Полная внутреннего драматизма песня "Куба — любовь моя" с ритмом, напоминающим то ли пулеметную очередь, то ли поступь маршевых колонн, была одной из самых популярных советских песен в шестидесятые годы прошлого века. Она стала эмоциональным выражением всеобщей любви советского народа к далекой, но неожиданно ставшей вдруг очень близкой Кубе, получившей романтическое имя "Острова Свободы".
Почему с такой радостью и энтузиазмом советские люди встретили революцию в далекой стране, столь непохожей на СССР по своей этнической системе, культуре, истории, хозяйству?
Шестидесятые годы были достаточно сложным периодом. На Западе (от Калифорнии до Парижа) под влиянием достижений СССР стремительно росла популярность левых идей, особенно среди молодежи. В странах же победившего социализма после выступления Н.C.Хрущева на ХХ съезде КПСС с "разоблачениями" культа личности Сталина и событий 1956 г. в Венгрии наступило определенное разочарование реальным социализмом, началось некоторое брожение, энергия строительства и созидания в обществе начала потихоньку вытесняться потребительско-обывательскими настроениями,.
И вдруг на другом конце света, прямо под боком у США молодежь, возмущенная нищетой, несправедливостью, произволом поднимает восстание под лозунгами свободы, равенства, справедливости — и получает всенародную поддержку. Кубинская революция, произошедшая без какой бы то ни было поддержки извне, тогда, казалось, дала однозначный ответ на вопрос о том, каким путем пойдет человечество, и какие идеи будут править миром. В кубинской революции было то всечеловеческое достоинство и та вселенская мысль о красоте и справедливости, которая двигала все поколения русской революции, как бы они ни противоречили и не враждовали между собой в вопросах тактики, политики, экономики. В гордости, бескорыстии и абсолютной жертвенности кубинской революции советские люди почувствовали что-то от декабристов, от Пушкина и Достоевского, от народовольцев и анархистов, от большевиков и эсеров — всё то, что было в них всечеловеческого и неподкупного. А ведь именно от этого начала искать в 60-е годы пути отхода советская интеллигенция. Кубинская революция этот отход резко затормозила, побудила снова обернуться к идеальному.
В своей мировоззренческой основе кубинская революция исходит из универсалистского идеала Просвещения, и в этой всечеловечности своего вектора близка мировоззрению русской революции, как никакая другая. В ней есть проект для всего человечества, и именно поэтому она, как и советский проект, неприемлема для "потребительского мессианства" США.
Начиная с бригады Горбачева, наши интеллектуалы-конъюнктурщики и продажные СМИ стараются замолчать само явление и смысл кубинской революции или принизить его своей пошлой иронией. За 90-е годы российские СМИ не сказали о Кубе практически ни одного теплого слова — сплошное злорадство. Даже тот факт, что в самое тяжелое для себя время блокадная Куба продолжала принимать на лечение и проведение дорогостоящих операций по пересадке костного мозга тысячи детей, пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС, обходился молчанием. В результате сегодняшняя молодежь больше слышала о "нарушениях прав человека" на Кубе, чем о реальных достижениях кубинской революции. И уж тем более не знает молодежь, чем была Куба для СССР полвека назад. А ведь тогда СССР получил первую дружественную страну в западном полушарии.
А что значило для нашей страны в 1960 году вырваться из кольца военных баз США и получить надежного военного и политического союзника в 90 милях от Майами! Что значила для нас помощь кубинцев в вооруженной защите Анголы, Мозамбика, Эфиопии — наших важных союзников в Африке. Куба предоставила СССР научную базу, чтобы испытывать материалы и машины в условиях тропического климата. Это позволило нашей промышленности завоевать важный сектор огромного рынка стран Южного полушария.
Те, кто вопят сегодня о нарушении прав человека на Кубе, умалчивают о том, что до революции за семь лет правления Батисты было убито 20 тыс. человек, а число расстрелянных по суду революционным правительством составило менее 200 человек. Иронизирующие по поводу сохраняющейся на Кубе карточной системы почему-то помалкивают о том, что до революции только 11% детей знало вкус молока, а мясо потребляло только 4% сельских жителей, а сегодня количество потребляемых человеком килокалорий в сутки — одно из самых высоких в Латинской Америке. Благодаря успехам в здравоохранении по показателям продолжительности жизни (80 лет) и уровню детской смертности (менее 7 на тысячу родившихся) Куба уже оставила позади США, так "пекущиеся" о правах кубинцев. Сегодняшняя Россия о таких показателях может только мечтать.
После краха СССР кубинская революция, вызвавшая когда-то безудержный восторг демократов всего мира, как по взмаху дирижерской палочки хозяина, стала объектом патологической и ничем не оправданной злобы и клеветы. Как жадно ждала либеральная тусовка, чтобы Куба рухнула без СССР, свернула с избранного пути, отказалась от своих завоеваний. Как сладострастно смаковала каждое сообщение о трудностях, которые переживала республика: о нехватке продуктов, о снижении потребления белка, о нехватке горючего для автобусов, о появлении на улицах рикш. Как их бесило, что не растет на Кубе детская смертность, не закрываются школы, что "тоталитарный режим" "заставляет" получать двенадцатилетнее образование и не допускает до работы не прошедших диспансеризацию.
Несмотря на огромные сложности, Куба выстояла в трудные девяностые и сохранила национальное достоинство. Ее опыт очень много дает для лучшего понимания хода истории на новом этапе. Ощущая себя в роли "старшего брата", в 60-70-е годы на многие важные моменты мы тогда не обратили внимания. Между тем после революции Куба стала местом, где возник очень важный сгусток интеллектуальной активности, мирового масштаба. В то время интеллектуальная элита Запада была умеренно левой, в ней вызревали движения нового типа, уже принадлежащие постмодерну (как "новые левые" или хиппи в США, будущие протагонисты "Красного мая" 1968 года во Франции). На Кубе тогда сложился дискуссионный форум, свободный от давления официального советского истмата.
Туда потянулись мыслители, писатели и художники самых разных направлений, которые предчувствовали быстрое развитие кризиса индустриализма и всех лежащих в его мировоззренческой основе идеологий. Гавана стала местом непрерывного диалога с невиданным для нас разнообразием — экзистенциалисты во главе с Сартром и неомарксисты, "чёрные мусульмане", зачинатели всемирного движения "песня протеста" с их концертами на площадях и в парках, легендарные писатели и режиссеры, гениальные шахматисты вплоть до экстравагантного Р.Фишера. И, конечно, молодая левая интеллектуальная элита Латинской Америки.
Это сложное динамичное сообщество стало лабораторией, где гораздо раньше, чем в советском обществоведении, стал вырабатываться язык и концептуальный аппарат для описания и понимания того кризиса, который сокрушил СССР и левое движение эпохи модерна. Тогда мы в работе этой лаборатории не участвовали и ее продуктом не воспользовались. Кубе же полученный теоретический багаж помог пережить 90-е годы. Многие решения и подходы, которые изобрели и реализовали за эти годы кубинцы, просто восхищают. В условиях тотального дефицита буквально всех ресурсов благодаря филигранной работе дипломатии и разведки, оригинальным и строго выверенным социальным формам "чрезвычайного периода" удалось сохранить мораль и культуру общества, кадровый потенциал, высокие стандарты медицины и образования.
В 60-70-е годы Кубе пришлось решать сложную проблему переключения энергии революционного горения в стабильную работу строительства нового общества. Для любого государства это всегда чрезвычайно болезненный период: идет перенастройка всех социальных механизмов, меняется психология людей. На Кубе самый харизматический символ ее революции, Че Гевара, не смог инкорпорироваться в структуры мирного строительства, оставил свои высокие посты в правительстве и вернулся к партизанской борьбе. В этой коллизии тоже был и теоретический поиск, и эксперимент.
Здесь раньше нас решили "раскрыться" и дать возможность значительному числу граждан "посмотреть мир". Кубинцы много выезжали за границу — студенты и строители, военные и гуманитарии. Можно назвать и две асимметричные программы. С одной стороны, кубинцы перестали препятствовать "лодочной эмиграции", и в США любители демократии хлебнули прав человека по полной программе. За диссидентами прибыла на Кубу целая флотилия яхт и катеров, их встречали с цветами, а когда полицейская система США захлебнулась, "избравшие свободу" были собраны в концлагеря и вывезены в Панаму и в Гуантанамо. Кое-кто, пытаясь убежать из Гуантанамо обратно в тоталитаризм, подорвался на американских минах.
С другой стороны, большое число кубинских врачей поработали в странах "третьего мира" — ежегодно в страны Африки, Азии и Латинской Америки трудилось около 40 тыс. врачей с Кубы. Эти люди соприкоснулись максимально близко с реальностью народной жизни других стран. Вернувшись, они это знание донесли до своих пациентов-кубинцев — не на собраниях и не через газеты, а в бесчисленном множестве обыденных бесед, рассказов, шуток.
Здесь много думали над опасностями "обывательского коммунизма" и соревнования с "обществом потребления" и, надо признать, продвинулись гораздо дальше, чем интеллектуалы КПСС. Знаменательный разговор с Фиделем Кастро произошел в 1985 году у вице-президента АН СССР Ю.А. Овчинникова, который приехал в Гавану подписывать новое соглашение о научном сотрудничестве. Академик Овчинников был не только выдающимся ученым и организатором науки, но и мыслителем в самом точном смысле этого слова. После завершения официальной части визита советской делегации и приема в посольстве СССР Фидель Кастро неожиданно приехал попрощаться с Ю.А.Овчинниковым. Начавшийся разговор так захватил их обоих, что продолжался более пяти часов, практически до утра. Это был разговор двух единомышленников, чьи напряженные мысли о главных проблемах бытия, о природе человека, о судьбах социализма вошли в резонанс.
Фидель Кастро говорил, опираясь на опыт четверти века строительства "кубинского социализма". Его тревожило, что реализация задач социалистического проекта сама по себе еще не делает людей счастливыми, рост материального достатка без обогащения духовной сферы человека, незаметно деформирует шкалу ценностей так, что духовная сфера начинает обедняться. Между двумя одинаково важными процессами может даже возникнуть антагонизм. В теории социализма формально эта проблема названа, но совершенно не разработана. Фидель Кастро пришел к выводу о необходимости принципиального увеличения "инвестиций в человека", расширения возможностей участия в деятельности, приносящей духовное удовлетворение. Первыми такими сферами он считал образование, спорт и, как условие, эффективное здравоохранение.
Ю.А.Овчинников, исходя из советского опыта, считал, что само по себе образование, без обширных сфер деятельности, требующих высокого уровня знаний и умений, не приносит удовлетворения. Напротив, не находя применения своему потенциалу, человек страдает. Разрешение этого противоречия академик Овчинников видел в расширении сфер творческой работы. Самые большие возможности для этого предоставляет научная и конструкторская деятельность. У нас тогда вошла в обиход формула: "Наука — непосредственная производительная сила". Имелось в виду материальное производство. Ю.А.Овчинников говорил, что еще важнее функция науки как "производства человека", тут — преодоление рамок "обывательского коммунизма", расширение пространства творчества как источника счастья.
В том разговоре фактически речь шла о концепции "общества знания" в социальных условиях Кубы и СССР. В тот момент и Ю.А.Овчинников и Ф.Кастро считали, что сотрудничество в этой области имеет огромный потенциал.
К 1985 году программу научного строительства на Кубе можно было считать успешной. После устранения патологий "заднего дворика США" как роскошного места отдыха и разврата миллионеров и гангстеров (и, соответственно, моря трущоб с отверженными), проступили старые структуры Кубы как "жемчужины Испанской короны". В ХIХ веке здесь была сильная Академия наук, творческая гуманитарная и художественная интеллигенция с особым аристократизмом, открытость науке и культуре, новаторский дух, традиции профсоюзов и самоорганизации. Все это удалось интегрировать в программу развития, что стало безусловным достижением кубинской революции, многое говорящим о качествах и революционеров, и самого общества.
Есть страны, которые вкладывают в свою науку уйму денег — и ничего не получается. И люди есть, и институты, но нет исследовательского духа — и нет успехов. В кубинцах такой дух был в ХIХ веке, и он был оживлен после революции. Уже в конце 60-х годов были видны "зародыши" блестящих работ. Молодежь из трудовых семей не волновал статус и престиж в глазах "мировой науки". Молодые ученые, часто окончившие вечерние отделения университетов, видели проблему и искали способ ее решить — с теми средствами, какие есть, проявляя замечательную изобретательность и способность к обучению. Кстати, лучшим институтом Академии наук Кубы в 70-е годы был Институт генетики сахарного тростника, хотя среди его сотрудников не было тогда ни одного с высшим образованием. Там работали только молодые кубинцы, окончившие техникумы, и несколько советских генетиков-консультантов.
Те, кто лично наблюдал работу и старых, и молодых кубинских исследователей, согласятся, что у них распространен тот стиль научного мышления, который в истории науки иногда называют "русским" Это склонность делать широкие обобщения при большой нехватке эмпирического материала. Говорят, это от бедности ("голь на выдумки хитра"), но суждение это поверхностно. Скорее, этот стиль возникает там, где ученый, находясь на периферии мирового научного сообщества, может не слишком опасаться его "тяжелой руки". В этом смысле русские и кубинские ученые находились в сходном положении: нужно было решать срочные проблемы с минимальными ресурсами, и без творческой фантазии и нестандартных подходов это было сделать невозможно.
Для работы в таком ключе нужно иметь "свободу" выходить, на этапе рождения идей, за рамки того рационализма, который, конечно, необходим ученому, но при этом несомненно ограничивает его воображение. Образы, которыми мыслят кубинские исследователи, часто парадоксальны. Эта способность вывернуть проблему наизнанку и увидеть ее с неожиданной стороны, счастливым образом была не задушена в новой научной молодежи, а развита.
Если бы наше сотрудничество с кубинскими учеными не было прервано, в 90-е годы могли бы сложиться замечательные совместные коллективы. Но и за первые тридцать лет на Кубе при международном сотрудничестве удалось создать несколько дееспособных целостных научно-технических систем. Это, прежде всего, большой научно-производственный комплекс в области биотехнологии и биомедицины, система НИОКР в области современной тропической агрикультуры и сахарного производства. В 80-е годы Куба вошла в клуб стран с развитым производством в области генетической инженерии, выходя на рынок с продуктами оригинальных разработок. Наукоемкое производство начало вносить весомый вклад в ВВП Кубы.
Крах СССР прервал всю эту программу развития катастрофическим образом. Было законсервировано много важных строек, прекращены многообещающие программы, до предела урезано потребление. Скрепя сердце, приоткрыли рынок валюты, де факто допустили черный рынок и неконтролируемый рост нетрудовых доходов. Появилась столь хорошо знакомая нам в России порода людей — богатые из спекулянтов и сутенеров. Это мир "новых кубинцев", там живут на "куки" (CUC) — условные денежные единицы, конвертируемые в доллары, там другие стандарты потребления, другой стиль и смысл жизни. Одновременно люди, строившие новую справедливую Кубу и верившие в идеалы революции, оказались в крайне бедственном материальном положении.
Кубинскому руководству ценой невероятных усилий удалось избежать обрушения социальных систем, но демонстрационный эффект был крайне тяжелым, возникла трещина, радикальные настроения с обеих сторон. В последние годы большое облегчение принесла "лево-патриотическая волна" в Южной Америке, прямые поставки энергоресурсов из Венесуэлы. ВВП Кубы начал расти. Но экономика Кубы пока еще находится в неравновесном положении. Какой будет программа развития страны в новых условиях пока еще до конца не ясно.
Участие России в этой программе тесно переплетается с решением самых фундаментальных вопросов нашего собственного будущего. Не столько в материальном, сколько в духовном плане.
Вспомним, как обстояли дела в отношениях РФ с Кубой после 1991 года. Первый министр иностранных дел при Ельцине А.Козырев считал, что нужно не только свернуть сотрудничество с Кубой, но и разорвать с ней все отношения и присоединиться к американскому эмбарго. Надо отдать должное честности и высокому профессионализму множества российских специалистов и руководителей из самых разных ведомств, в том числе и из "козыревского" МИДа, благодаря активной позиции которых эти планы удалось нейтрализовать.
Либерально-рыночные процессы, захлестнувшие Россию, начавшаяся приватизация побудили определенную часть команды Ельцина начать строить планы и в отношении Кубы. Считалось, что Куба обессилена, сопротивляться недавним "товарищам" не сможет, и будет нетрудно прибрать к рукам ее предприятия, особенно построенные с помощью СССР. А потом можно будет их подкрасить, "упаковать" и продать бизнесу США. В том, что он скоро нагрянет на Кубу как хозяин, наши либералы-временщики не сомневались. Это была типичная "программа мародеров".
В 1993 г. на Кубу отправился В. Шумейко — произвести инвентаризацию и прозондировать возможности проведения либеральных реформ на Кубе. Визит Шумейко показал, что положение на Кубе сложнее, чем представлялось нашим либералам, перспектив на скорое крушение правительства Ф.Кастро и появление "хозяев" не вырисовывалось.
В 1993-95 гг. в РФ шло противостояние двух моделей преобразования хозяйственного комплекса. Одна модель, сторонниками которой были первый вице-премьер О.Сосковец, министр промышленности И.Шурчков, депутат от оппозиции С.Глазьев и др., предполагала сделать локомотивами развития экономики финансово-промышленные группы, передав им в доверительное управление государственную собственность. Другая модель (команды Чубайса-Коха) предусматривала "распродажу империи" через криминальную приватизацию.
В 1995 г. на Кубу выехала делегация во главе с О.Сосковцом. В её планах было восстановить сотрудничество с Кубой, обеспечить функционирование построенных при содействии СССР хозяйственных объектов, изучить возможность создания международных финансово-промышленных групп с участием российских и кубинских предприятий. Кое-какие программы после визита делегации были оживлены, но уже в конце 1995 г. начались "залоговые аукционы", распродажа самых жирных кусков промышленности России, и стало не до Кубы. В 1996 г. после победы неолибералов и удаления О.Сосковца и других сторонников первой модели из правительства идеи активизации российско-кубинского сотрудничества были преданы забвению. В начале 2000-х гг. происходило дальнейшее свертывание экономических и военно-технических связей с Кубой: закрыта радиолокационная станция в Лурдесе, полностью прекращено финансирование приостановленного в 90-х гг. строительства АЭС в Хурагуа. Фактически сегодня вопрос стоит так: или Россия окончательно уходит с Кубы или приступает к разработке новой программы сотрудничества с учетом и пониманием всех сложностей текущего момента. В послереволюционной Кубе с 1959 до 1990 года с советской помощью построено около 1000 хозяйственных объектов. Из них свыше 100 и по сей день обеспечивают повседневные нужды кубинцев. В эти объекты вложено много не только наших ресурсов, но и нашей души, и надо быть, мягко выражаясь, недалеким, чтобы не оживить этот бесценный капитал — уже на новой основе и с новым уровнем понимания сложности современного мира. На Кубе — образованное, здоровое и энергичное население, нерастраченный капитал искренних симпатий к России и созданных за десятилетия деловых и личных связей, в том числе в руководящем слое. Все это — "дремлющее" богатство, которое можно "разбудить" сравнительно небольшими усилиями, так что все сделанные за три поколения материальные и духовные капиталовложения начнут давать нарастающую отдачу.
Теперь у нас государство не советское, и решения о сотрудничестве будут приниматься не только руководством страны, но и во многом определяться позицией крупного российского бизнеса, представители которого уже зачастили на Кубу. По косвенным признакам и из кулуарных разговоров вырисовываются два кардинально разных подхода.
Некоторые наши олигархи высоко оценивают потенциал имеющейся на Кубе индустрии туризма и развлечений — с учетом исключительных природных условий острова. В этой группе обдумывается возможность вложить крупные средства для того, чтобы превратить Кубу в "туристический рай" для толстосумов США и Европы, переплюнуть Лас Вегас по роскоши отелей и индустрии "развлечений" — а затем уступить часть акций этого "рая" крупному бизнесу США, легитимируя себя как солидных компаньонов. Это — проект модернизации "заднего дворика" со всеми вытекающими последствиями.
Он несет на себе многие черты старой "программы мародера", ибо означает демонтаж и удушение всего светлого, справедливого и творческого, что было создано на Кубе после 1959 года и даже в ХIХ веке. Это тот же инстинкт тупого носорога, который прошелся в 90-е годы по России, еще не имея миллиардов нефтедолларов. Этот инстинкт, проснувшийся в постсоветском капитализме, уже снискал презрение и ненависть в культурных кругах и Европы, и США, и Азии. Печально думать, что российскому бизнесу удастся укрепить эти чувства своими действиями и на Кубе — тем более эксплуатируя те симпатии, которые возникли у кубинцев благодаря труду и искреннему отношению советского народа. Для кубинского общества это означает, что та "пена", которая всплыла в последние годы, не только не будет снята, но и пойдет "большими пузырями"
Другой проект, напротив, исходит из идеи оживления и развития тех заделов в создании "общества знания", которые были сделаны на Кубе, в том числе с помощью СССР Это означает сохранение и укрепление сложившегося на Кубе типа общества и присущего ему социально-психологического климата, и тех идеальных устремлений, которые сделали Кубу последнего полувека огоньком надежды для одних и маяком для других. Сохранение того, что сделало Кубу общей ценностью человечества и универсальной культуры.
Расчеты подтверждают, что такой проект может быть высоко эффективным. Социокультурные условия на Кубе породили кооперативный эффект средств вложенных в "общество знания", и в "человека". Вот почему на Кубе стал рентабельным не роскошный, а массовый туризм для среднего класса (в основном, интеллигенции) Канады и Западной Европы. На Кубе туристы встречали сердечных искренних людей, без тени лакейства и хищничества. Многих это потрясало и даже было поддержкой в жизни. У пожилых учителей, уже пенсионеров, туристов из Европы, иногда, слезы наворачивались, когда они посещали школы и видели отношения детей с учителями. Потенциал такого туризма на Кубе огромен.
Но главное — это оживление и достройка научно-технического потенциала Кубы. Здесь никакая блокада не может помешать. Куба может в короткие сроки трансформировать часть своей системы здравоохранения в сеть прекрасных клиник и реабилитационных центров, предоставляющих услуги в рамках "медицинского туризма". Кубинские предприятия в области биотехнологии и генетической инженерии, с их собственной научной базой, при наличии инвестиций могут резко увеличить объем производства и поставить на рынок ряд самых современных лекарств, ослабив диктат западных монополий, вздувших цены до совершенно аморального уровня.
Закрытую российскую РЛС в Лурдесе кубинцы превратили в университет информатики. Побывавшие там недавно российские специалисты и предприниматели рассказывают, что качество образования и энтузиазм персонала там столь высоки, что можно в кратчайшие сроки создать научно-производственный комплекс в области компьютерного программирования, сравнимый с индийским Бангалором. Запад не будет делать этих инвестиций и оказывать помощи своими учеными — эмбарго США для них болезненно. Здесь — широчайшие возможности для сотрудничества.
Кубе сегодня необходимо не только обрести новую конкурентоспособность на экономическом поле, но и сохранить и развить механизмы социального обеспечения. Как и в России, на Кубе очень актуален вопрос строительства доступного жилья. В кубинских семьях до сих пор часто под одной крышей живет три поколения. Реализация программы строительства жилья могла бы дать мощный импульс развитию сразу нескольких отраслей. Россия сегодня обладает прорывными инновационными технологиями в области жилищного строительства (дома из керамоблоков, каркасные дома-конструкторы и др.). И на этом направлении тоже есть большие возможности для совместных проектов.
Русские экономисты и философы начала ХХ века, а потом Кейнс доказывали, что экономические решения по большому счету есть решения нравственные. Неправедная прибыль разрушает нажившегося, а инвестиции в доброе дело рано или поздно оказываются выгодными. Если российские инвесторы на Кубе будут действовать в духе второго проекта, это не только поможет Кубе, но и послужит оздоровлению обстановки в самой России. А потребность в этом велика.