АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ В ДАМАСКЕ ЦЕЛУЕТ ЗНАМЯ ХЕЗБОЛЛЫ
МОЯ ПОЕЗДКА В СИРИЮ заняла пять дней. Я был в Дамаске и в Хаме — городе, который отмечен недавними восстаниями, мятежами и кровопролитием.
Расскажу, прежде всего, о Дамаске. Это чудесный восточный город. Сейчас там сорокоградусная жара, пекло… В воздухе незримо пылает какой-то бесцветный огонь — это дает о себе знать близость Сахары. Тем не менее, улицы полны народа, разноцветная толпа кипит и на знаменитом рынке аль-Хамидия — лавки ломятся от изобилия яств, идет бойкая торговля восточной экзотикой: от ковров, благовоний, кальянов до золотых ожерелий. Город Дамаск пока не напоминает осажденную крепость, не напоминает разгромленный Триполи. В Дамаске не чувствуется драма. Наоборот, город холеный, сытый, торгующий, многолюдный, шумящий. В Дамаске я практически не видел полицейских.
Но, тем не менее, когда ты идешь по этому городу, вдруг как будто из-под земли возникает группа молодых людей, у которых в руках государственные флаги Сирии и портрет президента Асада. Один из них начинает выкрикивать лозунги, скандировать: "Да здравствует президент Башар Асад!". Вся группа начинает приплясывать, вскрикивать и взметать руки. Вся эта группа клубится, пляшет и грохочет в течение, может быть, 10-15 минут, а потом вдруг исчезает. И опять разноцветный шумный город, опять ресторанчики, опять лавки, опять инкрустированные столики и скамеечки. Потом проходишь несколько кварталов — и вдруг снова как из-под земли возникает другая группа… Это уже группа оппозиционеров. Они начинают скандировать примерно в той же ритмике с теми же мелодиями: "Башар уходи, Башар уходи, президент Башар Асад уходи!" Молодежь вздымает кулаки, на их лицах тот же энтузиазм. Внешне они ничем не отличаются от предшествующей группы. И опять, просуществовав так минут 10, толпа рассасывается.
Мне рассказали, что к одной из таких оппозиционных групп подъехал американский посол. Он подъехал, чтобы оказать им демонстративную поддержку. На место прибыли журналисты и телекамеры — все было заранее подготовлено и срежиссировано — но, опять-таки, как будто из-под земли возникла проправительственная группа, эдакие сирийские "Наши". Они буквально налетели на этого посла, заплевали, затолкали обратно в лимузин. Кто-то даже двинул послу по шее, и тот быстренько ретировался. Все это происходило тоже под камеры, показательно, демонстративно…
Сейчас идет Рамадан, мусульманский пост, правоверные постятся. Световой день для них — это время ожидания, размышления, молитв. Под солнцем замирает социальная и политическая активность. Но, вот, начинается вечер. Начинают магически светиться, подсвеченные удивительным зеленым цветом, городские мечети. А мечети, полные молящихся — это источник беспорядков, источник волнений. Выйдя из мечетей (это происходит даже в Дамаске, особенно на его окраинах) люди начинают скандировать, протестовать — молитва перетекает в митинг. Поэтому вечером около многих мечетей стоят небольшие автобусы, наполненные "людьми в штатском", которые терпеливо ждут окончания молитвы, наблюдают за тем, как из мечети валит толпа.
Говорят, что если кто-то, выйдя из мечети, начинает будоражить народ, кричать и скандировать, то из автобуса выскакивают люди с дубинками, с электрошоками и подавляют любую активность...
Всё это происходит в Дамаске. Абсолютно иная ситуация в Хаме, городе с трагической судьбой. В 1982 году там было восстание исламистов под руководством Братьев-мусульман. Это восстание было жесточайшим образом подавлено старшим Асадом. Авиация бомбила здания, войска и танки прорывали баррикады, остатки разгромленных исламистов были загнаны в катакомбы, в подземелья, а затем их залили водой и даже, как говорят, пропустили ток через эту воду.
И, вот, я еду в Хаму. По дороге мне встречаются грузовики с солдатами, которые едут в том же направлении. Мой автомобиль обгоняет колонну из 15 грузовиков, наполненных вооруженными солдатами в касках и с пулеметами, по полной боевой выкладке. На въезде в город, как и на всех его улицах у перекрестков — опорные пункты. Мешки с песком, пулеметные гнезда, стоят солдаты — никакой праздности и расслабленности на лицах. У всех очень тревожное выражение глаз, руки на спусковых крючках.
Двигаюсь по городу, мне показывают следы недавних волнений. Разгромленные полицейские участки, закопченные, с выбитыми стеклами административные здания. Туда врывались толпы, убивали чиновников и полицейских, а потом уже над мертвыми или, может быть, еще живыми глумились. Рассекали тела на части, отвозили за город и сбрасывали кровавое месиво в реку. Вижу Дом юстиции — он весь изрешечен, испепелен, разгромлен, под ногами у меня хрустит стекло, в комнатах пахнет гарью и порохом.
Офицерский клуб представляет собой двухэтажное здание. Туда ворвалась ночью во время отдыха офицеров группа боевиков, забросала гостиные "коктейлем Молотова", захватило в плен 20 офицеров. Все они были убиты.
Ныне город усмирен. Здесь шли бои, происходили крупные столкновения. Но и здесь я видел вспышку уличной активности. Опять же группа молодых людей вдруг родилась просто из тумана, из пепла, опять они кричали: "Башар, уходи! Башар, уходи!"
Вспоминаю посещение военного госпиталя. В прекрасно оборудованных палатах лежат раненые в столкновениях военные. В этом госпитале сейчас содержится около 400 раненых солдат и офицеров. А врач госпиталя сказал мне, что число убитых военных в одном только этом регионе превышает 200 человек… Я подумал, что если 200 солдат и офицеров было убито, а 400 ранено, то какое количество жертв было среди мирного населения? Я спросил у хирургов, какой встречается характер ранений? Они ответили: "Огнестрельные ранения в голову и в живот". Такие ранения характерны для работы снайпера. Врачи косвенно подтверждают это, рассказывая, что ранения были нанесены пулями, не свойственными для оружия, имеющего хождение в Сирии. Это какие-то особые пули, в том числе и разрывные.
Большинство из раненых, с которыми удалось мне переговорить, утверждали, что они получили эти ранения, стоя на посту. Это были не увечья, полученные во время схваток, во время разгона демонстраций. Солдаты стояли на посту, и по ним прицельно били снайперы…
После этих зрелищ, после очевидных свидетельств этих столкновений, после знакомства со следами свежего кровопролития я стал разговаривать с различными представителями сирийского общества. Я говорил с человеком очень близким к власти, вхожим на главный телевизионный канал Сирии. По типу — это интеллектуал, владеющий сложной лексикой, человек, получивший европейское образование. Он сказал следующую вещь: "Из двадцати трех миллионов сирийского населения примерно восемь миллионов охвачено протестными настроениями…" По существу, это почти треть населения страны.
Я разговаривал и с убежденным оппозиционером, который просидел в тюрьмах в общей сложности четырнадцать лет. Причем он отбывал срок без суда и следствия, и суд ему был назначен только через десять лет отсидки.
Сейчас он ведет переговоры, являясь официальным представителем оппозиции, человеком, которого готовы слушать в президентской администрации.
Удивительные вещи я слышал из его уст. Во-первых, он сказал мне, что оппозиция не структурирована, у нее практически нет центров, нет авторитетных лидеров. Сам он не мнит себя лидером, ибо принадлежит к небольшому политическому клубу, не имеет популярности в массах. Из его слов я понял, что оппозиционеры мечтают только об одном — свергнуть режим. У них нет концепции нового государства, у них нет концепции модернизации сирийского общества, нет единой концепции новой внешней политики. Все оппозиционеры наполнены лишь одним: "Все, надоело. Режим устарел, он загнал нас в тупик, он не развивается, он только сам себя воспроизводит…". Поэтому-то всё, что они хотят — это ниспровержения действующего президента.
Легальные оппозиционные партии, представленные в сирийском парламенте меня мало интересовали. Все они действуют в контексте стратегии власти. Они не бунтуют, не прилагают свои силы к низвержению правительства. Бунтует новая среда, которая вдруг сформировалась на старых дрожжах. Повлияли революции в соседних арабских государствах. Я слышал такие речи: "Мы хотим быть достойными людьми, нам надоела стагнация, нам надоело преследование, у нас нет прав. Мы хотим свободы, мы хотим достоинства". Они даже не говорят: "…Мы хотим благополучия, благосостояния…"
Но я разговаривал и с другими оппозиционерами, которые себя ассоциируют с Братьями-мусульманами — это представители ихванской партии. Они мне рассказали о том, что, действительно, очень большое брожение наблюдается в их среде. Что не забыта кровь, которая пролилась в 1982 году. Эта кровь вопиет, тем более что родилось новое поколение, которое не очень-то запугано и не боится пока ни танков, ни бомбардировок. Тем более, что нынешняя власть — это не власть Аседа-старшего — волевого, мощного и сурового человека, знающего цену власти, готового яростно биться за власть. Его сын Башар — мягкий человек. Никогда он не претендовал на роль президента, на этот пьедестал должен был взойти его старший брат, который трагически погиб в автомобильной катастрофе. Башар — врач с парижским образованием, интеллигент. Волею судеб получил он на свои плечи груз власти…
В частной беседе мне было сказано, что у сирийских Братьев-мусульман есть оружие. Но их оружие не идет в ход, потому что концепция их сообщества, а также концепция имамов, концепция муфтиев, с которыми они взаимодействуют, такова: "Не применять оружие. Не провоцировать ответные удары. Стремиться к власти мирными путями…" Но не получается, потому что когда огромные толпы выходят на улицы, начинается стрельба. Начинает работать снайпер. Снайперы, как мне говорили, стреляют сразу и по демонстрантам, и по военным. Первые два выстрела в толпу, следующие два выстрела в армию, потом начинается перестрелка, склока, танки давят баррикады, возникает массовое кровопролитие. Потом убирают трупы, смывают с улиц кровь, вплоть до следующей вспышки.
Значит, Братья-мусульмане видят ситуацию именно так. Они говорят: "Если нас будут убивать, мы пустим в ход оружие"…
Во время моих сирийских встреч ощущение того, что страна находится на пороге крупномасштабной гражданской войны — это ощущение меня не отпускало.
ПРОИСХОДЯЩЕЕ НА НАШИХ ГЛАЗАХ переформирование ближневосточного мира связано с новой концепцией американцев относительно судьбы этого региона. Эта концепция, насколько мне известно, предполагает демонтаж Сирии.
Сценарий, который был опробован в Ливии, оказался эффективным. На Сирию переносится концепция "оранжевой революции" второго поколения. "Революции", сопровождаемой мощнейшими информационными ударами, многоуровневой компанией по диффамации руководства страны, включающей пролитие крови, сложную систему возгонки конфликтности и провокативности.
Евросоюз подготовил проект резолюции Совбеза ООН, где предлагает ввести эмбарго на поставку оружия в Сирию, плюс заморозить счета в европейских и американских банках самого Башара Асада, а также людям из его окружения. Это повторение ливийского сценария — ведь и там были эмбарго на поставки вооружений, на замораживание счетов Каддафи. Давление на Ливию нарастало, и закончилась ковровыми бомбардировками кварталов и средневековой резней.
Теперь против Сирии развязана тотальная информационная война на Западе и на Востоке. Против Сирии объединились Аль-Арабия и Аль-Джазира, эти два крупнейших арабских информационных ресурса. Усилия так называемых мировых СМИ скоординированы, Сирия выбрана следующей жертвой после Ливии. Она стала объектом тотального информационного удара. Причем этот информационный удар осуществляется на новом технологическом уровне. В дело идут не только постановочные кадры, традиционный "монтаж аттракционов", но и новейшие методы фальсификации изображения, возможные на базе современных компьютерных программ.
НА ФОНЕ ЭТОГО ДАВЛЕНИЯ президент Башар обратился с очень важным посланием к нации. Он сказал, что в стране создается конституционный комитет, который в течение полугода выработает и предложит новую Конституцию, что подготовлен новый законы о партиях. И главное, что он не считает священной коровой статью, где говориться о руководящей роли правящей партии Баас, Партии арабского социалистического возрождения. Если народ потребует, — сказал Асад, — то все будет приведено в гармонию с общим ходом начатых экономических, политических реформ и он готов отказаться от этой статьи.
По существу, атмосфера, царящая в Сирии, очень напоминает мне атмосферу в Советском Союзе 1989-1990 годов. То же бурление, то же возбуждение людей, выход толп на улицы, демонстрации, дискуссии в ресторанах и даже на перекрестках улиц, перестрелка, регулярно возникающая по всему периметру границ… В тот драматический период Горбачев продолжал и наращивал процесс политических реформ. Он выдернул из крепей государства партию, отменив 6-ю статью Конституции, и, страна начала расползаться. Можно ли сравнивать Сирию и Советский Союз, с его полифонией наций, многообразием культур и центров? Думаю, да. Сирия также устроена очень сложно. Она соткана из разных народов и верований. Здесь обитает множество народов: курды, арабы, друзы. Здесь исповедуют христианство, разновидности ислама, есть огнепоклонники. Здесь сильно влияние окрестных стран. Все это вместе взятое, так или иначе, скрепляется централистской структурой, которая правит страной уже полвека.
Если Асад повторит горбачевские ошибки, то свободная инициатива людей, у которых нет центров, нет опытных политиков, нет концепции, нет структур и представлений о том, какое они создают государство, выльется в хаос, в распад страны. У меня есть такое ощущение, что президент идет по тонкому лезвию. Неточное движение — и он повторит драматический опыт Перестройки, и Сирия перестанет существовать.
Я НЕ ЗНАЮ, каким образом: то ли из разговоров с аналитиками, с военными, с журналистами, с писателями, а может из самого воздуха этой трепещущей страны, — я почувствовал, что конфликт в Сирии может послужить детонацией очень большой войны.
Сирия имеет огромную границу с Ираком. А это клокочущий военный конфликт. Тут уже рядом Турция, которая концентрирует свои войска на границе с Сирией.
Если нефтеносная Ливия находится в стороне от главных коммуникаций — это черная жемчужина в ожерелье арабских стран побережья, то Сирия — в самом центре конфликтного треугольника.
Сирия — это и взрывная Хезболла на юге Ливана. Это и Хамас, противостоящей Израилю. Это и Иран, с которым Сирия поддерживает прекрасные отношения. А за Ираном стоит Китай…
Россию вышвырнули отовсюду. Россия потеряла Африку — там нас нет, Россия потеряла Латинскую Америку, мы отсутствуем в Европе, нас выдавили из Азии, Средней, Ближней, с Дальнего Востока. Россию вышвырнули из самой России. Сирия — это последний плацдарм, где присутствуют российские стратегические интересы, где есть база российского флота. Через Сирию мы можем влиять на процессы Ближнего Востока, на палестино-израильское урегулирование. Через Сирию мы можем влиять на ситуацию в соседних Ливане и Ираке. Это ключевая страна, ключевой регион, абсолютно не самодостаточный, вписанный в очень сложный, живой, динамичный контекст всего Ближнего Востока и мира в целом.
Российское руководство прославилось тем, что постоянно предавало своих друзей. Россия предала Хонеккера, она предала Наджибуллу, она предала Милошевича, она предала Каддафи, который не так уж давно ставил свой бедуинский шатер на Ивановской площади в Кремле. И мне становится очень страшно от мысли, что российский внешнеполитический курс относительно Сирии будет взят в контексте целей и планов США.
Если Сирия будет демонтирована, Россия потеряет последний плацдарм в этом очень важном нефтяном, военно-стратегическом регионе накануне очень грозных событий, которыми будет окрашен XXI век. Накануне цепи природных, военных, и экономических катастроф. Поэтому Россия остро заинтересована в мирной, стабильной и дружественной Сирии.
Александр Проханов
