Существовавшее испокон веков соперничество двух основных областей творчества человека, искусства и науки, было сглажено в античности введением в обиход слова "культура", широта смыслового поля которого — "возделывание, развитие, образование, воспитание, почитание", вместив в себя значения обоих, примирила их. Понятие культуры стало одним из самых востребованных; лишь времени дозволялось судить, кто оказался лидером прошедшего дня — искусство или наука.

Это положение вещей в корне изменилось в XX веке. Расцвет естественнонаучных знаний вкупе с техническими применениями привел к тому, что лидерство науки было признано закономерным, а идущая по их стопам революция технической оснащенности быта обеспечила прикладным дисциплинам ранг такой высоты, какая не снилась даже наукам фундаментальным. Это усилило прагматизм общества и ослабило находящиеся с ним в противофазе эмоциональные воззрения — идеализм и романтизм. Повышение жизненного уровня развитых стран и широкая пропаганда образа "общества потребления" с его культом денег, комфорта и удовольствий довершили начатое. Сегодня разговор о возможных достижениях естественных наук, по сути, сводится к одному: дают ли они материальную выгоду, тогда как вопрос о моральной их стороне часто даже не возникает. Кажется, что такая дегуманизация общества имеет прямую связь со снижением статута искусства как такового.

В то же время явление обратной направленности, когда коммерческая, развлекательная и пропагандистская составляющие рынка искусства стали постоянно расти, привело к модернизации его институтов, а само искусство во многом превратило в бизнес. И руководят этой отраслью бизнеса люди, далекие не только от идей гуманизма, но от этики и эстетики, что вылилось в создание беззастенчивой империи масскульта, рядом с творчеством и не стоящей, а с другой стороны — в ревизию серьезных, классических его ветвей.

И вот, наряду с нигилистическими заявлениями культурологов о конце истории, музыкальной композиции, живописи, поэзии, романа сегодня отчетливо заявляет о себе кампания по обновлению классики, возводящая её в пик моды. Осовременивание сюжета, облегченность восприятия, новые аранжировки классических сочинений делаются не только ради успеха (одно из знаковых сегодня слов!) и роста дивидендов, но для отчуждения людей от духовных и непостижимых в смысле высоты мастерства работ старых художников. Последствия этого настолько непредсказуемы, что сакраментальный вопрос — "Что делать? Делать-то что?", или по-французски, но в русской транскрипции — "Ке фер? Фер-то ке?", как вслед за Тэффи с безнадежным отчаянием твердила когда-то русская эмиграция первой волны, буквально преследует и нас. Нас, но не менеджеров от искусства. Они — люди деловые, не могут позволить себе сомнений. Для них — приспособить классику к сегодняшнему дню — "всего и дел-то": убрать идейный накал, эпатажно осовременить постановки, вынести "на пленер" концерты легкой классической музыки, привлечь внимание к шумным, еще лучше, скандальным инсталляциям, ставить театральные спектакли не по оригинальным сочинениям, а "по мотивам" творчества авторов. И, главное, утверждать, что эти создания творческой импотенции — не что иное, как современное осмысление высокого искусства. На мнение же "обывателей", не согласных с таким оболваниванием людей, молодых в первую очередь, и снижением морали, они и вовсе внимания не обращают.

Но и у них бывают "проколы". В этой, казалось бы, логически выверенной цепочке преобразователи мира искусства упустили одно звено, без чего все усилия грозят пойти прахом. Это — годами проверенные, авторитетом великих художников славные школы искусств, где в атмосфере истинного творчества учат не только техническим навыкам, но думать, чувствовать, искать. Как после выступлений музыкантов, увлекающихся и способных вести за собой, слушать "серьезную" музыку, сыгранную технически, без участия головы и сердца, как смотреть спектакли, занимательные лишь трюкачеством актеров? Дисбаланс между тем, чему учат в таких школах, и тем, чего хотят от артистов менеджеры, огромен. Как свести его к нулю и с чего начать? Самый простой путь — использовать меркантилизм, но он в данном случае почти всегда обречен на провал. Настоящий учитель — подвижник своего дела, и потому чаще всего неподвластен материальному соблазну.

А если взяться с другого конца? Ведь ни одна школа искусств не может обойтись без показа своих работ, для чего организуются музыкальные и театральные конкурсы, смотры, показы, фестивали. За примерами ходить недалеко: впечатления о последнем Конкурсе имени П.И. Чайковского свежи. Конкурс — мощнейший рычаг воздействия на стихийно свободных музыкантов, а добиться контроля над наиболее авторитетным из них и многообещающе, и лестно. Мысли, подобные этим, вероятно, барражировали в головах устроителей XIV Конкурса имени Чайковского, решивших предложить помощь в его проведении, а заодно и проверить нашу реакцию на попытки его реформации. Результаты этой помощи, хорошие и не очень, известны. О реформировании скажу, не боясь обвинений в ретроградстве, — "Не дай Бог!" А о лестном внимании разного рода благожелателей определенно высказался Александр Сергеевич Грибоедов: "Минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь!"

Нам повезло, что мы отстали от Запада в модернизации музыкального дела, как в образовании, так и в исполнительстве. Не зря же так активно принялись у нас за реформы всех учебных заведений. Вслед за реформами общеобразовательной и высшей школ, вреда от которых столько, что еще долго придется расхлебывать их последствия, спешно хотят менять всю систему музыкального воспитания, рассчитывая, очевидно, что и оно начнет хиреть. Больше века русская исполнительская и композиторская школы занимают ведущее место в мире. Чтобы изменить это, реформы, безусловно, необходимы. "Земля наша богата, порядка в ней лишь нет" — сегодня, полторы сотни лет спустя, эти слова Алексея Константиновича Толстого, верны так же, как за сотни лет до того. Даже сейчас в оскудевшей, но по-прежнему "великой и обильной" земле нашей, как в любой большой инерциальной системе, многое меняется не так быстро, как кому-то очень бы хотелось. И молодых талантов у нас немеряно, и музыкальное воспитание в далеких городах и весях пока идет почти как прежде, и мода на музыкальное исполнительство по западному типу не сказать, чтобы продвигалась семимильными шагами. Так что вешать носа причин нет, надо только осмыслить всё и собраться.

Прямо скажем: концертный сезон 2010-2011 г.г. удался. Он оказался богат на художественные открытия, особенно в области ораториально-симфонической музыки, за что в первую очередь мы должны низко поклониться Российскому национальному оркестру и его художественному руководителю Михаилу Плетнёву. Они провели свой непростой двадцатый юбилейный сезон на самом высоком уровне, с мастерской строгостью к своему искусству и истинно олимпийским спокойствием. Говоря так, я имею в виду их выдержанную реакцию на действия прессы на всём протяжении сезона.

Начало им было положено прошлым летом недостойной кампанией по шельмованию Плетнева почти "in corpore" музыкальных критиков, а продолжено таким же согласованным молчанием, когда все претензии к дирижёру были сняты и одно за другим публике являлись музыкальные открытия Бриттена, Шумана, Дворжака, Сибелиуса, Брамса, Чайковского, Глазунова. РНО под управлением Плетнева с хорами "500 голосов", Минина, имени Попова исполнил 4 крупных симфо-хоровых сочинения. И хотя некоторые из них уже звучали в том же самом исполнении, но воспринимались они по-новому. Сия тайна велика есть: как один и тот же музыкант (оркестр и хор — это сложнейшие музыкальные инструменты, все "детали" которых мыслят и чувствуют) может каждый раз в зависимости от многих привходящих параметров так погрузиться в играемую музыку, что становится её сотворцом. Это не часто встречается, это смахивает на мистику, но так есть. Но критики молчали, несмотря на то, что все концерты были аншлаговыми, что все они имели привычную концовку — зал, стоя, аплодировал музыкантам и не спешил расходиться. Как ожидали когда-то явления свободной, не ангажированной прессы, которая придет на смену подневольной советской журналистике. И что же имеем? "Всё — на продажу!" — сказал когда-то Анджей Вайда. Так и идёт, только продаж в том специфическом мире, который снимал Вайда, стало куда больше.

Тем не менее, и сегодня есть много всего, что не продается и немало тех, кто не продает. Музыка, поэзия, наука, любовь, живая жизнь, наконец, — те вечные ценности, за которые надо и следует бороться. И вновь вспоминаются стихи человека, который, по сути, лишь после тридцати с хвостиком стал настоящим поэтом, хотя понимал музыку стиха и сочинял вирши с самых нежных лет. Это Георгий Иванов. Только эмиграция и жестокая тоска по России сделали то, к чему он шёл всю жизнь:

Сиянье. Душа человека,

Как лебедь, поёт и грустит,

И крылья раскинув широко,

Над бурями тёмного века

В беззвёздное небо летит.

Над бурями тёмного рока

В сиянье. Всего не успеть…

Дым тянется… След остаётся…

И полною грудью поётся,

Когда уже не о чем петь.

P.S. В начале следующего сезона, с 8 по 18 сентября, в Москве состоится III Большой фестиваль РНО. В течение восьми вечеров будет звучать музыка Чайковского, Сибелиуса, Моцарта, Бетховена, Прокофьева, Беллини, Доницетти, Россини, Верди, Бернстайна, Гершвина, а также джазовое трио Эльдара Джангирова из США. Думаю, что, как всегда, это будет настоящая музыка в мастерском исполнении.