Между русским мужиком и интеллигентом-народником Ельцин стоит, как пугало огородное: машет руками, топает деревянной ногой, скрежещет ржавым металлическим голосом что-то о продаже земли.

Его привезли на показательную ферму, как раньше возили иностранцев в колхоз Стародубцева. Привезли к голландскому колонисту, которому для прирезания земли к своему отечеству, естественно, требуется этот самый закон о продаже. И Ельцин распоряжается: “Продать!” Чудищем топчется на чудной русской, приволжской земле, страша разве что собственных телохранителей. Представляет на суд публики свою “идею”, но какие там идеи могут быть у чучела?

“Продать!” И маяк капитализма, какой-то хорошо подсуетившийся новорусский губернского масштаба, исполняет перед одеревенелым “хозяином” роль цивилизованного мужика. В то время как настоящий-то русский мужик, все в той же фуфаечке и в тех же резиновых сапогах, совсем отдельно бытует от этого сельскохозяйственного шоу.

И мысль русская аграрная витает тоже вдалеке от Ельцина.

Здесь мы представляем двух столпов нашей деревни — крестьянина Николая Брагина и ученого-агрария Александра Чаянова, смертью своей, небытием повязанных в высших слоях русского духа.

Убийцы обоих известны.