Евгений Сидоров

27 февраля 2014 0

Культура Общество

Штефан ГЕОРГЕ. Альгабал . - М .: Ad Marginem, 2014. -144 с .

Те времена, даже если они и были, когда поэзией зачитывались и учили стихи наизусть, давно прошли. Причин тому несколько, и, как водится, все они предельно банальны. Во-первых - рынок есть рынок, хоть книжным назови его, хоть нет - издатели бьются за бестселлеры, на фоне которых сборник стихов неизвестного или малоизвестного поэта это априори коммерческий провал. А томики Пушкина или Есенина хранятся в каждом приличном доме под толстым слоем пыли. Пушкин и Есенин - альфа и омега поэзии в коллективном бессознательном русского народа. Северянин - вычурный, Блок - революционный, а Цветаева - повесилась. Все они так и остались не более чем именами на страницах учебников литературы, а учитывая тенденции и инициативы Министерства образования, не за горами замена, скажем, Анненского (если он там, конечно, есть) на Пелевина.

С зарубежной поэзией дела обстоят еще сложнее. С одной стороны - издано многое, в разное время на прилавках были Паунд, Бенн, Малларме, Тракль, а недавно вот томик поэзии Жана Жене выпустили, на радость петербургским парламентариям. Но, как и в случае с Пушкиным и Есениным, зарубежную поэзию олицетворяют Бодлер для готичных девочек (потому что декадентские настроения идеальны для 16 лет), и Рембо для нежных мальчиков (потому что буйный и ослепительный). Интерес к остальному в основном спровоцированный - нужен новый шедевр Дэна Брауна для подстегивания интереса к "Божественной комедии" божественного Данте.

Из ряда вон выходящим остается случай господина Бродского, кумира и героя всех бездельников, мечтающих стать поэтами, чья поза (весьма неоднозначная) затмила его поэтический талант (весьма неоднозначный). Судя по количеству цитат в соцсетях и блогах, господин Бродский - квинтэссенция поэзии как таковой, или "чистой поэзии" в представлении Поля Валерии. Возвышенное определение поэзии - язык богов. Вот уж действительно: "Китаец так походит на китайца, как заяц - на другого зайца".

На фоне всего этого ужаса выпуск томика стихов Штефана Георге, содержащий первые три авторских сборника, это либо героический поступок, либо веселое безрассудство. Учитывая тот факт, что сия книга выпущена издательством Ad Marginem, имеющим репутацию одного из самых "интеллектуальных", можно предположить, что речь идет о простом желании дать читателям, пускай и небольшому количеству оных, то, чего у них нет, вне зависимости от того - хотят они этого или нет. Как тут не вспомнить цитату из Северянина - пора популярить изыски. А книга вышла действительно изысканная.

Если обратиться к биографии Георге, можно обнаружить множество фактов, которые, пользуясь языком передовиц, как кислота разъедают духовные скрепы - нетрадиционные сексуальные воззрения, факельные шествия НСДАП в честь 65-летия автора, переход от романтизма к модернизму, целибат. Все эти факты автоматически делают автора притягательным для маргиналов и сомнительным для консерваторов. С чистой совестью оставим факты биографии и тем и другим, нас больше интересует его поэзия. А поэзия, нужно заметить, безупречная.

"Когда свеченье

на зубцах фасадных

Прольет неспешно

медная заря

Ждут голуби идущего царя

В базальтовых дворах

еще прохладных"

Книга "Альгабал" содержит, как уже было упомянуто, три первых сборника - Гимны (1890), Пилигримы (1891) и Альгабал (1892). Самому Георге было уже 27 лет. Это не ослепительный дебют тревожного семнадцатилетнего Рембо - это прекрасно выверенная, яркая и концептуально красочная поэзия состоявшегося поэта.

Имя Штефана Георге принято перечислять через запятую в ряду таких поэтов как Георг Тракль, Готфрид Бенн, Георг Гейм. На то есть свой резон. Слово, которое устойчиво ассоциируется с указанным рядом поэтов, - тлен. Последние всплески поэзии, последние предупреждения о наступлении чудовищной эпохи дегуманизации и триумфа техники, смерть Европы и рождение отвратительной цивилизации, которая дала номера всем звездам, напрочь лишив их магической притягательности, и, в целом, пренебрегая предупреждениями, например, Макса Вебера, триумфально расколдовала мир, тем самым действительно превратив священное пространство (включающее в себя Богов, Бога, Ангелов, Духов, Звезды, и, что самое главное - Великую Тайну, которую в принципе нельзя разгадывать) в тлен. Георге сопричастен к этим последним глашатаям, но все это будет позже. В этой книге нет пессимизма, эта книга блистает Римом, в ней есть место Музам, в ней есть естественная красота, которую теперь можно найти только в книгах, подобных этой.

"Там леса, а здесь долины,

Бродим мы с глаголом сим

И краснеем, словно дети,

Множа грех и метя спины,

Тайный кров на этом свете

Ищем мы и колесим"

Георге описывает то, что равно чистимой фантазии. Этого пространства уже не существует - осталась территория. Чтобы колесить по ней, нужна виза. Чтобы была виза, нужны основания или деньги. Ну, и, как вариант - нужно быть, как кумир миллионов, Бродский, чье эстетическое восприятие доведено до совершенства духом времени: "Лучший вид на этот город - если сесть в бомбардировщик".