Маленький мальчик-сосед по его настойчивым просьбам, которые правильнее назвать выклянчиваниями, получил к карнавалу костюм шерифа с пистолетами и прочими атрибутами власти. Вопрос с покупкой костюма был непрост, поскольку ту или иную роль воспитанники элитного детсада получали по рекомендации воспитателей и с согласия родительского Комитета. У каждого воспитанника детского учреждения, попасть в которое совсем не легко, была своя роль на празднике их жизни, свой костюм, чтобы не произошло путаницы, обид и двоесмыслия, двоевластия.

Родители мальчика-претендента в качестве аргумента о заслуженности ношения данного звания их малышом принесли тем, от кого зависит распределение ролей, конверт, рекомендации от американских родственников, у которых ребёнок гостил, видел шерифа, усвоил, как тот себя ведёт, попробовал гамбургер, и выучил американизмы "о`кей", "гуд бой", "ол райт". Он знает: "Ол райт", — с пафосом заявили родители. Комитет услышал "Олбрайт" и, решив, что с такими связями претенденту надо дать зелёную улицу, единогласно проголосовал за то, что шерифом на этот срок станет именно этот мальчик: который знает Олбрайт.

Он же, соответственно обличию, оперативно посуровел, детскому личику придавал угрюмость, озабоченность, стал строг с окружающими, хотя, если считал, что те заслуживают того, проявлял снисходительность и даже отпускал поощрительные слова: "Мама холосая". В голосе малыша появились командующие нотки.

Роль ему вполне удавалась. Чувство собственной и общественной значимости придавали не только множество пистолетов, которые, конечно, дают власть и чувство уверенности, если не сказать в нашем обществе равных возможностей — ощущение превосходства над невооружённой массой. Но роль всесильного значительного лица помогали поддерживать окружающие взрослые, потакавшие мальчику, то есть свита, которая играла маленького короля "понарошку" конгениально: он делал вид, что он — главный и сильный, окружающие делали вид, что маленький мальчик в облачении властителя — настоящий властитель. Малыш отдавал распоряжения. Взрослые делали вид, что усердно их выполняют. Благо, проверять, действительно ли выполняют или делают вид, что исполняют рьяно и модернизированно, у малыша не было возможностей. Да и желания: главное для него — игра, которая велась вполне серьёзно. Когда мальчик выговаривал взрослым, давал нагоняи, они стояли, понурив головы. Распекал малыш не за просто так, а за дело: не купили вовремя любимые игрушки. Особенно он приохотился к виртуальным играм, сидел в Интернете, стрелял, издавал манифесты, пользуясь услугами своеобразного пресс-секретаря своей бабушки, поскольку сам писать и читать ещё не умел, а умел только говорить. Речь была не развитой, но бойкой. Да и чего требовать от ребёнка? На то и бабушка, чтобы доводить речь мальчика, но не мужа, до окружающих.

Итак, ощущение значительности и всевластья придавал костюм, купленный взрослыми, которые, облачив дитятку в прикид, стали охать, ахать, подыгрывать, мол, ой, какой у нас тут начальник! Ой, боимся. Как бы ни применил силу! Как бы ни провёл операцию по принуждению к вынуждению! А мальчик рыкал, мол, мы — крепкие ребята, хмурил брови, глядел исподлобья. Та ещё умора!

Звание шерифа понарошку нравилось. И воспринималось его носителем совсем не понарошку. Парень вжился в образ! А когда костюм снимали, то волшебное ощущение улетучивалось. Да и ребёнок прекрасно помнил, какова была жизнь докостюмной эпохи, и мог сравнить, какой стала после. Как говаривают его родные — две большие разницы! Маленьким, но бойким своим умишком сосед понял, что его сила, доставляющая столько приятных минут, ощущений — в этом внешнем облачении, в названии. А как только его не будет, то и чикаться с ним так никто не станет, а будут относиться как к обыкновенному мальчику. Поэтому вжившийся в образ и приживший от него кучу маний, главной из которых была мания величия, мальчик не хотел расставаться с костюмом ни в какую, ища всяческие предлоги его не снимать, название за собой оставить, убеждая окружающих, что и в их интересах — это его облачение. Он то и дело выхватывал кольт и размахивал им, показывая, кто в доме и ближайшем окружении хозяин.

Как только не было костюма, то количество хвалебных слов значительно сокращалось. Команды выполнять никто не спешил. Никто не трепетал очень зрелищно. К тому же малыш боялся, что, если снимет костюм, особенно в детском саду, где был не один такой мальчик, тоже желающий поважничать и покрасоваться перед девочками и дать острастку мальчишкам из старшей группы, то какой-нибудь из этих нахалов захватит наряд, наденет и станет главным, будет властвовать. Всё внимание, вся слава, всё почитание перейдут к нему. Именно его указания, самые смелые распоряжения и прихоти будут исполнять окружающие. Нет, этого мальчик допустить никак не хотел!

Всё бы ничего, но, войдя во вкус, пребывая в уверенности, что его власть легитимна, он начал покрикивать и на людей, от этих игр далёких. Те никак не могли понять, с какой стати должны потакать заигравшемуся малышу. Однако, чтобы не расстраивать дитя, чтобы не конфликтовать с уполномоченным по правам ребёнка, нехотя, чертыхаясь, тем не менее стали участвовать в этом абсурдном процессе, полагая, что это общечеловечно и политкорректно. Но это вообще-то для взрослых разумных людей постыдно и унизительно.

А мальчиков этих развелось… Уж и не знаем, граждане свободной страны, какому и потакать.