В Санкт-Петербурге 7 ноября состоялась очередная сессия Шанхайской организации сотрудничества. Состав её участников и содержание состоявшегося диалога говорят об абсолютно новом качестве складывающегося взаимодействия. Это и формирование банковской системы, и информационно-космическое пространство, а за ним и энергетическое сотрудничество, где Москва и Пекин составляют альтернативу европейскому направлению, а на этот стержень плавно входят государства Центральной Азии с продлением линии в Иран и в Афганистан. Недаром, все американские ТВ каналы сразу же сообщили, что китайцы и русские договорились по ценам на газ, и тут же дали схему альтернативного энергобаланса США и ЕС через использование технологий добычи сланцевого газа. Надо сказать, что шутки Путина вокруг имени докладчика с китайской стороны товарища Юаня логично подводили иностранных корреспондентов к мысли о формировании нового дуумвирата в мировой валютной системе. Именно это и подтвердил министр Лавров, который на своей пресс-конференции заявил, что РФ и КНР будут рассматривать возможности финансовой помощи ЕС и другим странам в целях стабилизации общей валютной обстановки, но в рамках МВФ и ответных шагов. Лёд тронулся? Надо сказать, что эти сдвиги органично ложатся на все предварительные шаги Москвы, связанные с Таможенным Союзом и Единым экономическим пространством.
После нового года Российская Федерация начнёт жить и в новом — вернее сказать, в хорошо забытом старом — измерении: её границы в рамках Единого экономического пространства раздвинутся, почти объединившись с территориями Казахстана и Беларуси. 17 базовых соглашений, которые вступят в силу с 1 января 2012 года, станут очередным шагом на пути сначала экономической, а затем, возможно, и социально-политической реинтеграции "постсоветского пространства". Параллельно будет создана зона свободной торговли с участием России, Украины, Белоруссии, Казахстана, Армении, Киргизии, Молдавии и Таджикистана.
Как справедливо отметил ответственный секретарь Комиссии Таможенного союза Сергей Глазьев, "наши государства до недавнего времени были одной страной и развивались как единый народнохозяйственный комплекс". Поэтому, даже сегодня, спустя двадцать лет после уничтожения СССР, подобная реинтеграция является вовсе не умозрительным проектом "на будущее", а насущной необходимостью практически для всех бывших союзных республик. В этом заключается коренное различие между процессами европейской и "евразийской" интеграции.
Иное дело, что восстановить "всё как было", по старым лекалам, — невозможно. Прежде всего, потому, что за прошедшие два десятилетия экономическая структура всех бывших союзных республик, за исключением, пожалуй, только Беларуси, претерпела фундаментальные изменения, в основном — деградационного характера. Многие высоко- и даже среднетехнологичные производства советской эпохи за последнее двадцатилетие "приказали долго жить", а "сырьевой уклон" национальных экономик, особенно российской, приобрёл гипертрофированный и уродливый характер. Кроме того, сегодня начисто отсутствует "союзный Центр" в качестве безусловного "командного пункта", где принимаются решения, обязательные для исполнения "внизу", — каждый шаг на пути реинтеграции приходится согласовывать со всеми заинтересованными сторонами, а любая попытка "потянуть одеяло на себя", используя экономические рычаги давления (поставки энергоносителей и т.д.), приводит к замедлению, приостановке или даже регрессу интеграционных процессов, к возникновению межгосударственных и межправительственных конфликтов, как это показывает история "газовых войн" с Украиной или периодические жесткие столкновения между Москвой и Минском в рамках Союзного государства России и Беларуси.
США, цепляясь за свое глобальное финансовое и военное доминирование, осознают, что главным их противником является коммунистический Китай. В свете этого они заготовили несколько вероятностных сценарных разработок. Но главная их задача — не допустить комплексного сближения Москвы и Пекина, а также максимально замедлить феноменальный экономический рост КНР и сохранить навязанную России модель "олигархического капитализма сырьевой ориентации", при которой Москва будет по-прежнему ориентироваться на банки Западной Европы и США. Одна из таких разработок — восстановление "квази-СССР" в качестве одного из управляемых противовесов возможным китайским притязаниям на доминацию в "Хартленде" (два других — Индия и "исламский мир", руководимый Саудовской Аравией). Геостратегический прорыв в сфере российско-китайских отношений означает складывание нового мощнейшего финансового, экономического и военно-политического центра, крах американской гегемонии и переход к созданию действительно многополярного мира. Отсюда и конкретные геостратегические задачи Вашингтона. К ним относятся: слом российско-китайского взаимодействия через свою агентуру в РФ, обострение внутрирегиональных противоречий и конфликтов в РФ, разжигание конфликта на Ближнем Востоке с ударом по Сирии и Ирану для восстановления тотального контроля над источниками углеводородов. Наконец, важнейшим элементом является сброс основной тяжести глобального финансового кризиса на ЕС и Германию без утраты своих союзнических связей с ними. Кроме того, им нужны гарантии безопасности постсоветской реинтеграции с участием России. Такими гарантиями могут служить а) полная подконтрольность реинтеграционных процессов через управление "агентурой влияния" и б) неучастие в этих процессах Украины.
Однако, несмотря на все сложности, процесс реинтеграции продолжается, и через четыре с небольшим года Единое экономическое пространство вполне может стать реальностью. Тем более, что общий геостратегический контекст если не полностью способствует, то и не сильно препятствует его созданию.
Европе создание Единого экономического пространства было подано (в частности, через статью Владимира Путина в немецкой газете Suddeutsche Zeitung от 25 ноября 2010 года) как этап создания "Большой Европы от Лиссабона до Владивостока" — на перспективу и эффективного железнодорожного транзита из Китая до Германии и обратно — сегодня. Кроме того, ЕЭП может выступать и в роли удобного механизма для экспорта энергоносителей из постсоветского пространства в страны ЕС. Гарантией соблюдения интересов Евросоюза в целом и Германии в частности будет служить преимущественное участие соответствующих рыночных агентов в энергетических, транзитных и прочих проектах на территории России, Казахстана и Беларуси.
Китай вряд ли будет поддерживать процесс постсоветской реинтеграции, поскольку заинтересован и в доступе к центральноазиатским энергоносителям, и в геостратегическом коридоре к Ирану (кратчайший путь через Пакистан сегодня наглухо перекрыт американцами, реализация всех инфраструктурных проектов с участием КНР на территории этой страны заморожена). Однако его в целом негативная реакция, если таковая вообще проявится, будет носить, скорее всего, характер бездействия (непредоставление кредитов, информации и т.д.), а не активного противодействия. К тому же, создание ЕЭП может рассматриваться в качестве мощного стабилизирующего фактора, противодействующего попыткам "цветных революций" в центрально-азиатских республиках, в том числе под флагом радикального исламизма. Гарантией приемлемости процесса постсоветской реинтеграции для Китая может стать координация действий по созданию ЕЭП с институтами Шанхайской организации сотрудничества (ШОС).
Из всех современных геостратегических акторов, способных серьёзно влиять на ситуацию внутри постсоветского пространства, наиболее активно против процессов реинтеграции может выступить радикальное крыло мусульманской уммы, которое курируется Саудовской Аравией и американскими спецслужбами, поскольку такая интеграция направлена на поддержку и сохранение светских режимов в исламских государствах Центральной Азии, а также на стабилизацию ситуации в Российской Федерации, где "мусульманский фактор" рассматривается в качестве ключевого механизма для возможного слома российской государственности через активизацию радикального "исламского социализма" и этнического сепаратизма. Однако "отмашку" на запуск данного механизма всё равно Эр-Рияду необходимо получить от США, заинтересованность которых в уничтожении современной РФ, как отмечено выше, вовсе не является абсолютной.
Относительно Казахстана речь идёт о цивилизационном выборе, который формулируется предельно просто: Россия или Китай. Никакой Европой, никакой Америкой здесь и не пахнет — несмотря на неоднократные и весьма последовательные попытки "сдать" Казахстан именно этим геостратегическим акторам. Результатом были только серьёзные внутриполитические конфликты и эмиграция прозападных "агентов влияния" (включая такие фигуры, как бывший зять Нурсултана Назарбаева Рахат Алиев). Понятно, что для 140-миллионной России и почти полуторамиллиардного Китая 16-миллионный Казахстан с 10 миллионами "титульной нации" имеет принципиально разное значение.
Для КНР — это практически "пустая" территория, которую ханьцам предстоит заселять и осваивать, не сильно считаясь с интересами коренного населения, как это происходит, например, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (Восточный Туркестан) или в Тибете. 1% — это даже ниже "статпогрешности".
Для России — напротив, более чем 10%-й прирост "внутреннего рынка" благодаря демографическому потенциалу Казахстана чрезвычайно значим и сам по себе, даже без учета всех социально-экономических интересов и культурных символов (Южная Сибирь, целинные земли, восстановление единства Транссиба, Байконур, Медео и т.д.).
Никаких перспектив внутри "китайского мира" (или "китайского проекта") для казахской "элиты" не предусмотрено, она их иметь не может и не будет по определению. В то же время, внутри "российского мира" такие перспективы для неё не только возможны, но и фактически гарантированы многовековым опытом русско-казахских отношений.
Определенную роль в реинтеграции Казахстана, несомненно, играют и узбекско-казахские противоречия, поскольку в нынешней геостратегической конфигурации среднеазиатских республик главным региональным "центром силы" становится вовсе не Астана, а Ташкент.
Что касается государств-участников ЕЭП и Таможенного союза, то создание таких реинтеграционных структур вполне соответствует их национальным интересам.
Для Белоруссии, которая с середины 70-х годов выступала "сборочным цехом" Советского Союза, критически важен свободный доступ на традиционный для неё российский рынок сбыта, но еще важнее — поставки дешевых энергоносителей, обеспечивающих конкурентоспособность белорусской продукции на внешних рынках.
В не меньшей степени Минск заинтересован в увеличении транзитных товарных потоков (в том числе — китайских) из России в Европу и из Европы в Россию. Таможенные сборы даже в нынешних условиях составляют от четверти до трети доходов белорусского бюджета.
К тому же, нарастающее отвержение Западом Александра Лукашенко как "последнего диктатора Европы" и давление на Республику Беларусь практически не оставляют Минску другого выхода, кроме максимально возможного (без утраты политического суверенитета) сближения с Россией, что было проявлено и в создании Союзного государства (с 2000 года), и в поддержке всех других реинтеграционных проектов на постсоветском пространстве, включая создание Таможенного союза и ШОС.
То есть речь идёт об одновременном усилении как геостратегической субъектности, так и геостратегической проектности российского государства. И только во вторую очередь — о непосредственных экономических выгодах, связанных с восстановлением нарушенных, ослабленных или даже полностью разрушенных в процессе "рыночно-демократических реформ" производственных связей. Хотя и этот фактор нельзя считать маловажным: совокупный эффект от формирования ЕЭП для трех стран-участниц оценивается примерно в 200 млрд. долл. за 10 лет, причём, на долю России придётся от 70% до 75% этой суммы.
Несомненно и то, что крупные субъекты российского рынка, особенно — "естественные монополии", пользующиеся поддержкой государства, в рамках Единого экономического пространства получат дополнительный мощный стимул для объединения профильных активов, повышения своей капитализации и снижения себестоимости производимых товаров и услуг.
Для Российской Федерации реализация проекта Единого экономического пространства является жизненно важной прежде всего потому, что в рамках 140-миллионной России ни о какой системной, а тем более — опережающей модернизации социально-экономической системы всерьёз говорить не приходится: не тот объём внутреннего, то есть гарантированного рынка потребления тех или иных инновационных продуктов.
Тем более странным выглядит решение Дмитрия Медведева согласиться на предложение швейцарского президента Мишлин Кальми-Ре, выступавшей в качестве личного представителя Михаила Саакашвили, относительно режима контроля за абхазским и южноосетинским участками российской государственной границы — в обмен на снятие официальным Тбилиси возражений против принятия РФ во Всемирную торговую организацию (ВТО).
Как заявил по этому поводу заместитель министра иностранных дел Грузии Серги Капанадзе, "в ближайший период Швейцария выберет частную компанию и определит для нее мандат, в соответствии с которым эта компания будет осуществлять мониторинг торгового коридора между Грузией и Россией". Не получается ли в таком случае, что речь идёт, во-первых, всё-таки о фактическом признании Кремлём Абхазии с Южной Осетией частями таможенной территории Грузии; а во-вторых — о том, что два участка нашей границы будут находиться под фактическим контролем иностранных "наблюдателей" и "посредников", которые, как стало известно, будут фиксировать "перемещение грузов" не только по земле, но и по воздуху, и по воде? Разве не понятно, как может быть использовано подобное право и какого рода информация может быть вброшена через подобную компанию в мировое медийное пространство?
И не получается ли в результате так, что, с одной стороны, Россия создаёт большой корабль единого экономического и таможенного пространства с Казахстаном и Беларусью, а с другой стороны — сверлит в этом корабле две громадные дыры ниже ватерлинии? Одной рукой строим, другой рукой рушим? Зачем это делается и кому это может быть выгодно?
В данных условиях остаётся лишь небольшая надежда на то, что заседание рабочей группы по присоединению России к ВТО, намеченное на 9 ноября, не завершится окончательной ратификацией достигнутых в Женеве грузино-российских соглашений, поскольку одновременное функционирование отечественной экономики в рамках ЕЭП и ВТО практически невозможно. И если участие в первом объединении, как отмечено выше, полностью соответствует национальным интересам России, то участие во втором этим интересам в значительной мере противоречит, поскольку еще шире открывает наш внутренний рынок для экспансии импортных товаров и услуг.
Непоследовательность и противоречивость позиции Кремля по данному вопросу резко снижает вероятность ключевого для стратегической, а не тактической успешности проекта ЕЭП события — присоединения к нему 40-миллионной Украины, которая в рамках ВТО будет решать жизненно важную для себя газовую проблему в отношениях с Россией совершенно иными путями и способами, чем она делала бы это в рамках Таможенного союза и Единого экономического пространства.
Если чрезвычайно нужный и вполне реальный сегодня шанс реинтеграции постсоветского пространства не будет реализован из-за каких-то субъективных факторов политического руководства, это, на наш взгляд, станет очередным историческим поражением России.
