идти и на что ориентироваться. На открытие кинофестиваля "Профессия — Журналист", где демонстрировался знаменитый кинофильм Сергея Герасимова "Журналист" пришло всего человек десять. Где же остальная многотысячная братия, ежегодно пачками выходящая из стен журфака МГУ? Быть может, все ушли на фронт политического пиара?

     Нет ответа.

     Общество без героев, общество без ценностей и ориентиров — как корабль без парусов. И, как говорили умные древние римляне, "если не знаешь куда плыть — ни один ветер не будет попутным".