Маразмом веет из Кремля. Будто там лежит и тухнет мертвая рыба. Лицо Сысуева, когда он приходит от Ельцина, похоже на пролежень. Продолжается кадровая политика под кодовым названием "Взашей!" Смиренного Бордюжу отправили в колумбарий, заменив на какого-то Галошина. Совет безопасности напоминает "бистро", куда забегают, чтобы скорее удрать. Взрываются на Кавказе вокзалы и рынки, горят ярким пламенем русские города. На экранах телевидения копошатся слизистые разноцветные черви. Швыдкой за показ порноленты требует себе "Оскара". С каждым терактом Степашин все матереет, и в его заявлениях звучат сталинские железные нотки. Жириновский похож на самосожженца — так горит изношенный, кинутый на свалку носок. Лужков все ближе, все отважней приближается к мертвой рыбе — вот-вот клюнет в глаз. И только Киселев, светский, набриолиненный, с легкими полипами в носу, ждет, когда Югославию посыпят бомбами и у Явлинского пройдет тик на почве недостижимого президентства.
Отдадим должное мужеству прокурора Скуратова. Мерзкая пленка, орудие политического убийства, не сокрушила его, и он с ножом в спине продолжает доискиваться, куда ушли уворованные миллиарды, и какая в этом доля и роль березовских, чубайсов, немцовых. Женевская дама-прокурор, спешащая в Москву с информацией о швейцарских счетах, расскажет, чего стоили вымирающему народу ремонт президентского кабинета, золото и малахит, омытые русскими слезами и кровью.
Отдадим должное мужеству Совета Федерации, взявшего сторону Скуратова против Ельцина. Губернаторы впервые действовали как коллективный властный ум России, видящий в кремлевском пациенте источник государственной катастрофы. Только Лебедь, унылый пасынок Березовского, поддержал августейшего борца за нравственность, видимо, забыв, кто помочился прилюдно на шасси американского самолета, кто вдребезину пьяный упал с моста, кто в алкогольном угаре повелел кинуть в реку несчастного Костикова.
Отдадим должное Думе, которая, безоружная, беззащитная, наполненная провокаторами и предателями, выдержала страшный удар пропаганды, не сдала Макашова, провела подготовку к импичменту, сохранила правительство, является голосом истребляемого народа.
Поклонимся народу, светлому, доброму, великому и непобедимому, который без оружия в руках, без хлеба на столе, без копейки в кармане ведет небывалую страшную битву, теряя в год полтора миллиона ратников. Выдавливает со своей священной земли страшные полчища, чья природа связана с преисподней, о чем свидетельствует образ Сванидзе.
Кто шантажировал Скуратова? Конечно, Швыдкой. А еще? Конечно, те люди, что показывали пленку Строеву и сенаторам. А кто за ними стоит? Быть может, Бордюжа. А за ним? Уж не сам ли Ельцин со своей Танюшкой-квакушкой? Если так, то это прямое препятствие правосудию, за что следует немедленный импичмент и скамья подсудимых. Скамью уже делают патриотически настроенные плотники с Вологодского деревообрабатывающего комбината.
Власть в России находится в руках санитара ЦКБ. Ее геральдика — не Двуглавый Орел, не Держава и Скипетр, а фарфоровая больничная утка и капельница. Власть — как яичко, забытое на столе. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось.
Ночью, под туманной луной, подмосковные жители видят огромного, на талых снегах, Ангела с золотым копьем. Стоит босыми ногами на сверкающем насте, нацелил острие из неба в Кремлевский Дворец, готовит удар. А сзади, в черном лесу, путаясь в ветках, как огромная мохнатая обезьяна, ждет Вельзевул — схватит душу несчастного грешника, равного которому не видала земля, и утащит в ад, обгладывая на ходу длинными, как кривые сабли, зубами.
В Московском храме "Никола в Пыжах", что у Третьяковки, заплакала вдруг икона, отекая прозрачными благовонными каплями. Кто истолкует знамение? К радости или к скорбям? Скорбей нам не занимать, а Радость и Пасха впереди неизбежны.
Александр Проханов