ЖИТЕЛИ ДЕРЕВНИ САГРА под Екатеринбургом дали вооруженный отпор карателям, выбили их вон, отстояв родные дома, а потом — засели в долгую оборону, сдерживая наступление превосходящих сил представителей власти всех "ведомств" и "эшелонов", слетевшихся на кровь. Доказывая, что правы. Защищая свое право на жизнь. Щетинясь недобрыми улыбками уверенных в себе людей. Держась молодцом на своей земле.

Что произошло?

На Урале вспыхнуло восстание.

Это восстание русских простых мужиков, "деревенщины", низов — тех, кого принято вычеркивать из этого мира, не принимать всерьез, обходить в своих бравурных партийных отчетах, в своих паршивых "твиттер"-революционных планах.

Это восстание горстки доведенных до предела терпения людей против всего несправедливого мироустройства, в котором оказались понамешаны наркобарыги, чинуши, бандиты, менты, либеральное отродье, официозные шулера-пропагандисты — весь тот мир, который лез в их дом, пёр через телеэкраны, не давал прохода на улице, стрелял и впаривал, давил и прижимал к ногтю. Мужики долго запрягали, а потом пробудились, поднялись, поглядели друг другу в глаза, поняли, что их уже немало — целых девять человек! — и вышли сопротивляться собственной гибели, защищая всё то немногое, что у них еще осталось.

Восстание это началось не в момент стрельбы. Деревня поднялась раньше — когда невыносимо ей стало уже жить жизнью наркопритона. Люди обнаружили у себя под боком источник мерзости. Поначалу стремились не глядеть, привычно отводить глаза, как их учили двадцать лет. "Моя свобода кончается там, где начинается…" Не вышло — слишком прожорливой оказалась мерзость. Разъедала, выбивала по одному, ходила по-хозяйски. Решили тогда договориться по-хорошему, еле сдерживаясь, потому что сил терпеть больше не было. Но героиновая смерть корчилась в гримасе, щурилась веселым цыганским глазом, плевала в лицо.

И тогда решено было выбить ее вон, скинуть позор с деревни, очиститься от скотства и вони. Смерть медленная обернулась гибелью быстрой — от ножа и пули. Головорезы ехали наказывать деревню. Всю разом, скопом — чтоб другим неповадно было выступать, дергаться, вякать. Ехали на показательную казнь, на лютое дело, чтоб все вокруг узнали и содрогнулись.

Кто ехал? Бог поймет. Сейчас подсчитывают в лиходеях инородную кровь, счисляют в процентах, составляют списки. Но ясно, как божий день: кто бы ни ехал в той "зондеркоманде", они несли с собой смерть. И мужики, высыпавшие с берданками за околицу, впереди родных домов, держали в мушке прицела не чьи-то горбатые носы или небритые подбородки, а лица своих убийц. Акцент и разрез глаз на скорость пули не влияет. Вылезли б из машин русские — палили бы по русским. Выползли бы марсиане — дали бы отпор марсианам. И дадут ещё, кто бы ни сунулся.

НАМ ДОЛГИЕ ГОДЫ ВПАРИВАЛИ мысль, будто русский народ помер. Лишился пассионарности, превратился в живой труп, изошел на нет. Многие и правда поверили, что русская деревня вся целиком покрылась кладбищенскими крестами. Привычный образ русской глубинки, сформированный в головах самых разных людей, подчас идеологических врагов, таков: синюшная пьянь, шляющаяся в поисках чего бы стырить или выпить. Другой стереотип про деревенских — дачники, выползшие на свои шесть соток, безмозглые обыватели, "овощи".

Глядя на смерть русского мира, самые подлые злорадно потирали руки, самые честные горевали навзрыд. В этой перегарной рванине, в расхлябанности, себялюбии, мещанской пошлости угадывали мы, ужасаясь, деградацию всей России. Откуда возьмется сила? Кто выкажет способность к сопротивлению? Упадок, хворь, атрофия любых гражданских чувств и страстей.

И вот оказалось, что чушь всё это. Что русский народ жив, сопротивляется, не поддается тлену, стряхивает с себя морок. Мы увидели вдруг, что русский народ вооружен и готов отстаивать свою честь и жизнь от всякой шелупони. Мы разглядели, что русские умеют солидаризироваться, мыслить и действовать в коллективе, стоять друг за друга, не желая пропадать поодиночке. Мы стали свидетелями того, как после жаркого боя эти нехитрые мужички, их жены и дети не сложили рук, не разошлись по углам, а сплотились еще раз и пошли на изматывающую бодягу со всевозможными "органами власти".

Власть приперлась в деревню: опоздавшая на вечность, несвоевременная, неадекватная, неповоротливая. Менты схватили первого попавшегося, потом отпустили. Чиновники, только спустившись с Луны, принялись расспрашивать с лицами простаков, а что такого тут произошло.

Произошло то, что народ вдруг смог без власти.

Десятки лет он дрожал по углам, все надеясь — вот-вот явится спаситель, герой, Ленин-Сталин. Он непременно снизойдет до народа сверху, из-под облаков, с вершины общественной пирамиды. Отец и учитель, великий избавитель от горестей и несправедливости, он наведет порядок в государстве. Уж он-то покажет всем, что бывает, когда народ обидишь!

Десятки лет ждали люди, когда же состоится пришествие. В этом прозябании нет-нет да надеялись люди на власть. Верили мудрому взгляду, прислушивались к грозным рыкам и обертонам. В моменты несчастья звали на помощь. И сами готовы были сплотиться, подсобить, подставить плечо, а то и на смерть пойти, — ожидая лишь, когда же позовут по-настоящему, с уважением и страстью.

Но выяснилось, что все это бесполезно. Никто не является, никто не кличет. А когда сам зовешь на помощь, в ответ получаешь лишь холодное презрение. Оказалось, что как ни кричи: "Милиция, режут!" или "Полиция, убивают!" — не докричишься. А если и приедут, уже к трупам, — тебя-то и повяжут.

Тогда все изменилось как-то. Не у всех и не везде, но вот в Сагре — изменилось. Люди стали хозяевами — своей жизни, своей деревни. Сами стали ополченцами в самообороне, то есть милицией — в полном соответствии со значением этого слова. Превратились в "гражданское общество", но, к ужасу либералов, в общество без двойных гражданств и гей-парадов.

И… небеса не рухнули. Уральские ополченцы обрели всенародную поддержку, проснулись героями.

Ими восхищаются, их ставят в пример, ими припугивают "цунарефов", приговаривая: хорош безобразничать, не то —гляди!

Их приняла и признала даже власть, у которой нет ни повода, ни механизмов, ни даже, похоже, желания наказывать людей, отстоявших собственный дом.

ЧТО ЖЕ СЛЕДУЕТ ИЗ ОПЫТА Сагры? Несколько простых вещей. Нельзя и даже преступно ждать "милостей от природы". Ни бог, ни царь, ни дальше по списку не явятся наводить порядок в жизни. Если власть оказывается слабой, никчемной, ленивой и бездарной — это не повод, чтобы терять свою страну, сходить в могилы, опускать руки. Лучшая жизнь возможна — здесь, сегодня. Вся шваль и нечисть, весь разор и беспорядок могут исчезнуть по мановению руки — крепкой, хозяйской, в засученном рукаве.

На этом пути ждут враги. Их много, они разные. Бандюги на колесах, "оборотни в погонах", наркошваль с ядом в руке, чиновник со взяткой в кармане, "освободитель" с гринкартой. У них — изощренные методы, передовое оружие, организационная мощь.

Значит, надо организовываться и вооружаться самим.

Следует оглянуться вокруг. Понять, что не одни. Есть и другие такие же. Их много, и они рядом. Как выяснилось, для успеха дела иногда достаточно и горстки смельчаков. Нужно просто быть вместе. Общаться, солидаризироваться, представлять единую силу. Браться за Общее дело.

А ещё — должно быть оружие. Разное для разных дел. Одно — чтобы отбиться от отморозков. Совсем другое — чтобы противостоять прессу тех во власти, кому выгодна всеобщая гибель и разложение, кому отчаянно хорошо посреди народного горя и смертей.

Прицел и курок — это хорошо: есть много разных способов приобретения легального оружия: охотничьего, газового, травматического.

Но зачастую гораздо важнее — подкованность юридическая, умение отстоять свою позицию, способность грамотно общаться с налетевшими газетчиками.

Хорошо, когда у тебя под боком есть ройзмановский "Город без наркотиков", а если нет? Значит, надо создавать, объединяться, учиться.

…Страшно думать, что вся Россия — одна Сагра. Но нужно знать, что у каждого есть своя околица, дальше которой ты никого не пропустишь, покуда жив. С властью или без, ты защитишь дом, деревню, страну. И на последнем рубеже ты не останешься один.

Денис Тукмаков