4 января — В Ташкенте состоялась встреча президентов Узбекистана и Таджикистана Каримова и Рахмонова. Обсуждались вопросы контрабанды наркотиков и проблемы региональной безопасности. Каримов подчеркнул, что опасается роста влияния фундаменталистов в регионе.

5 января — Прошел саммит лидеров Центрально-азиатского союза (ЦАС) в Ашхабаде. Обнародовано совместное заявление о приверженности углублению регионального сотрудничества. К Казахстану, Узбекистану, Киргизии выразил желание присоединиться Таджикистан.

9 января — Пресс-служба посольства Ирана в Киргизстане на страницах правительственной газеты “Слово Кыргызстана” протестует против публикаций, обвиняющих Иран в распространении ваххабизма в регионе.

12 января — Численность населения Центральной Азии растет лавинообразно: удвоение происходит каждые 23-25 лет. При ограниченности жизненного пространства рост населения ведет к борьбе за перераспределение сфер национального влияния и пересмотр нарезанных в первой половине 20-х годов границ. Например, разделенная при Советской власти между Таджикской, Киргизской и Узбекской республиками Ферганская долина после распада СССР мгновенно превратилась в объект острых территориальных разногласий. Сейчас таких территориальных споров в среднеазиатском регионе бывшего СССР — более десятка, и многие из них уже переросли в кровавые трагедии. Одновременно военные конфликты в Центральной Азии “выдавливают” ее население в Россию.

13 января — Вновь обострилась проблема поставок природного газа между центрально-азиатскими республиками.

19 января — На совещании в Алма-Ате министры иностранных дел стран СНГ обсуждали проблему контрабанды наркотиков. Самое яркое событие встречи: участие в ней первой неправительственной “Организации по развитию его превосходительства принца Ага-хана” — одной из организаций движения исмаилитов.

22 января — назначенная на 23 января встреча глав СНГ отменена и перенесена на март.

26 января — Замминистра безопасности Киргизии Мамытов заявил, что спецслужбы Киргизии обеспокоены распространением в республике идей экстремист-ского течения ислама — ваххабизма, чем, в частности, занимаются эмиссары из ряда исламских государств.

На прошедшей 5 января 1998 года в Ашхабаде встрече глав пяти среднеазиатских республик, наряду с проблемами экономической интеграции, был поднят вопрос, на который средства массовой информации (и российские, в частности) обратили не слишком много внимания. Киргизия заявила о необходимости создания специального миротворческого батальона для борьбы с исламским экстремизмом. Этот вопрос возник совсем не случайно. И здесь всплывает событие, которое также мало освещалось российскими СМИ. Речь идет о декабрьских событиях в Намангане (Узбекистан).

По официальной версии, 2 декабря 1997 года вооруженными людьми в масках был убит сотрудник областного ГАИ Убайдуллаев. Бандиты ворвались в дом, связали членов его семьи, а самому хозяину отрезали голову, которую прибили к воротам дома одного из городских чиновников. 11 декабря в Намангане убиты бывший председатель колхоза Нобиржон Абдулаев и его жена, которым также отрезали головы. 16 декабря в ходе перестрелки с группой боевиков в микрорайоне Гузал погибли трое сотрудников милиции.

В связи с убийствами задержано несколько сот человек. Основной критерий задержания: наличие бороды и белой шапочки на голове. Среди задержанных оказался брат Тахира Юлдашева — лидера запрещенной в Узбекистане организации “Воины ислама”, бежавшего в 1992 г. за рубеж, и сын бывшего казия (мусульманского руководителя) Ферганской долины Абдурауфа Гафурова, ныне находящегося в заключении.

По утверждению официальных узбекских источников, все убийства были совершены местными “исламистами” — ваххабитами, связанными с таджикскими боевиками, базирующимися в Джигаргальском ущелье. По тем же сообщениям, на счету банды и убийство в ноябре 1996 года заместителя администрации Наманганской области.

Обвиняя в причастности к декабрьским убийствам ваххабитов, президент Каримов недвусмысленно заявил, что боевики, совершившие убийства в Намангане (внимание!), готовились на военных базах в восточном Таджикистане и Ошской области Киргизии.

Спрашивается — кем готовились? С чьего ведома? О чем идет речь? О том ли, что главы укрепляющегося ЦАС чинят происки сопредельным государствам, или же о том, что эти главы не могут контролировать порядок на своих территориях, где кто-то другой (кто?) имеет возможность помимо законной власти (как именно?) готовить отряды для захвата власти в сопредельных государствах ЦАС (чьей власти?)? Как мы видим, заявление сильное и непрозрачное.

Как бы там ни было, прав Каримов или блефует, но события в Намангане, безусловно, далеко не случайны. В городе, находящемся в Ферганской долине, действительно очень сильны позиции сторонников ортодоксального ислама, прежде всего — ваххабитов. Напомним, что в конце 80-х — начале 90-х годов именно Ферганская долина — самый густонаселенный район Центральной Азии — стала центром межэтнических стычек, которые сразу же приобрели ярко выраженный религиозный характер, и что Наманган — место, известное как одна из наиболее “горячих точек” в той “дуге напряженности”, по которой инициировался распад СССР. Вглядимся в “новые дуги” и их связь с новыми проектами новых распадов.

Союзным договором 1924-1927 гг. Ферганскую долину разделили (кто, как и зачем — это вопрос опять-таки совсем непрозрачный) между граничащими между собой Узбекистаном, Киргизстаном, Таджикистаном. Наиболее общепринятая точка зрения состоит в том, что сделано это было в соответствии с древней рекомендацией “разделяя — властвуй!”. Якобы — относительно (до поры до времени, как мы теперь видим!) малозначимые административные границы внутри Союза давали возможность Центру смещать приоритеты в пользу той или иной республики и тем самым регулировать отношения с ними, и, в то же время, играть на их разногласиях, чтобы не давать возродиться опасности их объединения под знаменем ислама. Однако хочу подчеркнуть, что эта точка зрения, являясь общепринятой, не является ни единственной, ни наиболее глубокой и убедительной.

Это доказала перестройка, вынеся на поверхность проблему Ферганской долины, где столкнулись политические и экономические интересы противоборствующих этногрупп. Еще раз подчеркну, что самые кровавые потрясения в Средней Азии эпохи перестройки произошли именно здесь: погромы турок-месхетинцев в Фергане весной 1989 года и киргизско-узбекские столкновения в Ошской области Киргизии летом 1990 года.

Прошло 6 лет. Сменился весь общественный рельеф в Средней Азии и на территории распавшегося СССР. И вот, в мае 1996 года появились сообщения о возможности повторения военного конфликта 1989 года на киргизско-таджикской границе. Тогда конфликт, как мы помним, разыгрался вроде бы из-за попыток контроля над стратегическим ресурсом Средней Азии — водой: Киргизия и Таджикистан не смогли поделить ирригационнные сооружения, проходящие по территории обеих республик. Конфликт удалось остановить десантом внутренних войск, прибывшим из Центра. Что характерно — после развала СССР и обретения республиками независимости не состоялось ни одной(!) встречи президентов по этому острому вопросу. Конфликт так и остался миной, готовой разорваться, когда это будет нужно… Кому? Вновь адресую читателей к вопросам, возникающим после внимательного прочтения уже процитированного мною сверхострого заявления Ислама Каримова.

Всем понятно, что все более резкие и масштабные проявления исламского экстремизма в Центральной Азии стали следствием разрушения СССР, появления границ, борьбы руководителей среднеазиатских республик за лидерство в регионе. Однако логика причинно-следственных связей, конечно же, не сводится к простому “после этого — началось”. Фергана должна была напрячь дугу, разваливающую СССР. СССР развалили, но Фергана осталась узлом кому-то еще нужных напряженностей.

Но не преувеличиваем ли мы некий фактор “преднамеренности”?

Конечно, прежде всего Фергана — это точка, где объективно сошлись интересы теперь уже суверенных государств. Заявление Киргизии о том, что, дескать, надо прекратить бесплатное для Узбекистана пользование киргизской водой и объявление всех водоемов в киргизской части Ферганской долины национальным достоянием — вызвали в 1996 — 1997 годах новый всплеск “водных” конфликтов. Масла в огонь напряженности подливает встречная постоянная угроза Узбекистана закрутить вентили газовых труб и “вырубить” подачу электроэнергии (“рубильник” региональных энергосетей после “развода” достался Ташкенту) в Киргизию, Таджикистан, Казахстан за неуплату долгов. Все это как бы объективно (по наследству от СССР) создает в Ферганской долине состояние повышенной напряженности, которая в любой момент может прорваться и вылиться в межгосударственный военный конфликт. Причем конфликт, неизбежно принимающий в этом наиболее исламизированном районе Центральной Азии характер религиозной войны.

Но ссылок на наследство СССР недостаточно для понимания происходящего. Недостаточно и соблазнительного “объективизма”. Уже не первый год весь центрально-азиатский регион лихорадит от событий в Таджикистане и Афганистане, где гражданская война постоянно беременна взрывом исламского фундаментализма. И вот в момент, когда Таджикистан хоть как-то погасил внутреннюю угрозу, в нем началось неадекватное “примирение”. Всем изначально было понятно, что ввезти назад в республику уйму “кровников” и дать им неслыханные ранее силовые возможности — это значит не успокоить, а подогреть ситуацию. Что ж, подогрели. На что сошлемся? На наследство СССР, на объективные процессы? Что-то не очень объективно звучит, не правда ли?

Между тем, нагрев уже напоминает малоуправляемую цепную реакцию. Самую серьезную обеспокоенность всех нефундаменталистских сил в среднеазиатских республиках (выявляемую или скрываемую — отдельный вопрос) вызывает легализация Исламской партии возрождения Таджикистана и возможный приход ее представителей в руководство. Последнее, по мнению экспертов, может послужить катализатором для активизации экстремистских исламских сил в Узбекистане, в частности, в Ферганской долине, где подпольно функционирует Исламская партия возрождения Узбекистана, а сотни ее сторонников прошли соответствующую подготовку в военных лагерях в Афганистане и Таджикистане.

Но не только Таджикистан и Афганистан стали источниками опасности со стороны исламского фундаментализма. Внешне благополучная Киргизия грозит превратиться в очередной очаг кровавых религиозных разборок. Спецслужбы Киргизии бьют тревогу по поводу распространения в республике экстремистского течения ислама — ваххабизма. И как же не кричать “SOS”, если в Киргизии практически официально зарегистрирована организация “Исламский центр”, которую возглавляет Садыджан Камалов, не скрывающий своих ваххабистских убеждений? Если в канун православного Рождества от некой организации “Эгемен” (“Независимость”) из Джалал-Абадской области в парламент пришло письмо: “Если русскому языку будет придан статус официального, то здание парламента будет взорвано”. А “Вечерний Бишкек” публикует петицию той же организации: “К тому, кто будет способствовать принятию такого закона (о статусе русского языка), будет применяться приговор собачьей смерти, как к предателям и врагам кыргызского народа”.

Как не кричать “SOS”, если киргизские СМИ постоянно говорят о некой политической организации, лидеры которой призывают жителей Ошской области сменить киргизское гражданство на узбекское и заявляют о стремлении создать в Ферганской долине, включая Ошскую область, независимое исламское государства? Все, что пока смогли сделать власти, — это объявить об организации в структуре госбезопасности специального подразделения, которое будет заниматься действующими на юге “ваххабитскими” общинами. Вот уж воистину — что мертвому припарки!

В самом деле: и ошский сепаратизм, и борьба с ним — происходят на фоне постоянных визитов в Узбекистан и Киргизию (прежде всего в Ошскую область) эмиссаров из Саудовской Аравии, где ваххабизм — государственная религия. Саудовская Аравия активно участвует в экономике среднеазиатских республик, вкладывает деньги в строительство дорог и линий электропередач. В Киргизии саудовские бизнесмены обхаживаются киргизским руководством (как же — инвестиции!), получают дипломы почетных консулов, различные льготы. В своей игре в “веротерпимость” киргизские власти явно заигрались! Это может обойтись им очень дорого, чему немало свидетельств.

Разразившийся в Киргизии этой осенью-зимой (отнюдь не только из-за недопоставок угля и газа партнерами по региону) энергетический кризис дал возможность противникам “светской” политики Акаева активизировать свою деятельность. На фоне кризиса еще больше обострилась давняя киргизская проблема “противостояния” промышленно-развитого “севера” и отсталого “юга”. Север всегда тяготел к России, Казахстану, Китаю. А вот юг, выходящий к Ферганской долине — духовно всегда был в орбите данного очага исламизма, с древности являющегося чуть ли не главным “зеленым” центром Средней Азии. И в настроениях южной элиты исламский фактор играл и играет главенствующую роль.

В ноябре, как говорят в Киргизии, неожиданно (вот опять курьез — для кого?) был смещен со своего поста спикер Собрания народных представителей парламента Киргизии Алмамбет Матубраимов. Новым спикером стал бывший губернатор Ошской области Абдыганы Эркебаев. В депутатском корпусе Киргизии идут разговоры о переносе столицы из Бишкека в Ош. Основные аргументы: необходимость выровнять различия в экономическом развитии северных и южных районов республики, прекратить отток с юга русскоязычного населения и остановить наплыв беженцев из соседнего Таджикистана.

Можно спорить о приверженности того или иного киргизского политического деятеля к исламским движениям на юге Киргизии, но очевидно одно: “светскому” Акаеву приходится считаться со стремительным ростом мусульманских настроений в республике, и прежде всего в Ошской области (еще раз подчеркнем: непосредственно выходящей в Ферганскую долину). Потому и часты встречи Акаева с муфтиями, подписание официальных разрешений на отправку киргизских семинаристов на учебу в мусульманские университеты, всемерная правительственная помощь в возведении мечетей. В самой Киргизии уже действуют десятки медресе и других мусульманских учебных заведений. За последние годы только в Ошской области открыто более двух тысяч (!) молельных домов. Конституционно узаконен суд аксакалов.

И хотя киргизское исламское духовенство заявляет о том, что для Киргизии нет опасности в распространении “крайних” течений в исламе, уже тот факт, что главный муфтий Киргизии смещен с должности за приверженность ваххабизму — говорит о многом.

А то, что угроза превращения Киргизии в очередной очаг конфликтов приобрела реальные очертания, — уже очевидно. Так, со слов немецкой “Вельт”, “Киргизии грозят развал и криминализация”. И дальше… эта же газета цитирует слова А.Акаева о том, что он “был бы доволен, если бы через пять лет (!) Ош оставался еще киргизским”. Куда уж более знаменательно и тревожно, коль скоро сам “гарант” “процветания и целостности” страны эту самую “целостность” ставит под сомнение! Тем более, что в последние годы едва ли не основным фактором, определяющим межклановую борьбу не только в самой Киргизии, но и в соседних Таджикистане и Узбекистане, стала борьба за контроль над потоками наркотиков. Причем киргизский Ош давно имеет славу среднеазиатской столицы наркомафии, а самой Киргизии последнее время прочат судьбу не среднеазиатской “Швейцарии”, а чуть ли не макрорегиональной “Колумбии”.

Угроза распространения наркомафии и плотно сращенного с ней исламского экстремизма настолько остро стоит перед республиками Центральной Азии, что перед этой угрозой меркнут межгосударственные экономические проблемы. Эта угроза заставляет руководителей центрально-азиатских стран все чаще обращаться за помощью к своим западным “благожелателям” (прежде всего США), даже невзирая на опасность потери экономической независимости. Впрочем, о независимости уже давно говорят с некими задумчивыми паузами, коль скоро экономики и режимы центрально-азиатских республик держатся в большой степени на “благожелании” западных инвесторов.

Один из ярких примеров всей напряженности и двусмысленности нынешней ситуации — коллизии вокруг конкретных форм сотрудничества с НАТО. Между Ташкентом и Вашингтоном идут переговоры о военных учениях в рамках “Партнерства во имя мира”, которые должны пройти на территории Узбекистана и Киргизии в 1998 году. При этом основным камнем преткновения стал вопрос: где проводить учения?

США, что естественно, требуют проведения маневров в тех регионах, где располагаются крупные промышленные объекты, и где наиболее значительны американские инвестиции. То есть, как всегда, стремятся защитить свое! Узбекистан же и Киргизия — настаивают на проведении учений в исламской нестабильной зоне, а именно в Ферганской долине. Узбекистан уже принял от США грант на борьбу с исламским фундаментализмом. Кроме того, идут постоянные консультации с Западом по борьбе с наркомафией. Вот ведь комедия, ей-Богу! Не мешало бы Западу и лелеемый им Афганистан “поутихомирить” в этих вопросах с помощью подобных грантов и консультаций!

Впрочем, комичность и двусмысленность ситуации начинает осознаваться всеми в регионе. Центрально-азиатские республики все больше сомневаются в бескорыстии Запада и ищут альтернативные пути разрешения своих проблем. Одним из таких путей могло бы стать укрепление СНГ. Но неопределенность позиции России в этом вопросе как бы подвешивает интегративный вариант, подталкивая (вновь — с чьей помощью и зачем?) к иным разворотам событий. В результате объявленный А.Акаевым еще летом 1997 года “откат от СНГ” набирает силу, что со всей очевидностью показал январский саммит лидеров центрально-азиатских стран в Ашхабаде. И главенствующую роль в этом “откате” играет Узбекистан, которому Россия то ли подыгрывает, то ли… “предусмотрительно” и, как кому-то кажется, “ужасно умно” ставит долговременную подножку. Только бы — самим себя со всей этой “ужасной умностью” не подсечь! Подчеркну — как неоднократно уже бывало в нашей постсоветской истории!

Как бы там ни было, в Ашхабаде Каримов заявил, что “СНГ категорически не должно становиться субъектом международного права. Невозможна ситуация, когда СНГ, будучи представленным, скажем, в ОБСЕ, сможет стать реальным субъектом, управляющим входящими в него государствами”. Узбекский президент потребовал сократить как минимум на треть аппарат СНГ, сохранив лишь один исполнительный орган. И заявил, что “мы категорически против превращения СНГ в военно-политический блок, в рамках которого возможно рассмотрение таких вопросов, как расширение НАТО”. Как совершенно неприемлемое для Ташкента он привел в пример высказывание президента Белоруссии Лукашенко о необходимости создания объединенного командования или единого оборонного пространства СНГ. Там же, в Ашхабаде, был поднят и вопрос о целесообразности участия в разрешении таджикского конфликта российских миротворцев. Но ведь мы подобное “уже проходили”! Помните поднятие того же вопроса Грузией по отношению к абхазскому миротворчеству России?!!

Попытки углубить экономическое сотрудничество между Россией, Белоруссией, Казахстаном и Киргизстаном потерпели неудачу после того, как на встрече в Москве 23 января лидеры этих стран не смогли принять соглашение о создании единого экономического пространства. А накануне В.Серов провел пресс-конференцию, на которой заявил, что пора отказаться от прежней терминологии, когда мы по инерции называли наших партнеров по СНГ “ближним зарубежьем”. Они ничем не отличаются от “дальних” и уже давно совершенно самостоятельные субъекты международного права. Что это? Попытка усладить чей-то слух грубой лестью? Тонкий намек, чутко воспринимаемый среднеазиатским ухом? Или — что-то “покруче”?

Как минимум, будем считать это весьма опасным “тонким намеком”. И сколько бы господин Серов ни говорил, что это не так, в Средней Азии это наверняка прочитали со всеми оттенками.

Лидеры стран центрально-азиатского региона все время подчеркивают, что созданный четыре года назад Центрально-азиатский союз работает гораздо более эффективно, чем СНГ. Так ли это — вопрос спорный, но товарооборот между Казахстаном, Киргизстаном и Узбекистаном в уходящем году составил 840 миллионов долларов. Итогом “активной” политики Узбекистана (накануне саммита в Ашхабаде Каримов провел переговоры в Душанбе) стало решение Таджикистана присоединиться к договору о едином экономическом пространстве между Узбекистаном, Казахстаном и Киргизией. Более того, уже предсказывается, что из экономического ЦАС превратится в военный блок. Между прочим, не без помощи НАТО! Напомним, что осенью 1997 года уже прошли беспрецедентные учения по высадке американского десанта на территории Центральной Азии “Центразбат-97”. Ну и как? Насчет “дальнего” и “ближнего” зарубежья?!

На этом фоне Туркмения подчеркивает свой нейтралитет и стремится избежать вхождения в какие-либо военные блоки. И все еще смотрит в сторону Москвы! Но где гарантия, что при описанных нами “намеках” Москвы (чутко выслушиваемых в регионе, где есть память о московских предательствах и где цена неверного шага — не почетная отставка, не должность даже посла в Африке, а мучительная смерть совершившего ошибку и членов его семьи) и в условиях более чем реальной угрозы распространения исламского фундаментализма — Ашхабад не войдет в какой-либо блок вразрез интересам России?

В этом смысле январский визит российского премьера по странам Центральной Азии явно выглядит попыткой хоть как-то восстановить стремительно снижающееся влияние Москвы в регионе. Но, увы, — попыткой с негодными средствами! Тем более, что во время ашхабадской встречи главы Туркмении и Казахстана вновь пригрозили строительством экспортного трубопровода через Каспий, который должен миновать Россию. И хотя пока это только угроза (затея уж слишком дорогостоящая и неподъемная не только для централь-но-азиатских республик, но и для входящих в эти республики ТНК) — при определенных обстоятельствах могут найтись “спонсоры”, готовые реализовать и этот проект.

Печально и тревожно также и то, что политика России (и поездка премьера это вновь показала!) все больше зависит от интересов той или иной нефтегазовой компании и не учитывает всего комплекса проблем в центрально-азиатском регионе. А проблемы крайне серьезные и вовсе не исчерпываются тем, куда пойдет тот или иной нефтепровод, и куда потекут нефтедоллары. Хотя и это очень важно в нынешней тяжелой экономической ситуации. Но страшнее другое… Россия уже вплотную столкнулась с “крайними” проявлениями ислама на Северном Кавказе, у себя на территории. А получить наложение Северо-Кавказского и Среднеазиатского очага — это значит, в ближайшее время назвать “зарубежьем” — сначала ближним, а потом дальним — уже не только Северный Кавказ, но и Башкирию с Татарстаном!

Не в этом ли глубокое содержание живо обсуждаемого в аналитических кругах намека господина Серова?

М. ДМИТРИЕВ