22 октября. Огромный, но одинокий брусок здания Мосгорсуда на Богородском валу. Небольшая толпа энтузиастов и журналистов, под серым небом ждущих на главной лестнице неизвестно чего или неизвестно кого…
По приговору судей дело Новодворской направляется в городскую прокуратуру на доследование…
Заинтересованные в проблеме граждане высказывают свои мысли.
Ярый и задиристый, с виду чуть сумасшедший старичок в грэм-гриновской панаме — благословляет Валерию Ильиничну.
Он спорит сам с собой, называя происходящее «заговором неосталинистской прокуратуры против свободы», трактуя перенесение суда, как хитрый «трюк» или «ход» тоталитарного русского государства, которое нынче рядится в тоги демократии, а завтра уж точно наверстает упущенное, устроив над Новодворской образцово-показательный процесс…
Старушки-анпиловки, пришедшие сюда с транспарантами, клеймящими Новодворскую, рассуждают о том, что «жиды жидов покрывают» и в такой ситуации не стоит рассчитывать на «торжество справедливости»…
Когда я невольно вслушивался в разговоры моих сограждан, в голове моей созревало иное видение сего явления. Своими соображениями на это счет и спешу поделиться с читателем.
Итак, что такое Новодворская?
Пучеглазенькая пятнадцатилетняя девчонка в застиранном школьном фартуке, в толстых громадных очках на носу, прискакала в военный комиссариат Москвы и потребовала отправить ее во Вьетнам воевать против американского империализма. Седой полковник сперва успокоил Леру, посоветовал ей продолжать учебу и пообещал, что вьетнамский народ справится с трудностями без помощи юной партизанки, но на следующий день во время повторного визита непонятливой школьницы он уже вспылил и, грубо отчитав, погнал ее прочь. Итак, нежного пионерского уха коснулись матюги старого вояки, и девочка, повесив голову, ушла. Ушла насовсем: во фронду, в бунт, в революцию…
Много позже, в 80-х, в годы горбачевской PERESTROYKА, каждый москвич имел возможность лицезреть шумную и страстную политическую тусовку на Пушкинской площади. Ближе к вечеру тут скапливался народ и начинались бесконечные разговоры, перепалки, обсуждения, выступления. Демократы (то есть тайные апологеты капитализма); социалисты ( с человеческим лицом); наконец, «памятники» (сиречь черносотенцы) — все они без конца толклись на пятачке у фонтана и двигали речи то о сталинских ужасах, то о зловещих тайнах ритуальных убийств в советском Киеве. Этот московский Гайд-парк просуществовал совсем недолго, вплоть до появления в этом районе ресторана «Макдональдс» вместе с толпами алчущих хрустящего картофеля граждан. Но до тех пор, пока уголок оратора функционировал, двумя главными действующими персонажами ежевечерних трепетных сборищ оставались ныне покойный Осташвили, представлявший одно из отделений общества «Память», и Новодворская, возглавлявшая тогда еще экзотический «Демократический союз». Частенько на крохотном пятачке одновременно проходили сразу два митинга — «Память» и «Демсоюз» терлись боками. Оснащенные мегафонами ораторы старались перекричать друг друга, производя немыслимую какофонию.
— Потише, господа фашисты! — театрально пела в мегафон зычноголосая Новодворская, обращаясь к сторонникам «Памяти».
— Но-но, мадам Новодворская, нечего командовать на чужой земле. Езжайте в Израиль и там командуйте… — хрипел в микрофон Осташвили.
Беру на себя смелость предположить, что те годы были самыми счастливыми для Валерии Новодворской. Она, одиноко и беспризорно тащившая за собой эшелон обличений, проклятий, всяких прочих возвышенных оскорблений, обрела вдруг благодарных слушателей, и главное — в ее жизни появился мужчина… Нет, я не лезу в личную жизнь не такой уж юной и, увы, довольно закомплексованной особы. Я говорю о странной, метафизической связи Новодворской с ее уличным оппонентом, оратором из другого лагеря — несчастным Осташвили. Действительно, ведь вся эта склока, брань, эстафета мировоззрений в конечном счете превращалась в незримый диалог, в дуэт, в игру, наконец.
— Потише, господа фашисты!
Нет, Новодворская явно играла с НИМ…
Да, такого мужчины не будет больше в ее судьбе.
Ибо все другие, так или иначе связанные с Новодворской мужчины, всячески эксплуатировали ее, использовали в политических целях в качестве приманки, в качестве огромного насаженного на крючок головастика. Не было в ее жизни ни Гамсахурдиа, ни Дудаева, ни Кости Борового… По-настоящему был только Осташвили — ее партнер по игре, ее мистический двойник, зеркальное отражение, альтер эго…
Пусть читатель не поймет меня превратно, я нисколько не шучу и вовсе не издеваюсь над пожилой, и, скажем так, не вполне здоровой женщиной…
Впрочем, с женщиной ли мы имеем дело? Скорее, мы имеем дело с ребенком. Да-да, злым, взбалмошным, капризным, раздражительным и не отвечающим за свои слова ребенком.
Знаю, читатель, на этом месте ты, верно, мысленно сплюнул и сказал: «Автор ведь — шельма. Хочет он, видно, всеми путями обелить эту бешеную ведьму, которая в лицо русскому народу кидала такие оскорбления!..»
Но не спешите с такими выводами. Ведь и вам на вокзале или в электричке приходилось сталкиваться с очумелыми и дикими старухами, выкрикивающими проклятия всему роду человеческому. Они не просят ни подаяния, ни милости, но свирепо рычат на мирных пассажиров, кидаются на окна, грозят кому-то кулаком… Конечно, никому не придет в голову ударить несчастную или требовать заключения ее под стражу. Здесь может идти речь разве что о госпитализации.
— Но это, — возразите вы, — всего лишь психическая патология, а Новодворская, меж тем, действует как политик. Она делает политические заявления. Нажимает на эмоции целых прослоек. Она беседует при помощи телевидения и прессы со всей страной. Отравляет воздух не в отдельно взятой электричке, а на всем пространстве — от Москвы до самых до окраин… Травмирует своим видом все общество!
Что ж на это возразить? Все верно.
Но только кто в этом больше виноват?
Может быть, не стоило тащить в суд больную и по-своему несчастную Новодворскую, а прежде привлечь туда холеных и дьявольски хитрых хозяев телевидения, которые совершенно сознательно в нужные моменты, подобно цирковым укротителям, поднимают невидимые клети и выпускают на зрителей очередное чудовище.
Помните, как господин Доренко (тот самый Доренко, который так честно кривил рот в прошлую субботу на ОРТ), помните, как этот господин в декабре 1995 года брал интервью у Валерии Новодворской? Именно в беседе с ним Новодворская назвала русских «свихнувшимися дебилами». Но, может быть, это какая-то случайность? Может быть, Доренко не знал, ЧТО скажет Новодворская по поводу победы коммунистов на думских выборах? Может быть, там вовсе и не Доренко был, а какой-то наивный чукотский мальчик брал интервью?
И после этого прокуратура привлекает к суду — нет, разумеется, не Доренко, который как бы и ни при чем, — Новодворскую, которая — все равно, как шарманка — в любых обстоятельствах будет повторять одно и то же…
Да, без сомнения, сильные мира сего с помощью всяких мелких мерзавцев используют Новодворскую как инструмент крупных политических провокаций. Остается только узнать: почему в нужные моменты неким могущественным силам выгодно с помощью показа брызжущей слюной Новодворской намеренно разжигать в населении России пожар ненависти к евреям? На этот вопрос, я уверен, могут найтись квалифицированные ответы…
Хотя, что бы Новодворская ни говорила (а мысли-то у нее скучные, хоть и оскорбительные, но скучные и пошлые), какую бы «пургу» она ни несла, сам образ «тетки с авоськами» из электрички вызывает во мне прилив жалости.
Вот и теперь бедняга пришла на суд с кульками и авоськами. Говорят, она бредила тем, что ее прямо из здания суда — «как Катюшу Маслову» — повезут во Владимирский централ. Говорят, в авоськах лежали яблоки, теплые рейтузы, скрученные в жесткий рулет листки бумаги для писем и бредоватых, известного рода, статеек, коими она собиралась окормлять из тюрьмы давно плюющие на ее писания либеральные газеты.
И всю эту эпопею, эту коллизию, достойную кисти Перова, наблюдали и смаковали истинные виновники ее трагедии.
Доренко, отхлебывая кофий, наверное, довольно кривился, напоминая при этом героя стоуновского фильма «Прирожденные убийцы» журналиста Уэна Гейла…
Вот уж действительно, страшная телевизионная машина, расположившаяся на кладбище самоубийц, вдохновенно мучает, провоцирует и интригует, открыто смакуя все, что связано с именем и делами Валерии Новодворской. По слухам, среди телезрителей уже встречаются и такие, кто при появлении Новодворской на экране испытывают приступы мазохистского наслаждения. Все самые мрачные антиеврейские теории, роящиеся в голове российского обывателя, вдруг приобретают живую плоть, прут на него с экрана ТВ.
— Еще, еще… — требует он новых оскорблений и доказательств… — Да, мы рабы. Темное быдло, навоз под колесами истории… — кричит обыватель-мазохист.
Нет, генеральная прокуратура явно ошиблась, привлекая к суду Новодворскую, — это слепое орудие в чужих руках…
Господ Березовского, Благоволина, Доренко, Гусинского, Попцова, Малашенко, Мальгина — вот кого бы следовало привлечь по статье «За разжигание национальной розни»! Кто, как не они в подчиненные им массмедиа допускали Новодворскую с проповедью ненависти и презрения к русскому народу?
Но во всей этой истории есть и другой — таинственный, потусторонний — смысл.
Каждая историческая эпоха имеет своих апостолов, своих мучеников. Теперь, развивая этот невеселый сюжет, я снова и снова мысленно возвращаюсь в эти синие теплые вечера, на эту темнеющую, наполненную негромкой толпой площадь. Лица, флаги, речи, аплодисменты… Все, как во сне.
На возвышении стоит Осташвили, окликает Новодворскую.
Да, он уже много лет в могиле, но я все же отчетливо помню его маленькую фигуру, коричневый замшевый пиджак, хрипловатый голос. Он стоит на возвышении и окликает в мегафон Новодворскую, задирает ее.
Осташвили, по навету Курчаткина и Черниченко посаженный в тюрьму, а позже удавленный сокамерниками, как раз и был одним из апостолов своей эпохи. Такова же и Новодворская. Ее эпоха прошла. Ее миссия завершилась. Даже герой ее романа исчез.
Остались грязные манипуляции ее болезнями, использование ее слабостей.
То, что происходит с Новодворской сегодня, определено одной таинственной и до конца не проясненной силой. Новодворская будто стремится попасть в тюрьму, она словно слышит зов с того света.
Да, это Осташвили зовет Новодворскую. Это он, мученик «перестройки», зазывает свою метафизическую подругу в ледяной чертог. Приглашает повторить его путь, примерить на себя его терновый венец.
И Новодворская, в тоске превозмогая страх, шаг за шагом идет на этот зов. Всякие манипуляторы-адвокатишки, всякие резники и боровые только мешают ей, хватают ее за одежду, мельтешат перед глазами, не замечая ее тяги к потустороннему, нездешнему и единственно возможному…
И их встреча состоится за полярным кругом, и уже никакая сила не разлучит их…
Известно, что по делу Новодворской будет произведено дополнительное расследование. Телевидение все так же будет хохотать и визжать от восторга, обсасывать каждую скандальную подробность… А патриоты?
Русские патриоты, я думаю, будут хранить молчание. Они не скажут: «Раздавите гадину!» Они не станут участвовать в навязанной им игре, где изощренные умельцы плетения интриг и провокаций заготовили им роль палачей.
Они только подумают: «Пусть то случится, что должно случиться».